Рассказы
25 января 2017 года

Родители за завтраком переглянулись, и мама сказала, глядя на дочь: «В субботу у нас гости». Нина подняла глаза от овсяной каши и согласно кивнула. Она всегда была послушным ребёнком. Хоть в пять лет, хоть после получения паспорта. Даже подростковый возраст с его гормональными всплесками не отразился на её взаимоотношениях с parents*. Родители это считали своей заслугой. Единственное, что беспокоило: у девушки не было ухажёров. А ведь так и детородный период можно прозевать. Когда Нине исполнилось двадцать семь, мама поникла, а папа принял решение.

Однажды, когда дочь ушла на лекции, папа сказал, причёсываясь в прихожей перед зеркалом:

– Послушай. Я нашёл ей жениха.

Жена выглянула из ванной (она, как и муж, опаздывала на работу) и, с зубной щёткой во рту, вопросительно промычала:

– У?

– Да у нашего прораба сын из армии вернулся, а невеста с животом, – неохотно пояснил глава семьи. – Ну, у пацана трагедия. Живот-то не от него.

Жена громко прочистила горло, побулькала водой и командным тоном крикнула из ванной:

– Ближе к делу! Очень тороплюсь! Заведующий кафедрой категорически запретил опоздания!

– Да я тоже, знаешь ли, не дрова рублю! Вот сейчас в пробках машина застрянет, и что тогда? Я изложил прорабу нашу проблему. Он, правда, без энтузиазма отнёсся. Тем более сын его младше нашей Нинки. Но на правах подчинённого изобразил любезность и согласился прийти в гости.

Из-за порога добавил:

– Меня, знаешь ли, от роли свахи воротит!

И хлопнул дверью, давая понять супруге, что вместо неё он, человек солидный, ответственный, кормилец семьи, занимается бабьими делами.

Вечером, на совете в супружеской постели, договорились держать в секрете от наследницы причину визита сослуживца.

Субботним утром отец сбегал в магазин, мать пожужжала пылесосом, а дочке дали возможность выспаться.

Прораб Николай Михайлович Шкаберников пришёл вместе с дедушками, бабушками и тремя детьми. Не считая супруги и героя смотрин. И две бутылки водки с собой. Прораб был выпивши, но чуть-чуть. Идея «породнения» с семьёй шефа Кима Георгиевича Беломедова была ему не по душе. Связывать судьбу сына с перезрелой интеллигенткой? Увольте. Да и от начальства – чем дальше, тем лучше.

Потомок прораба, демобилизованный, рядовой запаса Сергей Николаевич Шкаберников, высокий парень с кислой физиономией, тяготился суетой вокруг него и всех игнорировал. И лишь когда услышал, как Нина вежливо спросила у мамы, можно ли раздать гостям салфетки, он посмотрел на неё.

Жоржетта Александровна, мама Нины, перехватив этот взгляд, ущипнула мужа, Кима Георгиевича, и многозначительно приподняла брови. Молодых усадили напротив друг друга для выгодного «ракурса общения face to face»* (идея хозяйки).

Гости (трое мальчиков двенадцати, десяти и восьми лет), две бабушки, двое дедушек, жена прораба и сам прораб вместе со старшим сыном поглощали магазинные пельмени со сметаной (Жоржетта Александровна не умела и не желала готовить. «Я человек науки. Мне не до хозяйства», – говорила она в кругу коллег по мединституту, где преподавала курс педиатрии). За столом было тихо, разговаривать незнакомым людям было не о чем.

– Нина, что же вы с Сергеем молчите. Ладно, мы, старики… – не выдержала Жоржетта Александровна и развела руками, как бы приглашая всех её поддержать. Дедушки и бабушки, с набитыми ртами, поддакнули. Им понравилось, что цветущая пятидесятилетняя дама приравняла себя к их племени.

Супруга прораба, Анна Ивановна Шкаберникова, дородная, нарумяненная и напудренная, с щедро накрашенными ресницами и ярко обведенными чёрной подводкой очами, посмотрела с надеждой на сына. Тот побледнел от злости, проглотил плохо разжёванный пельмень и отложил вилку. Он ещё не придумал, что бы такого культурного сказать, ибо на языке ничего, кроме матюков, не вертелось.

– А вы в театры любите ходить? – донёсся до молодого человека голос Нины.

