Проголосуйте за это произведение |
|
|
|
|
|
|
|
Мара - Марго - Маргарита - Рита, далее - везде. |
|
Собственное достоинство Маргарита оберегала ревностно. Даже слишком ревностно. А иначе нельзя было - слопают с потрохами и не поморщатся. Если какая-нибудь выскочка по глупости задевала ее даже слегка, то Маргарита злым и острым словцом умела так припечатать паршивую овцу, что вокруг поднимался обидный хохот, а ядовитое словцо прилипало посильнее дегтя - не отмоешься. Если же, не дай бог, кто-то из молодых, очень уж наглел, то она. Плотная и крупная, без стеснения могла съездить по роже или, как выражались ее коллеги-проститутки, "помаду по соплям размазать". Это бывало нечасто, но всегда справедливо. Нахалка, рискнувшая сразиться с Маргаритой, позорно отступала, теряя клочья одежды, дешевую бижутерию и часть волос. "Научилась, - горько думала Маргарита про себя, - с волками жить… Не с волками - с гиенами. Врут, подличают, лебезят, подстилаются; красивые курвы, а жадные до судорог. За вонючую "зеленку" удавиться готовы. Или удавить." По натуре своей Маргарита никогда не мелочилась, не грызлась из-за грошей и готова была из благородства скорее потерять деньги, чем собственное достоинство. Глубинным инстинктом чувствовала, что в этой среде, среде торговли телом, разврата и денег, если потеряет свое достоинство - потеряет все. В конце концов, или сопьется, или на иглу сядет.Товарки по ремеслу, хоть и побаивались ее, но уважали за справедливость. "Честная баба" - говорили они, и по очереди бегали время от времени к ней, чтобы наябедничать друг на дружку. Обращались к ней уважительно, почти по-королевски: "Марго". Возможно, в другое время она и впрямь была бы королевой, первой среди красавиц, потому как природа щедро наградила ее породистым телом с пышной грудью, стройными ногами и шикарнейшими бедрами. "Не бедра, а - песня!" - любил восклицать Иван Антонович, большой ценитель женской красоты, давний ее поклонник. К тому же Марго умело преподносила свои достоинства. Еще когда работала медсестрой у стоматолога Фидмана, она любила покрасоваться перед носами мужиков ожидающих приема врача, что было форменным издевательством. Те сидели рядком вдоль стены коридора с перекошенными серыми лицами, а Маргарита в белоснежном халатике, плавно облегающем ее фигуру, грациозно выходила из кабинета и медленно шла мимо больных, плавно покачивая красивыми бедрами, словно несла драгоценности. И это покачивание получалось у нее таким нежным, таким обаятельным и призывным, что мужики забывали о зубной боли и неотрывно смотрели на ее бедра, словно завороженные. Она знала, что пациенты рискуют окосеть или вывихнуть шеи, когда поворачивают головы ей вслед, и это льстило ее самолюбию, доставляя невинное удовольствие. Старый Фидман все понимал и, чувствуя вину, что не в состоянии быстро обслужить такой наплыв больных, смотрел на Маргариту печальными еврейскими глазами и говорил: - Пройдись, пройдись, Риточка, пусть утешаются. Без одежды ее обильное тело (особенно, если кто видел на фоне пурпурного бархата, ах) являло собой роскошную живую картинку - все стройное, налитое, крупное, ни морщинок, ни складок, ничего не висит, все подтянуто. Упруго и нежно-нежно - ну хоть сейчас под кисть художнику-гению. Клиенты ошалевали от одного ее вида и готовы были платить любые деньги за обладание ею. Владельцы "фирмы", где сейчас "служила" Марго, хорошо понимали ценность ее тела, и поэтому Марго под охраной отправлялась туда, где предлагали наибольшую сумму. Среди хозяев она пользовалась авторитетом и держалась с ними на равных, что было исключением, так как всех других девок хозяева рассматривали как некую биологическую массу, приносящую доход. Эти хваткие ребятки, в сущности - сутенеры, давно сообразили, что женское тело можно превращать в товар и продавать. Организовали "фирму" и отправляли клиентам девочек в любое время суток. Дело было поставлено строго, жестко и рационально - графики, дежурства, охрана, транспорт, распорядители… Все работало четко и слажено. Если "сотрудница" по уважительной причине не могла выйти на работу, то обязана была предупредить главного и найти себе замену. Поэтому когда Элька позвонила домой Маргарите и со слезами попросила: "Марго, милая, подмени меня сегодня, у Кирюшки температура под тридцать девять градусов, не с кем оставить", то Марго сразу спросила: - Ты шефа предупредила? - Да они только рады, если ты выйдешь. - Сволочи. Ладно, заметано, выйду. - Ой, спасибо тебе, я отработаю, я… - Элька еще что-то хотела на радостях сказать, но Марго перебила: - Сочтемся.
