Варава В.В.

"Красные холмы" - таково название альманаха, содержащего статьи 24-х авторов, состоящего из 512 страниц, и имеющего тираж в 3000 экземпляров. В "Слове к читателю" говорится: "на страницах альманаха вы найдете честный взгляд на то, что происходит сегодня, анализ прошлого и трезвые суждения о будущем" (с.6). Бесспорно, понять происходящее ныне, а тем более предложить нечто конкретное по улучшению положения - дело достойное и благородное. Замысел альманаха актуален и оправдан, остается посмотреть на то, как он осуществлен.

Встречают, как известно, по одежке ... . "Одежка" альманаха выполнена по всем канонам современного модного книжного дизайна. Внушительный объем, хорошая бумага, цветной шрифт, фотографии авторов, краткие аннотации к статьям, иллюстрации - создают впечатление основательности и серьезности.

На обложке на сине-красно-белом фоне мы видим дом на набережной у Красных Холмов. Это смысловой центр альманаха, с которым связаны перспективы новой России. Ему противопоставлен дом на Берсеневской набережной, изображенный на первом развороте обложки, в "монотонии серой бесформенной громады" (Г.Кнабе) которого, концентрированно воплотились стили прежних сталинских эпох. Столкновение двух архитектурных моделей - столкновений двух мировоззрений, одному из которых суждено уйти в безвозвратное прошлое, другому, как надеются авторы, стать основой России в будущем - ключевая идея альманаха.

Почему именно дом на Космодамианской набережной в Москве выбран в качестве символа новой России? На этот вопрос нам предстоит ответить.

Альманах обращен к российскому читателю. Как говоится во вступительном слове, "наш общий труд" отдан на суд читателей - авторов писем к А.И.Солженицину, размышления над которыми составили содержание первой статьи альманаха "Руссие письма" Олега Павлова. Словом, на суд всей России. Но символы Москвы здесь не случайны. Речь идет о "московской модели" развития как о некоем образце для всей России. Свидетельство этому - статьи М.Добровольской "Московская элегия", К . Шлегеля "1996 - Москва в строительной лихорадке" и С.Колесникова "Москва - третий путь". В них очевидна апология существующей практики интенсивной модернизации столицы.

Диапазон авторов сборника весьма широк. Здесь ученые (историки, математики, химики, филологи), писатели, философы, журналисты, критики; эмигранты и неэмигранты; молодые и преклонного возраста; отечественные и зарубежные; известные и не очень. Как бы палитра общественного сознания представлена полностью. Можно ли найти нечто единое; или альманах - разброс взглядов, никак не связанных друг с другом?

Рабы реформ

Общее место альманаха - крайне негативная оценка "антинародных" реформ ельцинской политики ^*. С . Коэн оценивает сегодняшнее состояние России в категориях "смуты", а не переходного периода. Его статья, помещенная в сборнике, так и называется "Смута - российская реальность". И большинство авторов солидарны с ним. Но само по себе осуждение настоящего дело нехитрое и несколько подзапоздавшее. В начале "реформ" уже дан был обстоятельный анализ свершавшегося и была показана явная утопичность реформаторских стратегий (хотя бы работы академика А.С.Панарина). Но что более архаично (и досадно) выглядит так это "перестроечная" критика тоталитаризма , сталинизма и т.д., которая обильно представлена в альманахе.

Но сейчас критика поменяла знак: если раньше именно "большевистско-тоталитарная ментальность" рассматривалась как препятствие в проведении демократических преобразований, то теперь (когда реформы потерпели зримый крах) реформаторская деятельность связывается с "тоталитарной" традицией в России. И реформаторы-революционеры усиленно противопоставляются эволюционистам. При этом не говорится, кто всегда науськивал реформаторов, по сути являясь идейным организатором и вдохновителем реформ. Вина возлагается на исполнителей, а "духовных" организаторов упомятуть забывают.

