Проголосуйте за это произведение |
Повествование с
продолжением
29
июля 2008 года
Чеченские рассказы
Автор
Сергей
Герман( Sergej
Hermann)
Аты - баты.
...солдатам и офицерам 205-й
Будёновской мотострелковой бригады,
живым и
погибшим.
В начале ноября выпал
первый снег. Белые хлопья падали на обледенелые палатки, покрывая поле,
истоптанное солдатскими ботинками и обезображенное колёсами армейских
тягачей,
белоснежным одеялом. Несмотря на поздний час, палаточный городок не спал. В
автопарке рычали моторы, из жестяных труб буржуек валил сизый дым. Откинулся
сизый полог палатки и, закутавшись в пятнистый бушлат, из жаркого
прокуренного
чрева вылез человек. Приплясывая на ходу и ничего не замечая вокруг, справил
малую нужду, потом, поёживаясь от холода, поплотнее запахнул полы бушлата и
ахнул:
- Господи... Тра -та-та, твою же мать, как хорошо!
Таинственно мерцали
далёкие звёзды, обкусанная по краям луна освещала землю желтоватым светом.
Замерзнув, человек зевнул и, уже не обращая ни на что внимания, юркнул в
палатку. Часовой проводил его завистливым взглядом, до смены караула ещё
оставалось больше часа, всю водку в палатке за это время должны были допить.
Разведчики гуляли, старшине контрактной службы Ромке Гизатулину исполнилось
тридцать лет.
В палатке бушевала
раскалённая буржуйка, на цинках с патронами, застеленных газетой, стояла
водка,
крупными шматами лежали нарезанные хлеб, сало, колбаса. Разгоряченные
разведчики в тельняшках и майках, обнявшись и стукаясь лбами, пели под
гитару
проникновенно:
"Россия нас не жалует ни славой, ни рублём. Но мы её последние
солда-а-аты, и значит надо выстоять, покуда не помрём. Аты-баты,
аты-баты."
Грузный мужчина лет
сорока пяти, с седой головой и вислыми казачьими усами, пошарив под нарами,
достал ещё одну бутылку, ловко вскрыл крышку, напевая про
себя,
"Служил не за звания и не за ордена. Не по душе мне звёздочки по
бла-а-ату, но звёзды капитанские я выслужил сполна, аты-баты, аты-баты".
Потом
разлил водку по кружкам и стаканам, дождался тишины:
- Давайте, хлопчики,
выпьем за военное счастье и за простое солдатское везенье. Помню, в первую
кампанию встретил я в госпитале одного паренька- срочника. За год боев, все
рода
войск поменял. В
Грозный
вошёл танкистом, танк сожгли, попал в госпиталь. После госпиталя стал
морпехом,
потом, опять попал в мясорубку, чудом остался жив и дослуживал уже в
Юргинской
бригаде связи. Так связистом и уволился.
Разведчики чокнулись
разномастной посудой, дружно выпили.
- А я вот помню
случай,
тоже в первую войну, вошли мы в Веденский район, разведка доложила, что в
селе
боевики, мы - на танке, двух самоходах, пехота - на броне. - Говоривший,
лежал под одеялом, не принимая участия в застолье, блики от горящих поленьев
бежали по его лицу.- Входим в Ведено, а у меня же мысли в голове, может,
Басаева возьмём, - он переждал смех, неторопливо прикурил, усмехнулся своим
воспоминаниям. - Молодой был, думал, с медалью или орденом домой приеду, вот
в
деревне разговоров будет. Входим в село с трех сторон и прямо к дому
Басаева,
пока все спят, луна вот так же, как сегодня светила. Прём в наглую - без
разведки, без поддержки, без боевого охранения, выносим ворота дома. Я ствол
танка прямо в окна. А в доме тишина, все ушли, даже собаку с привязи
отпустили.
Походили мы по
комнатам,
посмотрели. Потом давай в машины аппаратуру всякую грузить, телевизор,
"видики".
"Чехи" сбежали, ничего собрать даже не успели, наверное, кто-то
предупредил. А может они и волну нашу слушали. Спускаемся с взводным в
подвал,
а на столе лежит дипломат. Мы его осмотрели, проводов не видно, открыли, а
там
доллары, половина дипломата забита деньгами. Старлею нашему чуть плохо не
стало. Я говорю, может, поделим между всеми, а он на полном серьёзе достает
пистолет и говорит, сейчас всё посчитаем, перепишем, опечатаем и сдадим
командованию. Я так подозреваю, что он подвиг хотел совершить, всё мечтал в
Академию поступить, генералом стать.
От печки раздался
голос:
- С такими деньгами он
бы
и без Академии генералом стал.
- Пока мы эти бабки
долбанные считали и опечатывали, уже светать начало. Мы же скорее, скорее,
лейтенанту доложить хочется, по машинам и вперед. Как раз на выезде из села
нас
и хлопнули, командирскую машину подорвали на фугасе, вторая влетела в эту же
воронку, мы пока развернулись, перебило гусеницы. Кое-как заняли оборону,
начали отстреливаться. Когда в первой машине боекомплект рваться начал,
"чехи"
ушли. Лейтенанта нашего в живот ранило, он ползет, за ним кишки по земле
волочатся, а в руках чемодан с деньгами. Я сначала подумал, что у лейтенанта
крыша поехала, а потом присмотрелся, оказывается, он дипломат к руке
наручниками пристегнул.
Седоусый
протянул:
- Да-а, очень уж твой
лейтенант, наверное, в Академию хотел попасть, а может, просто
принципиальный
был, такие тоже встречаются. Я вот помню случай.
Досказать ему не дали,
загремел покрытый льдом полог палатки, в проеме показались перепачканные
глиной
сапоги, красное с мороза лицо замполита. Ему не удивились, никто не
стал прятать
стаканы:
- Садись с нами,
комиссар,
выпей с разведчиками.
Капитан заглянул в
прозрачную бездну стакана, тронул седоусого за рукав
тельняшки:
- Ты, Степаныч, заяц
стреляный, поэтому коней пока попридержи. Пить больше не давай, но и спать
уже
не укладывай, а то будут, как вареные. Через три часа выступаем. Надо
держаться, пока не доберемся до комендатуры.
Замполит опрокинул в
себя
стакан и, закусывая на ходу, пятнистым медведем полез из палатки. Степаныч
собрал посуду, убрал ее в один мешок:
- Ша! Братцы, давайте
потихонечку собираться, скоро выступаем.
Подъем объявили на час
раньше. Собрали палатки, загрузили в "Уралы" оставшиеся дрова, вещи,
прицепили к тягачам полевые кухни. Оставленный лагерь напоминал
разворошенный
муравейник: на истоптанном сапогами снегу чернели проталины от палаток, тут
же
рыскали голодные собаки, вылизывающие консервные банки. Грязно-серая ворона
задумчиво сидела на куче брошенных автомобильных покрышек, внимательно
наблюдая
за снующими туда и сюда людьми. Одна разведывательно-дозорная машина стояла
в
начале колонны, другая ее замыкала. Багровый от гнева Степаныч, высунулся из
люка головной машины и, перекрикивая рев моторов, стал что-то орать, стукая
себя по голове и тыкая пальцем в командирскую машину. Замполит толкнул в бок
дремлющего прапорщика, техника по вооружению:
- Ты поставил пулеметы на
БРДМ?
Техник стал
оправдываться:
- Пулеметы получил
поздно
ночью, да еще и в смазке, поставить не успел.
Не слушая его,
замполит
процедил:
"Не успел, значит.
Надо
было ночью разведчиков поднять, они бы сами все поставили. Теперь молись,
чтобы
благополучно добрались, если начнется заварушка, тебя или "чехи"
расстреляют, или Степаныч лично к стенке поставит.
Плюнув в сторону
командирской машины, Степаныч полез внутрь БРДМа. Пощелкав тумблером
радиостанции, объявил:
- Ну, хлопчики, если
доберемся живые, поставлю Господу самую толстую свечку.
Рация тоже не
работала.
Впереди колонны встал уазик военной автоинспекции, ротный дал отмашку,
колонна
тронулась. Степаныч пододвинул к себе цинк с патронами, стал набивать
магазины.
Андрей Шарапов, тот самый разведчик, который ночью не пил, сосредоточено
крутил
баранку, мурлыкая себе под нос: "Афганистан,
Молдавия и вот теперь Чечня, оставили
на сердце боль утра-а-ты". Сидящий за пулеметом Сашка Беседин, по
кличке
Бес, внезапно спросил:
- Андрюха, а ты ведь
вчера не досказал, что с долларами то вашими
получилось?
Шарапов помолчал,
потом
нехотя ответил:
- Доллары оказались
фальшивыми, во всяком случае, так нам объявили. Я много думал над
этим, нас или
"чехи"
развели, оставив приманку, чтобы мы задержались, или ... или нас
просто-напросто кинули наши.
Дальше ехали молча.
Степаныч, кряхтя, натянул на бушлат бронежилет, надвинул на лицо маску и
полез
на броню. Колонна извивалась серо-зеленой змеей, рычали моторы, стволы
пулеметов хищно и настороженно смотрели по сторонам дороги. Не
останавливаясь
на блок-посту, пересекли административную границу с Чечней, минводские
милиционеры, несущие службу и досматривающие весь транспорт, отсалютовали
колонне согнутыми в локте руками.
Из открытого люка
высунулся Гизатуллин, подставил сонное страдающее лицо под холодный ветерок,
потом протянул Степанычу алюминиевую фляжку. Тот отрицательно покачал
головой.
Колонна прошла через какое-то село. Позади остался
деревянный столб с расстрелянной табличкой
....-юрт".
Через несколько минут
двигатель БРДМа чихнул и смолк, колонна встала. К машине бежал ротный,
матерился. Увидев Степаныча, замолчал. Шарапов уже копался в моторе.
- Командир!- обращаясь
к
Степанычу, закричал Андрей, - бензонасос навернулся, я попробую
отремонтировать, но работы на час, не меньше!
- Ты вот, что, товарищ
майор" - сказал Степаныч, - давай ставь впереди второй бардак и уводи
колонну. А нам оставь ВАИшный уазик, через часок мы вас догоним. Чуть слышно
бормотнул: - Если останемся живы. Не нравится мне всё это, ох, не нравится.
Снял с плеча автомат,
передёрнул затвор, загоняя патрон в патронник. Колонна прошла мимо,
разведчики
на ушедшей машине вылезли на броню, махали руками и автоматами. Степаныч
распоряжался:
- Так, гвардейцы,
расслабуха
кончилась. Всем оружие зарядить, в лес не ходить, из-под прикрытия брони не
высовываться, снайперов и растяжки на этой войне ещё никто не отменял.
Прошло минут десять.
Порвалась прокладка на крышке бензонасоса и топливо не попадало в
карбюратор.
Замерзшие пальцы не слушались, и Шарапов чертыхался
вполголоса.
Прапорщик-автоинспектор
дремал в кабине уазика, разведчики, привычно рассредоточившись, держали
окружающую местность под прицелами автоматов. Гизатуллин остановил красные
"Жигули".
Водитель, молодой чеченец, пообещал привезти бензонасос с Газ-53. Степаныч
переговоров не слышал, вместе с Шараповым копался в движке. Минут через
пятнадцать-двадцать показался "Жигуленок".
Гизатуллин обрадовано потёр ладони:
- Сейчас поедем.
Что-то в
приближающейся
автомашине не понравилось Степанычу, он спрыгнул с брони, передвигая автомат
с
плеча на живот. Почти одновременно с ним, не доезжая до разведчиков метров
50-70, машину занесло на скользкой дороге, и она встала боком. Приспустились стекла, и по
машине разведчиков один за другим ударили огненные струи из автоматов.
Маленькие жалящие пули кромсали обледенелый наст дороги, дырявили жесть
уазика,
рикошетили от объятой пламенем брони. Андрей Шарапов, наполовину свесившись
из
люка, лежал на броне, на его спине горел бушлат. Гизатуллину
очередью срезало половину черепа. Уже мёртвое тело агонизировало на белом
снегу, желтоватый мозг с красными, кровяными прожилками пульсировал в
раскрытой
черепной коробке. Прошитое автоматной очередью тело Беседина
летело на встречу земле, и он медленно опускался на колени, пытаясь
приподнять оружие обессилившими руками. Степанычу перебило левую руку,
посекло
лицо. Зарычав, он перекатился в дорожную канаву. Кровь заливала лицо, в
глазах
стояли и двигались красные точки. Уходящая машина была одной из них, и он
почти
наугад выстрелил из подствольника. Потом, уже не
слыша выстрелов, всё нажимал и нажимал на спусковой крючок, не замечая, что
в
магазине закончились патроны, что машина горит, выбрасывая вверх острые
языки
пламени. Один за другим прозвучало ещё два взрыва. У красных "Жигулей"
сорвало двери, они отлетели на несколько метров и догорали, чадя чёрным
дымом.
Снег под сгоревшей машиной растаял, обнажив проталины чёрной земли. Было
тихо.
Белое солнце мутно светило сквозь завесу облаков. У линии горизонта, над
Грозным висела пелена дыма, город горел. Тишину утра разорвал шум крыльев и
воронье карканье - птицы спешили за своей добычей. Хлопнула дверь уазика, из
машины выполз автоинспектор, безумными глазами оглядел разбросанные тела,
чадящие
машины и пополз в сторону леса, черпая снег карманами бушлата. Стоя на
коленях
перед мёртвым Бесединым, Степаныч зубами рвал
обёртку бинта, не замечая, что кровь уже перестает пузыриться на его губах,
застывая на морозе и превращаясь в кровавую корку.
Раскачиваясь всем
телом,
Степаныч завыл. Падающие снежинки покрывали неподвижные тела, кровавые лужи,
стреляные гильзы белым пушистым одеялом. Серые вороны настороженно
прогуливались, расписывая белую землю своими следами.
Солдатская
мать
Посвящается матерям, чьи сыновья
никогда не вернутся домой.
Над селом медленно
вставало солнце. Хмурый рассвет осторожно выползал из-за линии горизонта,
озаряя серые дома пугливым, зыбким светом. В сараях завозились петухи,
пробуя
кукарекать неуверенным фальцетом. Антонина Петровна Горшкова всегда
просыпалась
в одно и тоже время. С детства привыкшая вставать с петухами, она и сейчас
открыла глаза, как только услышала петушиную возню. В доме с утра было
прохладно, Антонина Петровна затопила печь, подоила корову и отправила её в
стадо. Приближались холода, и скотину пасли уже последние деньки. Выгоняя
Зорьку
со двора, Антонина Петровна, дала ей посыпанную крупной солью горбушку;
довольная корова, не торопясь, двинулась к стаду, смешавшись с тремя
десятками
таких же пятнистых буренок. Антонина Петровна
жила
одна, муж несколько лет назад разбился на мотоцикле, сын Валера уже второй
год
служил в армии. За домашней
работой и хлопотами
пролетело утро. В десять часов почтальонша разносила почту. По устоявшейся
привычке Антонина Петровна вышла за калитку, чтобы самой встретить Галку с
сумкой на плече. От сына давно уже не было писем, и Антонина
Петровна начала волноваться, не случилось бы чего с сыном. Соседка Валя на
все
её страхи только махнула рукой: "Брось, Тоня, мой тоже писал каждую неделю, пока не отслужил год. А как только
оперился, так сразу писать и забросил, за последний год только три письма и
прислал". Антонина Петровна ей верила и не верила. Её Валера был не такой,
как соседский шебутной и непутёвый Толик. Он и
после армии побыл дома месяц, покуролесил и укатил куда-то на север,
присылая
матери открытки к Новому году и 8 марта.
Вместо письма
почтальон
отдала ей жёлтый прямоугольник бумажки. Антонина Петровна повертела его в
руках, не понимая:
- Галя, что это за
письмо
такое? Никак не разберу без очков.
- Повестка это, в
военкомат.
Не иначе с Валеркой что-то случилось, раз вызывают.
У Антонины Петровны захолонуло сердце. Она занималась
домашними делами, поминутно поглядывая на часы, чтобы не опоздать на
автобус.
Потом, не в силах больше ждать, закрыла дом и побежала на остановку.
Дребезжащий деревенский автобус подошел без опоздания. Антонина Петровна
села у
окна, не обращая внимания на бензиновую гарь, всю дорогу просидела молча, не
обращая ни на кого внимания. Дежурный прапорщик с красной повязкой на рукаве
повертел в руках её повестку, потом позвонил куда-то по телефону. Почти
тотчас
по лестнице спустился пожилой военный с большими залысинами на лбу, провел
её в
кабинет на втором этаже. Он долго перебирал на столе какие-то бумаги, не
смотря
ей в глаза. Антонина Петровна молчала. Военный встал, потом присел рядом с
ней
на стул:
- Антонина Петровна, я
приношу вам свои извинения за то, что мы вызвали вас сюда. Молодая
сотрудница
по ошибке выписала вам повестку.
У Антонины Петровны в
груди шевельнулась надежда, офицер продолжал:
- Надо было, конечно,
мне
приехать самому, но вечная нехватка времени. Я вполне разделяю ваши чувства,
я
сам отец, у меня два сына.
Сыновья майора Полипова учились в Москве: один в театральном
училище,
другой - в Институте международных отношений. Служить в армии они не
собирались. Говорить об этом майор не стал.
- В общем так,
подразделение, в котором служил ваш сын, попало в засаду и почти полностью
погибло. Вашего сына нет ни среди убитых, ни среди раненых,- майор вытер пот со лба, зачем-то добавил,- вот
такая катавасия.
Женщина непонимающе
смотрела ему в лицо:
- Но ведь если Валеры
нет
среди убитых - значит он жив.
Полипов встал, подошёл
к
окну:
- Да, такая
вероятность
существует. Может быть, он успел добраться до какого-нибудь села,- помолчал,- а может быть, попал в плен, во всяком
случае, мы не исключаем такой возможности. Если он жив, будем стараться его
найти и освободить. Поверьте, мы сделаем всё возможное...
Полипов ещё что-то
говорил, но Антонина Петровна слышала его, как сквозь туман. Майор капал в
стакан какие-то капли, потом поил её водой, неловко проливая капли на пол.
Очнулась Антонина Петровна уже у двери. Полипов
провожал её, слегка придерживая под локоть. Она не слышала его голоса, не
видела, куда идёт, в ушах стояло только одно: "Валера!
Сыночек!"
Не помня себя, на
ватных
ногах Антонина Петровна добралась до автовокзала. Долго сидела на остановке,
дожидаясь автобуса. Рядом сидели односельчане, говорили о погоде, о растущих
ценах, о каком-то Ваньке, утащившем из дома телевизор и пропившем его. Раз
или
два её о чём-то спросили, но она или не услышала или сделала вид, что не
слышит, боясь, что не сдержится и закричит в голос, забьется в
истерике.
Полипов, после того
как
проводил Антонину Петровну, чувствовал себя неважно. Проклятая работа, надо
идти на пенсию. Военком назначил его ответственным за такие мероприятия,
сегодня ещё надо было организовать похороны старшего лейтенанта Миляева, опять будут слёзы, плач, истерика. Из
пузырька, стоящего на столе, майор накапал себе корвалол,
морщась, выпил. Подумал, что на пенсию уходить ещё рановато: дети учатся,
дом не достроен. Мысли его переключились на другое, на
стройку нужно было завезти цемент, и через 10-15 минут он уже сидел на
телефоне, яростно выбивая в ПАТП грузовую
машину.
Добравшись домой
Антонина
Петровна прилегла. Болело сердце. Потом с трудом встала, загнала в сарай
мычащую корову. Зорька, как бы сочувствуя своей хозяйке, ткнулась лбом ей в
живот, шумно и жарко дыша. Прошёл месяц.
Антонина
Петровна написала несколько писем в часть, где служил сын, командиру. Ответа
так и не дождалась. Она решила ехать в Чечню, найти место, где пропал её
сын.
Может быть, удастся найти людей, которые видели
Валеру.
Однажды вечером пришёл
школьный учитель Николай Андреевич, с женой. В селе уже знали, что Валерка
Горшков пропал без вести в Чечне. Николай Андреевич передал её триста
рублей,
покашливая, сказал:
- Слышали, Антонина
Петровна, что собираетесь ехать, искать сына. Вот возьмите от нас с
Валентиной
Ивановной на дорожку и не вздумайте отказываться. Сами знаете, Валера у нас
был
любимым учеником.
Однажды, тоже вечером,
приехал участковый Игнатенко, долго вытирал о
скребок грязные сапоги, шумно сморкался в носовой платок. В дом проходить не
стал, постояли во дворе, поговорили о том, о сём. Между делом Игнатенко
поинтересовался, когда Антонина Петровна собирается
ехать, нет ли писем из воинской части или людей, которые, может быть, видели
сына. Участковый горестно вздыхал, снимая фуражку и вытирая лысину большим
клетчатым платком. Хотел зачем-то заглянуть в сарай к корове и в баньку, но
засовестился, засмущался и резко вдруг решил уйти. На прощанье зачем-то
сказал:
- Ты извиняй меня,
Петровна, начальство, будь оно неладно, требует.
Мол, съезди к Горшковым, да съезди, может, солдат твой нашелся, или тебе
надо
чего.
Горько и обречено
махнул
рукой и, не задерживаясь, уехал. В этот раз он даже не зашел к своему куму
Даниле Опанасенко на
чарку.
Антонина Петровна так и не поняла, зачем он приезжал:
помощь от властей предложить, что ли? Поднакопив чуть-чуть деньжат, она
решила
ехать. Однажды пришла соседка, она слышала по телевизору, что наших ребят,
срочников, чеченцы отдают за выкуп. Тогда Антонина
Петровна решила продать корову. Зорьку увёл армянин с соседней улицы. Корова
долго и жалобно мычала во дворе, пока новый хозяин долго и нудно жаловался
на
жизнь, отсчитывал деньги. Антонина Петровна не стала выходить во двор,
боялась,
что заплачет. Корова, горестно мотая рогами, пошла за новым
хозяином.
Перед отъездом
Антонина
Петровна ещё раз съездила в военкомат, спросить, а вдруг есть какие-либо
известия о сыне, ведь не иголка же. Полипов сразу её вспомнил, засуетился,
созвонился с Минераловодским военкоматом, долго
что-то выяснял и согласовывал. Потом, довольно потирая ладони, сообщил
женщине,
что через два дня из Минеральных Вод в Чечню пойдёт
автоколонна с гуманитарной помощью и её могут взять с собой. В этот же день
Антонина Петровна выехала в Минеральные Воды. В поезде было много военных,
совсем молодые ребята были пьяны, разговаривали резко, грубо. Офицеры почти
совсем не обращали на них внимания. В Минводах
она
переночевала на вокзале и утром поехала в военкомат. В Чечню должны были
ехать
два армейских "Камаза" с дровами и автобус с
теплыми вещами и продуктами для солдат. Сопровождали колонну казаки с
карабинами.
Они посадили Антонину Петровну в автобус и вскоре тронулись в путь. Впереди
колонны шел зелёный БРДМ
с контрактниками. За рулём автобуса сидел совсем
молоденький солдатик с тонкой, почти детской шейкой. Антонина Петровна
обратила
внимание на его руки, серые от ссадин и цыпок. Покопавшись у себя в сумке,
она
достала большое румяное яблоко, протянула его мальчишке- солдату:
- Возьми, сынок,
наверное, соскучился по-домашнему.
Не отводя взгляда от
дороги, он улыбнулся смущенной детской улыбкой:
- Спасибо, матушка.
У Антонины Петровны
защемило сердце, так её называл только сын.
Часа через четыре
колонна
остановилась на блок-посту с огромным транспарантом
"Чеченская
республика". Водитель, останови машину и заглуши двигатель". Небритые
милиционеры о чём-то переговорили со старшим колонны, заглянули в автобус,
поочерёдно оглядывая Антонину Петровну. Она уже держала в руках фотографию
сына. На её вопрос, не встречали ли они его где-нибудь, оба отрицательно
покачали головами. За блок-постом колонна опять остановилась. Солдаты и
казаки
вышли из машин, по команде старшего зарядили оружие. Водители повесили на
стекла дверей машин бронежилеты. К обеду были в
станице Наурской. Старший колонны отвёл Антонину Петровну в
военкомат, на прощанье пожал ей руку.
- Прощайте, мамаша,
желаю
вам успеха.
Военком был на месте.
Он
вызвал к себе какого-то контрактника, приказал:
- Проводишь женщину к
главе администрации, отдашь ему это письмо.
Глава администрации,
пожилой чеченец с умным лицом и усталыми глазами, был дома. Прочитав
записку,
позвал жену:
-
Хади,- сказал он ей. - Накорми
Антонину Петровну обедом, пусть отдохнет с дороги. А я попробую узнать, как
ей
быть завтра. Посоветуюсь со стариками, как ей попасть на ту
сторону.
Пока Хади накрывала на
стол, Антонина Петровна, чтобы не быть обузой, напросилась почистить
картошку.
Женщины разговорились, говорила больше Хади, Антонина Петровна слушала:
- Наша станица
считается
уже освобожденной от боевиков, хотя по ночам
тоже
стреляют. Недавно кто-то поджёг школу. У нас жизнь почти мирная, пенсии вот
стали давать, хоть какая-то работа появилась. Люди радуются, все уже устали
от
войны. А в Грозном ещё боевики, горит там всё. Утром посмотрите, до города
километров семьдесят и над ним днём и ночью висит облако дыма. Вам,
наверное,
надо искать там. Говорят, что многих пленных солдат пригнали строить
укрепления.
