Говорят, что Александр Проханов написал национальный бестселлер. Говорят, что роман ⌠Господин Гексоген■ создан им в порыве искренних патриотических чувств. Говорят, что наш писатель и наш ведущий журналист по оппозиционерству предъявил соотечественникам неслыханную ⌠новую правду■ о разрушении России. И мы можем вздохнуть с легкостью √ наконец-то все разоблачены, расставлены по местам, выравнены в шеренги.

Первый парадокс прохановского ⌠жесткого романа■ √ его жесткость почему-то всем пришлась по вкусу и оказалась удобоносимой для тусовщиков любой комплекции: от банкиров-миллионщиков до писцов, обслуживающих хозяев своих газет. Но грустнее другое √ нормальные, любящие свое Отечество и давно пребывающие в скорби русские интеллигенты смогли увидеть в этом романе ⌠правду осквернения страны■. Именно поэтому я решила писать о ⌠Гексогене■, задавая автору и его героям самые прямые и ясные вопросы.

Вопрос первый: действительно ли роман ⌠Господин Гексоген■ можно назвать ⌠национальным бестселлером■?

Да, можно. Именно с этим утверждением я соглашусь, так как прохановский роман беспрепятственно вписывается в это пиаровское чудовище, имеющее столь дикое имя √ порождение слепого, выморочного сознания безответственных последних лет. Национальный бестселлер √ безумный термин безумных лет. Ясно всякому, что определение ⌠бестселлер■ не имеет ни малейшего отношения к художественной литературе √ но кричит, вопиет о своем страстном желании всем угодить и понравиться, о своем намерении включить как можно больше читателей в злободневное публицистическое пространство. Роман Проханова обладает всеми этими качествами: он пообещал читателю рассказать правду о закулисной жизни политиков; он построен на выигрышной теме о ⌠тайном знании■, мировом заговоре; все главные герои его служат в спецразведках; жирным курсивом и с этакой размашистой прямотой говорится о евреях, а еще автор ⌠задрал юбки■ известным дамам-политикам. ⌠Жареное■, ⌠клубничка■ (эротическая и политическая) и кровушка (⌠наша русская■, ⌠наша мусульманская■, ⌠наша африканская■) √ вот составляющие блюда под названием ⌠бестселлер■.

Бестселлер принципиально принадлежит злобе дня. Он √ площадное явление и в этом качестве, безусловно, может содержать в себе элементы ⌠правды факта■, фактуру журналистской ⌠правды секунды■. Бестселлер принципиально рассчитан на эксплуатацию действительно социально-ярких и реальных чувств населения: недовольство политиками (а когда было ⌠довольство■?), недовольство правительством, чиновниками; чувств обиды и тоски об утраченном; чувств стыда и унижения. Но именно эти реальные чувства в пространстве прохановского романа категорически преобразованы и направлены в иное русло. Какое? О том речь впереди.

Пока же скажем, что бестселлер по определению не может быть национальным. ⌠Национальный■ здесь не более чем эффектная вывеска-мутация, некая имитация, но само слово это сегодня, безусловно, ⌠заряженное■. Одновременно присутствие рядом с ⌠бестселлером■ определения ⌠национальный■ сильно пахнет сливанием в него некоего особого, безупречно денационализированного смысла. Впрочем, задолго до недавно приобретенных на западном рынке дешевых распродаж ⌠национального бестселлера■, мы уже слышали о переведенном на многие языки ⌠мировом бестселлере■ √ ⌠Русской красавице■ Вик. Ерофеева, где, естественно, нет ни ⌠русской■ (в ее живом образе), ни ⌠красавицы■, но имеются только шлюшки с элитарными способами жить, не чурающиеся и оккультизма.

Вопрос второй: какова она, ⌠новая правда■, романа ⌠Господин Гексоген■?

