Рассказы
12 ноября 2013 года

ТРИ РАССКАЗА

Ковёр-ретрО

Вообще-то, ковёр купили на пол. Но Нюся упёрлась: повесим на стену! Уж больно картинка красивая! Что-то там в лесу. То ли медведи, то ли лебеди...

- Вы совсем, что ли, очумели! - сказал Саня. - Там же ясно написано - "напольный"! А вы чего? Совсем, что ли, уже?

- Вот только тебя не спросили! - сразу же кинулась в атаку Нюся. - Тоже мне, какой правильный выискался!

- Напольный же, дура!

- Не дурей тебя-то! "Напольный"! А как обожрёшься, блевать на такую красоту будешь? "Напольный"! Сам ты напольный!

Дочь противно захихикала. Ещё одна дура растёт, подумал Саня, раздражаясь. Живу как в тылу врага, на оккупированной территории. Дай им волю - они и пиянину к потолку приколотят. Чтобы я пияниновые углы не сшибал. Поставили свою музыку у самой двери, а ему, Сане, чего теперь, по воздуху в собственной квартире летать?

Да, жизнь чего-то не заладилась. Может, она уже раньше разладилась, но до поры до времени это как-то не замечалось. А сейчас как будто прорвало - и из-за чего? Не из-за ковра же этого поганого! Саня вообще предлагал старый оставить, с собакой и деревьями вдалеке. У собаки была такая зверская морда, что её и облевать было не жалко. Но Нюся упёрлась: старьё, вытерлось всё, на помойку пора! Вот новый и купили. Лес какой-то. Птицы с клювами. Чья-то волосатая то ли морда, то ли ж... в кустах. Не ковёр, а сцена из фильма ужасов...

- Лучше бы фотообои купили, - сказал Саня примирительно. - На всю чтоб стену.

- Ага! - опять возразила Нюся (а ведь была когда-то покладистой женщиной. Во всём с ним, Саней, соглашалась. Что произошло, почему сейчас, чуть что - и сразу на дыбки?). - И чтобы ёлки во весь рост! Думай, чего говоришь-то, умник!

Дочь опять захихикала, и опять противно. Какая она была хорошенькая, когда была маленькая! Всё кашу овсяную кушала, с неё какала жидко, они с женой пугались и к доктору возили... Когда выросла? Зачем? Чтобы так вот над ним, отцом, унижающе хихикать?

- Я на этот ковёр спокойно смотреть не могу, - признался Саня. - Гадость какая! Мерзость!

- Ничего ты не понимаешь! Это же ретрО! - Нюся так и сказала, с ударением на "о". Грамотная! Три класса цэпэша! А ещё в институт по молодости хотела поступать, в педагогический! Вот таких педагогов нам сегодня только и не хватает! "РетрО"! "Накласть!"

Через полчаса после того, как ковёр был повешен, жена появилась из кухни.

- Саньк, жрать иди!

- Опять? - взвился он.

- Чего? - опешила Нюся.

- Жрать! Я, между прочим, не пёс, чтобы жрать! Я кушаю! Или уж если вам, мадам, это слово совершенно незнакомо, то ем! Но не жру!

- Да чего с тобой сегодня случилось-то? - тоже начала закипать Нюся. - То ковёр ему на стенке не понравился, то жра... есть идти его, видите ли, не так приглашают! Фон-барон какой выискался!

- Да, фон-барон! - Саня встал с дивана, упёр руки в боки. - Зато вы с дочерью какие баронессы! Совершенно!

- А нам и в рабоче-крестьянах не дует! - не осталась в долгу Нюся. - Ну, ты будешь жрать или нет?

- Нет! - рявкнул он - Жрите сами! Может, нажрётесь наконец и навеки!

Нюся потемнела глазами, неожиданно кисло сморщилась, всхлипнула и вернулась на кухню.

С чего весь этот раздрай начался, думал Саня и не находил ответа. Когда они перестали понимать друг друга? Ведь понимали же! Понимали - и вдруг что-то как будто перещёлкнуло, как будто сломался какой-то важный включатель-выключатель - и всё пошло наперкосяк. Что? Когда? Почему? И главное - зачем?

И он вдруг вспомнил! Было это прошлым летом, когда они все трое возвращались с "фазенды". Народу в автобусе было немного, Саня сел на свободное место, к окну, и сразу начал дремать, потому что наломался на грядках, но кондукторша - здоровенная разбитная деваха с железным зубом, сверкавшим (это он сразу заметил, когда они только вошли) словно надраенная бляха у служаки-старшины - орала названия остановок так громко, что какая уж тут дремота...

