Рассказы
28 марта 2014 года

Гаражное хранение

Окончив школу с золотой медалью, Василий Михайлович Макухин выслушал напутствия земляков, скромно пообещал стараться, сунул в сумку пакетик с мамиными ватрушками, отправился в Москву и поступил в самый главный технический институт страны. Случилось это в далёком и прекрасном 1979-м, когда воздух был чище, небо - выше, солнце светило ярче, а под летними дождями хотелось бегать босиком по асфальту.

По прошествии напряжённых и весёлых студенческих лет Василию вручили красный диплом и включили зелёный свет. Он выбрал тему, которой увлёкся на пятом курсе, и получил должность инженера-конструктора в секретном НИИ, иными словами, в "почтовом ящике", работающем на ВПК могучего СССР. "Ящик" затаился совсем близко от московской кольцевой дороги. В достопамятные времена здесь на дачах под липками выращивали огурцы, а вот теперь проектировали баллистические ракеты, космические аппараты и не только их. От восторженных мыслей про то, что будет дальше, захватывало дух.

Скоро Макухин почувствовал себя вполне оперившимся и женился на Ольге. Спустя семь месяцев в молодой семье родилась дочь Алёнка, доношенный и крепкий ребёночек. Четыре года они благоустроенно прожили в общежитии. А потом им дали квартирку - чтобы поощрить перспективного сотрудника. Это был тот самый последний вагон уходящего поезда, последняя бесплатная раздача. Социальный пакет скукожился, усох, по великим просторам косноязычно громыхали перестройка с ускоренной гласностью. Триста миллионов получили кровавую метку - ну, всё, ребята, готовьтесь! Даже больше, чем триста, - если учитывать братские страны и третий мир.

В 1991-ом с Василием случилась череда неприятностей. Однажды ему открылось, что жена родила дочь от другого мужчины. Макухин увидел этого мужчину рядом с Ольгой и сразу понял, что чертами лица Алёнка поразительно похожа на своего биологического папашу. Мужчину звали Павлом. Он был высоким и мощным, слегка поплывшим и с синими тюремными татуировками - на плечах, руках и груди. Эти татуировки Макухин разглядел, потому что застал Павла у себя дома. А домой он явился раньше времени, поскольку у него вдруг пошла кровь. Он работал у чертёжной доски и шмыгал носом, ошибочно полагая, будто разгулялись сопли, которыми в гриппозном марте никого не удивишь.

-          Василий Михайлович, да у тебя же кровь из носа, - заметил начальник отдела.

-          Наверное, сосуд лопнул, - ответил Макухин, хватаясь за лист бумаги.

-          Заканчивай на сегодня! А завтра с новыми силами...

Алёнка была в детском садике. Ольга курила, стоя под форточкой в комнате. Скрестив ноги. В коротеньком шёлковом халатике, который ей подарил Макухин. На недавний день рождения. Паша неспешно одевался - ну, совсем не торопился. Он посматривал на Василия, как бы провоцируя его, - если есть, что сказать, скажи сейчас. Или заткнись навсегда. Макухин не выдержал этой издевательской ухмылки и скрылся на кухне. Сел за стол, уставился в окно. Руки дрожали, в глазах потемнело, в носу снова захлюпало. Перед тем, как покинуть квартиру, Паша заглянул к нему и предупредил:

-          Ты тут не хулигань! Понял, да?

На следующее утро у Василия не получилось прийти в НИИ с новыми силами. Его измотала бессонная ночь, которую он провёл в спальном мешке на неприветливом кухонном полу. Хотя Ольга была готова подвинуться. И показательно долго отмывалась в ванной. И специально для него надела кружевное бельё...

Вечером Алёнка привычно липла к нему с играми и с рассказами о том, как прожила день - отчего плакала и почему смеялась. Он не знал, что делать, старался не подавать виду, хорохорился. Конечно, он любил эту девочку, любил всем сердцем, но отчуждение уже загустело, и синие татуировки не позволяли расслабиться ни на секунду. А вот бы тихо выдохнуть и прошептать - ну, ладно...

К резким переменам Макухин был совершенно не готов. Через неделю он сдался и вернулся в супружескую кровать. И примерно месяц питал иллюзии, будто всё поправится и жизнь потечёт по-прежнему. Но тут поздним вечером, когда они уложили Алёнку спать и он почитал ей книжку, приехал подвыпивший Паша. Он ввалился, не разуваясь, наполнил квартирку запахом дорогого алкоголя и одеколона. И по-хозяйски забрал Ольгу - на какой-то праздник. Она ни секунды не сомневалась, надо ли ей ехать, и только просила Пашу не шуметь - чтобы не разбудить дочку. Паша прекрасно знал, что это - его дочка, и сбавил обороты. Василий старался думать, что эта дочка - его.

