НЕВАЛЯШКА

Повесть

- Звонит девушка. Молоденькая, пишет стихи. Куда мне ее с ними направить? - спросила Марта, прикрыв трубку ладонью.

Марта вечно жалела авторов, особенно начинающих.

- В дурдом! - буркнул Никита. - Это лучше всего! Куда еще можно отправлять девушек, пишущих стихи в наше дурное время?! Кто этого не понимает?!

Марта засмеялась и посмотрела чересчур нежно.

- А если серьезно?

- Куда уж серьезней! - пробормотал Никита. - Серьезней не бывает... Туда ей и дорога! Объясни сие как-нибудь юной поэтессе.

Марта сделала чуточку возмущенный вид. Хотя в глубине души, не слишком темной и бездонной, видимо, полностью с ним согласилась. И в очередной раз с гордостью подумала о своем муже. Остроумный, мудрый, талантливый... Таких мужей поискать.

Никита лениво покосился в темнеющее окно. Какие могут быть стихи в век реформ, казино и покупки акций?

Стихи... Равно как и проза... Когда говорят - правильнее, трезвонят! - думские фракции и пустословят российские министры, музы молчат. А если даже этим несчастным покровительницам искусства и хранительницам творчества вдруг придет в голову выступить, кто станет их слушать? Никто. Поэтому незачем понапрасну сотрясать воздух и трепать голосовые связки... Зачем зря терзать и без того уже истрепанные нервы?..

Жизнь изменилась, а он, Никита, остался на ее обочине с открытым ртом, недоуменно глядя вслед новому, чересчур резвому веку, бодро топающему вперед, полному неожиданных поворотов и обогащенному свежими идеями. Дурачина он, простофиля... Идеи касались в основном одного - как поудачнее и побыстрее погубить и без того отлично гибнущую экономику страны.

У Никиты была совсем другая профессия. И его литературу, и журналистику уже давным-давно благополучно запросто погубили... Без особого труда.

Мрачная, пушистая, выдержанная в классических бело-черных тонах туча нежно окутала шпиль высотки напротив. Он с удовольствием сдался ее объятиям и словно поплыл вместе с ней в неведомые дали, отделяясь от своего здания, земли и бренного мира. Уходил на веки вечные...

Помнится, Нагибин тогда, вспомнив Стейнбека, предложил им, молодым и дерзким:

- Волчата, покажите свои зубы!

И они показали... Одни мило сидят дома в качестве альфонсов на шейках у вкалывающих за двоих жен и шумно, напоказ страдают, что их не публикуют. Другие подались в бизнесмены. Третьи - в рекламщики. Раньше это называлось - продажный журналист. Теперь именуется гордым словом - пиарщик. Русского синонима не нашлось. А кое-кто просто запил по-черному, обессилев от мук и тяжести невысказанных слов. Или сторожит дачи новых русских. Или уехал за рубеж.

Должности все завидные.

Ну, хорошо, а что им всем было делать?! Что?! Когда мир обрушился под ногами оказавшихся вдруг никому не нужными прозаиков и поэтов, а частные, обалдевшие от возможных чудовищных прибылей издательства требовали исключительно детективы и боевики с семью трупами на каждой странице?! В крайнем случае, любовные романы. Ни того, ни другого, ни третьего Никита не писал. И не представлял себя в этом новом мире. Не понимал, зачем он теперь живет, кто будет его читать и будет ли вообще...

"Покажите свои зубы..."

Орбит без сахара... Мы сделаем вашу улыбку неотразимой... Только паста "Блендамед"...

Как надоело...

Тогда в гостиной ЦДЛ они сидели вчетвером. Вместе с ним на Клуб рассказчика пришлепали Феликс, Лина и Валерия. Линка ковыряла затяжку на колготках, делая ее еще шире и больше, и хохотала, слушая рассказы великого писателя Алексея Прохорова, сделавшего журналистскую карьеру в Афганистане. Военный корреспондент - раньше это звучало гордо...

- Пахло распахнутым нутром, - повторяла Линка запомнившийся ей перл прозаика и снова хохотала.

Феликс безуспешно урезонивал ее, но народу в холодную ноябрьскую гостиную набилось так много, что Линкин нескромный хохот слышали лишь задние ряды, где они примостились. Валерия тихонько посмеивалась, пряча голову за спинами сидящих впереди.

Зубы... Кому и зачем их теперь показывать?.. Хотя в новом капиталистическом мире - это закон. Нагибин в то время ничего не знал о будущем, не мог знать, как и все остальные. Никто в те годы не сумел бы даже предположить, что произойдет со страной. Что случится с ними... В одночасье. Быстро и неотвратимо. Когда над страной громко прокукарекал 91-й...

Они были когда-то молоды и переполнены надеждами. Как все выросшие на этой Земле. Они твердо верили в свои безграничные нерастраченные силы и мечтали творить и создавать. Написать множество рассказов, повестей и романов. Они собирались выпускать книгу за книгой - известная раньше серия. Рвались вперед, к успехам... Нормальное здоровое честолюбие и уверенность в себе. Рвались и грезили... Но вырвались лишь за пределы своей власти и затормозились... Ушли куда-то в сторону... Зеленые иллюзии сменили окраску, резко пожелтели, как октябрьская листва, и сгинули, исчезли почти без следа. Осталась только горечь, как у больных холециститом. И по цвету похоже. Пресса стала напоминать протухший яичный желток - неслучайно противников принято забрасывать яйцами. Солнце покраснело от стыда за людей. Небо недобро усмехнулось и нахмурилось, земля взорвалась от внутреннего негодования, моря и океаны заклокотали...

- Юрий Маркович, - спросила в тот ноябрьский вечер нахальная Линка, вставая, - а как вы относитесь к женской прозе?

- Я ценю женщин за другие качества, - спокойно отозвался метр и внимательно осмотрел красивую в те далекие времена Линку.

Вся гостиная засмеялась. Прохоров не спускал с Лины глаз. Она его, кажется, вообще больше не видела. Пахло распахнутым нутром... Нет, это не тогда. Это теперь им благоухает вовсю. На всех перекрестках.

Нагибин старался как можно дольше не выходить из ресторана, хотя давно уже отужинал и насладился беседами с очаровательными дамами и друзьями. Потому что прекрасно знал - эти зубастые волчата, им же самим выкормленные, привыкшие нередко брать из его рук, тотчас набросятся на него и начнут совать в руки свои "бессмертные" творения. И будут вежливо, но настойчиво и слезно канючить:

- Прочитайте, Юрий Маркович...

Он почти никогда не отказывал. Но однажды все-таки сказал в Гостиной ЦДЛ:

- Я стар. И больше никому помогать не в силах.

Он не был стар. Он просто устал. И оказался абсолютно прав. Волчатам пришла пора приучаться к самостоятельности, а не виснуть кандалами на ногах мэтров. В то время молодых учили, пестовали, растили себе смену... Все правильно - нельзя получить хорошую футбольную сборную страны, если в каждом дворе мальчишки не будут увлеченно гонять мяч...

Как это было давно... Почти забыто... Теперь каждый живет сам за себя и для себя. Зато выросли беспощадная злоба и зависть друг к другу. Хотя эти чувства никто вроде бы не сажал, не растил, не поливал. Они и раньше тоже вырастали сами по себе, но тогда зависть казалась здоровой и творческой. Смешно... Может ли вообще быть такая?.. В любом случае, все в прошлом... Мэтры, любимые учителя, заботливые наставники... Да и чему могут научить молодых нынешние детективщики? Разве что лихим и крутым убийствам своих героев и стилистическим перлам, что раньше приводились как дикие фразочки на последней полосе "Литературной газеты". В те годы над глубокомысленным наблюдением о герое, увлеченном "поеданием цветной капусты", страна бы дружно посмеялась. Теперь она спокойно читает об этом "поедании" у великой прозаички и запросто переваривает. Пришли другие времена...

Да, редакторы в свое время слопали немало Никитиных нервов... Но теперь он искренне мечтал о тех редакторах, из его прошлой жизни... Куда они все делись?.. Ведь не умерли же оптом в одночасье?.. Не ушли стройными рядами на пенсию?..

Нагибин заставил Никиту понять, что такое профессионализм. Своим поведением. Тогда еще совсем юный, а потому бесконечно наглый Никита ходил по редакциям, таскал туда свои не слишком блестящие рассказы и возмущался, что его мало печатают.

- Опять не взяли?! - в очередной раз взвился он в редакции "Литературной России". - Да почему, в конце концов?!

И Феликс Самойлов, его друг, работавший там в отделе литературы, тоже молодой прозаик, вдруг спросил:

- А ты знаешь, что такое настоящий профессионал?

- Хочешь сказать, мы с тобой не настоящие?! - оскорбился Никита.

Он был крайне обидчив от природы. Хотя творческого человека вообще очень легко обидеть.

- Хочу, - вздохнул Феликс. - Вот слушай... Приходит к нам Нагибин, приносит рассказы, потом заглядывает через две недели... Я мнусь, жмусь - рассказы начальство не берет. А он говорит: "Вы мне даже ничего не объясняйте. Не подошли, значит, не подошли. Принесу другие". И все! Это Нагибин! А ты от меня вечно каких-то дурацких объяснений требуешь! Тебя в прозе бытовуха заедает. В общем, бери пример и учись!

Тогда Никита серьезно задумался.

Тогда... Как давно все это было... Неподражаемо-элегантный в бархатном пиджаке Юрий Маркович... Он удивительно целовал руки дамам - без всякого подобострастия и сексуальности, но столь выразительно, пленительно и красиво, как умел делать лишь он один.

Никита часто думал, что если бы он родился женщиной... Ох, как бы он потерял голову от мэтра!.. Хотя вот Валерия и Линка почему-то своих голов не теряли. Как давно это было - Гостиная ЦДЛ, Линка, усердно ковыряющая свои несчастные драные колготки, Валерия, неизменно спокойная и уравновешенная...

Почему она всегда такая ровная? - часто думал Никита. Почему?.. Ему страшно хотелось взорвать ее спокойствие, разодрать ее бесстрастность на клочки...

Валерия безмятежно улыбалась. Невозмутимая, как озерная гладь в безветренное утро. Только легкая рябь на воде... Улыбка казалась лишней на ее лице. Никита вообще не понимал, зачем она периодически, и даже довольно часто, скалит зубки. Раздражался на нее.

"Волчата, покажите свои зубы..."

Царствие вам Небесное, Юрий Маркович... Мы будем молиться за вас, хотя и знакомы-то почти не были, так, короткие встречи... Но всегда яркие и запоминающиеся. Бывает, что запоминаешь человека на всю оставшуюся жизнь, встретив и поговорив с ним всего лишь пару раз. А бывает - беседуешь и видишь чуть ли не каждый день, вот только запоминать почему-то эти встречи сильно не хочется...

Недавно курсом отмечали тридцать лет окончания журфака.

Засурский церемонно и красиво целовал руки своим бывшим студенткам, живо напомнив Нагибина.

Пришел Витя Анпилов. Ну да, их бывший сокурсник. А что такого? Вместе учились... Давал интервью бросившимся к нему со всех ног студентам, готовящим передачу для телестудии факультета. Бывшие девчонки-сокурсницы стояли рядом и со смехом тыкали Витьку в бока пальцами, перецелованными деканом. Виктор ласково отмахивался и смеялся, успевая произносить страстные речи прирожденного трибуна. Смущенная девушка, берущая интервью у самого Анпилова, видимо, первый раз в своей едва начавшейся корреспондентской жизни, нервничала и робко умоляла бывших Витькиных сокурсниц:

- Дамы, вы, пожалуйста, по одной...

- Что по одной? - хохотали бывшие девчонки. - Щекотать его? А нам вместе веселее!

- Мне тоже с вами надо поговорить! - жалобно просила еще не поднаторевшая в общении со знаменитостями девушка.

- Ладно, - покладисто соглашались бывшие сокурсницы. - Обязательно... Мы вам расскажем о себе всю правду, ничего не утаим. Спрашивайте - отвечаем... - И снова демонстративно-показательно липли к Виктору. - Витюша, как мы тебя любим! Как соскучились!..

Анпилов усмехался и подписывал всем желающим свою книгу. Все-таки он молодец. Человек, озаренной одной идеей и отдавшей ей всю свою жизнь, не может не вызывать уважения. Даже если ты совершенно не разделяешь сути чужого мировоззрения.

Потом слушали поздравительные речи декана и профессоров и фотографировались всей шумной радостной кодлой возле памятника Ломоносову. На фоне Ломоносова снимается бывший курс тридцатилетней давности...

Прохожие останавливались за оградой и оттуда с интересом смотрели на живого Анпилова - харизматическую личность! - в кругу каких-то незнакомых людей. Показывали его детям.

- Витя, скажи речь народу! Он жаждет! - с хохотом подначивали бывшие девчонки.

Виктор отмахивался.

- Я сегодня встречаюсь с друзьями! Какие там речи?

- Но люди об этом не знают! - смеялись друзья.

Потом все дружно, организованной толпой, двинулись по бывшей Герцена к зданию ИТАР-ТАССа, где сняли зал ресторана. И встречные снова останавливались в недоумении, указывали на Анпилова пальцами и думали, что лидер рабочей партии вывел своих соратников на очередную тусовку.

- А чего же вы, ребятки, нынче без флагов вышли? - спросила бабулька с сумкой.

- Так получилось, - глубокомысленно ответила Валерия.

Был холодный июнь 2003-го. Хотелось поскорее добраться до ресторана и выпить. Здорово напиться, отключившись на время, забыть о своих проблемах, почти изглодавших душу и скушавших мозги. Эти вечные сложности, затруднения, закавыки... Они ненасытны, зубасты и зловредны. И деваться от них некуда, можно лишь отвлечься на короткое время. Всего только на время... Но и это прекрасно.

Валерия безмятежно и бесконечно улыбалась. Что она всю дорогу лыбится?! Проповедует самый лучший и беспроигрышный жизненный девиз - а нам все равно...

Счет их жизней шел уже не на годы, а на месяцы, и, вероятно, даже на часы... Кто этого не понимает?!

Наступал возраст, когда женщины уже не хотят, а мужчины уже не могут. Увы... Время списанных в архив чувств и страстей...

Хотя бывшие девчонки выглядели волшебно, просто великолепно... Подкрашенные, подмазанные, подшлифованные... Кто даст им их заслуженные полтинники?! Зато ребята здорово сдали и сильно проигрывали, особенно рядом с бывшими сокурсницами. Что же мы так подкачали?.. Никита с досадой вздохнул. Мальчишки - седые, изрезанные морщинами, лысеющие, с округлыми животиками, излишне бодро и навязчиво выпирающими из-под брюк... Ребята-сокурсники стали даже трудно узнаваемыми, за редким исключением.

Впрочем, Никита до сих пор пытался чувствовать себя молодым, несмотря на плешину. Получалось плохо. Возраст насмешливо давал о себе знать не столько глубокими бороздами на лбу и щеках, сколько упорным нежеланием тусоваться. А еще стремительно уменьшающимся год от года количеством друзей. Нет, они не так уж часто умирали. Просто переставали быть друзьями, уходили куда-то в сторону, в свои дела - читай, в добычу денег! - и семьи. И это было страшно, отдавало до конца не распробованной и пока неведомой горечью и настораживало, как тревожит и болит любая потеря.

Но ныне правые партии - те, что всегда правы! - с нетерпением ждут, когда Никитино поколение вымрет и не стесняются во всеуслышание заявлять об этом. Люди старше пятидесяти все равно не вписываются в стихию рынка, поэтому, говорят наши российские правые силы, мы их не учитываем, сбрасываем со счетов.

