|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Рассказы
18 мая
2019 года
Утро выходного дня
(рассказ)
Сегодня -- воскресенье. Выходной день.
Поэтому проснулся около восьми (ого! Шикуешь,
плесень!), сладко потянулся, быстро поднялся, умылся, позавтракал, оделся и
вышел на улицу. На скамейке у подъезда -- Марковна, соседка. Она грызёт
семечки. Она их всегда грызёт. У неё привычка такая. Ещё с детства. И каждый
зуб по форме и крепости похож на скалу Малхолланд
(есть такой голливудский фильм – «Скала Малхолланд».
С Ником Нолти и Мелани Гриффит. Фильм про бандитов. Я люблю, когда про
бандитов.
Потому что бандиты в фильмах всегда смешные). Марковна и сама как скала.
Несокрушимая и легендарная. И материться уважает. Куда до неё
американцам!
-- Привет, -- говорю я ей.
-- Здорово, -- отвечает
она.
Пошёл на рынок. Там купил кашне, расчёску и
войлочные тапочки. После рынка зашёл в пивную, где взял сто пятьдесят,
кружку
пива и разогретый беляш. По пути домой зашёл в гастроном, где купил колбасы,
фасоль в томате, банку сайры, кило макарон и поллитру,
потому что выпитого в пивнушке мне было мало и это выпитое меня только
раззадорило. Марковна всё ещё сидела на скамейке и всё ещё
грызла.
-- Чего купил-то? – спросила
она.
Я показал.
-- Тапочки почём?
Назвал цену.
-- Надо и мне купить, -- сказала она. – А то у
старых уже подмётки отваливаются. И
ещё
в них кот стал сцать. Удавить его, что
ли?
-- Не надо, -- не согласился я. – Он же
животное.
-- Да, – согласилась Марковна. – Живая душа. Грех
давить. В прошлом месяце крысу поймал. Во такую, – и она показала
разведёнными
в стороны растопыренными ладонями
какую.
- Каждый день сцыть. Сволочь. А жрёт
только мойву. А её сейчас х… (нецензурное слово. Оно ещё не раз появится в
- этом
тексте)… укупишь.
Подошёл товарищ Любавин, тоже мой сосед, этажом
ниже. Он него несло портвейном. Он уважает портвейн. Особенно «Три семёрки».
А
водку не очень. У него язва. И грыжа. Уже два
раза ушивали. Грыжу. А язву, кажется, три. Посмотришь на его живот –
это
не живот, а карта битвы при Ватерлоо. Одни рубцы. Я видел. Когда вместе с
ним в
бане мылся. (А чего я про Ватерлоо
вспомнил? Потому что у меня толчок опять засорился. А уборная по культурному
– ватер-клозет. Ватер-клозет.
Ватер-лоо. Это называется «ассоциативное мышление». Как
скала Малхолланд. Которая с
бандитами.).
-- Когда
пятьдесят рублей отдашь? – спросила его
Марковна.
Любавин тут же покраснел, извинительно приложил руки к груди, потом правой полез
за
пазуху, достал кошелёк, вытащил купюру, протянул
Марковне.
-- Вот так, -- сказала Марковна, пряча купюру в
карман. – А не напомнишь, х… (второе произнесение нецензурного слова. Всё
того
же. Которое выше. Я же обещал.)… отдадите.
-- Забыл, -- повинился
Любавин.
-- Все вы забывчивые, -- ответила Марковна. –
Всех
вас х… ( третий раз)… допросишься.
И посмотрела на меня.
-- Я отдал, – напомнил я. – На той
неделе.
-- Я помню, -- ответила
она.
-- На рынок ходил? – спросил
Любавин.
Я кивнул.
-- Почём там селёдка?
-- Не приценивался.
Он пожевал губами. Губы у него большие, пухлые и
слегка обвислые. Как у коровы из какого-то мультфильма. Кажется, нашего. Не
американского. Про любовь.
-- Хоккей смотрел вчера? – спросил
Любавин.
-- Нет, -- ответил я.
-- Да.., -- он опять задумался. – Хоккей не
смотришь, селёдку не жрёшь… Что ты за человек? Не
понимаю…
-- За собой лучше смотри, -- обиделся я. – Пониматель какой нашёлся. Сам вперёд не сдохни.
Он посмотрел на меня грустно и
доверчиво.
-- Не понимаю, – повторил он и пошёл в
подъезд.
Я вернулся в квартиру, выложил на кухонный стол
купленное в гастрономе, убрал в холодильник колбасу, фасоль и сайру,
прошёл в комнату, включил телевизор. Шла медицинская передача. Ведущая
показывала промежность (может, муляж, а может, свою собственную. А чего не
показать? Она ж ведущая! Ей всё равно – промежность или винегрет!) и
одновременно бодрым голосом объясняла её устройство. Устройство меня
заинтересовало и я досмотрел передачу до конца. Оказывается, я многого не
знал.