Неудачи в осуществлении цивилизаторских реформ объясняются как всегда "соответствующими" чертами народного характера. И здесь без критики русского христианства просто не обойтись. "Кто мы - язычники или христиане" - радикально ставит вопрос один из авторов альманаха Г . Лисичкин. Он пишет: "Россия, к сожалению, не успела по-настоящему пройти школу христианства, не успела в должной мере воспринять его гуманистическую сущность" (с.59).

Тысяча лет Православия на Руси - за борт, в нем не усматривается никакой ценности, никакой заслуги. Не успела Россия по-настоящему пройти школу христианства! Интересно, а кто успел? Европа? в которой уже в XIX веке Ницше отчаянно возопил "Бог умер!"; в XVIII Вольтер надменно-деспотически провозглашал "раздавить гадюку", имя в виду католическую церковь; или в которой "гуманные" костры на исходе средних веков тысячами сжигали инакомыслящих; а может быть в XX после всех газовых камер и концлагерей, различнейших войн (включая и современные компьютерные) развязанных гуманистически-христианским Западом, по отношению к которому крупнейшие философы и психологи высказались однозначно - исчез человек, и по отношению к которому сбылось мрачное пророчество Достоевского о хрустальном муравейнике.

Какая культура в мире по-настоящему прошла школу христианства? Про другие - молчок, а вот Россию можно в этом упрекнуть. Каждая культура может воплотить в себе христианский идеал лишь в ограниченной для человеческого естества мере (имеется ввиду именно культура, а не Церковь). По отношению к России следует типичный, к сожалению, в таких случаях вывод: "Христианство на Западе развивалось в направлении постепенного освобождения человека от разных форм рабства. На Руси в прямо противоположном направлении - в направлении внедрения в сознание россиян психологии раба (выделено В.В.)" (с.61).

Мы уже достаточно слышали про "рабскую" психологию русского человека. Понятно, что подобные взгляды - вещь, к сожалению, неустранимая. Такие высказывания на совести их высказавших. Но как понимать заявления авторов проекта о беспристрастном, честном и совестливом обсуждении судьбы России, если слово "раб" употребляется как черта характера россиян. Это вызывает недоумения.

Даже в нравственно-экспрессивной, философски-насыщенной и стилистически безупречной работе Инны Борисовой "Катастрофа", подспудно присутствуют подобные интонации. Здесь Чернобыльская авария рассматривается, с одной стороны, как космическая трагедия, в которой явлено "фронтальное сопротивление тлену, мужество сопротивления аннигиляции" (с.407), с другой, это иммунная катастрофа, где превращение людей в ядерную пыль уподобляется превращению их в лагерную пыль, потому что участники катастрофы неспособны к самостоятельности; они порабощены безынициативностью и исполнительностью.

Реформатор - деспот, народ - раб, Россия - варварская страна, которая осталась вне облагораживающего реформаторскую деятельность воздействия гуманистической сущности христианства. Протестантский намек очевиден. Там, на Западе, реформация сделала людей ответственными и самостоятельными, а в России так и остался человек неспособным к ответственным решениям ^*.

Вот современный ("краснохолмский") уровень рассмотрения российских проблем.

Экологический социализм с капиталистическим лицом

Конкретная модель будущего устройства России предлагается в статье академика Н.Моисеева ("На пороге") и в ряде других (включая заключительную огромную Ю.Буртина "Другой социализм"). Академик Н.Моисеев - бесспорный интеллектуальный лидер по этой части. На его идеи часто ссылаются и опираются другие участники альманаха. Основной понятийный инструментарий его конценции следующий: Коллективный Разум, общепланетарное гражданское общество, общепланетарная демократия, транснациональные корпорации (ТНК). Предлагается вариант рационалистического выхода из системного кризиса. В основе всего - национальный Разум и Знание. "Только знание, - говорит академик, - то есть та общая собственность, которую мы называем знаниями, может быть основной опорой, способной обеспечить дальнейшее развитие рода человеческого. Именно знания определяют меру человеческой ответственности, которая допустима, чтобы человечество смогло бы преодолеть грядущий экологический кризис и снова выйти на прямую дорогу своего развития"(с.161). "Экологический социализм" Н.Моисеева созвучен тому "другому", ориентированному на НЭП (статья Ю.Буртина), диалектически соединенному с капитализмом (статья В.Белоцерковского) и культурно реабилитированному (статья В.Межуева). Одним словом, социализм, очищенный от искажений прошлых эпох, обретает в альманахе второе дыхание. Предлагается взять лучше от социализма и капитализма, диалектически синтезировать их, и модель для новой России готова.