На "Сельхозтехнике" в автобус вошёл старичок. Даже не вошёл, а взобрался, потому что был удивительно маленького роста, и своим внешним видом напоминал этакого мультипликационного старичка-боровичка - маленький, худенький, лысенький, в смешных очёчках, но зато с великолепными пушистыми бакенбардами. Оказавшись в автобусе, он отдышался, потом достал из курточного кармана допотопный кошелёк на железной защёлке-застёжке и начал отсчитывать деньги, чтобы заплатить за билет. Отсчитывал он долго, постоянно сбивался со счёта, и кондукторша-деваха, в конце концов, не выдержала.

- Ну, скоро, что ли? - Она (это было видно по выражению её хищного лица) с самого появления старичка-боровичка начала испытывать к нему самые неприязненные чувства. - Нам, между прочим, ехать надо!

- Сейчас, сейчас... - суетливо затряс бакенбардами боровичок. - Трёх рублей не хватает... - прошептал-прошелестел он растерянно-удивлённо. - Я же всё вроде бы рассчитал - а видишь ты, какое дело...

- Ну вот! - непонятно чему обрадовалась кондукторша. - Вот так всегда! Как ездить - это мы сразу! А как уплочивать - не хватает! Ну?

- Что - "ну"? - окончательно растерялся старичок.

- Уплочивать будем или нет? - и деваха коршуном нависла над ним.

- Трёх рублей всего... - продолжил он свой наивный детский лепет (нашёл, перед кем лепетать!). - Как же так-то...

Саня поморщился, полез в карман.

- Ты чего? - сразу насторожилась Нюся.

- Три рубля...

- Ещё не хватало! - зашипела она. - За каждого платить! Какой богатей выискался! Убери сейчас же!

- Да, ладно, чего ты... - опешил он от такого её впервые проявившегося откровенного крохоборства. - Всего-то трояк! Какая сумма!

- Убери, я тебе сказала! - она вперилась ему в глаза, и Саня понял: не шутит. - Нам чего-то никто не подаёт, а ты раздухарился! Благодетель!

В нюсиных глазах он увидел самую настоящую, неподдельную даже не раздражение - ярость. Он не помнил случая, чтобы она на него ТАК смотрела. И главное, из-за чего? Из-за трёшки поганой, на которую сегодня всё равно ничего не купишь! Да что это она, в самом деле? Сдурела баба!

Он попробовал было возразить, тут же опять налетел-натолкнулся на этот яростный взгляд - и отступил: буркнул что-то примирительно-согласительное, убрал руку из кармана, отвернулся к окну...

За старика всё-таки кто-то заплатил, инцидент исчерпался, всё вроде бы разрешилось и они уже спокойно доехали до города, с пересадки - домой, а у Сани после этой отвратительно будничной автобусной сцены где-то глубоко внутри, где-то в душе опустился противным тянущим осадком какой-то мокрый песок. Он теперь старался не встречаться с женой взглядом и вообще чувствовал себя виноватым потому, что не он, а кто-то другой дал тому смешному и несчастному старичку-боровичку те смешные и несчастные три рубля...

На кухне демонстративно громко застучали посудой и ложками. Норов свой дурацкий показывают, подумал Саня. Понимают, что я рявкать не умею, вот и пользуются. А надо бы рявкнуть-то, надо! Может, даже и разбить чего. Вот, например, этот торшер дурацкий. "РетрО"...

Он подошёл к окну, уставился невидящим взглядом на улицу. На улице было пасмурно и вообще противно. Нет, не зря Толстой из семьи ушёл, подумал он, прижимаясь лбом к холодному стеклу. Достали его эти софьи андревны... Хотя у кого лучше-то? Все так живут. Кто лучше, кто хуже - а всё равно все. Ничего. Проживём как-нибудь... За пивом, что ли, сходить?

Или уж сразу за водкой?

 Плевок

Мишку Ильяшкина вчера в трамвае здорово обидели: ехал с работы домой, задремал - и тут кто-то нагло плюнул ему в ухо. Пока Мишка зенки продирал (уж очень сладко задремал!), пока башкой по сторонам вертел, плевун растворился среди пассажиров. Да и чего растворяться-то: просто отвернулся, и поди его угадай! Может, вот этот, в лыжной шапочке, что за щеку рукой держится. Или этот, с небритой рожей. Хотя нет, алкаш вряд ли. Ему, похоже, самому до себя. Да, встречаются же люди! Не люди - псы! Человек едет с работы, утомился, глаза закрыл, ему, может, приятное чего снится, может, мама родная или тёща ненаглядная - и тут на тебе, получите вам от нас со всей любезностью! Этот плевастый не в ухо - в душу ему, Мишке, плюнул. Хотя этому негодяю что в душу, что в ухо, что на пол, что в окно - всё по барабану, если слюни некуда девать и наглости выше крыши.

