,бывшем с иконой Пречистой Богородицы, которая называется Владимирской,

как пришла она в боголюбивый град Москву,

избавила нас и город наш от безбожного и зловредоного царя Темир-Аксака -

Господи, благослови, Отче!

Д е й с т в у ю щ и е л и ц а :

1. ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ БУНИН - русский писатель в изгнании, нобелевский лауреат.

2. КИПРИАН - митрополит Московский и всея Руси.

3. БАБА - женщина средних лет, живущая в России 1910 -1950 годов.

4. ТИМУР ТАМЕРЛАН - эмир самаркандский.

5. ДАБИР - его чиновник и описатель деяний завоевателя.

6. ФЕДОР ЕЛЕЦКИЙ - князь Елецкого княжества.

7. ВАСИЛИЙ ДМИТРИЕВИЧ - Великий Князь Московский, сын Дмитрия Донского.

8. МАРИЯ - юная девушка, дочь князя Елецкого.

9. НЕМЕЦКИЕ СОЛДАТЫ в ПАРИЖЕ 1941 года..

10. НУКЕРЫ ТАМЕРЛАНА..

11. ЗЕВАКИ в МОСКВЕ 1917 года.

12. НАРОД в МОСКВЕ 1395 года.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

ДИКТОР: Achtung! Achtung! Ein Befehle den Stadtkommandant! Alle Personen, die Radioempfanger haben, mussen das in die Kommandatur abgeben. (нем: Внимание! Внимание! Приказ коменданта. Все, кто имеет радиоприемники обязаны сдать коменданту┘)

БУНИН: Да. Как же. Услышал - и побежал: дорогой германец, возьми радиоприемник у русского эмигранта. А не угодно ли кофе в постель? Или пятки почесать на ночь глядя? ( вертит ручку настройки).

ГОЛОС ПЕРВОГО АКТЕРА: Hello! (англ: Привет!)

ГОЛОС ВТОРОГО АКТЕРА: What the dickens do you want? ( англ: Что ты делаешь здесь?)

БУНИН: Ох, уж этот мне туманный Альбион!.. Страна купцов и политических проституток. Петра Великого отравили, а Иосифу Усатому в пояс кланяются. Видят деловой интерес, свою выгоду...

БУНИН: Америка. Веселая, как всегда... А где Москва? Проклятая и любимая, ненаглядная и ненавистная... Ныне - последний оплот Руси исконной. Все остальное - под германцем. Лишь инородцы не в полоне - последняя надежда большевиков.

За окнами грозный голос : Halt!.. Ausweis!.. Warum den?.. Was ist das?.. (нем: Стой!.. Документ!.. Почему это?.. Что это?┘)

Потом шум, удаляющийся топот, крик : Halt!.. Halt!.. (нем: Стой!.. Стой!..) - и автоматная очередь .

БУНИН: Комендантский час в Париже. Уж третий год...

ГОЛОСА ЗА ОКНАМИ: Er ist tod... Schade... Guck mal.. Wer ist das?.. Nichts schon ... ( нем: Мертв┘ Жалко┘ Глянь┘ Что это?.. Уже ничего┘ )

БУНИН: Покорная страна. В глазах французов - печаль и стыд. Но работают все - укрепляют мощь германской армии. ( возвращается к приемнику): Россия же во прахе. И народ унижен... Батый пришел к нам на триста лет. А Ленин... Господи! Не позволь Гитлеру прослыть избавителем от большевиков! Не путай русский народ. Господи! Осени его силой крестной! Распахни глаза! Укрепи дух!

ГОЛОС КИПРИАНА: Поджигаемые ненавистью, не в состоянии терпеливо смотреть на изобилие земли русской и христианское благоденствие, много раз покушались они прийти уничтожить величие этой красоты и обесславить христиан; ради этого они и ложный мир с князьями нашими заключили.

БУНИН: Истинно так. Пакт Риббентропа-Молотова два года назад...

КИПРИАН ( появляясь воочию) : Когда же ваши князья, ожидая от них прочного мира, забывают о предосторожности, тогда они, выбрав пагубное время, осуществляют злой замысел.

БУНИН: Кто вы?

КИПРИАН: Митрополит Киприан.

БУНИН: Тот самый?

КИПРИАН: Соизволением Пречистой Божьей матери перед тобой...

БУНИН: Ко мне, владыко?.. Зачем? Я крепок в вере... Мне семьдесят второй год. К чему виденья мне?

БУНИН: Раб Божий, Иван, душа твоя скорбит и плачет. Услышана она - и я перед тобой...

БУНИН ( подходит к КИПРИАНУ, трогает его, убеждается в материальности митрополита): Я грежу... Вам полтыщи лет!

КИПРИАН: Годов земных мне шестьсот два. Митрополитом всея Руси был рукоположен самим константинопольским патриархом. Искусен в грамоте я был и написал премного книг.

БУНИН: Как я...

КИПРИАН: И долг свой видел в том, чтобы народ Руси колена преклонял не перед Мамоной и не пред Златым Тельцом, чем погубил себя народ израильтянский задолго до пришествия Христова. Я - слуга Пречистой Богородицы... Как ты.

БУНИН: Как я?

КИПРИАН: Как ты... Ибо боль земли православной терзает плоть и душу нашу. И нынче помнит мало кто, как благодаря заступничеству Пречистой Русь спасена была однажды.

БУНИН: Ценою гибели Ельца.

КИПРИАН: Да, города, где полтысячи лет спустя родился ты, Иван...

БУНИН: Париж... Октябрь... 1941 год от Рождества Христова... Немцы под Москвой...

КИПРИАН: Иван, ты вспомни... Перемена гнева Божьего на милость по заступничеству Пречистой спасала Русь не раз...

БУНИН ( он покуда не видит ОБРАЗА): А где было заступничество Ее в октябре семнадцатого?.. ( снимает с камина стопку старых газет, читает, а КИПРИАН во время чтения этого уходит): " С сегодняшнего дня даже для самого наивного простеца становится ясно, что не только о каком-нибудь мужестве и революционном достоинстве, но даже о самой элементарной честности к политике народных комиссаров говорить не приходится. Перед нами компания авантюристов, которые ради собственных интересов, ради промедления еще на несколько недель агонии своего гибнущего самодержавия, готовы на самое постыдное предательство интересов родины и революции, интересов российского пролетариата, именем которого они бесчинствуют на вакантном троне Романовых..." ( оборачивается к тому месту, где стоял КИПРИАН): Писал Горький - главный борзописец Сталина...

Месяц спустя на Страстной площади в Москве наклеивали афишу о бенефисе актрисы Яворской...

БАБА: Ишь, расклеивают! А кто будет стены мыть? А буржуи будут ходить по театрам? Мы вот не ходим. Все немцами пугают - придут, придут. А вот и не приходят!

ДИКТОР: Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Передаем сообщения Совинформбюро! Сегодня после продолжительных и упорных боев советскими войсками оставлен город Елец. ..

БУНИН: Проклятая! Накаркала! ( оглядывается в сторону БАБЫ - той уже нет; но замечает икону): Тебе, Пресвятая заступница, поставлен собор на Быстрой Сосне. Город детства моего, память сердца... Двести лет воздвигали собор, Пресвятая! Двести лет! ( оборачивается к возникшей опять БАБЕ; она уже в красной косынке, в спортивной футболке с закатанными рукавами ): Собор - это вовсе не камень. Собор для меня - это священный храм. А вы стараетесь доказать...

БАБА: Мы ничего не стараемся. Для тебя он священен. А для нас камень - и камень. Знаем! Видали во Владимире. Взял маляр доску, намазал на ней - вот тебе и Бог! Ну и молись ему сам.

БУНИН: У вас, конечно, ничего теперь не осталось - ни Бога, ни совести.

БАБА: Да. Не осталось.

БУНИН(ОБРАЗУ): Россия, что с тобой?.. "Иже еси на небеси, да святится имя твое..."

ГОЛОС БОГОМАТЕРИ: Плачет церковь о чадах церковных, а всего более об убитых, как мать о детях плачущая. О, чада церковные, о, страстотерпцы избиенные, принявшие насильственную смерть, перенесшие двойную гибель - от огня и меча, от насилия поганых! Где благочиние и благосостояние церковное? Где чтецы и певцы? Где клирошане церковные? Где священники, служащие Богу день и ночь? Все лежат и почили, все уснули, все посечены были и перебиты, под ударами меча умерли. Нет звона колоколов, и нет зовущего ударами в било, нет спешащего на зов; не слышно в церкви голосов поющих, не слышно славословия, ни слов хвалы, нет в церквях стихословия и благодарения. Воистину суета человеческая и всуе суетность людская...

СЦЕНА ВТОРАЯ

ДАБИР ( читает с пергаментного свитка): Его хаканское величество с группою своих сподвижников, которым кровь сражений доставляет такое же удовольствие, как другим луг усеянный тюльпанами, и которые признают опьянение лишь чашей вина от вкушающего кровь меча, выстроил войска в боевой порядок. Смельчаки, бросающие вызов , храбрецы убежища Вселенной , как копья, протянули руки к перлу жизни врага и, как стрелы, устремленные носами в дома погибели противников, подобно арканам , они закинули за плечи неприятелей руки желания; как сабли, весело сверкающие при дневном солнце, они разили и убивали; каждый их блестящий кинжал ежесекундно сбрасывал на землю по одной голове, а каждый их горящий меч пускал на ветер смерть по одной человеческой жизни...

ТИМУР ( делает знак - и ТАНЦОВЩИЦА убегает): Расскажи мне о Руси.

ДАБИР: Святая Русь есть лучшее из украшений в короне нынешних потомков Бату-хана.

ТИМУР: Святая? Ты сказал - святая?

ДАБИР: Святая, ибо так зовут ее повсюду: в варяжских землях, в землях Голустана, сирийцы, персы, греки...

ТИМУР: Довольно! Что, скажи, святого увидели они на этих землях? Дороги полны грязи, тонут кони, повозки вязнут по ступицы в жиже. Убогие домишки черны от дыма. У каждого мужчины сидит в душе собачий страх: куснет из-за угла и лает , отбежав и поджавши хвост. Их женщинами полны юрты нукеров Тохтамыша. Я видел их. Они смирны, а в постели плачут горькими слезами. Народ - раб, и больше ничего.

ДАБИР: Ты видел сломленных людей, мой повелитель, сочувствия достойных...

ТИМУР: Сочувствия? ( хохочет): Я кровь людскую пил! Я громоздил из черепов врагов своих повыше тополей и минаретов пирамиды! И никогда не ведал я сочувствия к несчастным. Несчастье - есть удел народов мною покоренных. Страдают - пусть. Я в силах их страдания усилить. ( хохочет) : Я - властелин степей! И скоро будет весь мир лежать у моих ног!

