Портал | Содержание | О нас | Авторам | Новости | Первая десятка | Дискуссионный клуб | Чат Научный форум Первая десятка "Русского переплета" Темы дня:

Мир собирается объявить бесполётную зону в нашей Vselennoy! | Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад? | Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?

Но как бы не писали и о чем бы не писали, речь здесь пойдет о доверии, которое возникает или не возникает в результате знакомства с прозой самых разных авторов.

Героя повести Марии Рыбаковой "Паннония" математика Юлиана Маркова мучает ошибка, допущенная им в вычислениях. По крайней мере, так ему думается вначале. Пока не становится ясно, что речь идет о других вещах, гораздо более серьезных, чем простые вычисления на бумаге. Он хотел вывести универсальную формулу бытия и "все время откладывал встречу со своей истинной жизнью". И когда жил в выдуманной Паннонии, и потом, когда перебежал в такую же выдуманную Христианию.

Стилистически повесть Марии Рыбаковой заставляет вспомнить Набокова времен "Соглядатая", когда в близком соседстве оказывается "Приглашение на казнь". Здесь все похоже на сон, растекающийся зыбкими тенями. Где ничего нельзя называть, потому что "смерть изобрела язык". И может быть поэтому придуманная страна разделена на две части - чтобы запутать смерть, сбить ее со следа. Внешний колорит - балканский, южный, средиземноморский. Но это не бывшая Югославия, не Болгария, не Кипр и не Греция, хотя соблазн найти в условных декорациях реальные приметы и даже некий политический подтекст велик.

"Можно ли выдумать целую страну для того, чтобы забыть женщину?" Вот, кажется, для чего все это нужно. Марков, словно находясь во сне, пытается установить истинные соотношения и пропорции бытия. Через лица в тумане, углы, искажения и разнообразные фигуры прояснить смысл неназванного. Он понимает, что жизнь уходит, ее сиюминутность растворяется в логических построениях, которыми уже наверняка ничего нельзя спасти. Он отделен от жизни прозрачным стеклышком. И теперь боится не успеть.

Повесть Марии Рыбаковой таким образом оборачивается поиском жизненной симметрии. Потому возникают пропорции и зеркала, окружающие главного героя предметы выстраиваются определенным образом, а панораме придается исчисляемая четкость. Все стремится к равновесию. И "парк, настойчиво пытающийся стать лесом и столь же настойчиво приводимый опять в состояние парка неутомимым садовником", и в нем же концентрические круги. И в разрезанных овощах - тоже открывается образ симметрии. Симметрия подчеркивается в движении: "Черно-желтое поле подсолнухов, обрушившись в окна подобно грозе, так обрадовало Маркова, что он увеличил скорость. Водитель следовавшего за ним автомобиля тоже нажал на газ". В обязательном появлении двойника Маркова. В понятиях "день - ночь", "мать - ведьма", "Паннония - Христиания".

Привязанность к вещам у Маркова сменяется таким же устойчивым отторжением от них. Мягкое "жалко всего" переходит в решительное "выбросить". Чтобы освободиться, очиститься, стать другим. На первый план выходит тщета всех исчислений, расчетов перед живым, непосредственным чувством, которого, увы, теперь никак в себе не возбудить. Память упирается в женские лица, но "только ошибка оказалась вовсе не его". Неожиданно Маркова обвиняют в преступлении, которого он не совершал. Так витающий в облаках "математик" опускается на землю "убийцей". Мнимое равновесие рассыпается в прах. Атлантида уходит на одно. А может быть, ее и не было вовсе?

Местные жители этой Атлантиды под названием Паннония-Христиания для Маркова чужие. Он и сам для себя чужой. И может быть, никогда не был своим. Сначала спал, лишенный внутреннего и внешнего зрения. Потом, поддавшись внезапному импульсу, занялся поисками. А вокруг него все изменилось. Времена "человеческих жертвоприношений" ушли в прошлое. Прежний лад жизни разрушен. Теперь каждый, как говорится в повести, запросто может купить унитаз или еще что-нибудь полезное для дома. Как бы и хорошо. Тирании нет, одна свобода. "Мы говорим, как хотим" - а это конец гармонии и симметрии. И может быть, поэтому герой "Паннонии" остается с горьким убеждением: "К жизни, пожалуй, не стоило прикасаться ни под каким видом, чтобы не заразиться от нее чем-нибудь дурным..."

