|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
" Константин Леонтьев в Оптиной Пустыни "
Оригинальность Константина Леонтьева, возможно состоит не в концепции его мышления, коим он выразил апофеоз русского консерватизма и реакционерства, а в особенности его лица.
Все в нем было особенным, выразительным, без тени лукавства " прекрасный русский человек, с чистой душою " , как выразился о нем Розанов. Конечно, Леонтьев " прекрасный человек " не в смысле идеализированного героя. Розанов, уловивший саму суть Константина Николаевича скорее имел ввиду исторический образ мыслителя.
Душа и ум Леонтьева на протяжении всей его жизни боролись с собственными противоречиями, пройдя духовный путь становления от " утонченного разврата " через религиозную экзальтацию до искреннего монашеского смирения.
Нас, собственно интересует не " доктор и поэт " Леонтьев, не дипломат и цензор Константин Николаевич, а послушник Константин и о. Климент (под таким именем Леонтьев принял монашеский постриг).
Век Константина Николаевича не был сопереживаем его идеям, умер он в литературной безвестности, не сумев создать свою школу мысли и обзавестись преданными учениками. Бердяев правильно писал, что только люди следующего поколения смогли понять и оценить идеи Леонтьева.
Но Леонтьев послушник и затем монах встретил на своем пути людей искренне поддержавших его в трудную минуту религиозных исканий и оказавших ему неоценимую услугу на смиренном поприще. О таких духовных учителях, коих имел Леонтьев, можно только мечтать, стоит сказать, что почти все они канонизированы Русской Православной Церковью в ХХ веке. Среди них отцы Иероним и Макарий Афонские и самый знаменитый из трех великих оптинских старцев иеромонах Амвросий.
Почему-то эстетство Леонтьева большинством его биографов и комментаторов ставится ему в упрек. Но, кто сказал, что быть эстетом плохо, что воспринимать мир сквозь эстетическую призму плохо? Да, эстетизм способен утрировать вещи, но какая другая форма восприятия может уберечься от подобного " соблазна "?
Леонтьев, этот проповедник благодушного деспотизма, конечно же был барин, эстетизм свой он постоянно применял на практике, поскольку органически не мог терпеть тех сторон жизни, где сквозило пошлостью вкусов, серой обывательщиной, и убогостью (стоит сказать, Константин Николаевич, поучал нищих на паперти " достойно " принимать милостыню). Эстетство не было надумано Леонтьевым, как способ существования, а естественным образом сливалось с его натурой, глубоко корнями уходивший в милый ему феодализм нравов. Вероятно, в том числе и в этой черте его характера следует искать точку расхождения с Достоевским. Герои Достоевского, проживающие в " плохо мебелированных комнатах " , а то и в обыкновенных трущобах, люди низшего сословия вызывали " тошнотворный рефлекс " у Константина Николаевича, любившего красиво сервированный стол, дорогой табак и очаровательных женщин.
То есть, следует сказать, Константин Николаевич в сущности своей был эстет, эстетизм свой берег и был в нем искренен и счастлив.
Свой эстетизм, он даже будучи монахом не воспринимал как искушение и пытался избавиться от него (насколько это возможно) как трезвый человек, отдающий себе отчет о несовместимости монашеского звания и стремления к образной красоте, ибо монах обязан отсечь всякое своеволие, в котором и кроется честолюбивая нота эстетизма.
Ю. П. Иваск, человек давший наиболее полную биографию Леонтьева и довольно целостную интерпретацию его жизни и творчества, в отличие от В. Розанова считал всю монашескую эпопею Леонтьева чем-то неискренним, порой с грубым сарказмом комментируя факты его биографии.
Иваск пишет: " Допустим грубую, оскорбительную догадку, необходимую однако, для приближения к правде. Леонтьеву - Нарциссу и Алкивиаду - хотелось спасти душу, ибо к сожалению, плоть спасти нельзя, то есть не умереть в земной жизни; и вот он решил обеспечить себе место в Царствие Небесном, хотя ему еще очень хотелось пожить в несовершенном земном царстве... Но всякие такие расчеты были чужды Леонтьеву... Леонтьев стал монахом не по расчету но и не по призванию. Религия, - заключает Иваск - была служанкой эстетики " , у Леонтьева.
Иваск считает, что отношения о. Амвросия и Константина Николаевича не были особенно доверительными и оптинский старец не выделял Леонтьева из числа других своих духовных чад, а потому, возможно и " проморгал " причины, приведшие Константина Николаевича в монастырь, но почему-то любил его и понимал.