ДАБИР: Помилуй, Государь. Негоже, едучи на рать, хвалиться силою своей. Ужель не помнишь ты про поражения свои, и не напоминает боль в ноге твоей о собственном страхе перед смертью? Лежал в степи избитый и израненный ты почти смертельно - ужель и тогда Аллаха не молил о снисхождении к себе и не просил сочувствия у всякого идущего вдали бродяги? Ответишь, нет - солжешь, а ложь - свидетель лишь слабости, которая венец сильнее ржи источит.

ТИМУР: Хитер, дабир. Мне по нутру прямая речь твоя, умение заставить признаваться в том , о чем собеседник твой признаваться не желает. Скажи я: "Не боялся"- и стал уж недостоин эмиром зваться. Признайся в страхе - и слова мои о презренье к побежденным есть лишь двуличие и глупая актерская игра эмира пред тобой - дабиром лишь, бумажною душою, живущим в тени моих побед и славящим подвиги Тимура.

Нет, тебе отвечу честно... Я не искал сочувствия тогда. И не просил я у Аллаха жизни, не алкал я его заботы обо мне. Копил я в сердце гнев. И месть моя была страшна. Страшна для них - и сладка для Тимура, прозванного с тех пор " Хромец Тимур". Ты веришь мне?

ДАБИР: Мой повелитель! Все сказанное тобою я запишу в назидание потомкам. Пусть сотни лет народы будут помнить о том , что Тамерлан из рода баргаса не укротил свой нрав и в час большого своего пораженья.

ТИМУР: Да будет так. Еще ты им напомни о явлении Архангела Израила мне. В двенадцать лет моих от роду явился он - и мне предрек судьбу воителя великого и властелина царств бесчисленных.

ДАБИР: Описано то мною, светлейший.

ТИМУР: Еще раз напиши.

А теперь ты мне расскажешь о Руси, которую зовешь святой, а я зову ничтожной. Расскажешь мне о племени рабов, смотрящих только в землю, словно свиньи, не смеющих поднять взор к солнцу, видеть небо, привыкших покоряться и стонать под плетью последнего из потомков Бату-хана Тохтамыша.

ДАБИР: Мой повелитель. Руси начало мне неизвестно. Знаю только, что пару сотен лет назад держава та гремела во всей вселенной, и царь ее - звать Ярослав, а званье мудрый - был родичем царям всех европейских стран. Пред смертью он разделил меж сыновьями все земли русские...

ТИМУР: Осел твой царь! И лишь народ рабов прозвать его мог Мудрым. Страна жива быть может лишь в единодержавной власти! Провинциям дай волю - убегут. Растащат по кускам державу ничтожные сатрапы. Так Дарий пал! Пал Македонский! Так Рим великий сгинул. А Руси, едва явившейся на свет , тем более делиться было глупо.

ДАБИР: Так все и случилось, владыка мой мудрейший. Пришел внук Чингиз-хана двумя походами - и Русь великая исчезла. Остался хворост маленьких князей, готовых дань платить в Орду потомкам Бату-хана уж полтораста лет. Все борются за право называться... Великим князем.

ТИМУР: Как? Как ты сказал? Великим Князем?!

ДАБИР: Их главный князь зовется Великим Князем всея Руси, мой Государь.

ТИМУР ( хохочет) : Великий Князь! Се есть лишь - главный раб у Тохтамыша - ничтожнейшего из потомков Бату-хана. Его войска разбил я дважды. Я уничтожу род его до пятого колена. Он объявить себя посмел противником моим. Еще бы - к нему в шатер ползут на брюхе не кто-нибудь, а Великие Князья!

ДАБИР: Великий Князь сбирает дань со всей страны своей, чтобы потом отдать ее в Сарай - в столицу славной и великой Золотой Орды.

ТИМУР: Была славна Орда. Теперь ее не стало... Сарай я уничтожил. Головы мужчин сложить велел я так, что главный минарет стал ниже верхнего из черепов. А Тохтамыш с остатками своей Орды таится где-то в камышах Придонья, как будто он шакал или лиса-корсак. Теперь Великий Князь Святой Руси пускай приносит дань в мои шатры. Пойди - пошли гонца на Русь - и возвращайся. Доскажешь о народе, который покорил я, не оседлав коня и не обнажая сабли...

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

БУНИН ( читает): " Мир, мир... а мира нет. Между народом Моим находятся нечестивые; сторожат, как птицеловы, припадают к земле. ставят ловушки и улавливают людей. И народ Мой любит это. Слушай, земля: вот приведу народ сей на пагубу, плод помыслов их". Это из Иеремии... Сколько ни читаю Библию - не перестаю поражаться... И особенно слова: "И народ мой любит это... вот приведу народ сей на пагубу, плод помыслов их"...

КИПРИАН: Народ - на пагубу?

БУНИН: Да, владыко. Ведь четверть века народ мой искушал Господа.

КИПРИАН: Тем, что страдал?

БУНИН: Тем, что потворствовал злодеям. Покорностью своей на выборах, молчанием и страхом при арестах, славословиям вождям, потворством власти...

КИПРИАН: Так было всегда.

БУНИН: Всегда - у тех народов. что не стремились зваться Третьим Римом. А мы стремились.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

ВАСИЛИЙ: Хромой Тимур? Не знаю... В Орде Златой бывал не раз и тамошних вельмож всех знаю поименно. Темир-Аксак... Нет, имени такого не встречал. А с кем он? Войско с ним иль только пара тысяч охраны?

ФЕДОР: Великий Князь. Я этого не знаю. Ко мне прибыл его гонец. Сказал, что царь Тимур побил войско Тохтамыша и теперь решил идти на Русь. Сказал, что если Русь отдаст ему всю дань, что раньше отдавала Тохтамышу, то он, царь Тамерлан, огнем-мечом казнить не станет нас.

ВАСИЛИЙ: Темир-аксак?.. Хромой Тимур?.. Царь Тамерлан?.. Не слишком ли много имен для одного? Впрочем, коль враг он Тохтамышу, то нам он - друг. Помнишь, князь, как Тохтамыш взял Москву почти без боя? Родитель мой в отлучке был, а то бы показал он иноверцам что значит победитель на поле Куликовом.

ФЕДОР: Да, битва великая была.

ВАСИЛИЙ: В народе говорят, что ты - участник этой битвы?

ФЕДОР: Да, Великий Князь. Димитрию Ивановичу и Святой Руси служил я честно.

ВАСИЛИЙ: Был ранен, говорят?

ФЕДОР: Копьем. В плечо.

ВАСИЛИЙ: И вернулся на елецкое княженье?

ФЕДОР: Вернулся на княжеский престол, завещанный отцом.

ВАСИЛИЙ: Окраина Руси - граница с Диким полем, Елец твой - не противник Тимуру-татю. Разгромит и сожжет он твой елецкий городок.

ФЕДОР: Я понял твой намек. Ты хочешь, Князь Великий, чтобы Елец стал городом в твоих владеньях, а я - боярином твоим?

ВАСИЛИЙ: Я Русь хочу собрать в один кулак. Чтоб не татарам дань платили мы, а нам - татары. И чтоб с немецкой и литовской стороны не ждали мы беды.

ФЕДОР: Отец твой так хотел, и дед, и прадед. Однако ж, того же хочет Тверь, того желает Киев. Все мне обещают против Тамерлана дать подмогу с условием. что маленькое княжество мое отдам под власть их.

ВАСИЛИЙ: Ты правильно все понял, князь. Я тоже обещать могу подмогу твоему Ельцу с условием, что ты елецкие все земли отдашь под власть Москвы. И, кстати, что ты сделал с гонцом от Тимур-ленга? Казнил? Повесил?

ФЕДОР: Помилуй, Государь! Гонцов казнить - быть преступником и татем. Я с миром отпустил его, сказав, что Русская земля срамиться не захочет - и все умрем мы, но землю прадедов своих в полон не отдадим.

ВАСИЛИЙ: Как глупо это! Дразнить врага в надежде лишь на Москвы подмогу. Как много у тебя дружинников и много ль можешь посадских ты вооружить?

ФЕДОР: Двенадцать тысяч... с половиной дружинников с посадскими вместе.

ВАСИЛИЙ: То разве войско? Против Тохтамыша Москва поставила тысяч двадцать шесть - и все ж разор Москвы свершился. Сгорело все, отцу пришлось Кремль заново отстраивать. Погибнешь, князь! А покоришься мне - так тысяч сорок на помощь наскребу. Решайся, Федор: погибель иль почетное из мест у трона моего.

ФЕДОР: Прости, Василий Дмитриевич. ( кланяется): Свобода мне милее жизни. Я - князь Елецкой, и имя мое - Федор. Мы Рюриковичи: я и ты. Угодно было Богу, чтоб в крови нашей жила нелюбовь к родне. Ты лгал мне тут, сказав. что знать не знаешь имя Темир-ленга. И это - в тот момент, когда о помощи тебя просил я! Я - родич твой, потомок, как и ты, Владимира Святого. Каким же будешь ты, когда тебе отдам я вотчину свою?.. Нет, Князь Великий... князь Елецкой предпочитает пасть на поле брани, чем жить объедками с твоего стола... ( встает и уходит).

ВАСИЛИЙ: Постой! Постой, князь Федор!.. Ах, глупая, но храбрая ты голова! Как мне вернуть тебя, как объясниться?

КИПРИАН: Мириться? Гоже ли тебе, Великий Князь, гоняться за поместным князем через все покои? Гордыней обуянный Федор-князь пусть в кровавой битве падет под Тамерланом с честью.

ВАСИЛИЙ: Что говоришь, владыко? Князя Федора и княжество его отдать на поруганье? Ты честь мою унизить захотел?

КИПРИАН: Пустое, князь. Печься надобно не о гордом князе, хоть он и родичем является тебе. Державы благо - вот твое предназначенье! Заботиться ты должен лишь о том, чтобы росло и крепло государство московское. Ты - правнук самого Ивана Калиты, сумевшего из города-деревни создать уже сейчас великую Москву!

ВАСИЛИЙ: Великую? Ты назвал Москву великой?

КИПРИАН: А то как же? Отец твой Дмитрий сумел к реке Непрядве привести дружины многих княжеств русских и победить там самого Мамая. Не это ли - свидетельство благоволенья Отца и Сына и Святого Духа?

ВАСИЛИЙ: Святейший!" Мне всегда казалось, что Божьим соизволеньем было то, что мой отец на поле Куликовом царя Мамая одолел. Но почему потом (не за грехи ли наши?) Москву Господь отдал на поруганье Тохтамышу?

КИПРИАН: Незрел твой ум еще, Великий Князь. Ты вглубь веков гляди: Москве стать Третьим Римом вскоре суждено. А ты - о князе Федоре. Спасти его никто не в силах. Темир-Аксак привел с собой две сотни тысяч - орду, по численности равной Батыевой Орде. все закрома и амбары на Руси полны под крыши. И близится зима, которая все наши реки дорогам проезжим сделает подстать, коням Темир-Аксаковым удобным. Удар его подобен будет удару, что нанес Чингизов внук по Киеву и по Рязани.