За этими взглядами стоит фигура А.Сахарова - главного теоретика такого соединения. Почти все авторы альманаха склоняют голову перед академиком и пытаются его теорию "конвергенции" воплотить в реальную социально-политическую практику. Взаимное сближение капитализма и социализма, являющееся наиболее популярной политической идеологемой наших дней, авторы альманаха активно поддерживают и развивают.

Такова конъюнктура сегодняшнего времени. Действительно, с точки зрения разума, соединение лучшего в капитализме и социализме представляется естественным, нормальным, прагматичным. Тем более современный системный, экологический кризис как бы подталкивает к принятию подобных решений. Время революций, катастроф, катаклизмов, по дружному убеждению авторов, должно подойти к концу и завершиться конвергенцией различных социально-политических систем. Такая стратегия предлагается для России.

Вообще-то уже давно существует адекватное названия для подобных вещей - технократический утопизм. Упования на разум не безосновны, они соблазнительны и перспективны. Но сбрасывать со счетов иррациональную сущность бытия (и исторического в том числе) значит впасть в наивный утопизм. И в данном случае авторы проекта "конвергенции" в сущности мало чем отличаются от конструкторов "светлого будущего" в коммунистический период. И там, и тут - вера в прогресс, науку, технику, разум, экономику, т.е. вера в человеческое и поныне велика; ибо, как было сказано однажды, человек - звучит гордо. Лев Тихомиров в своем фундаментальном труде довольно полно раскрыл "промыслительный" характер исторических событий. Игнорировать подобное - значит в очередной раз впадать в иллюзию внешного преобразования среды, в которой человек так и остается безответственно-непреображенным объектом этой среды; а значит, среда чревата очередным срывом в катастрофизм.

Дабы как-то сдержать иррационально-аграссивную сущность непреображенного индивида пытаются его научить жить "по-демократически", "по-правовому". Вот поэтому главная ценность, назначаемая нашему народу на сегодня - образованность. Михаил Шатров во вступительном слове прямо так и говорит: "Мы убеждены, что силы человека (и народа в целом) укрепляет только (выделено В.В.) образованность" (с.6). Не духовно-нравственные ценности (что, кстати, всегда выделялось в качестве основных в России), а ценности ума - "Надо чаще пользоваться своим умом и доверять себе" (с.6).

Время, конечно, покажет насколько утопичны или нет идеи конвергенции. Но попытка смонтировать из них новую идеологию, пришедшую на смену коммунистической (а это очевидно в данном альманахе), думается вещь не полезная. Не Революция, а Эволюция - вот девиз данного альманаха. По-человечески понятен страх перед катастрофизмом Истории и трагедизмом Бытия. И естественно желание спрятаться от него в терминологический аппарат научных теорий, укрыться в домике общечеловеческого прогресса. Но именно История показывала неоднократно всю тщетность земного благоустроения, всю иллюзорность комфортного приспособления к здешнему миру. "Зачем мятутся народы и племена замышляют тщетное".

Либеральный страх перед иррациональной бездной бытия - таков смысл конвергенции.

Учитывая международный опыт

Во вступлении сказано, что статьи зарубежных авторов написаны с болью за наш народ, с любовью к России. Доказать это невозможно, а усомниться вполне. Но то, что Россия представляет огромный профессиональный интерес для многих западных ученых (политологов в основном), не вызывает сомнения. Мэр Москвы в своем напутственном слове к альманаху обосновал присутствие авторов иностранцев так: "Пора, наконец, разобраться, что же говорит наш реальный исторический и международный опыт". Пусть так.

