ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ

 

"История живописи и все эти Врубели

перед такими квадратами - нуль!"

Михаил ГЕРШЕНЗОН

русский историк культуры,

философ, публицист

 

 

В мастерской было холодно. Так холодно, что разбавленные скипидаром масляные краски застывали в считанные мгновения. Осень 1915 года в Петрограде, который все еще по старой памяти величали Питером, выдалась чрезвычайно промозглой. С утра до вечера моросил мелкий дождь, временами срываясь на серый снег. Выходить на улицу не хотелось, ни под каким предлогом.

Казимир Северинович отошел от холста и приложил застывшие ладони к горячему стакану с чаем. По пальцам пробежала приятная истома. Потускневший подстаканник сорвался с места, оставляя после себя на истертой поверхности кирпича угасающий влажный след. Художник отхлебнул и шумно и с удовольствием выдохнул горячий воздух.

Насладиться чаепитием в одиночестве не удалось. Провисшая на петлях дверь отворилась, издав неприятный шаркающий звук, и вместе со студеным воздухом пропустила внутрь комнаты соседского белокурого парнишку - сына прачки Агафьи. Мальчик с размаху бросил школьный портфель на подоконник и кинулся в объятия хозяина.

- Дядя Казимир! - крикнул он, хватая художника за пестрый от красок халат, - Порисуем сегодня?

Мужчина усмехнулся, глянул вниз на забавного мальчугана и взъерошил ему волосы.

- Хорошо, Вовка, порисуем.

Дверь снова шаркнула, теперь из-за неё показалась бородатая физиономия дворника. Он заприметил тщетно пытающегося скрыться в подолах халата мальчишку, и сквозь нахмуренные кустистые брови устремил на того строгий взгляд.

- А ну, кыш, стервец! - гаркнул дворник, и принялся качать бородой из стороны в сторону, - Ишь ты, каков! Думал, я не замечу!

- Оставь, Степан. - Властным голосом парировал хозяин. - Пусть побудет. Он мне не в тягость.

Дворник замялся и нервно кашлянул.

- Ну, как хотите, воля ваша,... но все равно, пускать этих вот,... - с этими словами он вновь бросил злобный взгляд на Вовку,...- пускать этих..., шустрых... не велено.

- Ладно, иди уж, - художник улыбнулся, - застращал мальца совсем.

Дворник хмыкнул и, погрозив напоследок пацану кулачищем, исчез за дверью.

Мужчина присел на корточки и, поравнявшись с Вовкой, спросил: - Ну, дружок, что будем рисовать сегодня?

Мальчик пожал плечами, прищурился и с надеждой вымолвил: - Может аэроплан?

- Аэроплан уже был.

- Тогда паровоз! - но тут же у мальчика округлились глаза, и он громко выпалил: - Нет!.. Кавалерию!

- Послушай, Владимир. Все это мы уже рисовали. Давай попробуем нарисовать, м-м-м,... - художник в задумчивости посмотрел вокруг, - О!!! Я хочу, чтобы ты изобразил, положим, вид из своего окна.

- Вид из окна? - мальчик удивленно посмотрел на живописца.

- Ну да, - художник выпрямился, отложил кисти, убрал в сторону палитру, аккуратно вынул из крепежей холст, и, не глядя на парнишку, спросил: - У тебя же есть дома окно?

- Е-е-есть, - растеряно протянул Вовка.

Художник на мгновение обернулся, - Вот и хорошо. Нарисуй мне, что ты видишь в своем окне. Тем более, сегодня будем рисовать масляными красками.

Разгребая искореженные тюбики, Казимир Северинович вытащил новый холст и принялся прилаживать его к мольберту.

Мальчик с любопытством следил за манипуляциями. Удивительный мир загадочного творчества разворачивался перед ним своими кулисами.

Он облизнул губы и дернул мужчину за оттопыренный карман халата.

- Можно мне посмотреть? - произнес он вкрадчиво, пристально наблюдая за размашистой радугой смешанных красок.

