Есть город, которого нет

 

Тараз -2000 - дистанция забега в прошлое, непреложная истина юбилейного бытия, за которой остался одинокий город, чей древний скелет захоронен и надежно укатан, затоптан в асфальт тесных восточных базаров

Давно умолкли ликующие трубы, пожухла и опала помпезная позолота дешевых декораций,

А был ли город!?

Кто и где утаил его?

Город древний и великолепный, град пестрый и многолюдный, оазис многоводный и обетованный. С высокими крепостными стенами, с минаретами на которых покоится южное небо, с куполами мавзолеев блистающих под солнцем, с каменными мостами, набережными, по которым снуют торговцы, верблюды - суетливым стаффажем - знаком обитаемости.

У этого города есть единственный создатель и владелец.

Художник - хранитель беспечный и небрежный, раздающий кривые улочки, облака , тополя и тутовые деревья случайным путникам, предлагающий заезжим дикарям современности. свои бусы и зеркала.

Дымка канабиса joy smoke струится, плывет по улочкам и площадям его города...

Абсент создал великие полотна и сгубил тысячи жизней на пути к ним. Какая-то составляющая этого полынного ликера обостряет чувство цвета, и взимает за него непомерную плату у своих пленников. Кто-то жертвует рассудком, кто-то отрезанными ушами и ненаписанными картинами...

Пряный запах нетороплив и жесток как невидимый древний египетский бог, он отнимает время. Он заколачивает окна в жизнь, оставляя и сужая мир до размеров монеты, которую тщательно прячешь, приберегая для оплаты Харону...

Но всегда хочется убежать, добраться до верха и проткнув ночное небо, рассмотреть что там, за сверкающей звездной татуировкой,

А он все еще прячет свою монету. Старый художник. Заглянувший в другой мир, где он единственный хранитель и путеводитель

Он хорошо выучил урок о том, что две вещи сопровождают всех нас, вызывая, то раздражение, то уныние - это неспособность вернуться в прошлое, и невозможность заглянуть в будущее.

Хотя всегда, как тайную станцию, мы оставляем в своих воспоминаниях кусочек детства, первого снега, робкого поцелуя, чтобы попробовать вернуться в него однажды.....

Художник одевает широкополую черную фетровую шляпу, влезает в белый костюм. Он красит темным каштаном клинышек своей жидкой бородки. Он выглядит как модный стиляга, выбежавший из прошлого века на оживленный проспект. Когда он появляется на выставках, то словно возникает их небытия. Все удивленно поминают, что он еще жив.

Он говорит тихим шепотом, придвигаясь все ближе и ближе...

Его взгляд всегда ускользает, он подглядывает быстро и торопливо, словно сволакивает в свою кладовую все, что может утащить глазами к себе в тесную норку. Он проворный скарабей, который катит в вечность невидимый шар, размером в маленькую вселенную.

-Поберегись!

Кричат все вокруг. Можно ненароком попасть и исчезнуть в ней навсегда маленькой фигуркой в пейзаже.

От него пахнет нафталином, он говорит банальности, он пишет, нарушая законы цвета, планы его картин бывают небрежны, люди в его картинах всего лишь стаффаж... Удивительно во всем этом только одно и это можно прочесть в каждой небрежности, в каждом нарушенном законе живописи, в его нелепом виде, в его тщедушной фигуре и сложить, понять из всего этого только одно - он творец своего мира.

Его картины скуплены впрок, они сложены, упакованы, сосчитаны.

За мене текел упарсинены

Все ждут.

Дочь Цирцея прилежно пасет свое стадо...

Не думайте, не спешите, не надейтесь! Он никогда не уйдет, он не исчезнет!

Просто однажды он выскользнет незамеченным в свой город, который он выстроил, роздал, растерял, растратил.

Город, в котором нет времени, нет прошлого, нет будущего.

И если вы когда-нибудь, остановитесь у картины древнего восточного города, то присмотритесь внимательно, может быть, вы заметите, почувствуете на себе этот быстрый как солнечный блик, взгляд из вечности.

 

 

 

 

Человек слова.

 

Слова вплетены, впутаны в жизнь замысловатым житейским переводом смыслов.

Сбивают, скрывают, утаивают мысли.

Потерянными призраками блуждают по длинным нейронам, скользят во рту,

Собираются между языком и нёбом а, выбравшись наружу, разбегаются, разлетаются, не достигая цели, исчезают, ни кем не услышанные умирают, рассыпаясь на несвязные звуки.

Его не должно было быть, но он появился.

Мальчику казалось - этот мир, это небо, эти облака, стены, деревья, выстроившихся за последним домом - все они восстали против.