К вечеру появился Магомет Мусаевич, хозяин дома. Переодевшись, он
колол
дрова, потом долго умывался, ужинал. Всё это время Антонина Петровна ждала,
ожидая каких-либо известий. Потом он прошёл в комнату, где сидела она.
Антонина
Петровна отложила в сторону спицы. Чтобы хоть как-то унять нервы, она начала
вязать сыну тёплый свитер. Магомет Мусаевич помолчал, вздохнул:
- Завтра утром за вами
заедет машина с моим родственником, поедете с ним по сёлам. Дело ваше очень
нелёгкое, но, думаю, что Всевышний вас не оставит, люди
помогут.
Утром, после снятия
комендантского часа, подъехала машина,- старенький
дребезжащий "Жигуленок". За рулём сидел
небритый мужчина, лет около сорока. Антонина Петровна
сердечно попрощалась с
хозяевами, Хади положила ей в сумку завёрнутые в полотенце тёплые пирожки,
сказала:
- Это вам на
дорожку.
До соседнего села
ехали
недолго. Здесь было всё то же самое: пустынные улицы, дома без занавесок,
женщины в чёрном. Какое-то подобие жизни ощущалось на асфальтированном
пятачке
перед зданием администрации. Люди торговали всякой всячиной: на табуретках,
грубо сколоченных столах лежали шоколадки, жевательная резинка, семечки.
Антонина Петровна зашла на рынок, разговорилась с женщинами, показала им
фотографию. Никто никогда не видел её сына. Люди говорили, что искать надо
на
территории, не подконтрольной федералам.
Советовали
поговорить со стариками, те каким-то образом имели связь с полевыми
командирами
и боевиками. У многих в партизанских отрядах воевали сыновья, внуки,
родственники.
Так в бесплодных
поисках
прошёл месяц. Антонину Петровну уже знали во многих сёлах, называли -
солдатская мать. Несколько раз её задерживали армейские и милицейские
патрули,
доставляли в комендатуру, потом отпускали. Антонина Петровна решила
пробираться
в Грозный. По созданным коридорам туда и обратно ещё ходили люди. Выходили
из
Грозного женщины, старики - те, кого хоть кто-то ждал в России. Пытались
выскользнуть и боевики. Однажды на посту задержали красивую девушку,
светловолосую, синеглазую, она вела под руку старую, почти беспомощную
чеченку,
еле передвигающую ноги. Офицер что-то заподозрил - больше эту девушку никто
не
видел. Люди говорили, что при досмотре у неё на плече обнаружили синяк от
приклада винтовки, шептались, что она была снайпером
из Прибалтики или Украины. В Грозный шли люди, потерявшие там своих близких.
У
многих там оставались дети, больные или немощные родители. Кто-то также, как
и
Антонина Петровна, искал своих сыновей, пропавших без вести. Однажды она
услышала, как молоденький лейтенант, отдавая паспорт пожилой чеченке, сказал
ей
с горечью: "После этой войны нам всем придется
заново учиться улыбаться".
Город лежал в руинах,
лишь кое-где сохранились остовы домов. Грозный
готовился к предстоящему штурму
российских войск. Чеченцы и подгоняемые
автоматами заложники строили укрепления, рыли окопы. Антонина Петровна
забыла о
еде и отдыхе. Иногда только вечером вспоминала, что сегодня ничего не ела.
Однажды,
в группе пленных, копающих
яму, она увидела молоденького солдатика, почти мальчишку с большим шрамом на
лице.
Пленный косил взглядом в ее сторону, будто что-то хотел спросить или сказать,
но
не решился. Их охранял свирепого вида бородатый чеченец, с палкой в руках.
Антонина Петровна попробовала подойти к пленным,
но
чеченец бросил палку и навел на нее автомат, она
испугалась, что он будет стрелять и отошла.
Спала
Антонина Петровна в подвале разрушенного дома.
Его
обитатели находили себе пропитание в брошенных или разрушенных подвалах, там можно было
найти
консервированные овощи, варенье, иногда попадались даже консервы. Несколько
раз
заходили пьяные или обкуренные боевики, искали девушек или молодых женщин. На следующий день после того, как ее отогнал
страшный чеченец с
автоматом, она опять
ходила на то место, хотела поговорить с
мальчишкой-солдатом, но его нигде не было видно. Наверное, эта группа заложников уже работала в другом
месте.
Однажды Антонина
Петровна
наткнулась на госпиталь, где оперировали боевиков. Робея, она стояла у
порога,
боясь войти. Врач в забрызганном кровью халате, пробегая мимо, крикнул:
- Чего стоишь, принеси
быстро воды!
Антонина Петровна
беспрекословно взяла ведро и пошла на колонку. Когда она принесла воду, врач
непонимающе глянул на нее, потом протянул:
- А-а, это вы...
Извините, я
кажется накричал. Зайдите ко мне в кабинет через два часа, я должен закончить
операцию.
Врач освободился через
четыре часа, всё это время Антонина Петровна
простояла у закрытой двери с табличкой главный хирург: Кориев
А.Р.
Выслушав ее, хирург
сказал:
- Если вы будете
просто
ходить по городу и искать, то никого не найдёте, хотя запросто можете угодить под обстрел или шальную пулю. Мне как раз
нужна санитарка, зарплату я вам не обещаю, а вот
ночлег и еду получите.- Кориев закурил и добавил:- У нас тут много народа
бывает, может, кто-нибудь вашего сына и встречал.
Так Антонина Петровна
стала работать в госпитале. Она мыла полы, выносила утки, носила воду,
делала всю тяжёлую грязную
работу. Ее не обижали, чеченцы называли её: мама Тоня. Придя однажды в
подвал,
в котором обитала раньше, принесла хлеб и лекарство трехлетней девочке,
живущей
с матерью, похоронившей всех своих близких.
Заговорившись, она не заметила, как пролетел
отпущенный ей час. Случайно глянув в подвальное окошечко, она увидела группу
людей, стоящих под охраной боевиков. Один человек - Антонина Петровна не
видела
его лица - стоял на коленях чуть поодаль. Его голова лежала на большой
деревянной колоде, которые обычно используют при рубке мяса. Женщина испуганно вскрикнула:
- Что это?
Мать девочки
безучастно
ответила, что один из заложников хотел украсть гранату, но его поймали и
сейчас
судят шариатским судом. Один из чеченцев зачитал
бумагу, Антонина Петровна не расслышала слов. Потом
здоровенный мужчина взял в руки топор, провел ногтем по лезвию и,
размахнувшись, с утробным хеканьем
рубанул лезвием по колоде. Сначала женщина не поняла, что произошло. Несколько мгновений тело
находилось в прежнем положении, потом оно завалилось в сторону. С глухим
стуком
голова упала на землю, из окровавленного разрубленного горла хлынула кровь.
Тело билось в агонии, казалось, что человек пытается встать. Через некоторое
время ногти заскребли по земле, туловище выгнулось и затихло. Притихших и
подавленных заложников куда-то увели.
Антонина Петровна,
замерев от ужаса, побежала в госпиталь. Всю ночь она вздрагивала и не могла
заснуть. Наутро привезли большую партию раненых. Кориев не отходил от
операционного стола, ампутированные конечности складывали в полиэтиленовые
мешки и сжигали в больничной кочегарке.
Поздно ночью в
сопровождении большой свиты боевиков привезли бородатого
чеченца
лет сорока. Осколком ему разворотило живот,
ранение
было тяжёлым, и раненый был без сознания. Из разговоров окружающих и по
царившему переполоху Антонина Петровна поняла,
что
привезли какого-то важного полевого командира,
чеченского генерала. Кориев немедленно встал за операционный стол. Раненого, его
звали генерал Муса, после операции поместили в отдельную палату, рядом
посадили
одного из охранников. Антонине Петровне Кориев приказал безотлучно
находиться
рядом. Генерал бредил, скрежетал зубами, пытался сорвать повязки. Антонина
Петровна промокала его влажное от пота лицо
влажной
салфеткой, пытаясь облегчить боль и страдания незнакомого человека. Она была
простой
деревенской женщиной, никогда не делила мир на русских и нерусских. Помогая
сейчас выжить этому человеку, она представляла, что кто-то сейчас возможно
помогает её сыну.
Несколько суток
раненый
находился в забытье, поднимая на Антонину Петровну мутные от боли, ничего не
видящие глаза, и тут
же
их прикрывая. Наконец, среди ночи он неожиданно
открыл глаза и что-то хрипло спросил по-чеченски. Антонина
Петровна встрепенулась и наклонилась к его лицу:
- Что, сынок?
Он долго смотрел на
неё,
потом переспросил по-русски:
- Кто ты?
Положив ему на лоб
прохладную ладонь Антонина Петровна ответила:
- Я - мама Тоня,
солдатская мать. Спи, сынок, всё будет хорошо.
Он обессилено закрыл
глаза и вновь задремал.
Шло время, раненый
чеченец шёл на поправку. Ему сбрили бороду и он оказался совсем молодым
мужчиной, лет тридцати с небольшим. До войны он
работал преподавателем Грозненского нефтяного института; когда пришёл к
власти
Дудаев, молодые учёные- экономисты, увлечённые чеченским Че Геварой вошли в его
команду. Потом началась война, полилась кровь. Всю территорию Чечни
перепахали
осколками мин и снарядов. Всю нормальную экономику парализовала война.
Народ,
лишённый источников существования, стал мародёрствовать, грабить, убивать.
Во
всех бедах были обвинены русские. Десятки и сотни тысяч нечеченцев лишились
своего имущества, а кто-то и жизни. Буйным цветом расцвела работорговля.
Чеченская революция, как и все революции в мире, превратилась просто в
бойню.
Всё это генерал Муса рассказывал Антонине
Петровне
долгами ночами, когда его немного отпускала боль и набегающие мысли не
давали
покоя. Казалось, что он просто размышляет вслух,
пытаясь выплеснуть свою боль. Простая деревенская женщина, сама глубоко
несчастная и обездоленная, слушала его молча, хорошо зная, что ничем не
сможет
ему помочь.
Однако, когда раненому
уже стало легче, он всё равно просил Антонину Петровну, чтобы она посидела
рядом с его кроватью. В ответ на его душевные терзания женщина рассказывала
ему
о своей немудрящей и незатейливой жизни: как вышла замуж, как родила сына.
Как
он первый раз произнес: "мама". Как его маленького поддела рогами
корова,
как он плакал от жалости, когда отец за это
ударил
корову палкой. Генерал засыпал под её неторопливый размеренный голос, и
впервые
за последнее время на его лице появился покой.
Однажды Антонине Петровне принесли адресованную
ей
записку. Писал ей тот самый солдат со шрамом, которого она видела на рытье
окопов: "Тетя Тоня, я вас
сразу узнал. Я видел вас на фотографии с вашим сыном Валерой.
Меня держат в подвале полевого командира Исы Газилова и, наверное, скоро убьют. Меня зовут
Андрей Клевцов".
С трепещущим сердцем и
дрожащими руками Антонина Петровна бросилась на поиски Кориева.
Не найдя его в госпитале, забежала в палату, где лежал Муса. Чеченский
генерал
не спал; лежа на спине, он читал какую-то
толстую
книгу. Увидев её заплаканное лицо, отложил в сторону книгу, строго спросил:
- Что случилось? Кто
вас
обидел?
Трясясь от рыданий,
Антонина Петровна, протянула ему записку, сбиваясь и захлёбываясь слезами
стала
рассказывать о том, как искала своего сына. Выслушав её, Муса что-то крикнул
в
коридор по-чеченски. Прибежал охранник с автоматом, дежуривший в коридоре.
Бросив ему несколько фраз, Муса сказал Антонине Петровне:
- Вас проводят к Газилову и обратно. Желаю вам
успеха.
Резиденция полевого
командира Исы располагалась в кирпичном трёхэтажном доме, не разрушенном
войной. Во дворе дома стояло несколько джипов, толпились боевики. Подвал
дома
был перегорожен металлической решёткой, на сваленных в кучу матрацах сидело
и
лежало с десяток пленных солдат. Сопровождающий Антонину
Петровну чеченец о чём-то коротко переговорил с караульным, и Антонину
Петровну
провели в беседку во дворе. Она пояснила, что ей нужен Андрей Клевцов,
солдат
со шрамом на щеке. Через несколько минут привели Андрея, он был худ и
измождён.
Ветхая одежда была порвана и местами лоснилась от грязи. Антонина Петровна
присела рядом с ним на скамейку, боевики встали
поодаль.
- Ну, рассказывай,
сынок,
всё рассказывай.
- Я служил с вашим
Валерой в одном взводе, даже кровати стояли рядом. У него я и увидел вашу
фотографию. В Чечню нас отправили вместе, опять были в одном отделении. Когда колонна попала в засаду, и наш
БТР подорвался на мине, Валерку
контузило, мне осколок
попал в лицо, - он показал на свой шрам. - "Чехи"
расстреляли нашу
колонну,
а когда уходили, заметили, что мы живы, прихватили с собой. Валерка был
очень
плох, почти не мог идти, я, сколько мог, тащил
его
на себе. Потом "чехи" нагрузили на меня цинки с
патронами, а Валерку пристрелили, чтобы не задерживал отход.
Антонина Петровна слушала молча, в отчаянии
закрыв лицо руками.
Андрей всхлипнул:
- Это было под Ножай-Юртом, я просил, чтобы Валерку не убивали,
говорил, что он мой брат. Мне только разрешили присыпать его землей, чтобы
не сожрали
собаки. Я отнес вашего сына в воронку и похоронил под тополем.
Он расстегнул рубашку
и
снял с шеи медный крестик:
- Вот, это его. Валера
просил отдать крестик вам, он знал, что вы его
найдёте.
Закрыв лицо ладонями, Антонина Петровна
зарыдала. Боль утраты, горечь одиночества
сотрясали её тело. Она кусала сжатые кулаки, чтобы не закричать
в
голос.
- Скоро, наши пойдут на Грозный, и нас, скорее всего, расстреляют.
"Чехи"
звали к себе, агитировали воевать за свой ислам, но я - русский и в русских
стрелять
не буду, - он сплюнул на землю, растер плевок подошвой. - Это хорошо, что я
вас
встретил. У меня никого нет, детдомовский. Очень обидно умирать, зная, что
никто даже не узнает, как ты умер, и где тебя закопали.
Антонина Петровна
прижала
к себе его голову, сказала сквозь слёзы:
- Спасибо, сынок, что
нашёл меня. Держись, ты будешь жить. Господь не
оставит тебя в беде.
Пошатываясь, она пошла
к
воротам, сопровождающий пошёл следом. Андрея опять отвели в
подвал.
В госпитале она сразу
пошла к генералу.
- Муса,- сказала она, - Я - мать. Мне нет разницы, кто
передо мной, мне одинаково близки русские и чеченские дети. Я недавно
спасала
тебя и сейчас прошу как мать. Спаси моего сына! Он у Исы Газилова и пока ещё
жив.
Муса долго думал,
молча
смотря в окно. Может быть, он вспоминал свою мать или думал о людях, которых
убили по его приказу и которых никогда не дождутся их матери.
- Ахмет, - крикнул он негромко, тут же рядом с ним появился охранник. - Принеси
мне ручку и бумагу.
Написанную записку он
свернул в четверо и
отдал Ахмету: "Срочно отнеси это Исе
и забери у него этого солдата. Как его зовут?-
спросил он у Антонины Петровны.
- Клевцов, Андрей
Клевцов, - торопливо ответила она.
- Приведёшь этого Андрея Клевцова
сюда и отдашь матери. Исе скажи, пусть подберет
для
него одежду и какой-нибудь документ. А то его или наши пристрелят или федералы, они это делают очень быстро.
Обессилев, генерал
Муса
откинулся на подушки. Антонина Петровна промокнула его влажный лоб
полотенцем и
села ждать.
Через час привели
Андрея.
Она нагрела ему ведро с водой, и пока он мылся, собрала на стол нехитрую
снедь.
На следующий день мать и сын покинули город. Боевики из отряда генерала Мусы
вывели их по своему коридору из осажденного
города.
Смешавшись с толпой беженцев, они прошли контроль на блок-посту. Дежуривший
лейтенант узнал Антонину Петровну и по-свойски ей улыбнулся:
- Ну, что, мать, нашла
всё-таки воина?
Антонина Петровна чуть
улыбнулась в ответ. Андрей держал её под руку, помогая идти. Когда
электричка
от Ищерской подходила к Минводам,
она, внезапно вспомнив, достала из сумки незапечатанный конверт, который ей
вручил перед отъездом генерал Муса. На тетрадном
листке было всего несколько слов: "Чтобы доказать свою силу, не
обязательно
встречаться на поле брани".
Ни Антонина Петровна,
ни
Андрей больше никогда не встречались с генералом Мусой. Война продолжалась
ещё
долго, но никто так и не сказал правду, за что и почему одни люди так
ожесточённо убивали других.
В лето 2000 года от
Рождества Христова, по пыльной и каменистой дороге, ведущей к аулу Тенги-Чу, пятеро вооруженных всадников гнали троих
пленников. Беспощадное солнце заставило спрятаться всё живое, насекомые и
твари
укрылись под камнями и в расщелинах, ожидая наступления спасительной
вечерней
прохлады. В знойной и вязкой тишине раздавался лишь перестук копыт, да
лошадиный храп. Рыжебородый Ахмет, натянув на
нос
широкую армейскую панаму и откинувшись в седле, негромко мурлыкал:
Мастаги эгена
Моя родимая мать,
Врагов разгромили,
И сын твой достоин
тебя.
Невольники, едва
переставляя ватные ноги, тянулись за лошадьми, увлекаемые натянутой
верёвкой,
привязанной к седлу. В некотором отдалении от них, неторопливый ослик,
недовольно помахивая хвостом, тянул за собой повозку, на резиновом ходу.
Повозка прыгала, попадая на камни, и тогда раздавался глухой стук, будто
кто-то
бил по крышке гроба - бух-х, бух-х.
Повозкой управлял
веснушчатый
мальчик около двенадцати лет, в руках у него было одноствольное охотничье
ружье. Мальчик наводил его на пленников, потом звонко
хохотал, щёлкая курком. Пленные измучены, их мальчишеские тонкие шеи, торчат
из
воротников грязных рубашек, разбитые в кровь ноги кровоточат. Соленый едкий
пот
стекает по щекам, разъедая подсохшую корочку ссадин и оставляя на серой от
пыли
и грязи коже кривые дорожки следов.
Из-за выступа горы
показались крыши домов. Встрепенувшийся Ахмет остановил колонну, привстав на
стременах, долго всматривался в сонные, безлюдные улицы. Раздувая ноздри
тонкого хищного носа, вдыхал запах родного аула, дым костров, парного
молока,
свежеиспечённого хлеба. В ауле взлаивали собаки, чуя запах чужих.
Ахмет, что-то крикнул
на
своём гортанном языке. Двое всадников, спешившись, развязали пленникам руки.
Трое солдат без сил опустились на дорогу, прямо в горячую, серую
пыль.
Из бездонной глубины Галактики Отец Создатель
протянул свои руки к маленькой голубой планете, бережно ощупывая своё
творение,
разгоняя завесы зла и боли, клубящиеся над Землёй.
Из-за каменных заборов
люди молча смотрели на громыхающую повозку, молчаливых всадников с оружием,
пленных солдат, несущих на согнутых спинах огромный пятиметровый крест.
Грубо
оструганные сосновые перекладины припечатывают их тела к земле. Застывшие
капельки смолы бусинками крови застывают на свежеструганном дереве. Кажется,
что мёртвое дерево плачет по ещё живым людям. Старики, женщины и дети вышли
из
своих домов, молча пристраиваясь вслед идущей
процессии.
Солдаты- срочники и прапорщик неделю назад были взяты в
плен
под Урус-Мартаном, когда устанавливали крест на
месте гибели своего замполита. На площади перед зданием бывшего сельсовета;
солдаты положили крест на землю, равнодушно стукаясь плечами, выкопали яму,
укрепили крест в земле. Люди смотрели на происходящее со смешанным чувством
страха и любопытства. Мальчишки кидали в солдат камни, старики, отделившись
от
толпы, опирались на свои палки, тыча в пленных заскорузлыми сухими пальцами.
На
вид двум солдатам было не больше 18-20 лет, испуганные мальчишеские лица
белели
тетрадными листами в приближающихся сумерках. Прапорщик, чуть более старший
по
возрасту, безостановочно сглатывал
вязкую липкую слюну, борясь с приступом смертельного страха. Безоблачное
небо,
стало затягиваться серыми тучами, подул лёгкий ветерок.
Ахмет что-то крикнул,
бородатые люди стали подгонять палками солдат, заставляя их работать
быстрее.
Приготовления были закончены. Мальчишек-срочников
поставили по краям креста, прапорщика проволокой привязали к перекладине.
Ахмет
зачитывал длинный лист бумаги. "За творимые на чеченской территории
преступления, убийства людей... изнасилования... грабежи... суд шариата... приговорил...".
Поднявшийся ветер
относит
в сторону его слова, треплет лист бумаги, забивает рот, мешая говорить "...приговорил, с учётом обстоятельств,
смягчающих
вину. молодость и раскаяние солдат срочной
службы
Андрея Макарова и Сергея Звягинцева к ста ударам палками. Прапорщика. российской армии... за геноцид и
уничтожение
чеченского народа, разрушение мечетей и осквернение священной мусульманской
земли и веры... к смертной казни..." Один из
конвоиров, выполняющий обязанности палача, взобравшись на табуретку,
несколькими короткими сильными ударами вбил в запястья рук толстые длинные
гвозди. Ржавыми плоскогубцами перекусил проволоку. Повисший на гвоздях
человек
застонал и мучительно выдохнул: "Оте-е-ец".
Солдат тут же на
площади
разложили на земле. Длинные суковатые палки разорвали кожу, мгновенно
превратив
её в кровавые лохмотья. Человек на кресте хрипло и тяжело дышал, на светлых
ресницах дрожала прозрачная слеза.
Люди расходились по
домам, на площади лежали распластанные тела, жутко белел покосившийся крест.
В
соседних домах выли собаки, человек на кресте был ещё жив, покрытое
испариной
тело дышало, искусанные в кровь губы шептали и звали кого-то...
На безлюдной площади
остался один Ахмет. Раскачиваясь с носков на
пятки,
он долго стоял перед хрипящим человеком, бессильно пытающимся поднять голову
и
что-то сказать.
Ахмет, вытащил из-за
пояса нож, пристав на цыпочки сверху вниз разрезал его рубашку, усмехнулся,
заметив на впалой мальчишеской груди белеющий алюминиевый крестик:
- Что же, солдат, тебя
не
спасает твоя вера, где же твой бог?
- Мой Бог - Любовь,
она
вечна, - почерневшие губы едва шептали.
Оскалив крепкие жёлтые
зубы, коротко размахнувшись, Ахмет ударил ножом. Небо разорвалось страшным
грохотом, ударил гром, и темнота опустилась на землю. Капли дождя омывали
мертвые тела, смывая с них кровь и боль. Небо плакало, возвращая на землю
слёзы
матерей, оплакивающих своих детей.
Маленький светлоголовый мальчик, похожий на
своего
отца как две капли воды, держался за его руку:
- Папа, что такое Бог?- спросил он.
- Бог - это любовь, сынок. Если ты будешь
верить в
Господа и любить всё живое, тогда ты будешь жить вечно, потому что любовь не
умирает.
Длинные ресницы дрогнули, мальчик спросил:
- Папа, это значит, что я никогда не умру?
Отец и сын шли по заваленной желтыми листьями
аллее, вслушиваясь в колокольный перезвон. Жизнь продолжалась, как и две
тысячи
лет назад. Маленькая голубая планета двигалась по орбите, вновь повторяя и
повторяя свой путь.
Железнодорожный вокзал
маленького южного городка до отказа забит людьми. Начался бархатный сезон,
первым признаком которого является отсутствие железнодорожных
билетов.
На вокзале два зала
ожидания, один - коммерческий, второй общий. В коммерческом коротают время и
ждут поезда люди, стремящиеся к тёплому морю, ещё жаркому ласковому солнцу,
дешёвым фруктам.
Этих людей ожидают
комфорт и покой. Вход в зал платный и в нем нет надоевших попрошаек-цыган,
беженцев из Чечни, бездомных бродяг, стремящихся переночевать, и солдат,
возвращающихся
с войны.
Здесь есть несколько
телевизоров, чистый туалет с бумагой и полотенцами, буфетная стойка, за
которой
подают дежурных цыплят, мягкие булочки, пиво, кофе. Вход в этот оазис
благополучия охраняет милиционер с резиновой дубинкой и короткоствольным
автоматом. Рядом с ним сидит девушка-контролёр в новенькой железнодорожной
форме и кокетливом беретике. Она принимает оплату за вход и строит
милиционеру
глазки.
В общем зале прямо на
полу лежат солдаты-срочники, небритые контрактники, возвращающиеся домой.
Билетов нет, солдаты по 3-4 дня не могут сесть на поезд. Они спят прямо на
полу, подстелив под себя грязные бушлаты и подложив под головы вещевые
мешки.
Вырвавшись оттуда, где ещё вчера убивали они и пытались убить их, многие
начинают пить тут же на вокзале, кое-кто снимает проституток или просто
потерянно бродит по улицам.
Милиция и офицеры не
обращают на них никакого внимания. Офицеры держатся особняком, стараясь
разъехаться по гостиницам или частным квартирам.