Весь вечер Мишка ходил задумчивый, и таким же задумчивым пришёл на следующий день на работу.

- Ты чего? - спросил его бригадир Михеев. - Заболел?

- Не, ответил Мишка глухо. - Нормально всё.

- Ну, если нормально, то и смотри орлом! - не понял бригадир. - А то ходишь тут как...

Но конкретизировать "как кто" не стал. Это у него привычка такая, присказка любимая - "а то смотрю на тебя, а ты как..." или " чего ты как....", или " смотришься ты, как...". Не любит договаривать. Может, боится чего, Может, слов не хватает. Может, сам как... Всё может быть.

Вообще, конечно, чего ему, этому Михееву! Ему-то в ухо никто пока не плюнул (пока!). Он сам кому хочешь плюнет. Хоть самому Павлу Игнатьичу, начальнику цеха, хоть бери выше - самому генеральному! Ему всё нипочём, всё по барабану! Смелый человек! Отчаянной храбрости и такой же непроходимой дурости!

Мишка проработал до обеда. Настроение не улучшилось. Выключил станок, пошёл в столовку.

- Мишаньк, ты чего? - толкнул его в бок старинный друг-приятель Саня Пахомов. - От Михеева, что ли, огрёб? Вот сука старая! И на пенсию никак не уйдёт!

- Ничего я не огрёб, - буркнул Мишка, ставя на поднос тарелки.

- А чего ж у тебя вид такой?

- Какой?

- Как будто огрёб.

- Настроение плохое, - не стал вдаваться в подробности Мишка.

- А-а-а.., - разочарованно протянул Саня - А я уж подумал - понос!

И заржал совершенно легкомысленно. Друг называется... Такой друзей - за мужское интимное место, и в музей. Там таким хохотуньчикам самое дружеское место.

В три часа, в курилке он всё-таки не выдержал, рассказал Сане про вчерашнее происшествие.

- Это кто же? - задал тот вопрос, глупее которого трудно придумать. - И за что?

Мишка пожал плечами.

- Да, дела.. - растерялся Саня. - И чего же?

- А чего? - ответил Мишка. - Ничего, чего...

- Всё равно как-то... Ни с того, ни с сего... Прям хоть в трамваях не ездий. А может, просто обознались?

Мишка опять пожал плечами: может, и обознались. Может, кому другому хотели, а тут он, Мишка, друг любезный, подвернулся. Опять всё может быть.

- Ну, конечно, обознались! - непонятно чему обрадовался Саня. - А ты тоже хорош! (Мишка непонимающе посмотрел на него). Я тебе сколько раз говорил: что ты всё время ходишь, как будто пыльным мешком ударенный! Да на тебя иной раз глядеть тошно, на твою унылую фигуру!

- А ты не смотри, - обиделся Мишка.

- А ты не обижайся! Я правду говорю! Действительно: идёшь иной раз как пришибленный, так у любого босяка на тебя руки зачешутся, чтобы пакость какую-нибудь сделать. Я тебе сколько раз говорил: голову прямо, плечи развернуть, взгляд как у голодной собаки! Чтобы все наоборот тебя боялись, от тебя шарахались! Тогда уж точно никто плевать не будет!

- Ага, - язвительно ответил Мишка. - Спасибо, что не предлагаешь на людей кидаться.

- Жизнь такая, Миша! - и Саня похлопал его по плечу. - Или ты кидаешься - или на тебя! Закон джунглей!

Саня хотя и был трепач трепачом, но сейчас, как говорится, зрил в корень: Мишка был тем ещё... как бы поточнее сказать... тютей. Или нюней. Или люлей. Натура, как пластилин. Лепи из него, что хочешь - никакого сопротивления. Хотя внешне вполне нормальный мужик. И работяга хоть куда. План выполняет, на Доске висит почётной, начальство - без претензий, и бригадские уважают. Но... Но вот стОит ему, Мишке, с чем-нибудь неприятным столкнуться - и всё, сразу поплыл, сразу растерялся! Глазами - морг-морг, губишками - шлёп, шлёп. На лбу испарина, в глазах - то ли тоска, то ли скука, то ли детский ужас. И не хочется ему уже ничего, и не пьётся, и не жрётся, и небо уже не голубое, и пышка не мягкая, и водка не сладкая. В общем, прямо на глазах начинает распадаться человек на атомы с молекулами, на слёзы с соплями. Ходит целыми днями как в воду опущенный - и, главное, из-за чего? Из-за какой-нибудь такой ерундистской ерунды, такой несерьёзнейшей мелочи, на которую нормальный мужик и внимания-то не обратит, только отмахнётся досадливо. Потому что не от чего напрягаться, не из-за чего расстраиваться! Но это другой, а не Мишка. Прямо кисейная барышня какая-то, а не передовик производства. Эх, Миша, Миша! Не клевал ещё тебя жареный петух в это самое! Не знаешь ты ещё настоящих трагедий!