На рассвете он забылся муторным сновидением, которое прервалось телефонным звонком. С того конца хрипел пьяный Пашин голос, он велел одеть Алёнку и спустить к подъезду.

-          Там стоит "девятка", за рулём - Качан. Отвезёт девчонку в детский садик. Скажи, чтобы не ревела, а мамка заберёт её сегодня пораньше.

Василий положил трубку и не двинулся с места. Алёнка сладко спала. Через десять минут в дверь застучали. Макухин на цыпочках прокрался в прихожую, глянул в глазок и спросил:

-          Кто?

-          Качан. Слышь, учёный, мне ещё долго там кочумарить? Я, типа, притомился.

Небритое лицо по ту сторону двери не умещалось в пространство, которое выхватывал глазок. Своим трудом Василий крепил оборону страны, но для отражения бытовой и житейской агрессии его навыки не годились. Интеллект - серьёзное обременение, когда нужно выругаться матом, пустить в дело кулаки или сбегать за топором.

Днём в НИИ он узнал, что их тему закрывают и все наработки отправляются в архив. Денег нет. Макухина понесло, и он очень некрасиво поскандалил. Как-то по-бабьи. Директор заявил, что митингов не потерпит. Начальник отдела смягчил ситуацию, что-то там объяснил директору, и обошлось без последствий. Вот только предложили взять отпуск за свой счёт. Но это была не ахти какая кара - в последнее время бюджет "почтового ящика" истончился, уже четверть сотрудников отдыхала без содержания.

Домой Василий не пошёл. Он давился обидой - ну, как же так?! - всё, что строил, во что без оглядки и страховки вкладывал душу, рухнуло. Это - не просто череда неприятностей, это - тотальная катастрофа. Есть ли тут за что зацепиться и не пойти ко дну? Зацепиться не за что. И воздуха в лёгких не осталось. Ему никак не удавалось ни проглотить обиду, ни выкашлять. Он воротил лицо от витрин - теперь для него всё недоступно. Он с неприязнью косился на девушек, потому что видел в них свою лживую жену.

Долго бродил по пыльной и хмурой Москве, думал о родном городке. Он уже давно о нём думал. Начиналась весна. Но в этот раз она начиналась без всегдашнего прилива сил и надежды на обновление. Надо было ехать. Отец лежал в больнице, его истязал силикоз, хорошо знакомый народу во всяком шахтёрском крае. Каждый день жизни давался матери всё тяжелее, о чём она и писала.

Вечером Ольга с Алёнкой встретили Василия ужином. Будто ничего и не было. Он скинул ботинки и куртку. Глядя на себя в зеркало, тщательно вымыл руки. Сел за стол, дождался, когда перед ним поставят тарелку, и объявил, что поедет проведать родителей. Ольга восприняла его решение спокойно. Демонстративно спокойно. И Макухин испытал облегчение. Сейчас ему хотелось только одного - оторваться от этого злого мира, перенестись на тысячу километров южнее и все летние дни напролёт проводить в гараже, починяя мотоцикл - "Урал" с коляской. Как когда-то на пару с отцом - в самую счастливую и безмятежную пору. А потом гонять на мотоцикле...

***

Кирпичные гаражи вытянулись на окраине городка тремя линиями. Обустраивали их, красили и крыли всяк на свой манер. Изначально деревянные ворота меняли на металлические, рубероид и шифер - на жесть. Внутри выкапывали и бетонировали погребки, ямы. Всё это - по мере того, как богатели и двигались в светлое будущее. Отец и сын Макухины двигались впереди многих - их гараж числился среди образцово-показательных. То и дело кто-нибудь заглядывал, чтобы позавидовать или понять, как оно - у законодателей моды.

-          Вы бы так за квартирой ухаживали, - сетовала жена и мама. - Скоро там у вас будет уютнее, чем дома. Может, переселиться надумали? Ставлю вопрос ребром - или затеем здесь ремонт, или сегодня останетесь без ужина!