Участники застолья замерли. Оглядевшись, жених обнаружил себя в центре внимания. Он покосился на барышню. Перед ним сидело существо с абсолютно невинным, спокойным выражением лица, явно не способное ни к лукавству, ни к позированию. Такое впечатление производили и большие наивные глаза без косметики, и это застёгнутое до подбородка, берегущее целомудренность, платье. Как общаться с гимназистками (так называл Сергей про себя подобного сорта воспитанных маменькиных дочек), он опыта не имел. Он кивнул, и потянулся за пельменем.

Но Нина не привыкла не выполнять родительских указаний и возобновила попытку завязать conversation*:

– Мне нравится бывать в театрах. Там интеллигентно, чисто, интересные постановки. И публика комильфотная. Comme il faut*. Никто не грызёт семечки, как это бывает в кино, например. Не плюёт под ноги. И в музыкальной филармонии мне по душе. Но туда надо идти, конечно, если хорошо выспался. Я однажды там уснула, вот уж конфуз был. Дома потом меня бранили. Ещё я люблю посещать читальный зал. Там тихо, все смотрят в книги. Никто не мешает. Можно безмятежно уйти с головой в роман. В цирке тоже интересно. Там, главное, весело. Правда, дети слишком шумно себя ведут. Вообще, подрастающее поколение, я считаю, это проблема номер один современного мира. Как гласит латинское выражение, maxima debetur puero reverential:  «взрослые всегда должны помнить о том, чтобы не показать детям дурного примера». Действительно, мало сегодня воспитанных мальчиков и девочек. Вот, например, в Англии, я читала, children* в общественных местах не слышно. Тише воды, ниже травы. А всё потому, что с малых лет воспитание настоящее, не то, что у нас, всё как попало, всё набекрень (слово «набекрень» девица Беломедова слышала из уст матери, когда та укоряла чадо за «косорукость» в хозяйственных делах).

Нина собралась развить мысль о своём сдержанном отношении к домоводству, но осеклась в связи с гримасой maman*, та постучала ножом по бутылке с водкой. (Это вызвало заинтересованность прораба, и он долил «Перцовки» в наполненные минералкой стаканы трезвящихся супругов Беломедовых).

– А мы тоже любим цирк! – сказал младший член семьи Шкаберниковых – восьмилетний Петя, и вытер под столом о скатерть пальцы, очистив их не только от пельменного жира, но и от вытащенной из носа козявки.

– А наша мамка говорит, зачем нам цирк, там зараза, грипп, медведи кусаются, цены кусаются. Тем более, так мамка говорит, у нас дома покруче цирка, – продолжил отрок. – Потому что когда папка напьётся, мало не покажется. Так мамка говорит. И тогда она хватает сковородку и обещает папке свернуть башку.

– Заткнись, сс-с-сыкун!

Это были первые слова жениха. Общество обрадовалось, что жених, наконец, разговорился, и перестало жевать.

Но зато Петя рассердился на публичное оскорбление.

– Предатель! – закричал ребёнок.

Ему было стыдно, что всем теперь стало понятно из слов брата, что он, ученик 2-б класса средней школы №2 Пётр Шкаберников, до сих пор писается в кровать. – А ты на кухне в раковину писаешь. Вот что! С отца пример берёшь! Мало вас мамка матом кроет! Ремня вам надо обоим по голой жопе!

Мальчик опомнился. Ему стало страшно, что сказал лишнее. Осталось убежать из этого дурацкого дома, скрыться от предков и вообще от всех, на край света, и стать рыцарем. В крайнем случае, пиратом. С этим твёрдым намерением второклассник Пётр Шкаберников вскочил, собираясь выпрыгнуть из-за стола и дать стрекоча, но то ли от обиды, то ли от избытка пищи, звонко пукнул, густо покраснел и спрятался под стол с громким плачем. Дети прыснули от смеха и, свесив головы под стол к брату, стали ему строить рожи.

– Ну-ну, – крякнул один из дедов, и попросил себе добавки пельменей.

– А что такого он сказал? – отсмеявшись, сказал средний брат, десятилетний Витя. Он решил заступиться за младшего. – Про сковородку – чистая правда. Я сам слышал.

