Парле ву Ермила?

(рассказ)

У нас в деревне жил мужик по имени Ермила. Нет, не Ермолай. Именно Ермила. Его родители так при рождении в ЗАГСе записали. А я откуда знаю? Может, они, когда записывали, оба пьяные были. Или приёмщица загсовская (или как там у этой тётки должность называется?) была пьяная. Или все вместе были пьяными. Да и чего теперь гадать-то? За давностью лет всё равно ведь не исправишь. Как сказал бы поэт. «всё заросло могучим ураганом…». Так что записали и записали. Хорошо ещё, что не матом. Так что…

Да! Так вот этот Ермила очень любил целоваться. И ему всё равно было, кто перед ним – баба или мукжик, молодого возраста или пожилой, в настроении или так себе. Идёт, бывало по улице, увидит тебя, обрадуется (чему?), руки распахнёт – и губы вытягивает дудочкой. Это значит, сигнал тебе подаёт. Дескать, готовься, милый. Сейчас я тебя засосу незатейливо, но от души.

Народ реагировал на эти его сигналы, понятно, по-разному. Кто смеялся, кто плевался, кто соглашался ( в смысле, поощрял этот нездоровый ажиотаж), кто кол бежал из забора выламывать (в смысле. не соглашался поощрять. Категорически и беспрекословно. И со всего замаху -- по хребту.).

Хотя, если рассуждать здраво и спокойно, чего этому обормоту было не целоваться? Молодой, здоровый, интеллектом не отягощённый, образованием не измученный… Опять же холостой. Опять же денег навалом (он приёмщиком в «Заготпушнине» работал. Кстати, был на хорошем счету).

Вот эта пушнина его и сгубила. Однажды, году то ли в девяносто пятом, то ли в шестом, его от этой самой «Заготпушнины» послали на меховой аукцион в город Париж. Да! Его раньше всё по разным задрищенскам до мухосранскам посылали, не дальше и не умнее, а тут нате вам – сподобился аж до французской до столицы! Почему послали именно его – не знаю. То ли никто ехать не хотел (чего там, в Париже, не видели-то?), то ли некого было, то ли директор был в благостном расположении духа оттого, что очередное заведённое на него уголовное дело прикрыли – не знаю. Но послали. И он поехал. На двке недели. Вернулся задумчивый, и на что мы сразу внимание обратили: совершенно перестал губёнки свои поцелуйной дудочкой вытягивать. Даже наоборот: стал их этак непонятно поджимать да покусывать. Словно узнал чего, но сказать не решается. Ужас!

Все сразу, понятно, стали интересоваться: что случилось? А он молчит. Чего молчишь-то, пень? А он опять молчит. Хрюкни хоть слово! Дух свой обозначь! Ни звука. И так день изо дня… Но со временем размяк. Удалось расшевелилить. Рассказал, как съездил. Что меху продал на сколько-то миллионов. То есть, принёс стране и «Заготпушнине» ощутимый прибыток. Что культурную программу добросоветсно исполнил. Побывал в Лувре, Версале, Монпарнасе с Монплезиром, Соборе Парижской Богоматели, Эйфелевой башне, в публичном доме… Баб понятно, больше монпарнасы с монплезирами интересовали (что там за товары, продают ли за рубли, как и почём в одни руки). Главного совхозного инженера Шухова (придурковатостью отличался) – Эйфелева башня: на самом ли деле она вся железная и вся ли она Эйфелева?. Мужиков, понятно, посещение публичного дома: какие там бабы, каких расцветок, каких расценок, есть ли среди них негры, сразу ли отпускают требуемое-заказанное или только по предъявлении уплоченного чека… Ермила всем всё подробно ответил, а когда замолчал, то взглядом вдруг затуманился, глаза куда-то мимо всех уставил, в какое-то неведомое для остальных пространство – и смотрел, смотрел, смотрел… И так – не один раз. Так – периодически.

Мы поначсалу пугались: вдруг в том публичном доме он заразу какую подцепил? Может, даже психиатрическую? Хотя и говорят, что их там местные эскулапы регулярно проверяют, но что мы, эскулапов, что ли, не знаем! Что наших, что парижских! Так что Ермилу мы издалека даже нашему районному психиатру показали. Дескать, посмотрите, товарищ, своим опытным психиатрическим взглядом. Поставьте диагноз, назначьте лечение. Может, ещё не всё так необратимо? А мы вам за это картошки воз и баранью ногу. Только что отрезали. От самого жирного барана.