Но Никита, запросто якобы сброшенный со счетов, как с паровоза, летящего вперед, попытался выжить в этой взбалмошной, сильно разыгравшейся стихии рынка. Как умел. Как получилось. "Волчата, покажите свои зубы..."

Вечная вам память, Юрий Маркович... Вам по-настоящему повезло не дожить до момента, когда тебя вычеркивают из жизни исключительно по возрастному признаку. И дальше тебе жить бесполезно. Ты лишний в этой стране, именуемой твоей родиной. Другой у тебя нет и никогда не будет. Не дано. Она всегда в единственном числе. Да и зачем тебе другая? На кой ляд?!

В маленьком зале ресторана Линка неожиданно резво устроилась возле Никиты. Кто ее звал?.. Феликс - ему удивительно шла модная нынче небритость третьей свежести! - усмехнулся и сел с другой стороны приятеля. Рядом с Феликсом меланхолично опустилась на стул Валерия. Вся честная компания опять в сборе... Словно много дет назад...

Как же давно это было: Гостиная ЦДЛ, нервная Линка, от рвущегося на свободу волнения усердно ковыряющая свои несчастные драные колготки - что она в них вцепилась? - гладко причесанная Валерия, всегда спокойная и уравновешенная... Рассказы вслух, клубящиеся писатели, дым коромыслом "по вечерам над ресторанами"... Нагибин в бархатном пиджаке... Царствие вам Небесное, Юрий Маркович...

- Кит, я давно тебя не видела, - сказала Линка, склонившись к уху Никиты и возбужденно постукивая ножом о тарелку. -У тебя вышла новая книга, я читала... Взяла в библиотеке ЦДЛ. Ты им подарил.

- Теперь им приходится дарить свои бессмертные творения, библиотечный коллектор давно гвозданулся, - проворчал Никита.

В смутном блеске Линкиных глаз, чреватом нехорошими намеками и воспоминаниями, плавали их давние встречи, о которых мало кто знал. Даже Феликс.

- Накрылся медным тазом не один только коллектор. Его гибель как-нибудь бы все пережили. Но вместе с ним гавкнулось слишком многое. И мы сами прежде всего. Кто этого не понимает?

- Ты пессимист и мизантроп, - весело заметила Лина. - Черный и мрачный. Мне твоя последняя книга понравилась. Давай напишу рецензию!

- Спасибо, - сдержанно поблагодарил Никита. - Будет нужно, скажу.

Линка кивнула. Она родилась добрым человеком. Однажды на совещании молодых писателей, где в семинаре каждый по очереди вел секретарские записи, Никита заметил, что Линка записывает исключительно положительные отзывы о творчестве семинаристов и ловко избегает отрицательных. Словно их не слышит.

- Ты не могла бы побыть секретарем еще и завтра? - попросил он Линку. - Завтра будут обсуждать меня...

Она тотчас охотно согласилась.

Лина отлично знала - даже если ему будет позарез нужно, он к ней за помощью никогда не обратится. И предложила эту рецензию просто так. Потому что не могла не предложить...

Никита позвонил ей несколько лет назад в начале девятого утра и, отбросив за ненадобностью приветствие, произнес в трубку загробным голосом:

- Послушай, ты умеешь ставить горчичники? Мать уехала отдыхать за рубежи нашей огромной и прекрасной Родины, а у меня воспаление легких. Боюсь, что без тебя мне на сей раз не обойтись.

- Не бойся, - обрадовалась Линка хорошему поводу, если к нему можно было отнести воспаление легких, и явилась через полчаса.

Она жила неподалеку. И горчичники ставить умела.

- Я останусь ночевать, - сказала она вечером ликующим тоном, не допускающим ни малейшего возражения. - Тебя нужно кормить, поить и лечить. Поставь градусник. Я лягу на диване в большой комнате.

Никита пожал плечами.

Ему было, в сущности, все равно: Линка так Линка... Он вообще не очень понимал, почему позвонил именно ей. Во всяком случае, не по территориальному признаку.

Ночью он спал плохо, кашлял, и всякий раз, открывая глаза, натыкался на тихий белопижамный призрак, блуждающий по квартире. В пижаме Никиты Линка выглядела очень комично, но смеяться совсем не хотелось.

Они познакомились в шестнадцать лет, когда оба оканчивали школу. На втором туре конкурса юных журналистов "Проходной балл". Его победители получали возможность поступить на журфак Московского, Ленинградского или Свердловского университетов вне конкурса. И они оба стали победителями. . Как молоды все были... И вместе потом учились, в соседних группах. Линка - в первой вместе с Феликсом, он - во второй с Валерией... Тоже рядом. Всегда спокойная, как московский трамвай, яркий и мелодично позванивающий на поворотах, Валерия казалась точно такой же - яркой и звенящей. Этот постоянный звон Никита слышал непрерывно, он преследовал, донимал, бил по барабанным перепонкам...

На самом деле никакой яркости и звона никто, кроме Никиты, в Лерке не находил и не усматривал. Наоборот, многие считали ее флегмой и квашней, а друг Феликс Самойлов называл константой. Константа... Друг Феликс о многом не подозревал. И очень хорошо, что когда-то Никита проявил такую редкую для него предусмотрительность. Даже лучшим друзьям далеко не всегда следует знать о тебе всю подноготную. Да и вообще заводить друзей порой опасно для жизни. Это чересчур рискованный эксперимент, который может тебе потом слишком дорого обойтись. Но понимаешь ты это, увы, не сразу, а когда уже нахлебаешься выше крыши.

Семинары у двух параллельных групп были общие. Линка привычно нервно ковыряла затяжки на чулках и несла жуткую чушь по истории партии и философии. Мальчишки хохотали. Преподаватели смотрели на Линку грустно и, жалея и сострадая, снисходительно ставили вечные тройки. Валерия, как всегда, старалась отмалчиваться.

Линка часто малевала себе на тыльной стороне ладошки жирный крестик синей ручкой.

- Чтобы не забыть о нужном деле, - объясняла она.

- Слушай, а что он тебе даст? - как-то поинтересовался Никита, сидевший с ней рядом. - Ведь сам твой крестик не несет никакой информации о том, что именно тебе сегодня нужно сделать.

- Да, - легко согласилась Линка. - Это просто напоминалка. Ага! Вот он я! - значит, сегодня вообще что-то надо сделать. Я его вижу и тогда уже выясняю, что именно. Иначе я бы совершенно забыла обо всех своих делах.

- У тебя их так много?

Линка пожала плечами.

- Вовсе нет! Было бы много - я бы вся разрисовалась крестами! И нипочем бы не вспомнила, какой о чем твердит. Просто я забывчивая.

Это хорошо, подумал тогда Никита. Любви хорошая память ни к чему. Для любых романов воспоминания - лишняя деталь, часто даже опасная. Зато память всегда нужна для дружбы.

На конкурсе Никите сразу глянулась - она как-то очень естественно выделялась из толпы - длинная девочка с высоко заколотыми, пронизанными рыжиной волосами, делавшими ее еще выше.

Никите нравились высокие. Он сам ушел за метр восемьдесят, острые колени вечно торчали до середины почти любой комнаты, и разумно считал, что рядом с ним любая, даже самая симпатичная малышка будет выглядеть смешно.

А еще у Линки оказались странные глаза неопределенного цвета, состоявшего из сложной мешанины зелени и речного песка, глядящие на тебя так, словно собираются смотреть именно на одного тебя всю оставшуюся жизнь.

Никита сразу заинтересовался девчонкой. И пошел ее провожать. Какие глупые они были!.. Прохожие наверняка посмеивались, увидев юную парочку.

Они шли на безопасно-далеком расстоянии друг от друга, боясь соприкоснуться руками даже нечаянно, опасаясь задеть друг друга пальцами, и все-таки будто уже чем-то связанные между собой, соединенные первыми робкими желаниями и настроениями, тоже очень хорошо заметными со стороны.

До самого подъезда Никита довести Лину не решился и церемонно распрощался на углу. Они жили по соседству. Тоже перст судьбы.

Никита тронулся в обратный путь домой, но Линка неуверенно окликнула его:

- Эй, а телефон?..

И улыбнулась ему. Так заискивающе, робко и трепетно улыбается манежу, резко округлившемуся внизу, начинающий гимнаст, впервые ступивший на туго натянутый под куполом цирка канат. Раньше канат натягивали ниже...

Никита тормознулся. Да, он не записал номер ее телефона... И не дал свой...

Линка торопливо вырвала листок из блокнота. У нее оказался ужасный почерк, корявый и неразборчивый. Неровные кривые буквы убегали куда-то вниз, слова оставались недописанными. У Никиты почерк был ничуть не лучше.

Он внимательно разглядел записи и фыркнул.

- Никто бы никогда не поверил, увидев наши каляки, что мы с тобой победили в таком громком конкурсе! По почерку - два полуграмотных кретина!

Лина засмеялась.

Два передних зуба у нее скрестились. Им было тесно рядом. Позже Линка исправила этот дефект, и Никите потом всегда словно чего-то недоставало в ее чересчур идеальной, выглаженной протезистами улыбке... Исчезла забавная нестандартность.

Победителей оказалось чуть больше пятидесяти человек. На всю огромную страну. Работ на первый тур пришло больше пяти тысяч. Они выдержали конкурс в сто с лишним человек на место. Они могли торжествовать и праздновать. Но они тогда просто стояли на углу и молча смотрели друг на друга... Выпускники школы, шагнувшие в другую, новую, словно заново начинающуюся жизнь, традиционно отмечающие ее старт долгой июньской ночью...

Бестолковая по-женски память долго зачем-то берегла это их первое дурацкое стояние...

- А сколько у тебя сейчас книг? - спросила Линка, с аппетитом принимаясь за салат.

- Почему все всегда задают один и тот же идиотический вопрос: сколько? - пробурчал Никита, выбирая себе вино. - У Грибоедова была лишь одна... И никаких вопросов!..

Феликс засмеялся. Валерия по-прежнему маячила бледной стабильной улыбкой. Константа...

Линка взглянула с уважением.

- Ты прав, - виновато согласилась она. - Но все равно интересно... Недавно в метро напротив меня девушка читала твою книгу. Ты у нас живой классик! Хитовый автор. Один единственный на весь курс. Да и среди выпусков других лет таких прозаиков тоже нет.

Классик... Глупость!.. Но очень приятная сердцу. Девки и бабы умеют иногда выдать столь греющую душу и родную тебе, очень необходимую твоему самолюбию дурь, что просто хочется их за эту чушь расцеловать и искренне поблагодарить.

Вот только едва он закончит книгу, как сразу мечтает переписать ее с первой страницы до последней... Слова и фразы кажутся мертвыми, беспомощными, пустыми... Сказать об этом Линке? Зачем?.. Не поверит и не поймет...

Когда-то Лина тоже писала рассказы и стихи. Неплохие. И Валерия. Но обе бросили. И правильно сделали - нынешняя жизнь с трудом совмещается с литературой, с прозой и тем более с поэзией. Хотя женские судьбы часто несправедливы изначально, вне зависимости от времени и обстоятельств. А Феликс занялся бизнесом и преуспевает. Плевать ему на прозу с такими деньгами! Книги, если очень захочется, он без труда издаст за свой счет. Сколько угодно. В любом количестве. И не нужно связываться с вороватыми издательствами, замученными текучкой редакторами и нахальными отделами распространения.

Редакторы... Сколько нервов они Никите сожрали, сколько удачных строчек покушали! Это люди, утверждающие, будто хорошо знают, что им нужно, но, как позже всегда неизменно выяснялось, абсолютно не представляющие сути своих требований.

"Волчата, покажите свои зубы..."

Да он уже их показали, хватит... Или этот показ еще все-таки впереди?..

Раньше Никита просто видел мир и окружающих, теперь смотрит во все глаза и рассматривает. Все внимательнее и пристальнее. Хотя рассматривать давно уже нечего. Все давно рассмотрено и изучено. Все ли?..

Жить становилось день ото дня тягостнее и одновременно проще. Она легче предсказывалась и угадывалась со всеми ее поворотами. И от нее больше ничего хорошего не ждали. Никита во всяком случае...

- Ишь ты, как она на тебя уставилась! - нарочно побольнее толкнул Никиту локтем в бок Феликс. - Глаз не отрывает! Она из какой группы?

Первокурсники были еще не очень хорошо знакомы друг с другом.

Никита нехотя покосился на другой край аудитории. Ну да, снова она, та самая девица... Которая стала следовать за ним тенью почти с первых дней занятий. И это, с одной стороны, очень тешило и сильно подогревало тщеславие, но отчего-то странно настораживало с другой. Почему, он объяснить не мог, как ни старался.

Раиса приехала из Курска, жила в общежитии и была старше Никиты на три года. Это ему сообщили вездесущие девчонки, еще раньше Феликса приметившие Райкин небанальный интерес.

- Говорят, - безразлично заметил через несколько дней Феликс, - что она прошла огонь, воду и медные трубы.

- Пусть говорят! - буркнул Никита. - Кто о ней что знает? Досужие сплетни! У нас обожают трубить в те же самые трубы об их медных особенностях. Чушь!

- Дело твое, - пожал плечами Феликс. - Но я бы поостерегся с ней связываться.

- А тебе пока никто и не предлагает! - отрезал Никита. - Девушка смотрит исключительно на меня!

Раиса ему нравилась: фигуристая, коричневоглазая, с длинными ресницами... Тогда девчонки еще не красились, да и с косметикой сложилась настоящая напряженка, не то что нынче - в киоске на каждом углу... Нравилось и то, что старше. В молодости он усматривал в разнице возрастов какой-то тайный смысл, некую важную особенность, нечто загадочное. Так заманивает первая дохлая нестойкая мимоза, сияющая своей на редкость привлекательной желтизной на фоне сплошной мартовской белизны вокруг да около... Уж если тебя оценила девушка постарше, с опытом, значит, ты действительно что-то представляешь из себя, думал Никита.

Правда, он, конечно, догадывался, что Раисе, девочке из Курска, ох как хочется остаться в Москве. А для этого нужно сделать лишь один-единственный шаг - выйти замуж за москвича. Четкость намеченной задачи не вызывала сомнений. И Раиса будет пробовать, упорно и настойчиво, шагнуть к избранной цели.

Но все-таки она выбрала Никиту... Не Феликса, не других парней, овеянных славой московской прописки и столичных квартир.

Мама, вторя Самойлову, тоже предостерегала Никиту от неосмотрительных шагов. Хотя он никогда не собирался жениться на Раисе. И кричать Раиску на царство. А ведь сейчас она бы очень прилично смотрелась в качестве законной половины известного прозаика.

Только первая женщина, пусть так и не ставшая первой леди королевства, часто навечно остается кровавой зарубкой памяти и болезненной отметиной жизни. Раиса оказалась именно такой. Информация Феликса, к сожалению, была достоверной. И уже через несколько недель, ошеломляющих новизной близости, Никита почувствовал себя плохо...

Платный венеролог поставил нехороший диагноз и потребовал от Никиты назвать имя его партнерши. Он отказался наотрез.

- Вы подвергаете опасности других! - строго предостерег врач. - Ваша дама будет заражать людей дальше!

Никита понимал, что врач прав. Снова вспомнил, ощутил, заново пережил свою почти непереносимую боль, свой ужас, отчаяние - и пожалел мужиков, которых может точно так же заставить мучиться коричневоглазая фигуристая Раиса, готовая царствовать в любой момент. Легко размякающая от желания и покорная ради наслаждения. И назвал ее.

Дальнейшее его не касалось. С Раисой он перестал разговаривать, здоровался сквозь зубы и быстро проходил мимо, едва замечая.

Первый опыт оказался слишком мучительным и жестоким в полном смысле этих двух слов...

