Проголосуйте за это произведение |
деревья заходят в
храм...
деревья заходят
в
храм, царапая пол корнями.
и, осмотревшись там, гасят ветвями
пламя
свечки, что псалмоплёт (сторож) поставил
ночью
за упокой дочки, которая не живёт,
по мнению старика. он шамкает:
"справедливо
ей было бы - в облака", шмурыгая
носом-сливой,
"дуняша - грехов полна. погибло бы лучше
тело.
овсянка на ферме пела, когда родилась
она,
так пела, что я не мог работать. ходил
кругами,
не слыша жены немой мычание...
память-память".
безумец тянул, тянул господнее
"справедли-и-иво"
и храм представлялся нивой, и ветер, как
раньше,
дул,
деревья, его обняв, баюкали, что
младенца.
"прости дурака, дуняш, совсем почернело
сердце!
прости, приезжай домой, оставь
чужинушри-ланки,
когда запоёт овсянка по-новому надо
мной".
сосна
-1-
ночь точит когти, учит карту вин.
снег мелким бесом заворотниковым -
со мной, в тебе. мы снова нянчим
слово.
ладони - в смирне, в ладане, в
крови.
сегодня - всё вода, хоть ликом -
снег.
людской потоп не утоляет жажды.
не усомнись, единожды предавший,
бросайся в эту боль, иди по ней...
-2-
вернётся бормотание тепла.
свет иглами вопьётся в наши души,
но не сошьёт, а нитями задушит.
расплачется над брёвнами пила -
убийцам сладко каяться. весной
сосна воскреснет лодкою небесной,
ей будут сниться в море: ду́хи
леса,
рубины земляничные у ног,
масляток стаи, чуткие шаги
бородача, живущего в сторожке,
что вынул из коры однажды ножик
ребячий, исцелив теплом
руки.
богородичные
травы
всё перемыли -
от
ковриков до костей.
хорошая ночь (отсутствие
новостей).
проще живи - поживай, не спеши
умнеть.
чудаковатый ивашка сопит во сне,
счастлив, что рябу отбил у царя
хорьков,
ворюга куснул балбеса и был таков,
сминая снежинки клевера в мураве.
из вымени амалфеи струится свет -
пей на здоровье! урчит на печи уют.
юг - вечно юн (в колыбелях птенцы
поют).
в красном углу богородица род
хранит,
он разрастётся тимьяном и иже с ним.
борец сумо и
пеночкинаинна
борец сумо,
умеющий
вязать, сидит на подоконнике в гостиной
своей печали - пеночкинойинны, читая жадно
девичью тетрадь,
где всё увековечено, как есть (без реверансов
к
славе и наградам):
"борец - бизон, точней, бизонов стадо.он
слушает себя, удары, лесть.
а лейтенантик любит... вышивать. он вышил
профиль мой и два анфаса,
он вышел в ночь - вернулся с ананасом. ах,
поцелуи, словно кружева!"
борец сумо - мечтающий вчера, что вечерами
будет
рядом с инной
вязать пинетки, петь романс старинный -
умчался
прочь.поверженный геракл.
не слыша, что над речкой, в лебеде, ревёт
бизон
звериные проклятья,
гуляет инна в красно-синем платье, как
некогда
спаситель, по воде.
маньяк
в марине -
немало
дней и кладбище из камней, с каждым очередным становится
холодней.
бросить обратно не может, мол, получай не
скучай. веснушки сияют, как лампочки ильича.
варит борщи и кофе для никого. никто сально
лыбится, аки сиамский кот,
смакуя стряпню "дурочки на часок". она на
пороге целует его в висок,
контрольно, словно в последний раз, зато этот
раз многих от жизни спас.
марина затейно штопает облака, ей помогает
маленький великан -
встаёт на носочки, она по нему легко
взбирается на луну, пьёт звёздное молоко:
рождается сильной-смелой-красивой, летает по
городу, представляется "сильвой",
"мальвиной", "любовницей казановы" -
любым звучным именем. ей салютуют совы.
мужчины думают: "хороша, млечна, но слишком
свободна, такой - ни к чему колечко"
и пускают в лицо кольца дыма. марина смеётся:
всё, в принципе, "вы-но-си-мо".
это словечко утром наденет берет "не".
марина бежит на работу в загс, обнимая снег.
снова и снова - долбанный мендельсон, женихи
да
невесты - вечное колесо.
улыбка наклеена. всё чинно, всё чётко, всё к
месту...
а ночью опять найдут с перерезанным
горлом
невесту.
лёля
мама в ванной
рыдает (видимо, всё непросто).