Он ведь по этой причине до сих пор и неженатым ходит ( а то по какой же! Именно что по этой! Всё остальное-то у него в полном порядке. Всё живёт и шевелится! Мужики сами в бане видели: о-го-го какой аппарат! Настоящий убийца!). Потому что девку надо натиском брать, решительным и беспощадным, стремительной кавалерийской атакой, не оставляющей ей, девке, никаких шансов для отступления. Чтоб и пошевелиться не могла - а какой из Мишки кавалерист, лихой рубака? Ему если только где в обозе, да и то в самом конце, на такой же унылой, как и он сам, полудохлой кляче...

После смены он не пошёл с бригадскими, как всегда, в привокзальную пивнушку, а отправился прямиком домой. Пешком, не на трамвае. Пешком было далеко и долго. Уж никак не меньше часа, но он решил идти. Ну и что, что час? Да хоть два. Куда ему торопиться-то?

Мишка вышел на главную, тянущуюся через весь город улицу и пошёл по пешеходной дорожке. Саня бы сказал, что я струсил на трамвае-то, пришла в голову очередная мысль. Ничего я не струсил. Погода хорошая, вот и иду. И вообще ходить - полезно. По телевизору один плешивый профессор прямо так и сказал: каждый день по пять-шесть километров. Мышцы разогреваются, сердце начинает работать как часы, дыхалка прочищается, тонус поднимается. Нет, всё-таки с какой-такой стати тот козёл мне в ухо плюнул? Просто похулиганничать решил, поозоровать? Странное какое-то озорство... С какой целью-то? Да ни с какой, с какой... Просто так! От дури! Или наоборот, от слишком большого ума. Сам же читал про какого-то изобретателя, который в свободное от своих гениальных изобретений время любил на дерево забираться и там часами сидеть... А при чём тут изобретатель? У изобретателя, может и сил-то из-за напряжённого мыслительного процесса никаких не было, чтобы харкнуть как следует на всю его изобретательскую жизнь!

Выйдя к рынку, он почувствовал, что продрог, немного поколебался и свернул-таки к знакомой пивнушке. С мужиками, значит, не пошёл, а здесь - на тебе, подумал злорадно, открывая тяжёлую стальную дверь. Тихушничать начинаешь, Миша! Нехорошо! А чего нехорошего-то? Почему это надо обязательно вместе со всеми ходить? Пионер, что ли, или в армии? Может, я один хочу! Индивидуально!

В пивнушке (хотя это раньше была пивнушка, а сейчас - почти культурное заведение с цветами. Даже охранник появился, весёлый мордоворот с дубинкой.) было по-интимному сумрачно и пахло модным яблочным ароматизатором. Мишка взял сто грамм, кружку пива, беляш и отошёл к стойке у окна, где примостился сутулый мужик средних лет, с перевязанной мордой, распухшей с правой стороны. Мужик неприязненно покосился на него и чуть отодвинулся, освобождая место. Может, вот такой и плюнул, подумал Мишка. А чего? Вон какая морда. В такой морде всегда слюней навалом. Плюйся да плюйся, пока запасу хватит... Он незаметно посмотрел на соседа. Алкаш, наверно. Опустившаяся личность. Таким на всё наплевать, в прямом и переносном смысле. Ничего святого.

Он выпил соточку, присосался к пиву.

- Ты не на механическом работаешь? - услышал вдруг голос мужика.

- Там, - ответил Мишка. - А чего?

- Ничего. Вот я и думаю: физиономия вроде знакомая.

- А ты тоже у нас, что ли?

- Не, - замотал головой мужик и почему-то обрадовался. - Я сейчас на кондитерке. А тебя видел пару раз у машиностроительного, у проходных, - пояснил он, болезненно поморщился и осторожно дотронулся до скулы, чуть пониже правой щеки.

- Чего с мордой-то? - вежливо поинтересовался Мишка.

- Паротит, - сказал мужик незнакомое слово и тут же пояснил. - Свинка, если по-простому.

- Свинка? - удивился Мишка. - Она же вроде только у детишек бывает!