ВАСИЛИЙ: Он - семени иного, он не рода царского. Батый был внук Чингиза. Тимур же - из нукеров неверного Казгана. Ровней быть может он боярину Ростовскому иль киевскому, иль даже пусть владимирскому, но не потомку Рюрика-варяга.

КИПРИАН: Да, Князь Великий... Царь Тамерлан по крови не чета Рюриковичам. Он роду-племени боярского, не царского. Жена его, вон та - крови Чингизидовой. Но силою ума, великим злобством он всех нас превзошел в подлунном мире в веке нынешнем. Молва об им творимых ужасах мир облетела вместе с тучею от дыма им сожженных городов.

ВАСИЛИЙ: Так страшен он?

КИПРИАН: Людей живыми приказал он ровными слоями уложить, обмазать глиной, а потом второй слой из людей сложить - и так до того времени, как двадцать тысяч пленных, друг на друге лёжа, скончались от удушья. Или... сорок тысяч он приказал однажды обезглавить - и руки воинов его устали так, что к вечеру все сотники пошли молить Тимура, чтоб казнь он перенес наутро. Воины устали, сказали, и просят отдохнуть.

ВАСИЛИЙ: Зачем? К чему жестокость лютая? Ведь пленник беззащитен, и не честь - убить его или обидеть.

КИПРИАН: Кочевник в плен берет лишь женщин. Она - услада его и его опора в юрте. Долг женщины - работать и рожать. Мужчина должен быть воином и наслаждаться видом крови убитого врага. Таков закон степи. Зачем мужчина-пленник?

ВАСИЛИЙ: И ты считаешь, митрополит московский, что наша участь - покориться царю поганому Тимуру?

КИПРИАН: Русь оборонить никто не в силах, княже. Противу его двухсот тысяч от силы половину наберешь ты способных воевать как конно, так и пеше. Но даже если с помощью мы Бога вдруг разобьем Тимура, к нам тотчас же явится и враг заклятый из Золотой Орды.

ВАСИЛИЙ: Хан Тохтамыш?

КИПРИАН: Ослабленные окажемся мы в его полоне.

ВАСИЛИЙ: Выходит, так и так в полоне быть?

КИПРИАН: Если бы не князь Федор.

ВАСИЛИЙ: Князь Федор? Елецкой?

КИПРИАН: Да. Он даст нам время.

ВАСИЛИЙ: Время подготовиться к походу?

КИПРИАН: Нет, к ходу крестному.

ВАСИЛИЙ: Крестному? Ужель, владыко, ты разумеешь, что православный крестный ход отворотит знамена, пики, сабли магометан от наших городов? Ведь даже Преподобный Сергий, на бой отца благословив, предал ему двух иноков...

КИПРИАН: Да, Пересвета и Осляблю. Знаю. Два инока, два воина великих. Быв в Симоновом монастыре, я преклонил колени перед прахом их.

ВАСИЛИЙ: Вот видишь: преподобный Сергий благословлял на бой, а не на крестный ход.

КИПРИАН: О, Князь Великий! Прости, что сразу не сказал...

ВАСИЛИЙ ( встревожено) : Ты что-то утаил? Что нового узнал ты о войске Тамерлана? Говори! Скорей!

КИПРИАН: Видение явилось мне.

ВАСИЛИЙ(успокаиваясь): Видение?.. Что ж, расскажи.

КИПРИАН: В тот час, когда стоял я у могилы Пересвета, раздался голос...

ГОЛОС: Велик и могуч град Москов. Но страшную судьбу готовит враг ему. Ибо нет в нем моего лика.

ВАСИЛИЙ: Нет в Москве ее святого лика - истинно так.

ГОЛОС: А как прибудет мой лик в Москву, так оборонит он град престольный от врага лютого.

ВАСИЛИЙ: Град престольный?.. ( переспрашивает у КИПРИАНА): Ты не ослышался? ОНА сказала: престольный?

КИПРИАН: Да, Государь. Она сказала: град Престольный! Так назвала Москву.

ВАСИЛИЙ: То - честь великая: Москве быть признанной из городов всех русских городом престольным самою Богоматерью Пречистой.

КИПРИАН: Она сказала так. Митрополит московский Петр престол святой из города Владимира скоро уже век как перенес сюда. Теперь - иконы очередь, Пречистой Богоматери Владимирской. Она спасет Москву и Русь.

ВАСИЛИЙ: Саму видал? Какая ликом Божья мать?

КИПРИАН: Прости, Великий Князь, узреть ЕЕ я не сподобился. Глас услыхал, в коленях задрожал и ниц упал. А, помолясь. увидел, что мне навстречь бегут два инока, на ноги ставят, спрашивают, что случилось...

ВАСИЛИЙ: И все же благодать великая! Как же отец мой не углядел в тебе ее?! Знать, велика была святая сила Сергия, коли в сиянии ее ты был им не замечен. ( хлопает в ладоши): Гонца ко мне!

ВАСИЛИЙ: Скачи во град мой вотчинный Владимир и привези в Москву икону Богоматери - ту самую, что грецкого письма.

КИПРИАН: Постой , раб Божий. ( к ВАСИЛИЮ): Великий Князь, негоже лик Пречистой Богоматери, словно дрова, везти гонцу простому. Я сам за ней поеду. Со всем своим двором. Святыню русскую, икону, писанную самим святым Лукою, я призову сопровождать архимандритам и игуменам. Я повелю им петь по городам молебны, а детям их духовным накажу, чтоб соблюдали пост, молитву и покаяние от всей души!

ВАСИЛИЙ: Ты прав, владыко! ( опускается перед митрополитом на колено): Благослови раба Божьего Василия.

ВАСИЛИЙ ( получив благословение, встает, говорит спокойно и по-деловому): Тебе, владыко, за Пречистой собираться, а мне к обороне готовить Москву.

СЦЕНА ПЯТАЯ

БУНИН ( держит в руках манускрипт, читает): " И объял Москву великий ужас..."

КИПРИАН: Ты одинок, Иван.

БУНИН: Не более других. В могилу каждый ляжет сам, с другим не потеснится. Не правда ль, отче?

КИПРИАН: Лукавишь, летописец смутных дней. Ту бабу с площади Страстной ты помнишь?

БУНИН: Которая сказала, что "храма нет, есть только камень"? Как же... Помню. "Россию новую"... Нет, как теперь?.. Союз Советских Социалистических республик построила она? И ходит в красной своей косынке, и песни распевает про интернационализм и про любовь к вождю?

КИПРИАН: Она жива.

БУНИН: Странно. Мне казалось, что Иосиф Сталин успел убить всех современников своих. Приятно знать, что в этом хоть ошибся.

БАБА ( оборотясь к ОБРАЗУ, молится истово, даже слегка кликушески): И мать наша заступница, Пресвятая Богородица, заступница наша, покровительница! Прости ты меня ради Господа, пожалей меня окаянную, не дай сгинуть на фронте ребеночку моему единственному, сыночку ненаглядному! Убереги от пули свинцовой, от штыка булатного, от вражьего глаза, от болезни и начальства немилости! Погуби Ты всех противников его, отведи длань карающую от головы его, от шеи его, от тела и конечностей! Обороти ты все зло, на него посланное, на врага его. смерти моему сыночку желающего! ( достает свечу и ставит ее перед ОБРАЗОМ) : А меня хоть покарай заместо этого, хоть в сырую землю положи, хоть по ветру развей. Ибо виновата перед тобой, заступница, виновата... И нет мне прощения. Аминь.

БУНИН: Сын ее... на фронте?

КИПРИАН: Защищает Русь. И с ним - народ весь русский. А ты одинок.

БУНИН: То, как говорится, камень мой... и крест. Для битв я немощен... большевистскому режиму ненавистник. Служить Германии не стану. Но подать руку Москве... нет, не могу. Таков удел мой, отче - пережить две Мировых войны, познать величие истории - и не приложить рук ни тем... и не этим злодеяниям.

КИПРИАН: Ты стар и мудр. Это хорошо по-своему. Я ж вспоминаю девочку безрассудную одну...

БУНИН:Кто она?

КИПРИАН: В Елецком городке княжной была. Любила босиком промчать по утренней росе. Все норовила речку перейти с берега крутого на низкий - в тамошних лесах грибов видимо-невидимо! В пятнадцать лет она уж выглядела невестой. Но с детства озорная егоза никак не могла обрести величье и чванство опустить себе на грудь. Словом , любимица всех дворовых, посадских и дружинников елецких. Ее любили все, нежили и холили. Отец же...

БУНИН: Что - отец? Отец был груб с ней?

КИПРИАН: Нет... Отец был нагружен заботами и не видел, как внезапно расцвела и не по возрасту умна его кровинка стала.

СЦЕНА ШЕСТАЯ

ФЕДОР: Машенька?

МАРИЯ: Отец!

ФЕДОР: Как ты здесь? Тебя отправить в Лебедянь я приказал. Ослушалась?

МАРИЯ: Нет, отец! Я убежала. Негоже прятаться от ворога потомку витязей великих. Таких, как ты.

ФЕДОР: Что мелешь вздор ты? Последнюю телегу отправил только что я. Беги сейчас же - и догонишь. Быть витязем - забота наша, мужчин, а не девиц.

МАРИЯ: Пусть женщина я. Но все же воителям я в битве пригожусь. Носить я буду воду им на стены. Защитникам варить я пищу буду. Носить убитых в погреба, лечить поверенных стрелой. А если ворогу случится победить и внутрь Ельца пробиться, пусть от стрелы моей погибнет хоть один захватчик.

ФЕДОР: Несчастная! Где разум твой?! Ты жить лишь начинаешь! Твой удел - родить мне внука, князя Елецкого - владетеля земли моей!

МАРИЯ: В опасности земля - его наследье. Бабы стонут! И вой такой стоит по деревням, что впору самой оглохнуть.

ФЕДОР: Ты здесь погибнешь.

МАРИЯ: Пусть так, отец. Но смерть за Родину много мне милей чреды тоскливых черных дней полона.

ФЕДОР: Полно чушь пороть! Не бабье дело - смерть принимать в бою. Немедленно - догнать телегу. Коль жив останусь - накажу за ослушанье строго! Прочь с глаз моих!

МАРИЯ: Отец, прости мое упорство. Но долг пред Родиной превыше долга пред тобой. Отступит враг - меня накажешь строго. Отдай хоть в монастырь. Но в день опасности лихой не отступлю я даже пред отцом. Мой долг - с тобою рядом умереть иль победить Тимура.

ФЕДОР: Что ж... Бог тебе судья. Не время спорить. Иди варить смолу - там мало рук. Когда ж на приступ враг пойдет - то будет адская работа. И осторожна будь - не обожги себе лица. ( уходит рассерженный).