Грунтовка между гаражными линиями местами промаслилась, местами её засыпали кирпичной крошкой, щебнем, и она утрамбовалось до состояния асфальта. После весенних дождей лужи подолгу не высыхали, и в закисших впадинах роились мошки, мелкие точно пыль. А когда июньский зной вытягивал влагу до капли, земля продолжала хранить отпечатки протекторов. Маленький Вася смотрел на эти узоры и без труда определял, чьи шины наследили там, а чьи - тут. У других пацанов так не получалось. Зато каждый мог сказать, в каком гараже какая стоит тачка, из какого дома её хозяин, кто его жинка, сколько у них ребятишек и как кого зовут. И оттого, что все про всех знали всё, людям жилось уютнее.

Их линия была крайней. За нею буйствовал шиповник, липы тянулись вверх, а яблони раскидывались вширь. Жаркими летними полднями Вася любил под ними поваляться - на сухом откосе в тенёчке. Почитать приключенческий роман или, лузгая семечки, поболтать с корешками. А то и сладко подремать. Вялым движением отгоняя мух. К осени яблоки гулко падали и катились к холодеющей речке, но путались в траве и опавших листьях.

По весне в воздухе замешивались ароматы цветения и бодрящие запахи бензина, солидола, краски. Мужики дружно открывали сезон. Истосковавшись за зиму по гаражной жизни, с упоением копошились в "Жигулях", "Москвичах", "Запорожцах", в Ижевских и Уральских мотоциклах. Мужики собирались кучками у поднятых капотов, чтобы обсудить какой-нибудь мудрёный случай, нестандартную поломку. Они аккуратно, чтобы не пачкать губы грязными пальцами, тянули сигаретный дымок. И с первой же подачи легко сговаривались о выпивке. А рядом мальчишки ковырялись в мопедах и мотороллерах.

Именно об этом благостном покое, об этой тени на сухом откосе, об этих незатейливых буднях и мечтал теперь Макухин. Никуда не спешить, никого не бояться, не тревожиться ни о чём, перебирать железки и слушать, как в кронах щебечут счастливые птицы, шумит ветерок, жужжат шмели, а мимо журчит поток.

Речка текла в тридцати метрах от гаражей, неширокая, глубокая в омутах. После возни с подвеской или с тормозными колодками или с чем иным народ направлялся на крохотный пляж, отвоёванный босыми ступнями у густо заросшего берега. Народ окунался, смывал с себя усталость, суматошные мысли, чувства и пыль. Особенно хорошо это получалось в минуты, когда раскалённое небесное светило, готовое спрятаться, зависало над горизонтом, и округа погружалась в необыкновенную тишину - солнце отработало дневную норму, и мир прощался с ним на короткую ночь, трепетно благодарил, грустил и надеялся, что завтра всё повторится.

Первые воспоминания о жизни связаны у Макухина с этим купанием. Отец держит его на руках, неспешно заходит в воду, а мама сидит на берегу, улыбается, готовит махровое полотенце.

-          Василёк, закрой ротик, сейчас будете нырять.

Но Вася, наоборот, разевает рот ещё шире, потому что у него захватывает дух.

В посадке лип и яблонь участвовали все мужики, что строили себе гаражи. В тот год большинство из них ещё не имело никакого личного автотранспорта, но их мечты оправдывались полновесными горняцкими зарплатами. Отцу не стукнуло и тридцати. Они с мамой пару лет как поженились, родили наследника, и шахта выделила им квартиру в двухэтажном доме. С окнами на разные стороны, с высокими потолками, под которыми было вдосталь света и воздуха. И никто не запирал дверей.

А вот теперь родители замкнулись ото всех. Среди мрачных стен. Ещё совсем не старые люди. Они, конечно, обрадовались приезду сына, но уже через неделю поняли, что у него - крупные неприятности. У их гордости. У их надежды. И он признался, что семейная жизнь рухнула, а научная зависла над обрывом, и неясно - то ли воспарит птицей, то ли устремится вниз булыжником.

В глубине души он верил, что его начнут искать. Его обязательно позовут на новый проект. Институтским коллегам он оставил свой адрес и телефон в Ростовской области. И он почти верил, что вот-вот примчится Ольга, она повинится и умолит вернуться в Москву - хотя бы ради Алёнки, которая сильно скучает и только Василия считает своим папочкой. Он слышал звонкий дочкин голосок и хотел её обнять, поцеловать в макушку, на ночь глядя поболтать о том, как прошёл денёк...