Если обратиться к статьям трех известных западных авторов, помещенных в альманахе, то они разноплановы в научном и ценностном содержании. Самая антизападническая и антиамериканская статья, говорящая об опасности глобализации для национального самосохранения, открыто осуждающая натовскую агрессию в Югославии, показывающая проамериканскую сущность политики Ельцина и предупреждающая Россию о геополитических угрозах, которые возможно настигнут ее в будущем, является статья итальянского журналиста Д.Кьеза "Русское уравнение". Действительно мужественно звучит его заявление, что "Югославия - зеркало, в котором можно будет прочесть будущее России" (с. 119). Это делает честь ее автору, который критикует американскую политическую и культурную экспансию. Но разве не нашлось отечественного автора, который так же смело и сильно смог бы дать анализ пагубности диктата американских ценностей и агрессивности геополитических стратегий Запада. Почему понадобилось привлекать западного автора для этих целей. Не потому ли, что в планы идеологов конвергенции входит даже не столько соединение с другим цивилизационным миром (и конечно же не его отвержение), а преклонение и уподобление ему. Как объяснить присутствие Кьеза в данном сборнике? Думается для создание видимости плюрализма за счет иностранного автора.

Статья С.Коэна "Смута - российская реальность" интересна сама по себе (с точки зрения того, как американец воспринимает русскую историю). Что касается сущностного понимания реалий сегодняшнего дня, то принципиальной новизны здесь нет. Статьи И.Валлерстайна , мягко говоря, имеет мало отношения к происходящему в России сегодня.

"Интеллигентна ли интеллигенция?" ^*

В альманахе много говориться об интеллигенции, причем всегда положительно и возвышенно. Две статьи специально посвящены этому феномену. В работе А.Кустарева "Система ценностей и стиль жизни" говориться о том, как озабоченность советской интеллигенции своим статусом приводит к конструированию постсоветского "плюрализма" в политике и "конкуренции" в экономике. Выявлению семантических различий в таких словах как "интеллигенция", "просвещенность", "образованность", "культурность", "воспитанность" посвящена статья М.Гаспарова "Интеллигенция и интеллигентность: от этимологии к морали".

Речь об интеллигенции сопровождается совершенным отсутствием (за исключением эпизодического упоминания) того арсенала идей, который был выработан "Вехами". Как будто их не существовало и не было никаких наработок. Игнорируются не только "Вехи" применительно к анализу интеллигентского мировоззрения, но и вообще вся русская философия, столь много, глубоко и плодотворно размышлявшая о смысле России. Об этом и говорит Ю.Пивоваров в статье "Два века русской мысли": "не сумело русское общество усвоить и освоить русскую мысль, не стала эта мысль живой водой (святой водой) для этого общества ... акции русской мысли во второй половине 90-х резко полетели вниз, интерес к ней если не угас, то существенно поубавился" (с. 168).

Парадоксально, но эти слова, помещенные в альманахе, как раз и характеризуют сам альманах. Отдельные имена, цитаты (даже И.Ильина) время от времени встречаются, но отсутствуют основополагающие методологические установки русской философской мысли - вот что показательно. Естественно спросить, есть ли в традициях русской мысли основа для теории конвергенции. По крайней мере, когда речь идет о ней, о русской мысли не упоминается. Если нет опоры в традиции, то конвергенция обречена на провисание в ценностно-смысловой пустоте и, следовательно, не имеет перспектив.