По залу ожидания ходит
маленький нерусский мальчик. Он подходит к пассажирам и протягивает немытую ладошку. Лицо его чумазо, одежда
требует стирки и ремонта. Какая-то сердобольная старушка подходит к нему и
протягивает домашний пирожок. Мальчишка берет гостинец, вертит его в руках и
суёт в мусорную урну. Ему нужны деньги. Сейчас в России появился особый
бизнес:
дети просят милостыню, потом отдают её взрослым. Если ребёнок не принесёт
денег, он будет наказан.
Рыжий
сержант-контрактник
со шрамом на лице, пнул ногой вещмешок и пошёл к железнодорожной кассе.
Стеклянные окошечки прикрыты табличкой "Билетов нет", кассирша с широким
мужеподобным лицом перекладывает купюры, не обращая никакого внимания на
безропотных пассажиров. Сержант проталкивается сквозь очередь и стучит в
мутное
стекло:
-Девушка, мне очень
нужен
билет до Новосибирска.
Кассирша, не поднимая
глаз, отвечает равнодушно-дежурной фразой:
-Билетов
нет.
Сержант пробует
сделать
умоляющее лицо:
-Девушка, мне очень
надо
уехать, у меня мать при смерти,- и как последний
аргумент,
-Девушка, я с войны
еду,
ведь не застану мамашу.
Кассирша наконец
поднимает голову:
-У нас правила
одинаковые
для всех, я вашей матери ничем помочь не могу.
Сержант ударил кулаком
в
плексигласовое окно, выдернул из кармана ручную гранату, оглянулся на
замерших в
ужасе людей. Сунул её обратно в карман, выдернул из ножен, висящий на поясе
нож, закатал левый рукав и ударил лезвием по
вене. В стекло, прямо на кричащий что-то накрашенный рот, ударила
струя
крови. Громко закричала какая-то женщина, контрактник побелел, опустился на
колени и тихонько завалился на пол, лицом вперёд. На крик прибежали два
милиционера с автоматами, наклонившись к лежащему человеку, один из них
принялся перетягивать руку жгутом, другой, ногой отбросив в сторону нож,
быстро
и привычно обыскал его карманы. Вытащив гранату, присвистнул и по рации стал связываться с дежурной
частью.
В это время к лежащим
на
полу солдатам подошёл мальчик-попрошайка, привычно протянул за деньгами
руку.
"Ты к кому подошёл,
нерусская морда, чурка проклятый, у кого просишь
деньги. Иди к своим ваххабитам, они тебе дадут" - заорал подошедший с
бутылками вина белобрысый солдат. Когда мальчишка метнулся
в
сторону, присел на корточки. "Там
кто-то из наших вены себе вскрыл, крови, как на бойне! Царство ему
небесное, если не выживет".
Пока солдаты из
горлышка
пили вино, пассажиры стыдливо прятали в сторону глаза.
К лежащему в луже
крови
контрактнику в сопровождении толстого милиционера- дежурного по вокзалу,
подошли два санитара с носилками.
Перевалили тело на
носилки и безучастно побрели к машине.
Следующим утром об
этом
случае рассказали в программе "Время". Кто-то из пассажиров успел снять
на
видеокамеру чумазого ребёнка, просящего милостыню, солдат, спящих на грязном
полу, носилки с окровавленным контрактником, вокзальную уборщицу, вытирающую
грязной тряпкой человеческую кровь. Через несколько часов, после этого,
появились билеты. Мальчишки-солдаты, как маленькие, прыгали на мягких
купейных
полках, лизали мороженое и были похожи на детей, которых оставили без
присмотра
родители.
Всех зверей сильнее
лев,
Птиц сильнее всех орёл.
Кто ж, слабейших одолев,
В
них добычи б не нашёл?
Слабый волк на тех идёт,
Кто
его порой сильней,
И его победа
ждёт,
Если ж
смерть - то встретясь с
ней,
Волк безропотно умрёт!
Охотники говорили, что
в
горах, рядом с селением, появился огромный серый волк. Старый Ахмет, встретившись с ним однажды на горной тропе,
потом утверждал, что у волка были человеческие глаза. Человек и зверь долго
стояли, не шелохнувшись, молча смотря в глаза друг другу. Потом волк опустил
морду вниз и потрусил вниз по тропе. Старик, как зачарованный ещё долго
смотрел
ему вслед, забыв о ружье, висевшим за его спиной.
Иногда в горах
происходили странные вещи. Год назад сорвался в пропасть первый секретарь
райкома Нарисов, приехавший со свитой на пикник.
Следующей ночью люди в долине слышали, как всю ночь в горах выл волк.
Багровый
диск луны затянутый тучами, казался громадным кровавым пятном, готовым
упасть
на землю. Ахмет всю ночь не мог уснуть, ворочаясь в своей постели.
Ровно тридцать лет
назад,
февральской ночью 1944 года, вот так же светила
луна.
Тогда тоже выли собаки, мычали буйволы и коровы. Это было в тот год,
когда
Сталин за одну ночь выселил всех вайнахов в
холодные казахстанские степи. Ахмет тогда потерял младшего сына.
Семнадцатилетний Шамиль ушел на охоту, а ранним утром село окружили
"студебеккеры" с солдатами. С тех пор Шамиль ничего не
слышал о сыне. Старшего, Мусу, убили на войне, невестка погибла в дороге,
когда
их несколько недель везли в вагонах для скота. За два дня она "сгорела"
от
температуры. Остался у него на руках пятилетний Иса,
сын Мусы и Айшат. Теперь вот на лето приезжал четырнадцатилетний правнук, тоже
Шамиль.
Полгода назад в горах
застрелили начальника милиции Ису Гелаева. Никто не видел, как это произошло, но люди
говорили, что Гелаеву выстрелили прямо в сердце.
Убийцы не тронули его дорогое ружье, с которым он поехал на охоту. Нашел его
чабан из соседнего села. Потом он рассказывал, что в глазах мертвого Гелаева
застыл ужас, будто перед смертью он увидел
самого дьявола. Ещё чабан говорил, что рядом с телом были
видны отпечатки огромных волчьих лап. В ту ночь, кажется, тоже выл этот
волк.
Утром Шамиль собирался
идти на охоту. Ахмет не противился. Правнук должен был вырасти настоящим
мужчиной, как и все в роду Магомаевых. Старики
говорят, что чеченец уже рождается с кинжалом. Ахмет не одобрял городской
жизни
и городского воспитания. Москва, в которой жил правнук,- это порождение
дьявола. Городские мужчины похожи на женщин, такие же слабые, так же любят
поспать на мягких перинах и диванах, так же любят сладко есть и
пить.
Шамиль поднялся ни
свет
ни заря. С утра почистил двустволку, снарядил патроны. Когда Ахмет вышел во
двор, мальчик играл со своим щенком Джали, у
старика защемило сердце- правнук как две капли воды походил на его
пропавшего сына: те же волосы, та же ямочка на
щеке, та же родинка в
виде полумесяца у левого глаза. Шамиль хотел взять с собой дедову бурку, но
потом передумал - тяжело таскать. Свернул одеяло, сунул его в сумку, взял
солдатский котелок, старинный кинжал. Сказал:
- Дедушка, я вернусь с охоты утром, не переживай. Ночевать буду в горах.
Старик только кивнул
головой - мужчина не должен много говорить.
Весь день юный охотник
лазил по горам. Джали увязался за ним следом. К вечеру Шамиль подстрелил
козленка, освежевал его, разжег костер. Мясо запек на углях. Довольная
собака,
высунув розовый язык, лежала рядом. Прямо над головой висели звезды.
Завернувшись в одеяло, мальчик задремал у костра. Неожиданно подул ветер,
ударил резкий гром. Хлынул ливень. Прогоревшие угли костра зашипели под
струями
дождя, мальчика обступила кромешная тьма. Схватив ружье и одеяло, Шамиль
бросился к нише под скалой, но поскользнулся на мокром камне и покатился по
склону, выронив ружье. Он попытался встать, но
почувствовал острую боль в ноге. Плача от боли, пополз наверх. Добравшись до
скалы, прижался к её остывшему боку спиной, стараясь укрыться от струй воды.
По его щекам текли
слезы,
перемешанные с каплями дождя. Испуганный щенок жался рядом. Ружье и одеяло остались на склоне. Мальчик начал
замерзать.
Промокшая насквозь одежда не грела, его худенькое тельце сотрясала крупная
дрожь. Подвернутая щиколотка распухла, доставляя мучительную боль. Он
прижался
к щенку, стараясь согреться. Поднялась температура, забытье перемежалось с явью. Вдруг, Джали, навострив уши
зарычал, затем жалобно завизжал, пытаясь спрятаться за Шамиля. Мальчик
поднял
голову и увидел стоящего рядом громадного волка. Глаза его горели желтым
огнем,
мальчику показалось, что от его боков идет пар. Волк долго бежал, из
раскрытой
пасти вырывалось жаркое дыхание.
Маленький охотник
затаил
дыхание, волк зарычал и подойдя
ближе, лег рядом, закрывая его от дождя своим телом.
Согревшись, мальчик и щенок задремали, не заметив как закончился дождь и
наступило утро. Волк тоже дремал, положив голову на передние лапы, и,
казалось,
он о чём- то думает, пытаясь принять какое-то решение. Неожиданно он
поднялся,
лизнул
мальчика по лицу
горячим
языком и потрусил по тропе.
Через несколько минут
появились люди. Ахмет держал в руках ружье.
Увидев
старика, Джали залаял, радостно завизжал, будто пытаясь сказать "Мы -
здесь,
мы - здесь! Не проходите мимо!" Кузнец Магомед
взял мальчика на руки, завернул его в старую бурку, взятую с собой. Тело
мальчика горело, он беспрерывно бредил и шептал: "Дедушка, дедушка, я
видел
волка, он пришёл ко мне и согревал. Дедушка, он - не зверь, он хороший, он,
как
человек".
Расстроенный старик
шептал: "Бредит, не уберёг мальчика". Торопил Магомеда:
- Скорее, скорее!
Пока мальчик болел,
лежал
дома, Ахмет ещё раз сходил на то место, где мальчика застала гроза. На
подсохшей земле были видны отпечатки громадных лап, в нише под скалой между
камнями торчали клочья
серой шерсти. На сердце у старика было неспокойно, душа не на находила
места.
Отправив выздоровевшего внука в Москву, он почти не жил дома, на неделю
уходил
в горы, ища следы странного волка. Между тем в
селениях стали говорить о необычном звере. Людская молва приписывала ему и
то,
чего не было. Люди верили и не верили, старики качали головами - оборотень,
мол, в тело этого волка вселилась душа человека, абрека, ушедшего в горы,
чтобы
не сдаться властям.
Однажды у дома, в
котором
жил Ахмет, затормозила райкомовская "Волга",
из
машины вышли инструктор райкома Махашев и
незнакомый пожилой мужчина в строгом костюме и планкой орденов на пиджаке.
Мужчине было под 60 или где-то около этого, седая голова, внимательный
взгляд.
Что-то в его фигуре напоминало Ахмету, было
ощущение, что они где-то встречались. Поздоровавшись, Махашев представил
гостя:
- Генерал-лейтенант
Семенов, из Москвы, воевал в наших местах. Приехал
поохотиться, вспомнить молодость. Ему нужен проводник в горах.
Старик его не слышал;
в
его глазах стояла картина прошлого: колонна воняющих бензиновой гарью
грузовиков, медленно поднимающихся в гору, зелёные фигурки солдат с
автоматами
в руках, злобно лающие овчарки и над всем этим, перетянутый ремнями военный,
отдающий приказы. Тот же самый властный, внимательный взгляд, седые виски,
уверенные движения.
Старик стоял,
сгорбившись, потом произнёс пересохшими губами: "Къанвелла эпсар" и, волоча ноги, пошёл в дом. Громко
хлопнула
дверь, завизжал щенок. Инструктор хотел перевести фразу старика, но,
взглянув
на Семенова, осёкся. Генерал стоял бледный, сжав
губы в узкую тонкую полоску. Полоснув Махашева взглядом, Семенов
повернулся и пошёл к машине, инструктор поплёлся
следом.
Старик продолжал
ходить в
горы, где-то в этих же местах охотился и Семенов.
Они оба рыскали в горах, но их пути не пересеклись и больше они не
встретились.
Прошёл слух, что генерал на охоте ранил волка. Но увезти в Москву шкуру ему
не
удалось. Раненый зверь ушёл
в горы, чтобы зализать рану и набраться
сил.
Однажды утром, охотясь
в
горах, старик увидел незнакомого бородатого мужчину, который поднимался по
горной тропе. Несмотря на утреннюю прохладу, он был раздет по пояс. На
мощной
спине, покрытой волосом, виднелся свежий, бледно-розовый шрам от пули.
На плечах он нёс убитую козу. Фигура
незнакомца
выплыла из тумана и через несколько мгновений, исчезла. Человек двигался
совершенно бесшумно, и старик мог поклясться, что никогда не видел его ни в
одном из ближайших селений.
Однажды под утро его
будто что-то толкнуло. Проклятая луна опять заглядывала в окна, не давая
спать.
В горах ударил выстрел. Джали, зарычав, стал
царапать дверь. Старик, наскоро оделся и схватив ружье,
поспешил за собакой. Пёс бежал впереди, опустив морду к земле и глухо
подвывая.
Ахмет спотыкаясь и падая, спешил за ним, его ноги
дрожали.
У скалы, где раньше он
нашёл внука, навзничь лежал генерал
Семенов. Кровь из разорванного острыми зубами горла,
запеклась на лице и груди. Невдалеке от него лежал совершенно раздетый
бородатый мужчина с развороченной картечью грудью.
На бородатом лице,
рядом
с родинкой в виде полумесяца, каплей росы застыла одинокая
слеза.
Къанвелла эпсар
(чечен.) - постарел офицер.
Вера
Несмотря на летний
месяц,
погода в последние дни совершенно не радовала. С самого утра небо заволокло
серыми тучами, которые проливались на землю холодным, каким-то безрадостным
дождем. Как нарочно, я забыл дома зонт и, промокнув до нитки, уже не спешил
укрыться от холодных струй, а обреченно шагал по мостовой, равнодушно
рассматривая стекла витрин.
Настроение было под
стать
погоде. Несколько месяцев назад меня, подобно песчинке во время бури,
подхватил
ветер иммиграции и опустил в красивой, богатой, но страшно далекой и чужой
Германии. Внезапно навалились проблемы, о которых я и не подозревал: бытовые
неурядицы, языковый барьер, вакуум общения. И самое страшное: я чувствовал
себя
лишним на этом празднике жизни. Не звонил телефон, мне не нужно было никуда
спешить, меня никто не ждал и не искал со мною встреч.
Редкие прохожие
бросали в
мою сторону равнодушные взгляды и молча спешили по своим делам. Я был здесь
чужим. На душе было горько. Обидно было осознавать свою ненужность в сорок
лет.
Погруженный в свои
безрадостные мысли, я совершенно ничего не замечал вокруг, а когда внезапно
поднял глаза, меня будто что-то толкнуло в грудь. Мне показалось, что из-за
стекла мне в лицо бьет солнечный луч. Я подошел ближе. Через стекло было
видно
небольшое помещение, заставленное мольбертами и
холстами.
На стене, рядом с
окном,
висела уже законченная картина, которая и заставила меня остановиться. На
ней
была изображена какая-то ветхая сельская церквушка, отражающаяся в
протекающей
мимо речке. Из-за церковных куполов медленно выкатывалось солнце, озаряя
землю,
усыпанную увядающим листьями, каким-то неземным светом. Казалось, что вот
еще
одно мгновение и растают сумерки, прекратится дождь и на душе станет легче.
Я
прикрыл лицо рукой: неумолимая память уносила меня в недавнее
прошлое.
...Зимой 2000 года
российские войска вошли в Грозный. Штабисты учли опыт
первой
чеченской войны, когда
за
двое суток нового 1995 года были
почти
полностью
уничтожены 131-я
Майкопская
"бригада, 81-й Самарский мотострелковый полк, и значительная часть 8-го Волгоградского корпуса, шедшего на
помощь умирающим русским батальонам.
Подготовка к штурму
мятежной чеченской столицы велась серьёзно и длилась несколько месяцев. Все
это
время днем и ночью над сожженным городом висела авиация федеральных сил.
Ракеты
и снаряды сделали свое дело - город практически перестал существовать. Все
высотные здания были разрушены, деревянные постройки сожжены, и мертвые дома
молча смотрели на людей пустыми глазницами окон.
Вместе с тем под
завалами
продолжали жить люди. Это были жители
Грозного, в основном - старики, женщины, дети, потерявшие за годы войны
близких, жилье, имущество
и не желающие покидать
город,
потому что в России ОНИ БЫЛИ НИКОМУ
НЕ НУЖНЫ.
Оборона города была
поручена Шамилю Басаеву и его
"абхазскому"
батальону. Федеральные войска должны были окружить город и уничтожить всех боевиков, но Басаев
перехитрил российских генералов, и в последнюю ночь перед штурмом увел часть
своих боевиков в горы.
Другая часть под видом
мирных жителей осела в городе и близлежащих селах.
В начале февраля
разведка
донесла, что "чехи" в преддверии очередной
годовщины
депортации 1944 года
готовят к 23 февраля серию терактов. Внезапно в городе появилось много
молодых
мужчин.
Командование
группировкой
российских войск приказало усилить гарнизон Грозного
сводными отрядами,
состоящими из бойцов комендантских рот, ОМОНа и СОБРа.
Так я оказался в
Грозном.
Мой контракт к тому времени уже подходил к концу, и я очень надеялся, что
останусь жив и вернусь домой.
Несмотря на бодрые
заверения политиков о том, что война в Чечне вот-вот закончится, в Грозном
по-прежнему из-под завалов били снайпера, взрывались на фугасах люди и
машины. Наша задача
была проста: сопровождать колонны,
охранять здания и учреждения. Если возникнет
необходимость
принимать участие в зачистках.
В тот февральский день
с
утра светило солнце. Выпавший снежок слегка припорошил груды битого кирпича
и
куски ржавой жести, которыми была усыпана земля. Говорят, в прошлую войну
местные жители этими кусками накрывали тела мертвых солдат, чтобы их не
пожрали
крысы и собаки.
Свободные от службы
бойцы
вповалку спят на дощатых нарах. Старшина Игорь Перепелицин сидит у
раскаленной
буржуйки и чистит автомат. Игорь родился в Грозном, здесь служил в
милиции, дослужился до офицера. Потом, когда русских в Чечне стали убивать,
он
уехал в Россию, но в "органах" места ему не нашлось. Тогда вместе с
казаками Перепелицин уехал воевать в Югославию, потом - в Приднестровье. Ну,
а
когда началась заваруха в Чечне, он был тут как тут. Его милицейское звание
здесь не считается, и Игорь вместе с нами тянет солдатскую лямку. Он знает
все
о Чечне и о чеченцах. Я
спрашиваю
его:
- Игорек, а с Басаевым ты
встречался?
- Ну-у, Шамиль - лошадка темная, учился в
Москве, говорят, что даже Белый дом во время путча защищал. Знаю одно, что
перед тем, как он появился в Абхазии, его батальон прошел подготовку на
учебной
базе то ли КГБ, то ли ГРУ. Специально его для Чечни натаскивали,
понимаешь?
Старшина клацает
затвором, нажимает на курок.
А вот Руслана
Лобазанова,
Лобзика, бывшего спортсмена, знал лично, в одной школе
учились. Сильный был
человек, волевой, хотя и отморозок конченый. Лучшего друга детства Ису
Копейку
по его приказу вместе с машиной сожгли. Тоже какие-то шашни с комитетом
крутил.
После того, как его охранник застрелил, в кармане удостоверение комитетское
нашли.
Игорь сплевывает на
пол:
-Поверь на слово, все
они
здесь повязаны одной веревкой. Я воюю только потому,
что
остановиться не могу,
война - это как наркотик, затягивает.
- Ну, а когда эта
заваруха закончится, что делать будешь?
- На Москву пойду. Соберу ребят отчаянных и
на
Кремль рвану. Вот тогда вся страна вздохнет с
облегчением.
Договорить нам не
дали.
Прибегает офицер- СОБРовец, кричит:
- Хлопцы! Подъем!
.Чехи" из гранатомета рынок обстреляли.
Выезжаем на зачистку.
Народ на рынке сразу же разбежался. На грязном снегу лежат несколько мертвых
солдат, в окровавленных грязных бушлатах, и несколько гражданских. Над ними
уже
воют женщины. Мы перекрываем БТРами улицы, ведущие к рынку, командует майор
из
СОБРа. Спускаемся в подвал, вместе с нами бойцы ОМОНа, Игорь Перепелицын
страхует вход. В подвале живут люди - русские старики, дети. Они испуганной
стайкой прижимаются к стене. На стоящей посередине подвала кровати остается
сидеть девчонка лет 15 - 16, таращит испуганные глаза и прячет что-то под
подушку. Омоновец наставляет на нее автомат:
- Тебе, красавица, что
-
особое приглашение нужно или ноги от страха отнялись?
Девчонка неожиданно с
вызовом откидывает одеяло.
- Представь себе,
отнялись!
Вместо ног у нее
торчат
обрубки. Какой-то старик кричит:
- Родимые, да мы же свои, который год здесь
мыкаемся. Вера - вообще с прошлой войны сирота, да еще и ноги бомбой
оторвало.
Я подхожу и осторожно
накрываю ее ноги серым солдатским одеялом, достаю из-под подушки спрятанный
пакет. Я - специалист по разминированию, но на фугас это не похоже.
Оказалось -
краски, обыкновенные акварельные краски. Девчонка смотрит исподлобья:
-Если захочешь
забрать, я
не отдам.
Омоновец
по-крестьянски
вздыхает:
- Господь с тобой,
дочка.
Мы ведь - тоже люди.
Вечером возвращаемся на базу. Нашли несколько снарядов. Этого добра здесь
навалом. Задержали несколько мужчин-чеченцев. Одного из них Игорь знает.
Что-то
спрашивает по-чеченски. Тот не отвечает. Старшина поясняет:
- Это Ширвани Асхабов. Их шестеро братьев,
все
боевики. Трое от бомбежек в городе погибли, остальные в горы
ушли.
Задержанных доставили
во
временный райотдел милиции. Игорь что-то долго объяснял дежурному. На
следующий
день я выпросил у старшины два сухих пайка. За коробку конфет взял в
санчасти
бинты и лекарства. Пришёл во вчерашний подвал. Никто не удивился моему
приходу.
Люди занимались своими делами. Девочка рисовала, сидя на кровати. С белого
листа на меня смотрела старенькая церковь, ее отражение в осенней воде. Я
задвинул вещмешок под кровать, присаживаюсь на ее
край.
- Как дела,
художник?
Девочка улыбнулась
бескровными губами:
- Хорошо или почти хорошо. Вот только ноги
болят. Представляешь, их уже нет, а они болят.
Мы сидели часа два.
Девочка рисовала и рассказывала о себе. История самая обыкновенная, и от
этого
кажется еще страшней. Мать - чеченка, отец - немец, Рудольф Керн. До войны
преподавали в Грозненском нефтяном институте, собирались уезжать в Россию,
но
не успели. Отец подрабатывал извозом и однажды вечером не вернулся домой.
Кто-то позарился на его старенькие "Жигули". В то время в городе часто
находили неопознанные трупы. Узнав о гибели отца, заболела мама. Не вставала
с
постели и, однажды вернувшись домой, девочка не нашла ни квартиры, ни
матери.
Город почти каждый день бомбили российские самолёты, и вместо дома остались
одни развалины.
А потом Вера наступила на забытую кем-то
мину.
Хорошо, что люди вовремя отнесли ее в госпиталь, где оперировали боевиков.
Мина
- русская, а спасли жизнь - чеченцы.
Мы долго молчим. Я
курю,
потом спрашиваю, есть ли у нее какие-нибудь родственники в России. Она
отвечает, что в Нальчике живет брат ее отца, но он, кажется, давно собирался
уезжать в Германию. Я прощаюсь и собираюсь уходить. Девочка протягивает мне
рисунок и говорит:
- Я хочу написать такую картину, чтобы,
глядя
на нее, каждый человек поверил в себя, в то, что все у него будет хорошо.
Без
веры человеку жить нельзя.
Девочка смотрит на
меня
своими большими глазами, и мне кажется, что она знает о жизни гораздо больше
меня.
Я собирался навестить
Веру на следующий день, но на войне ничего нельзя загадывать. Наш БТР
подорвался
на фугасе. Механик-водитель и стрелок погибли, а мы с Перепелицыным
отделались
контузией и несколькими осколками. Из
Буденовского госпиталя я позвонил
корреспонденту НТВ Ольге Кирий
и
рассказал ей историю о девочке, потерявшей на войне ноги. Ольга согласилась
помочь найти ее родных и запустила эту историю в ближайший репортаж. Потом
она
прислала письмо, в котором сообщила, что Веру из Грозного увез ее
дядя...
Я стою у темной
витрины и
пытаюсь рассмотреть подпись на картине. Вера?..
Как же ты мне сейчас
нужна, ВЕРА?
Комендантская рота
стояла
в станице третий месяц. Солдаты-контрактники
охраняли школу, детский сад, административные здания. Выезжали для
уничтожения
мини-нефтезаводов, сопровождали по Чечне колонны с грузом и гуманитарной
помощью. Днём в станице было тихо, ночью постреливали снайперы, рвались
сигнальные мины, несколько раз из гранатомёта обстреляли военкомат и школу.
