РУССКИЕ ЖЕНЫ БЕРЛИНСКОГО ТУРКА

В Германии, в Берлине, оказался я в гостях у турка, живущего в районе Хоеншёнхаузен, а раньше, лет десять тому назад, закончившего в новой России в одном из городов Украины медицинский институт за счет ЮНЕСКО. Отец его был богат, но сельские районы Турции остро нуждались в медработниках, вот и решили международные фонды помочь несчастным турецким крестьянам, оплатили учебу будущему медику, якобы нищему сыну крестьянина из курдской провинции. Но Мурад (его звали так) по окончанию института решил поначалу пожить в разрушенной перестройкой России, скопить собственный, независимый от отца капитал, стал гражданином России и Украины, занялся спекуляцией турецкими товарами и поставкой русским олигархам турецких строителей – и довольно быстро действительно разбогател. Даже по турецким меркам стал числиться миниолигархом. Во всяком случае, на вырученные в бывшем СССР деньги он приобрел доходный дом в Стамбуле вместе с квартиросъемщиками, в Запорожье купил, как он говорил, за гроши, здание бывшего общежития металлургического техникума, перестроил его, отремонтировал и превратил в трехзвездочную гостиницу, а фактически в бордель с элитными проститутками. Проблемы наблюдались лишь с персоналом, ибо украинцы оказались изрядно воровитыми и ленивыми работниками. Поэтому он после получаса нашего знакомства предложил мне должность управляющего своей гостиницей с окладом, завидным даже гражданам все еще сытой Германии. Но я не согласился, сославшись на то, что являюсь патриотом СССР, и считаю, что война между новой РФ и незалежной Украиной неизбежна, «как крах капитализма». Только в довольно скором времени.

- Почему? – не поверил он.

- Потому что Россия живет все еще сама по себе, не повинуясь Кремлю, хотя и прикармливается Рокфеллерами, а Украина принадлежит Ротшильдам если не вся, то большая часть ее провинций и анклавов. А верховные кланы этих стран хоть и одинаковы по своему империалистическому паскудству, но не дружат между собой, мира между ними не может быть.

И тут начался обычный среди русскоговорящих интеллектуалов спор о геополитике, в сути которой никто из участником нихрена на самом деле не понимает ничего, но каждый пытается убедить собеседника в правильности своего личного мнения. Попутно я узнал и о семейном положении Мурада.

Два года назад из Запорожья вывез Мурад новобрачную юную жену-украинку к себе на Родину, в Турцию, пожил с нею там около года, познакомил с родственниками, а потом перебрался с нею вместе в Берлин, захватив по пути вторую (на самом деле, четвертую, если считать первых двух турчанок), русскую жену. Там он основал торговое ООО, получил статус ПМЖ, купил четырехкомнатную квартиру для европейской половины своей семьи в самом дешевом районе германской столицы, поселился в ней, то и дело вылетая вместе с русской женой по коммерческой надобности то в Москву, то в Киев, то в Стамбул, то в Лондон, а украинка в эти дни и недели свято блюла себя и «оберегала семейный очаг» от тлетворного влияния германской столицы на турецкие быт и нравы.

- Красивая она у меня, - похвалился Мурад. - Но глупая. Как все русские бабы. Образования - средняя школа в Запорожье, а гонора – как у дочери -американского миллиардера. Приходится бить, - пожал плечами. – Не хочется, но надо. Иначе нельзя. Если русскую бабу не бить – она совсем обнаглеет. Орать начнет, шубы требовать, бриллианты. Я это видел. И не раз.

В Берлине, несмотря на российский медицинский диплом, занялся Мурад вместо прежнего криминального и медицинского, семейным бизнесом – оптовой торговлей зеленью, овощами и фруктами. А заодно, как я мог догадаться по недомолвкам, приторговывал украинскими и молдавскими женщинами, устраивая их переезд в Германию и продавая похотливых моих бывших соотечественниц в публичные дома всей Европы. Не брезговал, как я подозревал, и наркотиками. Не регулярно, но случалось, что и перевозил в автомобильных фурах с петрушкой и укропом пакеты с марихуаной и героином. Вступил в Христианско-социалистическую партию Германии, выдвинулся кандидатом в депутаты своего района, но не добрал голосов, после чего тут же занялся пропагандой собственной перпсоны в расчете на следующие выборы, теперь уже общеземельные.

- Депутат земли Берлин, - сказал он мне, — это фигура в германском истеблишменте. А быть фигурой – это значит делать деньги, большие деньги. А для этого надо вкладывать в карьеру свои деньги. У тебя таких денег нет, поэтому тебе не быть фигурой. При всем твоем уме и твоих умениях. Знаешь, почему?

- Почему? – спросил я.

- Потому что германскому народу не нужны гении. После Гитлера они боятся выделяться между собой по уровню интеллекта. Депутат должен быть дисциплинированным и богатым. И не иметь собственных идей. Такой, как я. Не шибко ученый, не шибко умный, но богатый, способный накормить жареным мясом гриль десятки тысяч избирателей.

Познакомился я с Мурадом лет пять назад в самолете по пути из Москвы во Франкфурт-на-Майне, где у меня в октябре должна была произойти встреча на Международной книжной ярмарке, и мне самому надо было обговорить условия для проживания моих гостей в эти дни в этом городе. Такие проблемы в Германии следует разрешать на месте и заранее, таков уж немецкий менталитет. Тогда все эти заботы переняло у меня руководство ярмарки

В этом же году обстоятельства изменились: сразу после пандемии коронавируса случилась война России с Украиной – и немцы под предлогом санкций могли не допустить русских издателей до участия на этом торжище честолюбий. Мне надо было попасть в дирекцию ярмарки и провентилировать подобный прошлогоднему вопрос по просьбе моего московского издателя. Поэтому я поехал из дома на электричке в аэропорт Шенефельде и прямо с платформы направился в сторону касс по подземному переходу, пустому по причине пандемии коронавируса, но тут вдруг столкнулся лицом к лицу с Мурадом, которого не видел и не слышал все эти годы, да и не вспоминал даже о нем.

Обнялись – и он тут же, с налету, заявил:

- На ловца и зверь бежит. Я думал, как тебя найти в Берлине. Ты мне очень нужен.

- Извини, - тут же ответил я. – Я и самому себе нужен. Вот – опять во Франкфурт лечу. Сам понимаешь: война… - и далее не договорил.