⌠У нас нет России■, √ именно с такой мыслью написан роман самого публицистического современного писателя. Как происходит этот ⌠акт возмущения■ лучше всего видно именно из второстепенного ряда литературы, куда отнесем и данное сочинение А. Проханова. В чем суть этой ⌠протестной литературы■, которая так ⌠подкупает■ нынешнего читателя? Прежде всего, повторим, в спекуляции отчаянием. Проханов, страстно вещающий все последние годы о ⌠русских началах■ то белых, то красных, то средне-третьих, об оппозиционности ⌠режиму Е.Б.Н.■, активный зритель переворота 91-го года и крови 93-го, пишет роман, полный безвыходности, утешая читателя тем, что помимо ⌠заговора спецслужб■, в котором явно победили поклонники ⌠мирового правительства■, есть еще некие тайные ⌠чистые■ силы, есть некий ⌠Русский орден■, радеющий за самостоятельность России (представитель этого ордена дважды мелькнет в романе). Но это ли может быть утешением, это ли должно стать надеждой, если ⌠вера в Россию■ на протяжении всего романа разлагается как труп на глазах у публики? Вроде бы в Россию ⌠верят■ все герои, все желают ее процветания и могущества. Но вера эта всегда имеет теневую сторону ≈ непременно с изъяном и с гнильцой.

Верит в Россию и главный герой Белосельцев, правда, все время ведомый коллегами-спецслужбистами, во всем и во всех сомневающийся, участвующий во всеобщем разложении при пассивном внутреннем сопротивлении. Осмыслена ли и реальна любовь к Отечеству в другом герое √ больном головушкой, ⌠юродивом■ Николае Николаевиче? Увы, но только в больном сознании (Николай Николаевич √ странный герой, но все же никак не юродивый) осталась определенность любви. Громкие слова о России звучат из уст героев банкиров, политиков, разведчиков, ведущих страну к краху (пока), ради силы в будущем. Итак, вера в Россию, как положительное начало, на всем романном поле героями активно профанируется.

Александр Андреевич в своем романе использует прием узнавания: реальные политики, олигархи, президенты, журналисты прописаны гротескно, смачно, с фантасмагорическим азартом. Но именно этот прием здесь работает на мнимый эффект правдивости. Прочитайте внимательно роман и вы не найдете в нем абсолютно ничего, что не было бы хорошо известно из газет и телепередач. Прочитайте и спросите себя: ну что такого уж тайного, необыкновенно закулисного вы узнали из романа, о чем много раз не читали и что не видели? Не видели загородного дома президента, не знаете, что из себя представляют резиденции олигархов? Но, во-первых, кроме общих картинок Проханов и тут ничего не дает, а во-вторых, надо ли знать и кому это интересно, кроме подглядывающих в замочные скважины обывателей, в каких интерьерах происходят ⌠деловые встречи■, оргии и попойки? Мне кажется, что нормальному человеку совершенно неинтересно (и даже противно) видеть министра культуры в купальном костюме а lа Тарзан (что недавно продемонстрировало государственное TВ), читать прохановские описания ⌠холеной пятки■ дочки Истукана (под таким прозвищем фигурирует бывший президент), просто мерзко узнавать о ее ⌠сексуальных аппетитах■, и категорически скучно читать о московском мэре в образе услужливого пса, несущего на четвереньках брошенную Истуканом кость. Роман же, кажется, всеми этими сценами рассчитан или на злобное наслаждение (увы, от бессилия) старшего поколения, или на оценки ⌠во, клево!■, ⌠прикольно, блин!■, ⌠я тащусь■ молодых читателей.

Из своих героев Проханов сделал как раз те же самые ⌠куклы■, ядовитым описаниям сотворения которых в утробе Останкинской башни он отдал столько экспрессивных страниц. Автор описывает зловоние зловонно, о сытой похоти пишет похотливо, роскошь живописует по мещански сладострастно. Следовательно, вся политтехнологическая новизна романа √ только пиаровская завлекаловочка о ⌠правде развала страны■. Впрочем, Проханов ничего другого и не мог предложить, так как писал он конспирологический роман.