– Между прочим, мы не только цирк любим. Мы ещё любим пиво. Когда отец опохмеляется, на столе остаются бутылки с пивом. Только Серёга жадничает. Нам с братанами мало что перепадает. Он сам всё допивает, – вступил в беседу двенадцатилетний Лёня Шкаберников. – Да его жадность во всём проявляется. У отца, пока тот дрыхнет, сигареты из кармана тырит, а нам ни одной штучки не даст.

И Лёня, довольный, что досадил брату, показал язык. Сергей оглядел жующих. Никто не проронил ни слова. Анна Ивановна, обнимая одной рукой вернувшегося к ней под бок Петю, показывала старшим мальчишкам вымазанный сметаной кулак и делала страшные глаза. Прораб ухмылялся, разливая по рюмкам водку. В душе он был доволен, что его семья производит не вполне приятное впечатление. Собственно, с этой целью и позвал всех своих на смотрины.

– Ха-ха-ха! – хохот рядового запаса Шкаберникова разрядил обстановку.

Все заулыбались, подняли рюмки.

По завершении ужина молодых оставили наедине. Остальные ушли в прихожую. Сергей, осведомлённый о причине сумятицы, не стал никого догонять, а пересел в кресло и закинул ногу на ногу. Нина, вознамерившаяся выйти вслед за родителями, была остановлена материнским указанием из-за двери:

– Нина, займи гостя, пока мы тут валандаемся. Деткам и старикам надо в уборную перед дорогой.

В дверной щёлке был виден зрачок Жоржетты Александровны, его сменил зрачок Кима Георгиевича. Потом наблюдение было снято, и под перешёптывания дверь закрыли.

Нина расправила платье, присела на краешек стула, сохраняя осанку, и задумалась, на какую тему завести разговор. Насчёт театров, библиотеки и цирка с филармонией уже озвучено. Осталось про погоду.

– Про погоду трепаться не будем, – опередил её парень. – А ты лучше мне скажи: трах...сь когда-нибудь?

Гость решил, как он мысленно оценил свою реплику, «приколоться». Но без претензии на отклик, которого, а это на лбу у мадмуазель написано, и в помине не могло быть.

Нина с любопытством посмотрела в насмешливое лицо.  О той пикантной смысловой нагрузке, которой наделён глагол «трах...ся» у продвинутой аудитории, Нина не ведала. Поэтому истолковала в буквальном смысле как «ударяться».

– Один раз было. В деревне, – призналась, вспомнив, как на практике в деревне, куда привезли студентов в качестве трудового десанта копать на колхозных полях картошку, она упала с трактора и сломала ключицу. Её не предупредили, что сидеть на борту прицепа опасно. И когда молодёжь спряталась на грязном дне кузова, Нина, опасаясь запятнать новый спортивный костюм, взгромоздилась на борт. Во время резкого поворота (молодой тракторист вздумал заигрывать с местными девчатами на обочине дороги) Нина от толчка полетела на землю. Перелом был со смещением. Пришлось делать под наркозом операцию, а потом ходить в гипсе. Это было одно из сильных воспоминаний в жизни будущего доктора Беломедовой.

– О?! – выдохнул Сергей и распрямился. Он был настолько ошеломлён, что сказать больше ничего не мог.

– Да… Было ого-го. Запомнилось на всю жизнь. Подобное невозможно забыть. Было ощущение, словно меня пронзили насквозь. Такой силы удар. Отдалось и в голове, и в рёбрах, показалось, глаза на лоб вылезут, а я лопну от боли. Родители утешали: до свадьбы заживёт.

Сергей встал. И молча изучал Нину.

Она своими наивными глазами взирала на его физиономию:

– Excuse me*, почему у вас такое странное выражение face*? Так выглядят люди, когда слышат нечто невероятное.

– Ох...ть!!! – вырвался у юноши глагол неопределённой формы из области отечественной ненормативной лексики. – Тьфу. Пардон, мамзель... От чистого сердца выскочило. Я в шоке.

– Нет, не понимаю. А что тут такого. С подобными явлениями, мне кажется, сталкиваются практически все люди в своём бытии. Одни раньше, другие позже. With whom is not!* У одних это происходит в сельской местности, как у меня, у других посреди города, на улице, как у моей приятельницы. Она спешила, было скользко, и тут споткнулась, а сзади шёл мужчина, он не знал, что идущая впереди упадёт, и налетел на её тело, рухнул прямо на лежащую. Life is life.* Короче, трахнул так, что знакомая моя потом месяц хромала, не могла ноги вместе свести нормально.  Memento mori!*

– А знаешь, с тобой интересно, – сказал Сергей и подмигнул. – Ты чем по вечерам занимаешься? Может, прогуляемся по городу, заглянем куда-нибудь, развлечёмся, а?