МАРИЯ ( одна): Прощай, отец. Увидимся ль, кто знает? Отцовой ласки я не видела с рожденья. Все у него - дела, борьба за право княжества Елецкого не быть никому подвластным. И вот - прощанье. Как старую рубаху, швырнул - да и забыл. Вот горестная участь потомков влиятельных князей. И все ж я благодарна. Он мне позволил сражаться с ним плечо к плечу. А что печален он, так тому причина - отказ московского Василия в поддержке...

ФЕДОР: Ты здесь еще? Прекрасно! Смолу варить и посадская баба сможет. А твой удел - быть если и не правою, так левою моей рукой. Прибыл московский полк. Их там - тысяч пять копий. У всех оружье есть, в обозах - фураж, хлеб, солонина. И рвутся в бой.

МАРИЯ: Хвала Всевышнему! Великий Князь Василий внял гласу разума!

ФЕДОР: Все пять тысяч - добровольцы. Не князь Василий их послал, а собрались владимирцы да москвичи, на собственные деньги вооружились - и спешным строем пришли в Елец... (оглядывает ее): Переоденься в платье ты мужское, дочка, и поспешай к их воеводе. Ему уж сказано, что дочь ты мне, а остальным - что ты племянник, сын моей сестры.

МАРИЯ: Отец, спасибо! ( бросается к нему, но остановленная его жестом, преклоняет перед отцом колено) : Благослови.

ФЕДОР ( благословив): Ступай, родная. Нет счастья большего для нас, отцов, чем вырастить столь доблестного сына. А если дочь!.. За ратными делами я редко был с тобой наедине и мало ласков. Прости, родная, и прощай.

МАРИЯ : Батюшка! Не надо! Святой удел свой не кори! ( обнимает его).

ФЕДОР: Иди в Московский полк. Ты знаешь местность. Устрой засаду в тобой любимом Засосненском лесу. И жди набата... Как с колокольни зазвонят - две тысячи наметом пошлешь ты в спину Тимуру. А остальные три пусть, пройдя через брод, ударят по его обозу. Создав неразбериху, пускай отходят москвичи - то наша сеча. Ступай. ( целует дочь, она уходит, он один) : Это √ все, что я мог сделать для нее. У тех, кто с нею вместе ударит по обозу, есть возможность выжить. А варщики смолы погибнут вместе с нами. Иди, упрямая девчонка, на смертный бой, чтоб жить остаться.

СЦЕНА СЕДЬМАЯ.

БУНИН: Бедная девочка... Я помню эту легенду. В моем детстве ее знали все. А сейчас ... ( бросает на камин газеты): В немецкой прессе пишут, что жители Ельца встречают немцев хлебом-солью., как освободителей от ига большевиков. Неужто правда? Крепостной крестьянин, раб, в восемьсот двенадцатом году брал в руки вилы и с ними шел на Наполеона. А тот им обещал Свободу! Советские же люди - к захватчику с хлебом-солью...

КИПРИАН: Они запутались. Их не суди.

БУНИН: Я не сужу их... Я просто размышляю... Может быть, те хлеб-соль есть доказательство того, что Родину, Отчизну и прочие святыни большевики изъяли не только из словесного обращения, но и из сердец россиян?

КИПРИАН: И все-таки война священная, ее зовут уже Отечественной.

БУНИН ( сердится) : Что - поняли уже? И все простили?

КИПРИАН: Народ не надо прощать, народ не надо винить. Народу следует служить.

БУНИН: Какому народу? Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом - Чудь, Меря. Но и в том, и в другом есть страшная переменчивость настроений, обликов, "шаткость", как говорили в старину. Народ сам сказал про себя: "Из нас, как из дерева - и дубинка и икона", - в зависимости от обстоятельств, от того, кто это дерево обрабатывает: Сергий Радонежский или Емелька Пугачев. Если бы я эту "икону", эту Русь не любил, не видал, из-за чего бы я так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так непрерывно и так люто? Тем, которым было , в сущности, наплевать на народ, - если только, конечно. он не был поводом для проявления их прекрасных чувств, - и которого они не только не знали и не желали знать, но и даже просто не замечали, как не замечали лиц извозчиков, как не замечали лиц извозчиков, на которых они ездили в какое-нибудь Вольно - Экономическое общество... Страшно сказать, но правда: не будь народных бедствий, тысячи интеллигентов были бы прямо несчастнейшими людьми. Как же тогда заседать, протестовать, о чем кричать и писать? А без этого и жизнь не в жизнь была... Подумать только, до чего беспечно, спустя рукава, даже празднично, отнеслась Россия к началу революции, к величайшему из всей истории событию, случившемуся во время величайшей в мире войны. Какая это старая русская болезнь, это томление, эта скука, эта разбалованность - вечная надежда, что придет какая-то лягушка с волшебным кольцом и все за тебя сделает: стоит только зайти на крылечко и перекинуть с руки на руку колечко. Это род нервной болезни, а вовсе не знаменитые запросы, будто бы приходящие из наших " глубин"...

КИПРИАН: Цари падут... Иосиф Сталин будет умирать между дверей своей берлоги, валяясь на полу. И паралич сведет ему все мышцы. И лишь глаза его увидят освобождение и радость на лицах столпившихся вокруг царедворцев...

БУНИН: Приятно слышать.

КИПРИАН: В последний час, глядя на лица тех, кто был его холопами в течение десятков лет, он вдруг поймет, как поняли все деспоты народов всех и всех времен, тщету усилий человека уподобиться Создателю.

БУНИН: И Гитлер это поймет?

КИПРИАН: И Гитлер, и иной Антихриста избранник - все они однажды ужаснутся, познав содеянное разумом их и цену их неугодной власти над тысячами тысяч.

БУНИН: Но пока они властвуют, владыко: и Гитлер, и Сталин. Я слушал по радио, что в России творится ужасное! Захватчики ликуют, кровь льется рекой...

КИПРИАН: Так было и при ней - при Машеньке Елецкой...

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

ДАБИР: Восторг войны - в предощущении победы. Самой победе - грош цена, ибо смотреть на груды пепла, обломки стен, вкушая запах спекшейся крови быстро наскучает. Но миг предощущения победы прекрасен. Пылает город. Нет уж крепостных стен. Противник в панике. Еще стремится отборная дружина у церкви насмерть встать. Как будто Бог их-всепрощенец заступится за слабых, закроет великому Тимуру очи и даст той горстке храбрецов выжить...

Нет... поспешил назвать я храбрецами всех пока оставшихся. Один, от страха обезумев. полез на башню, что сбоку от церкви. Схватился за веревку колокола, повис...

Несчастный думает, что звоном этим он отпугнет воителей Тимура! Глупец... Достаточно одной стрелы - и ты уж труп...

С Тимуром я уж десять лет в походах. Всегда одно и то же: последней горстке побежденных пасть суждено не от стрелы и не от сабли воина-джигита, а погребенным оказаться под кровлею мечети, иль собора... а то и церкви малой.

И общий крик их, вздох последний - венец победы славного Тимура! Услышав этот вздох, я возвращаюсь в свой шатер и там по памяти описываю сраженье. Что дальше - мне уже неинтересно. Добычи долю мне выделит Тимур, прослушает рассказ об очередной своей победе, зевнет и скажет. что...

ТИМУР: Проклятье! Что стоишь, седой осел? Убит мой конь! Мой аргамак! Единственное мной любимое существо на свете!

ДАБИР: Тимур! О, ужас! Наши отступают!

ТИМУР: Убит мой аргамак! Проклятый город! Его сравняю я с землей! Навеки! Посыплю солью! Полью нефтью это место! Чтоб никогда не выросло травы! Умерщвлю всю землю! Трубить отход!

ДАБИР: Всемилостливейший! Но мы у врат победы! Еще удар - и горстка храбрецов, что в городе остались, падут нам под копыта!

ТИМУР: Я приказал трубить отход. И привести ко мне того мальчишку, что аргамака застрелил.

ТИМУР: О, черный день! Двенадцать лет ходил он подо мной - мой аргамак! Двенадцать лет он мял копытами траву, неся меня по странам Азии бескрайней! В пылу сражений он выручал меня, по полю брани нес, как ветер. сбивая всех с пути, копытом разбивая черепа равно как и чужих. так и своих. От запаха крови пьянел, как будто он не конь, а сам дракон китайский. И рвался в бой столь рьяно, что приходилось удерживать его трем, а то и четырем нукерам...

И вот он пал. И даже не в бою, не в сладкий миг восторга поединка, когда и умереть - удача... а просто так... ударила стрела... не в сердце даже. а куда-то в брюхо. Заржал мой конь, встал на дыбы, чтоб спрыгнуть я успел, покуда он на спину рухнет... и бить ногами стал... Глаза налились кровью. Он смотрел на опечаленное лицо мое и ждал, пока прикончу я мечом его собственноручно...

ТИМУР: Вот ты каков? Щенок презренный. Тебя поймали. И ты покуда жив... Я проведу тебя чрез все круги ада! Желать ты смерти будешь, словно избавленья. Убить коня! Коня Тимура!

ВОИН: Так ты - Тимур? Мне, право, жаль...

ТИМУР: Что - жаль?

ВОИН: Жаль, что промахнулся. Когда засадный полк наш ударил по обозу, увидел я красивые знамена и бунчуки на Красной горке. И, вопреки приказу князя. погнал коня не на обоз, а к бунчукам. Как будто кто-то подсказал мне, что исход сей сечи решиться может не на крепостных стенах и не в обозе, а около знамен и бунчуков. Привстав на стременах, погнал коня я...

ТИМУР: Тебя не остановили?

ВОИН: Кто мог? Уставились все в сторону пожара. Услышали церковный звон - и лица расцвели в улыбках. Как падальщики, чуя смерть коня, устремляются к упасть готовой кляче, так и вы все... Даже кони ваши морды повернули, словно и они почуяли победу Тимура над Ельцом.. .

ТИМУР: Дабир! Ко мне!

ТИМУР: Ту тысячу, что несла охрану Красной горки, уничтожить! Полить смолой, поджечь и бросить вниз с пригорка, где я стоял. (ВОИНУ): Ты улыбаешься, юнец?

ВОИН: Ты окрылил меня своим приказом. Тысячу врагов убил одной стрелой я.

ТИМУР: Не стоит радоваться. Тысяча джигитов - пустяк для самаркандского эмира. Ты метился в меня?

ВОИН: Да, Тимур. Я проскакал, как вихрь, мимо постов твоих сторожевых. Увидел твой шатер, десяток полководцев, их личную охрану...

ТИМУР: Но как среди всех нас узнал меня ты?