Валерия по-прежнему улыбалась, рассматривая сидящих за столом. Всем и никому. Только ее молчание становилось все отчаяннее. Или Никите просто казалось? Таинственный двадцать пятый кадр. Впрочем, она ведет себя на редкость мудро и правильно. Слова, как ни странно, не любят звучать и почему-то слишком часто необъяснимо становятся фальшью, едва их произносят или пишут на бумаге. Так что зачем лишний раз лгать?!

Феликс повернулся к Валерии, зачарованно и отрешенно любуясь ее вечной размытой улыбкой, направленной в раздробленное войнами и разборками небытие.

Лерка тихонько замурлыкала, словно не замечая никого вокруг. Она всегда любила петь. Но не для того, чтобы ее слушали, а потому, что ей так нужно. Валерия утверждала, что пение отвлекает ее от мыслей и от жизни, а это просто необходимо. Иначе слишком быстро загнешься. Вероятно, она была права.

Никита задумчиво оглядел ее. Мурлычет и лыбится. Как обычно... Надоело... А Феликс тихо сияет возле. Почему они не вместе? Странный вопрос... И почему он пришел Никите в голову именно сегодняшним вечером?..

Почему Феликс и Валерия не вместе... Стыдно даже спрашивать об этом самого себя... Впрочем, ему теперь ничего не стыдно. Наступило время, когда предъявлять себе счет за совершенные поступки становится бессмысленным - все равно тебе уже ничего не исправить. Просто потому, что не успеть. Для изменений не осталось больше времени. Оно, твое время, отведенное тебе на Земле, почти истекло...

И он в последние годы не боролся с жизнью, а плыл ее неспешным течением. Так лучше всего. Вероятно, идеальный вариант. Живи, как живется, без советов и предубеждений. Отличный принцип бытия - всегда делать то, что тебе надо, то, что ты хочешь. Простой и вечный, как мир. И тогда все советы и предубеждения благополучно остаются в далеком прошлом. Хотя почему же в далеком? Прошлое сидело сегодня возле него в облике Лерки, в лице Феликса, в образе Лины...

Раиса на вечер встречи не пришла. Поговаривали, что она больна, два года назад перенесла операцию...

После окончания университета Раиса устроила себе с чьей-то помощью фиктивный брак. У нее были обеспеченные родители, легко оплатившие столичную прописку единственной дочери.

После замужества Раисы Никите однажды позвонила Линка. Якобы просто так. И "случайно" сообщила:

- А я тут имела "счастье" пообщаться по телефону с муженьком Райки Лавровой.

- А-а... - протянул Никита. - И кто у нее муж?

- Судя по голосу - бандит, - радостно доложила Линка.

Никита нередко встречал потом Раису в редакциях и в ЦДЛ. Она активно писала, занималась литературной критикой. Двое когда-то близких - по молодости, по глупости! - людей сухо раскланивались и шли дальше по своим делам. Глупость имела отношение лишь к Никите. Раиса этого убеждения явно не разделяла. Она, свирепо накрашенная, порой вдруг, заливаясь мелом, пыталась остановить Никиту, заговорить, о чем-то спросить... Он сдержанно, но решительно пресекал все ее попытки. Ему неинтересна ее жизнь отныне и навсегда.

- Жутко холодно! - сказала рядом Линка.

- Выпей - согреешься! - равнодушно посоветовал Никита.

- Да нет, ты не понял. Я замерзаю постоянно, везде и всюду, - объяснила Линка.

- У нас огромная и холодная страна, - сообщил Никита. - И с ее размерами и суровостью ничего не поделаешь!

Валерия засмеялась. Феликс любовался ей до того откровенно, что становилось просто неприлично. Его бы жену сейчас сюда... Вот бы удивилась, глядя на своего положительного по определению мужа!..

- Друзья! - закричал Витька Анпилов, вскакивая. - Выпьем за нас! За наше прошлое и за наше будущее!

- Для одного тоста сразу многовато, - флегматично заметил Феликс. - Виктор, а ты уверен, что у нас оно есть, наше будущее?

Уж ему-то сомневаться в завтрашнем дне... Феликс - миллионер в полном смысле этого почти новенького слова, банкир. Давно оставил подозрительную будущность в виде журналистики и избрал более надежный и проторенный ногами Запада путь. Именно Феликс оплатил торжества по случаю двадцатилетия их выпуска. Он хотел и сейчас дать денег на праздник, но бывшие сокурсники ему не позволили. Решили скинуться. Сколько же можно лопать за чужой счет, пусть даже неограниченный!..

- Вы верите в будущее?

Так когда-то спросили в одном интервью отца Никиты. И отец ответил:

- Дорогой мой! У меня трое детей и шесть внуков! И после этого вы мне еще задаете подобный вопрос - верю ли я в будущее!

Отец молоток! И Витька тоже. Поскольку все-таки любая одержимость (Никита порой возвращался к этой мысли) всегда чем-то привлекательна. Даже если саму идею ты не разделяешь. Правда, мать считала, что фанатики тупы. Опять же вне зависимости от их убеждений.

- Да ты что?! - закричал Виктор. - Как его может не быть?! Хотя в чем-то ты прав... - Он чуточку сник. - Времени впереди осталось не так уж много... Но все равно еще немало произойдет и свершится! Вот увидите! За наше обязательно счастливое завтра! Ура!!

- Ура! - крикнули все хором и дружно встали.

Зазвенели, сталкиваясь, бокалы. Линка искоса мазнула взглядом Никиту.

- У тебя красивая дочь... Я видела ее в редакции.

Женщины умеют вовремя польстить, но плюс к этому обладают потрясающим редкостным умением ляпать что-нибудь не вовремя. Как в них уживаются такие противоречивые данные? Ну, при чем тут его дочь и вечер встречи выпускников тридцатилетней давности?! Какая связь?! И что нужно отвечать на глубокомысленное Линино замечание? "Ах, да, конечно, Наташа очень красива... Вся в мать..." Чтобы Линка съежилась от боли... Сама напросилась... Или лучше нейтральное: "Спасибо, ничего особенного, обычная девчонка. В девятнадцать лет хороша любая".

Все снова сели. Никита тупо размышлял над ответом, пристально разглядывая Линку. Давно не видел...

Вероятно, она всем своим существованием упорно стремилась оправдать теорию относительности великого Эйнштейна. И с поставленной задачей справлялась удивительно успешно. Про нее до сих пор хотелось сказать "она молода". Хотя они были в одном десятке лет. Молодец... Впрочем, припозднившаяся молодость, очевидно, давалось ей не так уж легко и отнимала с каждым днем все больше и больше времени: массаж, гимнастика, кремы... Но ничего в этой жизни не дается так просто, тем более красота. Лину немного выдавал подбородок, когда она наклоняла голову.

- У Натальи вихри в голове, - нехотя пробормотал Никита. - Устроил ее на работу, думал, малость образумится... Да куда там!.. Так что у меня сейчас две заботы, отнимающие время: дочка и дачка. Но дачу можно продать, а с девицей вопрос столь просто не решишь. А ты держи нос всегда кверху. Так тебе больше идет.

Линка не совсем поняла сути его совета и улыбнулась.

- Без вихрей в ее возрасте невозможно. Момент роста. Вспомни себя самого!

На что она намекала?! Никита насторожился. Вот дрянь! От нее можно ожидать чего угодно... Валерия мирно улыбалась, словно не слышала их разговора. Впрочем, возможно, действительно не слышала. Феликс склонился к ее плечу и о чем-то тихо рассказывал. Наверное, вновь обольщал. Для него это - плевое дело.

Их связь началась стремительно и бурно. В один прекрасный осенний день, заполненный шорохом падающих листьев и раскрашенный желто-красными оттенками уходящего сентября, Валерия и Феликс отпустили все тормоза и вдруг исчезли.

Никите позвонила рыдающая мать Феликса и умоляла помочь. Он не представлял, что сказать и предпринять, куда и к кому обращаться, но почему-то сразу догадался, что в пропаже замешана улыбчивая тихая девочка Лерочка. Никита позвонил Линке. Та странно замялась, чем тотчас подтвердила его подозрения.

- Мне тоже звонила мама Валерии, - призналась Линка. - Но я и вправду не знаю, где они. Хотя уверена, что вместе...

Успокаивать рыдающих матерей и уговаривать их не бросаться за помощью в милицию пришлось почти три дня. Пока ополоумевшие вконец влюбленные не решили вернуться в привычную жизнь. У них были совершенно отсутствующие, отрешенные глаза, они видели только друг друга, все время держались за руки, и было не слишком ясно, что они делают в университете и вообще на этой грешной Земле.

- Мы жили на даче без телефона, - безмятежно объяснил Феликс. - У вас в Москве ничего не случилось?

- У нас?! - изумился Никита. - Ну, ты даешь! Что здесь могло произойти? Все тихо и спокойно. Если, разумеется, не считать ваших обезумевших от ужаса матерей. И почему у тебя вдруг родились такие необъяснимые подозрения, касающиеся Москвы?

Его иронического тона Феликс попросту не заметил.

- Я случайно включил на даче один раз телевизор - а там "Лебединое озеро" показывают! Вот я и заволновался. У нас этот балет просто так обычно в программу не ставят. Он, как правило, знаменует собой или смерти великих, или серьезные политические выкрутасы.

- Конечно! - хмыкнул Никита. - У тебя блестящий аналитический ум! Зато в нашу личную программу теперь отныне будут ставить твои с Леркой побеги из дома. Когда планируются новые? Уж будь другом, просвети! Чтобы в следующий раз я был готов к ответу, когда снова начнут трезвонить ваши задыхающиеся от страха мамашки. Хотя, безусловно, принцип "а нам все равно" - в жизни наилучший. Я тебя прекрасно понимаю. И "лежачих не бьют" - тоже неплохая позиция, но чересчур неустойчивая, несмотря на диван. Ты не находишь?

Феликс не снизошел до ответа и даже не обиделся. Да и требовать тогда от него чего-нибудь вразумительного было бы неразумно. Вид Феликса свидетельствовал о глубокой и серьезной, далеко зашедшей степени умственного расстройства.

Почему они с Валерией так и не поженились?.. Ох, не тебе бы, великий прозаик двадцатого века, спрашивать сейчас об этом себя самого... Постыдился бы...

Зачем ему понадобилась тогда Валерия?..

У нее что-то произошло с Феликсом. Что-то явно разладилось. На время или навсегда - неизвестно.

В первой группе Феликс оказался единственным парнем. Девчонки так привыкли к нему, что уже не стеснялись его ни при каких обстоятельствах. Иногда, устав от их расхлябанности и беспардонности, Феликс жалобно просил:

- Девочки, вы хотя бы при мне чулки не подтягивали!

Они бесстыдно хихикали - тогда еще все худые, как циркули - и продолжали упрямо держать Самойлова за свою милую подружку, просто мужского пола. Разницы никакой.

Может быть, Валерия его приревновала к кому-нибудь, кто знает... Только отъезды за город на таинственные дачи без телефонов, где зато нежданно-негаданно показывают "Лебединое озеро", внезапно прекратились. Мамы на время подуспокоились, а Никита увлекся Леркой...

Тогда сегодняшнее положение двух неразлучных друзей показалось бы даже им самим бредовой фантазией. Миллионер? И великий писатель? Чепуха!..

Как-то зимой Никита в шутку поддел ногой в раздевалке кроличью шапку Феликса. Она сразу почти развалилась на части от старости.

- Прости... - смущенно пробормотал Никита.

Кто мог предположить, что владелец разлезающейся на клочки шапки когда-нибудь станет миллионером?!.

- Твоя дочка пишет рассказы? - спросила Линка.

- Пытается, - пробурчал Никита. - Думаю, ей это ни к чему. Как любой другой бабе.

И покосился на Линку. Кажется, обиделась... Во всяком случае, немного погрустнела. Искусно выщипанные брови сомкнулись в одну неестественно-прямую черту, жесткую линию, идущую под очень высоким напряжением

- Зачем тебе зайчик? - спросил Никита.

К ручке ее сумки был прикреплен серый смешной ушастый заяц, пушистая мягкая игрушка.

- А это очень удобно, - оживилась Линка. - Теперь ко мне никто не обращается с дурацким словом "девушка". Или еще бездарнее - "женщина". Теперь пристают совсем иначе: "Зайчик, а как проехать к Киевскому вокзалу?" Или: "Зайчик, не знаешь, где ближайшая аптека?"

Никита усмехнулся. Вот за что он всегда любил Линку - за ее неизменное старание относиться к жизни как можно легче, не слишком зацикливаясь на неудачах и бедах. Она всегда пыталась заменить темные стекла прозрачными и чистыми. Получалось далеко не всегда. Но это не ее вина.

- Почему ты пьешь только сок? - спросила Валерия Феликса.

- Я за рулем, - виновато отозвался Самойлов. - Так получилось... Надо сегодня еще успеть на дачу.

- Зато мы без руля и без ветрил, - ласково пропела Лерка.

Она всегда жила без руля и без ветрил. Несмотря на свою вечную меланхолическую улыбку.

У Лерки была обалденная грудь. Интересно, осталась ли до сих пор такая? Да нет, вряд ли, куда там... Валерия давным-давно вышла замуж, родила сына, разошлась... А когда-то ее грудью можно было просто любоваться и любоваться до бесконечности, даже ничего больше не желая... Ерунда! Что он несет? Это сегодня уже можно ничего не желать. Тогда при одном взгляде на Леркину убойную грудь, желание становилось нестерпимым, неуправляемым, чересчур властным... За эту подчиненность своему собственному телу, за металл между ног Никита иногда ненавидел самого себя. И бесился, когда Валерия останавливала мужские взгляды настораживающей, а потому особенно привлекающей хищной красотой. Размытая улыбка казалась хитро задуманной, парадоксальной чертой роковой женщины. В свое время Лерка вволю наигралась собственной властью над чужими сердцами. Потешилась всласть. Но остановилась ли бывшая девочка Лерочка навсегда?..

Как давно это было... Интересно, осталась ли у нее грудь все такой же роскошной?.. Да нет, вряд ли, сын отсосал, и она опустилась, сникла, обвисла... У мужиков в этом возрасте частенько падает любимая игрушка, а у женщин - грудь. Какое глубокое наблюдение... До чего Никита докатился... Великий прозаик двадцатого века... А Валерия стала намного дамистее. Да и пора. Пришли иные времена...

- Ты мне обещала принести французский крем, - напомнила Линка Валерии.

- Забыла, прости, - легко вздохнула та. - Я всегда выполняю свои обещания только мужчинам.

Кокетка предпенсионного возраста... Но по-прежнему прямоспинная и ногастая. Хотя ноги наверняка разрисованы нежно-синеющими полосками стремящихся к очевидности вен. Хорошо бы на них посмотреть... Бесконечные узкокостные ноги в тонкой синей паутинке...

Никита передернулся и покосился на Лерку. Все та же несмываемая маска блаженства...

Феликс не переставал улыбаться, словно весь последний год мечтал лишь об одном - встретиться на вечере выпускников с Валерией. Впрочем, почему мечтал?.. Никита повернулся к приятелю. А где гарантии, что Самойлов не видит Лерку постоянно?.. Какая разница?.. Ему наплевать...

- Эта девушка не для тебя, - сказала Никите мать, однажды увидев Валерию. - Потому что она смотрит сквозь тебя, а не на тебя. Понимаешь?

Он отлично понял.

Странно, что отец в недавнем интервью упомянул о трех сыновьях. Отец не любил говорить о Никите, хотя всегда и во всем помогал безотказно. Просто двое старших - законные дети от законной жены. А Никита - поскребыш - от другой женщины. Бастард. В детстве одна мысль об этом оскорбляла и унижала. Одно время Никита даже выдумывал себе другого отца, летчика, который якобы погиб при невыясненных обстоятельствах. Веселый и смеющийся, отец улетел в бесконечность, как Экзюпери, и почему-то не вернулся на поскучневшую без него Землю. Потом, с возрастом, эта глупая крылатая фантазия миновала.