Она знала Эльку, эту добрую дуру набитую, которую мужики нагло использовали, а потом изящно исчезали без прощаний; значал, что живет тяжело, одна растит сына (Кирюшка такой славный малыш) и не от хорошей жизни подрабатывает в "фирме". "Ей мужика бы крепкого и домовитого - семерых родила б с таким задом. Марго не хотелось отдуваться за другую, но "у нее ж ребенок заболел!" Сработало великодушие и жалость. Ах, эта извечная бабья жалость!
В тот вечер уже всех товарок разобрали по вызовам, а Марго все еще томилась в комнатке для ожидания и от скуки то рассматривала в зеркале мелкие морщинки (увы!) на лице, то еще раз подводила тушью глаза, то меняла цвет помады, то подпиливала ногти маникюрной пилкой. Ее, как всегда, попридерживали для наиболее выгодного клиента. Когда ее терпение готово было лопнуть, появился в дверях дежурный распорядитель, который ведал заказами: - Марго, поезжай. Вова в машине. Вот адрес, там тебя ждет офицер, защитничек народа и женщин. Небось какой-нибудь вороватый генерал в законе, коль может оплатить всю ночь. У распорядителя было такое выражение лица, словно у него руки чесались от желания пошлепать Марго по заднице. Она уловила это выражение, сгребла косметику в сумочку и вздохнула: "Господи, как все надоело". Медленно встала, потянувшись по-кошачьи, небрежно закинула за плечо плащ и пошла к выходу, по привычке томно качая бедрами - знала, что прыщавый распорядитель смотрит ей вслед и слюни пускает."Офицер, значит, - думает Марго, - что ж, офицер так офицер. Все равно кто. Много я их брата повидала. Мы для них никто, манекены. Но ведь и они для нас никто - тоже манекены. Постель не сближает людей, не создает привязанностей. Какая к дьяволу близость между манекенами! Только любовь роднит… Ой, о чем ты, мать? - спохватилась она, - Стареешь, что ли?"
- Хватит спать, Вова, поехали, - резко постучала она кулаком по капоту автомобиля. - Какого х… стучишь, шалава, - недовольно вякнул толстяк Вова, шофер и охранник одновременно. Он задремал было, а тут эта б… - Заткнись, толстопузый, - оборвала его Марго, поехали скорей, клиент на взводе, еще до меня кончит. - Тебе ж легче. - Много ты знаешь. Потом раскачивай его полночи. - Куда едем? - В Ясенево, улица Айвазовского. Машина набирала скорость, выезжая на проспект. - Когда ты мне уже дашь, Марго? - Утрешься. - Вот как! Как своим, так… - Как своим, так бесплатно, да? - Марго разозлилась. - Ты ж импотент, Вова. Девки говорят, что у тебя между ног лапша вареная. Вова аж зубами заскрипел. Впился брюхом в руль. А ей плевать - шестерка, она и в Африке шестерка. Босс ноги о него вытирает, а он подобострастно терпит. Зато потом на девках пытается отыграться. Только грубый и жестокий отпор его сдерживает, другого не понимает.
