Рассказы.
16 сентября 2016 года

В ожидании войны, пельменей и вечности

Я всегда вспоминаю эту историю, когда вижу под дождём бегущую женщину.

В тот серый, без неба, переполненный водою день я шёл под зонтом по опустевшему от страха городу. Дома, автобусы, троллейбусы, такси, слепленные в одно тело люди под козырьками автобусных остановок, вереницы лиц за окнами плывущих по городскому океану кораблей, всё вокруг дрожало от боязни перед стихией. Боже мой, думал я, люди забыли самих себя, они и знать не хотят, что они – образы Божии, и видно, оттого так пугливы.

Мне надо было успеть пересечь перекрёсток с мигающим жёлтым глазом, прежде чем гудящая толпа смертей ринется навстречу горизонту. И это мне удалось бы, не появись на тротуаре та самая женщина, она бежала к дороге и размахивала сумочкой, у неё были сумасшедшие глаза. Я сразу понял, что с ней неладно. Она явно хотела нырнуть туда, где мчалась смерть. Мне ничего не осталось, как встать на её пути и поднять свою трость.

Это было, надо сказать, единственное, что я мог сделать для неё. Всё, что потом она мне рассказала, хотя и вызывало живое сочувствие, но не более того. Чем я мог помочь незнакомому человеку? Вмешиваться в чужую жизнь, сделать шаг не в свою судьбу? У неё была банальная история. Она не хотела жить.

В последнее время я мало встречаю людей, которые хотели бы жить. Все вокруг только и делают, что говорят о смертниках, мировой войне, атомной бомбе, и под крики из телевизора засыпают с мыслями о супервулкане Йеллостоуне, который завтра утром наверняка взорвут террористы и разбудят живущего в нём дьявола. Каждое утро человечество ждёт, подумать только, не Бога, а мировую войну.

Пока я пил утренний чай, Петька зачитывал мне из своего интернета новости – до тех пор, пока мой мобильник не разрядился, за это время я успел узнать, что военно-космические силы России получили новую партию фронтовых бомбардировщиков, а «Калашников» испытывает новую винтовку. «Армейские снайперы смогут поразить врага даже на расстоянии полторы тысячи метров!» («Да не ори в ухо! Но что там ещё? А. ну только не ори, балбес!») На юге России началась внезапная проверка боеготовности вооружённых сил. Подумать только, свыше четырёх тысяч береговых войск сейчас останавливают, уничтожают, стирают с лица земли то, чего пока не случилось, но завтра может случиться! Двадцать пять кораблей вышли в воды! («Да не ори, говорю тебе!»)

Как раз завтра я собрался трястись в маршрутке в Новофёдоровку, неужели мне придётся плавать рядом с этими кораблями, – глупые мечты, понимаю, поэтому и говорю Петьке, чтобы не звонил мне, когда я пью чай.

Меня удивляет интернет-мания. Человек не может быть наедине с этой своей зависимостью, ему непременно хочется присоединить к себе ещё кого-то, чтобы страдать вместе. Жэжэ-вконтакты-фейсбуки-аськи-скайпы. Народ думает, это для общения. А я думаю – для размножения дури. Людям скучно дуреть в одиночестве. Вот и мой внук. Вместо того, чтобы жениться, он помешался на интернете и военных новостях. Каждый день он звонит мне, чтобы поделиться «молнией» об увеличении мощи нашего государства. Это у него началось с тех пор, как Республика вернулась в Россию. Я ходил с ним на заполненную тысячами людей площадь Ленина и слушал хоровые скандирования «Крым-Россия-Путин». Незадолго до этого я спешил через центр спящего города к женскому монастырю в Свято-Троицкий собор на утренний акафист перед мощами святого Луки, и возле Верховного Совета дорогу мне преградили люди в камуфляже с автоматами. Они предложили мне идти обходным путём. Их доброжелательный тон и калаши произвели на меня впечатление. То же самое произошло возле Совмина. Пустынный город, полно вооружённых людей. Война? Военный переворот? Предсказания прозорливцев, нострадамусов, бабок Ванг сбылись? Сталин встал из гроба? Пока я добрёл окружными путями через старую часть города к монастырю, я был уже морально готов увидеть забитый досками храм. Слава Богу, сказал я, когда пришёл к церкви и услышал клиросное пение, это не те, кто называл религию опиумом для народа.

