В октябре в субботний вечер, ближе к полночи по каналу "Россия" показали последний фильм Кшиштофа Занусси "Persona non grata". Это, как говорят теперь, знаковое имя из плеяды польских интеллигентов-шестидесятников, активно выступавших за возвращение Польши в западный, "цивилизованный" мир в тесном сотрудничестве с "Солидарностью" Леха Валенсы. Из четырех десятков созданных им фильмов, некоторые из которых были отмечены весьма престижными премиями, около десятка шли в широком прокате в Советском Союзе, так что имя Занусси было известно и у нас задолго до проникновения на наш рынок фирмы по производству бытовых приборов его родственников из Италии. Однако в перечне фильмов этого режиссера, представленном на сайте http:/m-m.sotcom.ru/avtors/zanus-f.htm, последний датируется 1995 годом. Столь длительный перерыв, возможно, связан с полной самоликвидацией польского кинематографа, осуществленной в период реставрации усилиями самих польских кинематографистов, в том числе, и под руководством Анджея. Вайды, возглавлявшего тогда эту отрасль польской культуры.

Это, в общем-то, не радует, поскольку польский кинематограф был все-таки заметным явлением мировой культуры, о чем свидетельствуют имена и самого Вайды, и Занусси, и Цибульского, и Барбары Брыльска и многих других, но это - факт, его вынужден признать и сам Занусси еще в 1997 году, характеризуя в своей лекции, прочитанной при открытии Театральной академии в Варшаве, происшедшие перемены, как "катастрофу" (http:/m-m.sotcom.ru/11-13/zanussi.htm). Впрочем, сами мэтры не очень пострадали в этой передряге. Их приняли в западный шоу-бизнес, может быть, не на первые, наиболее доходные роли, но с достаточным для приличной жизни обеспечением. Сам Занусси пробовал свои силы в коммерческом кино в Голливуде. Не могу сказать, читатель, насколько успешным был этот опыт в кассовом или художественном смысле, но сам режиссер понял, что этого опыта с него хватит ("Ради чего я снимаю фильмы?", 1999 г., http:/m-m.sotcom.ru/14-16/zanussi.htm). Это хорошо, что ему, такому талантливому человеку, и без этого хватало, но, обращаясь к молодым слушателям Театральной академии, Занусси предупреждает, "что настоящим общественным положением артиста является безработица" и "что работа является божьей милостью, и ее нужно принимать, как что-то сверхъестественное, а не как то, на что мы имеем право". В начале шестидесятых годов, когда молодой Занусси изучал сначала физику, а затем режиссерское искусство, ему никто таких нотаций не читал.

В 90-х годах Занусси все же находил спонсоров, правда, занимаясь больше документальным кино (в том числе, отметившись и на российской тематике фильмом "Ельцин - Моя Россия", снятом в 1991 году совместным производством ФРГ-Франция-Польша-Россия), но уходя все больше в область так называемого "элитарного" кино. Есть такой способ подкормки заслуженных деятелей искусства, позволяющий им изредка снимать не очень дорогие фильмы, заведомо предназначенные не для широкого проката, а для удовлетворения потребностей некоей "элиты", якобы ценителей "высокого искусства". Однако острый взгляд художника не позволяет Занусси полностью поверить в эту мистификацию: "у меня создается впечатление, что среди зрителей (элитарных произведений - прим. Ю.М.) доминирует потребность участия в эксклюзивном клубе, опознавательным знаком которого является присутствие на художественном ритуале - пишет он в статье .О пользе беседы за столом.. - То, как этот ритуал или творение отображает мир, стало вопросом, похоже, второстепенным, в то время как подлинная жизнь искусства полностью зависит от этого качества".

Тем более нам показалось интересным возвращение мэтра к разговору с широкой публикой на профессиональном языке кинематографа в новом, недавно отснятом фильме. Этот фильм снимался в Варшаве, Москве и Монтевидео и опять, судя по прессе, оказался не кассовым, хотя и к собственно "элитарной" зауми его отнести нельзя, скорее это разговор с широкими слоями польской интеллигенции одного из прежних ее идеологов и кумиров. Фильм - самооправдание идеолога, нечто вроде разбора полетов и обсуждения причин катастрофы.