ВОИН: Рабами были все. Десяток полководцев, охрана их, твоя охрана - все спины согбенно несли. Спины смердов, ловящих взгляд и лишь движение брови того единственного, кто хоть и сидел на коне неловко, но взгляд имел орлиный. Ты один был увлечен лишь боем, а они смотрели на Елец и одновременно следили за тобой. И понял я, что тот, кто держит спину прямо и смотрит, как пылает город мой, кривя в усмешке рот, - лишь тот Тимур. Тогда я вскинул лук...

ТИМУР: Нет, ты метил в аргамака ! Было двадцать лишь шагов. Не может вот с такого расстоянья их лука промахнуться воин. Ты метил в аргамака.

ВОИН: Мы победили! Твои полки бегут! Да здравствует победа Ельца над Тамерланом!

ТИМУР: Мальчишка глупый... С виду ты совсем ребенок. Еще усов не пробилась нить... ( трогает руки воина) : Эти руки не мужчины, а ребенка. Стрелять из лука этими руками невозможно. Вот почему стрела твоя не долетела и был убит мой аргамак.

ВОИН: Мы победили! Видел я: когда упал ты - войско дрогнуло твое! И вспять пошло. Воины твои бегут от землепашцев! простой народ солдатам не сломить, будь ты хоть трижды полководец.

ТИМУР: Ты смелый мальчик. Но не слишком умный. Я приказал трубить отход своим войскам лишь потому, что все мои джигиты должны увидеть смерть тех, кто пропустил тебя ко мне так близко. Тысяча джигитов - цена ничтожная в сравненье с аргамаком...

ВОИН: Ты вправду их... сожжешь? Живых людей?

ТИМУР: Из них костер сложу я. И назначу другую тысячу в охрану. Хороша наука? Как думаешь? ( смеется).

ВОИН: Поистине, исчадье Ада ты!

ТИМУР: Потом я уничтожу и жалкий городишко этот, и всю страну - до ледяных морей. Как хан Бату, пройду я Русь от края и до края, сожгу все города, деревни уничтожу, втопчу я в прах всю живность вашу, вымертвечу всю землю. Вот это будет память на вечные времена о моем аргамаке!

ВОИН: Святая Русь сумеет защититься.

ТИМУР: Тебя я назначаю первой жертвой аргамаку. Ты это заслужил! Ты ляжешь первым на труп коня, а после на тебя положат головы казненных мною русичей.

ВОИН: Хотел меня ты мучить долго.

ТИМУР: Я передумал. В ребенке силы мало - он вынести не сможет долгих пыток. Вот если бы ты зрелый был мужчина, так я бы душу и отвел... Тебе же повезло - умрешь ты быстро.

ДАБИР: Мой Государь. Твои тумены от города Ельца по твоему приказу отошли. Тысячу охраны уже полили смолой и нефтью. Прикажешь поджигать?

ТИМУР: Коня мне подобрали?

ДАБИР: Да, Государь. Коня-трехлетку. Буланной масти, со звездочкой во лбу. Он так красив, что даже Пери почла б за счастье посидеть на нем.

ТИМУР: Пустое говоришь. Конь должен верным быть, надежным, а также злым и не бояться крови. Мой новый конь таков?

ДАБИР: Новый аргамак не хуже старого, светлейший. Зовут его Шайтан, что значит Черт иль Дьявол.

ТИМУР: Что ж, посмотрю каков он в деле ... ( хочет уйти, но на полпути оборачивается) : Да, чуть не забыл. Садись, пиши, дабир...

ТИМУР: Мой аргамак быть похоронен должен на Красной горке... Так холм зовут?

ДАБИР: Всемилостивейший эмир название помнит этого бугра.

ТИМУР: На нем убитым должен быть стрелой его убийца - русский воин. Затем пусть каждый мой джигит и нукер возьмет земли по горсти и бросит на останки их обоих. И этого холма вершина пускай сравняется с вершиною голов, отрубленных у жителей Ельца. Покуда две вершины эти не уравняются, мы будем пировать здесь, ждать зимы, чтобы потом одним ударом обрушить гнев мой на... ( усмехается): ... Святую Русь. Ну что, юнец, тебе по нраву решение мое?

ДАБИР: Обрушился свод церкви, Государь. Еще один удар твой - и Ельца не станет.

ВОИН: Царь Тамерлан! Вели пытать меня! Вели, как ранее ты хотел, использовать на мне все знаемые тобой пытки! Но Русь не тронь! Не тронь оставшихся в живых ельчан!

ТИМУР: Ах, как прекрасен гнев твой, воин. Ты просишь милости к другим взамен за боль, которую ты перенести не в силах. Нет, месть моя за смерть коня почище будет всяких других пыток. Умрешь с сознанием ты с тем, что сам обрек страну на поруганье. Телесных мук духовные сильнее.

ВОИН: И нету ничего, чтобы могло спасти мою Отчизну?

ТИМУР: Нет, отрок. Своего решенья не изменю я, и уничтожу Русь. Как уничтожил уже двенадцать царств и сколько-то там провинций. А Русь я заселю каким-нибудь народом... допустим. хоть с Кавказских гор. Они там приживутся, знаю ( хохочет).

ВОИН: Проклятый деспот! Жаль, что промахнулся и не убил тебя! Но мертвых тысяча джигитов - хоть малая. но помощь для Руси. Я горд, что смог твоими, царь, руками избавить Родину мою от тысячи захватчиков. Что ж, позволь мне помолиться перед смертью.

ТИМУР: Зачем? Аллах в свои чертоги не принимает иноверцев. А ваш Христос - это лишь пророк Иса... Он, мне говорили, советует получившему удар в лицо не бить в ответ, а подставлять другую щеку. И, значит , если ты аргамака моего убил, я должен дать тебе убить коня второго - буланого, со звездочкой во лбу?

ВОИН: Убить хотел тебя я! Убить на поле брани. И если не сумел, то дай мне помолиться, чтобы нашелся тот, кто смог бы совершить то, чего не смог я. Иль ты боишься?

ТИМУР ( смеется): Тебя?

ВОИН: Моей молитвы.

ТИМУР: Молитвы? Глупой трескотни трусливых слов, обращенных к Богу, давшему себя убить? Ах, мальчик! Рассмешил! ( смеется): Но так и быть! Я жалую тебя еще мгновеньем жизни, чтоб ты слов несколько моих передал тому, кого распяли, как раба... Эй, дабир! Скорее покажи коня мне нового! Шайтан зовется он? Как я уже люблю Шайтана!

ВОИН ( опускается на колени): Богородица наша, святая заступница... Обращаюсь к тебе не как воин, каким меня считает Тимур, а как женщина ... ( сбрасывает с головы шлем - волосы рассыпаются по плечам - это МАШЕНЬКА).

КИПРИАН: Создатель и заступник наш, Господи, Господи, посмотри из святого жилища Твоего, взгляни - и смири Ты варвара и сущих с ним, дерзнувших хулить Святое Имя Твое и Всечистой Непорочной Твоей Матери! Заступник наш, Господи, пусть не скажет варвар: "Где Бог их?" - ибо Ты наш Бог, который гордым противится! Поднимись, Господи, на помощь рабам Твоим, на смиренных рабов Твоих посмотри! Не допусти, Господи, этого проклятого врага поносить нас, ибо сила Твоя ни с чем не сравнима и царствие Твое нерушимо! Вслушайся в речи варвара этого, избавь нас и град наш от проклятого и безбожного Темир-Аксака...

МАРИЯ: Не быть мне уже матерью, не ласкать милых детушек. И не быть мне погребенной по обычаю христианскому, а быть мне брошенной на труп коня Тимурова и погребенной под землей. насыпанной руками ворогов. Я все снесу, я все стерплю, Богоподобная наша Заступница. Но я прошу, прошу тебя сейчас!.. Не дай погибнуть Ты земле Русской, спаси и защити ее от злого татя! Больше я ничего не прошу!..

ГОЛОС: Услышана ты. Успокойся с миром...

МАРИЯ: Благодарю Тебя, и славься во веки веков Пречистая!...

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

ВАСИЛИЙ ( держит в руках пергамент): Пал Елец... Полки Тимура пируют в честь победы десятый день... Из пяти тысяч московских храбрецов вернулось двое. Рассказывали ужасное. Будто бы отрубленных голов ельчан набралось столько, что Тимур велел насыпать пирамиду из них... И пирамида эта оказалась выше всех холмов окрестных. А там, где кровь стекала, вымылся овраг. Овраг глубокий и широкий... Подвода, говорят, проедет по нему - и не заметишь голов ни коней, ни самого возницы... Бой был недолгим. Тьма-тьмущая татар, как моря вал, по крепости ударила - и смыла без остатка всю князя Федора дружину. А людей посадских, ратников из крестьян окружных деревень, и женщин, и детей, и стариков преклонных - всех уничтожил лютый враг. И для зловещей той горы рубили головы всех ельчан подряд. Даже у обгорелых трупов мечами отрубали черепа. Не осквернили трупов только тех несчастных, что в церкви спрятался и пел псалмы до самого мгновенья, когда свод церкви той обрушился и придавил блаженных...

КИПРИАН: К тебе, Великий Князь.

ВАСИЛИЙ: Входи, владыко. Слышал про Елец ? ( протягивает свиток): Читай.

КИПРИАН: Все знаю, Государь. Москва вся, весь Владимир, и Троица, и Радонеж - везде лишь говорят о том, что Федор-князь с воинством своим пал под ударами Тимура.

ВАСИЛИЙ: Теперь Тимур ударит на Ефремов, на Рязань а дальше - на Москву. Собрал я тысяч сорок войска. Рассчитываю еще на тысяч двадцать тульских да рязанских. Тверской же князь мне отказал в дружине. Все, как при Батые...

КИПРИАН: Образ чудотворный при нас, Великий Княже! Князь Федор гибелью своей, своим упрямством помог Москве. Мы выиграли время и Икону Пречистой Богоматери доставили к тебе.

ВАСИЛИЙ: Что проку от иконы, если нам в сраженье идти один - на пять. Достойно пасть - и только?

КИПРИАН: Незрелость веры говорит в тебе, Великий Князь! А твой отец, идя на Дон, слова пророка помнил...

ВАСИЛИЙ: Какие там слова?

КИПРИАН: "Господь разрушает союзы народов, свергает человеческие замыслы. Господь гордым противится, а смирным дает спасение." И пророк Давид то же говорит: "В смирении нашем помянул нас Господь и избавил нас от врагов наших, ибо смирился - и спас меня. Всякий вознесшийся - смирится, а смирившийся - возвысится..."

ВАСИЛИЙ: Я воин, отче, а не поп. Достойно ль князю смиряться пред противником, в бой не вступивши с ним? Пусть даже если он сильнее впятеро.

КИПРИАН: Я говорю с тобой не как церковный иерарх, а как наставник и советник. Вглядись - возвысился поганый царь Тимур. От самого Китая до Руси прошелся с огнем и мечом. Полмира покорил. И все ему неймется - захватывает новые просторы, топит людей в крови и возвышается над землею, словно не женщиной он рожден, а равен Богу.