Теперь на спинах и животах вместо иностранных символов носят портреты Владимира Владимировича. Дедушки с бабушками обзавелись патриотическими футболками, облепили холодильники магнитными Путинами, навесили на стены календари с президентом. У меня тоже такой есть, подарок внука. Напротив входной двери. А вот у соседа, Ивана Семёновича, помимо Путина в квартире присутствуют вожди марксизма-ленинизма. В его спальне над кроватью – Ленин и Сталин. Иван Семёнович с советских времён посещает партийные митинги и по-прежнему играет в домино за кинотеатром «Симферополь» на площади Советской, в городском парке, наименованном не так давно Екатерининским. (Мы ходили в этот парк на открытие восстановленного памятника Екатерине. Петька делал сэлфи. Иван Семёнович критиковал мне в ухо, перекрикивая духовой оркестр, большевиков, взорвавших «ту, которая подарила русским Крым». Но на обратном пути он всё равно вздыхал по советскому прошлому. Ностальгия по Родине – это его ежедневное состояние.)

Этот человек ждёт своё светлое будущее, он верит, что к власти вернутся те, кто это будущее обещал ему.

Когда он говорит мне об этом громким голосом пророка в нашем, завешанном мокрым бельём, дворе, и из-за надутых ветром пододеяльников высовываются собачьи морды и вяленые лица любопытных старух, я не могу сдержаться и вступаю с ним в нескончаемые пререкания. Он доказывает мне, что только последователи Сталина могут навести порядок в государстве. А когда его доводы иссякают и он видит, что к моему религиозному сознанию его красноречие пробиться не в состоянии, он прибегает к самому главному доказательству своей правоты. Он понижает голос, и кося полуслепым глазом на внимательные собачьи глаза под нашими ногами, говорит: «Так вот, не будь скотиной, а поверь в последний раз. А если не хочешь, то я тебе скажу такое, от чего ты просто станешь таким же паралитиком, как мой двоюродный брат Славка. Он тоже не верил мне, а теперь уже второй год лежит под открытой форточкой и под карканье сумасшедших ворон смотрит с утра до ночи в телевизор, и жена с ложечки пичкает его манной кашей. Слушай меня. Уже этой, или, в крайнем случае, следующей осенью, слышишь, обязательно состоится что-то прекрасное. Или путч, но гораздо удачнее, чем в Турции. Или революция, как в семнадцатом. Мы войдём в союз с военными, а с военными союз необходим, без них мы ничего не добьёмся, и пока депутаты будут отдыхать на своих чёртовых оффшорах в бермудских треугольниках, мы возьмём власть!»

На вопрос, откуда такие сведения, он повествует об интервью таинственной монахини, рассказавшей о предсмертных откровениях своей келейницы-ясновидящей. Об этом Иван Семёнович узнал, разумеется, от моего внука, главного добытчика интернетной информации в нашем, переполненном пенсионерами, хрущёвском доме. (Когда я слушаю такие вещи, то начинаю подозревать всемирный заговор прорицателей и политтехнологов). Иван Семёнович показывает мне кулак. «Кузькина мать, вот что будет!»

Я сохраняю на лице невозмутимость и думаю про себя о том, как люди склонны зажигаться в этой жизни ненужным, тем, что они никогда не смогут забрать с собой туда, наверх. Почему бы им не зажигаться идеей милостыни бедным, или идеей смирения, идеей преодоления гордыни? Уж это точно побежит впереди них, когда подойдёт пора уходить духом на небо, а костями – в землю…

Иван Семёнович отправляется к своим доминошникам, и уже там, в парке, он продолжит гневные речи, и все будут говорить, что третья мировая неминуема. Да, вздыхаю я, все ждут войну. Нам вбивают это ожидание в мозги с утра до вечера, рекламные ролики пропагандируют танки и ракеты, в новостях показывают русские ракетные удары с моря по ИГИЛ в Сирии, сообщают о внезапных военных учениях в России, демонстрируют колонны с гуманитарной помощью для военного Донбасса. Даже христиане, и таких, кстати, немало, и те попали в эту ловушку и ждут антихриста. Подумать только, им нет дела до Бога, им есть дело до войны и до антихриста.

Иван Семёнович не любит слушать мои рассуждения на подобные темы. Он не понимает меня. «А что ты предлагаешь? – говорит он. – Ты кто вообще – космополит? Пацифист? Или ты не патриот? Ты что, хочешь, чтобы мы проиграли натовцам или этим американцам, когда они начнут со всех сторон забрасывать нашу страну ракетами? Ведь они для этого налепили свои базы вдоль наших границ!» Мои доводы, что патриотизм и гонка вооружений, и вообще всё в этом мире, не должны заслонять от людей Бога, Ивану Семёновичу говорить бессмысленно. Если я скажу, что горжусь мощью нашей державы, я тоже не покривлю душой. Но я не люблю пафос, и предпочитаю молчать и молиться.