Герой фильма . пожилой диссидент-шестидесятник, получивший за свои прежние заслуги в диссидентстве (в фильме используется термин "в подполье", хотя в нашем, русском понимании с польским подпольем ассоциируются куда более серьезные вещи) почетную, но как оказалось довольно хлопотную должность посла в Аргентине. Но и на таком удалении от родины просматриваются все кризисные черты современного ее положения. Несмотря на "демократическую революцию" старые аппаратчики не сошли со сцены, а просто ушли в тень, на вторые роли, сохраняя между тем возможность воздействия и противодействия. В новом аппарате прежние товарищи "по подполью" погрязли в бюрократических играх, опять все решается на основе личных связей и знакомств, а страна шаг за шагом проваливается в своих амбициозных проектах в конкуренции на международном рынке. Где-то за кадром на совещаниях в министерских инстанциях еще звучат слова о необходимости привлечения интеллигенции для возрождения страны, но реальность такова, что молодежь предпочитает работать в стриптизе в кабаках Южной Америки, а если и планирует возвращение, то только накопив достаточный капитал, чтобы открыть ночной бар в родном городе. "Вы думаете, в Польше нехватает только ночных баров?" .бросает посол риторический вопрос, риторический, потому что послу нечего предложить молодому собеседнику, не призывать же его применить свою молодую силу, например, к модернизации металлургического комбината в Новой Гуте?! Не за это же они боролись в своем "подполье".

Собственно в этом видеоряде нет ничего нового для Занусси, он и подбирает его как-то отрывочно, скороговоркой. В своей публицистике он давно прошел эти печальные обобщения, и в более контрастном виде. Говоря о реализованном "светлом будущем" в эссе "Принимается ли в расчет в нашем искусстве мораль?" он откровенно признает, "что в рыночном мире, в котором мы живем, мерой ценности является монета. Мы можем к этому факту относиться отрицательно, а можем пытаться примирить мораль с деньгами. Выводы, являющиеся следствием такого утверждения, для нас, людей творческих профессий, достаточно ужасны и угрожающи". Состояние своего отечества он оценивает достаточно пессимистично. "Это страна людей, наименее образованных в Европе. Это неприятная, обидная и, может быть, даже трагическая информация, у нас малоизвестна. Это скрывалось от нас в течение всего периода, пока Западная Европа делала огромные шаги вперёд в области всеобщего образования. Мы же остались с наименьшим количеством лицеистов и с наименьшим числом людей с высшим образованием".

Занусси убежден: "Мы живем в стране, в которой люди имеют очень низкие культурные потребности.". И фильм является выражением его художественного понимания мира, причем это понимание преломляется через сознание пожилого, уже уставшего от жизни человека, только что пережившего трагедию смерти жены, человека, уже привыкшего пить в одиночку.

Посол как бы уже выпал из жизни, и окружающие его яркие экзотические картины и происходящие на их фоне иногда достаточно бурные эпизоды уже не проникают вглубь его рассеянно текущих мыслей. При его появлении на экране эти картины и эпизоды как бы обтекают его, и тон повествования остается ровным, несколько затянутым, как бы подернутым легким туманом. Нет, посол не остался весь в прошлом, как это бывает иногда с очень пожилыми людьми, он в настоящем, и даже пытается иногда изобразить активное действие, в общем-то, не нужное и не только ему, но и вообще никому, бесполезное по своей сути, как если бы его делал в свое время давно умерший человек. Получилось так, что герой чужд этому миру, но этот мир был построен им самим, и менять его уже не на что. И автор с затаенной грустью следит за своим героем.

Но все эти тягучие, замедленные ритмы фильма взрываются, когда режиссер сталкивается с проблемой взаимоотношений с Россией. Говорят, старая любовь не ржавеет, но и старая ненависть не умирает, и Занусси демонстрирует это в двух взрывных, резко прорисованных сюжетах, представив русскую девочку, жену молодого польского дипломата, патологической проституткой и дав возможность г-ну Михалкову 2-ому в роли высокопоставленного российского чиновника смачно сыграть самого себя. Если добавить к этому эпизод трогательного патернализма по отношению к заблудшей украиночке, завершающийся целованием руки ясновельможного пана, то в фильме ясно прорисовывается устойчивый антирусский комплекс, лежащий в основе менталитета польских мелких горожан (мелкой буржуазии, мещан) и польской интеллигенции в том числе. Этот комплекс ненависти к России, действующий как побудительный импульс уже на уровне подсознания, остается жить и после отмирания всех других идеологических конструкций, выстроенных на нем либералами-шестидесятниками, и продолжает порождать строительство новых конструкций.