Вопрос отношения Константина Николаевича и о. Амвросия - принципиальный. Только ответив на него мы сможем сказать, кем был Леонтьев в Церкви. Только узнав насколько искренним был Константин Николаевич с о. Амвросием в беседах, насколько полно открывал душу своему духовнику, мы сможем сделать вывод о духе православия, коим был преисполнен Леонтьев во время пребывания в Оптиной Пустыни.
Но сначала немного о собственно эстетизме Леонтьева. В чем же он заключался?
Леонтьев, как уже упоминалось, для своих современников был апофеозом консерватизма и реакционерства. Не тем апофеозом, где начинается жестокий безнравственный деспотизм мракобесов Стурдзы, Вигеля и Бурачка (приятелей Гоголя), а если можно так выразиться, " апофеозом разумного консерватизма " , способного приносить плоды. Его позиция была где-то между Катковым и Победоносцевым (первого он считал весьма деловым и деятельным, но недостаточно реакционным, второго образно называл " морозом " , который только останавливает процесс гниения, но совершенно ни на что больше не способен. Главные социальные враги Леонтьева - либерализм, демократия, прогресс. Его собственное мировоззрение стояло на трех китах - принципах: вера, иерархичность, почвенность.
В своем блестящем социальном анализе, изложенном в " Византизме и Славянстве " , Леонтьев развивает идею " триединого процесса " , т. е. процесса возникновения, развития и гибели государственного образования. Это периоды:
Отвергая всякий формализм Константин Николаевич утверждает деспотизм государственной идеи, как центростремительную силу, не дающий " материи разбегаться " . Для Леонтьева: " Между эгалитарно-либеральным поступательным движением и идеей развития нет ничего логически родственного, даже более: эгалитарно-либеральный процесс есть антитеза процессу развития. При последнем внутренняя идея держит крепко общественный материал в своих организующих, деспотических объятиях и ограничивает его разбегающиеся, расторгающие стремления. Прогресс же, борющийся против всякого деспотизма - сословия, цехов, монастырей, даже богатства и т. п., есть не что иное, как процесс разложения, процесс того вторичного упрощения целого, и смешения составных частей, процесс сглаживания морфологических очертаний, процесс уничтожения тех особенностей, которые были органически (т. е. деспотически) свойственны общественному телу. "
Леонтьев поражает своей диалектичностью, указывая на противоречивость понятия свободы, которая есть главный критерий демократического устройства государства. Понятие прогресса, как позитивного движения он трактует как упрочнение стабильности.
Западные буржуа для Константина Николаевича, есть опасный признак " гниения " , внутреннего разложения и нарoждающийся капитализм упраздняющий сословия выступает в роли детонатора центробежных сил. В оценке буржуа Константин Николаевич солидаризируется с Александром Ивановичем Герценым, который, также, выступал против обезличенного типа европейского буржуа.
Исследуя исторический опыт государственных образований, Леонтьев определяет и срок их существования: 1000 - 1200 лет. Из полученных данных видно, что Россия XIX века доживает свой последний срок, и единственный метод притормозить " процесс гниения " , это заморозка государственной формы, предание ей черт любимого Леонтьевым Византизма, а также беспощадная война с проявлениями либерального толка. И Леонтьев объявляет войну всему мировому либерализму, публикуя одну за другой статьи посвященные этому вопросу ( " Средний европеец как идеал всемирного разрушения ", " Чем и как либерализм наш вреден ? " и т. д.).
Эстетизм в модели развития Константина Николаевича выступает в роли художественно-философского принципа охранения идеалов монархической государственности, ортодоксального православия и самобытной национальной культуры.
Сохранение патриархальных основ общества (по сути феодальных) - вот реакция Леонтьева.
Ревность его к самобытности народов доходила порой до крайних пределов, а ненависть к малейшим проявлениям либерализма до критики социальной политики Александра II (что для Леонтьева само по себе противоречиво).
Леонтьев находившийся в самой гуще геополитических изменений, социальных волнений, живо реагировал на происходящие события меткими и прозорливыми откликами в газетной и журнальной прессе. Блестящую картину политической ситуации, в которой находился Константин Николаевич во время балканского конфликта и его позицию по данному вопросу, читатель найдет в замечательной номографии В. И. Косика " Константин Леонтьев; размышления на славянскую тему ".
Таким образом мы видим Константина Николаевича мыслителем- государствоведом, предложившем свою теорию " спасению России " (Европа по представлению Леонтьева уже исчерпала сама себя в полной мере и находится в состоянии медленной гибели).