- Да помню я! – отмахнулся он, продолжил торопливо, запальчиво, перескакивая с темы на тему. – Ты о ней еще тогда говорил. Накаркал. А я гостиницу в Хохляндии продал. Криминалу украинскому. Год назад. И правильно сделал. Хорошо заплатили хохлы. Они были богатыми, им МВФ помогал. И порядок в Киеве навели. Сейчас его, говорят, ваши хорошо разбомбили. Никакая страховка не восполнит. Только я не о том. Ты мне в Германии нужен. Дело одно есть. Помнишь, ты мне про своего друга из Баварии рассказывал?

- Из Баденн-Вюртенберга, - поправил я.

- А, все равно, - отмахнулся Мурад. – Так вот, я хотел с ним связаться. Дело есть, стоящее дело … - споткнулся на полуфразе, продолжил уже более ровным голосом. – Давай лучше я с тобой не здесь, а дома поговорю. У меня дома. Чтобы никто не мешал. Гости будут, поедим, выпьем, а как они уйдут – так с тобой и поговорим.

Мурад поволок меня к стоянке такси хвастаясь по пути, что живет он хорошо, что жен у него в Берлине две, русская и украинка, обе красавицы. А заодно, как я понял из его трескотни о войне и о бабах, о плове и о различии менталитетов немцев и русских, о русских империалистах-евреях, которые никак не дадут несчастным туркам по-настоящему развернуться на германском рынке, хотел он обсудить со мной возможность совместного предпринимательства в этой чужой для нас обоих стране.

Но я, отхлебнув из подсунутой им мне под нос металлической фляжки пару глотков весьма неплохого коньяка, ничего путного в его предложении не уразумел, а как-то сразу расквасился – и, когда мы приехали к нему в четырехкомнатную гэдээровскую квартиру, почти тотчас уснул, прикорнув на полу в углу за диваном, где было тепло и валялись две весьма мягкие, перьевые, кажется, атласные подушки с красными узорами на синем фоне и с желтыми арабскими надписями. Хозяин же влез в какой-то важный для него спор то ли на турецком, то ли на персидском языке с другим гостем – Али из Тегерана, с которым он совместно вел какие-то не вполне понятные мне дела с немецкими бизнесменами. Уснул под их неспешный приглушенный говор я быстро и легко, совсем забыв и о Франкфурте, и о том, что так и не купил билетов на самолет. Меня почему-то больше в этот момент мучил вопрос: откуда Мурад так хорошо русский язык знает? Обычно пословицами русскими иностранные студенты не пользуются. Мне так кажется. И обороты речи в его устах какие-то совсем уж русские. С женами, что ли, тренируется? С мыслями этими я погрузился в сон.

Проснулся от женских голосов, которых не слышал перед тем, как прикемарил в своем углу.

- Да не трогай ты его, - сказала по-русски женщина с южнорусским произношением в голосе, как говорят обычно курские, воронежские, липецкие уроженки. – Нехай спит. Немчики – они все такие – нажрутся горилки – и дрыхнут. А мы за ними знай - убирай. Хорошо если не наблюют. Не люблю я убирать за пьяными. Наш Мурадка – не такой. Он хитрый. Чует, что налили ему лишнее – отказывается пить, говорит, что больше ему Аллах пить не дозволяет. Врет, поди. Я видела, как он раз нажрался, до свинячьего визга. Руки распускал. Так я ему в ответ так дала, что он сразу вырубился. Утром проснулся: «Откуда синяк»? – спрашивает. А я ему: «Сам мордой ударился. О косяк». Он и поверил.

- В Турции?

- Не, здесь. В Турции он совсем не пьет, в мечеть по пять раз в день ходит, половичок с собой таскает. В Турции он солидный такой, его там уважают. Для восточных мужиков это важно - уважаемым быть.

- Или только слыть, - заметила вторя, по-видимому, русская, и продолжила расспрос. - Что ж он в Турции такой хороший, а в Берлине – вон какой?

- Хороший в Турции он потому, что там бизнесмен должен выглядеть всегда хорошим. С пьяницей никто не будет делать дела. А в Берлине можно побыть и самим собой, - перешла украинка с суржика на чисто русский язык. - Для успокоения нервов. Он потому - часто и ездил сюда первое время – чтобы отдохнуть. Мы отдыхаем от наших мужиков в Турции, а турки от своих турчанок едут в Германию. Там у них с турецкими бабами жизнь – тоже не сахар. Раньше жизнь в Турции была легче, почти по-русски турки жили, только и отличие было, что Ислам, да и то условный. А сейчас, когда Эрдоган к власти пришел, жить всех заставляют по Корану. Как в семнадцатом веке при султане. И чадру заставляют носить, и сиськи никому нельзя показать. Дикость там, словом. Только в туристских районах европейцы и живут свободно. А так в Турции жить человеку нашему никаких нервов не хватит.

- Каких нервов? – удивилась русская. -- Мурад же - миллионер.

- Ну и что, что миллионер, - ответила украинка. - Что миллионеры – не люди, что ли? У них тоже стрессы случаются. – передвинула что-то на столе со скрипом, опрокинула, ойкнула, продолжила. - Турецкие миллионеры редко до семидесяти доживают. У них знаешь, какая конкуренция? А где конкуренция – там и убийства всякие, несчастные случаи. Турки – они ведь дикари. Они чуть что – ножи выхватывают, машут ими. Мурад жену свою первую тоже зарезал. Хорошо, говорит, что русская оказалась. Мурад в полиции заплатил – там сказали, несчастный случай. Сама зарезалась, написали в протоколе. Три резанных раны, кровью истекла. Я как услышала, так чуть не умерла от страха. Три ночи не спала. А потом ничего, привыкла. Мурад ведь добрый, он дома даже курицу не зарубит, слугу зовет. А в Германии у него кур нет, их я в магазине покупаю, замороженными, выпотрошенными, и почти без перьев. У них тут такие штуки продают, газовые, вот я ими кур и осмаливаю. А потом уж готовлю. Любит он курицу. Но еще больше баранину. Только баранина в Германии пропала, лет десять как. Теперь за бараниной надо в глубинку ехать, у знакомых бауэров покупать. Слуг посылать.

- А что, у Мурада и слуги есть? – удивилась русская.

- Конечно есть. В Турции у каждого, кто побогаче, есть слуги. А как иначе? Приходящие и постоянные. На базар ходить надо? Надо. Пить, есть готовить надо? Надо. В доме убирать надо? За гостями ухаживать надо? Турчанке нельзя. Турчанка должна в женской половине жить. Нет, в Турции Мураду без слуг никак нельзя. Только если денег нет, то и слуг нет.