Вообще некоторая избыточность авторов и большой объем альманаха явно ему не на пользу. Такое ощущение, что создатели хотели количеством компенсировать качество ^** . Но это количество оказывается знаковым: много известных людей ("с мировым именем") объединены общими идеями (не общей идеей!). Поэтому в статьях, непосредственно не примыкающих к проблемам социально-политического обустройства, содержится тот моральный импульс, который подтверждает общую стратегию идеологии конвергенции. Так, А.Якимович в статье, посвященной эстетико-философскому анализу русского искусства XX века, сконцентрировал внимание не на духовно-нравственных основах отечественного искусства, а на его политико-идеологической подоплеке. Это приводит к своего рода оправданию не просто нигилистических, а явно наглых, агрессивных и бездарных выходках Осморовского или Авдея Тер-Оганяна, и к тому, что Илья Глазунов даже не упомянут в этом очерке русского искусства XX века.

Большинство авторов использует критический инструментарий перестроечной эпохи. Заякоренность на этих архаичных формулах парализует возможность рассмотрения сегодняшней ситуации России на более глубоком уровне. Необходимо расширение арсенала гуманитарных наук. Бесперспективность "классических" либеральных методов (антвизантизм, антиевразийство, петрофобия, националфобия) очевидна. Зацикленность на псевдо-проблеме русского тоталитаризма, рабской психологии, отсутствии ответственности, зачатков свободы и демократии - все это, увы, вчерашний день. Но некоторые авторы пытаются реанимировать актив перестроечных клише.

Наверное, все таки не случаен обход стороной "Вех". Русской интелигенции начала века было присуще покаянное чувство, самокритика, осознание своей вины во многих социальных неурядицах жизни. Позиция интеллигенции, выраженная в альманахе - далека от "веховской". Виноват кто угодно - Петр I, Сталин, рабская психология, русское православие, советская бюрократия,современая номенклатура... , но только не современные представители "службы совести". Отстраненность от происходящего, как бы стремление быть не "замаранным" в современных нечестиях властей, и вообще, неучасите в народной трагедии - к сожалению, характерные черты современого "ордена интеллиенции". Покаяния нет, а страх за свое положение велик: "Ибо на наших глазах вымирает интеллигенция" (В.Гольданский; с.96).

Боязнь заглядывать в "глубины сатанинские" жизни русской не позволяет увидеть реальные истоки русской трагедии. Адепты конвергенции не могут понять, что в России жить трудно, в России жить больно, в России жить страшно.

"Русские письма" - русский апокалипсис

О статье писателя Олега Павлова "Русские письма" следует сказать особо, ибо она не вписывается в общий "духовный" настрой альманаха. Различие не только смысловое, но и лексическое.

Задача, которую поставил перед собой автор, столь же необычна, сколь и актуальна: понять Россию изнутри ее писем. Это не просто философия эпистолярного жанра, тут целая связка жизненно-важных и метафизически значимых вопросов: что такое русские письма, что такое Россия, что такое русский апокалипсис, что же происходит, в конце концов, с нами сегодня? И есть ли будущее, реальное ЗАВТРА у России?

Вопросы тяжелые, из разряда "проклятых". Здесь социологией да политологией не отделаешься; конвергенция и системный анализ вряд ли помогут. Необходимо реальное переживание живой русской боли, столь широко и безутешно разлитой по нашему безбрежью. Экзистенциальную фактуру и трагическую достоверность работе Олега Павлова придают письма русских людей, адресованные А.И.Солженицыну. Вчитавшись в них, переболев ими, автор не безысходно, но с изрядной долей безрадостности говорит: "Некуда жить - вот русский апокалипсис".

Особенность "русских писем" в том, что это не просто мелко-житейские сетования на неразбериху и неурядицу, творящуюся в сегодняшней России, это и не совсем просьбы конкретного человека о помощи. Здесь - всплеск русской боли, которая имеет отнюдь не современное происхождение. Сам автор говорит об этом так: "Открытие слов, волевое превращение личного да тайного в общую боль - и есть русское письмо ... Дошедшие до нас русские письма все возникают, как человеческие голоса, из пустот не мирных времен, а самых трагических, как глас вопиющего в пустыне. Это всегда письма от жертвы к палачу. Обличение и покаяние ходят рядышком по русской крови, в письмах русских" (с.8).