- Я тоже так думал. А оказывается, и у взрослых тоже. Болит, зараза! - и мужик опять поморщился.

- Думал, ерунда какая, - продолжил он. - А пятого вечером температура под сорок. Пошёл к участковому, тот к ЛОРу отправил, ЛОР посмотрел - воспаление слюнной железы.

Мишка, услышав про слюнную железу, поперхнулся, долго откашливался. Лыжная шапочка! Уж не он ли? Похож!

- Не в ту горлу попала, - со знанием дела расценил его попёрхивание мужик. - Бывает. Ты не торопись. Успеешь ещё.

- А с чего ж воспаление-то? - спросил Мишка, непроизвольно напрягаясь. ("Он - не он? Морда-то и прям бандитская. Какая ещё бандитская? Ты на свою посмотри! Нет, не он... Это так у самого крыша поедет - всех подозревать!").

- А чёрт его...Может, в трамвае продуло? - предположил мужик вроде бы совершенно спокойным голосом.

Мишка снова напрягся. (" В трамвае? Значит, в трамваях ездит? Ну-ка, ну-ка...").

- А в каком ездишь-то? - спросил вроде бы совершенно безразлично.

- В смысле? - не понял мужик.

- Ну, в каком номере?

- А-а-а! На пятёрке!

("Он! Точняк он! Морда бандитская! Вот ты мне и попался!").

- А чего? - мужик вдруг ощутил лёгкое беспокойство. Дескать, а за каким тебе, хлопец, надо знать, на каком номере? По какой причине такой интерес к номерам?

- Ты чего? - заполошился он. - Чего ты?

- А ничего, - процедил сквозь зубы Мишка. - Всё расчудесненько. А меня ты в том трамвае случайно не видел? В пятом маршруте?

- Ты чего, малый? - заклинило у сутулого. - Перепил, что ли?

- Вчера вечером ехал? - не обращая внимания на его панику, спросил Мишка напрямик, чтобы, в случае чего, не отвертелся.

- Да какой вчера! - взвизгнул мужик. - Я уже третий день на больничном! Я из дома-то никуда не выхожу, только сюда вот, освежиться, рядом живу. Чего ты?

Мишка продолжал всматриваться в него, но во взгляде уже скользило сомнение. Чёрт его знает: он - не он... Там сколько всегда народу, в трамвае-то... А этого я бы по повязке разглядел...

- Точно не ездил?

- Да чего мне теперь, креститься, что ли? - опять взвизгнул мужик. - Чего ты приканителился со своим трамваем? Нажрутся, понимаешь, а потом к людям пристают! Товарищ охранник, тут гражданин цепляется!

Мордоворот оторвался от стойки, где любезничал с буфетчицей, повернул голову на звук.

- Вы чего там, ханурики? - прогудел лениво. - Успокоить, что ли? - и демонстративно поддёрнул на поясе дубинку.

Обознался, понял Мишка. Бывает. Не надо было мне пить. И действительно, чего завёлся! На пустом же месте! Прицепился к его перевязанной морде... Морда как морда... Сними повязку, может, даже слегка и симпатичная...

Он поставил на стойку недопитую кружку и вышел на улицу. Было свежо и по-прежнему сумрачно. До дома оставалась половина пути. Мишка зябко поёжился и пошёл к трамвайной остановке...

Селёдка под шубой

У Юрки Ромашкина всё как-то не так, как положено, всё не как у нормальных людей. То ли неудачливый он, то ли невезучий, то ли с рождения такой вот " с приветом Юра!" - кто знает. Взять, например, те же встречи Нового Года. У него все прошлые годы с этими встречами всё было кувырком, всё не по-людски. Причина в том, что он, Юраша, стропальщиком на комбинате стройдеталей работает, а работа при новом хозяине сменной стала, сутки через двое. Так вот у него на тридцать первое декабря то эта самая смена попадала, то приходил со смены такой измотанный, что какой ему праздник: лишь бы щец похлебать (желательно со стопочкой) - и брык мордой в тряпки (это он сам так образно выражается "мордой в тряпки". В переводе на нормальный язык - выспаться всласть).

Зато уж на этот Новый Год у него все складывалось как никогда удачно: он, Юрка-то наш, на больничном был, потому что простыл на работе, в своих стройдеталях (чтоб их черти сжевали, эти детали, вместе с новым хозяином!). Врачи сначала даже воспаление лёгких подозревали, но прослушали внимательно весь его могучий организм, рентгеном просветили, пальчиками по нему щекотно постучали, ещё раз прослушали и вынесли, наконец, диагноз: ничего страшного, обычная острая вирусная инфекция. То есть, жить будет. Может быть. Ещё молодой потому что. Ещё до смерти не уработался. Ещё успеет, потому что дурак.