- А жена на что? – перебила русская.

- Жены, - поправила украинка. – Жены турецкие – для услады хозяина. А русские - чтобы гостей могли принимать. Ну, и бить, чтобы было кого. Слугу ведь не ударишь. Не те времена. Иной и в суд подаст. А это позор, потеря репутации. Говорю же, дикари эти турки. Даже богатые.

- Дикари, - согласилась русская слегка растерянным голосом. – Только я думала, раз богатый, диплом медицинский имеет, то культурный.

- Ага. Держи карман. Культурный турок, – заявила украинка, и хихикнула. - Ты еще скажи, что Эрдоган культурный. Это он в костюме – европеец, а оденет халат – страшно смотреть: ну вылитое Чудище заморское, Тугарин Змей. Звери они все, эти турки.

- Да и русские после Горбачева не лучше стали, - заметила русская. - За копейку родную мать продадут – еще и выгоду получат. Хуже казахов.

- А ты что – и казахов видела?

- Почему только видела? Жила рядом. До одиннадцати лет. Хорошо, что родители в Россию перебрались, меня с собой увезли. А то бы тюльпеки изнасиловали.

- Какие тюльпеки? – не поняла украинка.

- Казахи. Их в Казахстане тюльпеками зовут. Я помню. А вот почему, не помню. Мама, бывало, говорила: «Сбегай к тюльпекам, возьми у них наш веник. А то они свой куда-то сунули, а наш сперли. Воровской народ». Казахи и вправду у нас все, что плохо лежит, тащили: инструменты, ведра, тазы… Даже ржавые гвозди.

- Какую выгоду можно с копейки получить, заплатив турку? – опять перебила ее украинка.

- Ты что, совсем дура? Это выражение такое… как его?.. образное.

- Образное, - согласилась украинка. – А вот турок при желании может и с копейки нажиться. У них в Турции даже евреям выживать тяжело. Я в Турции полгода прожила – и ни одного еврея не видела. Хотя слышала, что они у них есть. Но где они, что делают в банках, не знаю. Врать не буду. Пока в Берлин не приехала, знала, что евреи – это особая этническая прослойкам украинцев, проживающая в Одессе и Житомире. Нам так в школе преподавали. А в Берлине их – море. В Турции сами турки еврейские делишки обделывают, а здесь они сами немев объегоривают. Все русские магазины в Берлине – на самом деле еврейские. И посольский «Русский дом» еврейский, и две синагоги. Да всё тут, что русское, всё еврейское.

— Это, как? – удивилась русская. – Я про копейку, с которой можно нажиться.

- Как как? Да бабу какую-нибудь русаку подсунь: и ему хорошо, и ей неплохо, и платить никому ничего не надо. А еврей и с бабы, и с мужика евро срубит. Какие вы, русские бабы, умом сдвинутые. У нас в Украине такое с полуслова понимают, а вам надо всё разжевывать, объяснять. У вас что, в России, проституток, что ли, нет?

- Есть, конечно. Уже давно. Только у нас теория под проституцию не подведена.

— Вот, я и говорю: дуры вы, русские бабы. Весь мир баб трахает без всякой теории, а вам теорию траха подавай. Как только размножаетесь?.. Хотя, говорят, в России рождаемость каждый год падает. Это у вас от теорий.

- Сама-то рожала?

- Нет пока, - вздохнула украинка. - И от кого рожать? Кого рожать? Турчонка? Так их и так пруд пруди. По всему миру. Вот от украинца я бы родила. Или даже от кацапа. Вы ведь тоже наши, славяне, все-таки А от турка я таблетками пользуюсь. Мурадушка и не замечает. Живет сам по себе, никого вокруг не видит. Ему хорошо, значит, и другим хорошо. Зайдет ко мне раз-другой в неделю – и назад в свою комнату, на боковую. А что у меня там – месячные или беременность – его не интересует. Лишь бы верной была. А я и не изменяю. И не потому, что грех, а потому, что противно это – перед всяким самцом ноги раздвигать. И зачем? От добра добра не ищут.

- Да-а-а… – протянула с участием в голосе русская, - У нас по телеку говорят, у вас на Украине проституток стало много, а семей мало. Я по телевизору слушала.

- Да не в этом дело, - отозвалась украинка. - Я бы и без мужа родила. Да только на что жить, дите кормить, обувать, одевать? Денег нет, работы нет, квартира родительская, а тем от деда с бабушкой осталась. Мужики вокруг – сплошь бездомные да безработные. Или бандиты. А бандиты – эти, сама знаешь, в очереди в могилу стоят. Родишь от такого – и куда с ребенком потом деваться? И кого от нег7о вырастишь? Тоже бандитом? Мы с мамой подумали, подумали – и отдали меня турку. Да, что я рассказываю, ты и сама все это знаешь. У вас в России жизнь такая же.

- Ну, не совсем такая. У нас все-таки с работой получше, - вяло возразила русская. – и зарплата, говорят, - повыше.

- Где это у вас? Ты сама-то откуда?

- Из Москвы, – стесненно ответила русская.

— Вот видишь? «Из Москвы», — с нажимом в голосе произнесла украинка. – Все вы такие, москали. У вас в Москве всегда жили лучше, чем по всей России, вот вы и думаете, что всем жить стало лучше, жить веселее. А ты в провинции российской бывала? У меня родная сестра живет в Вязниках. Это всего-то три часа на машине до Москвы. Так она пять лет не могла найти в этих Вязниках рабочего места для себя. Любого. Нашла должность библиотекарши, пришла, а ей говорят: «Плати пятьдесят тысяч, тогда будешь работать». А откуда у нее такие деньжищи? Она и на библиотекаршу-то согласилась, что там зарплата двенадцать тысяч в месяц.

- Двенадцать? – удивилась русская. - Да у меня социальная помощь – двадцать тысяч.

— Вот, видишь? У себя даже в Москве порядка не наведете никак, а поперли в Украйну нас порядку учить. Танками да ракетами.

— Это ты про что?

- Про войну, вот про что. Напали на нас? Напали. Вот теперь и воюйте всю жизнь. Потому что вы – интервенты, а мы – защитники своего Отечества. Будем защищаться до последнего украинца. И не ваше собачье дело – учить нас жить.