Но к июлю никто не позвонил, не примчался, не написал письма. Никто его не побеспокоил, не позвал. А как ехать самому - без гарантии, что тебя там ждут? Опять нарваться на полуголого Пашу, который окончательно освоился на чужих квадратных метрах, так что полагает их своими? Куда приткнуться, если твоя кровать и жена уже заняты? А на твоей кухне небритые качки попивают кофе с ликёром. А в твоей ванной отмокает татуированное тело. Сказать - извините, я тут на минутку, за вещичками, Оля, ты не видела мою готовальню?

Пребывая в тягостной неопределённости, Василий взял первый заказ - на ремонт горбатого "Запорожца", у которого забарахлил движок. По просьбе школьного приятеля. Макухин подумал, а почему бы и нет? Почему не отвлечься от навязчивых образов, не зашибить чуточку деньжат для поддержки штанов? Но он и мысли не допускал, что слесарное ремесло станет его дальнейшей судьбой.

Отца выписали из больницы, и первое время он приходил в гараж, чтобы сидеть в продавленном кресле. Василий охотно говорил с ним о прошлом.

-          А помнишь, пап?

Отец стал маленьким и худым. Мама, наоборот, отяжелела, часто вздыхала и постоянно искала возможности присесть. Оба поседели, как-то поблекли. Василий старался их ободрять, но его слова и улыбки растворялись бесследно, точно дым в ветреных сумерках.

Ездили на мотоцикле. Отец с грустью наблюдал из коляски за тем, как меняется страна слева и справа от дороги. А потом дома в полумраке кухни тревожно шептался с супругой, задыхался, кашлял. Окно затеняла разросшаяся акация.

***

На взгляд младшего Макухина всё в их родном краю оставалось по-прежнему. Вот сейчас они обогнут сопку, и за поворотом вырастут пирамидальные тополя у проходной, а там - башенный копёр с канатными шкивами, транспортёрная эстакада, дальше - терриконы посреди степи, комбайны и трактора в полях, коровы на луговинах, вдоль оврага копёнки свежего сена, гуси на дороге, бабы кверху задом на огородах, к речке крикливой гурьбой бегут белобрысые пацаны...

Но те же картинки отец будто видел иначе, иначе воспринимал. Он будто угадывал некие приметы, которые сообщали о приближении беды, скорой и неумолимой. Может, его пугали пустеющие прилавки в магазинах. Может, растерянность в глазах шахтёров, которым платили всё меньше или вовсе не платили, или предлагали взять, что есть - уголь, шлакоблоки, горбыль, отгулы, отпуск за свой счёт. А может, напрягала молодёжь, которая перестала стесняться и при старших курила, выпивала, ругалась матом, вихлялась. Или приметы напоминали ему о потрясениях, о том тяжёлом, что было некогда пережито. Или о том, что рассказывали деды. Или разница восприятия объяснялась проще - отца точила болезнь и он навеки прощался с этим светом, а сын испытывал воодушевление, оттого что вернулся в мир детства и юности.

С наступлением осени отец прекратил посещать гаражи и вообще утратил интерес к жизни. В ноябре он умер. А в канун сороковин во сне отошла мать. От сердечной тоски. Василий остался один.

Похороны зачастили. В ночь после 23-го февраля удавился их сосед дядя Лёша, бывший прапорщик. Ещё двое с этой же линии отравились левой водкой, одного из них откачать не сумели.

В начале апреля 1992-го в городке появился московский нотариус, пронырливый тип, стремившийся походить на голливудского героя из саги про мафию. Он подкатил к гаражу на такси, аккуратно ступил начищенными туфлями на раскисшую грунтовку, тут же нырнул под крышу, потому что сыпал мелкий нудный дождь. Он застал Василия за ремонтом.

Нотариус удивлённо смотрел по сторонам, брезгливо кривился. Он не касался руками ничего, кроме бумаг в своей папке. Он хотел, чтобы Макухин взял деньги и отказался от квартиры в Подмосковье. Точнее, от доли, на которую мог претендовать после приватизации. Требовалось поставить подписи, остальное они уладят сами.

-          Так что копошитесь тут, не надо никуда ездить. Там у нас всё очень изменилось, совсем неспокойно. А у вас - типа, тишь да гладь...

Просто поставить подпись. Таким же образом, посредством заказных писем, Макухин уже расстался со своим НИИ - отправил заявление об увольнении, получил трудовую книжку.

Были минуты, в которые Василий подумывал - а не вернуться ли в столицу, пока есть куда, пока сохраняются связи? Ночью никак не мог заснуть, пытался вызывать из памяти события студенческой молодости, но на первом плане всегда маячили Ольга, курящая под форточкой, и татуированный Паша.