Роман Белов вернулся в роту из госпиталя. Провалявшись на госпитальной койке
с
пневмонией и порядком отощав на скудном больничном пайке, Белов рвался в роту, как домой. Бывший учитель
истории, устав от постоянного безденежья, он заключил контракт и поехал на
войну, чтобы хоть немного заработать на жизнь.
Многие друзья подались кто в бизнес, кто в бандиты. Многие, как и он,
влачили
жалкое существование, занимая и перезанимая деньги у более удачливых
соседей,
друзей, родственников.
На войне, конечно,
убивали, попадали в засады воинские колонны, подрывались на минах люди, но
каждый гнал от себя эти мысли. Сегодня жив и хорошо.
Доложив о прибытии
ротному и получив свой автомат, Белов направился в военкомат. Его взвод
располагался там, занимая первый этаж. За прошедший месяц контингент сильно
переменился,
кого-то выгнали, кого-то отправили в госпиталь, кто-то добровольно разорвал
контракт. За прошедшее время солдаты наладили быт, спали уже не на полу, а
на
кроватях. В спальном помещении было тепло от самодельных обогревателей, еду
готовили не в солдатских полевых кухнях, а в маленькой комнате тут же, в
военкомате.
Еду подавала высокая
женщина лет тридцати, в длинном черном платье и такой же косынке. Роман
обратил
внимание на её красивые пальцы, она не была похожа на простую жительницу
станицы. Поблагодарив за еду, Роман попытался помочь ей убрать посуду и
услышал
в ответ:
- Нет, что вы, не надо
этого делать! Женщина должна кормить мужчину и убирать за ним посуду.
Белов смутился и,
кажется, покраснел:
- Но вы же ждали,
когда я
поем, не уходили домой.
Женщина чуть
улыбнулась:
- Ждать мужчину - это
тоже обязанность и удел женщины.
Её голос был похож на
шелест осенних листьев, он завораживал и притягивал, как притягивает взгляд,
вид бегущей воды или горящего костра. Вошёл незнакомый солдат, пристёгивая
автоматный рожок, сказал:
- Пойдём, Айшат, сегодня я буду твоим кавалером.
Они ушли, а Белов
долго
ещё удерживал в памяти её голос, тонкое бледное лицо, длинные ресницы. В
спальном кубрике сосед по проходу достал из тумбочки фляжку с
водкой:
- Давай по пятьдесят
грамм за знакомство. На войне водка - лучшее средство от стресса. Водка и
работа- лучшего лекарства от всей этой блевотины ещё не придумали.
Выпив, сосед,
назвавшийся
Николаем, сам начал рассказывать об Айшат, будто догадавшись, что Роман
ловит о
ней каждое слово:
- Чеченка, беженка из
Грозного. Пианистка, видел, какие у неё пальцы? Вся семья: мать, ребенок
погибли, завалило кирпичами при бомбёжке. Мужа увели боевики. Вот и осталась
одна - ни дома, ни семьи. Как говорится ни родины- ни флага. - Он похрустел
солёным огурцом. - После того, как вырвалась из Грозного, приехала сюда к
родственникам. Заместитель комиссара - он ведь тоже "чех", правда,
наполовину, - пристроил её к нам. Всё при деле, какая-никакая зарплата идёт,
да
и при продуктах постоянно. В этой ситуации это тоже немаловажно.
Роман закурил,
внимательно слушал.
- Женщина она -
неплохая.
Наши пробовали к ней подкатиться, но она быстренько всем от ворот поворот показала. Особисты её тоже проверяли, но отстали. Такое
пережить
не каждый мужик сумеет, в общем, всё сам
увидишь.
Роман думал, что
Николай
нальёт по второй, даже придумал повод, чтобы отказаться, но Николай смахнул
фляжку со стола, убрал её в тумбочку:
- Ну, братан, хватит
на
сегодня. Всё хорошо в меру, со следующего стакана уже начинается нарушение
присяги и воинского долга.
С утра военный
комиссар
мотался по району. Белов и два автоматчика его
сопровождали. К вечеру ноги гудели, на ужин они опоздали. Однако Айшат ещё не ушла, на столе стояла завёрнутая в
одеяло
кастрюлька с горячей кашей, на плите - сковорода с мясом. Белов
пошутил:
- Ну вот, Айшат,
сегодня
у вас три мужчины.
Крылья её носа
дрогнули,
когда он произнёс её имя, и она ответила:
- В жизни каждой
женщины
встречается только один мужчина, все остальные на него только похожи или
непохожи.
Они вели свой
разговор,
понятный только им двоим. Усталые солдаты доедали кашу, не обращая на них
внимания. Вошёл Николай с автоматом, но Роман встал ему
навстречу:
- Я провожу Айшат, ты
отдыхай.
- Ты долго не задерживайся, через полчаса комендантский час. Через дворы
не
ходи и пару гранат с собой на всякий случай захвати.
Они шли по пустынным
улицам станицы, кое-где мерцали уличные фонари, и под ногами хрустел ледок
подмёрзших лужиц. Они молчали. Роман поймал себя на мысли, что ему хочется
прижаться к этой женщине. Она спросила:
- Почему вы пошли меня
провожать, ведь сегодня не ваша очередь?
Он знал, о чём она его спросит, большая
часть
женщин всегда задаёт один и тот же вопрос. Ответил совсем неожиданно:
- Наверное, захотелось
вернуться в прошлое. Свою первую девушку я провожал вот так же зимой. Только
это было не Чечне, а в России. Под ногами у нас хрустел снег, и из печных
труб
валил такой же
неторопливый дымок.
Это
было двадцать лет тому назад, и у меня было чувство, что впереди меня ждет счастье. Я до сих пор помню, как мне хотелось
поцеловать мою девушку. Странно, забыл, как её звали, зато помню, чем пахли
её
губы.
Айшат передёрнула
плечами:
- Вы не похожи на
других
солдат. Что вас сюда привело?
Я и сам, наверное, не
знаю. Раньше думал, чтобы заработать, а теперь понял, что эти деньги мне не
нужны. Скопить состояние, видя, как страдают другие, невозможно. К тому же
деньги нужны лишь в том мире, где огни больших городов, где уважающие себя
мужчины ездят на шикарных машинах и дарят своим женщинам цветы, золото,
меховые
шубы. Ты просто не хочешь отставать от всех остальных. Здесь всё иначе.
Когда
ты не знаешь, доживёшь ли до завтра, к тебе приходят мысли о вечном, и ты
начинаешь ценить каждый глоток воздуха, глоток воды, радость человеческого
общения.
Он всё-таки взял её
под
руку, придерживая, чтобы не
поскользнулась.
- Я ведь - бывший
учитель, привык всё объяснять детям. Теперь вот мне необходимо всё объяснить
самому себе. Прежде всего, для чего я живу на свете.
Они подошли к
маленькому
саманному домику с тёмными окнами. Оставив Айшат на улице, Белов вошел во двор, убедился, что опасности нет.
Потом позвал её за собой. Айшат открыла ключом дверь и согревая замёрзшие
ладони своим дыханием, сказала:
- Вы должны идти, у
вас
осталось всего десять минут,- помолчала и
добавила.
- Спасибо за сегодняшний вечер, я уже не думала, что мне когда-нибудь будет
так
хорошо.
На следующий день он
безостановочно смотрел на часы, боясь не успеть в роту до наступления
комендантского часа. Как-то так само получилось, что он один стал провожать
Айшат домой, это стало его обязанностью и привилегией. Если Айшат
освобождалась
раньше, а он был где-нибудь на выезде, она терпеливо ждала его, читая на
кухне.
Или задумчиво глядела в окно, по привычке кутая плечи в чёрный платок. Они
не
афишировали и не скрывали своих отношений. Все считали, что у них роман, но
они
не думали об этом. Им было хорошо вместе. Взрослые люди, они не торопили
события, зная, что если что-то легко достаётся, то легко и забывается. А,
может
быть, обжёгшись в прежней жизни, так или иначе потеряв близких людей, они
боялись поверить, что встретить счастье можно так обыденно и случайно. Ну
так
же, как выйдя на минутку в булочную, найти на дороге слиток
золота.
Федеральные войска
ждали
приказа о наступлении на Грозный. Над городом постоянно стояло облако дыма
от
пожаров. По дорогам ежедневно шли колонны военной техники. Боевики усилили
минно-диверсионную войну, каждый день на дорогах рвались фугасы, каждый день
обстреливали и жгли колонны, убивали офицеров, милиционеров и работников
чеченской администрации. Под Ножай-Юртом
расстреляли и сожгли МЧСовскую колонну с
гуманитарной помощью. Колонну сопровождали два БТРа
омоновцев и БРДМ с
контрактниками. На место трагедии выехал начальник
разведки подполковник Смирнов. Белову, с отделением разведки приказали его
сопровождать. Две недели подряд они мотались между Ножай-Юртом и штабом
группировки в Ханкале. Роман считал дни, когда
увидит Айшат.
Вернувшись в
комендатуру,
он увидел, что вместо Айшат на кухне хлопочет другая женщина. На его вопрос
она
ответила:
- Заболела Айшат,
воспаление лёгких у неё. Дома лежит.
Не найдя ротного,
Роман
поднялся на второй этаж к майору Аржанову и попросил разрешения отлучиться в
станицу. Майор, уже знающий об отношениях свой родственницы и Белова, только
махнул рукой. Прихватив автомат, Роман заскочил на рынок, потом чуть ли не
бегом рванул к знакомому саманному домику.
Айшат, закутавшись в
платок, лежала на диване. Увидев Романа, она смутилась, и попыталась встать.
Чуть ли не силой уложив её на подушки, он стал выгружать продукты и фрукты.
Впервые за всё время знакомства они перешли на ты. Белов поил её с ложечки
чаем
и целовал в потрескавшиеся губы. Она говорила:
- Я всегда считала,
что
самое приятное занятие на свете - это ухаживать за своим мужчиной, и никогда
не
думала, что это так приятно, когда за тобой ухаживает твой любимый мужчина.
Гася в душе ревность, Роман спрашивал:
- А кто твой любимый
мужчина?
Она смеялась и, целуя
его
в губы, отвечала:
- Глупый, ну, конечно
же,
ты. Все остальные, кого я знала или знаю, просто похожи на
тебя.
Вечером к ним зашёл
Николай, отказался от чая, предупредил:
- С начальством мы
вопрос
решим, но утром после комендантского чая будь в роте. Сам понимаешь, работа
есть работа. Да и ребята будут волноваться. Ты тут здорово не расслабляйся,
автомат держи под рукой и чтобы патрон всегда был в стволе. - Топая сапогами
и
кашляя в кулак, ушел.
Уже темнело. Они
затопили
печь, сидели у открытой топки, не зажигая свет. Языки пламени лизали
поленья,
огненные блики отражались на их лицах. Роман кочергой ворошил угли. Они
потрескивали, выкидывая из топки горящие искры. Говорила, в основном Айшат,
Роман только слушал:
- Когда началась эта
война, я не думала, что это будет так страшно. Я никогда не интересовалась
политикой, не ходила на демонстрации и не читала газет. Я вся была в музыке
и
своей семье. Мне было безразлично, кто будет президентом Дудаев, Завгаев или кто-нибудь другой.
Айшат убрала с плеча его руку, попутно прижавшись щекой к его ладони, стала собирать на стол:
- Я пять лет училась в
Москве, в консерватории, и никогда не разделяла людей по национальностям.
Поэтому, когда из Чечни стали выгонять русских, отбирать их дома и квартиры,
а
в России в это время тебе прямо в глаза говорили, что ты - чернозадый, и милиция проверяла паспорт, только
потому, что ты с Кавказа, мне стало страшно. Потом у нас на улицах, прямо
среди
бела дня стали убивать людей, убивать просто так, по праву сильного, потому
что
у тебя в руках автомат, а у твоей жертвы нет. Чеченцы стали убивать
нечеченцев.
Наших соседей Долинских убили только потому, что у них была хорошая большая
квартира, которую они не захотели продавать за бесценок. Моего мужа Рамзана увели из дома в ту же ночь, и я до сих пор
даже не знаю, кто? Люди говорят, что Лабазановские
бандиты, но может быть это и не так. Я не могу понять одного, откуда у нас
взялось столько подонков? Знаю только одно.
Рамазана уже нет
на свете, иначе бы он
обязательно нашёл меня.
Она прижалась к нему
лицом:
- Ты ещё не устал меня
слушать, милый? Может быть, мне не надо было тебе этого рассказывать, но я
столько лет тебя ждала, я знала, что ты всё
равно
придёшь ко мне и я расскажу тебе обо всём, чем жила эти годы.
Она немного
передохнула,
закашлявшись, виновато прижала к груди руки:
- Давай поставим стол
ближе к печке, и тогда у нас будет ужин у костра, как у первобытных людей.
Так
вот, я не скажу, что очень уж любила Рамазана, но он был моим мужчиной. Я
была
ему предана и верна, ну, наверное, как собака. Ты же знаешь, для вайнахской женщины, её мужчина
- это Вселенная. Потом начались эти ужасные бомбёжки и обстрелы жилых
кварталов. Я пошла за едой, а когда вернулась домой, ни мамы, ни моей дочери
больше не было. Я хотела умереть, думала, что сойду с ума. Так продолжалось
несколько лет, потом я встретила тебя. Я не знаю, что случилось со мной, но
когда я увидела тебя, у меня было чувство, что именно тебя я ждала всю
жизнь.
Мне совершенно всё равно, как ты жил всё это время, и кто был с тобою рядом
все
эти годы. Мне важно только одно, что сейчас ты рядом со
мной.
Они уже лежали в
постели,
а она всё рассказывала и рассказывала. Роман ладонями гладил её тело,
целовал
дрожащие ресницы, шею, грудь, согревая своим дыханием. Потом она жарко
подалась
ему навстречу, отдавая всю нерастраченную любовь, всю нежность своего тела.
Каждый вечер Роман спешил в роту, чтобы видеть Айшат, хоть полчаса побыть с
ней
рядом. Он уже серьёзно раздумывал над тем, чтобы расторгнуть контракт,
забрать
Айшат и уехать с ней в Россию, подальше от войны. В пятницу Айшат работала
последний день. Она получила расчёт и через два дня должна была уехать к
матери
Романа. Она не уходила из военкомата, по
установившейся привычке ждала, когда он вернется из охранения. Все уже
знали,
что она уезжает, что Роман дослуживает последний месяц и тоже уезжает вслед
за
Айшат. Белову дали три дня отпуска, чтобы он мог
провести с Айшат последние дни перед расставанием. Он прибежал, как всегда,
за
полчаса до комендантского часа. По устоявшейся привычке сунул в карман
бушлата
гранату. Счастливые и радостные, пошли домой. Военком через окно смотрел им
вслед. Странная штука жизнь, кто-то гибнет на войне, кто-то
оживает.
Оставив Айшат за
воротами
дома, Роман вошёл во двор, обошёл дом со всех сторон. Странно, но в душе
рождалось чувство тревоги, знакомое всем людям, часто соприкасающимся с
опасностью. Он осмотрел дверной замок. Роман мог поклясться, что утром Айшат
его вешала чуть иначе. Ни слова не говоря, Белов
достал гранату, открыл замок, потом прижав чеку, выдернул кольцо и шагнул за
порог. Он тут же понял, что не ошибся, в комнате кто-то был. Одновременно с
пониманием этого он услышал резкий хлопок пистолетного выстрела и ощутил острую, рвущую живот боль. Уже готовый
разжать
пальцы и выкатить гранату под ноги стрелявшему, он услышал за спиной
крик:
- Рома, Ромочка,
любимый
мой!.. Падая навзничь, он лег грудью на руку с
гранатой, не давая пальцам разжаться и выпустить из руки смерть. Сидящий у
окна
человек не шевелился, опустив пистолет, он с интересом смотрел на Романа. В
комнату вбежала Айшат, упала на него, закрывая своим телом. Следом за ней
вошёл
человек в кожаной куртке, с автоматом в руках. Поднимая выроненный Беловым
автомат, сказал:
- Рамзан, ты бы заканчивал скорее свои дела, надо
уходить.
Тот вскипел, резким
гортанным голосом бросил:
- Ну-ка, закрой рот и встань там, куда я тебя
поставил!
При звуках его голоса
Айшат подняла голову и встретилась глазами с усмешкой человека, которого
назвали Рамзаном.
-
Ты-ы-ы?- выдохнула
она.
- Да, это я, - коротко
согласился он. - Собирайся, ты уходишь вместе со мной.
-
Нет,- ответила Айшат. -Ты можешь убить меня вместе с ним, но я не
оставлю его.
- Ты!- вскипел Рамзан. - Глупая женщина, ты всё забыла!
Забыла, кто твой муж! Что они сделали с твоей семьей!
Зачем тебе этот русский мужик?
- Мой муж умер шесть
лет
назад. Тогда же у меня не стало семьи, и я буду её вечно оплакивать. Этот
человек заменил мне всё - и мужа, и ребёнка. Ты понимаешь, что я люблю его? Люблю, как никого до этого не
любила.
Рамзан наставил на неё пистолет:
- Мне очень жаль, но
придется тебя убить. Ты сама говорила, что у женщины
может
быть только один мужчина.
- Ты ничего не понял,
Рамзан, мой мужчина - это он. Ты был просто на него похож,- усталым голосом
произнесла Айшат, закрывая Романа своим телом, согревая своим
дыханием.
Хлопнула дверь, Рамзан
ушёл. Айшат чёрной птицей распласталась на лежащем человеке, заставляя его
сердце биться в одном ритме со своим, вбирая его боль в своё
тело.
По улице бежали
солдаты,
передёргивая на бегу затворы автоматов. Из провалов тёмных окон на них
безучастно смотрели усталые старухи.
Ближе к полуночи жизнь
в
трёхэтажном приземистом здании бывшего сельсовета наконец-то затихла.
Военный
комендант Северной Зоны Безопасности генерал-майор Кузнецов, кряхтя и шаркая
сапогами, спустился по лестнице; хлопнув дверью, вышел во двор. От дощатого
туалета, покрашенного известкой, до самого крыльца разлилась огромная лужа.
Зимний рогатый месяц, окруженный холодными звёздами, отражался в луже у его
ног. Выматерившись вполголоса, генерал справил
малую
нужду прямо на жёлтые рожки. У Кузнецова был застарелый простатит, и он
долго
стоял перед лужей в дурацкой позе с расстёгнутой ширинкой.
В слуховом окне,
примыкающего к комендатуре здания, показалось раскрашенное красками лицо.
Сидящий в "секрете" снайпер, замерзнув,
решил
чуть подвигаться. Увидев генерала, раскорячившегося над лужей, прыснул в
кулак
и спрятался в темноту. Кряхтя и морщась, Кузнецов застегнул штаны и
потащился в
натопленное тепло кабинета, где у него стоял диван. Сидящий у двери омоновец, привстал, но генерал, не обращая на него
внимания и что-то бормоча под нос, пошёл к себе. Из цокольного этажа, где
располагались спальные помещения солдат срочной службы, контрактников и взвода омоновцев
слышалась приглушенная музыка. Вчера вечером разведчики притащили
милиционерам
старинный кинжал, на обмен. "Ченч" перешёл в
товарищеский ужин, который вполне мог перерасти в плавный товарищеский
завтрак.
Когда было выпито всё вино, в ход пошли заначки, спиртовой "НЗ".
Предмет торжества,
воткнутый в центр стола, молча внимал разговору рыжего рослого омоновца и сержанта - контрактника.
Разлили в кружки остатки спирта. Омоновцу
понадобилось выйти на воздух. Покачиваясь и задевая широкими плечами стены,
он
пошёл на улицу. Контрактник повертел в руках
старинный
клинок, сосредоточено насупясь, нарезал сало. Из
старого, перевязанного изолентой магнитофона
слышался
голос Марины Хлебниковой "...Мой генерал...
последний герой. Мой генерал..."
Возвращающийся
омоновец
заметил под лестницей спящего солдата караульного. По распоряжению
коменданта
на первом этаже выставлялся милицейский пост. В подвале, где были жилые
помещения- армейцы.
Мальчишка- срочник в грязном бушлате спал, свернувшись в
клубок
в старом ободранном кресле, автомат стоял рядом на бетонном полу. Омоновец
на
цыпочках подкрался к спящему солдату, постоял рядом, соображая, что сделать,
заорать "Подъём!" или просто дать салаге в
ухо, за то, что потеряв
бдительность, подверг смертельной опасности своих боевых товарищей.
Придумав,
омоновец отстегнул от автомата магазин
и
вернулся в кубрик. Контрактник уже спал, уронив голову на стол. Омоновец
допил
спирт, потом толкнул сержанта в плечо, сунул ему автоматный
рожок.
- На! Отдашь утром
ротному. Салага на посту заснул, пусть накажет, как следует, чтобы другим
неповадно было, а то нас, как баранов, скоро резать
будут.
Обтерев кинжал
тряпкой,
он несколько мгновений любовался блеском стали, потом сунул его в
инкрустированные серебром ножны и побрёл в соседний кубрик. До подъёма
оставалось три часа.
Женьке Найденову снилось море, которого он никогда не видел. В
их
посёлке из водоёмов был только котлован, из которого раньше брали глину на
кирпичи. Котлован заполнялся дождевой водой и был местом, где собиралась на
отдых местная шпана. Тут пили вино, играли в карты, купались и загорали.
Женьке снилось, что он
идет по горячему жёлтому песку, и набегающие волны мягко ударяются о его
ноги.
Вдали показался белый пароход, он шёл прямо на Женьку, разрезая носом
морскую
волну. На палубе стоял капитан и махал кулаком, раскрывая в крике рот.
Женька
прислушался: "...твою мать,
тра-та-та-та-та...салага",- кричал капитан голосом сержанта Зыкова.
Женька испуганно
вскочил,
над ним зелёной пятнистой глыбой нависал командир
отделения:
- Ты что, щегол,
заснул?
Полчаса уже тебя ищем, думали, что "чехи" утащили.
- Да нет, Юра, я всего
на
минутку глаза закрыл, всё равно подъём уже,
никаких "чехов". Сержант замахнулся кулаком, но
передумал, смилостивился:
- Ладно, салага,
прощаю.
Иди на завтрак, в наказание поедешь за дровами.
- Товарищ сержант, я
же
не спал, - промямлил солдат.
- После победы
отоспишься, а сейчас война. И не забывай, что ты наказан за сон на посту.
Можешь даже пожаловаться на меня ротному, он тебя живо в зиндан посадит, давно мечтает
опробовать своё
творение.
Сержант добавил ещё
несколько слов по поводу майора Муратова и его ямы, которую он приготовил
для
пленных боевиков и недисциплинированных подчиненных.
Найденов не пошёл на завтрак. Скинув сапоги, он прямо в
бушлате завалился на топчан. Ему показалось, что он только сомкнул глаза,
как
опять раздался хриплый голос Зыкова:
- Где опять этот
чёртов салабон, урою
недоноска.
Всё ещё находясь в
полудрёме, Женька нашарил в темноте шапку, ухватил за ствол автомат и пулей
выскочил во двор. Несколько солдат по приказу ротного ссыпали с бортового
"Урала"
щебень в разлившуюся лужу. Старшина роты прапорщик Морозов, едва остыв от
утреннего разноса генерала, воровато оглянулся по сторонам и, спрятавшись за
дверцу кабины, торопливо опрокинул в себя полстакана водки. Едва он успел
сунуть
в рот сигарету, как появился со своей свитой Кузнецов. Прапорщик
поперхнулся, вращая белками глаз, заорал:
- Сержант Зыков, мать
твою за ногу. Где люди с инструментом?
В это время показался
сержант и четверо солдат. Зыков хмуро буркнул:
- Здесь я, чего орешь?
В кузов тентованого "Урала" кинули топоры и пилы,
забрались сами. Зыков приказал пристегнуть магазины, зарядить оружие.
Сержант
сел с краю борта, выставил наружу ствол автомата. Прапорщик сел в кабину с
водителем. Женька только сейчас заметил отсутствие магазина, похолодев,
пошарил
в карманах бушлата, ещё не веря себе, стал ощупывать пол, надеясь на то, что
магазин выпал из кармана и лежит где-то рядом. Решил схитрить, если сказать
сержанту, что потерял магазин с патронами, он вернёт машину и тогда точно не
избежать ямы. Найдёнов пристегнул пустой магазин и прижался спиной к борту
машины.
Зыков курил, подняв
воротник бушлата и выпуская в морозный воздух сигаретный дым. На душе было
нехорошо, до дембеля оставалось ещё три месяца, два месяца в Чечне прошли
более
или менее спокойно, но было ощущение чего-то тревожного. Если бы у сержанта
было больше боевого опыта, он бы понял, что это - предчувствие беды. Судьба
предупреждает, что в скором времени человека ждет
катастрофа. Корова и лошадь тоже плачут, предчувствуя скорую смерть от
ножа.
Зыков этого не знал,
поэтому подумал, что виноваты расшалившиеся нервы. Потом его мысли
переключились на другое: что было бы неплохо вдуть учительнице-чеченке,
которая
сегодня утром приходила к военному коменданту просить, чтобы он выделил ей
каких-нибудь строительных материалов для ремонта школы, а еще, надо поскорее
сплавить ящик гранат, которые он приготовил для Умара.
Старый чеченец где-то нашёл зарыбленный пруд и глушил там рыбу. Как он
говорил "особенности
чеченской национальной
рыбалки".