- Да я и не учу, - растерялась русская. – Я тут при чем? Меня-то и в России тогда не было уже, когда война началась. Мы с Мурадом как раз в Шереметьево сидели. Самолет на Берлин ждали. А тут нам по телевизору сказали: Россия напала на Украину. Не война, мол, а спецоперация. Как в Ливии. Мурад еще сказал: «Только бы успеть вылететь. А то закроют небо – и сиди тогда в гостинице, жри размороженное мясо».

- Успели?

- Как видишь. Я ведь здесь. Вырвались. После нас аэропорт и закрыли. Сразу же.

- Ну, с нашим Мурадом и при закрытом небе вылетела бы. У него везде друзья и знакомые. А где нет друзей, там взятки всякое небо отопрут.

- Кстати, почему до последнего украинца? Это что – шутка такая? Погибнете все, до последнего украинца, защищая еврея Зеленского? – перевела разговор русская в новое русло. - Ваших в Германии теперь вон сколько – на каждом шагу по хохлу, уже больше, чем арабов.

— Это пока больше. А лет через двадцать? Мы-то и немцы предохраняемся все время, химию жрем, а азиаты плодятся себе на здоровье, и плодятся. Через двадцать лет арабов и турков будет в Германии столько же, сколько и немцев, - уверенно произнесла украинка. – А хохлов совсем не останется. Потому что хохол без своей земли – это вовсе не хохол, а русский.

— Это да, - согласилась русская. - В Казахстане всех хохлов звали русскими – и ничего, им нравилось.

Рука затекла – и я пошевелился, освобождая ее от веса тела.

- Ну, вот, разбудила деда, - попечалилась русская. -. Громко болтаем.

- Ничего. Все равно ничего не понимает.

- Он что – немец?

- А кто еще? – уверенно заявила украинка. - Мурад в дом свой русских не водит. Они ему в Москве надоедают. «Избранный народ», мать их так, хуже евреев. Это я – не про тебя, про мужиков.

- А как Мурад разговаривает с немцами? Он ведь по-ихнему не фурычит.

- Так и разговаривает: где словами, где жестами. Но ничего – понимают друг друга. Договоры подписывают. Я видела раз, как они руками махали, кричали каждый по-своему. И разошлись, уверенные, что надули друг друга. Деньги – они везде одинаковы, хоть рубли, хоть доллары, хоть евро.

- Оба надули? – не поверила русская.

- Оба, конечно.

- А ты по-русски хорошо говоришь, - заметила русская. – Как природная русачка.

- Конечно. Я же – русская по крови. А по происхождению - украинка. Мои дед с бабкой после войны из Тульской области на восстановление Днепрогэса приехали. Там и поженились. Квартиру получили, остались, маму породили, потом меня. В Туле бы они квартиру лет сто ждали, а в Киеве через полгода жилье получили. Как молодые специалисты.

— Вот видишь: а то у вас говорят, что Украина была колонией России.

- Ну, не начинай ты опять! – возмутилась украинка. – Ну ее на хрен, твою политику. Только примирились – опять ругаться начнем.

- Ну, да. Извини.

Наступила тишина. Но я ждал продолжения разговора.

- Слышь, - подала голос украинка первой. – Может, разбудим немчика? До конца. А то он проснулся – и опять дрыхнет.

- Зачем?

- А что он: все спит и спит. Что ему, ночи мало?

- Да хрен их – немцев – поймет, - заявила русская. - Иные, говорят, днем спят, а ночью работают.

— Это еще зачем?

- Кто их разберет? – выдала русская типично русский аргумент. - Немцы. То с них возьмешь?

- Или чтобы воровать проще было.

- Не, - уверенно заявила русская так, словно изрекает прописную истину. - Немцы не воруют. Гитлер их к порядку приучил. У нас в Университете немец бумажник нашел – и в милицию принес. Весь Университет ржал.

- Какой еще Гитлер? – удивилась украинка. - Гитлер вон, когда подох.

- Гитлер умер, а страх остался, - еще более уверенным тоном заявила русская. – Немцы, нам говорили, даже в общественном транспорте не ездят без билетов.

- Ездят, и часто. - возразила украинка. - Кому на хрен надо такие бабки, как здесь, за автобус платить, буржуев кормить? Не верю я что-то в эти байки про немецкий страх. Боялись бы немцы воровать – всего бы в ихних магазинах было вдоволь, а на фло-марктах одно старье бы продавали.

- А у нас пишут, что на ваших базарах одно старье и продают, никому не нужное.

- Мало ли что в газетах пишут. Ты вот берлинские почитай – сплошная брехня. Нельзя газетам верить. Никаким, и ни в какой стране. Как и телевизору. Не веришь – у Мурада спроси. Он сам редакторам платит, чтобы писали, что ему нужно. И другие платят. А насчет фло-марктов…Ты вот на местных базарах была? Я там телевизор купила – вон стоит. Новенький был! В упаковке. В магазинах он, знаешь, сколько стоил? Три тысячи евро. Это в «Меди-маркте». А в «Меди-Максе» уже три-двести. В «Спутнике» вообще три-пятьсот. Но Махмуд, хоть и богатый, а жмот. Сказал, надо поискать на фло-маркте – я и нашла. За сто восемьдесят. У русского немца. Знаешь, почему?

- Ну, почему? Марка устарела?

- Потому что он ворованный. Русские немцы из Казахстана на складах местных мафию организовали: из базы, а то и из магазина что сопрут – то и на базар тащат. Раньше румыны этим всем заправляли, а теперь казахстанские немцы. Румын перестали немцы брать на работу на склады, а этих – пожалуйста. Их и не поймешь, какие они немцы – местные или приезжие. Фамилии у всех одинаковые. А раньше в Германии так все больше польские немцы орудовали. Только румыны их выкурили. Резня, говорят, была страшная. Среди бела дня в городах стреляли и взрывали. Румыны победили – и все успокоилось. На базарах тут такой криминал – у нас в Киеве и не снилось. На рынке ведь чека не проверишь, счета ни у кого не спросишь, наличка в ходу. Немецкий фло – маркт – как Бермудский треугольник. Что в него попадет – то с концом. Всплывет где-нибудь в Африке, или в Индонезии. Я тебе точно говорю, нет в Германии порядка, один внешний лоск – а так, все, как у нас в Украине, - вновь развела украинка излюбленную тему. - Фашисты и коммунисты грызутся, а демократы пенку снимают. Я тебя еще свожу на наш фло-маркт. Раньше, говорят, после объединения Германий, базарчиков таких много было, в каждом городе работали, в Берлине – штук пятьдесят, а то и сто, никто не считал. А теперь в Берлине всего-то штуки три осталось. Я только свой и знаю – недалеко от Трептов-парка. Мне туда на двух электричках ехать, с пересадкой.