Но верил!
Вышел на балкон. В доме напротив, на балконе,
толстый мужик упражнялся с гирей. У него было напряжённое багровое лицо. Он
шумно дышал. Спокойно не помрёт, подумал я. Ишь, как старается. Зато не
пьёт,
сказал мне мой внутренний голос. Или пьёт? А чего ему не пить? Вон какая
шайба.
За неделю не обцелуешь.
На соседнем
балконе закашляли. Это Ахромеев Василий Степанович. Кашляет он не от
болезни. Кашель это сигнал. Означает приглашение к разговору.
-- Здорово!
-- Здорово. А мои внука знаешь как назвали («мои»
это дочь и зять)? Патриком!
-- И чего?
-- Ничего. Я им говорю: назовите по-человечески.
Васей, например. Или Петей. Какой на х…(четвёртый
раз)…Патрик!
-- А они?
Василий Степанович махнул рукой.
-- Говорят: мы, может, за границу уедем. На пэмэжэ. Насовсем, значит. А за границей петев
нету. И васев тоже. Там – патрики.
А я им говорю: кому вы там на х… (номер пять)… нужны? А они мне: а чего нам
кто-то?
Мы сами по себе. Не, ты понял?
-- Понял. У тебя ж зять инженером на «резинке»
(завод резиновомедицинских изделий) работает. Я
помню. Им сейчас вроде неплохо платят.
-- Ага.
Был
инженером. А сейчас -- в коммерческом отделе. Коммерсант (и следом – ехидной
хмыканье). Бизнесмен с гандоньей
фабрики.
-- С завода.
-- Чего?
-- «Резинка» -- завод.
Пренебрежительный взмах
рукой.
- Какая на х… (шесть)… разница. Патрики-куятрики…
У тебя выпить есть?
-- Нет, -- соврал я. (Потому что жадный. Не люблю угощать. Люблю, когда меня самого
угощают. И лучше, чтобы без отдачи. «Халява, сэр!»).
В комнате зазвонил телефон.
-- Алё.
-- Привет Это я… Придёшь? У меня тесто подошло.
Блинов напеку.
-- Не приду. Завтра – тяжёлый день. Надо
выспаться.
-- Время только десять.
-- Так и к тебе не на час!
Она не ответила, но и трубку не положила.
Странная
она, странная… Встречались уже три года, я чувствовал: ждёт, когда предложу
ей
идти за меня замуж, и это рабское и покорное ожидание меня бесит. Я не
собираюсь на ней жениться. С какой стати? Мне и одному хорошо. Отдельная
квартира, диван, холодильник, телевизор с промежностью. Мне и одному не
дует.
Только, бывает, брызгает.
И положил трубку. Ту-ту-ту-ту…
Прошёл на кухню, разогрел вчерашние голубцы, открыл бутылку, выпил,
закусил. Из голубцов брызгал сок, и был он горяч, вкусен и вообще хорош.
Поел,
вернулся в комнату, включил телевизор (шло очередное ток-шоу про задолбавшее всех и вся выборы на Украине) и под этот
телевизионный бубнёж
быстро уснул.
Мне приснился финал пионерской патриотически-военизированной игры
«Зарница».
Я – в генеральской форме, весь в галунах и аксельбантах, при орденах и
медалях,
которые тяжелы и тянут вниз. Сижу на бронетранспортёре, тревожно
всматриваясь в
предрассветную даль . Где-то рядом, в кустах рододендрона слышатся выстрелы,
взрывы и счастливый пионерских смех. Что это за высоты, спрашиваю адьютантшу, и вытягиваю руку по направлению. Адъютантша (красотка в выцветшем спортивном трико, обтягивающем совершенно аппетитные
сиськи и ляжки) преувеличенно деловито роется в картах.
Голландские, отвечает мне. Взять, приказываю
я, и тут же три огромных волкодава устремляются вперёд. Я вытираю
рукой
пот. Жарко. Хочется пива и солёных сушек. Но мы всё равно победим. А сосед
Любавин всё равно будет пить портвейн. А Марковна грызть свои гнилые
семечки. А
Ахромеев материть дочь и зятя. Который работает на гандоньем
заводе. А по телевизору будет показывать то ж.пу,
то
политику. Так что всё у нас будет хорошо. Может быть. Лишь бы телевизор не
сломался.
И за электричество надо завтра заплатить. А то отключат.
Запросто.
|
Проголосуйте за это произведение |