Павлов привлекает наше внимание, нашу совесть к наиболее злободневным и гнетущим моментам жизни. Вряд ли найдется человек, который прочитав "Письма" останется равнодушным. Русский писатель прежде всего призван будить совесть человеческую. Думаю эта задача в "Письмах" выполнена сполна.

Вот несколько маленьких извлечений из писем: "Только во сне забываешься, а как только открываются глаза, сразу же появляется боль в груди за свою бездеятельность и унижение. И так каждый день". "Почти половина жизни прожита, а судьба не удалась - одни страданья","Пишет вам человек нелегкой судьбы", "Миллионы загубленных детских душ", "А в деревне всю жизнь угнетают, все отбирают", "Опустошение душ человека и общества в целом - страшное явление наших дней", "Дети, если у нас рождаются, тоже больны. Ради бога! Бейте в набат!"

Все это вневременное выражение боли. Ее всегда было так много в России. Страдание - неотъемлемая часть чаней жизни. Искать его причины в социальных слоях жизни (а значит и пытаться устранить страдание социальными методами) близоруко. Нужно вспомнить Достоевского. Он своевременен и современен.

Самое главное в русских письмах - то, к кому они обращены, Такой раскатистый, страдающий (но отнюдь не проклинающий) соборный голос народа не может быть обращен к человеку. "Они все обращены по духу своему именно к Богу" - таков вывод Олега Павлова. Здесь схвачена та существенность, которая определяет и русский народ, и Россию в целом, и которая всегда будет ускользать от аналитических изысков. Какая уж тут конвергенция - жить некуда! Вот что главное.

А что такое Россия? "Россия - огнедышащий вулкан человеческого протеста. Вулкан то тлеет, то извергается - и с той же неотвратимостью наш бунт метафизический из тлевшего извергает расплавленные взрывы крови да огня" (с.8).

Полна Россия горем. Но финал "Писем" светел. Вскрыта боль, страдания, кажется отчаяние и безысходность задушат всякую надежду ("мало кто верит, что он живет"; с.11). Но нет. Здесь и надежда, и главное - смысл происходящего ныне. Бескорыстие - вот оно наше, русское чудо, - считатет Олег Павлов. Вопреки всей мерзости житейской, вопреки всей подлости, мародерству властей, да и всех паразитов, пожирающих Россию, вопреки всему этому сохранено совершеннейшее бескорыстие. "После чего мы выходили живыми всегда и преображенными, так вот сказочно, будто б из кипящей смолы" (с.38). Здесь зерно-смысл нынешний, который проросши, даст ЗАВТРА России. Будущее у нас есть.

Работа всерьез настраивает на вдумчивое, духовно-нравственное восприятие России. После "Русских писем" повествование резко меняет свое направление в сторону социальных, политических, технократических решений. Тот уровень рассмотрения бытийных проблем России, который был задан "Письмами", снижается до рационалистических построений, учитывающих лишь прагматическую сторону ("надо жить своим умом"), и не выходящих на те пласты русской жизни, из которых видна подлинность, и в которых обретается Правда.

Постмодернистский "домострой"

Говоря об "архитектурном дискурсе", присутствующем в альманахе, мы соприкасаемся с очень важными вещами. Дом на Берсеневской набережной, воплотивший в себе идеологическую реальность сталинского времени противопоставляется дому на Космодамианской набережной, который выразил умонастроение дня сегодняшнего.

Статья Г.Кнабе "Местоимения постмодерна" - главное в альманахе философское обоснование и нового архитектурного стиля, и нового мировоззрения (постмодернизма). По отношению к сталинскому дому, отразившему идеологию "мы", новый дом есть антидом, как полагает Г.Кнабе, даже антимир, где гамма индивидуалистических "я" сообщается посредством диалога. Четко обозначен дихотомический ряд: "мы" - "я", тоталитаризм - демократия, рабство - свобода, монолог - диалог. Г.Кнабе говорит: "Эпохальное значение дома на набережной у Красных холмов состоит в том, что он задуман и выполнен как разнородный ансамбль, ни с одним из элементов которого (а тем самым и с ним как целым) идентифицироваться невозможно: все мелькнувшее было как "свое", тут же нейтрализуется собственной противоположностью и перестает быть тем, что обещало. Здесь все не свое и не чужое. Их противоположность снята, а любое "мы" признано старомодной иллюзией, достойной только иронии" (с. 331).