- Того самого, что ли? – удивилась русская.

- Ну, да. Где наши солдаты похоронены. И этот… солдат с девочкой на руках. Огромный такой базар, крытый, забором огороженный, с воротами. Махмуд меня туда раза два проводил, потом я уж сама стала. На Девятое Мая мы вдвоем туда ходили, думали, наших меньше там будет. Куда там! Одни русские. Ты хоть помнишь про Девятое Мая? У вас, говорят, его уже не отмечают. В Киеве во время него, сколько себя помню, всегда драки были. Вот скоро война с вами закончится, посмотрим, праздник в Украине будет, или опять драки.

- У нас помнят про Победу над фашизмом. Это у вас забыли.

- Не все, - без всякой обиды в голосе согласилась украинка. - Порошенковские хотели бы забыть, да не могут. Они ж все бандеровцы, фашисты, по-вашему. А фашисты вашу перемогу пережить никогда не смогут. Уже внуки и правнуки ихние с вашими воюют. Те, кто от вас сейчас в Европу убежали, тоже фашисты да бандеровцы, их дети и внуки станут с Россией воевать. А остальные, конечно, помнят. И День Победы, и Девятое Мая. Но они в Украйне остались. Многие у нас нациков не любили. Боялись, конечно, но не любили. А теперь, когда война началась из-за нациков, ваши начнут резать всех. Война ведь, правых и виновных не разберешь. Ты думаешь, от кого наши хохлы дали деру в Европу? Говорят, уже больше четырех миллионов сюда дернуло, а то и все пять. Все просят убежища. Думаешь, за жратвой, как все здешние русские, приперлись? – и сама же ответила на свой вопрос. - Не, у нас жратвы своей полно, и получше здешнего суррогата. Натуральная пища, здесь такая «био» называется. А у нас ихним «био» свиней кормят.

- От русской армии бежали, – уверенно подсказала русская. - Она сильнее.

- Хрен тебе - от армии, - возразила украинка. – От соседей своих. По подъездам, - и объяснила. - Пока война не началась, нацики наши над русскими и над теми хохлами, кто за Россию стоял, изгалялись, преследовали их, измывались, в тюрьмы садили. И при Порошенко так, и при Зеленском. А как русские начали по-настоящему стрелять, ракетами пулять, – так все, кто кровью русской запачкался, сразу и бросились за помощью на Запад. Нацики всегда бегут на Запад. Запад всем нацикам – дом родной. Хоть нашим, хоть албанцам. На Востоке нацикам делать нечего, там Россия и Казахстан, там свои нациков достаточно, украинских им не надо. А Германия примет. И Франция примет. И даже Польша примет. Нам еще в школе это учительница объясняла. «Украинцы, - говорила она, - Они ни русские, ни немцы, они где-то посередине. Как чехи. Только у чехов хорошая металлургия, а украинцы по природе своей кочевники. Вот и побежали после войны в Германию и в Канаду».

- Слушай, мне что-то эта национальная тема надоела, - призналась русская, боясь, по-видимому, перехода к коллаборационизму и обвинению русских в предательстве. - Ты телевизор у кого покупала? Ну, который на фло-маркте. Это что – у них так базар называется? У немца?

- Базар. Только самый большой у немцев – это по-нашему маленький. С нашими не сравнишь, - объяснила украинка. - А телевизор… Нет, у араба, кажется. Или у пакистанца. Они, черные, для меня все на одно лицо. Только турки нет. Турки разные. У них и желтые есть, и белые, совсем, как европейцы, голубоглазые. А все равно турки. В мечеть ходят, молятся там, говорят по-своему. Вина не пьют. А баб любят. Приедешь в Стамбул – сама увидишь.

- В Стамбуле я была. В школе еще. В девятом классе. С классом ездила. Еще при Ющенке вашем. В нас еще хохлы ваши помидорами бросались.

— Вот видишь, а ты говоришь «братский народ». Никогда не были хохлы русским братьями и сестрами. Всегда враждовали. Даже в СССР. Мне батька рассказывал. Его в армии били за то, что хохол. Хотя фамилия была у него русская. В детей – помидорами. Значит, не было в том месте турецкой полиции. У турков за такое хулиганство зиндан полагается, тюрьма, по-вашему. Не видела ты настоящего Стамбула, - заявила украинка. - Стамбул для туристов – это совсем не турецкий Стамбул. Настоящий – он внутри. Там совсем другой мир, не европейский. Я в нем полгода прожила, законной женой турка была, у меня и то чуть волосы не поседели, на лобке. Мурад увидел, какая я там стала – и сюда отвез. Тут, говорит, не сдохнешь. И вправду, климат тут лучше, солнце не печет, вода вкуснее. В Берлине я прямо расцвела, на человека стала похожа. А там меня старшая жена – байбиче по-ихнему – чуть со света не сжила. Русская – туда, русская – сюда. А огрызнешься – сразу в морду, или за волосы так оттаскает, что потом голова два дня болит. И не пожалуешься. Байбиче – хозяйка дома, а младшая жена – это тряпка половая. Тут Мурад меня в город отпускает. Одну. На курсы немецкого языка устроил. В магазины разрешала ходить. И без чадры. Все равно внимания не обратят, скажут: русская. Нет, здесь не Стамбул. Здесь Европа. А телевизор, да, я у араба купила. Или у палестинца. У него флаг был, я заметила, с полумесяцем. А потом что-то там еще, я забыла. И цвета забыла. А что?

— Вот, видишь, – у араба. Немцы в магазинах за три тысячи телевизоры покупают, а наш брат – хохлы, русские, молдаване, румыны всякие – воруют сами либо покупают ворованное. «Почему так?» — спросила русская.

- Потому что нашему брату – советскому - не стыдно пользоваться ворованным, в Союзе все было общим, вот и воровали все и всё, - тут же нашла ответ украинка. - И быть пойманным было не стыдно. Немцам страшно лицо потерять. В глаза никто не скажет, что ты – воровка, а за спиной до самой смерти будут шипеть. В гости попадешь – они при тебе будут считать ножи и ложки. А если потеряют – скажут, что украла ты.

- Почему я?

- Потому что все знают, что ты – воровка, - заявила украинка. — Это, как клеймо, оно здесь не смывается. И не забывается.

— Это что – тоже Гитлер воспитал их такими? – вполне искренне удивленным прозвучал вопрос русской.