Отец был известным художником. Именно поэтому когда-то его помощь оказалась для Никиты жизненно необходима. Теперь он сам твердо стоял на ногах.

Родители расстались в какой-то неведомой для него, космической дали. И Никита слишком давно и серьезно воспринимал их по отдельности и рассматривал каждого поодиночке. Раньше отец еще заглядывал к ним. Теперь перестал. Мать говорила, что папаша нашел себе молодую резвую актрисульку, мечтающую о славе Джоди Фостер или, на худой конец, Алисы Фрейндлих. Такой славы ей никто не обещал. Зато жизнь преподнесла подарок в виде стареющего ловеласа, озаренного лучами международных выставок в Европе и Штатах. И упустить свой шанс начинающей кинодиве было бы непростительно.

Мать безмятежно усмехалась. Никита ненавидел вернисажи, кисти и холсты.

- Ты позировала отцу? - злобно спросил он много лет назад мать.

Она удивилась.

- С чего ты взял? Никогда. Впрочем, он делал какие-то случайные наброски углем... Профиль и анфас... Отец не любил оставлять себе на память лики жен и любовниц. Это не в его правилах.

И засмеялась. Прошлое стало для нее почти безболезненным.

В детстве Никита очень хорошо рисовал. Мать отвела его в художественную студию, где преподаватели пришли от способностей Никиты в восторг. Они ничего не знали о его великой наследственности. Но потом мать совершила трагическую, непростительную ошибку, вдруг заявив:

- Ты пошел в отца! Будешь, как он, великий художник!

- Папа художник? - удивился Никита.

Он видел отца редко и ничего не знал о его профессии. Почему-то родители ее долго не афишировали.

- Да! - с гордостью ответила мать, словно сама написала все пейзажи и натюрморты отца.

С этого дня Никита бросил студию к великому огорчению без конца каявшейся и казнившейся матери и стал думать о другой профессии. Ему было шесть лет.

- Кем ты хочешь быть? - спросили его в райкоме комсомола при приеме в ряды передовой молодежи.

- Журналистом, - отчеканил Никита.

- Да? - удивилась бойкая девица из приемной комиссии. - Ты так любишь ездить?

- Я так люблю писать! - сурово поправил ее Никита.

Больше вопросов ему не задавали.

- Как думаешь, папа, кем мне стать? - пристала к нему года три назад дочка.

- Со мной в этом вопросе советоваться бесполезно, - пробурчал Никита. - Я просто не знаю никакой другой профессии, кроме своей. И не представляю себя в ином качестве. Даже не хочу представлять.

- Значит, ты не хотел бы прожить вторую жизнь? - допрашивала любопытная Наташка.

- Другую? - Никита задумался. - Нет, ни за что... Мне не нужна никакая другая. И вообще если бы меня спросили о моем желании, я предпочел бы вообще не родиться. К счастью, жизнь только одна...

Наталья вытаращила изумленные глаза.

Да, это непонятно. Почему папа, известный писатель, книги которого продаются на любом развале, несет вдруг такую несусветную околесицу? Ему ли быть недовольным своей жизнью?!

Ему, именно ему, и никому больше... Живущему с постоянным успехом...

- "Пора, мой друг, пора...", - задумчиво сказал Феликс.

- Куда? - хмыкнул Никита. - На тот свет?

- Ты закоренелый пессимист, Лина права, - усмехнулся Феликс. - Неравнодушен к темным тонам. И так было всегда. Было и осталось. Это не плюс и не минус, а просто факт.

Ему с его миллионами, конечно, быть пессимистом грех. Когда-то Феликс решительно распрощался с "Литературной Россией", с критикой, прозой и журналистикой и выбрал для себя совсем иную, новую Россию. Россию, которую мы выбираем... Молодец! Он нигде ни в чем не ошибся и никогда не поскользнулся. Самойлов стал на редкость осторожен и внимательно следил за своей дорогой и путями окружающих.

А критика... Феликс поступил вполне разумно, от нее отказавшись. Никита всегда подозревал, что случись Федору Михайловичу или Льву Николаевичу прочитать глубокомысленные измышления о своей прозе критиков двадцатого века, классики содрогнулись бы от изумления и обиды. Их творчество осталось полностью непонятым. Или понятым с точностью до наоборот... Прозаики хотели сказать вовсе не то, что им позже навязали якобы разбирающиеся в их книгах критики.

У французского поэта Аполлинера есть строка "Солнце с перерезанным горлом". По ее поводу бродило немало шуток, а один советский литературовед разродился вполне серьезным комментарием, гласящим, что под солнцем тут следует понимать французское рабочее революционное движение, которое для Аполлинера ясно, как солнце! Но темные реакционные силы перерезали горло рабочему движению и подавили его. Однако поэт верит, что солнце революции все равно взойдет, даже с перерезанным горлом! Вот так...

Лихо... Да, правильно Феликс отказался от критики. Не надо изображать из себя мудреца и корчить великого толкователя.

- У тебя действительно хорошая проза, - сказал однажды Феликс Никите. - То есть не то, чтобы очень хорошая, но нормальная. Я сам вот не могу так написать.

Коротко и честно. Заодно приятель образно и лаконично объяснил свой окончательный уход из литературы:

- Пришли люди иной конфигурации. И теперь не время сидеть в камышах.

Но Никита предпочел эти камыши. Привычные и родные. Тихо шуршащие за плечами. И потом он действительно стал довольно известен. Хотя Линка со свойственной женщинам страстью к гиперболам преувеличивала.

Тогда над ними громко прокукарекал 91-й... И страна торжественно праздновала стремительно наступившую свободу слова. Всеобщее ликование было велико и закономерно, поскольку издательства бросились наперебой публиковать детективы, эротику и боевики, а читатели помчались их закупать тоннами. И читать до обалдения. В принципе, обалдел читатель довольно быстро. Обычно для этого много времени и не требуется. И впав в читательский запой и длительный транс, продолжал оптом поглощать желтые страницы в пестрых обложках. Издатели проворно разделили несчастную и неожиданно оказавшуюся бессловесной литературу на прозу, беллетристику и остросюжетный жанр. Преобладал последний.

- Знаешь, где сейчас еще остался живым очерк? - Самойлов усмехался. - В "Птюче". Не дергайся, это правда. Не читал? У меня дочки иногда покупают журнал. Я как-то развлекся на досуге... Там стали постоянными заметки от первого лица о том, как мы поехали куда-то, где продают экстази, потом от нечего делать завернули к проституткам и так далее. По жанру действительно не что иное, как очерк. Если язык еще поворачивается так назвать всякую пошлятину. Впрочем, при очень объективном и беспристрастном подходе, по форме это именно очерк... Не подкопаешься. И в других изданиях его нет. Сплошные бездарные интервью. Их слишком легко и просто сляпать. Самый примитивный жанр. Сунул под нос диктофон, вызнал о количестве жен, детей и любовниц, поинтересовался планами на будущее - и очередная интервьюшка готова. Писать репортажи и очерки давно разучились. Да и нет никакого смысла. Журналистика потихоньку умирает.

- Равно как и литература, - мрачно отозвался Никита.

- А почему ты не пишешь развлекательные вещи? - вдруг спросила Валерия. - Серьезность не в моде. Тебя перестанут печатать.

- Уже перестают, - Никита резко повернулся к Валерии.

Глаза в глаза... Милая Леркина расплывающаяся, ничего не помнящая улыбка... Не желающая ничего помнить... Все-таки интересно, какая у Валерии сейчас грудь...

- Представь себе, мне хочется раскрыть книгу и отдыхать! - с легким вызовом заявила Валерия. - Литература должна радовать и отвлекать от повседневности!

- Но литература - не дом отдыха и не санаторий! По-моему, ты ее с ними перепутала, - хмыкнул Никита. - Кроме того, если под кодовым названием "развлекательная литература" ты имеешь в виду детективы и боевики, то это весьма специфический отдых - в обществе множества киллеров и трупов. А отдыхать и смеяться по-настоящему лучше всего с помощью классиков: О.Генри, Марка Твена, Джерома Джерома... Я надеюсь, их еще не отменили?

Линка фыркнула. Феликс улыбнулся. Валерия не нашлась, что ответить, и недобро прикусила губу. Очевидно, Леру нынче больше привлекали безвкусные обложки книжных развалов возле метро и толпы гениальных бумажных сыщиков, раскрывающих любые злодейские преступления и мастерски уходящих от преследователей, оставляя за собой страшные горы мертвых. Эта тематика притягивала многих.

- Но ведь читателя надо воспитывать. Снова и опять, - заметил Никита Самойлову. С бабами говорить, видимо, не о чем. - Кто-то должен вправлять неокрепшие мозги, стоящие враскорячку. Ты бывший литературный критик. Где она теперь, твоя критика? Белинские и Писаревы перевелись. А люди испокон веков с удовольствием и радостью учатся чему угодно - ходить, говорить, читать, петь, даже чувствовать, но никогда не учатся мыслить. Не хотят, слишком тяжкий труд.

Феликс грустно вздохнул.

- Кто-то должен, ты прав... Но нет смысла этим заниматься. На сегодня поставлена совсем иная цель - прибыли издателей. А с ней без помощи раскрытия преступлений и горы трупов никак не справиться. И сейчас не пишет только ленивый. Я никогда не подозревал, что Россия так богата а-ля Сименонами и псевдо-Дойлями. У нас в стране теперь каждый уверен, что может запросто справиться с тремя задачами - решить любой политический и государственный вопрос, воспитать неразумное общество и написать несчетное количество детективов. Зато куда-то перевелись поэты. Раньше здесь все писали стихи, помнишь? Редакции стонали от поэтических пристрастий читателей, засыпающих газеты и журналы своими виршами.

- Поэтов уничтожили за ненадобностью. Резко изменился социальный заказ, и грянула смена идеалов, - пробормотал Никита. - Стало модным думать, что в России больше не читают и не любят стихов. Мне недавно объяснили в одном ведущем издательстве основной принцип творчества - нужно писать так, чтобы простая баба с двумя тяжеленными сумками читала на ходу твою книгу, не отрываясь. Очевидно, держа ее в третьей руке. И чтобы все было понятно тете Мане и дяде Васе. Это называется современным хождением в народ.

- А что ты сейчас пишешь? - встряла любопытная Линка.

- Написал, - поправил ее Никита. - Очередной роман. Литература - сродни проституции. Всегда должен быть способен дать. В издательстве сказали - ваш роман слишком умный для нас. И ваш герой тоже. Нам бы что-нибудь попроще: выследил, схватил, убил... Знаешь, о чем я иногда думаю? Все эти новоявленные детективщики и иронические детективщицы любят лишь себя в литературе, а нужно все наоборот - считать главной и важной саму литературу, любить и ценить ее, а не себя в ней. Так что сейчас, если вдруг твои книги пошли нарасхват, стоит задуматься - а о чем и для кого ты пишешь, дружок? Не скурвился ли ты, не упал ли так низко, что уже никогда не подняться?

Феликс кивнул.

- Ты прав, за исключением одного существенного момента - разве на наших книжных развалах действительно продают литературу? Это слово здесь не подходит. А чем примитивнее человек, тем более высокого он о себе мнения. Между прочим, сказал Ремарк, незнакомый с российским детективным бумом.

Никита засмеялся. Лина и Валерия думали о чем-то своем, от литературных проблем слишком далеком.

- Нынешняя мода на безликость обязательно пройдет, и опять возникнет временный спрос на индивидуальность, - продолжал Самойлов. - Вот тогда ты и скажешь свое слово. И в любые перестройки лучше быть головой мухи, чем задницей слона. Простите, дамы.

- Временный? - переспросил Никита. - Ты сказал - временный?

Приятель-миллионер пожал плечами.

- Назови что-нибудь постоянное. Только быстро.

- Ненависть, - выпалил Никита. - И зависть.

- Увы, - согласился с ним Самойлов. - Все негативные качества и чувства вообще беспредельны и бесконечны - глупость, жадность, жестокость, злоба, чванство... А доброте, уму и благородству всегда есть свой определенный предел. И любви тоже.

Да, и любви...

Феликс смотрел в Леркины ясные разрисованные глаза. Поздно, дружок, туда заглядываться. Поскольку "отцвели уж давно хризантемы в саду" "в том саду, где мы с вами встретились"... И возле дачи без телефона тоже. Однако, кажется, друг не желал замечать этого. И что он имел в виду, припомнив знаковую строчку Александра Сергеевича о неожиданно наступившей поре?

Лина касалась плечом плеча Никиты так безразлично и рассеянно, как в вагонной толкучке метро ненароком задеваешь плечико и грудь миловидной соседки. А потом другой. И еще одной... И двадцать третьей.

- Так что мой пессимизм тут ни при чем, - подвел некоторые итоги философской беседы Никита. - Кстати, у меня в моем возрасте где-нибудь да болит постоянно. То голова, то спина, то нога, то сердце, то печень, то почки...

- Остановись, пожалуйста! - попросила Линка. - Анатомический атлас очень большой.

- Да, умирать надо только молодым, - объявил Никита. - По примеру Лермонтова. Доживать до старости унизительно и безнравственно. Кто этого не понимает?! Утешает одно: все проходит, даже старость. И у каждого начала есть конец. Но главное, человека начинают ценить лишь тогда, когда его уже нет. Хочется, чтобы поскорее оценили.

- Ну, что ты говоришь?! - возмутилась Линка.

Валерия повернула безмятежную голову.

- Говорю, что думаю, - буркнул Никита. - И настоящую правду.

Линка пришла к нему как-то поздравить с Новым годом. Позвонила и объявила: "Я сейчас зайду. Ненадолго". Принесла смешного маленького барашка из майолики. Наступал год овцы или похожего на нее животного. Они сидели и полдничали. А потом Никита неожиданно ей предложил: "А давай с тобой трахнемся!"

Линка изумилась. Никита понял, что она была слишком далека от этой мысли. Тем лучше... Значит, слава вечному ДСП - до сих пор, и не дальше. И дальше, кроме одного-единственного предновогоднего раза, действительно ничего не продлилось. Не получилось. Видно, не судьба. Почему ему тогда запало в голову, что Линка его заразила? Этот страх был неизбывным, навязчивым, давящим, как палящее солнце июля... Раиса оставила о себе злую память навсегда. Валерию он не подозревал - почему?! неужели из-за Феликса?! - а Линка тотчас попала в обвиняемые...

Потом, когда она выяснила причину его исчезновения, то принесла ему справку от врача и демонстративно вручила на пороге... У нее были глаза Муму в финале известной повести. Наверное, Линка считала, что справка с печатью, подтверждающей ее невиновность - это единственное, что необходимо доставить по адресу получателя... Но Никита ей этого никогда не простил. Ей, а не Раисе. И смяв Линкину справку в кулаке, вдруг прекрасно осознал, как чувствует себя пирог в духовке.

За столом весело произносили тост за тостом.

- Куда мы так торопимся? - меланхолично спросила Валерия.

- Как раз нам и надо торопиться, - резковато заметил Никита все на ту же тему и, повернувшись, вмазался в эти светлые глаза, которые, по маминому определению, его совершенно не видели. Они видели таинственную дачу без телефона, где зато показывали "Лебединое озеро".

Лерка пожала плечами.

- Раз мы с эдаким аппетитом поспешили к демократии...

Феликс усмехнулся.

