|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
═
Брат
На перекрестке кузнец подковывал лошадь: нагнулся, одной рукой копыто к груди прижимает, а другой, с молотком, - размахнулся...
И вдруг я вижу, что он так же стоит, скрючившись, - а головы у него нет.
Осколком снаряда начисто снесло - ее потом метрах в двадцати нашли - а руки копыто держат.
Кричат: "В укрытие!"
Все полезли в подвал.
И тут он в нас опять кинул.
Тогда я наверное, был ближе всего от смерти.
Напротив был дом сгоревший - там раньше пожарная команда размещалась, так она сама истлела, но не развалилась. Черный сруб из обугленных бревен стоял, как тень.
Слышу: шррр - пыль взметнулась - и вылазит из сруба этого чушка метра в полтора длиной.
Впервые я видел так близко немецкий снаряд дальнобойный: с красной головкой взрывателя, он вылез мне под ноги - и черный прах осыпал сапоги.
Весь сруб насквозь прошил, нигде не встретил сопротивления - и взрыватель не сработал.
Позвонили артеллеристам, они сразу приехали, замерили что надо: снаряд точно, откуда прилетел, направление показал - и полчаса не прошло - накрыли ту батарею.
Немец замолчал.
Вызывает тогда меня командир части:
- Раз такой случай - ты жив остался - проси, чего душа пожелает.
А я ему говорю: "К брату хочу, не видел его с начала войны..."
Брат мой в пехоте служил, и по письмам его - какие города взяли - я догадывался, что он где-то рядом. Были такие умники - нас научили, как передать место и номер части в письме. Он и написал вроде чепуху:
"Шлю тебе двадцать два привета и девятьсот сорок два поцелуя"
Часть его стояла под Туховичами - что-то около двухсот километров от нас.
Командир мой меня пускать не хотел:
- Да ты что! Там же немцы кругом!
Дело было в Польше, мы только что эти места взяли, и в лесах сброду было навалом - попадались даже отдельные немецкие части.
- Да как ты его найдешь? Номер части знаешь?
- Знаю
- А где стоит?
- Под Туховичами.
- Ну, раз обещал... На двое суток отпускаю, но если что - пеняй на себя.
Выдали мне увольнительную, паек на два дня, прихватил я парабеллум свой трофейный, и в путь.
Подбросили меня наши до ближайшего КПП.
Три машины сменил - к ночи так и не добрался до места.
Последний раз вылез у какого-то хутора - а еще километров пятьдесят оставалось. Дорога пустая.
Зашел я в хату: там хозяева - старик и старушка.
Мне не очень рады.
Лопочут:
Пан солдат, пан солдат...
Чувствую - что-то не то.
Спрашиваю - есть еще кто в доме?
Миц нема, панич.
Но чую - в хате махоркой пахнет, а они оба старые, наверняка не курят.
Сел я за стол, достал буханку хлеба, консервы. Глядь - а на печи занавеска ворушится и дымок оттуда плывет...
- Ну, думаю - мне капут - он меня сквозь щелку видит, а я его - нет!
Вдруг слышу: по дороге машина идет - тут я вещмешок схватил - и в дверь!
Выбежал на дорогу, по шуму - идет большой Студебеккер, фарами светит, шпарит прилично!
Встал я посредине дороги, руки раскинул. Ничего не оставалось делать.
Он прет, не тормозит, сигналит громко!
Остановился прямо передо мной - в живот бампером уткнулся.
Автоматчики выпрыгивают
- Дурак ты, мать растак, руки руки вверх, кто такой?
Я говорю: "Ребята, возьмите с собой"
Они меня обыскали нашли парабеллум, и к офицеру. Тот спрашивает
- Кто такой? Что тут делаешь? Тебе что, жить надоело?
Я отвечаю: К брату иду. Вот моя увольнительная.
Как он услышал про брата, подобрел.
- А где он служит?
- Под Добровицами его часть.
- А, знаю, стоит там такая. Я тоже брата своего с начала войны не видел. Садись!
Повезли они меня.
Остановились:
- Мы тут тебя высадим, а ты вон иди к тому лесочку. И как часового увидишь - делай все, что он прикажет. Но только не говори никому, что это мы тебя подвезли. Запрещено нам.
Иду.
И точно - прохожу лесочек, слышу:
- Стой! Руки вгору! Лягай! Кидай сброю! - часовой, видно, хохол.
Я лег, ночь звездная - я часового вижу, а он меня - нет. И какой дурак так придумал - я же его подстрелить мог легко.
Он сообщил по команде. Слышу - идут. Подняли меня. Спрашивают.
- Кто такой? Шо тут робишь?
Я говорю: У меня увольнительная...