Дверь квартиры, куда они приехали, открыл молоденький офицер и первым в квартиру вошел Вова, толстый и от этого вроде как внушительный. - В бюро звонили? Заказ доставлен. - сообщил он тоном грузчика, словно диван привез, и бесцеремонно пошел в комнату. Осмотрел там все углы (даже в шкаф заглянул) и не найдя ничего подозрительного, направился к выходу. - Завтра в восемь заберу. Только не дурить, - грозно сказал он офицеру в прихожей, квартира под наблюдением. И ушел. "Хрен там под наблюдением, - подумала Марго, - Вова уедет сейчас тереть свою худосочную бабу, а тут хоть на куски тебя разрежут, никто не почухается. Зато денег три четверти забирают, за безопасность якобы, сутенеры гребанные. Молодой офицер заботливо, даже несколько суетливо помог ей снять шелковистый плащ, пахнущий духами и туманами. Он пытался быть галантным, как со светской дамой, но без тренировки получалось неуклюже. - Меня зовут Мара, - привычно промурлыкала Марго. С первых слов она входила в роль таинственной незнакомки, прекрасной и загадочной. Роль, всего лишь роль. "Мара" - это для клиентов. Не любила она это имя, но так было легче: все, что происходило между клиентом и ею, относилось вроде не к ней самой, а к какой-то там чужой Маре. - Анатолий, - представился подтянутый офицер. Он был вычищен и наглажен, как перед смотром. Маргарите он сразу понравился, особенно ее умилили по-мальчишески оттопыренные уши. "Жаль, что денщик, - мелькает у нее в голове, - сейчас он незаметно исчезнет, и появится краснорожий генерал с жировыми складками, а мне придется всеми силами выдавливать из себя восторг и радость, что вижу эту краснопупырчатую рожу, похожую на красный огурец." Почему-то сравнила воображаемого генерала с красным семенным огурцом - то ли из-за тупой и толстой формы, то ли из-за непригодности для пищи. - Проходите в комнату, Мара. - А где еще?.. - Она хотела спросить, куда подевался этот чертов генерал. - Нет, я один, - быстро перебил ее офицер, испугавшись, что она заподозрит его в пристрастии к групповухе. - А генерал? - уже прямо спросила она, уверенная, что приехала к генералу. - Какой генерал? Вы о ком? Это я вас пригласил. - Нет, нет, ничего… Извини. "Распорядитель - кретин, педик прыщавый," - зло подумала Марго. От скромного, почти аскетичного вида комнаты, когда она вошла, ей сделалось уныло - она была дорогой проституткой и привыкла к роскошным интерьерам, а тут картинка… "офицер после развода" называется. Стол, диван, шкаф. Да еще тумбочка. Куда ж офицеру без тумбочки? - Ты хоть знаешь, сколько я стою? - усомнилась она. - Обижаешь, - хорохорился офицер, а сам слегка розовел. - Сумеешь оплатить? - Ну, это дело чести. - Небось год экономил на всем. Знаю я ваши заработки. Это по-нашенски: год копить, за ночь спустить. - Она сразу была с ним на "ты", как всегда с клиентами. Глупо и противно говорить уважительное "вы" тому, кто через полчаса тебя подомнет. - Да нам не платили несколько месяцев, жена ушла, а тут вдруг сразу все долги вернули, вот я и… - он был непосредственен. - Что ж, неплохое вложение капитала, - она мягко улыбнулась, невольно проникаясь к нему симпатией. Он постепенно приобрел для нее человеческие черты: из клиента-манекена превратился в милого ушастика, бесхитростного и незащищенного. Анатолий промолчал. Он не знал, что делать дальше - никогда не сталкивался с профессионалками. По-военному напористо атаковать это роскошное тело? Но зачем же портить праздник - не на полигоне ведь. К тому же он чувствовал, что грубость здесь неуместна - она для него была из другого мира, красива и таинственна, из тех, кому целуют руки. Мара видела его замешательство - профессия обязывала знать психологию - но не спешила помочь, наблюдая, как он будет выкручиваться. "Совсем еще мальчишка, бог мой, - жалостливо подумала она, - румянец на щеках, как у пацанов моего класса. Только форму на него натянули. Дело чести… Ишь." - Вот что, дорогой, - взяла она инициативу в свои руки, - сходи в магазин и купи "Мартини". - Так я уже… - Я не сомневаюсь. Только ни водку, ни шампанское я не пью. Не люблю. А если у тебя нет.., - она потянулась к сумочке, где лежал кошелек. - Не надо, - твердо сказал Анатолий. Покраснел от одной мысли, что дама будет платить, и рванулся, почти выбежал, из квартиры. Ей понравилось, что он покраснел - ее клиенты никогда не краснели. "Гусар!" - хохотнула она.