- Как плавно мы перешли к народовластию!.. Ну, уж если о нем зашла речь... Да, у нас теперь наступила полная демократия - как скажет хозяин, так и будет. - Миллионер хорошо знал, о чем говорил. - Владыко - по-гречески "деспотос". Вы никогда не задумывались о том, что такое вообще российская нынешняя демократия? Это когда правители делают то, что считают нужным, но о них можно говорить и писать все, что хочешь. К власти пришли денежные мешки, а значит, многим приходится и придется всегда работать под руководством людей, ничего не понимающих в своем деле. Поскольку они - всего-навсего живые деньги. И сплошная гнилуха... Увы... Зато имеют огромный вес. Мысли почти у всех стали коротенькими, как у Буратино. И все проблемы пробуют решать с помощью золотых на Поле чудес. В него превратилась почти вся страна. И самое главное и смешное, что большинство еще слишком верит в обязательные чудеса, как верят в них дети!

Валерия подарила Самойлову свою самую драгоценную улыбку. Он просиял в ответ. Сияние мерцало чересчур далеко от темы монолога и в стороне от денег. А неплохая у миллионера группа поддержки... Завидная... Линка внимательно слушала. Она всегда хорошо умела это делать.

- Мы попытались исправить свой мир, но вместо этого ухудшили его. Результаты по сей день кушаем. Странная страна неразвитого коммунизма. Или переразвившегося социализма, воплотившегося в капитализм. Новизна опасна. А мы излишне впали к ней в доверие, как всегда готовы радостно поверить Метеоцентру, сулящему с утра 26 тепла без осадков. Мы смутно представляем себе, в какой стране живем. Мы идем неизвестно куда, но придем туда быстрее других.

Аналитик... Философ... Никита задумчиво и мрачно огляделся вокруг. Почему так иногда бывает - отличный режиссер, интересный сценарий, замечательные актеры, а смотреть фильм не хочется... Вокруг него сегодня происходит примерно то же самое. Потому что их время стремительно уходит. Все изменилось... И далеко не в лучшую сторону. Стариковское дело - трудное. Он относил себя уже к этой возрастной категории. Мир вокруг тебя непрерывно меняется, и если ты сам не меняешься тоже, то места тебе в этом новом мире нет, и никогда не будет. А меняться трудно, почти невозможно. Но если дать себя забыть, тебя забудут. С великим удовольствием. Потому что люди любят забывать, им это нравится. И излюбленная, наиболее близкая и милая человеческому сердцу болезнь - это, конечно, склероз. Она очень удобна. Забыл - и никаких проблем. Зато есть оправдание.

- Мое мнение - слишком личное и сугубо частное, чтобы претендовать на объективность, - деликатно резюмировал Феликс, внезапно решив продемонстрировать скромность.

Никита хмыкнул.

- Хотя из множества таких вот частных и складывается истина, как из кубиков, - спокойно добавил Самойлов.

Бывшие девчонки молчали.

За столом уже весело пели, надравшись водки.

- "Миленький ты мой, возьми меня с собой..." - просительно-трогательно неслось с женской половины стола.

- "Милая моя, взял бы я тебя, - тосковали басы на мужской половине, - но там, в краю далеком, есть у меня жена..."

Жена есть. Она, как правило, есть почти у всех. Но это ничего не меняет. Ее можно довольно легко при желании перечеркнуть, но такая жирная черта, скорее всего, окажется смешной и поверхностной. Еще одна лишняя линия на бумаге. Полоска, которая ничуть не исправит давно уже стойко-ритуальный характер их супружеских отношений. Просто потому, что ничего не хочется исправлять. Слишком поздно... Он прошагал и прошлепал вдоль и поперек все темные аллеи, где растут цветочки удовольствия.

Бывшие девчонки-сокурсницы с удовольствием фотографировались рядом с Витей Анпиловым.

- Будем показывать детям и внукам! - радовались девчонки. - Витюша, улыбнись!.. Сейчас вылетит птичка!

Да и можно ли назвать Марту женой? Разве что чисто теоретически... Узаконенная незаконность... Просто когда-то назрела необходимость как-то определиться, вот и все.

Это был обычный служебный роман. Но стоит его завести, так сразу, не успеешь оглянуться, как нет уже ни романа, ни работы...

Никиту выручил главный редактор. Царствие вам Небесное, Артем Николаевич...

Артему Бонаху, главному редактору молодежного журнала сравнялось в то время всего-навсего тридцать девять. В новую, недавно созданную редакцию, он пришел год назад, так же, как и все остальные. Пришел из ЦК комсомола, где работал инструктором. Журнал организовали именно при комсомольском ЦК. Молодому тогда и несмышленому Никите, которому старшим коллегам и друзьям пока приходилось все объяснять, поведали, что "маленькое" ЦК куда хуже, консервативнее и агрессивнее "большого", то есть ЦК партии. Что в "большом" водятся очень неглупые люди, с которыми можно найти общий язык и кое о чем договориться, а вот в "маленьком" таких сговорчивых и понимающих раз-два - и обчелся. И Никита на первых порах побаивался и сторонился Бонаха, ожидая от него козней и пакостей.

Но уже в первый месяц своего "правления" Артем Николаевич Бонах, человек спокойный и доброжелательный, начал привечать молодых авторов, не слишком "резать" их вольности и даже отстаивать свое мнение в ЦК, где ему приходилось бывать куда чаще, чем хотелось. Там особенно всех поразил, а многих и возмутил опубликованный Бонахом рассказ никому неизвестного прозаика, где первая фраза звучала так: "Великий император Петр вернулся на Землю в 1975 году..."

Напрасно пытались доказать Бонаху умные, знающие и сведущие работники ЦК комсомола, что после смерти на Землю никто не возвращается, даже Петр I, что от соцреализма рассказ слишком далек, а потому вреден и опасен для умов молодежи.

Бонах выслушивал все молча, не возражая, и потихоньку составлял портфель журнала из подобных нереалистичных и вредных рассказов. У главного редактора существовал лишь один ориентир - талант писателя.

В то время на Никиту написали жалобу в ЦК. С именем жалобщика главного редактора не познакомили, но посоветовали разобраться с молодым членом партии Козиным. Он, как известно, в редакцию трезвый никогда не приходит и сильно противоречит моральному кодексу строителя коммунизма и облику коммуниста, ежедневно здорово нравственно разлагаясь, - пьет и собирается разводиться с женой, поскольку нашел себе в редакции совсем юную красивую девочку из отдела писем. А таким в коллективе редакции журнала ЦК комсомола не место.

Артему Николаевичу отрицать общеизвестные факты было никак невозможно: да, пьет, да, собирается разводиться, да, встретил другую женщину. Хотя права на это, как коммунист, никакого не имел, не может член партии полюбить во второй раз! А уж про третий вообще не заикайтесь! Что вообще коммунист может, кроме строительства светлого будущего?

Доказывать, что семья давно распалась сама собой, что Никита - одаренный, яркий человек, Бонах не стал. Он слишком хорошо понимал, с кем имеет дело. Поэтому главный редактор просто вызвал к себе вечером Козина и открытым текстом посоветовал ему уходить, но не на улицу, конечно, а учиться в Академию общественных наук. Бонах посодействует, а также Павел Кирьянов, заведующий международным отделом. Да и Никите с его свободным знанием английского и блестящей эрудицией поступить в Академию не составит большого труда. Таким образом, есть шанс поймать сразу трех зайцев: сохранить свое реноме, по окончании учебы защитить диссертацию и стать кандидатом наук, а значит, получить впоследствии неплохую работу.

Если бы не Бонах, Никита потерял бы слишком многое. И позже он больнее других переживал болезнь и ранний уход редактора. После его смерти - рак съел Бонаха за несколько месяцев - редакция стала хиреть, распадаться, сотрудники начали уходить...

Никита часто вспоминал Артема Николаевича. Однажды тот в два счета научил ответственного секретаря, как лучше всего отвечать по телефону возмущенным читателям на любую жалобу по поводу якобы допущенных корреспондентами ошибок.

- Говорите всегда сразу, жестко и уверенно, одно и то же: "Он уже уволен!"

Совет действовал безотказно.

- Когда мне кто-нибудь делает зло, я стараюсь ему на это трижды ответить добром, - сказал как-то Бонах. - Если он и после этого продолжает мне пакостить, то уж тут Бог ему судья. И что интересно - с тем, кто пытается мне навредить, всегда потом случаются различные неприятности и беды. Так что некоторые даже считают меня роковым человеком.

Бонах - роковой человек... Это смешно.

Он проповедовал идею Руссо, уверяющего, что единственная обязанность человека - во всем следовать влечениям своего сердца. С идеями ЦК КПСС это никак не перекликалось.

А Марта... Марта осталась женой до сих пор. Точно так же, как Леночка - близкой и дорогой женщиной. И сейчас они с Мартой снова тесно соприкасаются в редакции журнала. Но уже вполне благопристойно и без эмоционального надрыва и накала страстей. Душевные бури давно миновали.

- Ты непотопляемый, - любила часто повторять ему Марта.

Оставалось неясным, чего больше пряталось в ее коротенькой фразе - осуждения или гордости.

В принципе она была права. Никита - игрушка-неваляшка - сумел выжить при всех литературных катаклизмах и властях. Не ушел навсегда в сторону, как другие. Хотя выбранная сторона могла вполне соответствовать заданному уровню. Оказался в силах дышать при цензуре, а позже пристроиться к перестройке, приспособиться к новым резким и непредвиденным поворотам культурного развития, когда от книг требовали одного - скандальности. Но литературный скандал далековат от бытового, он быстро завянет, не сильно разгулявшись. Зато останется известный автор, чье знаковое имя отныне и навсегда будут связывать именно с его скандальной прозой, суть которой уже напрочь забыли. Вот в этом и суть. Чтобы пахло распахнутым нутром... Отныне и навсегда. Это самый простой, примитивный путь, путь слабых, которым не хватает таланта - эпатировать публику, устроить скандал. Сенсация, потрясение... Основные вехи и приметы нашего времени. Нужно огорошить, ошеломить, ошарашить... И успех обеспечен.

А что плохого в этой его постоянной выживаемости? Человек приходит в наш мир как раз для того, чтобы суметь приспособиться к действительности. Иначе ему каюк. Кто этого не понимает?!

Марта отличалась одним бесценным качеством - патологической глупостью. А дурь - неоценимый подарок природы. Тупость иногда выступает в роли шапки-невидимки и преданно хранит своего владельца. Это правда, поскольку умник часто оказывается бессильным и беспомощным перед опасностями и злобой людской, он их страшится, а глупец никаких преград попросту не замечает и не видит. Поэтому Иван-дурак всегда счастливый... Сказка - ложь, да в ней намек...

Никита порой даже слегка завидовал Марте, живущей беспечально, словно играючи. Ей казалось - она была в этом насмерть уверена! - что с ней никогда не произойдет ничего плохого. И ничего дурного действительно не случалось. Марте удавалось удивительно легко, без всяких усилий, обходить все жизненные барьеры и сладко спать в любые ураганы. И заботы о дочке Марта тоже безмятежно перебросила на Никиту. Он устраивал их обеих на работу, Наташку в институт, находил необходимых врачей...

В случаях настоящих затруднений Марта делала очень изумленные глаза.

- Но ведь тебя все знают! - искренне говорила она. - Тебе ничего не стоит позвонить даже премьер-министру!

Она свято верила в это. И Никите приходилось каждый раз сдаваться и отступать перед такой непоколебимой убежденностью.

Из-за своей милой недалекости Марта - почти идеальная жена. Она не прореагировала даже тогда, когда в ЦК комсомола разгорелся скандал по поводу Леночки. Любовница мужа? Марта равнодушно пожимала плечами. Ну и что, подумаешь! Какая чепуха... Ее это совершенно не касается - Леночки, страсти, увлечения... Ее ничего не трогало и никакого отношения к ней не имело. Именно поэтому все прошло, пролетело мимо, не задев Марту хотя бы краешком беспокойства и страдания. Никита никуда не ушел и в тот момент опрометчиво успокоился. Жена никогда ни о чем не узнает и никого не засечет. Потому что просто не захочет волноваться зря.

Глупенькая Марта поступила на редкость мудро. Неизвестно, как бы повел себя Никита, если бы она стала устраивать ему ежедневные скандалы... Точнее, это хорошо известно... И ради сохранения семьи стоит порой на многое закрывать глаза.

Жена напоминала Никите стоячую, гладкую озерную поверхность, смутить и смять неподвижность которой просто нереально. Иногда Никита с интересом думал - а можно ли вообще и как, чем взбаламутить эту душу, вывернуть ее наизнанку, заставить мучиться и тосковать? Все грезы и тревоги Марта ловко разглаживала горячим утюгом, все мысли вышивала гладью - и преуспевала во всем. Потому что в принципе в черепушке дурочки примерно столько же мыслей, сколько в голове умницы. Просто эти мысли очень разные. Как всегда, дело не в количестве. Никита вспомнил Линкин вопрос. При чем тут, сколько у него книг?.. Вот какие они... Знали бы его бывшие сокурсники, как порой хочется сесть и переписать все написанное... Но это исключено. Поздно. Как нельзя переписать свою жизнь... Он опоздал.

И любая дурочка все равно вдруг порой сумеет понять и сделать то же самое, что и умница. Просто гораздо позже, когда ты уже совершенно успокоишься. И этим жена глупышка крайне опасна и непредсказуема. Ее поступки и реакции невычисляемы во времени.

Иногда Марта внезапно сильно на него обижалась.

- Я выгладила тебе серые брюки, так старалась, а ты надел черные!

Или:

- Я оставила тебе в холодильнике свежий борщ, а ты даже не прикоснулся! Опять в ЦДЛ пообедал? Там ведь ужасно кормят! И берут жуткие деньги!

Никита привык не обращать внимания на эти мелкие, чуточку смешные обиды, опирающиеся на бескорыстную и трогательную женскую заботу.

На другом конце стола пели дружным, слегка поддатым хором:

- И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет:

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

Витя Анпилов присоединился ко всем и напрочь искренне забыл о своем поприще и звании "агитатора, горлана, главаря". И очень правильно. Площадные ораторы и уличные трибуны хороши лишь в исключительных случаях и всегда для тупой толпы. Искушенному обществу требуются совсем иные завлекалки.

Эти две последние смирно сидели рядом, ровно улыбаясь. Даже Линка заразилась настроением подруги и на время растеряла свою обычную нервную заведенность.

- Ты веришь в будущее? - вдруг спросила Валерия.

Глаза как штыковые лопаты...

Никита вздрогнул. И эта туда же... Рефренный вопрос сегодняшнего вечера... И, видимо, всей их дальнейшей оставшейся жизни. Сколько там у них еще впереди?..

- В будущее? Только в Бога.

Феликс усмехнулся.

- Значит, веришь, - Валерия перестала улыбаться. - А почему? Разве для этого у тебя есть какие-нибудь основания?

- Вера не требует никаких оснований. Верят потому что верят - и все.

Его объяснение Валерию не удовлетворило.

- Писатель - это почти пророк. Ясновидец. И что же ты видишь там, впереди?

Никита начал раздражаться от непонимания. Чего она, эта Самойловская константа, от него добивается?

- Нет пророка в своем отечестве, - неловко скатился он в банальность. - А в чужом - тем более. Лерочка, мы все равно не властны в завтрашнем дне, и никогда ничего не поздно. Вот тебе только один пример - Толкиен. Полвека воевал, преподавал в Оксфорде, изучал языки, стал доктором наук, родил троих детей, жил за городом... И вдруг, разменяв полтинник лет, впервые в жизни написал художественную книгу. Всего лишь сказку для своих детей... И вскоре стал известным на весь мир.

- Толкиен... Глупость! - резковато сказала Валерия. - Ты впал в детство!

- Боюсь, что уже не в деТство, а в деДство. С буквой "д", - попытался неловко отшутиться Никита.

Ничего не вышло. На Валерию накатил девятый вал злобы и неприятия.