Василий представил себе развод и судебное разбирательство при дележе квартиры. Он подозревал, что если поедет в Москву, там не обойдётся без бандитов. Вдруг его соперник подмигнёт какому-нибудь Качану, и Макухина просто вывезут в лес, сунут в руки сапёрную лопатку - давай, лох, копай! Сколько подобных случаев в криминальной хронике. День за днём. Кто станет искать одинокого человека? Конечно, очень хотелось увидеть Алёнку. Но теперь она наверняка зовёт папой Пашу.

А ещё Василию привиделось, будто нотариус связывается с местными братками и его по любому заставляют всё подписать. Но уже даром. Дремучих зарослей, как в Подмосковье, здесь нет, но лесопосадок предостаточно. И речка вскрылась ото льда...

На душе стало тоскливо. Проблемы, от которых он бежал, снова его нашли. Макухин испугался, что затянул с ответом и тем самым запустил процесс собственной ликвидации. Утром он подмахнул все документы. Получив неплохие деньги. По тутошним меркам. К тому же его обещали не тревожить алиментами.

***

Деньги пришлось срочно вкладывать - из страха, что инфляция их обесценит. Василий купил соседний гараж, осиротевший после дяди Лёши, и стоящую в нём дохлую "копейку". Называется - разместил капиталы на рынке недвижимости. Неделю повозился с "копейкой", и она зашевелилась.

Так он распрощался с Москвой и укрепил имущественное положение на малой родине. Этот факт, однако, нисколько не поправил его пошатнувшегося авторитета. Всегдашнее уважение, с которым к нему относились в городке, в последний год резко пошло на убыль. И он превратился в Васю, над которым откровенно посмеивались. Уже никто не верил в обстоятельства его возвращения.

.        Ага! Как же! Вернулся, шобы поддержать своих стариков ввиду их болезней? Тю, да я тебя умоляю! Расскажи об этом пьяному ёжику! И шо он не едет обратно? Теперь будет за могилами ухаживать?

Ему охотно перемывали косточки за глаза, ухмылялись в лицо и пускали слухи одни нелепее других. Но Макухин никого не винил, полагал, что люди озлобились неспроста - у них для того имелись причины.

И только с бригадиром проходчиков крепышом и весельчаком Серёгой Ракитиным Василий сохранял неизменно добрые отношения. Серёгин гараж находился напротив и малость наискось. Особой дружбы у них в детстве не сложилось, поскольку Ракитин был старше на три года. Но вот теперь они частенько заглядывали друг к другу в гости - побалакать за жизнь. Серёга охотно слушал про Московские дела, не стеснялся брать советы. Случалось, подгонял Василию клиентов, у которых барахлили западные причиндалы. Пошли первые иномарки, и хозяева не доверяли их абы каким ремонтникам, приверженцам зубила, молотка и кувалды. А тут - дипломированный инженер, учёный, да ещё с руками, которые растут из правильного места. Чтобы освободить гараж для машины клиента, свою "копейку" Макухин переставлял во двор, под окна.

Тёща Ракитина, ведущая городская сплетница, удивлялась этим отношениям, кривила рот и по десятому кругу перетирала тухлую брехню. Придёт проведать внуков, а сама усядется на кухне, глядит, как дочь суетится у плиты, и валит в кучу, чего было и быть не могло. Однажды хмельной Серёга не стерпел, выругался матом и крепко её отчитал - так что она едва не подавилась оладышком и на пару недель забыла к ним дорогу:

-          Да шо ты лезешь?! Какой он тебе чудик?! Вам, бабам, лишь бы мужик упёрся, точно буйвол, и тянул лямку. А как человеку, который не хочет толкаться локтями? И бодаться не хочет. И по головам не хочет идти. Давайте его теперь - гнобите! Сволочная порода!

Случилось это на ночь глядя, и уже через часик жена совершенно успокоила Серёгу. Обласканный и чувственно утомлённый, он лежал в кровати, глядя в потолок, и признавался, что совсем не уверен насчёт Василия:

-          Ну, то есть фиг его знает, шо он приехал? Шо там у него, в Москве, стряслось? На самом деле, не понимаю.

-          На мамку не сердись, - шептала жена. - Она не со зла. Да и другие - тоже. Может, им всем хотелось верить, шо из нашей дыры выйдет хоть один толковый.

-          Да он - толковый. Ещё какой башковитый, этого не отнять...