- Измажешься ведь, - улыбнулся мастер.

- Пусть.

- Ну, тогда держи,... только аккуратно, смотри!

Художник протянул мальчугану палитру и довольно улыбнулся, заметив, как у того заискрились глаза.

Вовка поднес краски к носу и с наслаждением втянул воздух. Резкий запах скипидара вынудил скривиться и отпрянуть.

- Поди, не знал, что форма и содержание - разные вещи?!! - засмеялся мужчина и похлопал мальчугана по плечу, - Привыкай, дружок. Не все-то золото, что блестит.

Потирая нос, Вовка вернул палитру хозяину, быстро заморгал и произнес: - Порисуем, дядя Казимир?

Художник кивнул, - Ну, так я уж и приготовил все.

Мальчик, тщательно перебрав кисти, вооружился тонкой, изящной. Остальные вернул художнику. После чего, подошел к обработанному белилами холсту и занес над ним кисть.

- Может, краску возьмешь для начала, - подсказал на ухо Казимир Северинович.

Вовка встрепенулся и опустил взгляд на палитру, по поверхности которой, жирными разноцветными зигзагами расцвела свежая лоснящаяся краска.

Он осторожно погрузил в неё кисть, затем, неловко стряхнув прилипший сгусток, снова застыл перед холстом.

- Ну что, дружок, начинай, - подбодрил мастер.

Мальчик облизнул губы и начал аккуратно выводить линию за линией.

Мужчина стоял за его спиной и допивал остывший чай. На его лице блуждала умиротворенная улыбка.

Рисование не отняло у юного художника много времени, когда он закончил, и радостный повернулся к мастеру, то застал того в несколько неожиданном виде: Казимир Северинович внимательно смотрел на полотно, озадаченно разминая подбородок.

Скосив взгляд на мальчика, он задумчиво произнес: - Мда-а-а...

Вовка недоуменно заморгал.

Художник нагнулся к холсту и, кивнув на рисунок, спросил: - И откуда ж такое видать, не уж-то из твоего окна?

Мальчуган провел рукой у себя под носом, обозначая длинный след синей краски через всю щеку, и звучно шмыгнул ноздрями, - Ага!

- Угу, - хмыкнул художник и снова уставился на детский рисунок.

Полотно было пестрым: яркое солнце щедро одаривало теплом цветущие берега, омываемые лазурными морскими водами. А над бушующими волнами летала крупная чайка.

- Ты ж вроде бы не на море живешь, а, Вовка?

Мальчик насупился.

- Дядя Казимир, но вы же сами просили нарисовать вид из окна.

- Вот именно, - художник принялся снимать холст с постамента, - Твоего окна, Володя.

Парнишка кивнул, - Ну вот я и нарисовал!

- Что, нарисовал?!! - меланхоличный по своей природе художник, немного занервничал.

- Вот! - настойчиво повторил мальчик, указывая на свой рисунок, - Это я вижу в своем окне каждый день.

- Этого не может быть!!! - повысил голос Казимир Северинович. - Ты живешь здесь, в Петрограде, и у нас нет ни синего моря, ни южного солнца.

Живописец вздохнул, пытаясь успокоиться.

- Зачем ты меня обманываешь?

Вовка обиженно посмотрел в глаза человеку, которого он считал своим другом.

- Я вас не обманываю, - мальчик всхлипнул, - Это мое окно.

Мужчина понял, что несколько погорячился со своей недоверчивостью, и слегка перегнул палку. Требовалось срочно менять тему.

- Ну, хорошо, пусть так, коли тебе больше нравится морской пейзаж. Давай теперь разберем недостатки.

И художник принялся за работу. Но, "окно" все не выходило у него из головы.

- "И все-таки странно", - думал он, - "Мальчик явно не был на море, но рисунок весьма натуралистичен. Написано хорошо, с фантазией, и никакой тебе там мальчишеской пиф-паф тематики. Техники, понятное дело, нет, но пейзаж сбалансирован, композиционно выдержан. Все точно, словно с натуры писано".