На войне все
приторговывают, без этого нельзя. Только вот генерал Кузнецов вывозит из
Чечни
цистерны с бензином, а старшина роты продаёт солдатские консервы и крупы.
Соответственно и живут - генерал пьёт коньяк и закусывает икрой, а прапорщик
жрёт водку и занюхивает её солёным огурцом.
Хлопая бортами, тягач
выбрался из села. Мощно ревя мотором, покатил в сторону леса. После того,
как
там скинули несколько бомб, в лесу было много поваленных сухих деревьев.
Акация
и карагач хорошо горели, поэтому последний месяц ездили для заготовки дров
именно туда. На дороге показался старый потрепанный "Жигуленок". Он неторопливо двигался навстречу.
Прапорщик
приложил ко лбу ладонь, закрывая глаза от солнца и пытаясь рассмотреть, кто
сидит в машине. Поравнявшись с военными, "Жигуленок"
приветственно бибикнул и, набирая скорость,
рванул
в сторону села.
- Кто это? - тревожно
спросил прапорщик.
- Да хрен его знает,
машина вроде бы участкового местного,- бросил водитель, не отрывая глаз от
дороги. Из кузова застучали по крыше кабины. Зыков выпрыгнул из кузова и
подошел к дверце:
- Слышь,
старшина, в "Жигулях" три "чеха" с автоматами, может, догоним?
Прапорщик почесал
голову:
- Да это же менты
местные, ещё нарвемся на международный скандал,
опоздаем. Генерал опять стругать будет, поехали.
Сержант пожал плечами,
молча забрался в кузов. Прапорщику Морозову оставалось полгода до окончания
контракта и пенсии, осложнений ему не хотелось.
В лесу было хорошо. Цвенькала какая-то птаха. Из-под подтаявшего снега,
выглядывали
сохранившиеся с осени зелёные листочки. Солдаты, скинув бушлаты, взялись за
топоры и пилы. Даже старшина, раздухарившись на
свежем пьянящем воздухе, схватил топор и по-крестьянски хекая, умело рубил сучья. Увидев скукоженного, невыспавшегося Найденова, сержант
поставил его в охранение. Женька клацнул
предохранителем, моля Бога, чтобы сержант ничего не заподозрил. Вроде
обошлось.
Разгоряченный Зыков сбросил нательную рубашку и на пару со
старшиной пилил кривой ствол акации. На его спине бугрились
тугие мышцы, было видно, что крестьянский физический труд доставляет ему
удовольствие.
Женька сидел в
отдалении,
краем глаза наблюдая за дорогой и покусывая пожухлую травинку. Слабый
ветерок
трепал чудом уцелевшие листья деревьев. Подошёл распаренный, улыбающийся
Зыков,
вытирая вспотевшее лицо носовым платком и одевая бушлат,
сказал:
- Уважаю мужскую
работу,
чувствуешь себя мужиком, а не размазнёй. Настоящий мужчина должен или
ломать,
или строить, отбирать, или защищать. Давай к машине, помогай грузить, а то
заснёшь на боевом посту.
Сержант ловко
подхватил
автомат и, повесив его на шею, двинулся в глубину леса. Уже подходя к
машине,
Женька услышал окрик:
- Эй! А ну стоять!..
Обернувшись назад, он
увидел, как сержант яростно нажимает на спусковой крючок автомата, раз за
разом
передёргивая затвор. Лесную тишину разорвали автоматные очереди. Как в
замедленной съёмке, Женька видел, как пули вырывают клочки ваты из спины
Зыкова. Вздрогнув, он бросился к машине и, запнувшись о торчащий из земли
корень, упал на землю, успев заметить, как огненные струи сбивают с ног
солдат,
рвут их тела, заставляя корчиться от смертельной боли.
Когда он открыл глаза,
первая мысль была, что он находится в могиле. Кругом была темнота,
скрюченные
ноги затекли. Руки были связаны за спиной, почему-то воняло бензином, и к
горлу
подступала тошнота. Женька хотел закричать, но из горла вырвался лишь
сдавленный стон. Рот был заклеен липкой лентой. Он прикрыл глаза и начал
молиться. Женька никогда не был в церкви, молиться не умел, но видел в
раннем
детстве, как бабушка Галя повязывала платок, ставила свечку перед иконкой
Божьей матери. В пропахшем нафталином комоде у неё постоянно хранился запас
жёлтых, с мизинец толщиной, свечечек. Бабушка отрешалась от всего
происходящего, медленно и вдумчиво накладывала сложенные в щепоть пальцы на
лоб, живот, плечи, шептала: "К Тебе
Пречистой Божьей матери, припадаю и молюсь, если Царица беспрестанно
согрешаю и
прогневлю Сына твоего и Бога моего... каюсь
трепеща,
неужель Господь поразит меня... Владычица
моя Богородица, помилуй и укрепи". Бабушка Галя истово била поклоны,
пламя свечи отражалось в её зрачках.
Маленький Женька в
такие
минуты старался не шуметь, мама объясняла ему, что бабушка разговаривает с
Богом, просит у него защиты. Иногда мальчик подсматривал в дверную щель:
неровное пламя свечи оживляло женское лицо на потемневшей иконе, казалось,
что
Богородица слушает бабушку, внемлет её молитвам и обещает взглядом: "Всё
будет хорошо, всё будет хорошо".
Задыхаясь и
захлёбываясь
слезами, Женька застонал, замычал: "Пресвятая Богородица, Пречистая матерь
Божья, помилуй, спаси и сохрани".
Пол под ногами
перестал
дрожать, открылся капот багажника, и в лицо ударил дневной свет. Мужчина в
милицейской форме больно ткнул его стволом автомата в
грудь:
- Ты чего воешь, бляд, страшно? Надо было дома сидеть, а ты детей
приехал убивать. Если ещё будешь мычать, я тебе язык
отрежу.
Человек с автоматом
ещё
раз ударил его в грудь и захлопнул багажник. Опять навалилась темнота,
Женька
молча заплакал, по его щекам текли слёзы. Машина ехала несколько часов,
иногда
по крыше машины хлестали ветки, раздавались царапающие звуки, и Женька
догадывался, что его везут через лес. Двигатель натужно ревел, и он понимал,
что машина движется в горы. Наконец, шум двигателя смолк, загремело железо
ворот, машина проехала ещё несколько метров и встала. Раздалась незнакомая
гортанная речь, мужской смех, опять открылся багажник. Незнакомый бородач
сорвал с его губ ленту и, ухватив за воротник бушлата, как котёнка выдернул
из
багажника. Затёкшие и одеревеневшие ноги не держали, Женька опустился на
колени, прямо в снежную кашу. Вокруг засмеялись:
- Что, воин, от страха
ноги не держат?
Старик в мохнатой
папахе
и с палкой в руках подошёл к нему вплотную, заглянул в лицо. Заскорузлыми
жёлтыми пальцами приподнял веки, осмотрел зубы, осуждающе зацокал языком,
что-то недовольно пробормотал. Другие мужчины вытаскивали из машины
автоматы,
Женька узнал свой, с оцарапанным прикладом, защемило сердце. Один из мужчин,
услышав голос старика, что-то ответил и, подняв Женьку с земли, поволок его
в
какой-то сарай.
- Недоволен отец,
говорит, какого-то дохлого русского притащили, мол, плохо работать будешь.
Если
станешь лениться, мы тебя собакам скормим, а на твоё место другого привезём.
Так что смотри, продолжительность твоей жизни зависит только от тебя самого,
-
сказал он, запирая дверь на большой амбарный замок.
Сарай оказался
обжитым,
на полу у стены лежали несколько коз. Увидев Женьку, они пугливо вскочили со
своего места, потом несколько раз испуганно мекнув,
опять улеглись на своё место и принялись жевать свою
жвачку.
Найденов осмотрел свою тюрьму. Каменные стены, окна-
бойницы, через которые не смогла бы пролезть даже его голова, покрытый
соломой
пол. Почти всю ночь он просидел на корточках. Ближе к утру, когда усталость
пересилила страх и тревогу, он задремал, прижавшись к тёплому козьему боку.
Рано утром заскрипела дверь, незнакомый мужчина поманил его
пальцем:
- Иди за мной,
солдат.
По ступенькам
поднялись в
дом, прошли в комнату. В кресле сидел давешний старик, крутил в руках
зелёные
чётки. У его ног на пушистом ковре сидел мальчик лет десяти, смотрел
исподлобья. У дальней стены на диване расположились четверо бородатых мужчин
в камуфляжной одежде.
- Рассказывай, кто
такой?
- потребовал старик. - Не вздумай врать - это грех, Аллах накажет.
Запинаясь и давясь
словами, Женька начал рассказывать, как призвали в армию, привезли в Будённовскую 205-ю бригаду, потом Моздок, Чечня.
Как
заснул с автоматом на посту, как пропал магазин с патронами, как попал в
плен. Его
слушали молча, старик крутил в руках чётки. Не выдержал самый
молодой:
- В зачистках принимал
участие? Стрелял в чеченцев?
Женька отрицательно покачал
головой:
- Я всего лишь третью
неделю в Чечне, ещё не стрелял, старики на боевые не брали. Я только
работал,
ну и в карауле стоял.
Мужчины загалдели,
заговорили по- своему. Старик посмотрел на них тяжёлым взглядом, шум
затих.
- Мать, отец есть? Сам
откуда, из каких мест?
Поняв, что пока ему
ничего не угрожает, Женька отвечал уже смелее:
- Жил в Сибири, мать медсестрой работает в больнице, отец-
шофёр.
Старик поцокал языком:
- Что делать умеешь?
Кирпич кладешь, радио, телевизор ремонтировать
можешь?
- Могу делать всё по
хозяйству, гвоздь забить, доску прибить. Я ведь в поселке рос, могу и корову
подоить. Насчёт телевизора не знаю, а если в приемнике какая несложная
поломка,
проводок
подпаять, вилку заменить - это смогу.
Старик прикрыл
глаза.
- Меня зовут дедушка
Ахмет, Хаджи Ахмет. Это
мои сыновья, они все воюют, заниматься хозяйством нет времени. Ты будешь
жить у
нас, будешь работать, будешь получать еду. Сейчас тебе дадут переодеться, у
меня есть ещё один работник, его зовут Андрей, он живёт у меня десять лет.
Он
тебе всё покажет и расскажет, будет давать тебе работу и еду. Сейчас сыновья
ещё с тобой побеседуют, и запомни, отсюда у тебя есть только один выход.
Нет,
не на кладбище, там мы хороним мусульман, правоверных. Таких, как ты, мы
сбрасываем в овраг. Там их сжирают звери.
Старик кончил
говорить,
махнул рукой. Мужчины встали. Поняв, что разговор окончен и ему тоже надо
выходить, Женька направился к выходу.
Так получилось, что
выйдя
из дома, Женька оказался в окружении сыновей Ахмета.
Его толкнули за угол дома. Падая, он напоролся лицом на чьё-то колено,
почувствовал во рту солёный вкус крови. Потом чьи-то сильные руки подняли
его.
Пока Женька пытался удержать остатки сознания, кто-то ударил его локтем в
солнечное сплетение. Задыхаясь, он начал опускаться на колени, но упасть ему
не
дали. Сильные удары швыряли его в разные стороны. Женька испугался, что если
он
упадёт, то его забьют, затопчут до смерти. Сплёвывая кровь, он всё
поднимался и
поднимался на ноги, боясь потерять сознание. Наконец, старший бородач,
коротко хекнув, подпрыгнул и ударил его каблуком в лицо.
Женька, вскинул руки и опрокинулся навзничь. Свет померк в его глазах, и он
уже
не чувствовал, как чьи-то руки затащили его в летнюю
кухню.
В комнате сидел старик
с
пегой всколоченной бородёнкой, пил чай из
большой
фарфоровой кружки с отбитыми краями. Мужчины что-то сказали по-чеченски.
Старик
вскочил на ноги, помог уложить Женьку у стены. Потом принёс воду и, намочив
полотенце, стал обтирать окровавленное лицо. Старший
сказал:
- Переодень его, к
вечеру
оклемается и пусть почистит загон для скота. Передай ему, как очухается, что
это цветочки. Если кто-нибудь пожалуется на его поведение, или он вздумает
убежать, я повешу его на собственных кишках.
Старик всплеснул
руками:
- Шамиль, куда ему
безать, ты посмотри сам, он еле живой, в цём душа держится.
Потоптавшись на месте,
мужчины ушли, через некоторое время пришёл младший Идрис,
принёс пакет с одеждой. Женька к этому времени уже пришёл в себя, сидел на
корточках, привалившись спиной к стене. Старик подал ему кружку с водой,
руки
солдата дрожали. Расплёскивая воду на пол, он напился. Идрис оскалил в
улыбке
белые зубы:
- Ну, что, ожил,
солдат?
Ничего, за одного битого - двух небитых дают. Оглянувшись по сторонам,
протянул
ему длинную папиросу.
- На, вечером
покуришь,
это кайф, шайтан-трава. Только отцу не говори, старик у нас строгий,будет
ругаться.
Охая, и всё время
что-то
бормоча, старик с бородой, его звали Андрей, помог Женьке снять одежду и
переодеться. Военный камуфляж, сапоги, ремень свернул в кучу и куда-то унёс.
Женька натянул на себя старые спортивные брюки, рубашку, свитер. Всё тело
болело,
кружилась голова, глаза заплыли и превратились в узенькие щёлочки. Вернулся
с
улицы Андрей, оглядел его распухшее лицо, сочувственно поцокал
языком:
- Ну, ницо, ницо, до свадьбы
заживёт.
У него не было
передних
зубов, речь получалась невнятной, шепелявой.
- Это они сейцас
озверели. Старшего, Мусу, убили федералы. Ты его
сына узе, наверное, видел, его Алик зовут, дусевный мальчишка. Я эту семью
узе
десять лет знаю, хорошая была семья, зазиточная, работящая, но война
проклятая
всё переломала. Это она из людей зверей делает.
К вечеру братья
уехали.
Женька с Андреем выгнали на улицу коз, вычистили и убрали навоз. Голова
кружилась и болела, Женька чувствовал подступающую тошноту. Но он был жив,
события последних суток его совершенно измотали, и он не знал, хорошо это
или
плохо, что судьба пощадила его. Вечером он отдал папиросу с анашой Андрею,
сам
курить отказался. В его посёлке пили водку, но к "отраве" большинство
сверстников относилось отрицательно. В роте большинство солдат за анашу
готовы
были отдать патроны или сухпай, Женька и сам
пару
раз пробовал курить, но не понравилось, так и не привык.
Маленький Алик принёс
банку молока и хлеб. Накурившись, Андрей сделался болтлив, счастливо
улыбался,
показывая беззубые дёсны., хохотал. Женька
заметил,
что у мальчика на сапоге порвалась молния. Попросил его разуться, вдел
толстую
нитку в иголку и аккуратно зашил порванный шов. Мальчик притопнул ногой и
убежал.
Спал Женька плохо,
просыпаясь, видел в окно оранжевую луну и скачущие вокруг неё звёзды. Андрей
храпел на продавленном диване, но только Женька подошёл к двери, чтобы выйти
во
двор по нужде, как храп прекратился и раздался голос:
- Ты
куда?
Женька ответил, храп
возобновился. На улице было холодно, изредка взлаивали собаки. Женька
прикрыл
глаза и представил родной посёлок. Так же лаяли собаки, так же светят
звёзды,
нет только снега, да не такая густая тишина. Здесь она вязкая, тревожная,
как в
тёмном подвале, не знаешь, где и обо что споткнёшься.
Заскрипела дверь,
белея
нижним бельём, показался Андрей, зевнул, помочился в снег. Тут же, носками
ботинок закидал снегом, жёлтую лужу.
- Ты, парень, не
перезивай, самое главное, что остался живой. Это из могилы выхода нет, а из
тюрьмы - всегда есть. Бог даст, всё образуется. Мысли вредные гони от себя,
бежать отсюда бесполезно, горы кругом. Догонят с собаками, замучают, так что
терпи. Господь укажет выход, пошли лучше спать.
Так для Женьки Найденова началась жизнь в семье Усмановых.
Рано утром он и Андрей
просыпались, пили чай с хлебом, кормили скотину, носили воду, кололи дрова.
Женька убирался в
доме,
мыл полы, делал всю работу в доме. С Ахмедом и
женщинами он почти не разговаривал, сторонился. Среди дня или вечером, в
комнату, где они жили с Андреем, прибегал Алик, приносил поломанные игрушки.
Женька их ремонтировал, разговаривал с мальчишкой, рассказывал ему всякие
истории из своего детства, оттаивая душой, смеялся. Как- то поехали в лес за
дровами. Женька присмотрел подходящую ветку, спилил её, захватил с собой.
Сосед
Юнус, с автоматом сопровождающий их в лес,
покосился, спросил:
- Зачем тебе эта
палка?
Женька ответил, что
будет
вырезать деревянные ложки. Вернувшись домой, он
срезал
сучки, натянул тетиву, обмотал изолентой.
Алик,
когда увидел, обомлел:
- Ты это сделал мне, Женя?
Тот утвердительно
кивнул
головой. Мальчик весь день пропадал на улице, стрелял из лука в птиц,
валяющиеся банки. Вечером принёс молоко, домашние лепёшки. Тихо сидел рядом,
никуда не торопился. Женька сидел у стола, ремонтировал
старые
ботинки, которые притащил Андрей, старая обувь совсем прохудилась.
Солнце клонилось к закату. В комнате темнело.
Заработал движок генератора. Женька вспомнил, как в детстве увлекался
приключениями, начал рассказывать про Робинзона, как он попал на необитаемый
остров, как встретил Пятницу. Многое из прочитанного он уже не помнил,
приходилось напрягать фантазию, выдумывать. Мальчик слушал, затаив дыхание,
глаза его блестели. Рассказав историю о знаменитом скитальце, Женька, видя
неподдельный интерес мальчика, стал рассказывать о трёх мушкетёрах. Только
он дошёл
до момента дуэли Д.Артаньяна с мушкетёрами Атосом, Портосом и Арамисом,
пришла
Марьям, мать Алика. Женька вначале смешался, потом оправился от смущения,
продолжил свой рассказ. Увлекшись, он даже вскочил из-за стола и шилом, как
шпагой нанёс несколько уколов воображаемым гвардейцам кардинала. Алик
смеялся,
Марьям тоже заулыбалась, потом взяла сына за руку,
сказала:
- Поздно уже, тебя ждет дедушка, вы должны
читать
коран.
Через две недели в аул привезли тело младшего
сына
Усмановых, Идриса. Во время нападения на милицейский блок-пост пулемётная
очередь разворотила ему грудь и живот. Разорванные, окровавленные кишки
вывалились на землю, и Идрис, пытаясь хоть как-то уменьшить рвущую тело
боль,
всё подтягивал и подтягивал к животу колени. Он был уже без сознания, но
тело
ещё реагировало на боль и хотело жить. Его так и привезли домой, в
окровавленном, разорванном камуфляже и с окоченевшими, подтянутыми к животу
коленями. Его завернули в серое клетчатое одеяло, такие, раздавали в лагере
беженцев, в Ингушетии. В селе стоял женский плач и вой. В коморку прибежал
Алик, запыхавшись, что-то сказал по-чеченски Андрею, потом повернувшись к
Женьке, бросил:
- Пошли со мной, меня послала мама, надо тебя
спрятать.
Огородами они пробрались в соседний двор. Алик
вытащил из кармана ключ, снял замок с крышки погреба, махнул
рукой:
- Полезай туда и сиди тихо, а то тебя убьют.
Мама
сказала, что поговорит с дедушкой. Я принесу тебе ночью
поесть.
Похороны Идриса Усманова прошли в соответствии
с
традициями. Мужчины выкопали могилу, положили его лицом в сторону Мекки. По
мусульманскому обычаю, тело не обмывали и не переодевали. Окровавленная
одежда
должна была послужить доказательством перед Аллахом, что он погиб в борьбе
за
веру. Над могилой установили длинную металлическую трубу. Зарезали быка, в
соседние дворы раздали сааг, поминальное мясо, подаяние. Три дня, пока
длился
поминальный зикр, Женька просидел в погребе. Несколько раз прибегал Алик,
сбросил вниз телогрейку, подал узелок с едой - мясо, молоко, лепёшки. Честно
говоря, все эти дни Женьке было не до еды, время остановилось. Лёжа в
темноте,
он думал об одном и том же: "Убьют, не убьют? Убьют, не убьют?" Можно,
конечно, было попытаться выломать замок, но что толку? Куда идти? Догонят,
тогда уж точно смерть. Через три дня пришёл Андрей, откинул крышку,
крикнул:
- Вылезай, узник,
свобода.
Женька вернулся в дом Усмановых, жизнь пошла
прежней чередой. Ахмед по- прежнему с ним не разговаривал, при встрече
отворачивался, хмурил брови. Женька освоился, стал чувствовать себя
свободнее.
Чтобы в голову не лезли дурные мысли и не сжирала тоска, старался занимать
себя
работой: косил траву, возил сено, ремонтировал забор, починил крышу на
сарае,
ухаживал за скотиной. Жизнь на свежем воздухе, сытная еда и физическая
работа
укрепили его тело, он вроде даже стал выше ростом. Несколько раз он ловил на
себе взгляд Марьям, матери Алика. Взгляд молодой женщины смущал и тревожил.
Когда Марьям заходила в их комнатку, ему хотелось поговорить с ней,
дотронуться
до её кожи. У него никогда не было близости с женщиной, да и целовался всего
два раза в жизни, на школьном вечере с девочкой из соседнего класса
Соколовой
Ларисой и на собственных проводах в армию с соседкой Томкой. Андрей,
наверное,
что-то почувствовал, однажды хмыкнул после ухода Марьям и
сказал:
- Смотри, солдат, голова у тебя одна. Если
Ахмед
заметит ваши шуры-муры или что-нибудь заподозрит, то голову твою самолично
отрежет. Это тебе не Россия, это Кавказ, здесь свои законы. С Марьям ты
поаккуратней, баба молодая, двадцать восемь всего, кровь с молоком, а без
мужика уже четвёртый год.
Прошло четыре месяца, наступила весна. Шамиль
Усманов оставил свой отряд и на несколько дней приехал домой. Долго
приглядывался к Женьке, потом бросил:
- Ну ты и рожу накусал, солдат, может, пойдёшь
ко
мне в отряд? Мне как раз ординарец нужен. Стрелять научу, с обидчиками
поквитаешься, еще и долларами платить буду. Ислам примешь, на чеченке женим,
таких женщин, как у нас, нигде не найдёшь,
подумай.
В последний день Шамиль решил спуститься в
долину.
Долго о чём-то говорил с отцом, потом взял автомат, несколько магазинов с
патронами и позвал Женьку:
- Поедешь со мной, хватит
бездельничать.
Алик упросил взять его с собой. "Нива"
долго
петляла по каким-то тропам, ревя мотором, опускалась и поднималась по
серпантину. Алик радостно прыгал на переднем сиденье, упрашивая дядю дать
ему
порулить или пострелять из автомата. Шамиль хохотал, обещал, что как только
Алик немного подрастет, возьмёт его в свой отряд, бить неверных.
Женька дремал на заднем сиденье, изредка бросая
взгляды
в окно, на всякий случай запоминая дорогу.
В селе Яраш-Марды они пробыли недолго. Хозяин
дома
перебросился с Шамилем несколькими фразами по-чеченски, наскоро перекусили,
попили чаю. Шамиль выпил с хозяином Умаром бутылку водки. Дома он никогда не
пил,
боялся отца. Потом загрузили в багажник мясо, копчёный курдюк, медикаменты,
бинты, ампулы.
Когда тронулись в обратный путь, уже вечерело.
Алик дремал на переднем сиденье, свернувшись калачиком. Шамиль передёрнул
затвор автомата, положил его рядом с сиденьем, включил фары. Возвращаться
решил
короткой дорогой. Выпитая водка притупила чувство опасности. Свет фар
выхватывал из темноты серые валуны камней, островки пожелтевшей от жары
травы,
тёмные силуэты деревьев. Внезапно в луче света метнулась какая-то тень,
ударилась о решётку радиатора, захлебнувшись коротким криком боли,
отвалилась в
сторону, Шамиль резко ударил
по тормозам, прихватив автомат, боком вывалился на обочину. Стояла гулкая,
звенящая тишина, трещали цикады. Проснулся Алик, спросил
шёпотом:
- Шамиль, что это
было?
Шамиль поднялся с
земли,
пнул ногой большую серую птицу, та зашипела, вытянув шею, поползла в
сторону,
волоча за собой перебитое крыло.
- Хьа доа валла хьакхица, -
выругался Шамиль, - не будет удачи.
За руль он сел хмурый,
Алика посадил на заднее сиденье к Женьке, погасил фары, машина пробиралась
вперёд на ощупь. Надвигающаяся опасность выветрила хмель из его головы.
Шамиль
сидел напряжённый, подавшись вперёд, зорко вглядывался в дорогу, в любой
момент
готовый схватить автомат. Женька, на всякий случай, приоткрыл дверь, прижал
к
себе мальчика, чтобы в любой момент выскочить с ним из машины. Прямо в
лобовое
стекло ударил сильный луч прожектора, тут же раздался усиленный мегафоном
голос:
- Стоять! В случае
неповиновения открываем огонь на поражение!
Шамиль заскрипел
зубами:
-
Ай устаз!