- Просто вы все хотите добиться многого, завоевать весь мир. Любыми способами. Как говорится, стать хоть в жопе, но послом. Простите, господа! - Она заводилась все круче. - А ты, Козин, всегда, даже в тени, умышленно держишься так, чтобы все тебя отлично видели и замечали. Ничего, получается... Пословицу знаешь? На свете существует только три вещи - церковь, море и дворец. Выбери одну - и нужде конец. Но ты выбрал отнюдь не церковь, ты врешь и кощунствуешь. Ты остановился на дворце. А море вообще не для тебя. Хотя там тоже бывают золотые рыбки! Забыл? Впрочем, свою ты уже давно поймал. Молодец! В достижении цели тебе нет равных!

Никита слегка растерялся. Он никогда не видел Валерию такой. О чем она настойчиво ведет речь? Ну, ведь не о Марте! Какие еще золотые рыбки?.. Дурацкие аллегории...

Феликс перестал улыбаться и осторожно погладил Леркину ладонь.

- Лерочка, успокойся! Что с тобой? Ты слишком много выпила.

- Мне не бывает много! Я никогда не напиваюсь, тебе прекрасно это известно! - Леркин взгляд живо напомнил глаза Ивана Грозного, минуту назад убившего сына.

- А чем дурно добиваться многого? - Скандал еще можно было остановить, не дав ему разгореться. - Плох тот солдат...

- Ты пишешь тоже одними штампами? Одни кошмарики и пугалки? Надо почитать. Как-нибудь на досуге... Неужели твоя проза действительно так ужасна? Или сейчас в моде туалетная бумага сэконд-хенд? Кроме того, тебе всегда был нужен и необходим до сих пор отличный фон. Это вроде клипа, где для парня певца создают такой "фон" - хором визжат девчонки, как бы поклонницы, но ясно-понятно, что массовка. Дикий визг на протяжении всей песни... И девушки получают за него деньги! Конечно, немалые. А тебе визжат бесплатно, за любовь! У тебя отличное будущее!

Будущее... Опять оно тут как тут!.. Привязалось...

- Допустим, я сволочь и бабник, как ты пытаешься доказать... Но даже у великих тиранов были положительные черты. Правда, найти плюсы труднее, чем подтвердить все мерзости.

- Да? - иронически подняла брови Валерия. - Ну, тогда, будь добр, найди что-нибудь хорошее у Сталина...

Никита замялся.

- Ага, вот видишь! - победно усмехнулась Лера.

- Всех всегда выручает любовь, - пришел на выручку Феликс. - Горбачеву все прощали за настоящую преданность жене. За любовь человеку можно простить многое.

- Горбачев - не тиран! - отрезала Лерка.

- А я слышал стихи Буша к жене Лоре, - не смущаясь, продолжал Феликс. - Что-то такое нежное и трогательное: "мой маленький комочек под одеялом, кошка и собака ждут тебя, пес сгрыз твою туфлю, я не мог видеть, как тебя целовал этот наглый француз", наверное, Ширак. "Возвращайся скорее, приземлись хотя бы на мой авиалайнер".

- Прозаики сильно отличаются от поэтов, - сказала Лера. - Прозаик сначала живет и нарабатывает опыт, а потом пишет, реализуя его. А поэт... Чувствовать можно всегда, даже в пятнадцать лет...

Феликс решительно встал, приглашая Леру на танец. Наилучший способ расшить ситуацию и погасить конфликт. Валерия вполне насладилась чужим положением и с готовностью приняла предложение.

Никита искоса смотрел, как они мирно топчутся на крошечном свободном кусочке зала, с трудом выделенном танцующим парам. Самойлов что-то тихо внушал Валерии, пытаясь успокоить. Его рука намертво прикипела к ее тонкому рукаву. Но объяснить что-нибудь женщине, бросившей вызов, невозможно. Только безнадежные кретины пробуют доказать даме ее неправоту и взывают к ее логике. И любые чувства не имеют отношения к правде, потому что когда говорят эмоции, правда молчит.

Линка сидела тихо, автоматически вяло ковыряя вилкой в полупустой тарелке. И Никита вдруг задумался: а почему Валерия всегда дружила с Линой? Дурачина он, простофиля...Часто большая и верная дружба рождается на почве общей ненависти к кому-то третьему. И тогда дружат против кого-то... Против кого? Раньше он никогда не размышлял об этом, его не интересовали никакие женские дружбы. А зря. Они нередко таят в себе немало неожиданного и опасного. Вот он, пресловутый двадцать пятый кадр. Опять двадцать пять...

- Когда ты ушел, стало так плохо... - вдруг прошептала Линка.

- А сейчас? - Более дурацкого вопроса ему не придумать.

Но ведь прошло столько времени...

- Сейчас еще хуже...

Линка налила себе в рюмку водки и залихватски выпила.

- Почему чаще всего случается как раз то, чего меньше всего ждешь?

- Потому что жизнь натренировалась бить на эффекты, привыкла. Это ей очень хорошо удается, - буркнул Никита. - Как любой даме.

- Так всегда, - с отчаянием продолжала Линка, - если очень хочешь удержать человека - теряешь, если отпускаешь на свободу с улыбкой - тебя стараются удержать. Все с точностью до наоборот...

- Раз тебе известна эта заурядная истина, почаще отпускай всех на волю, как птичек из клетки, - пробормотал Никита.

Он никогда не гнался за любовью. Именно поэтому она так часто доставалась ему на долю. Выпадала такая карта. Зачем она ему?.. "В себя ли заглянешь" - все пусто и ровно. И никто не нужен, и никого не жаль... Они сами хотели его любить, и пусть сами расплачиваются за это бредовое желание. Все просто...

Линка ничего не ответила, но слегка разрядилась слабой улыбкой.

Безбашенный замурежник Самойлов медленно кружился, зажав ладонью Леркину талию, натянувшуюся, как холодный зимний березовый ствол. И настоящим российским миллионерам не чужды закидоны человеческие. "Нас юность сводила, да старость свела..." Какая была у Лерки обалденная грудь...

- Лина, - вдруг повернулся к соседке Никита, - я ведь просто несчастный, заблудившийся человек... Ну, напишу я еще пять книг, напишу десять, пятнадцать... Ну и что?! Что изменится вокруг?! И во мне самом?

Линка изумилась и вытаращила глаза. Она уже почти отвыкла за долгие годы знакомства с ним обижаться на него и удивляться неожиданным поворотам диалогов. И все-таки он чересчур резко сменил тему... Хотя сделал абсолютно правильно.

- А разве ты пишешь для того, чтобы что-нибудь изменилось? Или кто-нибудь?

- Тешу себя такой иллюзией, - буркнул Никита. - Иногда. Нечасто. И все больше и больше понимаю, что никогда ничего не изменится. Плачевный результат. Стою как перегоревший фонарь на площади... Тупарь тупарем. А некоторые думают, что я прикидываюсь топориком... Зато живу с постоянным успехом... И самый главный вопрос не знаменитый "быть или не быть?", а "зачем быть?" Кто этого не понимает... Нет такого понятия "трагедия времени", оно надумано, зато есть отличное понятие "трагедия человека"...

- Ты не прикидываешься, нет, - Линка задумчиво поковыряла ножом в тарелке. - Ты никогда никем не притворялся.

- Спасибо! - иронически поклонился Никита. - Ты меня очень утешила и поддержала!

- Ну, зачем ты так? - прошептала Линка.

Зачем... Не понимает... Или не хочет понимать... А то, в чем человек не разбирается, он чаще всего просто отрицает, считая ненужным и лишним не только для себя, но и для всего мира.

Пара слезинок долго и упорно напрашивались на зрителя, но все-таки остались за кулисами. Вот это Лина хорошо сознавала - не родился еще на свет мужик, одобряющий женские слезы.

Она обладала еще одним немаловажным достоинством - никогда не навязывалась, если чувствовала себя ненужной.

За столом сменили песенку и теперь дружно исполняли опять нечто знаковое:

- И вроде бы немного до конечной,

Но снова начинается кольцо...

...И снова возвращения печать

Плывет на стеклах трещин паутиной

И снова путь неимоверно длинный,

И рельсы, что уже не поменять...

Что лучше - голая правда или обнаженная ложь?.. Этот безответный вопрос Никита задавал себе довольно давно. А третьего не дано. Значит, придется выбирать из двух данных. Итак, начнем все сначала. Что лучше - голая правда или обнаженная ложь?.. Но мужчина, если не лжет женщине, обычно говорит глупости. Так у него почему-то получается. Значит, правда - глупость. До забавных истин и выводов он докатился...

- Я очень благодарна твоей матери за одну вещь, - сказала как-то Марта, - ты, возвращаясь вечером, всегда сразу стираешь свои носки.

- И это все? - хмыкнул Никита. - Носки... Да, дожидаться от единственной жены нежных слов - то же самое, что ждать, когда России отдадут Березовского.

- А разве мало? - искренне удивилась Марта. - Так делает редкий муж. При чем тут Березовский?

Бедная мама! Знала бы она об этой благодарности и редкости ее единственного сына! Мама никогда не сказала ни одного слова о Марте. И ее молчание было отчаяннее любых слов... Да, увы, произнесенные, они слишком часто становятся фальшивыми. Мама это хорошо понимала. И она уже устала служить Кассандрой.

- Пока ты молчишь, у тебя еще есть отличный неиспользованный шанс все рассказать, - любила повторять мама. - Но если ты уже все выпалил, то лишил себя возможности о чем-то загадочно умолчать. Обидно...

Сколько же можно танцевать?.. Или Валерия с Феликсом взяли дурной пример с Джейн Фонды из известного фильма про загнанных лошадей, которых пристреливают?.. Пристреливают... Загнанных лошадей... Лерка бы сейчас снова съязвила насчет его банальности. Только без стандартности не проживешь. Придумывать без конца оригинальные ситуации и изощряться в неологизмах невозможно. Да и не стоит. В общем и целом жизнь стереотипна, и от ее шаблонов никуда никому не деться. Кстати, они порой не так уж плохи. Например, женская грудь... Какая обалденная она была когда-то у Лерки...

Он никогда не верил Валерии. В этом вся фишка. А позже - сильно не доверял Линке. И раньше, и потом. Почему Никита всегда считал, что девки ему лгут, его обманывают, непрерывно лицемерят?..

Снова нехорошее наследство от Раисы. Один печальный опыт научил Никиту на всю оставшуюся жизнь. И дальше он в ней уже только сомневался. Говорят, что сомнения и терпимость - качества подлинно культурного человека. Черты опасные, гибельные. Хотя с этим можно поспорить. А если с помощью своей вечной рефлексии человек и живет?.. Не погибает безвременно насильственной смертью?.. Самоуверенный полезет куда угодно, а сомневающийся двадцать раз подумает, прежде чем шагнет, и потому, вероятно, останется жив.

Да, Никита всегда думал, что ему врут. Он никому не доверял. Он был абсолютно прав. И неправ совершенно...

Хор за столом разошелся вовсю и теперь дружно жаловался:

- Просто что-то не так, не так,

Что-то не удалось...

...Ариэлем хотел лететь,

Ни любви, ни забот...

И ностальгировал по прошлому:

- Как замучил меня вопрос:

Что же, что же не так, не так,

Что же не удалось?

Ему удалось буквально все, о чем он мечтал и чего добивался. Все... И ничего... Он получил не меньше, чем хотел, и отлично знал, что приобрел больше, чем заслуживал. Хотя можно ли точно определить, кто сколько заслуживает? И кому стоит доверить эту роль? Снова "а судьи кто?" Никогда не теряющий актуальности вопрос.

Он написал уже не одну скандальную книгу. Как ты опустился! - съехидничала бы Лерка. Зато Лина всегда смотрела и смотрит ему в рот. И по поводу творчества не возникает. Молодец... Знала бы Валерия, как мучительно изображать из себя идиота и казаться глупее, чем ты есть на самом деле!.. Оказывается, притворяться дураком - тяжкий труд. Раньше Никита не подозревал об этом. Зато любое предательство, по отношению к себе или к другим, всегда оценивается высоко и оплачивается дорого. Это цена его успеха. Одиночного плавания в открытом море...

Неваляшка... Неплохой вариант. Будешь слишком мягким - согнут. Станешь чересчур твердым - сломают. Значит... Значит, Никита прав. Его жизненный постулат справедлив и надежен.

Сначала он довольно долго сопротивлялся ситуации. Читал, точнее, просматривал, до потери пульса, до посинения, потому что читать это просто невозможно, современную псевдолитературу, и содрогался, и плевался, и ругался...

- Что с тобой? - удивлялась Марта. - Я тебя не понимаю!..

- Я сам себя уже не понимаю, - бурчал Никита. - А это куда страшнее...

Через несколько месяцев он подумал: а почему, собственно, эти литераторы-нувориши могут гнать многотиражную халтуру, лишенную всякого стиля и далекую от жизни, зато обильно удобренную матом, а он, профессионал, получивший когда-то рекомендацию в Союз писателей из рук Юрия Трифонова, должен прозябать на нищенскую зарплату литературного сотрудника и подрабатывать переводами?

- Тебе не нравятся твои книги? - неожиданно догадалась Линка. - Ну да, я знаю, ты можешь писать куда лучше... Но сейчас нужно совсем другое, у нас рынок, а читатель...

- Читатель... - проворчал Никита. - Теперь принято все валить на вкусы этого бедного гипотетического читателя. Самое страшное, что многие прозаики и поэты просто отдали наше литературное поле без борьбы новым графоманам. Все графоманы всегда безумно активны и напористы. Они не страдают от рефлексии и депрессии и уверены, что пишут превосходно. В этом их сила и их счастье. А я сомневаюсь в себе... Нормальный человек должен всегда сомневаться. И если бы каждый занимал свое собственное, истинное, природой ему предназначенное место, появилось бы множество вакансий... Все распределилось бы совсем по-другому.

Он сомневался не только в себе, но и заодно в Лерочке, Лине, Леночке... А неуверенные в себе часто пробуют убедить окружающих в своей правоте... Хотят найти союзников. Никита тоже искал. Но так до сих пор никого не нашел. И по вечерам чересчур регулярно стало наваливаться всей своей невыносимой тяжестью одиночество...

Марта довольно долго проникалась идеей существования Леночки. А когда, наконец, прониклась ею в полной мере, неожиданно заявила:

- Нам нужен ребенок! Обязательно!

Никита тихо ахнул. Ребенок?! Вот лишь его одного еще недоставало для полного джентльменского набора. Все остальное на месте - жена, любовница, развеселые друзья-приятели... Презентации, заграница, модные шмотки из бутиков...

- Не изобретай ничего обязательного, - пробормотал Никита. - В жизни необязательно все... Кроме ее самой. Даже если ты самоубийца и имеешь на этот счет прямо противоположное мнение.

Марта ничего не поняла. Далекие близкие люди... Такие встречаются слишком часто. И расшивать ситуацию оказалось слишком поздно. Жена по обыкновению солгала, объявив, что беременна, и никаких абортов делать не собирается. Она нынче страстно мечтает о ребенке. И все!.. Никита махнул рукой. Перестал думать о любых защитных мерах. Поэтому родилась Наташка. Основное желание женщины - продолжить или изменить свой род. Сопротивляться этой маниакальной идее бесполезно. На противоборство в данном случае способен отважиться только законченный кретин или абсолютно отчаявшийся человек.