Мой духовник, отец Сергий, не любит комментировать подобное. «Всему своё время. Время разбрасывать камни, время собирать их».

Эти крепкие, здоровые, сильные люди, которые толпами несутся каждый день по городским улицам и сбивают меня с моей палкой с ног, живы ли они? В их глазах такая же пустота, как в той яме, в которую когда-то в назначенный час побросают одинаково всех нас, и засыплют землёй. Они хохочут, матерятся, курят, пьют пиво из бутылок, кидают их в урны, смотрят вокруг себя в надежде увидеть что-то ещё более интересное, чем пиво, но ничего не видят, и их глаза снова проваливаются в пиво.

Вот и эта несчастная. Она хотела вместо вечной жизни, обещанной нам Спасителем, увидеть вечную смерть. Я так ей и сказал, когда мы устроились за столиками недавно открытой пельменной «Советская», и официант принёс нам по тарелке дымящихся пельменей и две чашки чая.

– Послушай, милая. Там, куда ты собралась отправиться, тебя, поверь, никто не ждёт. Никто, понимаешь.

Пельмени сами прыгали мне в рот, и я вспоминал гоголевского Пацюка. Было очень вкусно. Вот такие же вкусные пельмени когда-то готовила моя мама. У нашего поколения, хорошо это или нет, прошлое равнозначно советскому, мы там жили, мы там кушали свои советские пельмени. (Увы, многие из нас так и остались на уровне пельменного счастья и воздыханий по утраченной державе…) Эта пельменная стала для нас с внуком, и, конечно, для Ивана Семёновича (куда нам от него деться, чего уж), местом встреч и посиделок. Обычно это происходит в первые дни после получения пенсии или зарплаты внука. Вот и на этот раз. Я по своему обыкновению пришёл первым, да ещё не один. Вот будет для них сюрприз.

– Меня нигде не ждут, – сказала она, и я увидел, что она очень молода.

– Деда, на полуостров перебросили вэдэвэ, но это ещё не всё. Ещё морскую пехоту! Ты где, уже в «Советской»? Скоро буду. Жди. Отбой, до связи!

В телефоне запиликало.

– Ты не права. И только со скидкой на твою юность тебя можно понять в этом заблуждении. Посмотри за окно. Ты видишь, какой там дождь? Небеса разверзлись, и сам Бог гремит в гневе, не правда ли? И Ему, действительно, есть на что гневаться. Человечество забыло Его. Все стремятся побыстрее к смерти. Вот как ты. Всем хочется побыстрее в ад. И этот ад они устраивают себе уже тут, на земле. Им это нравится.

– Деда, сенсация! Цитирую: «Учёные предрекли США убийственное землетрясение. От Северной Калифорнии до Британской Колумбии»! Я уже выхожу! До встречи!

Она смотрела на меня, стучала зубами от холода и не могла согреться. Она не понимала мою речь, занятая своими немыслями, нежизнью. В её глазах плясали огоньки дождя, бросающегося ежесекундно под колёса визжащих автомобилей за большим окном. Мы одновременно посмотрели туда и ничего, кроме самих себя, не увидели. И только глупые неповоротливые рыбы под зонтами иногда подплывали к нашим, маячившим в стеклянной глади глазам, и искали что-то в них, и не находили ничего, кроме пустоты, и уплывали восвояси. Наши дрожащие в стекле лица пылали отсветами будущих тревог, которые, вероятно, нам пророчила эта случайная встреча.

Наконец, она смогла решиться на глоток чая, и кто-то постучал в моё сердце. Я смотрел, как детские губы плачут и пьют проклятый чай. Её щёки повеселели от проснувшегося в них румянца, глаза вспыхнули, но всё равно продолжили бросать к губам пригоршни дурацких слёз. Она проглатывала их вместе со своим горячим и таким бесполезным чаем. Сколько ненужных вещей мы имеем в руках и надеемся на их магию, подумал я. Чай, кофе, ром, и на этом наше счастье заканчивается.