В последние годы жизни, находясь под некоторым влиянием Владимира Соловьева, у Леонтьева появилась тенденция к сближению с католичеством. Дело Соловьева Леонтьев полагал очень важным в смысле противостояния, набиравшему политический вес пресловутому либерализму. Следует заметить, Леонтьев мало разбирался во внутренней стороне жизни русского народа, по большому счету любил в нем только лишь сохранившиеся феодальные устои быта и этническую оригинальность, и в своем теоретическом мировоззрении смотрел на народонаселение как на " строительный материал " , необходимый ему для достижения поставленных целей.
Но вернемся к жизни Леонтьева в Оптиной Пустыни. Как мы увидели Константин Николаевич довел свой эстетизм до теоретического обоснования, патриархальная система государства (деспотизм внутренней идеи) была центром его мировоззрения, однако он далеко не идеализировал значение красоты, он видел в ней вечную стихию борьбы, пламенный порыв, героическое начало. Леонтьев признавался, что любит старую Россию, Россию помещиков-самодуров, попов и монахов, Россию царя с ее " добродушным деспотизмом ".
Итак: Леонтьев - эстет, философ, социолог, публицист и писатель, лекарь и дипломат, цензор и помещик, барин и монах. Николай Алексеевич Бердяев писал, что Леонтьев и не стал подлинным монахом, но все равно поразительным остается его духовный путь, его поворот на 180 градусов. Трудно узнать в двадцатилетнем Леонтьеве, самолюбивом и самоуверенном молодом человеке отца Климента, и данной метаморфозе Константин Николаевич прежде всего был обязан Афонским и Оптинским монахам.
Старец оптинский Амвросий, как уже говорилось выше любил и понимал Константина Николаевича.
Повторимся, только через взаимоотношения Леонтьева и о. Амвросия можно приблизиться к пониманию вопроса; кем был Леонтьев в Церкви?
Во-первых учитывая мировоззрение Константина Николаевича, его неприязнь ко всякого рода сделкам с совестью и лукавству, можно предположить, что Леонтьев относился к о. Амвросию, как к ОТЦУ, феодально-патриархальном смысле. А так как он (Леонтьев) не мог органически преодолеть веру в чистоту патриархата, то был предельно искренен в общении с о. Амвросием и открывал ему всю свою душу, все свои заветные тайны и помыслы, т. к. не смел что-либо утаить (тем более солгать) от ОТЦА-Амвросия.
Следовательно, если открывал, то сам был везде в Церкви - искренним .
При этом следует заметить, что никакой аналогии с фрейдистским толкованием термина - отец, автор не допускает, ибо представьте Вы, читатель что вся духовная революция нашего героя сводилась бы к системе психологических комплексов.
Леонтьевская любовь к о. Амвросию, уважение к нему и строгое послушание (Константин Николаевич например, последние два года ни одного действия или решения не предпринимал без благословения старца) проходила через призму трезвой оценки личности Амвросия. Так он не считал его незаменимым, полагаясь на промысел божий. После кончины старца, получив это известие, Константин Николаевич признавался, что ожидал смерти Амвросия " со дня на день " , в течение всего пребывания в Пустыни, ибо физическое состояние старца не внушало надежд на еще более долгое жительствование (старец умер 79 лет от роду).
Эту " трезвую " оценку личности о. Амвросия Леонтьевым, позволял сделать аналитический ум последнего.
В свою очередь понимая, сколько мучений стоило Леонтьеву послушание, наблюдая в нем твердую решимость следовать избранному пути и мудрый Амвросий " благоволил " Константину Николаевичу.
Не выделить Леонтьева из числа духовных чад было невозможно, также, как не заметить масштабы личностей приезжавших к Амвросию Достоевского, Толстого, Лескова.
Сам факт присутствия в Оптиной довольно крупного писателя и государственного чиновника, арендовавшего для себя у монастыря двухэтажный дом-особняк (который сами иноки прозвали " консульский домик " ), не мог не выделить Леонтьева из среды " духовных чад " , ибо обращение отставных консулов было делом довольно не частым.
Леонтьев жил на Афоне, в том числе в качестве послушника, и духовными отцами его были великие старцы Иероним и Макарий, с которыми у философа сложились трогательно-чувственные отношения.
Кстати, Леонтьев на Афоне - особая тема для разговора, могущая послужить самостоятельным исследованиям.
Константин Николаевич в свой " дипломатический " период жизни несколько раз уходил на Афон в Пантелеймоновский монастырь, последний раз он там прожил почти год, надев подрясник послушника и не понаслышке знал о тяготах жизни в знаменитом монастыре и впоследствии имел возможность сравнить жительствование афонских монахов с русскими. Подобное сравнение прозвучавшее из уст Константина Николаевича, говорило не в пользу российского монашества, которое Леонтьев находил " грубым и серым " (старец оптинский Варсонофий позднее, в своих беседах указывал на то же обстоятельство, хотя и в более категоричной форме: " Современные монахи стремятся во всем исполнять свою волю..., монашество уклонилось от своего пути ").