После того, как явные недостатки "шедевра" были обозначены и устранены, Казимир Северинович предложил юному коллеге забрать холст с собой. Вовка обрадовано схватил свой рисунок, но сразу, еще в дверном проеме понял, что тащить его будет неудобно.

Из мастерской вышли вдвоем. Художник нес школьный ранец, а Вовка горделиво вышагивал с холстом, прикрываясь им как щитом.

По дороге художник все думал об окне с видом на море. Он давно не был в южных краях и совсем уже забыл о притягательной силе соленых теплых вод и жаркого солнца. Как хотелось сейчас, в этот промозглый питерский день оказаться там, по ту сторону Вовкиного окна. Так сильно хотелось, что Казимир Северинович непроизвольно ускорил шаг.

Миновав метров сто, повернули за угол. Ступая в глубокие лужи, вошли в проулок, по диагонали пересекли небольшой мрачный дворик и за очередным обшарпанным углом уткнулись в разбитую дверь, в которую Вовка настойчиво и привычно постучал носком своих массивных ботинок.

Дверь отворила женщина средних лет со строгим и усталым выражением лица. Но, заприметив, рядом с сыном гостя, заулыбалась и пригласила войти.

Мрачный длинный коридор питерской коммуналки встретил Казимира Севериновича затхлым запахом горелых сковородок, гнилой древесины и свежевымытых полов. Женщина, бесконечно извиняясь за беспорядок, отставила ржавое ведро с мутной водой в сторону и предложила следовать за ней. Однако Вовка успел пробежать вперед, и уже протискивался в двери самой дальней комнаты.

Казимир Северинович точно не знал, почему он не отдал рюкзак матери на пороге, и не отправился обратно, а неожиданно для себя принял приглашение, и теперь ступает по коридору совершенно незнакомого помещения. Не знал, хотя догадывался. Ему все еще не терпелось выглянуть в Вовкино окно. Он стыдился этой мысли, отчетливо понимая, что все его теперешние ожидания - сущий бред, и никакого моря за окном в этих трущобах быть не может. Между тем, что-то такое далекое и давно утерянное звало и тянуло, убеждая в обратном.

Переступая вслед за мальчиком порог комнаты, художник ощутил как тяжело и часто стучит его сердце, он был готов перепрыгнуть замешкавшегося на входе Вовку, и кинуться к этому чудесному окну.

Когда же Казимир Северинович все же вошел и стремительно оглянулся по сторонам в поисках чуда, то в темной крохотной комнатке, освещенной тускло мерцающей лампой, на скрюченном проводе свисающей с потолка, он вообще не обнаружил окон. А когда присмотрелся, то заметил промеж двух сколоченных из грубых досок шкафов, темные ситцевые занавески. В следующее мгновение он оказался перед ними, и силой рванул их в стороны.

Сквозь мутные стекла небольшого окна на расстоянии вытянутой руки густой копотью чернела стена дома напротив.

Ничего сверхъестественного не произошло. Все было так, как и должно было быть. Но, на душе вдруг стало тоскливо и горько.

Казимир Северинович смотрел на черный квадрат в окаймлении облупившейся белой рамы, и все глубже погружался в мутные тоскливые мысли. Его потревожил тихий голос Вовки, о котором он уже, и думать забыл.

Мальчик робко произнес: - дядя Казимир, теперь вы видите?

Художник опустил печальные глаза на ребенка. Мальчик смотрел в окно, и на его восторженном лице играла кроткая улыбка.

Взгляд Казимира Севериновича снова проник сквозь мутные оконные стекла, и через какое-то время он так же тихо произнес: - Да, Володя, теперь и я вижу море.

 

Эпилог

Спустя четыре месяца на последней футуристической выставке "0.10" среди тридцати девяти картин, выставленных Казимиром Малевичем на самом видном месте, в так называемом "красном углу", где обычно располагают иконы, висел "Чёрный квадрат".

До сих пор эта работа считается одной из самых гениальных в мире авангардистского искусства.