– Не знаю даже. У меня много времени учёба отнимает. Но я подумаю над вашим предложением. Давайте, я запишу ваш номер телефона и позвоню, когда появится окно.

Совместный ужин Шкаберниковых-Беломедовых вошёл в семейные летописи как незабываемый и, вдобавок, излечил супругов Беломедовых от свадебной лихорадки.

Маму с папой Нина не стала посвящать в суть разговора tete-a-tete*, как не заслуживающего их авторитетного внимания. Да и parents* к тому же, помимо много чего другого, требовали от неё и такие две важные вещи, как возвращение домой не позднее двадцати одного часа и посвящение учёбе максимально большей части личного времени. Тем более не было смысла сообщать, что молодой человек предложил, по сути, крамолу: вместо повышения уровня образования – «растранжиривание времени» (этот оборот речи Нина слышала от мамы, когда та выговаривала дочери за бездельничанье и выключала телевизор с сериалами. Телевизор позволяли ей смотреть по субботам и воскресеньям – не более двух часов в день. А что касается появившегося позднее интернета, то на него, как «рассадника разврата», в семье Беломедовых наложили табу до гробовой доски).

Жоржетта Александровна и Ким Георгиевич Беломедовы так и не узнали, какой шанс упустила их любимица. Сергей, правда, какое-то время ещё помнил гламурный трёп с барышней, и один раз подкараулил её недалеко от дома.

– Эй, подруга, которая в сельской местности того-сяго, привет, что ли! – издали помахал студентке с большим портфелем. – Не надорвёшься?

– Нет, не надорвусь. Тут, в основном, бумаги и медицинский халат. А они не тяжёлые. Да ещё бутерброды. Мама рекомендует съедать на переменах, чтобы не было язвы желудка, – объяснила Нина.

На прощанье сказала, что помнит о его давнем предложении погулять по городу и обязательно позвонит, как только появится свободное время.

Она ко всему подходила серьёзно. И держала данное слово. Просвет в учебном графике появился через год.

– Нина? Какая Нина? – удивился Сергей, услышав в телефонной трубке женский голос. «Ленку знаю, Верку помню, с Танькой поругался», – подумал он и тут вспомнил смешное застолье, чопорную девицу в длинном платье с манерами английской леди.

– А, Нина!

Он хотел добавить про «приключение в колхозе», но его опередили:

– Я вам дала слово позвонить, когда найду время. Завтра у меня свободный вечер. Начались каникулы. И родители разрешили с однокурсниками погулять по городу. Если хотите, можете присоединиться к нашей компании.

– Э, нет, дорогая. Поздно. Я женился, – и Сергей расхохотался.

– Правда?! Ой, как здорово! Поздравляю! – от души порадовалась за молодожёна Нина.

«Вот останешься старой девой», – сию угрозу она слышала от мамы не раз. В последние годы мама всё чаще повторяла эту фразу. Дочь соглашалась, что и правда, как плохо, быть старой девой. И как хорошо, когда вокруг играют свадьбы. Она с удовольствием принимала приглашения на свадьбы одноклассниц и однокурсниц, носила подарки, посылала красивые открытки по почте по случаю рождения малышей. Она «зарубила себе на носу» (выражение мамы), что одно из самых важных в жизни событий – вступить в брак. Поэтому новость, что сын прораба женился, была воспринята с восторгом. Нина подумала, как обрадуются родители, когда она им расскажет про Сергея. Но папа с мамой почему-то промолчали. Мама заперлась в спальне, а потом ходила по квартире с красными глазами.

В течение ближайших тридцати лет перемен в личной жизни Нины Кимовны не произошло. Мать-пенсионерка пророчеств про старую деву вслух больше не произносила.

«Вот и стала моя дочь старой девой», – думала Жоржетта Александровна, с завистью оглядывалась на женщин с детскими колясками и шла в церковь ставить свечу за упокой души скончавшегося от инфаркта Кима Георгиевича.