Увы, думал я, мы не хотим Бога. Мы каждый день не хотим Бога. И оттого всё так нескладно в нашей жизни. Мы ничего не можем противопоставить тягучему сонному хмелю, который затягивает по утрам обратно в кровать и не даёт ни молиться, ни идти в новую жизнь. И эту жизнь мы не живём. Мы просто спим. Из года в год, мы спим и не хотим ничего кроме этого сна, нам нравится эта нежизнь, в которую погружены наши тела, мы срослись с нею, как лягушки с болотом. О, если бы эти лягушки научились поднимать головы к небу, если бы их слепые глаза открылись… Представляю, какой всемирный лягушачий плач случился бы на этой горемычной планете. Но лягушки не хотят этого. Они привыкли. Они думают, что мир вечно будет крутиться вокруг их кваканья.

– Я вынужден сказать тебе банальную вещь, детка. У каждого человека, попавшего в трудную ситуацию, есть выбор, – сказал я и шлёпнул ладонью по столу, чтобы вытащить её оттуда, где варились её немысли.

Она взглянула на меня и вновь стала рассказывать о своём ребёнке.

Она успела привязаться к нему. Каждый день разговаривала с ним и чувствовала, что малыш обожает её и ждёт встречи. Она была уверена, что её мальчика точно так же должны ждать все, кто любит её. Но вот объявлены результаты УЗИ, и всё стало не так...

– Они все объединились против моего мальчика. Они говорят, что это не человек, а просто некая личинка, обыкновенная трава. И рожать нечеловека нет смысла. Но я боролась за своего сына, правда! Я не хотела слышать ничего из того, что говорили мне вокруг. Я не верила им! И продолжала ходить по всем этим инстанциям, куда направляли меня медики, я пересдала скрининг, на сроке двадцать недель прошла повторное УЗИ. Меня консультировали профессор, главный акушер, главный генетик. И что? Они качали головами, говорили о хромосомных аномалиях, генетических отклонениях. Мой сын был для них всего лишь зверюшкой, у которой гиперэхогенный кишечник, киста пуповины, кисты сосудистого сплетения головного мозга. Они указывали мне на неправильную головку и неправильные глаза. Он неправильный, и больше ничего! А то, что я его люблю, как быть с этим? Их всех не интересовали такие вещи, как любовь. А разве может любовь быть неправильной? У них были свои показатели любви и нормальной жизни. По их понятиям нормальная жизнь может быть и без любви, но с хорошим кишечником и правильной головой. «Человек имеет право на счастье. Но счастье не всегда означает жизнь. Иногда ради счастья приходится выбрать смерть. Для того, кого ты зачала, именно смерть должна стать счастьем. А ты хочешь это счастье отнять и у него, и у себя, – сказала мне профессор, изучив заключение УЗИ. – Подумай сама, какую судьбу ты готовишь этому существу? Он будет не такой, как все, он будет растением, зверем, он будет ничем. А ты? Ты уверена, что справишься с этой ношей? Ты что, хочешь пожизненную каторгу, а, девочка?» Профессор больше не обращала на меня внимание. Мой вопрос был решён для неё. Я услышала, как она по телефону договаривается с кем-то о моих искусственных родах.

Девочка замолчала и прислушалась. По её лицу я понял, что она внимает новой жизни внутри себя. Её лицо смягчилось, она улыбнулась мне. Это получилось у неё виновато. Мне было её жаль.

– Самое страшное, я осталась одна. Понимаете?

– Не понимаю.

– Да. Конечно.

Она покачала головой.

– Муж сказал, если родится калека – жить в такой семье не сможет. Родители на его стороне. Мачеха требует, чтобы я ради сохранения семьи избавилась от аномалии. Они называют моего сына «аномалией», «идиотом», «дебилом». Они хотят доказать, что у меня нет другого выхода, кроме его убийства. И я поняла, что у меня действительно нет выхода, и если выбирать смерть, то лучше убить сразу себя, не правда ли? Потому что все эти люди, которых я считала самыми мне близкими и родными, оказались нелюдьми. Как можно жить с нелюдьми? Вы это знаете? Я – нет.

– Ты говоришь сгоряча. Они просто такие же, как все вокруг, обычные, слабые, немощные. Они не хотят принять жизнь такой, какой даёт её нам Бог. Они бунтуют против Бога. И так делают на этой земле практически все. Человечество бунтует против Бога. Оно хочет жить по своим законам. Закон Бога их тяготит. Ты знаешь, что такое закон Бога, детка? Это закон любви. Отсюда всё и происходит, детка. Понимаешь?

– Понимаю, – она посмотрела на меня и задумалась.