" Серость " монашества Леонтьев предлагал " разбавить " большим числом выходцев из высших, более образованных сословий, к чему он и сам приложил руку.
Афонских старцев о. Макария и о. Иеронима Леонтьев очень почитал и любил, и находил их " сильнее " даже знаменитого оптинского старца Амвросия.
На св. горе Афон после случившегося с ним духовного переворота, произошедшего в Салонниках, Леонтьев просил архимандрита Макария и о. Иеронима благословить его на монашеский подвиг, но получил отказ. Старцы отговорили Леонтьева, понимая весь трагизм сложившейся ситуации и опасаясь неудовольствия дипломатических властей в Константинополе, наверняка отрицательно среагировавших бы на факт пострига чиновника их ведомства.
В совокупности причин, крупный писатель и отставной консул проходивший чин послушания в Пантелеймоновском монастыре на Афоне, имевший духовником знаменитого в России о. Иеронима, не мог не обратить на себя внимания о. Амвросия.
Старец Амвросий не требовал от Леонтьева слишком многого, разрешал ему (учитывая здоровье Константина Николаевича) сидя на стуле выслушивать всенощную в церкви, разрешал и даже благословлял литературные занятия, знал публицистику (Леонтьев ему читал), а возможно и беллетристику Константина Николаевича, разрешал ему курить (!) (Леонтьев жаловался, что без папирос совершенно не мог писать) наконец старец благословил его на постриг и именно к Леонтьеву (уже о. Клименту) были обращены слова " Скоро увидимся " незадолго до смерти самого о. Амвросия. Многое еще осталось тайной в их взаимоотношениях, но можно с уверенностью сказать - о. Амвросий понимал, любил, ценил и выделял Константина Николаевича из своих духовных сынов!
Конечно о. Амвросий " выделял " Леонтьева, не по иерархической структуре и не за превосходство Леонтьева над простыми людьми, но все в совокупности, принимая во внимание твердую решимость к монашескому подвигу (в частности и во исполнение данного когда-то в Салонниках обета), покорность и глубокую искренность намерений, старец Амвросий и обратил свою особую милость на " особо " нуждавшегося в ней Леонтьева.
Однако не только о. Амвросий поддержал Константина Николаевича на смиренном поприще, но и ученик Амвросия будующий старец Варсонофий и прежде всех о. Климент (Зедергольм).
О. Климент (Зедергольм) - сын протестантского пастора перешедший в православие и в 1863 году поступивший в Оптин монастырь.
У Леонтьева с о. Климентом сложились особенные дружеские отношения, каких никогда и не с кем из монашеской братии не было. Возможно, образованный о. Климент (филолог, окончивший Московский университет) интересовал Леонтьева как выходец из того же сословия, к которому принадлежал он сам и принявший монашеский постриг.
Их дружбу можно назвать интеллектуальной, поскольку возникающие между ними частые споры служили своеобразной эстетической отдушиной для Константина Николаевича в монастырской среде. Леонтьев порой раздражал о. Климента своими смелыми высказываниями на предмет религиозной тематики. Леонтьев, любивший литературную красоту Корана, смелую самоотверженность сектантов и фанатическую самоуверенность еретичества, едкие шутки Вольтера над религией, вызывал недоумение, а подчас и яростное сопротивление со стороны Зедергольма, считавшего " омерзительным " все что ни есть православие. Однако несмотря на явное интеллектуальное превосходство Константина Николаевича о. Климент (Зедергольм) привлекал Леонтьева своим неукоснительным следованием духу православия, глубиной веры и именно в этом смысле Леонтьев оказался в роли ученика и духовного сына о. Климента.
Следует сказать, не одни богословские споры привлекали Леонтьева к Зедергольму. О. Климент как образованный человек, не лишенный предрассудков восхищался наравне с Константином Николаевичем творчеством великих Гете, Пушкина и Гомера.
В год смерти о. Климента Леонтьев опубликовал книгу посвященную покойному другу и учителю, где с трогательной искренностью отдавал дань оптинскоиму монаху.
Как мыслитель Леонтьев принадлежит к величайшим явлениям русской культуры XIX века. Одаренный писатель ( " Балканскими рассказами " которого зачитывался даже весьма критичный в отношении чужой беллетристики Л. Н. Толстой) Леонтьев несравненно уступал Леонтьеву-философу, острый и проницательный ум которого и по сей день остается глубоко актуальным.
Тем ценней и значительней монашеский опыт Константина Николаевича, как один из значительных духовных факторов свершившихся в русской
культуре второй половины XIX века.
|
Проголосуйте за это произведение |