На больничный Юрок ушёл двадцать девятого декабря, и продлён он у него был аж до третьего января, поэтому к встрече этого Нового Года начал готовиться без суеты и спешки: с самого утра тридцать первого декабря сходил в лавку (так он презрительно-насмешливо магазин называет, супермаркет) и купил персонально себе целую упаковку баночного пива - шесть банок в четыре ряда, итого двадцать четыре банки, по пол-литра каждая. Пиво хорошее, "Золотая бочка" называется (это к тому, что не какое-нибудь дерьмо, а именно золотая. То есть, качественная). У него уже давно была такая мечта поэта - от души надуться этого самого баночного пива. Именно баночного, чтобы выглядеть как буржуй недорезанный, олигахер поганый, нынешний хозяин ихнего комбината, а не Юра-пролетарий со своих со стройдеталей.

- Ты чего, сдурел? - встретила его с этой упаковкой супруга Кланя, женщина решительного характера и грубоватая на слова. - Такая пропасть! Со стокова пива будешь с...ть криво! (если кто не понял: Кланя хотела сказать, что мочевая юрина струя в результате употребления такого количества этого пенного напитка будет иметь неправильную форму).

- Не бэ! - решительно возразил Юрка (он умел постоять за себя. Особенно перед Кланей, этой слаборазвитой в умственном отношении женщиной). - Для меня это не доза!

- Почки отвалются, "не доза"! - продолжала стращать его трагическими физиологическими последствиями Кланя.

- Не бэ, говорю! - повторил он, эффектным щелчком вскрывая первую банку. - Чего я, баночного пива, что ли, попить не могу! Чего я, не зарабатываю, что ли на баночное-то?

Кланя опять было раскрыла рот, опять хотела сказать что-то справедливое, дерзкое и бестолковое, но почему-то ничего не сказала, только вздохнула иронично (дескать, чего толку тебе говорить?) и пошла на кухню готовить праздничные блюда, и в их числе, обязательную селёдку под шубой. Кланя хотя и была грубоватой, а ЮркА своего всё одно любила, и поэтому время от времени баловала своего ненаглядного этим высококалорийным блюдом, которого тот мог в одиночку умять целую селёдочницу. Он вообще большой любитель вкусно пожрать, а если ещё и под стопочку, то вообще тот ещё неутомимый молотила! Только подкладывай да пустые тарелки пошустрее убирай!

Вот, значит, Кланя начала на кухне пыхтела над праздничными блюдами, а Юрка уселся в зале, чтобы культурно надуваться вожделенным "золотобочковым" и смотреть по телевизору кинофильм "Ирония судьбы, или С лёгким паром!", который крутят каждый Новый Год уже миллион лет, потому что больше крутить нечего. Посмотрев, как артиста Мягкова его верные друзья сажают в самолёт, он начал постепенно погружаться в дремоту, и погрузился бы совершенно и окончательно, но тут раздался звонок в дверь, поэтому он очнулся-встрепенулся, на всякий пожарный засунул упаковку под сервант и только тогда пошёл открывать. Оказалось, что пришёл кум Пахомов. Кума пивом можно было угостить, потому что хороший мужик, не какой-нибудь бесполезный алкоголист, а кроме того - постоянный передовик производства, что по сегодняшним бизнесменским временам, конечно, вроде бы мелочи и даже пережиток нашего славного советского прошлого, но Юрка всё по той же старой советской привычке привык уважать людей труда.

- Ну, чего? - спросил Пахомов, заходя в залу. - Готовишься?

- К чему? - пискнул Юрка. Он, чего греха таить, кума побаивался. Его все побаивались. Такой человек.

- К Новому, - объяснил тот, не считая нужным произносить слово "год" (а чего его произносить, тратить словесную энергию, если и так всё ясно?).

- А-а-а! Конечно. А как же! Разминаюсь потихоньку. Да! Пиво будешь?

- Лучше водку, - услышал он вполне справедливый и логичный ответ.

- Водку вроде рано, - попытался брыкнуться Юрка, но, как всегда, кума не убедил.

- Хорошее дело делать никогда не рано, - решительно и совершенно справедливо возразил тот и собрал свои мощные "брежневские" брови в суровую складку.

- Кланька дома?

- Дома.

- Где?

- На кухне.

- Вот и хорошо, - скупо одобрил Пахомов и достал из кармана бутылку. - Самое женское место.

- Рюмки доставать - услышит.., - покосился Юрка на сервант. Кум брезгливо поморщился.