- ударил по тормозам, переключил скорость.
Слепящий луч
прожектора
дёрнулся, переместился позади машины. Шамиль даванул
на газ, двигатель взревел, машина, виляя и цепляясь боком за валуны,
рванулась
назад. Тут же прогремело несколько автоматных очередей. Бросив мальчика на
пол
машины, Женька успел увидеть, как строчка пулевых отверстий прошила стекло,
превращая его в мозаику осколков. Шамиль дёрнулся, от его головы полетели
ошмётки и брызги. Как во сне, Женька смотрел на какую-то окровавленную
кочерыжку, торчащую на месте его шеи. Из неё бил фонтан крови. Потом он
схватил
мальчишку за шиворот, зацепил ремень автомата и вывалился из машины. Упал он
очень неудачно, закрывая ребёнка, несколько метров пробороздил по земле. Но
всё
равно Алик вскрикнул, застонал:
- Женя, у меня
нога.
Разбираться и
осматривать
рану было некогда. Превозмогая боль в боку, Женька взвалил мальчика на
плечи,
схватил автомат и, прихрамывая, побежал по еле видневшейся тропинке, в горы.
Спрятавшись
за валун, он слышал крики солдат, острый луч прожектора шарил по земле,
валунам, дороге. В том месте, где осталась перевёрнутая машина, раздался
взрыв,
из-за кустов поднялся столб пламени. Прожектор продолжал скользить по
камням,
не давая подняться. Женька дёрнул к себе автомат, прицелился в слепящий
круг,
выдохнул:
- Господи,
благослови!
Автомат в его руках
дёрнулся нервной, злой дрожью. Со второй или третьей очереди прожектор
погас,
навалилась темнота. Женька неслышной тенью метнулся
в сторону. Залёг за валуном, дождался, когда ответные очереди стали кромсать
камень, за которым лежал раненый мальчик. Не жалея патронов, выпустил
остатки
магазина по вспышкам впереди себя. Прижавшись спиной к валуну, быстро сменил
магазин, прислушался. В звенящей тишине слышался топот сапог и лязг металла.
Кто-то громко матерился, командовал:
- Иванцов, вызывай гвоздику!
Женька кинулся обратно
к
камню, где оставил мальчишку, шепнул ему:
-
Терпи!
Взвалил его на спину,
и,
пригнувшись, бросился выше, в горы. Гремели автоматные очереди, и звенел
тонкий
мальчишеский голос: "Гвоздика, гвоздика, я седьмой. Напали духи, до пяти
человек, у нас один трёхсотый. Гвоздика, гвоздика, я -
седьмой.
Потом Женька и сам
долго
удивлялся, как в кромешной темноте, прыгая с камня на камень, он умудрился
не
сломать себе шею. Наверное, проснулись гены, предков-таёжников, добывающих в
тайге зверя, живущих охотой. А может быть, опасность обострила все чувства,
заставила превратиться в дикое животное, спасение которого зависит только
лишь
от быстроты и ловкости ног, остроты зрения и слуха. А может быть, Божья
матерь,
чей лик он видел в раннем детстве, распростёрла над ним свою ладонь,
оберегая
от смерти. Только через час он решил сделать короткий привал. Алик уже не
стонал и не плакал, он был без сознания. Женька осторожно положил его на
землю,
осторожно снял окровавленные брюки. Пуля прошила левую ногу. Рана
кровоточила и
сочилась кровью. Женька с тоской вспомнил об оставленных в машине
медикаментах.
Он снял с себя футболку, порадовался про себя, что она из хлопка. Разорвал
её
на ленты, помочился на оставшийся кусок тряпки. Потом вытащил из автоматного
рожка патрон, зубами раскачал и вытащил пулю. Высыпал порох на края раны,
перекрестился и поднёс зажженную спичку. Тут же мокрой тяпкой прихлопнул
вспыхнувший
порох. Мальчик закричал от боли. Женька ладонью закрыл ему рот, чувствуя,
как
острые зубы вцепились ему в пальцы. Торопясь и оглядываясь по сторонам, он
перевязал рану и, взвалив мальчика на плечи, бросился в темноту. Он падал и
поднимался, колючки раздирали его тело. С каждым шагом ноша становилась всё
тяжелее и тяжелее. Поняв, что не донесёт мальчика, бросил автомат. Несколько
раз Женька прикладывал ухо к его груди, прислушиваясь к тому, бьётся ли
сердце.
Натолкнувшись на
ручей,
он упал на колени и долго пил ледяную воду. Потом, намочив ладонь, обтёр
мальчику лицо, попытался влить ему несколько капель в рот, сквозь стиснутые
зубы.
Небо начинало сереть,
когда он вышел к аулу. Он и сам не понимал, что помогло ему добраться до
дома,
не заблудиться и не сорваться в пропасть - случай, везение, или инстинкт
загнанного зверя, по следу которого идут охотничьи собаки. Женька занёс
мальчика в свою каморку, положил на кровать. Андрей дёрнулся, вскочил с
дивана:
-
Цто, цто
слуцилось, цто с
пацаном, где Шамиль?
Не отвечая, Женька
сгрёб
со стола буханку хлеба, несколько луковиц, спички. Андрей дрожащими руками
раздевал Алика, ощупывал его тело, причитал:
- Ахмед, он тебя убьёт!
Женька
крикнул:
- Заткнись! - Потом
добавил. - С пацаном всё в порядке, жить будет, рану я продензифицировал.
Шамиля больше нет. Попали в засаду. Ему снесло
полбашки. Уже у порога бросил старику: - Скажи, меня пусть не ищет, моей
вины в
этом нет. Пусть лучше занимается мальчишкой. Мне из- за него и так обратной
дороги к своим нет.
Выскочил в серый
рассвет
и рванул в горы. Потревоженные собаки проводили его громким лаем. До
позднего
вечера Женька просидел в расщелине скалы, рядом с домом Усмановых. Сверху он хорошо видел снующих по двору
женщин. Марьям что-то кричала Ахмеду, прижимая к
груди
руки. Через несколько минут после того, как он залёг в своём убежище,
Андрей,
поддерживая под руку, привёл старую Зуру. Она
была
известна тем, что лечила болезни, заговаривала зубную боль, вправляла
вывихи.
Пока его никто не собирался искать, но, на всякий случай, он достал из
кармана
начатую пачку сигарет, выпотрошил табак и, поднявшись выше, присыпал свои
следы. Женька, конечно понимал, что это всё - ерунда. Люди, всю жизнь
живущие в
горах, если захотят, сразу отыщут его. С величайшим сожалением он вспоминал
брошенный автомат. Оружие во все времена давало человеку чувство уверенности
и
защищенности.
Ближе к вечеру, когда
уже
навалились сумерки, он двинулся в путь. Куда и зачем идёт, он не знал. Нужно
было просто выйти к людям, попытаться раздобыть какие-нибудь документы, а
потом
выбраться из Чечни. Возвращаться в часть было нельзя. Как объяснить особистам, почему в твоём автомате не оказалось
патронов? Почему не оказал сопротивления? Почему полгода не пытался бежать?
Да
и во вчерашней перестрелке он ведь стрелял по своим, кого-то ранил, ехал в
одной машине с бандитом, по сути, помогал ему и выполнял его приказы. Как ни
крути, верный трибунал, сколько лет ему дадут - пять, десять, пятнадцать?
Он старался идти,
выбирая
самые глухие места, уже заросшие травой тропы. Днём отдыхал, прячась от чужих глаз, шёл ночью,
ориентируясь по звёздам. На третий день он вышел к дороге. Хотелось есть и
пить. Буханка хлеба и лук были давно съедены. Он решил плюнуть на всё и
выйти к
людям. Через десять или пятнадцать минут его обогнал армейский "Урал" с
тентованым кузовом и эмблемой ВВ
на дверце кабины. Машина резко затормозила, подняв облако пыли. Из кабины
выскочил молодой лейтенант в пятнистой форме. Женьке в спину упёрся ствол
автомата, оглянувшись, он увидел за своей спиной двоих контрактников.
Везли его недолго.
Минут
через 20-30 дорога свернула в сторону, проехали один блок- пост, потом
другой.
Машину не проверяли. Лейтенант из окна показывал равнодушным солдатам
какую-то
бумагу и ехали дальше. На последнем блоке, подтянувшись на руках, в кузов
заглянул какой-то военный в грязном камуфляже и чёрной косынке на голове.
Женька знал, что такие носят контрактники, побывавшие уже не на первой
войне.
Контрактник внимательно посмотрел на съёжившегося на грязном полу Женьку и
потянувшись через борт, приподнял за волосы его голову. " A это, какой породы зверь?"
"Да наверное волчьей, другие здесь не
водятся".
Контрактник ещё раз
посмотрел Женьке в лицо, отпустил его волосы и
спрыгнул на землю.
"Лейтенант,- крикнул
он, брезгливо вытирая ладонь о собственную куртку. Твоего душка вечером к
майору Селюкову, на беседу. Я с прогулки вернусь, лично им займусь.
Через несколько минут
потянуло
дымком, запахом подгоревшей каши. "Урал" въехал на территорию воинской
части. По репликам солдат Женька понял, что это был ОПОН, отдельный полк
особого назначения.
Когда подчиняясь
команде
он спрыгнул на землю, его ещё раз обыскали, уткнув лицом в деревянный борт
грузовика.
Потом приказали
раздеться
до трусов, вывернули карманы, отобрали шнурки и брючный ремень. Лейтенант
передал его какому-то прапорщику, который молча и быстро осмотрел его руки и
плечи, нет ли на них синяков от приклада автомата, пулевых или осколочных
шрамов. Потом долго рассматривал его ладони, даже понюхал их. Махнул рукой,
что-то
вполголоса сказал подскочившему к нему солдату и
тот
повёл Женьку в сторону от палаток и строений, где на столбе висела табличка
"Стой!
Опасная зона. Часовой стреляет без предупреждения".
На корточках сидел
часовой с широким скуластым лицом. Он был раздет на пояса, пятнистая куртка
валялась на земле, автомат со
сдвоенными
магазинами лежал рядом. На брезентовом ремне с широкой солдатской пряжкой
вместо штык-ножа болтался широкий нож устрашающих размеров. Часовой,
примерно
одного возраста с Женькой, неторопливо курил, как бы нехотя выпуская изо рта
и
носа струйки дыма. Конвоир остановился рядом, достал сигарету, жестом
попросил
прикурить. Перекинулся с часовым парой фраз, назвав его Ильдаром. Всё это
время
Женька стоял рядом, с руками за спиной. Докурив, контрактник толкнул Женьку
в
спину, в сторону листов ржавой жести, валявшихся чуть в стороне. Приказал
часовому:
"Этого в яму, до
особого распоряжения. Вечером к Селюкову на чай".
"В яму так в яму, к
Селюкову так к Селюкову, нам татарам всё равно" - проворчал Ильдар,
оттаскивая в сторону лист ржавой жести и опуская в показавшуюся яму толстую
верёвку. Из темного чрева, похожего на могилу, потянуло запахом нечистот и
человеческих испражнений. Толкнул Женьку к яме: "Считаю до трёх, кто не
спрятался, я не виноват"
Обдирая ладони о
жёсткую
поверхность верёвки, Женька съехал вниз. Ноги оказались в чём-то густом и
липком. Постепенно глаза привыкли к темноте, и он присел на кусок картона,
валяющийся в углу ямы. Рука нащупала несколько окурков, коробок со спичками.
Сунул
бычок в рот, несколько раз чиркнул спичкой. Отсыревшая сера крошилась, потом
вспыхнула неярким, каким-то болезненным пламенем. Пока догорала спичка,
Женька
огляделся по сторонам. Яма была примерно метра три на четыре, глубиной
метров
четыре- пять. В одном углу стояло помятое ржавое
ведро.
"
Эй,
Ильдар! Сколько мне здесь сидеть?"
Жесть отъехала в
сторону,
в проёме показалось лицо часового.
-Называется это
зиндан, а
сидеть тебе здесь ещё долго. В Чернокозово мы отправляем раз в месяц. Если
тебя
конечно раньше майор Селюков на свободу не отправит. Вчера, он одного,
такого
как ты освободил.от земных тягот. Тяжёлый сука попался, пока до машины
дотащил,
взмок весь.
Слышь, а у тебя здесь
кто-нибудь есть? Если есть, давай я сообщу родственникам, пусть деньги
собирают
на залог, или жратву хотя бы принесут. Если до Чернокозова живым доберёшься
и
там выживешь, поедешь в Пятигорский Сизо, или Ростовский. Оттуда вообще не
скоро вернёшься, вашего брата боевика, суды не очень жалуют, по 10-15 лет
сроки
дают. А их ещё и прожить надо, а то может и конвой где-нибудь на этапе
сапогами
забить, или братва на пику посадить.
- Да какой я боевик!? Три года назад
приехал
на заработки, а хозяин паспорт спрятал, да и пропал куда-то. Может убили
его, а
может уехал или в горы ушёл.
Ильдар
протянул:
- Ну смотри сам, моё
дело
сторона. Хотя при желании мог бы и водочки выпить, да и пирожками домашними
закусить.
Солдат ещё долго
что-то
долго бубнил про родных, которые должны приносить еду для задержанных и
деньги
для солдат, про то что нужно тащить службу, а кто-то сейчас на гражданке
развлекается с девчонками, про то, что вот он вернётся из этой долбанной
Чечни
и потом.
Женька не слушал, в
голове крутилась какая-то мысль.
- Ильдар, а кто такой
Селюков?
- Селюков, это
начальник
разведки полка, третью войну уже тянет. Чехи за его голову сто тысяч зелени
обещают. Лично со всеми пленными беседует. У него в Зою Космодемьянскую
никто
не играет, бесполезно. Жить все хотят и все понимают, что если соврать, то
он
сам приговор вынесет и сам же его исполнит. Почему у нас в полку потери
минимальные? Да потому что начальник разведки крови не боится и лично
молодёжь
убивать учит. Не важно чем ножом, палкой, гвоздём, куском проволоки. Когда
майкопскую бригаду в Грозном убивали, многие даже не выстрелили ни разу,
потому
что убивать были не готовы. Побольше бы таких офицеров как Селюков, и тогда
бы
все боевики уже давно в ямах сидели.
Женька сидел молча.
Словоохотливый Ильдар сменился, сменивший его солдат, молчал. Женьке тоже не
очень хотелось разговаривать. Он ждал, когда его поведут на допрос. Время
шло,
но его никуда не вызывали. Стемнело. Женька молча смотрел на звёздное небо,
потом задремал, свернувшись калачиком на куске картона.
Проснулся он от холода
и
от того, что в яму сыпалась земля от спускаемой верёвки. Незнакомый солдат
весело скалил в улыбке зубы. От голода и неподвижного сидения в яме Женьку
слегка покачивало. Только здесь на свежем воздухе он почувствовал, что тело
и
одежда пропитались запахом мочи и экскрементов. Уже привычно сложив руки за
спину, он зашагал по тропинке. Несмотря на поздний час, полк напоминал
муравейник. Работали двигатели машин, безостановочно сновали люди,
раздавались
крики команд и громкий мат.
Его привели в какую-то
комнату, посадили на табуретку в углу. Конвоир стоял рядом. Из соседней
комнаты
слышался громкий голос:
- Да откуда я могу
знать
этого информатора. Селюков мне не докладывал, у него свои люди во всех
сёлах.
Взял разведчиков и на двух БТРах помчался на встречу. Обещал привезти
информацию по банде Абу Тумгаева, но перед селом попал в засаду. Когда мне
доложили, что идёт бой, я выслал подкрепление, вызвал вертушки. Нет. Пока
ничего не известно. Селюков убит, с ним ещё восемь двухсотых. Добивали суки,
трое пропали без вести. Село зачищаем.
Некоторое время стояла
тишина, мужчина в соседней комнате кого-то внимательно слушал, потом вслед
повторил "конец связи", положил трубку и разразился громкой матерной
тирадой. Как раз в это время Женькин конвоир, негромко покашляв, заглянул в
слегка приоткрытую дверь:
- Разрешите товарищ
подполковник?
Грузный военный лет
сорока-сорока пяти, с красными воспалёнными глазами, раздражённо рыкнул на
него:
- Тащи обратно эту
падаль, не до него сейчас.
Женьку опять отвели в
яму. Из обрывков разговоров он уже понял, что пока допросов не будет. Полк
потерял начальника разведки и с ним одиннадцать бойцов. Личный состав
подняли
по тревоге для поиска банды,
устроившей
засады.
Всю следующую ночь шёл
холодный дождь. Ржавые листы железа и куски рубероида почти не спасали от
потока воды. Женька натянул себе на голову кусок одеяла, валяющийся в углу
ямы.
Он вжимался плечами в мокрые земляные стены, стараясь найти хоть какую-то
защиту от холода и сырости.
Неожиданно рядом с ним
упала верёвка.
- Ну ты чо, душок,
спишь.
Давай вылезай, на допрос тебя вызывают. И давай шевели булками, а то у нас
не
любят когда опаздывают.
Недоспавший и тоже
промокший солдат был зол, ему выпало стоять в карауле уже под утро, в самые
сонные часы. А тут ещё надо тащиться под дождём в штаб, конвоировать этого
недобитого
зверька. Часовой даже не задумывался, почему он причислил сидящего в яме
человека к боевикам. Неважно, что он славянской внешности. На прошлой неделе
приезжал особист из группировки, рассказывал, что у Шамиля Басаева в банде
много наёмников из Украины, Прибалтики. Есть даже российские офицеры,
которые
попали в плен, а теперь служат инструкторами. Или переодеваются в российскую
форму и под видом федералов совершают убийства, грабят, насилуют. Поэтому
бабы
чеченские и не дают солдатам, презирают. Раньше, до Чечни полк стоял в
Астрахани, так по вечерам от местных путан отбоя не было. А здесь приходится
воздерживаться, пойти некуда, да и
боязно. Месяц назад двое контрактников пошли ночью баб искать, так и не
вернулись,
пропали.
Солдат ёжился от
холода,
матеря вполголоса Чечню, в которой нет даже блядей, Шамиля Басаева вместе с
Хаттабом, затеявших эту войну, командира полка полковника Миронова, который
спит сейчас с контрактницей Маринкой, и этого урода, которого надо тащить на
допрос.
В штабе горел свет.
Часовой
на крыльце глянул на Женьку безо всякого интереса, и, не вынимая изо рта
сигарету, пробурчал:
-Первая дверь направо,
к
капитану Сазонову.
В кабинете за столом
сидел офицер. Он перебирал лежащие на столе бумаги, совершенно не обращая
внимания на вошедших к нему людей. Женька боком прислонился к стене,
наслаждаясь теплом. За его спиной топтался часовой.
Офицер за столом,
поднял
глаза.
- Ты чего здесь
стоишь?
Спросил он - Давай садись, в ногах правды нет. Махнул рукой конвоиру с
автоматом - Выйди, подожди за дверью. Вызову, когда будешь
нужен.
Остерегаясь подвоха,
Женька осторожно присел на край табурета.
Капитан закурил
сигарету:
- Тебя задержали в
зоне
боевых действий, без документов. Кто ты такой мы не знаем. На твоей одежде
обнаружены частицы пороха, на руках характерные мозоли и следы оружейной
смазки. В нескольких километрах от места твоего задержания была устроена
засада. Всего этого достаточно для того, чтобы в боевых условиях поставить
тебя
к стенке без суда и следствия. Поэтому если хочешь жить, рассказывай всё по
порядку - имя, фамилия, как оказался в Чечне, у кого в отряде воевал, где
прячешь оружие, в каких операциях принимал участие, сколько человек убил
лично
ну и так далее, подробно. Наша беседа с тобой сегодня первая, и она вполне
может
оказаться последней. Поэтому давай без формальностей. Я заключаю с тобой
сделку. Ты рассказываешь мне всё
честно
и без утайки, а я безо всякого причинения вреда здоровью отправляю тебя
сначала
во временный отдел милиции, а потом в следственный изолятор Ростова,
Пятигорска
или Ставрополя. Это уж как повезёт. В СИЗО тебя ждёт камера с кроватью и
белой
простынёй, трёхразовое питание, баня и прочие прелести цивилизации. Но самое
главное, как только ты покинешь Чечню, у тебя появится надежда, что ты
будешь жить,
и возможно, ещё очень долго. Через пять лет освободишься, получишь паспорт и
уедешь на все четыре стороны хоть в Америку, хоть в Китай.
В противном случае,
если
ты начнёшь передо мной изображать героя подпольщика, и будешь молчать, или
попытаешься рассказать какую-нибудь страшную сказку о своей жизни, то шансы
выжить у тебя автоматически падают до
ноля. В этом случае ты можешь рассчитывать только на то, что в лучшем случае
твой труп прикопают где-нибудь у дороги. В худшем, тебя сожрут бродячие
собаки.
Минута на размышление. Согласен?
Женька утвердительно
кивнул головой. Капитан положил перед собой стопку желтоватой грубой бумаги,
пододвинул шариковую ручку.
- Итак, начнём. Кто ты
такой? Фамилия, имя?
- Рядовой Евгений
Найдёнов, 205 мотострелковая бригада, воинская часть . 13764, призван в мае
1999 года.
- Звание и фамилия
командира бригады?
- Полковник
Назаров.
- Как оказался вне
расположения части, дезертировал?
- Никак нет. Меня с
группой солдат отправили в лес за дровами. Напали вооружённые чехи. Во время
боя меня контузило, потерял сознание. Очнулся уже в багажнике машины, без
оружия и связанный.
- Кто из
военнослужащих
был с тобой в составе группы?
-Прапорщик Морозов,
сержант Зыков и четверо рядовых. Они не с нашего взвода. Я две недели всего,
как из учебки прибыл и всех в роте ещё не знал по
фамилиям.
- Когда это
произошло?
- В начале декабря
прошлого года, точный день не помню.
- Что делал у
чеченцев?
Почему не бежал?
- Жил в семье
Усмановых,
работал по дому, помогал по хозяйству. Бежать было некуда, горы кругом. Всё
равно бы с собаками поймали. Тогда бы точно головы лишился. Выждал момент,
бежал. Вот теперь у вас в яме сижу.
- Какова судьба
остальной
группы?
- Не знаю, я же
говорю,
без сознания был. Кроме меня больше никого не привезли. Может быть, кто-то
раненый в лесу и остался. Чехи об этом ничего не говорили.
Но
оружие они всё собрали и с собой забрали.
- Кто совершил
нападение?
- Братья Усмановы -
Шамиль, Идрис, Аслан, Ризван. Старшего Мусу убили раньше. Я жил у их отца
Ахмеда Усманова, он называет себя Ахмед- Хаджи.
- Где сейчас находятся
Усмановы?
- Старик в селе живёт
безвылазно, с невесткой и внуком. Младшего Идриса убили месяца два назад,
Шамиля на прошлой неделе. Живы ещё Аслан и Ризван, но они сейчас в лесу, у
отца
почти не появляются. Зимой, как зелёнки не станет и в горах похолодает,
тогда
они на отдых спустятся.
- Ты лично принимал
участие в операциях против российских войск?
- Нет, никогда. Я же
вроде как батрак был, за харчи работал. Шамиль, правда, хотел в свой отряд
забрать, но думаю, что он больше для смеха предлагал. Шутник был большой,
пока
не убили. Да и я желания не изъявлял.
- Почему у тебя на
руках
оружейная смазка?
- Это не оружейное
масло,
а автомобильное. Я Ахмеду технику ремонтировал, ну там генератор дизельный,
трактор, движок у машины. Вот руки и были вечно в солидоле, да в
автоле.
- Кроме Усмановых, кто
ещё против нас воюет? С кем из боевиков знаком, имена, фамилии,
позывные?
- Мы как-то с Шамилем
в
Яраш-Марды заезжали. Там у хозяина, его Умар зовут, забирали лекарства и
продовольствие для боевиков.
- Адрес Умара?
- Не помню, да и ночью
это было. Если в селе окажусь, то, наверное найду. У него вокруг дома забор
интересный, из белого силикатного кирпича.
- Кто засаду на майора
Селюкова организовал, знаешь?
-Да откуда мне знать,
я
же в яме сидел, когда Селюков погиб.
Сазонов встал из-за
стола, прошёлся по кабинету. Несмотря на ночь и непролазную грязь на улице,
капитан был чисто выбрит, выглядел бодрым и отдохнувшим. Он курил, стоя у
окна,
и о чём-то сосредоточенно думал, складывая в уме одному ему известную
мозаику.
- В каких ты
отношениях
со старым Ахметом? - спросил внезапно Сазонов.
- Какие у нас могут
быть
отношения, он хозяин, а я вещь, которую он может подарить, продать или
выбросить за ненадобностью. Я русский солдат, взятый в плен, а у него
русские
троих сыновей убили. Хотя какое-то расположение с его стороны, наверное
есть, я
ему внука спас как-то.
- При каких
обстоятельствах это произошло?
- Ну, когда мы с
Шамилём
за лекарством к Умару ездили, пацан тогда с нами был. На каком -то блоке нас обстреляли, мальчишку ранило и я дотащил
его
до дома.
- Что было
дальше?
- Воспользовался
переполохом и сбежал из села. Несколько дней плутал по горам, потом
спустился
на равнину и попал в вашу яму.