- Какая еще увольнительная у ночи? Ты што, с глузду с ехал?
Ты же в секретную часть лезешь!
Повели меня к офицеру. Докладывают ему:
Вот боец, пытался проникнуть в часть. Сказал, будто брата ищет.
Поглядел он мои бумаги, спросил, куда иду.
- Да, есть тут рядом такая часть. А кто же тебя отпустил?
Куда ты ночью перся?
Увольнительная на два дня - оправдываюсь - а я брата пять лет не видел...
Посмотрел он на меня странно так и говорит: Ладно, дам я тебе провожатого. И вообще повезло тебе, что дошел. Только ведь я тебя расстрелять был бы должен.
Отвели меня к командиру батальона, уже в нужную часть. Он тоже мне не верил, все допытывался, не вру ли.
А когда я ему про брата рассказал, и он подобрел.
- Да, говорит, служит у нас такой.
Повели меня, землянку показали - "Тут он, говорят, братан твой"
А уже светает, и побудку играют.
Со всех сторон люди бегут, на меня показывают:
Этот человек к брату пришел.
Идут за мной следом: им же интересно - такое дело - братья встречаются.
Гляжу, а он уже бежит навстречу, братуха мой!
Ему уже кто-то успел сказать, что брат пришел.
Ну, мы встретились, обнялись - сколько же не виделись.
Только сели поговорить, а тут боевая тревога. Повскакивали все. И брат тоже.
Собрались быстро. Команда: Батальон, равняйсь, смирно! Шагом марш! И потопали куда-то.
А я бегу за ними - куда мне деться, что мне делать?
А если на передовую пошлют?
Слава Богу, прошагали версты две - и отбой, отменили тревогу.
Назад вернулись.
Ну, тут уж мы с братухой посидели. и запас у нас был - им фронтовые сто грамм выдавали, и я с собой привез. Правда, мы не особые любители выпить. Говорили промеж себя и про мать и про систер, - он в оккупации с нмими оставался - пацан еще был, когда немец пришел -
пятнадцать лет.
А к нам все заглядывали - на брата показывали - и говорили:
ЭТО ЧЕЛОВЕК, К КОТОРОМУ БРАТ ПРИШЕЛ!
Ну, а назад мне уже легче было добираться. На пропускном пункте меня тоже пристроили на ночлег к полякам, которые нам сочувствовали: сами натерпелись при немцах.
Но в начале они на меня поглядывали с опаской - мало ли что...
А я вижу: у них ходики с кукушкой на стене висят.
Поломаны? - спрашиваю.
Они головами кивают - "Да, стоят, пан".
Снял я часы, открыл заднюю стенку, а там неисправность пустяковая - маховичок отломился. Открыл консервы - и из жестянки новый маховичок вырезал.
Приладил на место - пошли часы.
Как старики обрадовались! Тут же и чугунок с картошкой на стол поставили, и яйцы вареные нашлись. А я перед ними "второй фронт" выставил - американскими консервами угостил. Хорошо посидели.
Видно, крепко они под фрицами намучались - а люди добрые.
Лег я спать. Утром просыпаюсь, сунул руку под подушку - а парабеллума нет!
Тут хозяин меня кличет:
- Жолнеж, жолнеж - пушка!
Парабеллум протягивает.
Смеется - оказывается, ночью он из-под подушки выпал.
Когда вернулся я на место, откуда выходил в путь - своей части уже не застал. Долго бы пришлось искать - но тут наши летчики помогли - взяли меня на самолет, доставили к своим: мы часто тогда меняли аэродромы - наступали...
* * *
Это происходило не со мной.
Я не воевал.
Мне некому сказать "брат" - и не от кого услыхать.
Не чувствовал бы я этого слова - если бы не этот рассказ.
А теперь - когда я встречаю это слово в книжке или в разговоре - услышу " брат" - что-то меня ударяет.
Будто выстреливает - и это взрывное "бр" и залихвацкое "ат": солдат, набат, раскат...
Слово это - ключ, пароль.
Есть сердце в этом слове.
Братьев было больше - и чувствовали это, понимали по-другому.
Как-то обратился ко мне старик:
- Браток! Ты тут не разглядишь мне номер телефона в книжке, а то глаза плохими стали, а надо позвонить в аптеку - узнать, есть ли там лекарство?
Как он был похож на моего дядю: набрякшие от болезни мешки под глазами, лицо одутловатое - отцов брат на фронте почки простудил - в сырых окопах.
Старик этот так глубоко на меня взглянул - может, отца моего увидал?
Слово "брат" я понимаю через отца - про встречу брата на фронте он мне рассказал.
|
Проголосуйте за это произведение |
|
|
|