- Эх, учишь вас, молодых, учишь.., - и достал из другого кармана складной стаканчик и какой-то сверток. - А толку - ни х...

Пахомов, как и Кланя, не отличался тактичностью и учтивостью. Он пескоструйщиком на цементном заводе работал, а какая в песочной струе может быть учтивость? Там единственно, что учитывается, так это напор этой самой струи и её пескоструйная толщина.

- Давай! Чтоб здоровья... ну и всего прочего.

- Во! Уже разговляются! - и появившаяся в дверях Кланя всплеснула руками, что должно было означать высшую степень её благородного возмущения. Впрочем, всплёскивала она зря: Пахомов её эмоций, как всегда, не оценил.

- Здорово, Клань! - гаркнул он совершенно спокойно. - Ты чего волнуешься-то? Разговляются на Пасху, а мы - освежаемся.

- А вам, ханурикам, что Пасха, что Новый год, что День Парижской коммуны! - моментально парировала это спокойствие Кланя, эта удивительно находчивая женщина, которая всегда найдёт, что сказать и как отрезать.

- Организьм к празднику должен постепенно приготовляться, - не смутился и Пахомов. Его тоже просто так, без хрена не проглотишь.

Кланя, осознав всю тщетность своих совершенно справедливых замечаний, махнула рукой и скрылась на кухне, откуда вскоре вернулась, неся в руках салатницу.

- Нате хоть закусите, ханурики, - с ласковой грубостью сказал она.

- О, под шубой! - оценил Пахомов. - А чего ж на праздник-то?

- Ещё приготовлю.

- Ну. готовь, готовь.., - оценил её поступок Пахомов. - Золотая ты женщина! Всё чего-то жаришь, варишь, паришь, месишь...

- Нет, не люблю я эти новые годы, - признался он минут через десять,, когда они уже ополовинили бутылку и домахивали вилками в салатнице. - Ждёшь его, ждёшь - а чего ждёшь, зачем? Чего изменится-то? Да ничего! Совершенно!

- Зато ребятишкам весело, - попытался возразить Юрка.

- Единственно что, мы с бабкой Игорьку пообещали: если без троек полугодие закончит, то к Новому г будет ему этот... как его... компьютер, который как книжка.

- Ноотбук.

- Во-во, бук! Так что пыхтит, старается. Пусть старается... балбес.

- Подарили?

- Ну, зачем же? В кладовке лежит. Чтобы сюрприз.

- Сколько же стоит?

- А чёрт его... Валька с Витькой ходили покупать. Витька разбирается.

- А теперь ещё и водка подорожает, - предупредил Юрка.

- А-а-а-а! - отмахнулся Пахомов. - Сколько уже их было, подорожаний-то этих - а мешок цемента налево как стоил литр, так и будет стоить. Вот и вся цена всему этому подорожанию.

- Ну, это если калым есть, - завистливо вздохнул Юрка ( у него с калымом всегда были большие проблемы).

- Это если мозги есть! - возразил Пахомов. - А если они есть, то и калым всегда будет.

- Кстати, о цементе! Мне по весне мешков десять надо будет. Хочу терраску к "фазенде" пристроить. Как?

- Без вопросов, - кивнул Пахомов. Нет, хорошим он был всё-таки мужиком! Своим в доску! И слово всегда держал! Настоящий пролетарий!

- Вот не могу я на кума сердиться, - сказал Кланя уже вечером, когда Пахомов ушёл, а она дочищала свеклу - непременное составляющее селёдки под шубой.

- Не знаю даже и почему. Но не могу - и всё тут.

- Это потому, что он спокойный - ответил Юрка. Он в это время тоже был на кухне и помогал супруге по мере сил и собственных кулинарных способностей готовить его любимое праздничное блюдо. Помощь ограничивалась глядением в окно и наблюдением за воронами, которые нахально разгуливали по их уличной помойке.

- Потому что кум суетиться не любит, - добавил он со значением. -И всегда правду говорит. В отличие от некоторых.

- Толку-то от его правды...

Юрка не нашёл, что возразить, поэтому обиженно надул щёки. Вороны вдруг начали громко каркать и драться. Наверно, нашли чего-то вкусное и не могли поделить. Всё как у людей, подумал Юрка, прислоняясь лбом к холодному стеклу. И где же кошки? Днём дрыхнут - зато ночью орут так, словно прямо на этой помойке их тигры это самое. И это называется гармония!

- Лук порежь, - сказал Кланя.

- Он слезучий, - резонно возразил Юрка (дескать, сама режь, если такая умная!).

Кланя вздохнула и взялась за луковицу.