- Так ты, получается,
жалеешь, что от чехов ушёл. Может быть, тебе у них лучше было? Между прочим,
ты
солдат давал присягу на верность Родине. А сам вместо того, чтобы сражаться
с
оружием в руках, служил врагу. В боевых условиях сам знаешь, чем это
чревато. Я
тебя просто бойцам своим отдам, и скажу, что ты наёмник, снайпер. Они тебя
за
минуту на ремешки порежут - Сазонов говорил негромко, пристально смотря
Найдёнову в лицо.
Женька подавлено
молчал,
возразить было нечем. Капитан лишь озвучил мысли, которые каждый день
крутились
в Женькиной голове.
- Ладно, солдат, иди.
Подумай над своей судьбой и над тем, как ты можешь облегчить свою судьбу. А
я
пока над твоим рассказом подумаю, проверю всё, и если не соврал, постараюсь
помочь. Русский офицер своё слово держит. Давай иди. Конвой! - крикнул он
негромко.
Ожидавший за дверью
караульный, шагнул в дверь.
- Задержанного
накормить,
содержать на общих основаниях.
Женьку опять отвели в
яму. Он так и не сомкнул глаз до самого утра. Было очень холодно. Мокрая
одежда
не грела, и Женька сворачивался как эмбрион, стараясь хоть немного согреться
и
заснуть. Утром в яму на верёвке опустили котелок с пшённой кашей, завёрнутый в газету кусок хлеба. Холодная
каша не лезла в горло, но Женька запихивал её в рот, убеждая себя, что надо
есть, что надо выжить.
Мысль ускользала, он
никак не мог сосредоточиться и додумать до конца, зачем надо жить. Казалось,
что всё уже кончено, из этой ямы не выбраться никогда. Прошлая жизнь
виделась
чем-то ирреальным, похожим на сон. Страха уже не было, появилось равнодушие
к
своей жизни, и к судьбам других. Женька спрашивал себя, почему же он так
боялся
умереть, ведь это совсем не страшно?
К вечеру следующего
дня,
на дно ямы опять упала верёвка. Его повели
уже знакомой дорогой. Но на этот раз кабинет был пуст, Сазонова не
было.
Следом за конвоиром вошли двое солдат в пятнистых маскхалатах. Ни слова не
говоря, один из них ударил Женьку в лицо. Каким - то звериным осязанием, он почувствовал, что
будет удар, и поднырнул под кулак. Его руки мёртвой хваткой вцепились в
воротник чужого маскхалата. Он нанёс удар коленом в пах и, падая на обмякшее
тело, вцепился пальцами в чужое горло. Солдат
захрипел.
Один из солдат ударил
Женьку прикладом в затылок. И когда
тот
отвалился в сторону, пытаясь спрятать голову и закрыть её от ударов, его
начали
бить ногами, не давая подняться. Удары
кирзовыми сапогами приходились в лицо и живот. Уже теряя сознание, он
услышал стук двери и знакомый голос:
- Отставить мордобой!
Иванцов, Карамышев я вам, что приказал? Доставить задержанного ко мне. А вы
что
сделали? Под трибунал захотели? Я вам это быстро устрою. Марш в караулку и
утру, чтобы объяснительные уже у меня на столе лежали.
- Товарищ капитан, он
сам
на Иванцова бросился, хотел автомат вырвать, чуть не задушил. Здоровый
душок,
еле угомонили. Мы ведь его слегка только расслабили, даже не сломали
ничего.
- Я кому сказал шагом
марш? Ещё одно слово и сами в яму сядете.
Женька услышал скрип
закрываемой двери, стук каблуков в коридоре. Превозмогая боль, присел на
корточки,
прислонившись спиной к стене.
- Ну, что, Найдёнов,
как
ты себя чувствуешь? Говорить можешь? Тогда слушай и
запоминай.
Я проверил всё, что ты мне рассказал. В
большей части твоя информация подтверждается, но тебе это ровным счётом
ничего
не даёт. Да, ты военнослужащий российской армии. Да, попал в плен. Эти факты
установлены, и не вызывают никаких сомнений.
Другой вопрос, при
каких
обстоятельствах ты попал в плен? Почему все твои сослуживцы убиты, а ты жив?
Что ты делал у чеченцев несколько месяцев? Почему оказался в одной машине с полевым
командиром
Шамилем Усмановым, и самое главное. Почему, когда вас обстреляли на
блок-посту,
ты не убил Усманова, или не поднял руки и не заорал "Ребята, я свой"?
Ведь
ты же находился в плену у боевиков, и согласно логике должен был, как манны
небесной ждать освобождения. Вместо этого ты опять оказался у ваххабитов, а
потом неизвестно для чего, в расположении объединённой группировки
российских
войск. Я тебе скажу так, вопросов у особого отдела и военной прокуратуры
будет
много. У нас люди даже с меньшим количеством прегрешений навсегда остаются в яме. Скажу больше, для
тебя было бы даже лучше, если бы ты был чеченским боевиком, а не русским
солдатом. Те хоть периодически под амнистии попадают, или родственники их за
деньги
выкупают. А за тебя деньги никто платить не будет, потому что для всех ты
предатель, и амнистия на изменников не распространяется. Ты всё понимаешь,
что
я говорю?
Женька молча кивнул
головой.
-Тогда ты также должен
понимать, что дела твои плохи. Выживешь сейчас, потом сам запросишь смерти. В России с клеймом
предателя жить совсем не сладко.
Капитан замолчал,
наблюдая за Женькиной реакцией. Найдёнов проглотил липкую слюну, прохрипел
сдавленным голосом.
- А какой у меня
выход?
Вы ведь не просто так ведёте со мной душеспасительные
разговоры.
- Вот видишь я в тебе
не
ошибся, ты не дурак. Это радует. Война штука подлая и жестокая. Она ломает
человеческие судьбы и превращает их в мясной фарш. Я хочу тебе помочь,
потому
что верю, ты не враг. Но и ты должен помочь мне.
Женька молча
слушал.
-Один из братьев
Усмановых, Аслан - довeрeноe лицо Хаттаба. В 1996 году назад он прошёл
подготовку в специальном тренировочном лагере под Кабулом. Занятия по
тактике с
ним проводил некий Беслаудин Рзаев, офицер пакистанской разведки, работающий
под прикрытием гуманитарных организаций.
Аслан Усманов является
связующим звеном между Хаттабом и террористическими организациями в
Пакистане,
осуществляющими финансирование чеченских боевиков. В настоящее время
Усманов находится в Грузии, но со дня
на
день мы ожидаем его появления в Чечне. Именно к его прибытию была
подготовлена
операция по уничтожению разведгруппы майора Селюкова. Бандитам необходимо
было
представить доказательства своих успехов в борьбе с неверными. Именно от
результатов
инспекции Аслана Усманова зависит, какая сумма будет направлена боевикам.
Мы сделаем так, чтобы ты снова оказался у Усмановых.
Рано или поздно Аслан заявится к отцу. Ты дашь нам сигнал и на этом твоя
задача
будет считаться выполненной.
Согласен?
Женька ответил
вопросом.
- А у меня, что, есть
выбор?
Сазонов
задумался.
-Я думаю, что нет.
Поэтому, ты сейчас подпишешь документы и дашь подписку. Твой оперативный
псевдоним будет, ну-у-у, к примеру,
свой, или свояк.
Женька невесело
усмехнулся, тогда уж лучше - чужой. И ещё объясните, как вы собираетесь
уничтожать Аслана Усманова, мне ведь надо вам сначала сообщить, а для этого
оттуда ещё как-то выбраться надо.
-Через полчаса на
место
подачи сигнала будет брошен воздушный десант. Командир группы десантирования
будет предупреждён о тебе. Ты уйдёшь вместе с десантниками. Уголовное дело в
отношении тебя будет прекращено по амнистии. Дослуживать ты уже не будешь,
пару
тройку недель полежишь в госпитале, пройдёшь обследование и на гражданку, к
родителям.
Несколько дней тебе
придётся посидеть в яме, мы должны подготовить легенду по твоему возвращению
к
Усмановым. И поверь, что сегодняшний инцидент, это всего лишь часть плана по
уничтожению бандитов, и твоей реабилитации. Через несколько дней, ты всё
поймёшь сам. Подписывай здесь и здесь. Женька, не глядя, расписался на
разложенных перед ним листах.
Капитан нажал кнопку
под
столом. Вошёл караульный и Женька привычно, сложив руки за спину, шагнул за
порог.
На следующий день
ближе к
вечеру в яму опустили молодого чеченца. Звали его Умар. По словам Умара, его
задержали во время зачистки села. В
бандах он не был, оружия в руках никогда не держал, и надеялся, что в скором
времени родственники соберут деньги и выкупят его. Умар хорохорился и делал
вид, что ему совершенно не страшно.
На следующую ночь
пьяные
контрактники вытащили их из ямы и долго били ногами. Умару сломали руку, а
Женька долго уворачивался от ударов,
привычно пряча лицо в колени, закрывая пах и живот. Контрактники бросили
Умара
и переключились на Женьку.
Уж под утро их бросили
в
яму. Умар стонал, прижимая к груди сломанную руку. Женька из последних сил
поднялся. В несколько раз сложил кусок картона, сделал шину. Потом разорвал
свою рубашку на ленты и прибинтовал картон к руке
Умара.
Прошедшая ночь
сблизила
молодых людей. Их больше не били. Умар растерял весь свой гонор и теперь не
отходил от Женьки. Он спрашивал.
- Жень, хочешь, я
сообщу
твоей матери, о том, что ты здесь.
Женька равнодушно
отвечал,
- А что моя мама может
сделать? Приехать в Чечню и забрать меня? Только кто же ей меня отдаст? Я
теперь боевик, даже если к её приезду в яме не сдохну, всё равно мне конец.
Да
и я не последняя же сволочь, чтобы родную мать сюда тащить. А если с ней
что-нибудь случится? Как мне потом на свете жить? Ты если выберешься отсюда,
лучше сообщи обо мне Усманову Ахмету, он из села Галашки. Скажи, так мол и
так,
пропадает Женя. Не сегодня так завтра забьют шайтаны до
смерти.
Если захочет помочь,
пусть вытаскивает меня отсюда.
Однажды утром в яму
опять
сбросили верёвку, Умара вытащили из ямы. Женька помог ему выбраться, шепнул:
- Если у тебя всё
получится, не забудь про меня.
Умар кивнул
головой.
Через три дня Женьку
опять привели к Сазонову. У капитана было хорошее настроение. Он пододвинул
Женьке стул, налил чаю.
-Ну что солдат, наш
план
срабатывает, скоро будешь на свободе. Уже приходил человек от Усманова,
предлагал за тебя деньги. Сговорились на четырёхстах долларах. Между прочим, ты стоишь дороже
Умара, того отдали всего за двести баксов. Тебя ценят больше, наверное, в
отношении тебя у боевиков более серьёзные планы.
Ладно, пей чай и
внимательно слушай. Мы предупредили твоего хозяина, что ты пробудешь здесь
ещё
двое суток. Если к завтрашнему вечеру не привезут деньги, мы отправляем тебя
в
Ростов. Выкупить тебя оттуда будет дороже и сложнее. Думаю, что уже завтра
за
тобой приедут.
Недалеко от вашего
села
стоит старая крепость. Ты должен знать, сам, наверное там бывал.
Сазонов разложил на
столе
фотографии.
Вот в этой стене, ты
её
легко узнаешь, вынимаются два самых нижних кирпича. Внутри ниши найдёшь всё
необходимое на первое время пистолет, пару гранат, спутниковый телефон,
радиомаяк. Как только Аслан Усманов появится в отцовском доме, ты
активируешь
маячок. Нажимаешь вот эту кнопку. Сам тем временем, под каким - нибудь
предлогом покидаешь дом и ждёшь в развалинах крепости. Через
двадцать-тридцать
минут после подачи сигнала десантники уже будут у вас. Как я уже тебе
говорил,
десантники о тебе будут предупреждены.
Пароль - я чужой.
Отзыв -
чужие здесь не ходят.
После выполнения
задачи
вас заберут вертушки, доставят на базу в Ханкалу, а там уже тобой займутся
те,
кому нужно. Ну что солдат, не передумал? Давай не дрейфь, всё должно
закончиться хорошо.
Как и говорил капитан
Сазонов, на следующее утро Женьку опять вытащили из ямы, но повели уже не к
штабу, а на КПП. Метрах в ста от бетонных блоков стоял старенький жигулёнок.
За
рулём сидел незнакомый небритый мужчина средних лет. Рядом с машиной,
опираясь
на трость, стоял старый Ахмет. На его голове была каракулевая папаха, на
груди
несколько медалей. Старик не мигая смотрел куда-то вдаль, делая вид, или в
самом деле не замечая пялившихся на него солдат. Женька остановился рядом,
сказал:
-Маршалла хулда хуна,
а,-
здравствуйте.
Этому слову его научил
Умар
Ахмед- хаджи опустил
на
него глаза:
-Живой? Тогда поехали
домой.
Ехали молча. Женька
сидел
сзади, на ямах и кочках машину трясло, избитое тело болело. Он ёрзал на
сиденье, стараясь сесть поудобнее. Водитель настороженно наблюдал за ним,
бросая взгляды в зеркало заднего вида. Потом водитель, что-то сказал на
чеченском, старик в ответ кивнул головой. Женьке показалось, что ехали они
очень долго. По дороге несколько раз останавливались на блокпостах. Водитель
выходил из машины, за руку здоровался с солдатом или милиционером, и после
этого ехали дальше. Женька спросил:
-Вы что всех знаете,
это
всё ваши знакомые?
Ахмед и водитель
засмеялись.
-Нет, конечно. Просто,
когда солдат или гаишник со мной здороваются, у меня в ладошке пятьдесят
рублей
сложены. Я передаю деньги и еду дальше. Как говорится кому война, а кому
мать
родна. Неплохой бизнес, правда Ахмед-хаджи? А вот скажи, отец, раньше тоже
так
было? Когда ты на войне был, можно было за деньги через немецкие или
советские
посты проехать? Представляешь, дал эсэсовцу пятьдесят дойчмарок и на танке
прямо в Берлин, к Гитлеру в бункер.
Старый Ахмед
повернулся к
водителю, хмуро сказал:
-Не болтай ерунды.
Раньше
такого быть просто не могло. Ни немцы, ни русские взяток не брали.
Я в июне сорок
первого,
когда война началась, в Белоруссии служил. Ну и конечно диверсантов немецких
было полно, документы у всех лучше, чем настоящие, не
подкопаешься.
Остановили мы как-то
чёрную эмку, а в ней энкаведешник в звании старшего майора и жена, лейтенант госбезопасности с пятилетним
сыном.
В тыл едут, по заданию НКВД секретные документы спасают. А старший майор,
этот
чин, кажется, соответствует армейскому генералу.
Со мной старший
наряда,
старшина Виктор Ковтун, пограничник. И вот старшине показалось
подозрительным,
почему у майора чекиста указательный и средний пальцы жёлтые от никотина.
Как
будто он курит самосад или сигареты. Весь командный состав тогда папиросы
курил, а товарищ старший майор что получается, махорку? Не по чину.
Сигареты?
Они тогда только у немцев были.
Ковтун тогда и
ковырнул штыком ящик с документами. А там железо, рация.
Лейтенантша эта, несмотря на то, что баба, сразу выхватывает наган и Виктору
прямо в сердце. Тут я их одной очередью всех и положил, и мальчишку тоже.
Ребёнка потом жалко было, но не изменишь ничего,
война.
А скажи мне, сейчас
какой
гаишник машину с генералом остановит, да ещё и документы проверит? Нет
больше в
русской армии таких смелых, как старшина Ковтун. Потому Шамиль и дошёл до
Будённовска. Жалко, что он денег с собой мало захватил, а так бы и до Москвы
дошёл. Ельцина взял бы в заложники, или депутатов, вот тогда бы война сразу
и
закончилась.
Женька опять подал
голос:
- А вы долго
воевали?
-Считай всю войну, с
сорок первого по февраль сорок четвёртого. Я как раз с разведгруппой с
немецкой
стороны вернулся, языка офицера притащили. Немец серьёзный попался, с
важными
документами. Я командиру полка доложил и только прилёг поспать, меня
поднимают
и в штаб. А там начальник особого отдела майор Гарбузов срывает с меня
погоны,
я за пистолет, но выстрелить не успел. Скрутили, связали, награды отобрали и
в
Северный Казахстан, в ссылку. А там уже все наши, кто доехать сумел, не умер
по
дороге. Брат мой Ильяс, на охоте был, когда чеченцев выселяли. Так с ружьём
в
горах и остался. Вот он почти десять лет воевал. В пятьдесят третьем году,
когда Сталин умер, он в наш дом пришёл. Там осетины тогда жили. Они его
вилами
закололи. Брат в горах замёрз очень, заболел, у печки пригрелся и задремал.
Осетинам за него награду обещали, много он советской власти горя причинил.
Начальника
милиции убил, секретаря райкома, солдаты его ловили, милиция, но всё
бесполезно. Он такие тропы и норы в горах знал, что ни одна собака его найти
не
могла. Я когда из ссылки вернулся, искал этого осетина Марата Колиева, но он
как сквозь землю провалился. Если мне всё же встретится когда -нибудь его
сын
или внук, убью не задумываясь. Кровная месть сроков давности не
имеет.
-Да-а-а, протянул
водитель, я своего кровника тоже пять лет ждал. Контрактник, моего отца
застрелил. Зимой 95 года отец вышел из дома, ему уже больше семидесяти лет
было. Пошёл утром к колонке, воды набрать, а снайпер в засаде сидел, скучно
ему
стало, и от скуки решил развлечься. Пуля отцу прямо в голову попала. Чтобы
контрактника оправдать, старику, потом гранату в руку вложили, вроде боевик.
Суда так и не было, дело закрыли, я и не хотел, чтобы ему срок дали. Дали бы
за
убийство десять лет, где бы я его потом искал, самому бы пришлось садиться,
чтобы кровника в зоне достать.
Контрактник уволился и уехал к себе домой в Кемеровскую область город
Юргу. Я разыскал его адрес, купил билет на поезд и поехал в Сибирь. Пока
добирался, бывший контрактник по пьянке убил кого-то. Но аллах милостив,
дали
всего пять лет, наверное, за прошлые подвиги снисхождение сделали. Я пять
лет
каждый день считал, когда он выйдет. Перед освобождением неделю у ворот
ждал,
всё боялся пропустить или не узнать. Только он вышел, я за ним немного от
лагеря отошёл и ножом его по горлу,
как
барана. Об одном только жалею, надо было напомнить ему про моего отца, чтобы
перед
смертью страшно стало. Хотя, может быть, контрактник отца и не помнил уже,
той
зимой на улицах каждый день трупы находили, солдаты со страху стреляли, а
кто-то для развлечения, чтобы не заскучать.
Женька
спросил:
-Дедушка Ахмед, а как
вы
меня нашли?
-Умар сообщил,
рассказал,
что тебя бьют очень сильно, показал руку, которую ты ему перевязал. По
родственникам собрали деньги и я поехал. Ты спас моего внука, я теперь твой
должник. Ничего не бойся, у нас говорят, три дня ты мой гость, потом
родственник.
Женька наконец сумел
сесть поудобней, сказалась усталость последних дней он задремал. Проснулся
от
скрипа железных ворот, машина въезжала во двор.
.После смерти пророка
наступили смутные времена, когда мусульмане вступили в сражение с людьми,
отступившими от веры, и Халид ибн Валид был одним из амиров войск, разбив
войска лже-пророка. Амиры начали приследовать остальных, в одном месте Халид
ибн Валид настиг уважемого в своем народе человека, который до этого был
муслимом. Амир приказал его убить и обезглавить, это новость дошла от Умара
до
Абу-бакра который сильно обиделся на халида за такой поступок. Умар требовал
от
Абу-бакра освобить Халида от занимаемого должности амира войск, на что
Абу-бакр
ответил молитвой к Аллаху - "Аллах со цена вукх оцу халидс динчух
" и
оставил его...а оставил он его за то что польза исламу от него больше, чем
от
вреда причинённого, так как за убийство он несет индивидуальную
ответственность, а польза выигрыша возвращается на
всех...
Проголосуйте за это произведение |
Рад, что ты выставил свои тексты В "РП", здесь ценят хорошее слово. Крепко жму руку, В. Э.
|
Правдиво и страшно. Рассказы очевидца всегда интересны и особенно хороши, если они подкреплены литературным талантом.
Хотя осталась еще работа и для хорошего редактора.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
С ув. Максим Есипов
|
|
К великому сожалению, Сергей, современные политики книжек не читают. Вот уже и Саакашвили-Бушевские Игры начались на Кавказе! Сейчас начнут рядовые друг друга долбать, деньги на новый военный бюджет отрабатывать....
|
|
|
|
|
|
|
Максимушка, Вы неправы. ╚Чужой╩ наиболее интересен. И фабула эта не детективная, а жизненная.
|
|
Не верьте, Сергей.
|
|
Полковник, получается, что вы всех "хамстеров", "люксусов" и прочих "хрюксусов" - всего лишь за "друзей человеков" считаете? Вы бы поосторожней. А то А-Ш-С попробовала самостийничать, так ее зацыкали, долгами попрекнули и к ногтю. Ну эти ладно. А вот как вдруг после ваших "антисобачьих╩ выводов в душе вашей грешной все слагаемые вдруг взбунтуются разом - и Александр Франк, и Микола Украинец, и Николай Помидоров, и ╚сучара╩ Анзор Ш. - эко вы себя тогда безжалостно! Вот тогда вас закорежит телом, заколдобит умом, задвоит-зашестерит душой! И тогда получится из настоящего полковника шестеренчатый казачок. Вывод: думайте, прежде чем!..
|
|
Распоясалась! Человек не хочет с тобою связываться! Защитник анонимов: ╚А то А-Ш-С попробовала самостийничать, так ее зацыкали, долгами попрекнули и к ногтю╩. Почитал я её. Такую не пригнёшь. Тоже связываться не хочет.
|
|
|
Ну, хочется маскам Пригнуть меня к ногтю! Дайте им ноготь сломать! Вообще-то я не понимаю, зачем на литературный форум допускать такое? Люди ждут отзывов, а тут всякая живность, аббревиатуры и снова... Хоть бы польза какая так ведь ни сала, ни яиц... Одни угрозы...
|
|
|
И почему у берлинцев крыша едет? Питание что ли плохое? Или с погодой неважно?
|
284038 "Сергей Герман - Чеченские рассказы" 2008-09-27 12:34:16 [80.237.152.53] УКРОТИТЕЛЬНИЦА - Дохлому Коню - За слова отвечаешь, мерин? Жуй овес и не блей, а то тоже в Шарите отправим. Понял парнокопытный? 284040 "Виктор Коллегорский - Боспорское солнце" 2008-09-27 13:46:26 [213.87.86.90] (БЕЗ ПСЕВДОНИМА) - 284031 - Борис Тропин ... А котовскому ящику спасибо. Кот, видно, грамотный, соображает. Вот и ещё одному мики-маусу понравились испражнения в котовском ящике от котовского дедушки. Такие вот, они, изящные литературные игры автора со своим простодушным читателем... 284039 "Сергей Герман - Чеченские рассказы" 2008-09-27 13:02:44 [84.189.14.120] Л.Ю.К.С.У.С.-ы 284034 "Сергей Герман - Чеченские рассказы" 2008-09-27 00:13:17 [127.0.0.1] ХАМСТЕР - Конь, ты лучше меня не гневи и из Берлина ножками не сучи. А то будет похлеще, чем с Куклиным, вот увидишь. 284033 "" 2008-09-27 00:08:59 [127.0.0.1] ХАМСТЕР 284012 "Сергей Герман - Чеченские рассказы" 2008-09-25 18:41:18 [74.50.97.246] ЗАЩИТНИК АНОНИМОВ С Герману: Вот тогда вас закорежит телом, заколдобит умом, задвоит-зашестерит душой! И тогда получится из настоящего полковника шестеренчатый казачок. Вывод: думайте, прежде чем!.. Антонине: Вы бы поосторожней. А то А-Ш-С попробовала самостийничать, так ее зацыкали, долгами попрекнули и к ногтю. 283975 "Алла Попова - Встретить осень" 2008-09-23 22:00:16 [127.0.0.1] ХАМСТЕР 283967 "" 2008-09-23 20:03:43 [78.54.179.27] ЗЕВАКА 283947 "" 2008-09-22 23:26:50 [89.58.153.12] СПРАВЕДЛИВЫЙ 283946 "" 2008-09-22 23:24:16 [89.58.153.12] НЕСОГЛАСНЫЙ 283945 "" 2008-09-22 23:18:09 [89.58.153.12] БРАТАН 283908 "" 2008-09-21 00:22:26 [89.58.163.133] ОБЫВАТЕЛЬ 283907 "" 2008-09-21 00:18:54 [89.58.163.133] НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ ЕЖОВ 283905 "" 2008-09-20 23:51:57 [89.58.163.133] ГУРМАН
|
Меня тоже на днях достал аноним "Аркаша". Купил вчера "куркулятор" и потратил ночь на сравнение стилей нескольких анонимов. "Голосок басовитый и пузцо тыквой,- всеми статьями шибается на генерала" сказала бабка-повитуха про Шукаря во младенчестве. Про "пузцо" моё счётно-решающее устройство умолчало, а по всем остальным статьям "Чайка", "Хамстер", "Лолобриджида", "Аркаша" и ещё ряд ников с вероятностью в 98,456789123 % "шибаются" на Лору Рихтер. Если это действительно так, а малый процент сомнения всё же остаётся, то пусть тебе Лора стыдно будет! Неужели больше заняться нечем, как лясы точить? Только на днях мы гворили с тобой по телефону и обсуждали детали волнующего нового проекта. Но... куркулятор - машина, да и от стиля своего не убежишь, как не удалось ещё ни одной лисе убежать от своих следов. Ну и чем ты лучше Куклина? Два сапога - цвай! В. Э.