Чтобы лучше прыгнуть, Марта взяла разбег длиною в девять месяцев. Их, по ее разумению, вполне достаточно для расставания блудного мужа с любовницей и его возвращения в родные пенаты. Марта всегда ограничивалась тупой реальностью и очевидностью бытия, не задумываясь о существовании памяти, неизменно влюбленной во вчера и позавчера с кодовым названием прошедшего времени. Жена была твердо уверена, что ее великий муж бесхитростно погуляет по чужим рукам и простыням и вернется на круги своя. Если бы все складывалось так просто, как она себе представляла!.. Если бы мир оказался устроенным столь примитивно, по таким трафаретам и шаблонам... Насколько непритязательнее и легче стало бы существовать... Но действительность не соответствовала Мартиным понятиям, увы... И девяти месяцев ни на что не хватило.

Леночка была и оставалась. Она явилась Никите на новенькую как дар, как искупление всех его прошлых бед и несчастий. Поманила, позвала за собой в даль светлую. И Никита свободно поддался на эту невинную провокацию и пошел у девочки из отдела писем на поводу. Потому что бороться с самим собой в принципе бесполезно. Доигрался до анонимки и защиты Бонаха. Ушел из редакции... Зато позже полностью осознал состояние преступника, вышедшего из тюряги после шестилетней отсидки.

Самого главного ни Марта, ни Елена никогда не узнают, ни должны узнать - Леночка просто оказалась очень похожей на девочку Лерочку. Те же безмятежные светлые глаза, та же рассеянная милая улыбка, та же обалденная грудь... У тебя грудной комплекс, смеялась Валерия.

Все примитивно и объяснимо. Куда безыскусней, чем предполагают люди. А про Валерию он никогда не рассказывал жене. И не собирался этого делать. Мало ли кто когда-то существовал в его творческой биографии известного прозаика? Немало кто... Но их судьбы давно разорвались с его собственной, а значит - они уже ничего не значат.

Так думали все. Кроме самого Никиты...

Сначала он удивлялся, глядя на Леночку. Потом, в один измочаленный жарой день, предложил семнадцатилетней девочке поехать с ним за город. Она тотчас, на ломаясь, согласилась... Безмятежность - единственный смысл ее еще совсем коротенькой, но уходящей в бесконечность жизни...

И над ними застыло разварившееся до блеклой, вылинявшей синевы небо, изуродованное в вышине, которую расчертили самолеты белыми, плывущими, растапливающимися линейками... А потом их ошеломляла тишина подмосковных лесов, и смешила климактерическая погода московской осени, и грела сметанная заснеженность зимних полей, когда дымы из труб придорожных домишек уползали кошачьими хвостами в побелевшее снова небо...

Никитин старый, но выносливый и преданный хозяину "Москвичонок" стал для них отличным приютом и углом для двоих.

Никита до сих пор не раз вспоминал тот синий "Москвич", сравнивал его с капризной по-женски "Хондой", нахально и вульгарно крутившей колесами, как проститутка бедрами, и грустил. Об этой странной, глуповатой печали никто не подозревал. И никому не надо знать о ней. Любая тоска - чувство личное, на чужие глаза не напрашивающееся.

Леночка тоже врала. Она мечтала стать подругой гения. И стала ею. К тому времени Никита настолько привык к этой всеобщей, постоянно окружающей его лжи, настолько свыкся с атмосферой вранья, что просто лениво отмечал ее - в который раз! - и плыл по течению дальше.

Он всегда старался быть и остаться лишь вежливым. Его основной жизненный принцип... Он никогда не проявлял истинной доброты. Не хотел. Иначе его бы давно замучили просьбами друзья и затоптали враги. Он вел себя абсолютно правильно. И его поведение отличалось от поступков по-настоящему отзывчивого, способного сопереживать человека, как бассейн от реки.

А непредсказуемая Марта их попросту выследила.

Никита ехал тогда с Леной в Москву с пригородного пляжа. И на Рязанском шоссе, обогнав идущую впереди машину, нарвался на гаишника. Ладно бы один штраф... Так нет, схлопотал еще дурацкую повестку на обязательное прослушивание лекции о правилах дорожного движения.

- В воскресенье еду на лекцию в Бронницы, - сообщил он Марте. - Не хочется, но придется...

Она, вероятно, впервые в жизни ему не поверила.

И когда он вместе с Леночкой вышел из здания ГАИ, то сразу увидел возле своего синего "Москвичонка" Марту. Она стояла, опираясь на выносливое крыло машины, и внимательно смотрела вперед. Лену Марта словно не заметила.

- Ну, садись, раз уж потащилась сюда на электричке! - хмыкнул Никита, открывая дверцу. - Доставлю домой!

Лена недоумевала. Она никогда не видела Марту.

- Нет, поеду назад на поезде! - с неожиданным чувством собственного достоинства отказалась Марта.

После этого и возникла спешно состряпанная идея необходимости ребенка. Марта совершала очень распространенную ошибку многих жен, почему-то уверенных, что мужья ни за что не бросят их с ребенком. Неужели они верят в мужскую порядочность и честь?! Значит, верят... Наивные...

- Я знал одного мужика, - флегматично заметил Никита, - который разошелся с женой, оставив ей на память пятерых детишек!

- Но я не собираюсь рожать пятерых! - искренне удивилась Марта.

Продолжать разговор Никита посчитал бессмысленным.

Потом начались бессонные ночи...

- Что ты без конца к ней встаешь? - злился Никита. - Ребенок должен приучаться спать в кровати.

Но Марта, не вступая в прения, молча таскала ночи напролет Наташку на руках...

- По-моему, ты счастлив, - вскользь заметила как-то Леночка.

- Откуда такое глобальное заключение? - поинтересовался Никита.

- Ты никогда не говоришь о счастье. А о нем действительно можно беседовать не больше двух минут. Счастлив - и все. Что тут обсуждать? Зато о небольшом несчастье болтают сутки напролет.

Никита усмехнулся.

- Наблюдение дельное. Но не совсем корректное. Ты не учла одного существенного момента - о подлинном, настоящем горе тоже почти никогда не говорят. Тем более сутками.

Леночка призадумалась.

- Хочешь сказать, что ты, наоборот, очень несчастлив?

- Я ничего не хочу сказать, - отказался Никита. - Это хочешь сделать ты. Только не стоит изучать и анализировать чужие беды и радости. Занятие неблагодарное. И вообще ни к чему.

- Анализировать свои собственные еще больше ни к чему, - заявила Леночка.

На этом философская дискуссия оборвалась и уже не возобновлялась. Лена была куда умнее Марты.

Сколько можно танцевать?.. Сколько угодно.

Несколько пар по-прежнему маниакально топтались на крохотном свободном пятачке.

Никита ненавидел танцы. Они казались ему откровенной демонстрацией или имитацией чувств, а их нужно всегда держать при себе, не выпуская на свободу. Влечения напоказ - нонсенс, абсурд. Словно кабинет наглядных сексуальных пособий. Никита видел в этом что-то грязное, непристойное. Другие не разделяли его мнения.

Он ждал, когда эти двое стареющих влюбленных вернутся, наконец, на свои места. Ждал и слегка опасался этой минуты. Но иногда именно риск и напряженность притягивают сильнее всего.

- Что это случилось с Лерой? - спросил он.

У Линки некрасиво исказилось лицо.

- Кит, ты действительно не понимаешь? Или прикидываешься?

- Но ты же сама недавно объявила, что я никогда не прикидываюсь! Значит, первое... Дурачина я, простофиля...

Лина посмотрела с откровенным презрением.

- Перестань... Слушать противно! Ты давно все отлично знаешь...

- Но ведь прошло столько времени... - беспомощно повторил он.

- Время? - Лина стала злой. - Время... Оно меняет нас, только если мы сами этого хотим. Да будет вам известно, господин великий прозаик! Неужели вы до сих пор не постигли столь банальную истину?!

Линка пошла вразнос. И это плохо. Сначала одна, потом другая... Сегодня ему здорово везет. Безусловно, неглупый человек должен суметь выпутаться из такой сложной ситуации, но по-настоящему умный в нее просто никогда бы не попал. До подлинной мудрости Никите далеко. Печальный вывод. Но вполне справедливый.

- Витюша, а почему ты не сфотографировался со мной? - крикнула Лина. - Я жду тебя, жду!..

И Анпилов радостно, с готовностью переместился к ним. Линка сунула Никите в руки фотоаппарат.

- Нажми на кнопочку, и вылетит птичка! Витька, я так по тебе соскучилась!

Виктор сиял. Он сегодня ничем не напоминал борца за права народа. Всему свое время. Жизнь строго делится на разные тона - фиолетовые, оранжевые и малиновые - и мешать их в одну палитру не годится. Если ты, конечно, не великий художник, вроде Никитиного отца.

Лина склонила голову к плечу Виктора. Внезапно с другой стороны появилась Валерия и прижалась щекой к другому его плечу.

- Я тоже с тобой не фотографировалась. Пусть будет птица-тройка!

Феликс сел на стул. Никита вяло щелкнул фотоаппаратом. А все-таки слава Виктора во много раз ярче и громче его, Козинской... Хотя книги Никиты лежат на всех развалах. Печатное слово звучит намного тише ораторского. Во всяком случае, сейчас.

- Вспомним Ницше, - предложила Валерия, тоже усаживаясь на свое место. - Приходится с ним согласиться. Совершенно неясно, почему, чтобы шокировать публику, люди что-то о себе выдумывают. Ведь для потрясения читателей достаточно просто рассказать о себе какую-нибудь правду! Великие прозаики этой точки зрения не придерживаются?

- Лерочка, - осторожно начал Феликс.

Она положила себе в рот оливку. Видимо, они танцевали мало. Надо было дольше, еще и еще... Вообще до ухода Никиты из ресторана.

- И ты тоже мог бы внести в общество настоящее смятение, - холодно, не обращая внимания на Самойлова, продолжала Валерия. - Если решишься рассказать о себе всю подноготную!

Тоже дрянь! Что она имела в виду?!

Валерия безмятежно, с наслаждением, вызывающе захрустела огурцом. Она могла иметь в виду слишком многое... Потому что немало знала о жизни Никиты.

Леночку ему уступил Павел Кирьянов. Он ухаживал за ней или она за ним тогда бегала, недавно пришедший в редакцию Никита так и не разобрался. Да и зачем ему было глубоко вникать в суть проблемы?

Ее гораздо раньше, быстрее и тоньше всех постиг Павел.

В тот памятный вечер они сидели втроем в его комнате - Паша, Толя Абрамов и Никита. Павел задумчиво набрасывал для нового номера смешных человечков. Он хорошо рисовал, часто оформлял юмористические страницы журнала и любил это занятие, хотя работал заведующим международным отделом.

Толя ведал отделом коммунистического воспитания. Были тогда и такие... Это теперь речь в основном ведется о сексуальном. И в данном вопросе все давно преуспели.

- А я смотрю, ты Ленкой интересуешься, - неожиданно спокойно спросил Павел и закурил.

Никита покраснел. Толя предостерегающе взглянул на приятеля.

- Паша...

Павел равнодушно махнул рукой.

- Не бойся, молодого кадра не обижу! Ты у нас прямо в роли наседки, тотчас бросающейся спасать от беды желторотых цыплят! И как ты только такой уродился? А главное, как уцелел, как выжил среди всех нас - людей холодных и практичных?

Павел не был ни холодным, ни практичным, но всегда считал себя ниже других.

- Вот мой младший брат... - часто повторял он. - Дима умер несколько лет назад... Он был действительно человек... А я что? Самый заурядный тип...

Толя улыбнулся. Сравнение с наседкой ему явно понравилось.

- Я как раз хочу помочь устроить судьбу этого молодого человека, - продолжал объяснять Павел. - Вижу - мается, мечется... А мне Елена ни к чему. Она девушка молодая, красивая... У меня семья...

- У меня тоже, - вставил Никита.

- У тебя нет детей, - уточнил Павел. - Значит, уже легче. В общем, давай сделаем так: завтра придумаем какой-нибудь повод для сборища в редакции. Бонах разрешит. Соберемся в тесном кругу. И ты уж тогда, юноша, рот не разевай. Хватай Ленку в охапку - и деру! Я помогу. И Анатолий тоже. Да?

Павел с ухмылкой взглянул на Абрамова. Тот серьезно кивнул.

- Личная жизнь - это святое! - с удовольствием разглагольствовал Кирьянов. - А жена у тебя, начинающий писатель, дура дурой! Ты уж прости за откровенность.

- Паша... - снова предостерегающе пробормотал Анатолий.

- Еще два слова! Да он и сам давно в курсе ее умственных достоинств! Их не скроешь! - Павел фыркнул. - Тут звонит она тебе, Кит, на днях... Тебя не было. Куда-то брать материал отправился. Я чисто случайно взял трубку в твоей комнате.

Эта случайность звалась Леночкой, сидевшей по соседству с комнатой Никиты.

- Да, так вот... И твоя мартышка вдруг начинает мне рассказывать о твоей гениальности и о том, что ее единственное предназначение и смысл всей жизни - служить и прислуживать тебе верой и правдой.

Никита стиснул зубы. Толя вновь бросил на Павла укоризненный взгляд.

- Не психуй, Кит, ты здесь ни при чем. У баб часто дурные головы. По счастью, не у всех. Иначе нам пришлось бы дружными рядами, одному за другим, вешаться или стреляться. Я хотел ей сказать, что, на мой взгляд, единственное и главное предназначение женщины на этой Земле - рожать детей, но вовремя передумал. Иначе спровоцировал бы новую, никому не нужную дискуссию. Точнее, ее следующий монолог. Прости за нечаянную правду.

- Ерунда! Извиняться не за что, - пробурчал Никита. - А Лена... Она просто очень похожа на одну мою знакомую...

Павел пристально осмотрел его.

Вечером Никита устроил Марте жуткий скандал. Орал, что нечего вообще звонить ему на работу, а уж если все-таки позвонила, ограничивайся примитивным вопросом, на месте муж или нет. Глупости о своих жизненных задачах нести не обязательно.

Марта вытаращила изумленные глаза. Она даже не слишком обиделась.

- Разве я сказала что-нибудь плохое?

Ничего объяснить ей толком было невозможно.

И вконец озверевший Никита решил - пусть будет так, как будет! Если Лена согласится на предложенную Павлом рокировку, Никита готов на все. Даже на то, чтобы оставить Марту навсегда... Почему он вообще женился на ней?..

Случайность, как и все остальное...

Он тогда расстался с Валерией. Просто и обычно. Не сказав друг другу ни слова, не заглянув еще раз повнимательнее в глаза родного человека, они тихо расползлись в разные стороны... Далекие близкие люди...

А через месяц Никита заглянул в редакцию одного журнала, где иногда печатался. Его радостно поприветствовала незнакомая девушка с пушистыми кудельками на голове.

- Здравствуйте! Подождите, пожалуйста, немного.

Никита сел, решив, что юная леди собирается сообщить ему о судьбе его последнего рассказа.

Девушка вышла и быстро вернулась, на ходу отсчитывая какие-то деньги.

- Вот, это вам, я получила за вас и расписалась.

- Простите, а это мне по какому поводу? - удивился Никита. - Разве у меня что-то опубликовано?

- Да, конечно! Вы же нам слайд приносили! Вот он, в журнале!

Никита обалдел окончательно.

- Какой еще слайд?!

- С самолетом, - объяснила кудрявая. - Посмотрите на шестнадцатой странице. Там и ваша подпись. Ведь вы же Яковлев?

- Нет, я не Яковлев! - возмутился Никита. - У меня совершенно другая фамилия. И я прозаик, а не фотограф.

- Ой! В любом случае, вы честный человек! - искренне обрадовалась девушка. - Как хорошо! А то в это самое время обещал прийти Яковлев за деньгами за слайд. Я лично с ним только по телефону общалась. Я здесь недавно.

И она несколько раз еще повторила:

- Ой, как хорошо, что вы оказались честным человеком!

Так он познакомился с Мартой.