А "гусар" летел вниз по лестнице с пятого этажа и лихорадочно соображал, где взять денег на этот проклятый "Мартини" - хотя б полтинник! "Где, где, где?" - панически стучали каблуки по ступенькам. "Во, к Сереге побегу. Далеко, блин, да не впервой кросс давать. Вот и тренировка пригодилась…
Оставшись одна, Марго почувствовала, как устала от своих супермодных туфель с во-от такими каблучищами. Сбросила их, чтоб отдохнули ноги, и залезла в его просторные мягкие тапочки, которые стояли в прихожей. Вид у нее сразу же стал нелепым до комичности: рабочая спецовка проститутка со всеми выпуклостями и обнаженностями и большие домашние тапочки. "Хороша я, хороша, - Развеселилась Мара перед зеркалом. - А-а, к черту все цацки!" Она сняла клипсы с ушей, кольца с пальцев и обтягивающую блузку, вернее, ту странную тряпицу, которая почему-то называлась блузкой - размундирилась. В шкафу на плечиках нашла офицерскую рубашку, надела ее и вздохнула - стало легко и свободно. Рубашка была ей к лицу, словно Мара в ней родилась.Со сменой одежды сменилось однако и настроение. Уже казалось, что роль таинственной незнакомки не к месту. Да и зачем играть? Маргарита критично осмотрела однокомнатное жилище Анатолия с жалким холостяцким убранством и решила заняться уборкой. Захотелось! До зуда захотелось создать здесь, у этого мальчика, уют, чтоб почувствовал, что есть еще на свете женщины, что не все такие стервы, как его жена - как денег не стало, так хвостом вильнула, сволочь. Чем-то он тронул ее, этот офицерик-мальчишка. "Жалко их… Ух, как же их жалко! Какие ж они беспомощные без баб. Неуклюжие, неухоженные. Кичатся своей силой, а без нас дичают." Захотелось преподнести ему приятный сюрприз (вернется, а в квартире - шик и блеск, вот удивится!); захотелось, да-да, услышать от него похвалу (ну ты как маленькая, ей-богу); захотелось хоть немного скрасить его угрюмое существование (уже завтра он, затянутый в ремни, будет стучать сапогами по плацу, на него будет орать злой с похмелья комбат, а тупые солдаты устроят очередную подлянку… Да еще с женой не повезло. Ох). Маргарита нашла на кухне тряпку, протерла повсюду пыль, расправила на диване покрывало, книги сложила стопкой и вымыла везде полы. Если б ей еще час назад сказали, что предстоит убирать квартиру клиента, она бы сочно выматерилась, - а она это ух как умела, - и потребовала б двойной тариф. У себя-то дома она не слишком охотно занималась уборкой, а тут - надо же! - захотелось это обшарпанное гнездышко сделать хоть немного уютным.