Повесть Марии Рыбаковой напоминает изящно сделанную шкатулку, заполненную символами недавнего ушедшего времени, знаками языка, тоже, кажется, отменяемого нашей действительностью, но вполне адекватного сюжету. Что-то вроде фильма - не вполне ясный детективный триллер со смутным мистическим оттенком, некая среднеевропейская история о потере любви с философским подтекстом. Зрелище, впрочем, любопытное. Чтение такое же интересное. Как воспоминание о сне.

Писателем, оказывается, быть легко, вот только критиком тяжело быть... Николай Кононов свой "Источник увечий", обозначенный как "повесть в двух неравных частях", начинает с извинений и предупреждений. Вернее, извиняется и предупреждает рассказчик. Следуют два принципиальных заявления. Первое, что будет "внятная речь вменяемых молодых прекрасных персонажей... Об этом следует помнить во время чтения!" И второе: "Единственно чего я опасаюсь в этой истории - быть ироничным". С тем, стало быть, и приступаем к чтению.

Рассказчик долго топчется на месте, все подготавливается к рассказу. Впрочем, довольно неловко. Глаза сразу же начинают спотыкаться о "простирающиеся в чудное невозвратное далеко деяния", "специфическую целокупность", "тавтологию поденного человеческого времени" и прочие загадочные фразы, должные, очевидно, подчеркнуть самую наисерьезнейшую серьезность описываемых событий. Начало их закладывается в 70-х годах, времени темном и беспросветном. Герой вспоминает своего скорее приятеля, чем друга студенческих лет по фамилии Овечин. Рассказчик всячески характеризует Овечина, как умного и властного человека, сравнивает его с "древнеегипетским писцом" и в то же время говорит о его гибельном обаянии, душевной жестокости и подлости. Их отношения - это "суррогат дружбы". Овечин - обыкновенный мелкий говорун, ни с того, ни с сего картавящий под Ленина, причем, говорун явно неудачливый. Потому что той чепухой, что он несет, нельзя обаять даже телеграфный столб. Но это позиция автора, играющего в рассказчика. Так просто задано. А потому слабый и безвольный рассказчик заявляет: "Ах, он умел говорить красиво!" Почему-то этому надо верить и обязательно помнить, что иронии тут никакой нет. К тому же злой гений Овечин обаял еще и девушку Олю, образовавшую некий любовный треугольник. Страницы тягучей и скучной истории их взаимоотношений, вернее, только отношений рассказчика с Овечиным (потому как совершенно безголосая, картонная Оля выступает в качестве условной фигуры, должной обозначить жертву), заполнены "юницами", "куртинами", "философическими ризиньяциями", "эманациями", "абсолютными трансцендентными антиподами" и прочими "красивыми" словами. Их просто тянет выписывать на отдельных листах бумаги. Глядишь и получится еще какой-то новый, параллельный текст.

Такое сейчас возьмешься писать и не допишешь - перо из рук выпадет. Хотя, компьютер ведь все вынесет и выносит... Стиль настолько архаичный, выспренний и жеманный, что даже и не решишь для себя, в каком же веке так изъяснялись? Неужели тридцать лет назад в Советском Союзе? Да и на каком языке все это написано? Может быть, перевод с иностранного такой неудачный? Правда, чтобы смеяться надо всем этим, нужен особый склад ума. Какая тут ирония, даже если отмести предупреждение рассказчика! Его интонация полностью совпадает с интонацией автора. Это все серьезно до невозможности, подается с претензией. Тут "искры умственного электричества" сверкают. Язык противоречит времени действия, и даже "неравные части" не спасают сего положения. Под язык еще подкладывается долгоиграющая таблетка с ядом: рассказывается темная история предательства Овечина по отношению к тихой и безответной Оле, которая в результате предприняла неудачную попытку самоубийства, и потом уже в наши дни преуспевающий "новый русский" Овечин принуждает, естественно, бедного "старого русского" рассказчика спешно жениться на их общей дочери.