ВАСИЛИЙ: Да, это так. Воистину он Чингиз-хана превзошел в злодействах.

КИПРИАН: Мать-церковь учит, что честолюбцу гореть в Геенне огненной, ибо неудовлетворенная гордыня начнет сжигать душу задолго до телесной смерти. Пора приходит и Тимуру пасть во прах. Так было, есть и будет во века... "Не спасется царь многою силою, ни воин, ни храбрец не спасется множеством храбрости своей". Так сказано в Писании Святом.

ВАСИЛИЙ: И ты считаешь, Русская земля...

КИПРИАН: Да, святая Русь полки Тимура направит вспять. Судьба народа русского - служить защитой христианству. Так понял я слова Святой Марии, пославшей за Образом меня в великий град Владимир.

ВАСИЛИЙ: Потом расскажешь о Владимире. Скажи, как встретила Москва тебя? Я сам был занят - собирал полки в Коломне.

КИПРИАН: Когда мы донесли икону эту до Москвы, весь город вывалил навстречу. И встретили нас с честью епископы и архимандриты, игумены и дьяконы, со всеми служителями и прелатами церковными, с монахами и монахинями, с князьями и княжнами, с боярами и боярынями. Мужчины и женщины, юноши и девушки, старцы с подростками, дети, младенцы и сироты, вдовы, нищие, убогие, всякого возраста мужи и жены, от мала до велика, все множество народа бесчисленного, и люди с крестами и мечами, с Евангелиями и со свечами, и с лампадами, и с песнями и пением духовным. а лучше сказать - все в слезах, от мала до велика; и не сыскать человека плачущего, но все с молитвой и плачем, все со вздохами неумолчными и рыданием , в благодарности руки воздевая к небу, все молились Богородице. восклицая и говоря: "О святая владычица Богородица! Избавь нас и город наш Москву от нашествия поганого Темир-Аксака- царя, и каждый город христианский, и страну нашу защити, и людей от всякого зла оборони, и город Москву от нашествия варварских воинов, избавь нас от плена врагами, от огня и меча. от внезапной смерти, и от теперь охватившей нас скорби, и от печали. нашедшей на нас ныне. от сегодняшнего гнева, и забот, от предстоящих нам всем искушений избавь, Богородица. своими спасительными молитвами к Сну Своему, и Богу нашему, который Своим пришествием уже нас спасал, нищих и убогих, скорбящих и печальных; умилосердись, Госпожа, о скорбящих рабах Твоих, на Тебя надеясь, мы не погибнем, но избудем Тобою врагов наших, враждебных советы расстрой, и козни их разрушь; в годину скорби нашей нынешней, нашедшей на нас, будь верной заступницей нашей и помощницей, чтобы от нынешней беды избавленные Тобой, благодарно мы вскричали: " Радуйся, заступница наша безмерная!"

ВАСИЛИЙ: Как сладка речь твоя, владыко! Когда ты говоришь лишь мудро - хочется мне спорить. Когда же речь твоя одухотворена - не могу перечить. Колена преклоняю и иду за тобой.

КИПРИАН: Возглавить Крестный ход ты должен, князь.

ВАСИЛИЙ: Спасибо за доверие, владыко. Я ход возглавлю, но только после, как рать московская готова будет к бою. То, что сказал ты мне, сказать ты должен и московскому народу. Они должны поверить ни тебе, ни слову твоему, а той священной благодати, что снизошла при помощи Пречистой на твое чело.

КИПРИАН: Ты прав, князь. Повинуюсь - и к завтрашнему утру речь подготовлю.

ВАСИЛИЙ: Надо поспешить, владыко. Город наш тревоги полон. Купцы везут добро за стены, чтоб утопить в болотах. Посадские в леса бегут, землянки роют, рубят сухостой, готовят нудьи для зимы. Волнуется народ, не верит в силу князя. Страх ныне правит столицей - не смиренье. Если же Великий Князь к ним обратится с просьбой молиться только - угаснут и последние остатки силы духа, город опустеет. Не завтра утром говорить ты должен, а сейчас.

КИПРИАН: Ты прав и здесь, Великий Князь Склоняю голову седую я пред тобою юным. Взрослеет человек в годину испытаний не по годам, а по часам. Теперь я верю, что Русь в един кулак сберете вы - московские князья. Когда-нибудь твой правнук сравнится с императором царьградским и лоб украсит короной Константина.

ВАСИЛИЙ: Полно лесть мне источать. Иди, скажи народу, что Русь жива лишь святости своей благодаря - не окаянству. А я пока военный соберу совет...

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ

КИПРИАН: Слушайте, братия, самого Господа, говорящего в Евангелии: "В последние годы будут знамения на солнце и на луне, и на звездах, землетрясения и голод." Сказанное тогда Господом Иисусом Христом ныне сбывается при нас, при последних людях. Познайте же, братья, силу Божию и гнев Божий, который в прежние годы обрушился на город Иерусалим. Он был окружен четырьмя каменными стенами, и столь отважные воины охраняли его, что один выходил против ста мужей и без раны возвращался в город. Однажды, когда император Тит окружил город, семь отважных воинов вышли на улицы и семь улиц проложили до самой императорской ставки, и вернулись невредимыми. А на второй год Тит пленил Иерусалим и опустошил его на шестьдесят лет. Разумейте же их силу: хотя и горы ворочали. а без Божьей помощи ничего не смогли. Когда мужество, ум и правда, истина соберутся в одном человеке, он, как солнце, сияет среди всех. Видите - ничего не могут люди без Божьей помощи."

ИЗ ТОЛПЫ: Владыко! Правду ль говорят, что Федор, князь елецкий, в полоне у Тимура?

КИПРИАН: То слухи только. Князь погиб. Доподлинно известно мне, что пал он в битве.

ИЗ ТОЛПЫ: - А говорят еще, что прибыл к нам в Москву тимуровский гонец с письмом!

- Он хочет на этом самом месте его нам прочитать!

- Там сказано, что Темир-Аксак беды Москве не сотворит, коли мы сами добровольно склонимся перед ним.

КИПРИАН: Где гонец Тимура? Схватить - и привести сюда!

ИЗ ТОЛПЫ: Схватили уж, владыка. И отослали на правеж к Василию Димитриевичу!.. А вот и сам Великий Князь!

ВАСИЛИЙ ( обернувшись к НАРОДУ, снимает шапку, кланяется в пояс): Приветствую тебя, народ московский! Гонца я принял.

ИЗ ТОЛПЫ: - Здоров будь, князь!

- Что сказано в письме Тимура?

КИПРИАН ( в толпу гневно): Негоже сыну Дмитрия Донского давать простолюдинам отчет.

ВАСИЛИЙ: И народ, и церковь знать должны, что самаркандский царь Тимур разбил Орду Златую и вознамерился напасть на Русь...

ИЗ ТОЛПЫ: - Мы знаем это!

- Что в письме?

- И что с елецким князем?

- Ты предал, говорят, его, Василий?

ВАСИЛИЙ: Князь Елецкой пленен. А город взят... Царь Тамерлан грозит Руси уничтожением и смертью всему народу, если...

ИЗ ТОЛПЫ: Что - если? Говори!

ВАСИЛИЙ: Если... мы согласимся данниками стать его державы, он нам простит и поле Куликово, и неповиновенье потомкам Чингиз-хана, а я по-прежнему останусь на Руси Великим Князем. Мне право он дает поцеловать сапог его, когда приеду к нему с письмом, в котором говорится, что Русь согласна идти к нему в полон.

ИЗ ТОЛПЫ: - Как в полон?

- Самим?

ВАСИЛИЙ: Да, самим. В полон идти должны мы сами. И дань платить уж не в Сарай, а в Самарканд. Он требует его войска нам встретить с торжеством великим и так их разместить в Москве, как будто не было и нет для нас гостей желанней.

ИЗ ТОЛПЫ: - Ишь, чего захотел!

- Не быть такому!

- Уж лучше смерть в бою!

- Зачем уж смерть?.. Стоит и подумать...

- Над чем подумать? Над бесчестьем?

- Еще не время Руси с татарами тягаться.

- Пусть Тимур у нас побудет, оглядится...

- Бей дозная! Я знаю - он Орде служил!

В ТОЛПЕ: - О, Господи! Спаси Ты наши души!

- Не причитай! То - приговор народный. Иуда отдал Богу душу. Там разберутся, кто из нас был прав.

ВАСИЛИЙ ( КИПРИАНУ): Вот он - глас народа. Они на смерть пойдут, а не в полон.

КИПРИАН: И все же. .. Русь не готова к освобожденью. Отец твой не сумел навеки отойти от их власти. А у тебя сегодня сил поменьше будет...

ВАСИЛИЙ(к НАРОДУ): Народ Московский! ( поднимает руку - и все обращают взгляды на него): Слушайте меня! Я отослал гонца Тимура назад, в Елец...

ИЗ ТОЛПЫ: - Да славится вовек Великий Князь Василий!

- Ты правильно и мудро поступил.

- Не станем мы лизать подошвы супостата.

ВАСИЛИЙ ( мановением руки успокаивает людей): Судьбу Руси поставил на кон. После поля Куликова негоже срам иметь. Если и погибнем мы в войне с Тимуром, то погибнем с честью. Кто есть охотники идти на смертный бой, то отправляйтеся в Коломну. Там собираю рать мою. И через три дня мы выступаем.

ИЗ ТОЛПЫ: - Дай нам оружье, князь!

- Пойдем с тобой на смерть!

- Зачем на смерть? Неужто не побьем мы супостата?

- Побьем!

- Мы победим!

ВАСИЛИЙ ( КИПРИАНУ): Видишь, отче, как народ московский уверен в том, что он побьет Тимура?

КИПРИАН ( качает головой): Воля ваша, Государь... Собирайте войско. А я готовить буду крестный ход...

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ

КИПРИАН: Покуда я готовил крестный ход, они точили бердыши, строгали стрелы, их оперяли, проверяли сухость зелья порохового. А женщины стирали им рубахи, чтобы могли они в могилы братские лечь достойно.

БУНИН: Нынешних солдат (я сам видел) порой и вовсе не закапывают, оставляют на съеденье волкам да воронам. В семнадцатом году офицерам-черноморцам привязывали металл к ногам и живыми сбрасывали в воду. В хорошую погоду, говорят, с лодок виден был лес тел - стоят и раскачиваются мичманы, капитаны... цвет флота русского. Ужасно! В Гражданскую войну я видел такое... все злодеяния Тамерлана меркнут.

КИПРИАН: Неужто в Гитлере ты видишь избавителя России?