Долго он Ермилу осматривал, хотя делал вид, что не осматривает (близко-то не подойдёшь! Можно спугнуть!). Маскировался под трезвого (под пьяного-то у нас не замаскируешься. Потому что их и без ммскировки вокруг полным-полно). А после осмотра нас успокоил: дескать, ничего страшного. Это у него такая меланхолия. От этого не кусаются, в буйство не впадают и скоропостижно не помирают. Воз везите по адресу – и сказал адрес. А ногу – сразу в холодильник. Чтоб не стухла. А то знаем мы ваших баранов.

А через год Ермила неожиданно из деревни исчез. Неожиданно. Понятно, кинулись искать. Сначала подумали, что в пруду утоп (он очень купаться любил. Второе увлечение после целования). В пруде не нашли. Тогда подумали, что в город поехал. С отчётом каким или просто равеяться (хотя у нас в городе публичных домов нет. Одни монмартры. С монплезирами). Городская милиция весь город прошерстила: тоже нету. Куда подевался – чёрт его знает. Со временем успокоились. Отнесли к списку безвозвратных потерь.

И вдруг под Новый Год его своячечнице Нюше приходит открытка. Из Парижа. Отправленная пропавшим Ермилой. «Поздралвяю с Новым Годом. За меня не волнуйтеся, всё хорошо. Я теперь французский гражданин и зовут меня теперь месье Жакоб. Подробности письмом».

Мы ахнули! Вот тебе и Ермила! Вот и целователь! Месьём стал! Жакобом! Может уже и по-французски понимает! «Господа, женимон па сис жур!». «Господа, я не жрал пять дней!». Может, теперь свободно по Елисейским полям разгуливает! Бабу себе нашёл французскую! Может, даже из того самого публичного дома! «Люби меня, как я – тебя!». А чего? Да запросто при его-то дурости!

А когда успокоились, начали рассуждать: что это значит – в Париж переехал? Какая Хацапетовка! Да и в Хацапетовку-то просто так не переедешь, разрешение тамошнего сельсовета требуется, другие бумажки – а тут Париж! К кому переехал? Каким образом? Кто разрешил? Кто прописал? Ничего не понятно. Но со временем всё-таки выяснили (он письмо Нюше прислал): точно мы тогда угадали – к бабе уехал. Которая из публичного дома. Приглянулись они друг дружке, вот и… Так что теперь она завязала с этим своим игривым занятием, продавщицей устроилась в тамошний то ли обувной, то ли овощной магазин (по-французски же письмо написано. Ни хрена не поймёшь!). А Ерми… Жакоб – по специальности. На какой-то тамошней звериной ферме. Написал, что пользуется авторитетом. Вот же собака! Где хошь приткнётся, где хошь устроится!

Вот собственно, и вся история. Ничего необычного. Всё нормально. Чего и вам.

Посткриптум. А Нюшка на Покров в Париж собралась. В гости к этому обалдую. Он в письме так и написал: приезжайте, Нюша хоть со всем своим вечно голодным семейством! Жалко, что ли? У нас с Жанеттой (так его бабу звать – Жанетта) пять комнат… Найдём, где поселить… Монпарнас посмотрите, Монплезир, башню эту железную… Публичный дом посетите, кто захочет. Он здесь от нас рядом. Три автобусные остановки. За углом от Монпарнаса (или Монплезира?)…Так что с Нюшкой ещё и племянник намыливается, Шурик. Для осуществления своих ознакомительных целей. Он как про публичный прочитал – сразу загорелся. Тоже тот ещё растёт… шалун тире забавник. Правда, в отличие от дяди пока ещё ни с кем не целуется. Сразу хватает. Без поцелуев. И хрен вырвешься из его ласковых железных объятий.

А фамилия Ермилы знаете какая? Обыкновенная. Кузнецов. Так что теперь он – Жакроб Кузнецов. Ужас… И баба евоная, бывшая, стало быть, простепома – тоже теперь Кузнецова. Жакоб и Жанетта. Иван да Марья. Баран да ярочка. Дурдом…

Проголосуйте
за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"
Продажа копии наручных часов известных марок. Куплю копии наручных часов известных марок.