Гимн постмодерну, который понимается как обретение некогда утраченной свободы. В современную эпоху постмодернистское мировоззрение становится определяющим. И альманах пытается эту тенденцию, по крайней мере, поддержать. Но вот что примечательно и симптоматично: выбирая дом "у Красных холмов", что на Космодамианской набережной, (обратите внимание на эти значимые для русской культуры названия) в качестве символа новой России, происходит сокрытие и подмена. "Дом на Космодамианской" - это Riverside Towers (нежилой комплекс, объединяющий полутора десятка иностранных фирм, бизнес-центр). Домом на Космодамианской окрестили его в альманахе, ни разу не употребив его настоящее название. Детально описывая архитектуру дома, говоря о достоинствах свободной стилистики, не сказано, что это за дом на самом деле. Эксплуатируется символика Красных холмов, но утаивается правда.

Впечатление от восприятия дома, изображенного на обложке и впечатление от реального дома - бесконечно разное. В альманахе не фотография, а умелая маскировка-сокрытие: на фоне, стлизованном под трехцветный российский флаг, дом из красно-песчаного (каков он на самом деле) превращается в белый цвет непорочности и чистоты. Сплошное квази-существование. Если Россия выбирает Riverside Towers (дом под кодовым названием "Красные холмы" или на "Космодамианской набережной") и как свой символ, и как принцип жизни - то окончательное поражение нам обеспечено. Вообще "Riverside Towers на Космодамианской набережной" - оксюморон. Поэтому предпочли эвфемизм "дом на Космодомианской" или "у Красных холмов". Все по-оруэлловски: коричневое выглядит белым, Riverside Towers - Карсными холмами, нежилой бизнес-комплекс - манифестом свободного "я" и т.д.

Riverside Towers - замкнутое пространство, государство в государстве, ничего общего не имеющее с архитектурной стилистикой Москвы и России. Напрашивается сравнение с инопланетной архитектурой, выполненной не по-человеческим меркам. По сути, это американский стиль, американское присутствие в отечественной культуре. Но не само по себе наличие Riverside Towers вызывает опасения, а то, что с этим связывается будущее России!

Если говорить о стилистических преимуществах архитектуры постмодерна по сравнению со сталинским ампиром, то и они весьма сомнительны. Сомнительны, прежде всего, в мировозренческом отношении. Г.Кнабе говорит: "В архитектуре этого типа доминирует импульс освобождения. Не только от иерархии самодостаточных стилей, но и от всего, что за ней открылось: от жажды идентификации, от замкнутых "мы", от тягот и трагедий предшествующих поколений. Дом на набережной у Красных холмов вобрал в себя, воплотил и выразил этот фон, где раскрывает свой смысл и приоткрывает завесу над своим будущим основная коллизия последних десятилетий XX века" (с.332). Словом, - "невыносимая легкость бытия". Что стоит за этим освобождением, что скрывается за этим сбрасыванием "неистинных" традиций прошлых эпох и поколений? Неподлинная и вопиюще нетворческая пустота постмодерна. Перебирание, компановка, монтаж, склеивание того, что уже кем-то, когда-то было сделано - принципы постмодернистской "онтологии". Постмодерн - свидетельство какой-то сущностной и уже навсегда невосполнимой утраты, которую понесла европейская культура. В чем эта утрата?