– Я тебе скажу больше. Люди думают, что они могут друг другу заменить Бога. Они играют роль бога, они уверены, что всё в этой жизни зависит только от них самих. В их головах всё перевернулось. Понимаешь?

– Понимаю.

– Ну вот, видишь. А ты говоришь, нет выхода. Если ты всё так хорошо понимаешь, – значит, ты должна понять, что выход есть. И совершенно необязательно, детка, слушать дьявола, который стоит за твоей спиной. Лучше слушать Бога, поверь. Это гораздо надёжнее. Почему мы названиваем друг другу? Почему мы помним своих, кого угодно, но только не Бога? Разве Бог нам не Свой? Почему бы нам не звонить Ему так же часто, как мы звоним своим друзьям? Несколько эсэмэс в день Богу, думаю, принесло бы гораздо большую пользу. Ты улыбаешься. Видишь, детка, ты умеешь улыбаться. А я говорю всерьёз. И это не мои слова, между прочим. Посылать эсэмэс Богу советовал Паисий Святогорец. Конечно, под эсэмэс он подразумевал молитву.

Она достала из сумочки айфон и, показывая его мне, сказала, смеясь (о, как легко рассмешить этих юных женщин, мой Бог, и эта малышка только что чуть не ушла на тот свет):

– Эсэмэс Богу? Всё. Начинаю новую жизнь.

В следующую минуту в её руках засветилось-замурлыкало, и лицо её снова стало прежним, это звонил её муж. Я слушал, как она что-то отрывисто отвечала ему, и понял, что сейчас этот парень будет здесь.

Рядом с ним я увидел мужчину с внешностью Джеймса Бонда и молодящуюся костлявую особу непонятного пола и неизвестного возраста, как это принято сейчас. Обтягивающие брючки, стрижка под мальчика. Наклеенные ресницы и перламутрово-сиреневые губы выдавали в этом существе больше женщину, чем мужчину. «Это моя мачеха», – услышал я тихий голос, пока они шли к нашему столику. Я не ожидал ничего хорошего от всего этого. И честно скажу, подумал о том, а не уйти ли подальше от чужого скандала? О Боже, как мы малодушны. В минуту испытаний мы оказываемся теми, кто мы есть на самом деле, сейчас мне стыдно вспоминать те мысли. «Зачем я здесь, – думал я. – Эти люди втянут меня в свои разборки. Как хорошо было мне там, под дождём, я шёл под зонтом, разговаривал с Богом, думал о жизни и никому не мешал. А теперь я буду мешать, и меня, того и гляди, сделают крайним».

Но, к счастью, до меня дела у этих людей не было. Они принесли с собой запах дождя, тревогу и суету. Мачеха раскачивалась на шпильках, тараторила и кого-то мне напоминала. Но через минуту я всё понял. Эта женщина была известна мне давно, еще с тех пор, когда я смотрел кино. Звезда экрана. Когда-то я увлекался фильмами с её участием. Летом наш полуостров звёздами не удивишь. Их становится слишком много не только на небе. Они слетаются под крымское солнце, поют со сцен свои звёздные песни, рассказывают о себе какие-то истории, и кто-то их вновь и вновь зажигает и зажигает, и они вновь оказываются кому-то нужны…

Человек с внешностью Джеймса Бонда – это её телохранитель. Кинозвезда шумела на весь зал, и, конечно, к нашему столику стали стекаться за автографами. Она поморщилась, и её омоложенная косметическими операциями младенческая кожа задрожала как панцирь батута, и глаза запрыгали по батуту, и она попросила Джеймса Бонда «по-хорошему послать всех к чорту».

Она много раз говорила хрипловатым прокуренным голосом нараспев «Таи-и-ис» (значит, мою случайную знакомую зовут Таисия, вот как, подумал я, вспомнив житие блаженной Таисии, за одну ночь из блудницы она стала святой и Бог забрал её в рай, и ей для этого, подумать только, понадобилось единственное, то, что могло бы перевернуть сегодня весь наш испорченный мир, если бы он образумился, – покаяние…), она устало наклонялась к столику, хваталась за него, и казалось, что она норовит прилечь поближе к пельменям, грозила пальцем и обещала, что всё будет «окей». Джеймс Бонд один раз скользнул по моему лицу холодным взглядом. Муж Таис прижимал к груди руку, показывая своё сердечное расположение, и смотрел на свою беременную жену любящим пьяным взглядом. Когда он пытался что-то сказать, кинозвезда его одёргивала: «Алекс, тс-с!» Алекс согласно кивал, говорил «да, Ирэн», и смотрел на кинозвезду тем же пьяным, любящим взглядом человека, которому нет ни до чего дела. Потом он прорвался сквозь речь тёщи и, глядя издали на жену, заговорил игривым голосом, в актёрской, на пол-лица, улыбке обнажив до дёсен безупречные ряды ослепительно-белых зубов:

– Таис, киса моя, мы с тобой этих киндеров ещё настрогаем целую кучу, опомнись, зачем тебе этот уродец, милая? У нас впереди грандиозные дела. Наши с тобой кинопробы одобрены, вот главная новость, вот стержень жизни. Совсем скоро мы войдём в число мировых звёзд, а ты об уродцах печёшься. Нам нужно сейчас работать, а не заниматься дрязгами с этими всеми твоими делами, а, киса?

– Значит, так. Таис, – над столиком снова заскакал палец кинодивы. – Сегодня вечером мы возвращаемся в столицу. Завтра же мы с тобой едем к Николя. Оставлять то, что в тебе сидит, нет смысла, ещё раз тебе говорю. Если ты решишься на этой безумный поступок, ты обречёшь не только себя, но и всех нас на пожизненный кошмар. Подумай об этом. И подумай о нас, о нас!!! А не только о себе. Ты, наверное, считаешь себя героиней, доброй волшебницей, а нас монстрами, но это сейчас. Вот когда у тебя родится собственный, настоящий монстр, ты очнёшься от дебильного альтруизма, но будет поздно, ты будешь связана по рукам и ногам. А вместе с тобой и мы. И мы!!! А если ты при этом пойдёшь на попятную и скажешь: я передумала, я не хочу его, и оставишь своего монстра в каком-нибудь приюте для ненормальных детей, то втянешь всю нашу семью в ещё больший скандал. Всю нашу семью!!! Эти жёлтые мерзкие газеты тут же подхватят и раздуют, нас будут полоскать в интернете и на телевидении, нас сделают всенародными пугалами, отказавшимися от больного, несчастного… Словом, хватит болтать. Ты не дура, и должна уже всё понять… Этот врач настоящий гений, он спасал меня не раз и не в таких простых ситуациях, как у тебя. А сейчас ноги в руки. Ещё день-другой – и ты будешь с нами в студии. Сама понимаешь, какая компания подобралась, какие имена! На этом сериале мы с тобой должны сорвать немалый куш, Таис.

За окнами потемнело, засверкало, замелькали скалы, леса, танки, пушки, носороги, львы, эти небесные видения бегали друг за другом по небу, будто в зеркале отражая на живом холсте события земного шара, а тучи всё прыгали, вздымались, и всё новые и новые воинственные причуды возникали перед глазами.

И стало издали нарастать, приближаться что-то сильное, страшное, оно катилось, выло, брало разбег, и вот уже поднебесье заполонило близкими громами, и всё загудело вокруг, запело, засвистело, и блестящая метель усилившегося дождя взмыла, взвихрилась, заметалась по тротуарам, деревьям, крышам, заплясала по городу. Показалось, что сорвало кровлю, с такой ужасающей силой бушевало, гремело над нашими головами. И вот уже шаровая молния понеслась по залу -кому предназначено стать жертвой? На кого укажет перст судьбы? Захватывающее зрелище. Жертвой оказался Джеймс Бонд, его рот застыл в невысказанном вопросе, глаза продолжали так же холодно глядеть на меня, но уже не было в этом каменном лице ни дыхания, ни желания защищать кинозвезду. Во лбу телохранителя горела звезда. Да нет, что я такое говорю, какая шаровая молния, я просто спятил от страха, да это же воронка от пули.

– Не двигаться. Вы взяты в заложники, – услышал я за своей спиной. – Кто пошевельнётся, получит такую же метку, как этот красавец.

Парень в чёрной маске с автоматом Калашникова в руках подошел к трупу, толкнул ногой.

Те несколько туристов, любителей пельменей, что находились в кафе, съёжились на полу, они боялись дышать и притворялись мёртвыми, между ними прохаживались вооружённые люди в масках.

– Значит, так. Всю эту бодягу мы затеяли ради вот этой куклы, – рука в чёрной перчатке похлопала по плечу кинозвезду. – Как только мы получим от тебя три миллиона баксов, все будут отпущены. Сейчас мы с тобой, подруга, пройдём в банк напротив, ты снимешь деньги, и все свободны. В противном случае начнём стрелять. Каждые три минуты по одному человеку.