БУНИН: Я - не Мережковский. И не Гиппиус. Вчера генералу Антону Ивановичу Деникину звонили из Берлина. Предложили возглавить русскую освободительную армию. Отказался старик. Я, говорит, против немцев воевал, а с немцами против русского народа не стану. Каково? Его в симпатии к большевикам не обвинишь. Я слышал, через "Красный Крест" он на нужды Красной Армии послал все свои сбережения. Той самой Красной Армии, против которой воевал...

КИПРИАН: Деникин брал Елец?

БУНИН: Да, Тамерлан, большевики, Деникин, Гитлер... Кого завоевателем назвать, а кого защитником? Казнью египетской кого считать? Четверть века считал я Ленина и Сталина потомками Тимура. Остаток жизни из-за них пробыл в изгнании. А вы, владыко, искусными речами и историей Ельца меня тут искушаете, словно встать на сторону большевиков - мой святой долг.

КИПРИАН: Ты - русский летописец, Иван. Искусный слог и острый разум твой служил Отчизне честно. Теперь же...

БУНИН: Я стар, владыко. Пусть простит народ русский меня... но я устал. Восьмой десяток - это много. Слишком много... чтобы менять.

КИПРИАН: Зачем менять? Будь собой - и только.

БУНИН: Вы назвали меня летописцем? Что ж... летописец - великое звание. Мой долг - следить за ходом жизни, осмысливать и переносить все на бумагу. Не более.

КИПРИАН: Осмысливать... Как ты осмыслишь теченье жизни - так и воспримут потомки эту самую большую из великих войн. Ее зовут в стране твой Отечественной... А ты - слуга Отечества своего.

БУНИН: Отечественная. .. Сталин подкупил даже меня этим словом.

КИПРИАН: Не думай о деспоте. Я уже сказал: ты переживешь его. Но не увидишь ты большой беды России - ее распада.

БУНИН: Ты правду молвишь? Советского Союза не станет, как только умрет Сталин?

КИПРИАН: Нет. Лет через сорок после. На пятнадцать государств держава распадется...

БУНИН: Пятнадцать государств... Но сейчас республик... шестнадцать...

КИПРИАН: Они в гордыни собственной своей вдруг захотят вознестись над милосердием и состраданием людским. Сатрапы малые, слабость Москвы почуяв, восстанут, отхватив куски державы русской, после перегрызутся между собой и в бедствия войны народы ввергнут, на голод обрекут сотни сотен тысяч - и смерть пойдет косой косить безвинных и виновных...

ГОЛОС ГИТЛЕРА: Ich brauche Menchen, die starke Flauste besitzen. Und wen Sie dabei etwas klauen, dann ts mir snuppe. ( нем: Мне нужны люди с крепкими кулаками. И если при этом они украдут что-то, наплевать мне на это┘ )

СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ

ДАБИР: Хвала Всевышнему Аллаху, второй раз возвещающие победу и одоление стихи Корана соединились с августейшими знаменами. Серп луны высочайшего, касающегося купола ясного неба, пришел вместе с солнцем счастья и победы на стоянку встречи...

ТИМУР ( жестом заставляет его замолчать, обращается к ФЕДОРУ): Уж две недели, как взят Елец. И две недели я здесь стою и жду чего-то...Там - к северу - лежит страна, которую так жаждут разграбить воины мои. От нетерпенья воины копытами бьют оземь. А я болтаю тут с тобой. Зачем?.. Молчишь?..

Ты - князь. Ты родом, говорят, подобен Чингизидам. А я был в молодости нукером. Но Гений мой меня вознес до неба! Царей я ставлю сам. Потомки Чингиз-хана мне лижут сапоги. А ты молчишь, сказать не хочешь слова...

Ты видел смерть соратников своих? Ты видел пытки, которыми мои нукеры твоих дружинников пытали? Ты помнишь крики их? А их мольбы? Они о смерти лишь молили. А ты молчишь...

В моем летописаньи тебе, князь, места нет. Дабир! Не надо слов о взятии Ельца в истории моих побед. Ничтожный городок, плохая оборона, победа легкая... не стоит вспоминать.

ДАБИР: Почтеннейший эмир забыть изволил...

ТИМУР: Нет! О смерти аргамака помню! Мой конь убит был на вершине Красной горки! Проклятым место это будь! О, воины Ельца! Как мало штук вас оказалось! Голов людских мне не хватает, чтобы достойное надгробье вознести над телом достойнейшего из всех коней!

Ты, князь, безумец. если с малой кучкой дружинников хотел остановить армаду, которой в мире равной нет. И воины твои... Дабир! Ты князю расскажи...

ДАБИР: Когда эмир светлейший шел походом на Тохтамыш-хана...

ТИМУР: Не надо предыстории, дабир. Рассказывай об аргамаке.

ДАБИР: Когда светлейшее высочество эмир сидеть изволил на коне и следил за боем, а вместе с ним с десяток полководцев малых смотрели, как горит Елец...

ТИМУР: Пожар был великолепен! Деревянный город горит иначе. чем крепости из самана иль кирпича-сырца. Когда смотрел я на пожар елецкий, то представлял, как воспылают города побольше - Москва и Тверь, Калуга, Кострома! Да, ожидаю видеть я великие пожары!.. Ты продолжай, дабир...

ДАБИР: Вдруг сзади подскакал какой-то воин. Невзрачный телом, в воинском убранстве, в руке - взведенный лук... Никто не видел, как он сумел приблизиться к эмиру... Он был так близко, что стреле ничто не помешало долететь...

ТИМУР: До моего коня. ( отшвыривает кальян, поднимается с кошмы идет к ФЕДОРУ, смотрит ему в глаза): Ты вздрогнул, князь?

ДАБИР ( после знака не дождавшегося ответа ТИМУРА): Но волею Аллаха милосердного стрела до Государя не долетела.

ТИМУР: С двадцати шагов промазать в человека роста моего? Да, воины Ельца имеют руки слабые. Неужто сила такова у всех елецких лучников? Ответь мне, князь... С каким еще ничтожеством прийдется силой меряться моим богатырям? Иль ты послал в засадный полк детей? Неужто на Руси нет больше витязей?

ТИМУР: Молчишь... Учись, дабир. Умение молчать - из всех искусств главное... Когда молчит холоп, то слышен скрип его дрожащих позвонков. Другой молчит, чтоб скрыть глупость и неразумение... Есть много разных способов молчания. Но если воин сжал уста... ( быстро): Что, князь, страшно? Хочешь - пощажу?

Молчишь... Я видел, как тебя пытали. А ты молчал...

А ты, дабир, сумел бы выдержать те пытки и не заорать?..

ДАБИР: Позволь, великий, мне сказать, что установлено допросом, что в полку засадном стояли москвичи - дружинники другого князя, московского Василия.

ТИМУР: Того, которого зовут Великим Князем? Которому ярлык на это званье был выдан Тохтамышем? Тот самый князь Василий, что мне гонца вернул и заявил, что с полусотней тысяч он справится с моей Ордой? Да будет так! Я завтра выхожу. Скажи, дабир, чтобы войска готовились к походу. Утром выступаем...

ДАБИР: Эмир светлейший!

ТИМУР: Говори.

ДАБИР: Уже два раза отдавал приказ эмир орде готовой быть к походу на Москву...

ТИМУР: Не продолжай. Да, уже два раза я коней приказывал готовить к походу дальнему и дважды отменял приказ. Но в третий раз мы выйдем. Поспеши ты передать приказ готовиться к походу. А после отыщи в шатре напротив палача - и пусть он палок всыпет тебе по пяткам... пять... нет... десять.

ДАБИР ( падает на колени): Помилуй, Государь!

ТИМУР: И не проси. Вперед запомни: советы подавать мне и напоминать о промашках никто не должен. И считай, что легко сошло тебе твое желание сказать Тимуру, что он слаб духом и нерешителен. Мой разум столь высок, что непонятен черни - вот объяснение того, что дважды я менял решение идти на Русь. Ясно?

ДАБИР ( покорно): Да, понял, пой господин.

ТИМУР: Вот эту мысль ты разовьешь, напишешь и перескажешь всем нукерам .

ТИМУР: Вот и все, князь. Мне больше ты не нужен. Таких князей, как ты. пленил я сотни две... иль три... Потешные созданья! Кричали, плакали, ругались. Но ни один не был столь доблестным в плену, как пленный витязь из засадного московского полка. Я имя не спросил его, когда от пытки уберег и приказал убить на теле аргамака...

Он молод был, безус, горяч. Глаза глядели смело. И руки слабые его не дрогнули, когда вонзило глаз тридцать пар лучников в него. И взмах руки моей не смог заставить и тени набежать на светлое его чело...

Глаза большие, ясные, как море, остались открытыми... и он упал на спину, приняв всей грудью тридцать стрел...

Что, князь, доволен ты, что доблестью ратника простого был покорен сам Тимур-ленг?

Молчишь... Я две недели говорю с тобой не потому, что пленный князь елецкий мне больше мил, чем те плененные мной три сотни других князей... Богатыри предо мною стояли и почище твоего. Одним лишь взглядом оценивал я их и отдавал приказ: казнить жестокой мукой иль дать тысячу джигитов под начало, чтобы могли они мне верной службой показать, как я велик. Ты - из тех, кого не купишь... Тебя казнить - услада мне. Налить в открытый рот свинца кипящего и бросить на съеденье псам.

Но почему я две недели с тобою говорю? Ах. как бы мне хотелось иметь ответ! Узнать - что мне решение принять мешает? Убить тебя и на Москву отправить свои полки... Как это просто! Достаточно лишь шевельнуть рукой - и сотни тысяч воинов, коней, овец, верблюдов поднимутся и двинутся вперед. И нет такой преграды, которая могла б остановить такую силу!

А я с тобой болтаю...

ТИМУР: Не кажется ль тебе, что тот юнец, убил не только аргамака?..

Глаза большие, ясные, как море, осталися открытыми... И он упал на спину, приняв всей грудью тридцать стрел...

И только тут шлем с головы скатился... Увидели мы косы... Две толстые косы из шлема выпали и распластались по земле елецкой...

Что, князь, стал темен ты лицом?.. Ведь ты еще не знаешь, как и не ведал я тогда... что это ... дочь твоя... Мария...

Ее узнали пленные ельчане, когда казнить их привели.

Труп дочери твоей хотел я положить на тело аргамака - и уж над ними возвести большую пирамиду ( показывает на гору голов): из голов людей...

Но, увидав ее тугие косы, заглянув в ее глаза... я захотел прослыть великодушным. И приказал не хоронить ее с конем. С почетом, по христианскому обряду, она погребена на месте освященном...

Доволен, князь?.. Что ж, волен ты молчать весь вечер, ночь и даже утро . С восходом солнца ты умрешь. А я войска направлю на Ефремов. Потом ударю на Рязань. А там - Москва с Великим Князем. Дальше - Тверь и Новогород Великий. К концу зимы отправлюсь к югу: в Смоленск, в Калугу. Вся Русь окажется у моих ног!

ГОЛОС: Святую Русь не дам в обиду!