Еще валяются на книжных полках сочинения Григория Климова ≈ тоже ⌠борца за Россию■, любящего раскрывать правду об извращенцах-заговорищиках, революционерах-вырожденцах. ⌠Господин Гексоген■ ≈ это продолжение Климова на ⌠новом историческом этапе■. Оба писателя выжгли огнем заговора всякую живую реальность, не оставив места свободному вздоху человека. Проханов разоблачает конспирологов с позиций конспиролога. (Климов, писавший об извращениях и выродках, стал сам носителем вырожденчества, как бы выпестовал в своей личности мерзость деградации). Главная рациональная идея конспирологического романа Проханова √ все контролируется (планируется, просчитывается, провоцируется и т.п.). И тут я вижу недоверие романа к жизни и к человеку ≈ в книге не только героям, но и читателю не оставлено никакого личного пространства, никакой свободной воли. А ей, как известно, человек обладает даже в тюрьме, даже в нищете, даже в страдании. В романе Проханова все просвечивается лучами разведки, прослеживается наблюдательными устройствами и ⌠топтунами■-доносчиками. Я не хочу сказать, что нет подобных явлений, нет специально проводимых акций, провокаций и т.д. Но всей своей новейшей историей наш человек и наша страна доказали присутствие в жизни органичного, самосозидательного, творческого начала и неуправляемого народного инстинкта. Я хочу сказать только то, что есть в русской жизни нечто, что сильнее и государственного могущества, и тотального контроля. Есть та внутренняя сила, что способна изменить любой заговор олигархов, любой план политэлиты: еще недавно наших крестьян почти голыми выбрасывали в тайгу, переселяли ⌠по плану■, а они всерьез и будто навсегда строили дома, заводили скот, рожали детей. Их вновь, ⌠по плану■, сгоняли с места строить какой-нибудь металлургический гигант, а они вновь, всерьез, как будто навсегда, жили своим инстинктом крепкого дома (увы, но вот роман Зои Прокопьевой, русский эпический роман ⌠Своим чередом■, прямо противоположный во всем идеологии нац.бестселлера Проханова, не был в свое время прочитан). Олигархи и политики ⌠по тайному сговору■ развяжут войну: и пойдет на нее наш солдатик, и своей простодушной серьезностью, своим естественным патриотизмом напрочь изменит содержание этой войны (читай Виктора Николаева). Между тем, именно этим простым ⌠всерьез■ и спасаются потом сами же политики (примеры, я думаю, у всех на виду). Роман же Проханова производит впечатление газовой камеры √ писатель травит читателя свирепыми, агрессивными, фантасмагоричными картинами, но каждая из них, как театральная декорация, только имитирует реальность.

⌠Революционный перец■ в изображении бравых историй генералов спецслужб и особенно главного героя, коктейль из ⌠белого■ и ⌠красного■ (главный герой мечется в поисках правды от ⌠белых мощей■ монархов к ⌠красным мощам■ мавзолея), идеологический винегрет из золотого покрова Богородицы и усатого Сталина, православный демократизм (тут пригодился и Патриарх, на мэрской тусовке наблюдающий эротический танец голой девицы), мусульманский ⌠эзотеризм■ (русский офицер посещает мечеть, находя ее вполне пригодной для теплой молитвы) √ все в этой книге перепутано и перетасовано. Но, тем не менее, этот миражный роман, кажется, не забыл теорию марксизма-ленинизма √ и тоже навыворот. В учении том была абсолютизация объективных движущих сил истории, а в романе √ полная абсолютизация субъективной воли заговорщиков. Там творцом бытия был народ, здесь же √ спецслужбы. Там был откровенный атеизм √ серый, тотальный, но и в чем-то более честный в своей прямоте, здесь же использование веры как ⌠эстетического компонента■ (правда, без различия мусульманской или православной составляющей), как идеологического √ в духе времени √ приема. Там человек был ⌠винтиком■ государственной машины, здесь он настолько автономен, что сама имперскость-державность, о которой Проханов пишет много лет, скукожилась в романе как шагреневая кожа до тождества государственных интересов интересам касты посвященных. В общем, автор много потрудился √ все поп-идеи российской политкультуры он собрал с журналистским усердием, ни одной из них не отдавая предпочтения (кстати сказать, абсолютно этот же джентельменский идеологический набор присутствует и в романе ⌠Укус Ангела■ питерца Крусанова, который в ⌠Дне литературы■ отнесли по новомодному ⌠имперскому■ ведомству, спеша, очевидно, выстроить ⌠тенденцию■). По сути, Проханов создал роман-химеру, ибо родство высказанных писателем идей от их подлинников весьма далековато. Я бы даже сказала, что все идеи ⌠Гексогена■ имеют ⌠различные степени законности■ в отношении к декларируемым учениям: политическим ли √ о монархии, империи, консерватизме; святоотеческим ли √ о христианстве. Низвергнутые с горней высоты на площадь (а ведь за каждым из этих учений стоят поколения и поколения русских мыслителей, писателей, богословов), прилаженные наспех к грубой газетной реальности, они выглядят ободранными бомжами (ну, не гадкая ли это провокация √ рассказ ⌠старца Паисия■ из Троице-Сергиевой Лавры о Патриархе, во чреве которого растет некто с ⌠копытами и хвостом■?!).