|
Вот уж где простор для приложения сил, как физических, так и моральных. А мы вас всенепременно поддержим. Морально. А в Берлине погода ничего, питание как и всюду, кажется скоро пара банков лопнет, т. е. все как и всюду. А в Москве, слышно, выставка книг российских немцев состоялась, только какой-то скандальчик на ней═ приключился. И не один. Но вот подробностей не ведаю. Точнее ведаю, но не расскажу, пока Убей Конь не оставит Лору в покое. Поэтесса она не лучше и не хуже прочих здесь присутствующих, а вот женщина шикарная. Убей Конь, а Верка стихи пишет? Честь имею, Хамстер
|
Вы, Вова, сибиряк, может быть поэтому очень наивный. Куркулятор он, понимаешь ли какой-то прикупил, и он ему выдал, что я, Лолобриджида, и некая Лора - одна и та же фактура. Ошибается твоя машинка, Вова, или ты ею пользоваться не умеешь. Не буду долго растекаться мыслями по древу и скажу, что с Лорой, о которой вы грезите, когда жена засыпает в вашей спаленке, я пока не повстречалась. С удовольствием познакомлюсь с нею, когда приведётся. И стихов, между прочем, не пишу, хотя раньше баловалась немного.Теперь упражняюсь в прозе. Уточню в дамской прозе. Добавлю: у нас есть общие знакомые, с которыми вы, Вова, встречались в Москве, когда ездили туда в прошлом году, а потом заехали к бывшему другу одного своего тоже теперь бывшего друга, которого вы немного побаиваетесь за склочность. Но вы, Вова, не бойтесь его, он совершенно безвреден, как евнух в гареме. Имею в виду не только в физическом плане. Мой совет, вам Вова, сдайте вашу машинку в магазин, а на возвращённые деньги купите бутылочку хорошего шнапса, выпейте за дам, которые дают вам хорошие советы. Но не злоупотребляйте огненной водичкой. Лолобриджида, которая никогда не была и уже никогда не будет Лорой.
|
1. Поездка в Плаун (Под Дрезденом). Два дня - мои чтения. Довольна по всем статьям. Вы понимаете о чем я. 2. По Бранденбургским лесам ( три дня)- Грибами могу угощать, кто нагрянет. Краша поехала - пока перебрала перемыла, отварила, заморозила в пакетах. 3. В промежутках сделано 250 звонков переселенцам в Баварию, накануне выборов - помощь берлинцев. В Ландестаг выдвигается наш Артур Бехерт. 4. Вычитываю произведения Кристины Л. из Ратингена. Довольно таки, интересные темы, только язык не такой яркий, как у Вас. 5. Вчера дневная и вечерняя рыбалка в Шпреевальде. Есть улов. Сегодня вернувшись, отправилась на 6. Октоберфест "Праздник пяти континентов. Там встретила наших людей, вы с ними знакомы. В понедельник примут у меня антраг на оплату проездов. С дешевым пенсионом договорилась, помещение для дискуссии есть. Собрала нам "маленькую шпенду" цум анштозен. Как все случится - дело удачи. Ждите моей программки. Дата, Тема, цели и задачи прозвучат по электронной почте. НА плацу встретила Елену Марбург - смеясь передала прювет Куклину. Алена Гаврон предлагает нам свой Чехов-театр для встречи с молодежью. Вот такие лясы, балясы, Владимир. А спать хочеться, ажно крышу срывает, но еще текст проекта надо написать и составить рекламки. Времени в обрез, но, думаю, сообща осилим. ЛЮКСУСЫ передают вам привет. Они использовали мое жилье как дом отдыха. Поливали цветы. Теперь разьехались по своим этажам. Прочитала, стыдно не сделалось. У каждого своя крыша и свои взгляды на порядочность. У многих тут высвечиваются неограниченные варианты псевдонимов под теми же номерами. Каждый вправе заглянуть в себя, не так ли Володя? Отвечаю только за себя. Просьба к берлинским писателям из числа российскх немцев, чтающих ДК, позвонить Лоре Рихтер для получения информации. Телефоны у многих имеются. Спасибо ДК за возможность короткой связи. ---Хамстеру мой нижайший поклон. Так еще не об одной женщине на ДК не говорили. Ей Бога! Приятно. Встретимся в пенсионе искупаю в шампанском. Всем до свидания, Лора.
|
Немцы известны как музыканты, философы и полярные исследователи (на карте российского сектора Арктики до двух десятков немецких имён), а тут же от берлинцев - сплошь склока, и мне порой стыдно за свою нац. принадл. Вот завтра же напишу президенту Медведеву, чтобы записал писал меня в чукчи и присвоил гордое имя Ыыгыльгын, что означает: "выгоняющий сварливых женщин вон из яранги". С тем и остаюсь, нисколько злых анонимщиков не уважающий, Ыыгыльгын.
|
|
|
|
|
|
|
Суть же скандальчика - финансовая. Финансы, как прознали сведущие люди, присвоила некая тёмная личность по имени Генрих Мартенс, обитающая в Москве. Кроме того, как я слышал, на выставке было устроено сито, через которое некая Е.З., представляющая интересы группки литераторов, обитающих не в Берлине, а на периферии, не пропустила книги других авторов из числа российских немцев. Последние об этом узнали и страшно возмутились, особенно один, обладающий большими связями и авторитетом. Не обошлось и без нашего любезного землячка В.К. Он тоже было туда захотел сунуться, но его отфутболили русские писатели патриоты, примыкающие к журналу "НС", и, как это ни странно, к журналу "ДР". Выставку, как я слышал, решили сделать традиционной, но командовать ею теперь будут от писательского сообщества другие люди. Если у вас есть мысли по этому поводу, то пишите. С интересом почитаем. Если же мыслей нет, но вы хотите иметь информацию, то лучше продолжайте собирать и варить грибы. Это у вас, как я знаю, здорово получается. Ведь мы бывали с вами в одной компании. Не часто, но бывали. Всегда любовался вами, Лора. Не обращайте посему внимания на критиканов, Лора.
|
|
На критиков не обижаюсь. К справедливым прислушиваюсь, делаю выводы. Глупых лжецов, прохиндеев и создателей общественного мнения пропускаю мимо. Но и к их совету приклонила ухо. "Посетила Шаритэ" - не взяли. Доверительно поведали,- палаты есть, но они Н.З. для постоянных и действительных пациентов. Вы слишите меня, господин Б.Л., расшептывающий обо мне слух по принциру "Убей-коня", - "Лора психически ненормальная и после болезни не может занять снова пост зам. председателя?". Подоплека тому известна всем. Как, башмаки чужого ферайна не давят копыта "убей-коней"? Одно хорошо то, что там снова появляются талантливые и стойкие личности из числа российских немцев. С Игнасием Кобылянским тоже промашка случилась. Вы, уважаемые обвинители, не обратили внимание на тот факт, что в той анонимке очень точно и в мелочах описан интерьер жилища писателя? Для того что бы это изобразить, надо было, как минимум, один раз побывать в его квартире. И, действительно, вы бывали там семейно и не раз. Бывал там и Валерий Васильевич. Я же в то время, наносить визиты, не имела возможности. А это уже алиби. В.В., естественно, на этот раз не удел, но момент гостевания помнить должен, как помнят его и сами хозяева. Уважаемый Хамстер, план по грибам выполнен. Грибочки прошли тест.Они из первой тройки интеллигентных грибов. Ароматные сладкие. При случае угощать буду.Теперь же, основательно, "убываю" на встречу со своими героями. Уважаемый Сергей, вам спасибо за профессиональную помощь, эпизоды вывела. Но вопросы еще имеются. Кланяюсь.
|
Один раз прочитав "Ножи", "Чужой", "Школа ненависти" уже не забудешь. Остаётся под кожей. Однако рассказы нуждаются в редактировании, а "народы" на форуме тебя захваливают. Основная ошибка - наличие в "воды", лишних слов, и слищком правильные диалогии. Автор пишет в "Зачистке": "Иса был молод и ещё очень глуп. (Так уж и "очень глуп"?) - Если убьём их здесь, то утром сожгут село.("то" - "вода".) Аслан усмехнулся: - Осёл, ты хочешь, чтобы убили нас? Выполняй то, что я тебе сказал". ("то, что я тебе сказал" - лишнее:"вода". В рассказе "Две сестры" последнее предложение лишнее. Оно звучит дидактически и снижает накал это выдающегося по силе чувств текста. Зачем такая подсказка читателю? Зачем кашица ему в рот? Читатель не глупее автора и, прежде чем автор написал,читатель об этом уже подумал. А надо хотя бы на шаг опережать читателя. Нехай чудок сам разгадыват, сображат, понимат. Сотворчество - вот в чём, на мой взгляд, сила литературного текста! Самая сильная вещь - это, безусловно, "Шидохь-саг". Я тут контактирую с беженцами из Чечни. Так они говорят, что Дудаев захватил власть, выкинув представителей чеченской администрации из окна Дома правителства. Ельцин его поздравил, а потом начали воевать - нефть не поделили в "совместном предприятии "Ичкерия". "Дудаев, конечно, был зверь. Но Ельцин ещё и пьяный зверь. Кто лучше? Своих детей ведь не послали под пули. Чужих". Чужих ли?, наверняка задастся вопросом читатель. И чеченцы и русские - дети великой страны, дети прекрасной, единственной в своём роде планеты. Как им теперь вместе жить на залитой кровью земле? Хочется верить, что свидетельство очевидца, которым являются твои яркие рассказы, заставит задуматься и тех "наверху". Тех, которые принимают решения. С уважением, В. Э.
|
"Продолжение" чеченских рассказов Сергея Германа не посталена на голосование. Не ошибка ли это? Первая половина произведения голосуется, следовательно, должна и вторая. И на самой первой странице, в правом верхнем углу, в краткой директиве, набранной синим цветом, грубая ошибка. Чукче Ыыгыльгыну даже и читать такое неловко...
|
|
А ведь сегодня день рожения Сергея Александровича из рязанского села Константиново! И сегодня прекрасный солнечный день! И жизнь прекрасна и удивительна! По такому поводу я уже слегка принял на грудь и ещё буду. Не хотите ли присоединиться?
|
|
|
Уважаемые дамы и господа, читатели и почитатели "РП"! А ведь сегодня день рождения Сергея Александровича из рязанского села Константиново! Присоединяемся к празднику. Константиново красивое село.
|
Главное, что нравственные постулаты чеченцев закономерно дают всходы значит, в них много положительного!.. Можно до хрипоты спорить эпоха беспредела чудовищна, и ╚дани╩ с фермеров реальность... После: ╚По разбитым дорогам днём двигались колонны беженцев, увечные российские воины просили милостыню на улицах и площадях российских городов, а в соседнем Пятигорске приехавшие на отдых российские политики и бизнесмены проигрывали в казино десятки тысяч долларов╩ наступает депрессия... Матери растят Великого Человека, а под влиянием не зависящих от него обстоятельств из него зачастую выходит хищный зверь... Реализм таков, что мурашки по телу.
|
Если серьезно, то о чем ваш постинг 283995? Вы, наверное, о вашем участии в боевых действиях и "а ты кто такой?!" А я-то, читатель, всего лишь о "Чеченских рассказах", произведении очень низкого литературного качества. Таких баклуш (для) сюжетных фрагментов может набить любая из штабных ханкалинских официанток, упомянутых Вами. Да еще поболе слез выдавит, чем Вы своими собираниями милостыни. Прав один из Ваших критиков: многие мнят себя писателями, как чукчи из шутки. Не верьте хвалящему, ибо хвалящий "чукчу" это или приятель, или графоман, или "кукушка петуха". Или "три в одном", что есть в достаточном кол-ве на этом форуме. Учитывая Вашу непосредственность и определенную наивность, отличающую в числе прочих мет любителя от писателя, Вы могли бы написать хорошие мемуары и даже, подучившись, добротные очерки. Во всяком случае, это было бы ответственно, а потому ценно. Как для читателей, так и для настоящих писателей, разрабатывающих сложнейшую тему. И после этого уже никто не смог бы заподозрить в авторе ряженого казака с дутыми погонами и медалями, чего полно на Дону, Кубани, в Москве, Петербурге и даже в Берлине и Брюсселе.
|
|
|
Читателю: "Иуда ты,а не читатель."
|
|
|
|
|
|
|
Ответ читателя: \\\"Плохому писателю всегда \\\"иуды\\\" мешают\\\"
|
|
|
|
|
|
|
|
Базарной берлинской групповухе Не вам, безликому анониму, вести речь про ╚свет души╩ безликие смелы лишь из-за угла. Из библии: не мстите, но дайте месть гневу Божьему. ╚Лицемер! Вынь вначале бревно из собственного глаза, тогда ты увидишь, как вынуть соринку из глаза брата своего╩ (от Луки, 6:36). Прочтите здесь данную вами мне характеристику, что по духу близка концлагеристам из Бухенвальда. Так вот, кривой роже не пристало стыдить и держать ╚на виду╩ кого бы то ни было. И больше я вам не отвечу, ибо ╚беседы╩ сии омерзительны. Мне жаль, что склока устроена под честными рассказами отважного С. Германа.
|
Что ж, выполняю приглашение, хоть, признаться, без великой охоты, поэтому, если что - не обижайтесь. "По ошибкам" - это к упомянутой "под Дьяковым" генераторше "кодированных сентенций", не будем повторяться и рекламировать (пора в ДК открывать "Кладовую рогов и копыт"). А настоящие воинские погоны (не казачьи и не полковничьи) Вам, наверное, в обыкновенном районном военкомате и оформляли, или где их оформляют "внутрянщикам" (МВД)? Так что Вы настоящий ветеран военкомата, как и любой мужчина России. Но серьезно. Я читал "Чеченские рассказы" сразу, когда они здесь появились. Не скрою, клюнул на броское название, на "температуру" темы, на бравый вид автора (фотография на обложке), на погоны, награды, на " воевал в Чечне, был ранен, контужен. Награждён чрезвычайный и полномочный" Знаете, пиарщиков, а точнее, узких имиджмейкеров еще называют в шутку "мордоделами". Так вот, в данном случае "мордодел" (как явление) сработал на все пять - я, как и многие, начал читать. Мое разочарование нарастало от рассказа к рассказу. А снизу множились горячие, но не очень содержательные, на мой взгляд, восторги. Не буду повторять все сказанное некоторыми "холодными головами", но коротко, личное: все это уже где-то и по-разному слышалось, читалось, но было пронзительнее в своей первичности, чем Ваше "вторичное", с попытками художественного оформления, в котором сквозит, надуманность, "ненастоящесть". Согласен с Волковичем, высказавшегося по поводу "Чеченских рассказов": "не надо повторять ошибку большинства литераторов, которые пытаются худ. словом живописать эту трагедию. Не стоит выдумывать новых "жилиных" и "костылиных", ведь Толстого все равно не переплюнуть. Документально-художественных (или наоборот?) очерков ждет от казачьего полковника читатель. И хвалить следует не тему, не ее актуальность, а степень глубины и правды, достигнутой пишущим". Тактичный журналист попал в точку, и уже совершенно неважно, что он говорил потом из "дружеских" побуждений ("Собаки лают, а караван идет!"), и что может сказать после этого поста, дабы "поддержать" "Серегу". Не уверен, что Вы нуждаетесь в моих советах, но читатели, действительно, нуждаются в правде, которую может им донести человек прошедший войну. Опишите свою дорогу, какой бы простой она ни казалась (за такую свою простоту не осудят), по минутам, по метрам, вспомните каждую встречу. Продумайте, передумайте, пригласите к беседе читателя. Очерк или серия очерков. Маловато масштаба? Попробуйте раскрыть тему казачества в чеченских событиях. Судьба казачества чечено-ингушских станиц. Как вели себя местные казаки? Как повело себя казачество прилегающих областей - Кубани, Ростова, Ставрополья, да и всего Северного Кавказа, когда вырезались "нечеченские" семьи в этих станицах, когда в открытую возрождалось рабовладельчество? Бросилось на помощь? Или, гарцуя на горячих скакунах, махало плетками у границ, по принципу: "Держите меня, мужики, иначе я за себя не отвечаю!" Чем отличается казак времен, когда главным было, как поется в песне, "каленый клинок да гармонь", добрый конь и мнение товарищей, "а бабы - последнее дело!" - от нынешнего, которому, как и всякому нормальному человеку, важное - семья, дети, дом, огород, дача, работа, карьера? Есть ли перспективы у казачества в переходе от бутафории, атрибуте "мордодела" с целью получения "грантов" ("я не русский - я казак!"), - к реальной силе? И нужна ли такая, особая военизированная сила стране? На самом деле интернациональная (есть казачество и у других народов России). Связанная историческими-семейными узами с казачеством теперь уже других государств - Украины, Белоруссии, Казахстана? Это вопросы навскидку. Вам карты в руки, соответственно вашему сословию, чину, опыту, амбициям, эпистолярным способностям. А потом, возможно, созреете и до художественных полотен, что совсем не обязательно. Зато после этого никто в перепалках не будет иметь оснований для подковыристых вопросов: "А почему на фотографии не видно погонных звезд, плохо нарисованы?" или "Почем сейчас медальки в московских ларьках?", или "Кричат ли "Любо!" на Кругу, когда звания раздают?" и т.д. Да Вы потом просто и не будете участвовать ни в каких склоках. Досадно, когда на форуме Вы, стремящийся стать писателем, защищая очередной шустро сляпанный опус, торопливо вскидываете над своей головой транспарант графоманов всея Земли "Гениально! И так сойдет!". Негениально. И не сойдет. Про планку и отвественность повторяться не буду - все сказал уважаемому Борису Дьякову. Больше на тему "Чеченских рассказов" я не высказываюсь, спасибо за внимание. Вы можете не обращать внимания на мои советы. Ведь, в конце концов, Вы практик, а с практической точки зрения "Собака лает, а мордодел - побеждает!" Извините, что в рифму.
|
Уверена: того, что испытал С. Герман, Вы и сотой доли не испытали. А будь Вы человечнее да с чутким сердцем, постеснялись бы иронизировать над наградами и контузиями. По поводу того, что ╚все это уже где-то и по-разному слышалось, читалось, но было пронзительнее╩ Фраза банальна, легко оспоряема, да желающих спорить с анонимщиками здесь немного. Прислушиваются к советам, которые советуются, но не диктуются С приветом к Вам Матершинница.
|
|
Не сомневаемся в матершиннице - работа на зоне предполагает наличие подобных качеств.
|
|
|
Ну, что тебе сказать, мой бедный ╚Кройцбер╩? Благодарствую, что прочитала мою ╚Простоквашу╩. Я на зоне работала, а ты в ней родилась. И что? Тебе склока нужна? Так из этого, голУба, склоку не сварганишь. На уровне грязного белья вы с Куклиным устраивали психологическое торнадо... У тебя Аргоша ╚кучерявый╩, Ашот ╚оскоромит и на паперти оставит╩, а в глаза им осанну поёшь. Душами спекулируешь Людей используешь И не говори о любви к своему народу это всё спекуляция! Ты под одним псевдонимом сюсюканье разведёшь, под другим очернишь. Разглядеть твоё нутро и виртуальную оккупацию невозможно тут опыт нужен. Не хотела я Но тебе неймётся... Одного прошу дать сил не ввязываться больше в твои интриги Видит Бог: должок не у других и на виду не другие, а ТЫ С приветом к тебе весь матершинный Шпандау и весь матершинный Алтай
|
Не обесудь, матматушка, но твой путь во мраке. Зачем кирзовыми сапогами да по тем, кто, как мальчики кровавые в глазах? "Простокваша", это о чем? И где её можно прочесть? Извини, что не по куклински, а стоило бы. Перед Медведевыми неудобно. Они правы.
|
|
Теперь причина раскрыта - он не был лауреатом! Дайте Толстому лауреата - закройте автоматически тему! А то поезд все никак не уйдет! Все идет и идет! Все подходит и подходит к станции! Все давит и давит, "задним числом", но колесами-то передними!!!
|
Вот и верь после этого Льву Николаевичу. Каренина, оказывается, жива и невредима. Не надо предаваться недемократичным умозаключениям, Анна. Все намного проще. Если до сего времени вдаются в произведения Толстого, а творение Германа вызывает интерес и после признания, то это кому-нибудь надо.
|
|
из "Энциклопедии паранормальных явлений и глюков": "Если светило погасло после щелчка, значит это не луна, а лампочка" ====== Вдруг из подворотни Страшный великан, Рыжий и усатый Та-ра-кан! Таракан, Таракан, Тараканище! Он рычит, и кричит, И усами шевелит Звери задрожали, В обморок упали. Вот и стал Таракан победителем, И лесов и полей повелителем. Только вдруг из-за кусточка, Из-за синего лесочка, Из далеких из полей Прилетает Воробей. Прыг да прыг Да чик-чирик, Чики-рики-чик-чирик! Взял и клюнул Таракана, Вот и нету великана"
|
|
Вам тоже в благодарнось "эссушки" и впридачу "зернУшки". ПИСАТЕЛЬ ВЛЮБИЛСЯ Писатель влюбился. Ему хотелось рассказать о новом чувстве, но выразить это состояние могли только особенные слова, а они не на-ходились. И тогда он написал: ╚Писатель воспринимает слова, как композитор ноты, но, как певцу, ему не всякая нота по силам╩ и от-ложил ручку. Надолго ли? Кто знает, может, навсегда... КОШАЧЬЕ ВНИМАНИЕ Кот на согнутых задних лапах и выгнутых передних аппетитно и вожделенно следил за хозяйкой, готовившей еду. Муж улыбнулся и пожалел, что был глубоким уже стариком. ЛУКАВЫЙ ВОПРОС - Вы по еврейской линии или по немецкой? выдал он себя: российскому немцу, кроме Германии, уезжать было больше некуда. САКВОЯЖ Высокую и худую, её все запомнили. Не потому, что в гостинице неделю уже прожила, на экскурсиях появлялась непременно с маленьким за спиной рюкзачком и вместительным в руках саквояжем. Всех раздирало любопытство: ╚Что в нём за сокровища?╩ ВЗДОХИ РАЗОЧАРОВАНИЯ Момент встречи броской, с выточенными формами креолки и белолицего, с тёмной шевелюрой атлета пропустить на беговой дорожке никто не хотел, и на трибуне, как присосались, притихли... Сблизившись, они, как перед обрывом, затормозили и прокричали друг другу что-то очень злое. Толпа разочарованно вздохнула: не оправдывалась гармония плоти. ТРИ ГОДА ВЗДОХОВ На танцы из соседнего села черноглазый двадцатилетний красавец приезжал по субботам. Пятнадцатилетняя, она влюбилась в него с первого взгляда и три года тайно потом вздыхала. Однажды он пригласил её на вальс. Так знакомились в середине двадцатого века. СИЛА ПЛОТИ Он попросился в гости. И случилось то, что между двумя здоровыми людьми обычно происходит нерастраченное насыщалось... Кто благословил эту неутомимую Осень? Возможно, сам Господь, чтоб жили подольше... ВЕС СТРАДАНИЙ - Ну, подумаешь, страдал!.. возмутился он. Есть люди, которые ещё больше страдали!.. Но как, скажите, измерить силу и вес страданий? Один поседел в день похорон любимого, другой потеряв в войну хлебную карточку, третий не вынес измены ПУТИН СТЫДИТСЯ Коренная немка вскинула глаза и вывернула шею: - Вы из России? А как относитесь к Путину? Русская пожала плечами: - Хорошо. О-о-чень даже хорошо! - Почему? - Он наводит в стране порядок. При нём начали выдавать зарплаты, поднимать пенсии. Народу это нравится. - Но он не смотрит собеседнику в глаза! - Да-а-а? повела плечами русская. Может, стыдится, как бывший кагэбэшник?.. СИЛА ГЕН Среди пассажиров выделялась молодая румынская семья: муж, жена и четверо детей. Черноволосые и черноглазые родители покоряли красотой и тёплым отношением друг к другу, дети непосредственностью и живостью. Светловолосая девочка с иссиня-зелёными глазами казалась в весёлой четвёрке приёмной. Выяснилось, в прабабушку-немку, на которой в русском плену после первой мировой женился их прадедушка. Светлые гены сработали только в четвёртом поколении. МОЗГ КАКОЙ РОДИНЫ СИЛЬНЕЕ? Оставив коренную немку, российская устремилась к знакомым русским голосам. Побеседовала, вернулась к коренной и привычно на русском сообщила, что встретила земляков. - Ja-а, aber könnte ich dосh nur ein Wort russisch! (Да, если б я хоть слово знала по-русски!) засмеялась коренная. Выходило, мозг ╚родины по жизни╩ оказался сильнее мозга ╚родины по крови╩. ДВЕ ВЕРУЮЩИЕ Молясь неистово, первая не забывала подчёркивать свои достоинства живёт, мол, для людей, а другие ╚непредсказуемы╩, со ╚сложным╩ характером, ╚в глаза лезут да о себе всё думают╩... Вторая никого не судила Богу сердцем служила: Ему виднее, кто живёт ╚по-божески╩, а кто, замаливая грехи, заботится лишь о жизни вечной.
|
|
|
|
|
С уважением, С. Герман
|