На первый взгляд, этот комплекс не имеет рационального объяснения, так шатки его исторические обоснования. Иногда его происхождение выводят из навязанного якобы Польше социализма, или из Катыни, или из трагической истории Варшавского восстания, но это все рационализации по Фрейду подсознательного импульса: антирусский комплекс значительно старше. Можно отнести его причины еще дальше в прошлое и связать с разделом Польши в XVIII веке, но и это - рационализация, ведь забывают при этом, что раздел (кстати, мирный) был результатом сговора трех лиц, как говорят сейчас, немецкой национальности, в равной мере поимевших выгоды от этой сделки. И далее в течение полутора столетий этот раздел поддерживался волею трех правителей, немцев по национальности, и лишь свержение немецкой династии в России открыло путь к возрождению независимости Польши. Но не сформировался же на этой основе устойчивый антинемецкий комплекс в польском менталитете. Более того, в цитированном выше эссе "Ради чего я снимаю фильмы?" у Занусси проскальзывают нотки ностальгии в рассказе о прадеде, строившим железные дороги от Венеции до Кракова, оставаясь "на территории той же империи" (автро-венгерской, конечно, читатель, в которой предки мэтра - поляки и итальянцы - находились на положении вроде бы угнетаемых нацменьшинств).

Таким образом, антирусский комплекс не так уж связан с разделом Польши, как таковым. Как писал Пушкин, "это спор славян между собою, домашний, старый спор...". Но вот незадача, со многими "спорила" Россия, и жестоко, например, с Турцией и Францией, но не чувствуется в культуре этих народов антирусского вектора ненависти. И отношения с Германией были временами ох-как тяжелы, но вот прошло более полувека после Отечественной войны, и антинемецкие настроения сохранились в какой-то мере лишь в поколениях, лично помнящих это время. У молодежи таких комплексов уже нет.

Дело не в самом споре, ожесточение проистекает из его целей, ведь, обратите внимание, читатель, у Пушкина этот спор асимметричен:

Кто устоит в неравном споре:

Кичливый лях, иль верный росс?

Славянские ль ручьи сольются в русском море?

Оно ль иссякнет? вот вопрос.

Таким образом, спор шел о выживании России, а не Польши. Поляки пришли на Русь, разгромленную монголами, уже не способную к обороне, пришли не как завоеватели, а как колонизаторы. Они вымели остатки верхних слоев русского населения в захваченных ими областях, заместив их шляхтой польского происхождения, и на протяжении нескольких столетий вытравливали все русское в культуре захваченных областей. В результате, даже былины, относящиеся к киевскому периоду Руси, были записаны позднее на русском севере. За столетия господства в польской шляхте сформировалось презрение к русским крестьянам как к рабам, недочеловекам, они и своих-то холопов считали неполноценными людьми. Это же презрение распространялось и на население областей к востоку от их владений, наступление на которые первые столетия сдерживалось лишь страхом перед татарской конницей, так что вопрос Пушкина о судьбе русского моря - отнюдь не поэтическая гипербола.

Победа России в этой многовековой борьбе, победа тем более невыносимая для польской шляхты, что ранее презираемый ею противник (Пушкин недаром использовал определение "кичливый") стал над нею, стал господином, не могло не вызвать ненависти к нему, которая позднее была полностью унаследована буржуазными слоями польского общества. Правда, правительство Екатерины II пыталось смягчить ситуацию, сохранив за шляхтой все экономические права, которыми она пользовалась в Речи Посполитой, в форме привилегий, недоступных русскому дворянству, но это не возымело действия.