- А вот ты чего ждёшь от Нового года? - спросил он.

-Чего... У Маришки отпуск с пятого. Значит, шестого приедет.

- Не, ну это понятно... И чего? И все ожидания?

- А тебе мало, что дочь приезжает?

- Не мало, но какое же это событие!

- А тебе-то какие события нужны? Весна придёт, терраску на "фазенде" начнёшь стоить. Вот и будет тебе самое настоящее событие.

- Да.., -расстроился Юрка (хотя нет. Не расстроился. Просто так... поморщился душою). - Как глухие разговариваем. Я ей про Фому - она мне про курятник свой.

- Чего это он мой-то? Общий!

- Вот я и говорю: как глухие разговариваем.

- Ты, Юрок, стареешь, что ли? - сказала Кланя. вытирая тыльной стороной ладони выступившие на глазах слёзы (хороший лук! Не гнилой! Ишь как прохватывает! От души!). - Смысл жизни искать начнёшь. На старости-то лет.

- А почему бы и не поискать? - неожиданно закипятился тот. Почему-то это замечание его очень задело. - Смысл жизни искать никогда не поздно! Люди, может, его всю жизнь ищут!

- И чего?

- Чего "чего"?

- Находят?

- Кто как, - упёрся Юрка. Ему очень не хотелось признавать себя побеждённым в этом совершенно бесполезном споре.

- Вот я и говорю: толку-то от этих поисков.., -повторила Кланя прежнюю фразу, когда говорила про правду Пахомова. - И чего ты, Юраша, всё время заводишься? Смысл какой-то... Ты чего, начальник или депутат? Чего от тебя зависит-то? Ничего! И от меня ничего. И от Маринки. И от кума... На, попробуй. Не пересолила? - и она сунула ему под нос ложку с селёдкой. Ванька раскрыл рот.

- Не. Майонезу маловато.

- Да? - засомневалась Кланя, попробовала сама, раскрыла пластмассовое ведёрко с "Провансалем", щедро черпнула оттуда ложкой. Перемешала. Опять поднесла ложку к юркиному рту.

- Во, нормально.

- Ну и ладушки, если нормально..., - успокоилась кланя. - Вот сегодня сядем с тобой вдвоём за стол, винца махнём, вкусняшки поедим... Вот и будет весь твой жизненный смысл. А в чём другом его и нету.

- А у тебя никогда его нету! - опять разгунделся было Юрка, но уже потише, уже посмирнее. - Как ты только с такими...мировоззрениями живёшь - не понимаю!

- Ничего, живу. И ещё тебя, дурака, кормлю.

- Ну, вот при чём тут это? - у Юрки аж в горле заклекотало, как у молодого глупого петушка. - При чём тут корм?

- Да не при чём... и всё не при чём. Живём - и ладно. Без всяких этих твоих... поисков жизней.

Да, весёлая у меня... форма существования, горестно думал он, лёжа на диване. Он всё-таки не выдержал, ушёл с кухни. Кланя, Кланя, жизнь моя! Действительно, как глухие... И ведь не переспоришь, не докажешь ей ничего! Да ей и не нужны никакие твои доказательства. У неё кругозор размером с ту же кухню: чтобы одеть было чего, обуть, чтобы на голову не капало, в квартире полы были чистые, а на праздник приготовлена эта самая селёдка... Кум ещё этот, со своей пескоструйной правдой. Хотя, конечно, кум-то прав: главное- не суетиться. Как всё идёт - так пусть и дальше... Всё равно же ничего изменить нельзя - да и кому это надо, чего-то менять? Пошли они все к чертям собачьим с ихними переменами!

Кланя зашла в комнату, посмотрела на спящего мужа, накрыла его лёгким одеялом и вернулась на кухню. До Нового года оставалось всего два часа, а у неё ещё холодец не схватился. Желатину, что ли, мало положила?

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

309260  2013-11-13 02:56:10 Александр Глотов http://pereplet.ru/avtori/glotov.html - Художники, чтобы руку набить, ходят в музей и копируют картины известных мастеров. Вот это были три этюда на тему "Василий Макарович Шукшин". Вплоть до текстуальных совпадений. Хотя должен признать, что по сравнению с первой публикацией в РП значительно улучшился язык. Уже местами смешно.

309261  2013-11-13 03:09:36 Bicara Teknologi http://bicara-tekno.us - thanks for sharing and good job

309281  2013-11-14 05:09:17 lana - Чудесные рассказы!

309298  2013-11-17 00:02:29 All http://traditio-ru.org/wiki/Бефстроганы - Что-то есть...

Copyright (c) "Русский переплет"