Анатолий вернулся, когда Маргарита уже закончила приготавливать ужин. Он сиял, оттого что сумел купить даме "Мартини" - денег Серега одолжил-таки, несмотря на ворчание жены, скуповатой Вальки. - Чего так долго? - Спросила Марго обеспокоенно. Ему почудились в ее голосе нотки жены. - Поблизости не было, - почти не соврал он. - Сейчас мы устроим праздник, - сказала она, принимая вино. Волосы у нее слегка растрепались, лицо раскраснелось от усердия. - Вымой руки и садись за стол. Это прозвучало просто и естественно, даже буднично, словно не его кухне она провела сто лет. А он… он был просто шокирован и на пару минут застыл столбиком по стойке "смирно!" Вообще-то он приглашал к себе даму с одной целью и вовсе не ожидал обнаружить чистоту и уют, вкусные запахи с кухни, от которых отвык, питаясь бутербродами, и милую женщину в его рубашке и тапочках. То, что она была в его рубашке, особенно умилило Анатолия, словно частичка его самого перешла к ней, отчего Мара стала как-то ближе, родней. - Что с тобой, милый? - Спросила она с улыбкой, хотя прекрасно понимала его состояние и наслаждалась им. - Нет, ничего, - очнулся он, словно прозвучала команда "вольно", и почти строевым шагом пошел в ванную. Когда отрыл дверь, замер: - Ты и рубахи?!. - у него голос сорвался от потрясения. - Да, простирнула парочку, пока ужин готовился, - ответила она небрежно, довольная его потрясением. - Но… так не бывает! Как в приятном сне. Сказка! Хочется объявить благодарность. Она зарделась от его слов, словно услышала тонкий комплимент.
Сладкие остатки ужина (вино, фрукты, шоколад) плавно перетекли из кухни в комнату, ближе к дивану… Из опыта Марго знала наперед всю цепочку его действий - всегда одно и то же. Это только кажется, что за стенкой происходит нечто аховое. Новым в этой ситуации было то, что у него такие славные уши-оттопырки и что Толик относится к ней с неподдельным трепетом - руки вздрагивают, когда расстегивает пуговицы. Это трепетное отношение к ней, такой казалось бы прожженной, забавляло ее и удивляло - надо же, еще есть искренность! Как музейная редкость, уже отвыкла. Но больше всего ее радовало то, что вместо красноогурцового генерала ей достался упругий мальчик, с которым ей так легко. Не надо играть и врать, не надо ничего из себя выдавливать, изображать страсть и какой-то там охренительный оргазм. Для ее цельной и честной натуры тяжелее всего было притворяться и лгать, лгать словами, улыбками, жестами, звуками. Но - приходилось, профессия такая, построенная сплошь на лжи и притворстве . И сколько сил уходило на разыгрывание бешенной страсти.Марго очень часто попадались клиенты, которые не были уверены в своих мужских способностях, и от нее требовалось так обставить дело, чтоб мужчина, даже самый неказистый, почувствовал себя секс-гигантом. Она прекрасно знала, что такие ей платят не столько за физиологическое удовольствие, сколько за решение главной мужской проблемы: он должен убедиться, что еще может и неплохо может! А Мара и похвалит клиента ("о, как хорошо ты делаешь"), и восхититься ("ну ты классный мужик"), и три раза покричит, и пять раз постонет, а клиент горделиво думает про себя: "Я еще ого-го!" Профессионализм заключался в том, чтобы и похвала, и восхищение, и стон, и крик были уместны и настолько правдоподобны, что у мнительного клиента не закралось даже тени сомнения в их искренности. Но сколько душевного здоровья уходило на изображение искренности! Куда там театральной сцене! В театре за плохую игру морду не бьют. А здесь - сплошь и рядом дуры-девки в синяках: "Не ори, б..., у меня сейчас эрекция пропадет! Клиент не верит и нервничает."Мужика в постели нужно хвалить всегда, при любых обстоятельствах. Хвалить и восхвалять. Тогда получишь от него все, что хочешь, - давно приходила Мара к такому выводу, - у мужика случаются срывы, - обычное явление, - а законные жены и любовницы по дури бабской выражают недовольство в постели. Мужиков калечат, шлюхи! Мужик (они ж все на этом повернуты!) начинает сомневаться в своих способностях и бежит к нам с пачкой денег, чтобы убедиться, что механизм в порядке и страхи его преувеличены. Мы его, покалеченного "законными", принимаем, восстанавливаем и возвращаем в строй. Так что пока есть дуры жены, мы без работы не останемся."