Вопрос третий: кто же выведен в романе разрушителем России? Да герои-то все сплошь русские. Это они, русские солдаты спецназа, насилуют мертвое тело чеченки. Это русские генералы спецслужб контролируют еврейские капиталы (приятное во всех отношениях самообольщение!), а потом, засадив по тюрьмам олигархов, жируют точно так же, как и они. Это русский генерал, одетый в казачий мундир с золотом эполет, орет о ⌠жидах, убивших царя■. Только эта бесспорная истина так художественно декорируется, что казачий генерал, разбивающий драгоценный фарфор и терзающий плоть белого рояля (таким образом стирается память о еврейском олигархе), не вызывает у читателей никаких чувств, кроме брезгливости. Это наш Патриарх выписан в самых ярких красках современного бестиария, а другой герой, ⌠сергиевский старец■, √ жалким клеветником на того же Патриарха. Поэтому-то я не хочу слышать никаких сопливых рассуждений о прохановском-де ⌠разоблачении■ и ⌠уличении■ мерзавцев и о нашей ⌠кривой роже■ перед авторским зеркалом! Не памфлет же автор написал √ в романе нет иронии, все на полном серьезе, без тени юмора, на открытом форсаже.

Вы скажете, что в Проханове нельзя не признать ⌠мастера метафоры■? Я не говорю о других его произведениях, но художественные средства этого романа легко вычленяемы: образ осени, как увядания, тоски и разрушения, навязчиво повторяясь, присутствует в начальных главках. Далее следуют довольно меткие описания людей в образах птиц. Правда, весь роман ⌠птичья метафора■ будет назойливо вертеться перед глазами. Наконец, ⌠бабочки■ ≈ как хрупкость красоты жизни ≈ еще одна, пожалуй, самая удачная образная конструкция романа. Но больше всего места в романе отдано образу Москвы √ мегаполису могущества, силы, месту обитания властей и спецслужб, столицы для богатых (нельзя не отметить авторские удачи именно в таком описании города). Хотя все это, тем не менее, не главное.

Главное √ в самой сущности прохановской энергетики образов. И тут писатель неожиданно выступает как явный поклонник модернистской эстетики антиномий, эстетики сильных парадоксов. Причем, чем больше угол расхождения, тем эффектнее получается ⌠образное падение■ в ткани романа. Прием воссоздания чего-либо ⌠естественного■ в ⌠неестественных условиях■ √ любимейший в эстетике автора ⌠Гексогена■. Если бы это был советский роман о рабочем классе (пофантазируем), то Проханов изобразил бы преждевременные роды героини со всеми натуральными физиологическими подробностями, например, где-нибудь в сталелитейном цехе, на фоне огнедышащих печей. То же самое он делает в своем ■национальном бестселлере■ √ все, к примеру, эротические сцены всегда возникают в романе в ситуации опасности, игры жизни со смертью. Своей чернокожей любовницей, украшенной фруктами в качестве элемента любовной игры, главный герой обладал во время опасного спецзадания, другая героиня, прекрасная итальянка, подорвалась на мине после ночи любви, а завершается цепь любовных приключений рефлектирующего русского Джеймса Бонда в городе Пскове с русской девушкой Аней. Вздохнем и скажем: хорошо, что не в монастыре. Вообще, в романе много физиологии √ утрированной, чрезмерной, пышно-бесстыдной (⌠бодрияровского соблазна■).