Если Василий чего не умел, не ведал и раньше не видел, осваивал быстро. Его натренированной головы и пытливости хватало на всё. Даже хотелось большего. Потому и возникала тоска по настоящей научной работе. Тоска вынудила позвонить бывшему коллеге, и Вася выяснил, что институт практически прекратил существование, а люди разбрелись кто куда - в поисках хлеба с маслом. Некоторые уехали за рубеж. Чтобы к хлебу с маслом добавить салями с виски.

Эти известия пригасили боль, поубавили тоски - стало быть, он ничего не потерял. Москва, какой её показывали в новостях, мало походила на город его молодости. Толпы растерянных граждан, всюду - жулики, мошенники, воры, убийцы, пострадавшие...

***

И он целыми днями копался в моторах. Иногда в часы утренней свежести, пока городок не раскачался, ему бывало хорошо так же, как прежде. Как в детстве. Поблёскивает роса. В закоулках и под кустами ещё прячутся остатки ночного мрака. Подвальный кот вылез навстречу восходу, зевает, щурится слезящимися глазами. В кронах радостно суетятся птички. Медленное солнце заливает улицу жаром. Вася идёт в гаражи. Неспешным шагом. Но всё равно он будет там первым. Громыхнёт воротами. Сунет кипятильник в банку с водой. Сполоснёт кружку. Кинет в неё два куска рафинада. Заварит чай. Потянется, хрустнет костями, вздохнёт полной грудью. Выставит наружу продавленное кресло. Посидит в удовольствие. Возьмётся за инструменты, и только потом появится какой-нибудь заполошенный сосед, которому "треба срочно ехать" до Ростова или ещё куда.

Счастливые минуты случались и вечерами. Но опять же после того как гаражи погружались в тишину. Под стрёкот насекомых. Жили бы родители, тогда и жалеть не о чем, - думал Макухин. - И ещё бы Алёнку рядом, чтобы навещать.

Через год он сошёлся с Люсей, дочерью дяди Лёши удавленника. Она была немногим младше. У неё Вася и купил гараж с "копейкой". В гаражном погребке оставались закатки с вареньями и соленьями. Люся то и дело приходила забрать что-нибудь домой. Всё пыталась его угостить. Вася как-то предложил ей разом отвезти банки к подъезду и поднять в квартиру, но она отказалась.

-          Я уж лучше сюда - по старой памяти. Если тебе не в тягость.

Люся проживала с матерью и братом. Брат спивался. Причём ещё с юности. Работать не хотел. Люся не отличалась красивым лицом и стройной фигурой. Над нею всегда подтрунивали. Несколько лет назад приключился у неё роман с одним из районных парней. Тот её недолго попользовал и бросил. Зато наговорил столько, что даже мелкие пацаны, встречая Люсю, сыпали всякими непристойностями.

Вася думал об этих непристойностях, думал, представлял и как-то не удержался, позвал искупаться на закате. Она с готовностью согласилась. И там, на бережку под липой, у них склеилось. Но чтобы жениться, Вася ведь не дурак - он слишком хорошо помнил, как Ольга курила, стоя под форточкой.

На излёте 1994-го Люся родила Василию сына. Назвали Мишкой - в честь деда. К этому времени в Макухине не осталось почти ничего от его былой человеческой состоятельности. Он регулярно выпивал с забулдыгами, заливал, что придётся, не капризничал, и те звали его Васькой учёным. В насмешку. А он не обижался.

В следующем году он в последний раз затосковал о своей пропавшей московской судьбе. Потому что Серёга Ракитин продал гараж, продал квартиру и переехал в областной центр. Купил там большой дом, в котором уместились и жена с детьми, и родители.

Уволившись с безденежной шахты, Серёга занялся мелким бизнесом. Начинал с палатки, в которой торговал сигаретами, алкоголем, кексами и шоколадками. Но вот - развернулся.

Он приходил к Василию попрощаться, они махнули по стопке-другой настоящего коньяка. Вася почти сразу отрубился - коньяк попал на старые дрожжи. А потом проснулся, спрыснул лицо водой из фляги и по запарке направился похмеляться к Ракитинскому гаражу. Однако упёрся в чужой замок. Тут он и понял, что жизнь из этих краёв ушла.

Зато нарисовались прежде неведомые Макухину персонажи. Сразу в четырёх гаражах на соседней линии, не особо таясь, перебивали номера на угнанных машинах или потрошили их на запчасти. А другой гараж сырым октябрём вскрывали болгаркой в присутствии высоких милицейских чинов и областных СМИ. И нашли там, если верить сюжету местного телевидения, целых десять килограммов наркотического вещества.