- Гитлер – не Гитлер, а воспитаны они так, - вздохнула украинка. - Поэтому и не воруют. Воруют тут только эмигранты. А немцы терпят. А куда деваться? Немцев после Гитлера нигде в Европе не любят. До сих пор. Вот и приходится терпеть.

- Не любят? А кто за Украину заступался, когда Путин на вас напал? Разве не немцы?

— Это они не нас защищали, а на Россию нападали, - объяснила всезнающая украинка. - В Европе Россию больше не любят, чем Гитлера. Потому что боятся ее. Никогда не знаешь, что учудит Кремль. То Перестройку устроят, то требуют вернуть СССР. Полный раскардаш у наших вождей в голове. Как Сталин умер – так и пошло… Настоящий был Хозяин.

- А я думало, у вас на Украине Сталина не любят, - произнесла русская слегка растерянным голосом.

- А за что любить? За гладомор? Только при Сталине порядок в стране был, работы у людей вдоволь. А при незалежности – одно ворье кругом да нацики. Меня, прикинь, в Запорожье дважды насиловали, дважды пытались. А многих баб украинских и по три, и по пять раз. Обворовывали, грабили. Даже убивали чаще, чем у вас в России. Из моего класса сразу после школы троих пацанов убили, и двоих девочек. Так что там ваша война – семечки, хохлам все равно, от кого умирать: от русских, от хохлов, от евреев.

- При чем тут евреи? – удивилась русская.

- Евреи в таких делах всегда при чем, - с насмешкой в голосе заявила украинка. – Думаешь, из-за чего наша война случилась? Русские богатые евреи не поделили с украинскими богатыми евреями бабки – и началась драчка. Руками наших и ваших мудаков в погонах. Вот увидишь: вы победите, а бабки станут ваши олигархи считать. Ну, и наши тоже. А олигархи – кто? Евреи. Это они пока втихую и нас, и вас грабят и обворовывают. Абрамовичи там всякие, Коломойские.

- А это разве не одно и то же? - удивилась русская. – Грабить и обворовывать.

- Ну, ты даешь, подруга! – рассмеялась украинка. – Ты совсем советская. Совсем жизни не знаешь. Обворовать – это незаметно стырить. Это и ты сможешь. А грабить – это значит, нож к горлу приставить и требовать: «Кошелек или жизнь». Это не каждому дано. Понятно?

- Ну это-то понятно.

- Что тебе понятно? – не унялась украинка. – Как стырить и как ограбить?

- Про перестройку и про СССР понятно, - со вздохом ответила русская. - Поколения сменились – пришло новое понимание русских и украинцев самих себя в этом мире.

- Ты что – шибко умная?

- А что?

- Говоришь как-то не по-русски, по-городскому. У нас говорят про таких: «По-москальски мовит». Как в газетах.

- Ну, не особо умная, конечно, - смущенно произнесла русская. - Но МГУ окончила. Философский факультет. На тройки, правда. Но одна четверка была – по истории древнегреческой философии.

- Да? А я думала, ты про Сорбонну скажешь. Или про Кембридж. Сейчас только эти университеты в мире ценятся.

- Рожей я не вышла, чтобы в Сорбонне учиться, - вздохнула русская. - Я деревенская. Из Саратовской области. Знаешь Саратов, город на Волге? Грибоедова читала? «Уехать в глушь, в Саратов». Вот это у нас. Только родилась я не на Волге, а в степи. Там и воды-то простой нет. Только привозная. Одно слово – голодное Поволжье. У вас гладомор один раз был, а у нас неурожай каждые одиннадцать лет. Как по расписанию.

- Не, не знаю. Мы географию России в школе не проходили. Мы все больше на географию США налегали. На Германию, на Англию. Я даже, где этот самый Владимир находится, не знаю. Москву знаю, Курск, Белгород, Новосибирск где-то в Сибири, Хабаровск на Тихом океане – и все.

- Владивосток на океане, - поправила русская. – Хабаровск на Амуре. Река такая, на границе с Китаем. Отец мой там служил. Сержантом был. в А в Саратовской области родители мои колхозниками были. Потом арендаторами. Ну, и подкармливали меня в Университете, профессуре приплачивали. А чтобы шиковать – это нет. Всю жизнь копейки считали. Хотели меня в люди вывести.

- Умерли, что ли? – внаглую спросила украинка.

- Ну, да. Приехали новые арендаторы. Евреи. Из Украины. У них в Таманских степях холдинг какой-то. Предложили хорошую цену. Отец - ни в какую. Тогда отца и маму сожгли. Заживо. Следователь сказал, неизвестные. А земля евреям за так перешла. По закону. Я тогда дура была, бумаги мне подсунули – ну я со страха и подписала. В другом Университете после МГУ работала, педагогическом. Там юридического факультета не было, помощи не найдешь, совета не у кого спросить, а денег на адвоката не собрала. Так и пропала моя земля для меня.

- А потом?

- Потом и эти деньги кончились, глянула: зарплаты нет, квартиры нет, прописки саратовской нет, земли нет, дома родительского нет. Переехала в Москву, пошла в проститутки. Там на Тверской и Мурада встретила. Пообещал в Германию вывезти. Зарегистрировались мы. Стали жить.

- Да-а… - протянула украинка, - невеселая у тебя жизнь…

- А что, твоя лучше? – спросила русская.

- Лучше-хуже, не в этом дело. Главное, что нас Мурад подобрал. А наткнулись бы на какого-нибудь араба или марокканца, зулуса – хоть в петлю лезь.

— Вот и я говорю: от добра добра не ищут, - сказала русская. - Ты уж держись за него, не обижай. А то я вас, хохлушек, знаю: сначала вы нежные, а потом такими стервами становитесь, что от вас мужикам впору вешаться.

- Мурад не повесится, он скорее повесит, - заявила украинка. – Он, когда напьется, знаешь, какой злой? Он одну жену свою насмерть убил. Считай, ни за что.

- Да ты уж говорила.

- И еще скажу, - зло и жестко заявила украинка. - Турок он и есть турок. Их бояться надо. Или самим убивать.

- Но ты потише так-то говори, - увещевающим голосом проговорила русская. – Услышит немец – передаст Мураду.

- Не услышит. Я в коньяк снотворного подсыпала.

- Зачем? – удивилась русская.

- А посмотреть, как действует. Вдруг пригодится. Турок все-таки.

Разговор прекратился. Тут то ли снотворное подействовало, то ли старческая слабость приморила, но я как-то незаметно, сам по себе уснул.