Нина по-прежнему, как и в юности, рассказывала матери о всех событиях своей жизни. Делилась впечатлениями от прочитанного в газетах и книгах. Спрашивала, какое лучше надеть платье на банкет по случаю юбилея главного врача той больницы, куда была направлена по распределению как молодой специалист и где осталась работать до пенсии. Жаловалась по вечерам на головную боль от крика младенцев в детском отделении. Описывала смешные истории из будней пациентов. Мама с дивана направляла в сторону телевизора пульт, переключала каналы и кивала дочери. «Может, и хорошо, что у Нины нет семьи. А то и правда, столько шума от детей», – такие мысли теперь появлялись у Жоржетты Александровны. И она бодрым голосом восклицала:

– А не пора ли нам попить чая с конфетками! ...

– Ты бы, Ниночка, в церковь, что ли, сходила! – говорила вернувшаяся с воскресной Литургии набожная соседка и совала в руки шестидесятилетней Нины Кимовны припасенную для неё просфору*.

Беломедова приподнималась со скамейки возле подъезда, где обычно проводила предобеденный отдых, кланялась, и вновь усаживалась поудобнее.

– А что, опять поминальные дни?

– Ну, зачем именно поминальные. В церковь всегда хорошо зайти, в любой день.

– Аааа, – равнодушно тянула Нина и крошила голубям остатки старого хлеба из пакета. – Я панихиды по памятным датам заказываю. А так, чтобы в церкви часами время убивать на службах, это как-то у нас дома было не принято…

Когда лучи поднявшегося в зенит солнца упирались в макушку, Нина уточняла время по наручным часам, и направлялась в близлежащую столовую – место своего трёхразового питания. Дома оставалось только выпить стакан кефира перед сном.

Трижды в неделю домработница Клавдия Романовна наводила в квартире Нины порядок. Клавдия Романовна была нанята ещё при жизни супругов Беломедовых. После их кончины, согласно завещанию, ей было назначено из сбережений усопших содержание в качестве платы за опеку Нины Кимовны Беломедовой.

Жоржетта Александровна незадолго до своей кончины слёзно умоляла домохозяйку не оставлять Ниночку даже в случае, если закончатся семейные средства. «Во славу Божию», – подтвердила своё согласие быть пожизненной нянькой Нине Кимовне верующая попечительница. С годами, действительно, денежные накопления иссякли. Нина стала питаться дома. С Клавдией Романовной объединили обе пенсии.

Вместе ходили на рынок, а потом домохозяйка (или, как она себя называла, «сестра во Христе») варила супы с борщами, придумывала вторые блюда. Согласно традиции семьи Беломедовых сервировала стол. И вдвоём с Ниной трапезничали.

По вечерам Нина устраивалась перед телевизором и, как мама в последние годы жизни, щёлкала пультом, переключая каналы. А раба Божья Клавдия на кухне вычитывала перед сном молитвенное правило. Во время рекламных пауз Нина выключала звук (так делала мама), и слушала разговор няньки с Богом. «Господи, помилуй!» –  зачем-то повторяла Нина услышанное и сама себе удивлялась. «А вдруг Он всё-таки есть?» – думала она и с такими мыслями засыпала.

Во сне она из старой девы вновь превращалась в маленькую девочку. Бог брал её на руки, баюкал и обещал скорую встречу на Небе. «Значит, Ты меня любишь?» – спрашивала маленькая девочка. «Люблю. Очень люблю», – отвечал Бог.

июнь 2014 г.

-------------------------

* parents (англ.) – родители

* face to face (англ.) – лицом к лицу

* conversation (англ.) – беседа

* Comme il faut (франц.) – соответствие правилам светского приличия, "хорошего тона" (буквально — как надо, как следует).

* children (англ.) – дети

* мама (франц.) – мама

* «витийства грозный дар» – из стихотворения А.С.Пушкина «Деревня», 1819 г.

* excuse me (англ.) – извините меня

*  face (англ.) – лицо

*  With whom is not (англ.) –  с кем не бывает

* Life is life (англ.) – жизнь есть жизнь

* Memento mori (латин.) – помни о смерти

* tete-a-tete (франц.) – разговор наедине, с глазу на глаз

* Просфора (греч. – «приношение») – богослужебный литургический хлеб.

Copyright (c) "Русский переплет"