Фу, ты! То дух захватывает, то оторопь берет от того, что вычитываешь. Да-да, их общей дочери! То есть Овечина и рассказчика. Этот пустой говорун-негодяй, оказывается, каким-то фантастическим образом в те баснословные застойные года сумел оплодотворить несчастную бумажную Олю своей и рассказчика (извините) спермой. В научных, как бы целях. Неким сатанинским, бестелесным способом. И заметьте: без ведома рассказчика. Тут уж даже и смеяться неловко. Овечин этот прямо-таки Князь Тьмы выходит, вселенское зло! Никак не меньше. Финал должен потрясать на манер древнегреческих или шекспировских трагедий.

Оля, кстати, все же замерзла где-то за городом. Слова ей так и не дали вымолвить. Глуповата, наверное, была, если псевдо-Лениным очаровалась. Даже не самая обыкновенная, а никакая. И в "ангела в чистом оперенье", как ее однажды обозначили, уж никак не верится. Потому как скорее всего ее не было.

А был такой фильм детский - "Королевство кривых зеркал". Сказка. Оля и Яло. Овечин и Ничево.

А скорее всего было так. Герой определял Овечина, как "озверевший сорняк". Вот он его и "выпалывал" через весь текст. Рассказчик, кстати, по сути ничем не отличается от Овечина. Изъясняется каким-то невыносимым "высоким штилем", постоянно выдает нелепые красивости. Такой же в сущности говорун, только внутренний, с затаенной картавинкой в душе. Низкий и подлый. Как бы жался и мялся от присутствия Овечина, брезгливо морщился, отворачивался. А на деле тянулся к нему и даже больше - любил-с! Именно физически, через все эти "эманации" и "философские ризиньяции", весь это сор непоправимо вожделел-с! Жаждал до дрожи, до голодного обморока, потому и в бреду горячечном соорудил себе ребеночка. Произвел на свет дитя совместное, чтобы уже хоть что-то от недосягаемого, запредельного, сверх обаятельного, красиво говорящего Овечина себе заиметь. Так сказать, его частичку физическую. А потом вдруг, достигнув небесных вершин, судорожно очнулся и понял, что никакого Овечина нет, а есть Ничево (так переворачивается в конце повести фамилия). Он, рассказчик, и есть в этом королевстве кривых зеркал единственный персонаж - опять же гадкий и низкий. И он, собственно, сам из себя в себя же подлость свою невысказанную эманировал. Переливал, так сказать, переживая от запретного удовольствия. Каково-с?!

...если не было бы так грустно. Можно бы выразить всего лишь недоумение по этому поводу. В тексте Кононова ( а это именно текст) уже ведь не тени действуют, а какие-то тени теней. А посему - какой спрос? Псевдо - оно и есть псевдо. Однако это тенденция: устроить абсолютные трансцендентные похороны, живое обратить в неживое, мертвое, вырастить в тавтологии поденного человеческого времени новую специфическую целокупность, облагороженную философическими ризиньяциями. Вот только доверия к таким эманациям почему-то не возникает. Хотя бы намека какого-нибудь на удачу. А так писать - похоже на больное облако или фальшивую тучу.

В большом рассказе (или повести?) Романа Сенчина "Один плюс один" дается реалистичное описание обыденности, в которой существуют миллионы людей. Действие происходит в сегодняшнем Санкт-Петербурге, героев двое.

Марине скоро исполнится двадцать четыре года. Она работает официанткой в убыточной забегаловке, которую должны вот-вот закрыть. После нескольких неудачных случаев "поняла недавно, что лучше всего и безопасней - стараться с людьми особенно не общаться". Жизнь скучная, однообразная, без какой-либо надежды на просвет: Марина живет вместе со своей сестрой Веркой и ее алкоголиком-мужем, которые постоянно грызутся друг с другом. В качестве терапии, лекарственного средства, позволяющего иногда забыться и хоть как-то физически себя ощутить, испытать некую минутную замену счастья, - поспешный, тайный секс с соседом по дому, "слегка ненормальным" Антоном. Как жить дальше? Скорее всего никак. Так и прозябать, ожидая какого-то чуда, хотя бы очередной мимолетной встречи с богатым клиентом, который возьмет ее для забавы на ночь.