Ирэн закрыла глаза, Алекс опустил голову. Таис смотрела на меня.

Я перекрестился и сказал:

– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…

– Ты кто? – грабитель направил на меня автомат.

– Я христианин. А вы?

– Заткнись, дед, иначе...

– Нет, подожди, это крайне важно. Вы разве не чада Христа? Вот твоя мама, у тебя ведь есть мама, есть папа? Их тебе дал Господь. Каждому из нас родителей дал один и тот же Бог. У нас один на всех Бог. И у нас один праотец, и одна праматерь. Адам. Ева. А значит, все люди братья и сёстры друг другу.

(«Почему они меня слушают? Это подозрительно. Парни ждут подкрепления и тоже тянут время? А может, кто-то из них сейчас потрошит кассу?»)

Оказывается, я способен на храбрость, это было удивительное чувство. Видно, Петькины сводки военных новостей и пророчества Ивана Семёновича о якобы близящейся войне дали патриотические всходы в глубинах моей трусливой души.

(«Надо тянуть время, осталось чуть-чуть, и подмога будет здесь. Петька владеет приёмами борьбы, Иван Семёнович поднаторел в кулачных боях ещё с митинговых времён развала Союза».)

– У вас, парни, наверняка есть кресты на груди. Предложение, ребята. Не трогайте этих людей. Видите эту девочку? У неё скоро родится симпатичный малыш. Он будет славным малым и обязательно будет молиться Богу. Бог хочет, чтобы этот малыш родился. А вы? Ведь если Бог хочет, чтобы он родился, то неужели вы станете перечить Богу? Вот моя банковская пенсионная карта, я сниму для вас деньги. Я отдаю их вам, только не трогайте никого из этих людей.

– Ого. Да ты сумасшедший. Сейчас проверим, так это или нет...

Они засмеялись и направили на меня автоматы, показывая, чтобы я поднялся.

Меня повели в туалетную комнату. Эти несколько секунд передвижения по пельменной показались мне вечностью. Я был готов умереть, молился Богу и подумывал о том, а не вызвать ли огонь на себя и не пустить ли в ход холодное оружие, мою палку? Когда мы проходили через фойе, я взглянул прощальным взглядом на мир за стеклянной дверью и увидел скачущих через лужи Петьку с Иваном Семёновичем в компании других доминошников. Они что-то оживлённо обсуждали (наверное, где-то снова случился теракт, подумал я), жестикулировали, зонты прыгали над их головами, и их скрюченные фигуры обливало дождём.

– Твои деньги не нужны нам, понимаешь? Но твоя тема нам понравилась. Это, чёрт возьми, круто. Сейчас ты вернёшься на своё место, а дальше твоя задача просто молчать. Договорились, да?

Он похлопал меня по плечу.

В зале пельменной шёл бой. Мои друзья сражались с террористами. На их лицах горела отвага. Нога Петьки опиралась на спину поверженного врага.

– Не надо вызывать полицию, – это сказал Джеймс Бонд.

Я видел, как он поднялся с пола и салфеткой вытер со лба краску.

– Я так и знала, – сказала Таис. – Как мне надоели ваши штучки.

– Не штучки, а экстремальный отдых, – сказал её супруг. – Правильно, Ирэн?

– Эй, Виктор. Поторопись расплатиться, и с этими безумными в первую очередь, пока они не успели сдуру вызвать полицию, – сказала Ирэн. – Эй, все свободны, поднимайтесь, это была шутка... Правильно, Алекс. За такую красоту мы выкладываем деньги. И оно стоит того! Но самое главное, напоминаю в тысячный раз для упрямой Таис, – драгоценные кадры, оператор успевает ухватить за живое, заснять врасплох, игра стоит свеч! Скрытая камера – сила! Эти лица, испуг, поза, эффект, ракурс! Всё натурально, никакой дешёвки, никакой игры. Таис. Ты напрасно мотаешь нам нервы. А теперь быстро уходим, быстро!

Джеймс Бонд, которого кинозвезда назвала Виктором, махнул рукой. Было видно, что ему доставляло удовольствие раздавать деньги онемевшим, оглушённым.

– А ты, дед, молодец, – Виктор подмигнул и положил передо мной две долларовых купюры. – Бери. Сто – за нервные издержки. Ещё сто – премия за доброту.