лёля выросла: папа не принц из
сказки
и стихи для неё отныне не "ворованный
воздух",
а меняющие реальность краски,
даже хуже, стихи - шапка-невидимка,
лёлю в них не находят одетые в буквы
судьи.
смотрит на ночь киношку, листает кинга
и кропает о том, чего никогда не
будет:
новогоднего мишки в ворохе шоколадок,
он ненужный в конфетах, словно она - в
квартире,
где сновали невзрослые взрослые, пели
бардов
и дешёвый коньяк из хрустальных бокалов
пили.
под софой - целый мир, фонариком
освещённый.
сочиняла легенды: о порхающих по
паркету,
о простившей и том, кто стать не хотел
прощённым
да ещё о малиновом домике в дачном
лете...
книжный шкаф-великан (собеседник и
соучастник)
не уменьшился с детства, а чудится, что
согнулся.
лёля в кухню плетётся, находит в чулане
чайник.
удивляется итальянка (плита занусси),
что ещё существуют пузатые со свистками,
но когда запоёт, то поймёт синьора - с ним
чай
вкуснее.
мама тоже не из принцесс: как умела, растила
пламя,
а теперь исцеляет звёзды
кассиопеи.
лёлька-болька (не оленька, не алёнка),
хватит сказок с тебя, пора бы себе
признаться:
рвётся там, где непрочно. а если внутри тонко
-
остаётся дождаться струнам таких же
пальцев.
плач по каину
в раю - для неё
-
зима.
ева зябнет (душа беззащитней тела),
укрывается шкурой убитого мужем
льва.
иней ползёт по плодам омелой. вечность
заледенела,
даже звуки застыли - не складываются
слова,
тем паче, в слово. нет основы.
названа просто - жизнь, а принесла -
смерть.
съевший себя зверь. червивое пятнышко на
роду.
- ка-а-ин...
- в аду.
- кровинка моя в аду!
- авель обещал заскочить на этой
неделе.
- глаза б на него не глядели, снова станет
нудеть:
"мам, пожалей сад - яблочные огрызки, что
кости, хрустят под ногами.
вот папа на всё восклицает - "амен!", его
не
тревожат беспутные голоса".
а ей бы - назад, на голубой шарик:
где она большая, где медовые волосы и
огненные
глаза,
грудь звенит молоком, первенца в люльке
качают
птицы,
адам строит новый дом. жить бы да жить
втроём.
поздно...
опять не спится.
вынимая перо из ножен, ева пишет
письмо:
"боже, что своего сотворили люди, кроме
грехов
и детей?!
не всех одинаково любим, бывает - кого-то
сильней.
ты же сам - родитель, но мы для тебя не
равны.
равенство - выдумка сатаны, а я - не в его
свите.
надежда длиннее ночи. всё забери, чем наш
мирок
богат,
но будь милосерден, отче, дай согреться -
открой
мне ад!"
вдова
живёт поэзия
вдовой
в худом домишке на отшибе
посёлка, но придёт герой
и увезёт её на джипе.
разгладит складки меж бровей,
подарит яркие заколки.
и колокольчик в голове
замолкнет.
эвтаназия
ну где,
сказитель,
что-нибудь своё:
где ночь, в которой можно
застрелиться,
где эльфы на ромашковых ресницах,
а на полях тетради - вороньё?!
ты в 37 по-прежнему стоишь
и смотришь в несгораемое небо.
оно, что сейф, хотя на ощупь -
слепок
с того, о ком молчишь, кто ликом -
тишь.
так просто, скинув туфли, побежать
в себя по раскалённому асфальту.
котяра подворотен станет сальто
проделывать, вонзая хвост-кинжал
в солёный воздух, липкий от медуз.
фламинго-месяц выгнется устало.
бесовки, с милосердием весталок,
в клубок смотают нитевидный пульс,
а эхнатон, похожий на христа,
прошепчет "отче наш", ты не
подхватишь,
ворочаясь от боли на кровати -
кровоточит над рёбрами звезда.
пытался с-прыгнуть, сделав ход
конём,
но пешки дышат клеточным законом.
бессонный фрейд - измученный ребёнок -
тебе из лёгкой бездны
подмигнёт.
поиск себя...
подумай о мире,
где
вещное - вечно,
где бродит ведун - видом дик.
о плотника сын, сотвори мне
скворечник
и рядом лозу посади -
чтоб ягодой чёрной пичугу
потешить,
услышать клювастый язык,
увидеть, как сумрак фиалковый
нежен
в правдивых зерцалах росы.
не трогай людей, что живут и не
тужат,
они - только стрелки часов.
отец, словно мы, не приемлющий
дружбу,
по-прежнему - ищет -
любовь...
Проголосуйте за это произведение |
|
|