Игорю уже двадцать восемь. Никогда с людьми общаться не умел, "просто не чувствовал этой потребности". Раньше жил в провинциальном сибирском городке, затем, чтобы вырваться из затхлой атмосферы, не превратиться в "измотанное двуногое животное", отправился в Питер. Был у друга-бизнесмена на посылках, жил, как "новый русский": ночные клубы, девочки, казино А потом вдруг все кончилось: долги друга, банкротство и резкий спуск на дно жизни. С трудом снял комнату у старухи, стал работать дворником, чтобы не умереть с голоду. И вот снова "небывалые тоска и одиночество скрутили Игоря". Захотелось вдруг отношений. Любовь за деньги, по объявлению, как он убедился, не для него, - нет чувств, постоянства, одна лишь сплошная механика. И вот "стало тянуть, покалывать: найди, найди женщину, создай свой дом, семью, начни нормальную жизнь".

Игорь мысленно уже соорудил конструкцию своих отношений с Мариной, осталось только познакомиться, а вот она о его существовании и матримониальных планах даже не подозревает, машинально отмечая в нем всего лишь посетителя забегаловки, заказывающего "двойную пельменей", парня в поношенной куртке "пилот", и тут же его забывая. У нее уже в планах на вечер встреча с поманившим ее пальцем очередным состоявшимся в жизни. Ей-то и надо: "Провести время, обновить впечатления". И потому встреча двух одиночеств не может закончиться хэппи-эндом.

Рассказ Романа Сенчина - это скорее даже не реализм, а натурализм. Об этом говорят и простота стиля, безыскусственность диалогов, и скупость характеристик героев, и отсутствие авторского комментария по поводу происходящего. Автор не вторгается в повествование, создавая видимость его объективности.

Тут никто ни к кому не взывает, никого не обличает, не выдает готовых рецептов выхода из сложившейся ситуации. Нет морального урока. Простая констатация факта. Доверие тоже на этом уровне. Ни больше, ни меньше. Да, так есть, так бывает. У кого нет денег, тот ест фабричные пельмени, а у кого они имеются, тот и питается лучше и вообще все видит под другим углом зрения. В ином же случае придется безутешно, а то и злорадно подумать про компанию веселящихся подростков, что "каждый лет через семь-десять станет таким же хмурым, измотанным работягой".

История парня, который остро осознал, что "каждая минута может быть счастьем, но он прячется, он торчит в холодном, заплесневелом подвале, зажмурив глаза".

История девушки, которой достаточно иногда "порции праздника", как она себе его представляет, потому что в иную жизнь она уже отказалась верить.

Никаких особых горестей в рассказе Романа Сенчина нет, радостей, естественно, тоже. Если только не считать горем для главного героя его выпадение из обеспеченной новорусской жизни, в которой ни о чем не надо было думать, только через равные промежутки времени рот открывать, чтобы поесть-попить, да "для здоровья" прочие физические надобности справлять, в жизнь дворницкую, уличную, самую наипростейшую. Так ведь подобной дворницкой или близкой к ней жизнью живут многие, в никакие высоты благополучия даже мысленно не забираясь. И для них это горем или несчастьем не является, таковым не переживается. Самая обыкновенная жизнь. Такая, какая есть вокруг, а не где-то глянцевым соблазном манит. Как рядовые пельмени.

Синонимом счастья для Игоря является семья, ее он хочет во что бы ни стало создать, чтобы выбраться из своего ущербного состояния, ведь он молодой еще, не старый. Интересная штука возраст: был бы герой рассказа стариком и не возникало бы решительного вопроса о достойной жизни и прозябании на ее дне... Но как же с семьей? Какие варианты развития у несостоявшейся семьи могли бы открыться? Пример под боком: сестра Марины с мужем. Тоже семья. Но какая? Такая, что уже раздирается на части, мучается от своего все тянущегося и оттягиваемого конца. И вот же в Питере она живет, а не в захолустной провинции, состоящей из двуногих животных. Так куда же тогда податься? Где счастье обрести?

В затянувшийся период взросления семья может оказаться некой ошибочной иллюзией, и необходимой реальностью по его окончании. Когда ничего не подлаживается под заданные кем-то или придуманные схемы. И это никак не зависит от возможности посещения ночных клубов или казино. Ни в "Луксоре", ни в "Метрополе" для создания прочных отношений материала нет.

Проголосуйте за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"