– Да-да, – сказала Ирэн. – Вы нас удивили, мистер Смелость. Если хотите, как-нибудь мы к вам заедем на чай. Например, на Новый год. Дайте ваш адрес, мистер Герой, плиз.

Они действительно приехали ко мне. Это случилось за неделю до Рождества, в полдень 31 декабря. Я хорошо запомнил. (В этот день когда-то очень давно мама родила меня.)

С утра я прочитал молитвенное правило ко Причастию, был в церкви и причастился. После службы хор спел мне «многая лета», а отец Сергий подарил от имени общины книгу «Избранные места из творений святых отцов» и большую алтарную просфору. Я вернулся домой в хорошем настроении. Иван Семёнович сидел у меня на кухне, чистил картошку, вспоминал нашумевшие крымские инциденты с украинскими диверсантами и называл их тараканами. Петька хвалил наших пограничников и парней из ФСБ и зачитывал новости из ноутбука. С неба сыпало традиционной под Новый год крымской слякотью и надеждами на лучшую жизнь.

Они очень спешили, их путь пролегал в Ялту. Виктор забежал ко мне, чтобы передать от Ирэн подарки. Ящик шампанского и коробку с тортом. Мы спустились во двор. После того знакомства в пельменной Петька и Иван Семёнович ждали не меньше меня обещанную встречу с поразившей их воображение кинозвездой. Иван Семёнович называл Ирэн и её гоп-компанию проходимцами и говорил, что при встрече скажет всё, что думает об этих сволочах. Обещал «швырнуть доллары обратно им в лицо и набить морды». Он был оскорблён тем, что наша победа над террористами в пельменной оказалась игрой в поддавки. Петька, узнав историю Таис, говорил, что «такая хорошая девочка, а муж подонок». Он был уверен, что их семья уже распалась, и обещал жениться на Таис.

Таис сидела в машине, она кормила грудью младенца. У неё родился здоровый малыш.

Алекс посмотрел на меня своим полупьяным счастливым взглядом и подмигнул. Он держал зонт над Ирэн и прижимался животом к её спине. Они курили. В одинаковых песцовых полушубках и белых джинсах с дырами на коленях они были похожи на сиамских близнецов.

Таис выглянула из салона, оглядела нас и сказала:

– Можно у вас пожить? Мне и моему сыну?

– Можно, – сказал я.

Я не стал задавать вопросы.

Они уехали. И никто из нас не швырнул им в лицо взятые когда-то деньги, и никто никому не набил морду и не сказал, что о них думает. Се ля ви. Мачеха на прощанье вручила мне раздутый от денег кожаный красивый портфель («Это для нашего малыша») и пообещала и впредь «перечислять для содержания Таис и мальчика». Алекс вытащил из багажника два чемодана, детскую коляску, и с пьяной ухмылкой сел за руль.

Таис осталась у нас.

– Алекс живёт с мачехой. А папа женился на первокурснице-актрисе. Они там все переженились, перебесились...

У неё была виноватая улыбка.

– Плюнь, – сказал Петька. – Разве можно переживать из-за дерьма. Главное, ты сумела выкарабкаться. А пацана твоего вырастим. Я лично тебе даю честное слово. Даже если твои эти клоуны перестанут тебя снабжать средствами, не пропадём! У меня, как сантехника, нормальные заработки. У деда пенсия. Но можно ведь и на подработку устроиться. Моя вторая специальность – строитель. А строители нарасхват, евроремонты, понимаешь ли.

– Вот-вот, – подтвердил Иван Семёнович. – Ты с нами не пропадёшь. Это точно. Если захочешь, в партию могу рекомендацию дать. Кстати, скоро наши придут к власти. Об этом говорят ясновидящие.

– Надо бы покрестить малыша, а, Таис? – сказал я.

– Да. Надо. И меня тоже. Я … – она посмотрела на меня. – Я после того разговора… ну, тогда, я поверила, всё будет хорошо. Вы мне сказали, помните… И я просила Бога... Я говорила: «Боже, пусть мой сын будет здоровым!» Я дала Богу слово, что буду ходить в церковь… А когда родился мой мальчик… Это было чудо, врач говорила, что этого не может быть, да, это было чудо.

Это и правда чудо, говорили мы вместе с ней.

Пройдёт несколько часов, и мы узнаем, что 31 декабря стал днём второго рождения Таис и её ребёнка. Не покинь они умчавшуюся, как выяснится, не в Ялту, а на тот свет, машину с пьяным Алексом за рулём...

.

Copyright (c) "Русский переплет"