ФЕДОР: О, дочь моя!

ГОЛОС: Презренный червь... Пес смердящий...

ТИМУР: Кто? Кто со мною говорит? Кто право дал?! ( оглядывается по сторонам).

ГОЛОС: Тебе молчать велю и внемлить!

ТИМУР: Велишь? Кому? Тимуру? Кто?.. Велеть могу лишь я! Все прочие - мне внемлят!.. Эй!.. Покажись!

ГОЛОС: Ты злодеяниями своими нарушил равновесье сил Добра и Зла. Ничтожнейший из смертных ты...

ТИМУР: Аз есмь - эмир великий! Правитель полумира!

ГОЛОС: Даровано было тебе стать объединителем Востока. Дабы потом , спустя века, он с Западом был воссоединен - и общий мир бы воссиял над Азией и над Европой!

ТИМУР: Даровано - мне? Кем?.. Я сам в кулак железный собрал державы слабые... Кто ты? Как смеешь говорить столь дерзко?

ГОЛОС: Пречистой Богородицей зовет меня народ московский. Меня хулил не раз ты...

ТИМУР: Как? Быть не может!.. Не верил я в историю твою. Был верным я сторонником магометанства...

ГОЛОС: Ты лжешь, эмир!

ТИМУР: Да, лгу. Магометанство - удобная удавка для толпы. Религии удобней нет держать толпу в повиновеньи.

ГОЛОС: Потомкам Магомета через столетья суждено друзьями стать сынов Христа. Корня одного их вера. Но в веке нынешнем даровано тебе стать объединителем Востока. Ты ж, пес, пошел на Запад...

ТИМУР: Но... как тебя?.. Пречистая... Всю Степь Великую от Алтайских гор и до Дуная я покорил, и по следам Чингиза прошел быстрей, чем он...

ГОЛОС: Мальчишкой босоногим был ты, когда к тебе явился Гавриил-Архангел и предрек... Ты помнишь, пес?

ТИМУР: Помню. Воителем великим и князем полумира он предсказал мне стать.

ГОЛОС: Тот полумир назвал Востоком он. И русская стрела из рук девчонки русской, что поразить тебя могла бы в сердце, мной отведена была не из любви к тебе...

ТИМУР: Как?.. Это ты убила аргамака?

ГОЛОС: За ослушание наказан будешь тем, что рода твоего три корня пресекутся. Судьба последнего - в твоих руках.

ТИМУР: О, горе мне! ( падает на колени). Три корня рода моего!.. Что делать?

ГОЛОС: Объедини Восток! Иначе - страшна судьба народов ближних к Самарканду. Оторванным им быть от мира от всего на целых сорок десятилетий. Судьба им - жалкое влачить существованье четыре сотни лет.

ТИМУР: Я приказал готовиться к походу... Все думают, что я решил идти на Русь... А я их разверну! Пойду на Персию! На Сирию! В Китай! Спасу четвертый корень свой. Четыре сотни лет!.. Три корня пресекутся! И все - за город лишь один...

ГОЛОС: Руси предназначенье - через века объединить Восток и Запад. Оставь в покое Русь. Пускай вздохнет земля истоптанная копытами чужими. Пускай, как колос золотой, налитый солнцем, Русь вознесется! Станет царством столь великим и могучим, что перед ним склонили головы те народы, что в темноте своей отлучены от веры истинной! Воитель! Твой удел - идти на юг. Но Русь не тронь, оставь непокоренной. Такое повеление мое - Пречистой покровительницы Руси.

ТИМУР: Господи... Прости!...

СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ

БУНИН ( читает с огромного древнего фолианта): Темир-Аксак-царь испугался и устрашился, и ужаснулся, и в смятенье пал, и нашел на него страх и трепет, вторгся страх в сердце его и ужас в душу его, вошел трепет в кости его, и тотчас он отказался и убоялся воевать Русскую землю, и охватило его желание побыстрее отправиться в обратный путь, и скорей устремиться в Орду, Руси тыл показав, и повернув с соплеменниками своими восвояси; возвратились без успеха, впали во смятение и заколебались, как будто кто-то их гнал...

ДИКТОР: От Советского Информбюро! Сегодня войсками Юго-Западного фронта под командованием генерала армии Ватутина в ходе контрнаступления под Москвой освобожден город Елец! Вознесенский собор, построенный на месте гибели ельчан от рук Тимура Тамерлана, во время боев не пострадал и принял первых прихожан. На святой литургии присутствовали...

ВАСИЛИЙ: Не мы ведь гнали их, но Бог их изгнал незримою силой своей Пречистой Своей Матери, скорой заступницей нашей в бедах, и молитвой угодника его боголюбивого пресвященного Петра, митрополита Киевского и всея Руси, твердого заступника нашего города Москвы и молебника нашего города Москвы от находящих на нас бед.. .

КИПРИАН: Не наши воеводы прогнали Темир-Аксака, не наши войска устрашили его, но силою незримой напал на него страх и трепет, страхом Божьим он устрашился, Божьим гневом он изгнан был, и без добычи ушел он прочь из Русской земли, отступив туда, откуда пришел, земли русской, едва коснувшись, - не надругался, не обездолил, не повредил ей ничем, но ушел без оглядки.

ФЕДОР: Мы поднялись и стали открыто. Он же, принизясь, исчез; мы ожили и исцеляли, ибо помощь нам дал Господь, сотворивший небо и землю... Христе Боже наш, помилуй нас ныне и присно во веки веков, Аминь!

К О Н Е Ц

Примечание автора : При постановке пьесы хотелось бы обратить внимание на то, что жанр мистерии, столь редкий в русском и тем более советском театре, имеет в своей основе площадный характер. При написании "Мистерии о преславном чуде..." подразумевалось желание художественного руководителя Елецкого театра В. Назарова вынести спектакль из помещения на улицу или, по крайней мере, использовать одну из нескольких десятков порушенных войной в Ельце церквей. Отсюда - ее сравнительная краткость, обилие монологов, использование зрительного зала в качестве продолжения сценической площадки.

Писалась пьеса в октябре - декабре 1993 года, когда я жил в Казахстане, служа в газете Верховного Совета России "Российская газета" собкором. Горящий "Белый Дом" видел лишь по телевизору. Но рядом поднимал голову тюркский национализм, страдали от подлой несправедливой политики самозванных президентов миллионы бывших советских людей - и все это в какой-то мере и форме преломилось в моем сознании. Я писал о своем времени. И очень сожалею, что не нашлось ни одного режиссера в среднеазиатских или казахстанских театрах, который бы решился поговорить с людьми начистоту о том, что есть Запад и Восток, что есть Россия и что есть среднеазиатские русские. Не славословия театральных деятелей, а страх режиссеров - главное доказательство того, что пьеса достойна внимания.

Став эмигрантом, работая над романом о Смутном Времени, я на досуге перечитал пьесу - и вдруг увидел, что образ И. Бунина, что говорится, мне удался. Сейчас на развалинах моей страны творится кошмар, страшнее того, что видел Иван Андреевич при Ленине и Сталине. Издалека, как ни странно, видится отчетливей...

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

256157  2005-04-16 22:18:56 KUKLIN - Ребята! Почитайте, пожалуйста, пьесу. Была посвящена 50-летию Великой Победы, а уже на дворе - шестижесятилетие. Плочтим память погибших и поднимем тосты за переживших ыонй и ельцынский беспредел.

256161  2005-04-17 18:13:06 Марина Ершова - Уважаемый Валерий! Читаю Вашу мистерию. Внимательно. Когда прочту, выскажусь подробно. Пока многое отзывается.

256163  2005-04-17 20:10:39 Марина Ершова - Уважаемый Валерий Куклин! Начну с Вашей цитаты из мистерии: "Когда ты говоришь лишь мудро - хочется мне спорить. Когда же речь твоя одухотворена - не могу перечить. Колена преклоняю и иду за тобой". Вот и я иду за Вами преклоненная. Пьеса действительно одухотворена. Откликнулись мои, задремавшие было, лучшие чувства: любовь к Родине, вера в справедливость, боль за Россию. Даже увидела, как пьеса идет в Ельце, как выходят артисты на улицу и увлекают за собой народ. Но есть и то, с чем я не совсем согласна. Опять приведу Вашу цитату: "Став эмигрантом, работая над романом о Смутном Времени, я на досуге перечитал пьесу - и вдруг увидел, что образ И. Бунина, что говорится, мне удался. Сейчас на развалинах моей страны творится кошмар, страшнее того, что видел Иван Андреевич при Ленине и Сталине. Издалека, как ни странно, видится отчетливей... " Возможно, видится лучше, но отдает наблюдательством. А вот мистерия наблюдательством не отдает. Ведь Вы ее писали, находясь здесь. Кстати, о Бунине я тоже думала, находясь во Франции. Даже стихотворение написала. позволю себе его привести: Бунин в эмиграции Кустарники в желтых гирляндах Слегка припорошены снегом, А солнце взойдет, он растает, И снова, как летом, тепло. Спокойна французская осень: Газоны зеленые в неге. И Грасский насыщенный воздух Пьянит молодым ╚Божоле╩. Галина, искристая кошка, На пальцы усталые дует, Друзья приезжают, и все же Печаль поселилась в груди. Как будто старуха колдует, И тянутся долгие мысли, Плывут журавлиные песни С холодных орловских полей. И тени из темной аллеи Летят, как усталые листья. И слякоть Российской дороги Покоя душе не дает.

256165  2005-04-17 22:11:04 KUKLIN - Марине Ершовой, Игорю Крылову и АВД Благодарю за внимание и доброе отношение ко мне. Нет возможности пока что отписать каждому, как обижал - приближаются сороковины, масса дел. Отпишу дней через пять. С глубокин прискорбием сообщаю о смерти еще одного хорошшего человека - В. Дегтева, о котором как-то на РП опубликовал статью. Умер большой писатель. Совсем молодой - 46 лет. В Воронеже. О смерти его мне сообщили из Новосибирска. Я вам - из Берлина. Помяните его, пожалуйста, добрым словом и в своих весях. Ушел очень большой русский писатель. Жаль, что не был знаком с ним даже по переписке. Как много мимо проходит хороших людей. Как страшно оставаться со злыднями. Валерий

290652  2009-11-19 18:27:54 Yuli http://sites.google.com/site/idombr/ - Уважаемый господин Куклин! Я недоумеваю, что заставляет Вас писать столь пространные и лишенные всякого смысла и художественных достоинств тексты? У меня они вызывают чувство неловкости, так как здесь нет предмета для обсуждения, за исключением, пожалуй, медицинской сферы. Я бы рекомендовал Ващей супруге, если она прочтет этот текст, проконсультироваться со специалистом в соответствующей области медицины. Не обязательно заставлять Вас идти на консультацию, достаточно, чтобы жена показала рукопись доктору.

Copyright (c) "Русский переплет"