Репортёры берегли камеры от мороси, сами прятались в капюшонах, под зонтиками и всё же рыскали по грязи в поисках впечатляющей картинки или материала на ёщё один репортаж. Раз уж приехали. Даже попробовали взять интервью у подвернувшегося им Василия. По поводу криминальной атмосферы. Но ничего внятного не добившись, решили, что имеют дело с рядовым бухариком.

Дряни вообще стало много. За гаражами под яблонями и липами - в траве, в листьях, в снегу - всегда валялись шприцы. И частенько занимаясь ремонтом, Вася чуял, что где-то поблизости раскурили косяк.

Спустя пару месяцев после рождения Мишки Макухин расписался с Люсей - чтобы всё узаконить. А ещё через полгода Люся круто переменилась, включила нормальную бабу и принялась шпынять мужа - из-за недостатка денег и нежелания искать правильную работу.

-          Хоть бы в школу пошёл - преподавать физику с математикой! Всё бы не так стыдно было! У тебя пацан растёт! Будут его дразнить, шо папаша - алкаш. Чего не идёшь в школу?!

Науськанная не весть откуда взявшимися подругами, она устраивала громкие скандалы. На самом деле компенсировалась, добирала женские штучки - прихоти и прочие слабости, которыми её никогда не баловали. И при этом испытывала сладостное чувство - оттого что опускала человека, который некогда высоко взлетел. Похоже, не любила.

Рождению сына Василий радовался до слёз. Поначалу. Но глядя на обновлённую Люсю, стал отстраняться. Сказал себе в отчаянии, что не следует прикипать к этому мальчику всем сердцем, сердце до сих пор саднило раной по имени Алёнка. Фото дочери вынимал из потайного кармашка, оставаясь в одиночестве. И никому этой боли не доверял, даже когда напивался.

Всё чаще ночевал в гараже. Чтобы не возвращаться домой. Весной, летом, ранней осенью не появлялся неделями. Ну, и зимой - тоже. Поставил электрические обогреватели и нет-нет оставался на пару суток. Возится до упора, потом лежит, не раздеваясь, на узенькой кушетке, кутается в замасленный плед, отхлёбывает горячий чай, перебирает в памяти далёкое прошлое. И так - пока не приспичит отмыться, постираться.

Люся с Мишкой заняли квартиру Макухиных, потому что в квартире Люси - там, где удавился дядя Лёша, - для Мишки не имелось никаких условий - Люсин брат допился до белочки и буянил, не могли утихомирить всем подъездом. А мать её настойчиво сходила с ума - от безнадёги и бессмысленности существования.

Короче, в феврале 1999-го, когда у Василия случился инсульт и до утра он медленно замерзал, никто не хватился его и не спас.

***

В 2003-м жить стало полегче. В городок приехал Серёга Ракитин. Заезжал и раньше, но только сейчас у него появилось время, чтобы навестить могилу Василия. Серёга принёс бутылку дорогой текилы, которую купил в duty-free, возвращаясь с курорта в Испании. Половину выпил, половину оставил. Слушал тишину, то улыбался, то вытирал мокрые глаза. И очень жалел, что Макухин не продержался до этой поры. Теперь бы Серёга конкретно помог другу - предложил работу по уму, устроил в Ростове.

Он откровенно тосковал - почему-то ему очень не хватало Василия. В этот июльский день и вообще. Он всё силился вникнуть, что же не так в Васиной судьбе? Зачем она обломилась нелепо, жестоко и задолго до срока?

А ещё Серёга жутко устал от суеты. Даже праздники, даже каникулы на море и даже ночи сделались суетными. И в этой усталости он искал объяснение поступку Макухина - когда тот перевернул свою блестящую биографию и спрятался от мира в родных гаражах. В гаражах, которые выстроили их отцы.

-          Вася ошибся, - произнёс Ракитин, перебравшись с кладбища на берег реки. - Мало спрятаться. Нельзя бежать от чего-то, надо бежать к чему-то.

Мысль показалась ему удачной, и захотелось покурить. Неплохо бы - под настроение. Впрочем, бросил, так бросил. Жена уговорила. Берегла его здоровье. Всё-таки тринадцать лет на шахте в бригаде проходчиков. Боялась, что ещё не выкашлял угольную пыль. Похоже, любила.