От тоски и одиночества начал стал ухаживать за кудрявой, через месяц-полтора от нечего делать положил к себе в постель... Все-таки развлечение. Марта не сильно сопротивлялась, особенно после того, как ее просветили или она сама разузнала, что Козин - будущее русской литературы. Потом, поддерживая свое реноме честного человека, женился, дурень... Зачем ему все это было нужно?.. Только разве мы всегда делаем именно то, что необходимо?.. Скорее, как раз наоборот...

Паша давно прозвал Марту "апеэновской" девочкой.

- Там, только там ей надо работать! - уверял он во всеуслышание. - Она просто создана для них! А у нас она пропадет ни за что! Жалко девку! Отличный кадр!

Мартины туалеты были предметом разговоров все редакции с легкой руки Паши.

- Вы спрашиваете, что нам мешает работать с полной отдачей? - нервно прогремел он однажды на очередной летучке. - И я отвечу вам сегодня со всей ответственностью: работать на всю катушку нам мешают Мартины мифические одежды и эти крамольные провокационные разрезы на юбках которые мелькают повсюду, в какой отдел ни войдешь! Из-за этих разрезов, дорогие коллеги и товарищи по несчастью, нельзя не только работать, а даже элементарно сосредоточиться! Едва задумаешься, а она вплывает в комнату с очередными гранками! - Павел гневно указал подбородком в Мартину сторону. - И на ней ну почти ничего нет! Так, одни оборочки! А я над проблемной статьей думаю, у меня солидный автор сидит, доктор наук из университета! Так его прямо на месте чуть родимчик не хватил! Ну, скажите мне, скажите, может кто-нибудь после таких видений решать проблемы научной работы в вузах?!

Таких видений, конечно, никто вынести не мог.

В кабинете главного редактор стоял сдавленный стон. Толя Абрамов всхлипнул басом и быстро отвернулся. Никита, сделав неподвижное лицо, медленно сползал со стула, изредка как-то странно, словно эпилептик, передергиваясь всем телом. Откровенно засмеялся только Бонах и посмотрел на Марту. Она сделала обиженную физиономию.

Павел стремительно повернулся к Марте.

- Я понимаю, мода, конечно, решающий фактор! - продолжал он в актерском экстазе. - Но я возражаю! И не я один! За моей спиной коллектив! Одеться тебе нужно, мартышка!

Марта не оделась. Наоборот, она вызывающе переделала свое любимое голубое платье в горошек и ходила из комнаты в комнату с непреклонным лицом. Ее вид говорил о твердой решимости вести борьбу до конца и ни за что не сдаваться.

Бонах при встречах с ней отворачивался, чтобы не засмеяться. Павел, завидев соблазнительницу, вздыхал и говорил:

- Берлинская стена! Если сегодня опять ко мне с очередным письмом или вопросом зайдешь - пеняй на себя! Напишу Бонаху докладную о нарушении элементарных человеческих условий труда! Пускай создадут условия!

Марта гордо проходила мимо и взглядом Пашу не дарила. Она была выше этого.

Бесконечную неподдельную радость вызвала у Павла маленькая заметушка в газете о новом направлении в моде. Он носился с ней по всей редакции и просил каждого:

- Читай, читай немедленно! Эх! Вот где наше счастье!

- И в чем же оно? - поинтересовался Толя, не глядя в текст.

- Мода становится строгой, понимаешь? Стро-о-гой! Строгими и серьезными они все теперь у нас будут, Толя!

А Леночка действительно оказалась очень похожа на Валерию. Никита даже иногда боялся назвать ее Лерой. Но, кажется, ни разу не ошибся. Хотя, оговорись он ненароком, Лена бы и глазом не моргнула, сделав вид, что не услышала. Точно такая же невозмутимая, как Валерия...

Но сегодня с Леркой что-то явно случилось... Она вышла за границы своего привычного состояния.

Никита вдруг заметил, как Валерия нервно непроизвольно сжимает пальцы левой руки, свободной от вилки. И, не замечая своего напряжения, не пытается его скрыть.

- Ты, я слышала, выпустил здесь книжечку Мишеньки Топлера, - язвительно усмехнулась Лера.

- Не я, а издательство! - накалился Никита. - У меня нет своей полиграфической базы!

- Ну, конечно, базы у тебя нет, - мило кивнула Валерия. - Но помог ему с издательством именно ты. И как раз в том же издательстве печатают тебя, однако не всегда хватает денег. Поэтому Миша пообещал тебе за содействие оплатить издание твоей книги! Между прочим, приличный тираж...

- А что в этом особенного? - осторожно вмешался Феликс. - Лерочка, сейчас все ищут спонсоров. Это нормально.

Лина смотрела больными грустными глазами.

- Да, нормально, поэтому ты, дорогой Фел, и отыскал в Германии нашего Мишечку. А потом свел его с Никитой. Ты - крупный банкир, и Мишка тоже. Близко общаетесь по своим темным денежным мешочным делам.

Валерия явно пошла вразнос.

- И не брезгуете даже бандитами и преступниками. А что в этом особенного, правда, Феликс? Главное, чтобы у ворюги оказалось денег побольше.

Повисла ошеломленная тишина.

Миша Топлер, их бывший сокурсник уехал за рубеж давным-давно. Сколотил огромный капитал. Получил пятнадцать лет за убийство и махинации. Отсидел восемь и вышел на свободу, сохранив всю ту же наглость победителя и апломб завоевателя жизни, которыми отличался и в России... Он держался отлично и не терялся ни при каких обстоятельствах. Именно с ним не раз встречался в Германии Феликс, а потом дал адрес Миши Никите...

- Зачем Топлеру книга на его малой и нищей родине? Писатель! Горазд только языком трепать да деньги зарабатывать! Ныне великие ценности! - продолжала издеваться Валерия. - А ты, Козин, готов продаться кому угодно, лишь бы вышла еще одна книжечка, лишь бы появилась новая хвалебная рецензия!..

- Но писатель не может без этого жить! Опять норма жизни, - логично и спокойно возразил Феликс. - Представь себе балерину, танцующую без зрителей, или музей, куда никогда никто не приходит... Абсурд!

- Абсурд, ты прав. Особенно пустой музей, - согласилась Валерия и увлеченно занялась салатом.

Никита искоса наблюдал, как она ест. Люди обычно стесняются, когда на них смотрят в такие моменты. Далеко не все умеют ловко и красиво расправляться с макаронами и котлетами. Валерия делала это безупречно. И прекрасно знала об этом. Она предоставила Никите полную возможность налюбоваться ею, незаметно, краешком глаза отслеживая ситуацию. Никита это заметил и усмехнулся, ожидая продолжения.

Значит, Валерия не простила его. Как и следовало ожидать... Хотя на самом деле он не ждал этого. Думал - прошло чересчур много времени... И все давно миновало и скрылось в череде зим и весен, поэтому не о чем вспоминать и говорить. Оказалось - очень даже есть о чем.

Она тогда попросила Никиту помочь ей с первой книгой... Кто знает, как сложилась бы творческая Лерина судьба, если бы та книга появилась... Он отказался наотрез. Протащить Леркины слабые повести сквозь редакторские кордоны было трудно и проблематично. Кроме того, не хотелось светиться. Он вообще не любил помогать другим. Поскольку "не делай добра - не увидишь зла". И это, увы, правда, Выверенная жизнью.

Однажды он пробил одного начинающего автора. Просто так. Понравились рассказы. Через некоторое время обратился к маститому уже прозаику, важно выступающему со сцены ЦДЛ... И "умылся"... Ему отказали так, что больше никогда не позвонишь ни с какими просьбами. И даже просто номер не наберешь. Все нитки перерезаны.

Но память - штука опасная и порой даже страшная. Именно поэтому склероз - любимая и выгодная болезнь всех поколений. "Ах, вы помните, дорогой как мы с вами..." "Нет, любимая, я ничего не помню, забыл... Провалы в памяти. Надо учить стихи..." Очень удобное и бесхлопотное оправдание.

В редакции у Марты служила старенькая уборщица, которая никак не могла справиться с некоторыми новыми, непривычными и незнакомыми для нее словами.

- Как это называется? Склероз? - не раз она спрашивала журналистов, указывая на технику.

- Ксерокс! - сначала со смехом, а потом с досадой отвечали сотрудники.

Через день все повторялось почти дословно. Все-таки это действительно называлось склероз.

Валерия - высокая, красивая, пышная, статная, длинноногая... Чего же ей не хватает для счастья?! - подумал Никита. Может быть, мужчины?

- Как ты считаешь, Лерочка, Д.Артаньян - это имя или фамилия? - поинтересовался он. - По идее фамилия. Родовая, аристократическая - де Артаньян. Но, с другой стороны, Атос, Портос и Арамис - явно имена. И если это фамилия, то почему его все называют только д.Артаньяном, а имя вообще отсутствует? А если это имя, то оно звучит очень странно рядом с тремя другими. Вот загадочный вопрос!

Феликс задумчиво улыбнулся. Линка фыркнула. Лера на минуту перестала красиво, показательно демонстративно жевать. Дрянь... Вся напоказ...

- Больше ничего оригинального не придумал?

- Пока нет, - признался Никита. - Придумаю - скажу.

- Ну, это уж обязательно, - проворчала Лера, возвращаясь к своему салату. - Выдумывать - твоя профессия... Так что тебе и карты в руки.

Никита посмотрел на Феликса и вдруг понял то, что отчаянно не хотел, не разрешал себе никогда понимать - всю жизнь он любил эту меланхоличную Валерию, не пускающую в свою душу, не подпускающую никого к себе слишком близко. И она, эта странная флегма, тоже любила только его одного. И все ее романы, мужья и даже Феликс - это просто так, оттого, что природа не терпит пустоты, что любая пустота женской натуре противна и нетерпима. Да и кто спокойно переносит свободное кресло в первом ряду зрительного зала? Это место каждому тотчас хочется занять...

А Лина?! Да, как же Лина?..

Ему пятьдесят, а он окончательно запутался. Какая может быть вторая жизнь?! С одной бы разобраться... Но не поздно ли затевать всякие выяснения отношений и разборки с бабами и с самим собой, что бывают пострашнее мафиозных?.. Уже все давно сказано, и не сказано ничего. Все давно сделано, и ничего нет... Пустота... Больше двадцати книг... Дочка Наташка... Жена Марта... Любящие его женщины... Ну и что?.. Все пустое... Напишет он еще пять, десять, пятнадцать книг... Ну и что?! Абсолютно ничего не изменится. Ни вокруг, ни в нем самом. Только прибавятся пестрые корешки и обложки на книжных полках. Издательства снова купят его сроком на пять лет, в течение которых они имеют право делать с его книгами, что заблагорассудится. Теперь все покупается и продается. И все живут по закону купли-продажи. Вам что угодно?.. Мы постараемся вам угодить... Вы покупаете или продаете?.. Эти господа-угодники ныне повсюду...

Он встретил Леру случайно на Пречистенке. Валерия по обыкновению не видела никого и ничего вокруг. И Никите пришлось бежать за ней и орать ее имя, привлекая внимательные взгляды и собирая ухмылки прохожих. Валерия, наконец, оглянулась и остановилась.

- Ты куда? - спросил он.

- К Лине, - улыбнулась Лерка. - Вы ведь живете с ней рядом.

А почему не ко мне? - неожиданно подумал Никита. И предложил:

- Может, зайдешь? Тебя там ждут очень неотложные дела? Или Линка обойдется?

Валерия пожала плечами.

- Да нет, ничего особенного... Просто собирались посидеть, поболтать...

- Тогда посидишь у меня, - решил проблему Никита. - Подруге позвонишь.

Как же он мог в то время потерять ее, отпустить, забыть о ней?!. А ведь мог, запросто, легко и спокойно... Почему настоящее понимание событий приходит к тебе только через несколько лет, иногда тогда, когда уже ничего не исправишь и не спасешь?.. Жизнь проходит... Или уже прошла. Никто не знает, сколько ему еще отпущено дней жизни, сколько еще ему осталось... И не нужно этого знать. Но ему надо торопиться. Или тоже уже поздно?.. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца...

Не надо было приходить...

Витюшка Анпилов обнимался с друзьями. Пели теперь о надежде, которая наш компас земной и вдобавок добрейшая дама.

С прошлым общаться запросто опасно и не стоит. Оно может кроваво вцепиться в тебя жесткими когтями и, насмехаясь, издевательски разодрать рану до мучительной нестерпимой боли.

Зачем ему Марта?!

Лерка смотрела мимо него, куда-то в стену, и улыбалась Анпилову. Лерка ненавидела великого, громкого, именитого писателя Козина, известного всей России. Ей было за что его ненавидеть.

Лера обладала редким, удивительным характером. Однажды она принесла в журнал Бонаха рассказ. Его уже набрали, но в ЦК комсомола, где читали все публикующиеся произведения, вычеркнули одну фразу. Только одну... И Лера сняла свой рассказ с полосы.

Сам Бонах уговаривал ее смириться и поступиться одной фразой ради первой публикации в известном журнале союзного значения. Лера на уступку не пошла. Она заявила, что ей важно даже одно ее слово.

Павел и Толя ею восхитились.

- Свободный человек, - сказал о ней Павел.

Идиотка, подумал Никита и навсегда признал ее независимость и победу над всеми и над ним, прежде всего.

Феликс снова наклонился к Валерии и что-то нашептывал, ворковал, ворожил... Лина пересела на другой конец стола и присоединилась к дружно орущему, неплохо спевшемуся за вечер хору. Кто бы мог подумать, что на журфаке обучалось такое количество музыкально одаренных писак?.. Даже странно, что здесь из их творческих рядов не выдвинулись, по примеру физфака, Никитины. Зато прорезался Никита...

- Мне пора, - сказал он и встал.

Феликс мягко улыбнулся и помахал рукой.

- Созвонимся...

Валерия не повернула головы. Линка слишком увлеклась пением...

Никита вышел на холодный бульвар. Куртка еще бережно хранила остатки ресторанного тепла. Июньский дождь мрачно думал, стоит ли начинаться. Фонари с высоты своего роста обливали асфальт презрительным размытым светом. ИТАР-ТАСС сиял всеми окнами. Прохожие торопились домой, поеживаясь от пакостного московского лета. Все, как обычно...

У Арбата Никиту проводили задумчивыми взглядами две миленькие проституточки. В принципе и он им, и они ему абсолютно по фигу... Как все окружающие друг другу. Безразличие - норма жизни...

- Эй, мужик, прикурить не найдется? - окликнул Никиту полупьяный господин средних лет.

- Не курю, - прохладно отозвался Никита.

- Ну и дурак! - заметил джентльмен.

По всей видимости, он был абсолютно прав...

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

284524  2008-11-01 23:58:21 Борис Тропин - Не хочу и лень быть злым и вредным, тем более что рассказы ИЛ, ранее опубликованные в РП мне понравились, но "Неваляшка" разочаровала и даже раздосадовала. Тип создать не удалось, текст не выстроен. Автор - литератор, рука набита. Првлекательна интонация, есть немало удачных фраз, например, "Зеленые иллюзии сменили окраску, резко пожелтели, как октябрьская листва, и сгинули...", и другие. Но ни портрета, ни характера, ни четких сюжетных ходов. Беспросветные банальности о времени и нравах. Многословие, усеянное городскими штампами. Летучий молодежный трёп давно немолодых особ. Вектора нет, как сказал бы М. Задорном. А есть облегченность и неточность мысли и приблизительность её графического оформления. Ни Нагибин, ни Анпилов, призванные спасти ситуацию, увы, так и не справились с возложенной на них задачей. Кто там с кем трахнулся, кто чего подцепил, да какая разница, если персонажи бесплотны как тени! Облегчёнка! И ругать особо не за что, и читать - время терять!

Copyright (c) "Русский переплет"