Но у Анатолия жены не было и, может, поэтому в постели с Марой он был неистов. Наголодался, бедняга. Ей было хорошо с ним, она расслабилась, была собой, не притворялась, никого из себя не изображала, а если стон и вырывался, то потому только, что сдержать его не смогла. "Не работа - праздник какой-то!" - успевала думать она. - "Во стерва, получаю удовольствие да еще деньги в придачу." |
Вы думаете, что вот тут вот, в (как политературнее сказать ?) в акте совокупления весь интим? Интим в другом. В другом. Как вам объяснить?Мужика иногда тяготит его мужской образ, его мужская личина. На плечах у него или предприятие, или учреждение, или взвод, или полк. Он отвечает за людей, за дело, за успех; он решает проблемы, большие и маленькие ; он обязан быть сильным и волевым; он обязан оправдывать ожидания (и в постели он обязан соответствовать, черт побери!); он обязан защищать, содержать, он обязан… он обязан… Навалили! Все! Предел! Устал. Отчаяние сдавливает виски. Устал от той роли, роли мужчины, которая навязывается обществом. Ему хочется расслабиться, сбросить тяжесть, хочется уткнуться в теплое мягкое плечо женщины, которой верит, как матери, и безобразно расплакаться, в рев, горько и безутешно, как в детстве. Она все поймет, она будет по матерински гладить по голове и шептать "Маленький мой, маленький мой…"А наутро он вновь будет сильным и ответственным. Слезы? Какие слезы? .. Да разве ж кто признается в самом интимном? |
Возможно, нечто подобное происходило и с Анатолием . Мара почувствовала в нем обиженного ребенка, когда он, млея от нежности, приткнулся к ней куда-то в бок и шептал: "Мара, Марочка…"- Я Маргарита, зови меня Ритой, - попросила она, потому что при слове "Мара" ей казалось, что это относится не к ней. Пожалуй, впервые она доверила клиенту свое настоящее имя Рита, как звали ее в детстве. О, это доверие имени было куда как полнее, чем доверие обнаженного тела. - Рита? Здорово! Ритулька, Ритуличка… Как хорошо, что ты есть. И почему ты должна уходить? - у него появилась надежда.
Утром Анатолий проснулся от кофейного аромата, наполнявшего его маленькую квартирку. - Ты уже? - удивился он, когда Мара, одетая и накрашенная, принесла ему кофе в постель. Он голышом еще нежился среди простыней. - Да, за мной сейчас приедут, - она была готова к выходу. - Деньги в ящичке стола, - офицер обмяк от бессилия что-то изменить. - Хорошо, - она вынула деньги и стала их считать с видом честно отработавшего человека.- Рита, - позвал он. Надежда на что-то все еще не покидала его. Она на мгновенье замерла, потом повернула к нему лицо под маской косметики и холодно посмотрела. - Я - Мара, - жестко и внятно, почти по слогам, произнесла она. От нее вновь пахло духами и туманами. Следы усталости скрывала шляпа. Посчитав деньги, Мара часть суммы оставила на столе: "Не сиди на одной картошке, служивый." Грустно улыбнулась, помахала рукой и ушла. Только замок щелкнул. - Рита! - рванулся Анатолий, - Рита! Вскочил, суетливо натянул штаны на голое тело (трусы - потом!) и выскочил на лестничную клетку.- Рита! - закричал офицер, перегнувшись через перила. - Меня защищать надо, служивый, - донеслось снизу, - Тогда я не буду на панели, а у тебя будет зарплата и женщина. - Подожди, Рита! - Офицеры, вы не умеете защищать. Даже себя. Зацокали по ступенькам каблуки и хлопнула входная дверь подъезда. В машине, как и полагалось, она деньги отдала толстопузому Вове. Он еще был заспан. - Это все?! - взъерепенился Вова, когда посчитал деньги, - да я ему сейчас, б…, член на шею намотаю. - Успокойся ты, козел, - Мара превратилась в злую вульгарную Марго. - Я сама оставила, свою долю. - Ну ты и дура. - Поехали, - она устало махнула рукой.
© Донцов Федор Макарович 1998 г. |