Из абсолютного идеализма (даже любви к Отечеству, например) не раз вырастали в истории зловещие цветы зла. Из абсолютного патриотизма Александра Проханова вырос абсолютный заговор и ⌠новые патриоты■, которые теперь умеют разрушать не со злобой, а с любовью. Теория полного контроля (главная идеологема романа) не может не быть унизительной для нормального человека, ибо она изменяет сущность явлений почище либерализма и материализма. Согласно авторскому замыслу, единым целым, осью, что держит мир, объявляется Великая геополитическая комбинация конспирологов (под стратегическим названием ⌠Америка-Европа-Россия■). И здесь Проханов навел, независимо от того хотел он так написать или нет, масонский порядок в нашей с вами еще такой живой, не успевшей стать историей, жизни.

Роман его мне видится клеветой на мир, пребывающий в Божественной воле. Это клевета на жизнь всякого человека, наделенного свободой выбора, свободным самоопределением, но и знающим личного Бога, не посягающим на свою полную автономию от Него.

Азарт холодного неверия ⌠ни во что■ сквозняком ⌠выдувает■ роман Проханова из Большой русской литературы. Любые рассуждения о якобы жестокой отечественной классике, которые в критике в связи с романом Проханова непременно будут, √ ни что иное как ширма. У классиков все было всерьез. Достоевский не писал своих бесов с ⌠метафизической■ усмешечкой. Лесковским нигилистам противостояли живые, прекрасные русские герои √ люди веры. ⌠Положительность■ же прохановского романа кульминацией своей имеет фантасмагорическую сцену гибели в авиакатастрофе всех злодеев-заговорщиков. Такая утопическая ⌠нравственность■ √ ни что иное как интеллектуальное наше самоубийство, подменяющее духовно-трезвый взгляд на проблемы сказочным ⌠чтоб все сгинули!■. И они ⌠сгинули■. В романе Проханова. А в реальности? Да вы и сами знаете.

Читая Проханова, думаешь, что он всего лишь страстный игрок, а все прочитанное √ гиль (любимое слово ⌠классических■ нигилистов). Именно этот роман показал, что сегодня нет ни одной патриотической идеи, которая не имела бы своего зеркального отражения в либерализме. Из такой ситуации могут быть только две дороги-выхода: упрямо бороться за сохранение подлинного, вечного смысла и ценностей нашей культуры, веры, жизни; быть внутренне, личностью своей, им адекватным. Или заняться кликушеством, говорить о протесте, выставляя на торжище те же самые ценности, только предварительно выпуская из них живую жизнь, превращая в штампы, профанируя, опустошая, вывертывая наизнанку. Но если ⌠протест■ становится делом профессиональным, то не может быть разницы между Прохановым, научающим всюду видеть ⌠тайные силы■, и Явлинским, видящим ⌠спланированную акцию■ в стадном буйстве подростков, болеющих за футбольную команду России. И те, и другие не скажут правды о сути нынешней свободы: одни будут защищать анархизм лимоновцев, другие ⌠свободу детей-беспризорников■ и их право на беспризорность, о чем недавно вещал либеральнейший министр культуры.

Яд безотрадности √ он, и только он, остается в твердом остатке от прохановской комбинаторики. И не спасает больше ни ⌠чарующая сила пропасти■, ни шарм опасности и эманация сильных чувств, рожденных войной, ни эстетское наслаждение кровью. Сам писатель, безусловно, уцелеет √ наша политическая реальность ежедневно будет подбрасывать все новые факты в костер конспирологов. Но в этом ⌠национальном бестселлере■ Александр Проханов, как и его герой Белосельцев, остался без всего √ без трезвой, ответственной веры в Россию, без народной идеологии (вернее, без народного идеала), без русской культуры.

На пафос романа: ⌠выхода нет!■, этакого байронического крика отчаяния, не раз звучавшего в истории, существует самый сильный и ясный аргумент ≈ продолжение жизни, продолжение истории: ⌠Умирать собрался, а жито сей■. По-прежнему против людей отрицания, образами которых заполнен роман, стояли и будут стоять люди веры. И, я думаю, что ⌠народному русскому опопозиционеру■ будет совершенно нечем платить, если народ предъявит ему ⌠вексель■. Искренний читатель, осиливший прохановский роман, догадается о несостоятельности народного должника.