В то же время на территориях, отошедших к германским государствам, среди верхних слоев польского населения не было подобного неприятия новых властителей, ведь шляхта никогда не смотрела на немецких феодалов сверху вниз, скорее наоборот. В новых условиях и шляхта, и буржуазные слои стремились вписаться в давно сложившиеся структуры германских феодалов и буржуазии и стать в них вровень с коренными жителями. Этому также способствовало католичество, господствовавшее в империи Габсбургов и достаточно распространенное в Пруссии. Немецкая миграция в польские земли вела к сближению феодально-буржуазных слоев этих наций и постепенному развитию процесса ассимиляции поляков.

Сходные явления наблюдались и в некоторых других славянских землях, давно вошедших в состав германских государств (например, в Чехии и Моравии), что привело к возникновению в немецкой среде мнения о нежизнеспособности славянских народов, которое разделял и Карл Маркс.

После Октября антирусский комплекс приобрел в возрожденной Польше новую рационализацию в форме антибольшевизма, Польша стала самым яростным врагом советского государства среди наших соседей. Эта одержимость привела к трагедии 1939 года, но и это не уничтожило антирусского комплекса в подсознании буржуазных слоев польского общества. Провокационное выступление армии крайевой в Варшаве по сигналу из Лондона это ясно показало советскому правительству.

Польский истеблишмент и поныне пытается эксплуатировать этот комплекс, хотя подобная эксплуатация становится все менее доходным делом, а положение в Польше все более приближается к критическому. Польша принята и в ЕЭС, и в НАТО, но современная индустрия в Польше и до реставрации была не самостоятельна, а завязана на соответствующие структуры Советского Союза. С разрывом этих связей и потерей восточного рынка и источника технологий она просто рухнула.

Что же может предложить эта страна объединенной Европе? Чехия, например, просто открылась немецкому капиталу и немецкой миграции, вернувшись, по сути, к состоянию времен Швейка. Оказалось, что гибель нации не такой уж тяжелый процесс, если он растягивается на десятилетия и обходится без газовых камер. Но чехов не много, а поляков - сорок миллионов. Такая страна не может процветать в Европе за счет обслуживания туристов и экспорта проституток и стриптизеров. Конечно, и сейчас еще существование поляков обеспечивается за счет нефтегазовых труб, проходящих по ее территории, но российские олигархи, пользуясь сложившейся на рынке ситуацией, все более перекладывают эти расходы на плечи западных потребителей, что явно ограничивает аппетиты польских правителей, поскольку ссорится с немцами им не дозволено. К тому же возможны варианты обхода польских территорий...

В новых условиях польские интеллектуалы выбросили за борт все, что так беспокоило их в шестидесятые годы: патриотизм, сохранение своей "польскости", призывы, например, "теперь доказать, что эта наша .польскость. в языке обладает гораздо большими ценностями, что только таким польским можно выразить красоту и глубину наших традиций, нашей культуры". Теперь уже в "Беседе за столом" Занусси провозглашает: "я вижу молниеносную унификацию мира. Все становится схожим - одежда, обычаи, способ питания, стиль жизни и развлечений. Спустя два столетия, в течение которых Европа гордилась своим национальным многообразием, мы видим, как размывается чувство национального самосознания, а следовательно - гибнет национальный характер во всем искусстве. Во всем мире, более или менее развитом, молодежь слушает одни и те же ансамбли, поющие на одном и том же языке". И как практическое наставление молодежи из элиты в цитированной выше беседе о морали следует вывод: "мы имеем несчастье родиться в этом пространстве не лучшего языка, ибо знание польского языка ничего не значит, ведь нас едва сорок миллионов. А сегодня все стремятся к наиболее распространенному языку Западной цивилизации - английскому. Сегодня актер, который не умеет играть на английском, собственно говоря, не востребован". Так-то, господа, пора бежать с этого корабля. Нам здесь нечего делать. И фильм Занусси лишь иллюстрирует эту мысль.

А что же остальные сорок миллионов? Но это уже бывших соратников Солидарности не интересует.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

266284  2005-11-26 10:58:42 виктор - Статья довольно интересная,т.к. отражает реальное положение наших бывших "друзей",которым теперь в Европе доверяют ,да и то не охотно,менять перегоревшие лампочки да прочищать унитазы .Им определили место в прихожей, дальше которой их не пускают и не никогда не пустят.