Против того, чтобы он был, ходил, дышал, смеялся и радовался...

Теперь у него оставалась одна возможность - постучать - крикнуть, Постучать что есть силы, крикнуть, что есть мочи.

Я есть!

Я здесь!

Я не сбежал!

Я остался!

Угрюмого, подглядывающего с потемневшей доски, Бога похоронили в старой укладке. Отправили, сплавили вниз по Стиксу, в увядшее лето детства.

Подросток был стоек без него.

Он решил стать человеком слова

Там, где остаешься один на один с миром, Бог не на твоей стороне.

Рассыпался купол неба на бездну сводчатых крыш - ему есть, где скрыться, притаиться и слушать. Тысячи и тысячи слов слетаются к нему, сбиваются в тесные стаи. Не услышанные и неприкаянные, они падают вокруг

Человек слова стал их собирателем и хранителем

Он любил слова не различая, не отличая, составляя свое прошение о помиловании.

Жизнь бежала, он держал ее за хвост, и она выносила, спасала его вместе с торбой, в которой прятались армии слов.

Он формировал из них подразделения, он раздавал им штандарты, которые невозможно было опознать, оружие из которого бесполезно стрелять, форму, которая запутывала все окончательно. Он бросал их всех в бой - волна за волной.

Писатель был никудышным полководцем и проигрывал все свои сражения. Его слова неслись, не глядя, не отличая цели, так он попадал по своим.

Он был отцом и сыном великой смуты. Которая вынесла его, охранила как неисчезаемое свидетельство, как доказательство - точку отсчета, как надпись на полустанках и станциях в путешествиях по времени.

Он остался.

Он захотел выжить еще раз, пустившись в бега и обгоняя жизнь, он попался, увяз между параграфов рая. В густых, искусственных садах этого эдема, плоды не имеют запаха греха и вкуса познания.

Они отравили его.

Теперь только сон, тревожный и зыбкий, возвращал его туда, где он едва успевал в момент быстрого вращения зрачков вдохнуть глоток, захлебнуться пьянящим запахом пустыни, умноженным, и обожженным ее горячим ветром,

 

А пустыня пахнет свободой, покоем и бесконечным скрытым движением.

 

 

От автора.

 

Не называя имен, я попытался рассказать о судьбах конкретных людей, связанных одним временем и пространством, одной Русской судьбой.

Русская судьба за пределами России - это всегда судьба Русской культуры.

Без авантюрного блеска, без бремени .белого человека., без конквистадорства - это всегда способность впитать в себя (на правах понимания) национальные особенности другой культуры. Впитывать в себя национальное своеобразие, и таким образом, связывать, вплетать его творческими нитями в единое полотно мировой культуры.

Этнографию казахов сегодня изучают по полотнам русского художника Николая Хлудова, график Евгений Сидоркин, иллюстрируя казахский эпос создал графический национальный этнотип казаха, Евгений Брусиловский переложивший казахские кюи на язык классической музыки все они стали достоянием казахской, русской и мировой культуры. К этой плеяде, безусловно, относятся и герои моих эссе.

 

Владимир Яковлевич Санталов (род. 26 февраля 1936 года ум. 12 декабря 2007 года). После сурового военного детства Владимир Санталов учился в художественных училищах Фрунзе и Москвы, где ему пророчили лавры второго Левитана, но он предпочел остаться Санталовым и вернуться на свою родину, свой Восток - Джамбул (ныне Тараз, Юг Казахстана) и остаться там навсегда.

Безвыездно, пятьдесят лет, до самой смерти он творил, создавая свой удивительный мир, более чем в пяти тысячах полотнах, картонах, рисунках. Его работы расходились по миру и всегда были .твердой валютой..

Жанровый диапазон его творчества довольно широк - это излюбленный восточный пейзаж, натюрморт, портрет, жанровые исторические композиции и монументальные росписи..

Однажды он признался мне : . Старик, я могу карандашом нарисовать воздух!.

И это действительно ему удалось. Фактически при жизни он стал классиком, а его творчество Казахстанским национальным достоянием русского художника, создавшего свой мир на перекрестке культур Востока и Запада.

 

Валерий Васильевич Куклин (род 8 декабря 1952 г., во Внутренней Монголии, вырос в Джамбуле, сейчас живет и работает в Германии)

автор исторической многотомной хроники .Великая смута., четырех романов о Казахстане, восьми исторических книг, множества повестей, рассказов, изданных в Казахстане, России, Германии_. Более двух десятков пьес поставлены на подмостках Европы и Азии, по его сценариям сняты документальные фильмы о природе и истории Казахстана.

Его художественные образы пустыни стали учебными пособиями в школах и университетах Казахстана и Киргизии.