Кино

 

Наснимался я тут в кино... Прихожу, сперва, на киностудию. Стул мне суют. Свет наставили, фотоаппаратом щелкают. Для картотеки, мол, надо, чтобы потом любой режиссер мог прийти, ткнуть пальцем в мою физиономию и сказать, этого, мол, дайте. И мне тогда начнут звонить и говорить, приезжайте, вас хочут.

И действительно, минуло недели, этак, три, звонят. Приглашают на роль шофера. Вы, спрашивают, машину водите? Я говорю, а как же! Правда, за баранкой лет двадцать не сидел, но ничего, бодро так соглашаюсь. Деньги очень нужны.

Приезжаю на съемочную площадку. Природа, жарища, солнце шпарит. Народу -- тьма! Актеры разные, помощники, осветители, декораторы, словом, столпотворение. Режиссер этаким чертом расхаживает, команды отдает, это туда, то сюда, здесь ставьте, отсюда берите. Смотрю, старенький Москвиченок подогнали. Ну, думаю, это верно и есть мой транспорт. И точно, к левому борту здоровенную штангу со штативом приворачивают и камеру крепют.

Я к режиссеру:

-- Хорошо бы, -- говорю, -- для тренировочки пару раз проехаться. А то, -- говорю, -- машинка чужая, незнакомая, кто его знает, как поедет...

А он, -- видно перегрелся от жары, -- как завопит:

-- Нечего кататься! Делов-то, проехать туда-сюда, а ему, видишь ли, кататься приспичило!

Я уж думаю, эх, зря ввязался в енту авантюру. Но терплю, деньги нужны очень, делаю вид, что его красная рожа мне очень даже нравится, и я ко всему готов, и на все согласный.

Начали снимать.

Сажусь за руль, от волнения ключи в руках прыгают, в замок не попадаю. Камера на меня словно пушка наставлена. Тут дверца пассажира распахивается, и лезет известный артист Вертихвостов. Я его только и видал в телевизоре!.. Уселся и смотрит на меня как на блоху. А у меня ж с ним диалох по сценарию!.. Как же, мыслю, мне и рулить и на дорогу смотреть, да еще и с Вертихвостовым речи разговаривать? Чую -- труба... Самое время бросить все и бежать. Но уж меня такой страх взял, -- пошевелиться не могу. Будь, что будет...

Режиссер командует:

-- Трогай!..

Завожу, кое-как покатили. Не дорога -- танкодром, сплошь рытвины. Вертихвостов, закурил, дыму -- аж глаза режет, а мне и так дорогу не видать, ветки мешают... Гляжу, впереди агромадная лужа, а что там в ней -- черт его разберет. Вот я так, левым боком, по краю выруливаю, только колеса замочил.

Вдруг режиссер в матюгальник как гаркнет:

-- Куда едешь?! Почему текста не знаешь?! -- и другие ласковые слова мне сообщает...

Я оправдываюсь, мол, просил же, дайте проехаться. Как же можно без репетиции?..

А тут еще оператор подвалил, здоровенный такой бычина, шевелюра кудлатая, и баском этак цедит:

-- Ты куда, дед, поворачиваешь? Ты зачем лужу, старое твое рыло, объезжаешь? Ты знаешь, сколько эта камера стоит? Да всех твоих денег и тебя в придачу не хватит, чтоб за нее расплатиться!.. А ты ее чуть об дерево не ухнул... Ты что, дед, совсем невменяемый?!

Я отвечаю, мол, я ничего, я вменяемый, только лужа уж больно опасная. Кто ее знает, какой глубины, и что там, на дне ее запрятано? А дерева я и не приметил...

Ну, пошумели они и успокоились. Давай, говорят, по новой.

Откатили на исходную, а меня то в жар, то в холод кидает.

Режиссер кричит:

-- Мотор!

Едем... И тут опять эта лужа, будь она неладна! И уж не знаю как, а только я снова отвернул. Ну не бывает же так, чтоб человек по своей воле -- да в лужу!..

Словом, скандал. Вылез я из Москвиченка не то что в расстроенных чувствах, а словно, пардон, обделался.

Режиссер в меня пальцем тычет:

-- Гоните ентого инвалида отседова! Снимаю с роли!..

-- А деньги? -- спрашиваю. -- Как же так? Проснулся чуть свет, шею вымыл, приперся бог знает в какую даль, день потерял...

Он аж затрясся весь:

-- Ну ладно,-- шипит, -- даю тебе последний шанс...

Тут погода испортилась, перерыв объявили. Не ливень -- светопреставление, с громом и молнией. Все вымокли. Опосля вновь снимать принялись.

Забираюсь в кабину, как в танк. На Вертихвостова не гляжу. Подлетаем к луже. Она еще шире стала, уж и по краю не объедешь. Ну, думаю, была не была, и с разгону прямо в самую ейную глубину ныряю. Брызги во все стороны, ничего не видать. Чую, буксуем. Я еще газку наддал. Москвиченок юзом пошел, не то в глубь зарывается, не то в сторону, -- не видно ж ни черта, все стекла заляпаны. Я со страху еще прибавил... Выскочили из лужи, словно она нас выплюнула, и аккурат левым боком об дерево. Тут я его только и заметил, когда штанга сложилась, и камера через лобовое стекло к нам в салон втюхалась...

Вытряхнули меня из кабины, режиссер вопит:

-- Держите его крепко! Сейчас я ему глаз на живот натяну, и будет он у нас вместо камеры!..

Вертихвостов выполз, морда зеленая, -- я думал бить будет, а он говорит:

-- Спасибо, дедушка, что в живых оставили. Я теперь с них хорошие деньги за экстремальный риск сдеру. У меня, -- говорит, -- в контракте не прописано, чтоб с сумасшедшими стариками на Москвичах водные преграды форсировать...

А ведь я просил, чтоб порепетировать дали... Сами и виноваты! А что гонорар зажали, так это мы еще посмотрим... Ведь цельный день потерял, на транспорт потратился, скольких невров лишился... Но теперь уж я битый, ежли покличут еще когда сниматься, что хочут пусть говорят, но репетиция -- прежде всего!