Постмодернистское мирочувствие возникает тогда, когда натурализм, гуманизм, рационализм доходят до своих пределов. Разум отрицается за то, что некогда был возвышен до уровня абсолюта. По сути, постмодернистское ниспровержение диктата разума оборачивается на деле таким же диктатом "анти-рациональльных", свободно-игривых установок. Постмодерн тоталитарен и монологичен. Ибо подлинный диалог - это не "куча-мала" атомизированных "я", сцепившихся друг с другом в акте безответственно-ироничной какафонии; подлинный диалог предполагает сущносто-смысловую вовлеченность друг в друга. Отношения диалогирующих - это отношения любви, где другой не случаен, он абсолютен, в отношении него возможна жертва, а не ирония. Вот этого нет в постмодернистском "диалоге", в котором "другие" - это "посторонние", другие - это ад, их вынести не возможно; каждый самовыражается не смотря (в буквальном смысле) на окружающих. Ведущий принцип - анонимность: "здесь все не свое и не чужое". Отношения сострадания для постмодерна - вышедшая из моды сентиментальность. Здесь каждый абсолютен в своей "каждости", ему в принципе не нужен другой, а значит, истина, смысл, правда, любовь, Бог... В постмодернистском фейерверке бессвязанных картинок просматривается серая и унылая реальность дурной бесконечности НЕПОНИМАНИЯ.

Архитектурная грамматика дома на набережной у Красных холмов именно потому, что переплавила все устоявшиеся стили в игровой метастиль свободы от всего, не имеет преимуществ перед унылой громадой сталинского ампира. Краснохолмский архитектурный постмодерн - это застывший хаос монологично-замкнутых "я"- атомов - зеркальное отражение сталинского ампира. Причем отражение в кривом зеркале. Постмодерн - кривое зеркало тоталитаризма.

Архитектура Краснохолмского дома отнюдь не свобода, здесь все умело продумано и сконструировано. Автор - художник-дизайнер, про которого о.Павел Флоренский в "Обратной перспективе" говорил следующее: "Нетрудно узнать в таком художнике-перспективисте олицетворение пассивной и обреченной на всяческую пассивность мысли, мгновенно, словно украдкой, воровски подглядывающей мир в скважину субъективных граней, безжизненной и неподвижной, неспособной охватить движение и притязающий на божескую безусловность именно своего места и своего мгновения выглядывания. Это - наблюдатель, который от себя ничего не вносит в мир, даже не может синтезировать разрозненные впечатления свои, который не приходя с миром в живое соприкосновение и не живя в нем, не сознает и своей собственной реальности, хотя и мнит себя, в своем горделивом уединении от мира, последней инстанцией и по этому своему воровскому опыту конструирует всю действительность, всю ее, под предлогом объективности, втискивая в наблюденный ее же дифференциал".

Величие и трагизм - вот сталинский ампир. В его тяжелой безликости и давящей тусклости ("аскетическое отсутствие всякого орнамента") просматриваются нерадужные черты трагического лика России. Россия - болевая точка мира, как не загромождай ее безутешное жизненное пространство всевозможными стилистическими изяществами - суть остается той же. Болевой нарыв как извержение вулкана-трагизма рано или поздно прорвется катастрофой, революцией, бунтом, да и просто коллективной скорбью.

Ассоциация Riverside Towers с инопланетной архитектурой не случайна. Нельзя забывать, что мы живем во время "нового религиозного сознания", главным выразителем которого является New Age. Провозглашено наступление эры Водолея. Стилистически Riverside Towers органично вписывается в это мировоззрение. Сам дом - храм религии New Age, нежилой космодром инопланетян, прибывших из эры Водолея и десантировавшихся в Москве. Христианский Храм - неотмирен, Riverside Towers тоже неотмирен, но в другом смысле, он нечеловечен. В первом случае неотмирность - знак Божественного присутствия; во втором - потеря человеком образа Божия и превращение его в монстра из американских фильмов.

Космологические интенции New Age стимулируют экологическую проблематику. Не случаен повышенный интерес сторонников конвергенции к экологическим проблемам ("экологический социализм").

Весьма примечательно, как "местоимения постмодерна" превращаются в "другой социализм". Если Москва именно такой третий путь, то думаю, России с ней не по пути.

Проголосуйте за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"