А когда проснулся, спросил у сидящего напротив меня за низеньким столиком Мурада:

- Ты уже здесь? Привет. Давно пришел?

- Здравствуй, - ответил он. – Давно. Вот, - показал на бутылку. – Почти весь выпил. Хороший коньяк. Немецкий.

- Я знаю. А что не разбудил?

- Нельзя, - ответил он. – Гость не должен быть пьяным. Разговор у меня к тебе… важный.

- О чем?

Мурад покачнулся, сидя на стуле нетвердо, ответил честно:

- Не помню. Теперь надо, чтобы я был трезвым. Пьяный я сейчас…Ты даже не знаешь, какой я бываю пьяный глупый. Как турок.

- Но ты и есть турок, - заметил я.

- Нет, - ответил он заплетающимся языком. – Моя мама – русский… Или нет… Мой мама – русский… - и вновь поправился. -Моя мама – русская. Я – турок наполовину. Понимаешь? Я в Турции – турок не совсемный, - и продолжил откровения. - Как бы турок я, но не совсем турок. Вот раньше я был настоящий турок. А при Эрдогане я – как бы эрзац-турок. На войну мне идти можно, а депутатом быть нельзя. В Германии я больше турок, чем в Турции. И хоть где, хоть даже в России, я – настоящий турок, а в Турции эрзац. Понимаешь?

Я кивнул. Песня была знакомая еще по жизни в Казахстане. Там дети от смешанных браков тоже страдали от казахских нацистов из партии «Алаш» больше, чем русские и представители других национальностей. Но там-то Назарбаев эту лавочку прикрыл, а Эрдоган, судя по всему, огонь национальной нетерпимости в Турции раздувает. Потому-то и поддерживает Турция конфликт России с Украиной, выступая на стороне Киева. Я так думаю.

- Я в Германию хочу переехать. Маму перевезти. Тут совсем другие турки, не такие, как в Турции. Тут я – настоящий турок, - быстро проговорил он, и склонил голову на грудь. Но тут же вздрогнул, передернулся всем телом и взметнул голову вверх.

- Ты что? – спросил. – Почему молчишь?

Пришлось говорить первое, что пришло на ум:

- Я тут сквозь сон слышал, будто две женщины беседовали. Где они? – ибо оспаривать пьяного глупо, а спросить кое-что у женщин хотелось. Ну, и извиниться за то, что подслушал их разговор, разумеется.

— Это не женщины, - ответил он. – Это жены. Мои жены. Ты не должен слушать их. Они могут такого наговорить! Лучше скажи: яйца будут?

- Какие яйца? – не понял я.

- Пепе… пере.. препе… - попытался выговорить Мурад, путаясь пьяным языком в сложном для турка русском слове и забывая даже русскую фонетику. – Детки маленькая птичка такой… В горах живёт… Кричит: Кек! Келек! - объяснил он. – Серый такой. А яичко желтый.

- Кеклик, - вспомнил я казахское название птицы, и сказал перевод. – Перепелка.

- Вот-вот! – обрадовался он. – Ребенок перепелка, его яйцо.

И только тут я вспомнил часть нашего с ним разговора при нашей первой встрече с Мурадом в самолете, когда болтаешь с соседом о чем попало и весьма откровенно. Я тогда трепанул ему про своего давнего ученика Сашку Фельдмана, который то и дело придумывает все новые и новые способы обогащения, не доводя их до конца и всякий раз начиная следующие. В тот год он как раз занялся разведением перепелок, а точнее – их яиц у себя на лоджии. Яйца эти в Китае очень высоко ценятся, потому что якобы способствуют укреплению мужской потенции. Мурад, наткнувшись на меня в берлинском аэропорте, начал разговор о каких-то яйцах, но тут ему позвонил какой-то богатый немец, назначил встречу, на которую никак нельзя было опоздать – и поволок к себе домой, где и оставил меня в квартире своей ждать своего возвращения. А я и выпил-то коньяка всего-то чуть-чуть, не понимая, что мне делать в компании говорливых азиатов, да почти сразу и уснул.

- Извини, забыл, - признался я, чувствуя, как от стыда полыхают огнем уши. Полез во внутренний карман куртки, достал записную книжку и продиктовал Мураду номер телефона своего друга из Баден-Вюртемберга.

- Позвони, скажешь, что от меня, - сказал, радуясь тому, что дело Мурада так быстро закончилось, и мне можно покинуть его дом, отправиться к себе. - Завтра позвони, чтобы я успел предупредить. Его Сашей зовут. А я позвоню Сашке по скайпу. Сегодня же. Он сам и его друг держат куропаток. У самого Сашки только петушок и две курочки пока, зато у друга его есть дом, участок, двенадцать курочек и петушок. А тебе зачем? Яйца хочешь купить? Для четырех жен?

- Держать хочу, - ответил Мурад. – Ферму. Я в прошлом году в Германии землю купил. Под Берлином. Земля Бранденбург. Одиннадцать гектаров. Строить начал. Инкубатор купил, - и напомнил. - Жен двух завел: одну русскую и из Украины одну. Будут ферму обслуживать. Хороший бизнес. Чистый. Власти мешать не будут. Корм буду из Турции возить, яйца продавать под маркой «био» в Германии и в Турции. Двадцать пять евро штука.

- А турчанок чего сюда не привезешь? – съехидничал я. - Думаешь, не справятся с куропатками?

- А зачем здесь еще жёны? – вполне искренне удивился он, трезвея на глазах. - Турецкая женщина должна жить в дом. Турецкая женщина должна быть семья, мать детям, хозяйка. А русским бабам надо работать, земля пахать, навоз кидать, яйца собирать.

Сказал он последние слова столь уверенно и столь твердо, что я растерялся и не сразу нашел нужные для возражения ему слова. Да они и не нужны были ни в тот момент, ни позже, минут пять спустя, когда я торопливо распрощался с Мурадом, сказав, что опаздываю на термин к врачу и вышел из квартиры. Только там облегченно и глубоко вздохнул, чувствуя, как свежий воздух освежает легкие после воздуха застоявшегося и спертого.

«Хорошо еще, что кумыса здесь турки не пьют, и бешбармака не едят, - подумал при этом. – А то бы вообще сблеванул от этих запахов».

Спустился на один этаж, вышел из подъезда и направился в сторону выхода со двора большого бетонного здания в сторону широкой, шумной улицы с автобусами и трамваями. Шел мимо скамеечки, устроенной подле детской песочницы с двумя качелями: деревянной и металлической. На скамейке сидели две молодые женщины: одна лет двадцати славянской внешности с волосами, судя по всему, светло-каштанового цвета, но крашенными в блондинку и завитыми, другая с черной косой, уложенной на левом плече, кареглазая, лет восемнадцати.