-          Да, Вася бежал к прошлому, а прошлое не может отменить настоящего и будущего.

Так он разговаривал то ли сам с собой, то ли со звёздами, что высыпали над городком. Лежа на сухом откосе, заросшем деревьями, которые высадили их отцы. Падали яблоки. Макушка ближней липы терялась в сумерках. А речка всё несла мимо свои воды. И это были другие воды - вовсе не те, в которых отцы учили их плавать. Наверное, поэтому многие утонули. Но и выплыл не один Серёга.

Свой "Мерседес" Ракитин запарковал у Макухинских гаражей. Хотел глянуть, что осталось на земле после Васи. Конечно, ничего такого он себе не говорил, так не думал, не формулировал, но подсознательно имел в виду именно это. А на собственный бывший гараж едва скосился. Чего там смотреть? Всего лишь промежуточная пристань, на жизненном пути таких полно - слева, справа, сзади, впереди...

***

В 2013-м году Мишка Макухин окончил школу. Дотянули его с горем пополам. С мозгами не задалось. Так что у Люси появился новый повод попенять вдогонку покойному мужу - мол, не оставил сыну никакого наследства и никаких способностей не передал. Хотя с наследством - это Люся лукавила. Тут и квартира, и два гаража, которые при хорошем раскладе сдавала в аренду. Впрочем, пеняла она без злости. А в общем-то, плакала, каялась, зажигала в церквях свечки, заказывала молебны и панихиды, жалела Васю, себя бедняжку, непутёвого отпрыска. О личном счастье и не грезила.

"Урал" и "копейку" Люся продала ещё в ноль первом. В объявлении написала - "гаражное хранение, на ходу, отличное состояние". И явно продешевила. Приехал богатей на джипе, крепкий, обаятельный мужик, на пальце - массивная золотая печатка с камушками, пах дорогим одеколоном, прямо загипнотизировал, словно удав кролика, сбил цену. Сказал, так положено, потому что технику он покупает оптом, то есть в количестве двух штук. Люся уступила. Коленки её ослабли, дыхание участилось, голос просел. И даже острая нужда в деньгах не подхлестнула.

Пока рос, Мишка охотно бегал в гаражи. Люся знала, если что отнести или принести, уговаривать сына не придётся - чем бы ни занимался, тут же подхватится, только успей предупредить, чтобы долго там не торчал. А он чувствовал себя хозяином, сам открывал замки - смотрел строго, давил на ворота худым плечиком, тонкими пальцами проворачивал ключи, кивал соседям - как равный среди равных. Если мамка пускала арендаторов, ревностно приглядывал - чтобы не баловали.

Кушетку, на которой замёрз отец, выкинули сразу после поминок, но Мишка был в курсе, как и что случилось. В тот угол он смотрел заворожено. И подолгу наводил порядок, перебирал, раскладывал по полкам и ящикам инструменты, запчасти, болтики, гайки, шайбочки, провода. Если кому чего одалживал, непременно уточнял, на какой срок, и требовал возврата - без всякого стеснения. Жарким летом он любил посидеть в дедовском продавленном кресле, которому всё не находилась замена. Ничего не читал, молчал и слушал тишину - как шумит ветерок, щебечут птицы, стрекочут насекомые.

В армию его не взяли - из-за плохого здоровья. Но руками Бог не обидел - никто не родится совсем уже без таланта. И знакомые мужики, зарабатывающие в ближнем Подмосковье на отделке элитных особняков, позвали парня к себе в бригаду - как перспективного плиточника.

Погожим выходным днём в августе они привезли его в Москву - показать столицу нашей Родины. Закатывалось солнышко, оставляя в городе тревожную прохладу, намёк на скорую осень. Стайка шумных смуглых девушек торопилась на Красную площадь. Они заразительно смеялись. От их португальского языка у Мишки слегка закружилась голова, будто опьянел. Он шагал по Никольской улице, отражался в витринах, глазел по верхам и вдруг с трепетом произнёс:

-          Когда-то мой батя здесь... мой батя...

А что именно здесь его батя, он сказать не мог, потому что не знал. И никто другой не мог ему этого объяснить. Мужикам просто не хватало воображения, так что они лепили, как на душу ляжет. Мишку они жалели. Отца его помнили и считали, что жизнь он свою загубил конкретно - наверное, переучился или в этом роде. Но самый младший из Макухиных не слушал, дышал кофейным московским воздухом и всё повторял:

-          Когда-то мой батя здесь...

*****

Copyright (c) "Русский переплет"