«Они, - понял я. – Те самые». Остановился, прислушался, ничуть не стыдясь своего действа. Да и приятно было полюбоваться юными славянскими лицами. Давно таких красавиц не видел и не встречал. Даже в кино российском, украинском, американском и европейском таких лиц лет сорок нет. Сейчас красавицы не находятся, а назначаются, как и министры, впрочем, и премьер-министры, прочие владельцы наших душ. Только вот про любовь эти красавицы ни слова ни разу не сказали, не по-женски это как-то показалось мне. В мое время не бывало так. Но, может, сейчас услышу?

- Дура ты, Танька, - сказала украинка, продолжая, по-видимому, тот самый разговор, начало которого я услышал, лежа под столом у Мурада в квартире. - Учили тебя в твоем Университете, учили, да ничему путному так и не научили. Разве дело в том, у кого оружия больше и кто сильнее? Укры Родину защищают, какая бы она не была, хорошая или плохая. А русские напали на Украину, как Гитлер на вас. В Украине теперь и всякие там Вали Котики, Володи Дубинины свои появятся, фанатики-фашисты. И ничего русские им не сделают. Они даже Порошенко не казнят, Ющенко с Тимошенко не накажут. Потому что ворон ворону глаз не выклюет. А Клоун еще и тупой, и упертый. Его даже атомная бомбардировка не успокоит. Потому что он – еврей, а евреям жизни укров на фиг не нужны. У нас в школе был один еврей, так он на всех одноклассников директору стучал. Поймали его пацаны, спросили: «Зачем так делал?» А он в ответ: «Гои». Понимаешь теперь? Гои мы для них - и больше никто. Русские с хохлами воюют, а евреи в бомбоубежищах персональных сидят, руки потирают да посмеиваются: «Земля хохляцкая, самая плодородная в мире, наша будет».

Русская, выслушав украинку, сказала задумчиво:

- Странно как-то это слушать, пакостно на душе…

- Чего тебе пакостно, философ?

- Да вот… - объяснилась русская, уставив взгляд свой в землю под ногами, - Задумаешься, во что превратились все мы, разделившись на нации, - и тошно становится. В одной стране жили, одним богам молились: Марксу и Ленину, все вместе с Гитлером воевали – а теперь глянешь: чужие мы друг другу стали: русские, украинцы, казахи. «Русскую идею» придумываем. Будто не знают, что у всех нас один враг, общий… - замолчала.

- Евреи, - заключила ее фразу украинка. - И Маркс еврей, и Ленин еврей, и Зеленский еврей. И Библия – книга еврейская, - и вдруг огорошила вопросом даже меня. - А ты сама-то, часом, не еврейка?

- Да, нет, русская я, - растерялась ее товарка. - У меня и мама была русской, и папа. А что?

- Да так, - ответила украинка. – Защищаешь ты их. Словно и не русская совсем.

- Турецкая, - поправила собеседницу русская. – Обе мы турецкие теперь жены.

- Ничего. Прорвемся, - уверенно заявила украинка. – Детей нет – что нам терять?

— Это да, - вздохнула старшая, подняла от земли голову, увидела меня, встретилась глазами, встревожилась. – А немец-то стоит, слушает нас.

Тогда я шагнул в сторону выхода со двора и, проходя вплотную мимо скамейки, зачем-то сказал:

- Ауфвидерзеен.

И женщины мне ответили чуть в разнобой слегка испуганными голосами:

- Ауфвидерзеен.

Прошел мимо – и услышал за спиной невнятное шушуканье, в котором я разобрал знакомое слово: «дед». Остановился, обернулся к ним, признался:

- Русский я, девчата, русский. Слышал ваш разговор.

Они оторопели, не сразу среагировали.

- Не бойтесь, - опередил я их. – Никому ничего не передам. Тем более Мураду, - и пошел дальше.

Ибо что я мог им сказать, таким умным, имеющим опыт и знания о современной жизни в своем возрасте большие, чем я в свои семьдесят лет, из которых более сорока прожил в благости и тиши советской власти. Ничем я не мог им помочь, ничего не мог посоветовать. Говорим на одном языке, а жизнь у нас такая разная, что даже в эмиграции мы – чужие. Хотя любим одну Родину, отстраненно, но по-разному. И про любовь им говорить не интересно. И книг, наверное, давно уже не читают. Да и не нужны им книги так, как были когда-то нужны нам. Цифровое поколение, оцифрованное…

Спустя три дня в нескольких германских газетах появились фотоснимки с лицами этих самых жен Мурада с сообщением, которое на фоне бесчисленных неурядиц весны 2022 года и привычки немцев без удивления слышать и читать о непотребствах, совершенных беженцами с Ближнего Востока, так и не превратилось в сенсацию. Статью при фотографиях, небольшую, строк в сто пятьдесят всего, я прочитал. Материал хлесткий, но бестолковый. «Эмигрантки убили турка» называется. Убили, как писал журналист, представителя народа, который был особо уважаем и ценим жителями Германии, возрождающейся из руин Второй Мировой войны, а теперь вызывающим у нового поколения германцев отторжение и чувство неприятия. Далее в статье сообщалось, что две восточноевропейские дамы, изображенные на фотографиях, после намеренного убийства своего турецкого мужа сами пришли в районное управление полиции, где и заявили о совершенном ими преступлении. Как и чем убили, в статье не сообщалось. Зато было рассказано, что зашли эти женщины в полицейское управление берлинского района Хойеншёнхаузен и с трудом уговорили сидящего в приемной комнате полицая найти им переводчика с русского языка и выслушать их самодонос. Более всего удивило полицаев и журналиста объяснение женщин, почему они это сделали.

- Хотим остаться в Германии, пока идет война России с Украиной, - заявила блондинка – К тому же, говорят, у вас тут тюрьма – как у нас санаторий. Мужиков только нет. Но ничего, потерпим.

- За убийство нам теперь лет десять дадут, - пояснила более молодая и более разговорчивая брюнетка. – А там, глядишь, все и устаканится. А с Мурадкой нашим не поймешь, что сделает он со своими женами. Сейчас на птицеферму хотел сослать, а завтра в публичный дом… в театр военных действий отправить мог. Знаем мы этих турок.

Copyright (c) "Русский переплет"