Романы и повести
4 января 2015 года

Передача дел

1.

В больнице одного сибирского города лежал и умирал сорокалетний инженер Василий Журавлев. Среднего роста, худощавый, с обострившимися чертами исхудавшего лица, он удивлял острым взглядом из глубоких потемневших глазниц. Была весна восемьдесят девятого года двадцатого века, общественные страсти кипели и бурлили, но в обыденной жизни еще держались советские порядки, осложненные крайним дефицитом всего: продуктов, денег, элементарных товаров для жизни, таких как хозяйственное мыло. Бурно развивающиеся кооперативы, по сути частные предприятия, все более влияли на состояние общества. Василий работал в лаборатории отраслевого НИИ.

Приходила к нему чаще всех Галина, молодая сотрудница лаборатории, на десяток лет младше его. Кроме новостей из института, приносила она Василию на подпись по несколько бумажек, связанных с перемещением материальных ценностей из лаборатории и в оную, так как, несмотря на болезнь, от должности материально ответственного лица Василия так никто и не освободил. Почему не сделали? Довольно сложно найти замену сотруднику на такой своеобразной должности — надо, чтобы он и хозяйственной сметкой обладал, и технику знал, и по основной специальности не скучал на работе. Согласился Василий занять эту должность когда-то, подчиняясь начальству, но и имея в виду свои собственные интересы. Он поступил тогда в аспирантуру к известному профессору и взял тему, для воплощения которой требовалась сложная электронная аппаратура. Василий собирал ее по всей стране, и положение завхоза лаборатории давало ему возможность вовремя ухватить нужный прибор и вставить его в стойку, возвышавшуюся в его кабинете уже до самого потолка.

В эту пятницу Галина пришла раньше обычного, часа в четыре пополудни. Василия позвали, и он, еле сдерживаясь, чтобы не застонать, вынес своё костлявое тело в коридор, расположился на кожаном диване рядом с Галиной:

- Привет молодежи! Ты сегодня рано.

- Здравствуй! Да, знаешь, с утра ходила на дирекцию вместо Куприянова, а потом — включать установку уже не хотелось, мало времени оставалось.

- И что решала дирекция?

- Ой, был такой цирк! Проводил заседание Олег Дмитриевич, разложил свои бумаги и говорит так спокойно, ну он же всегда спокойно то ли говорит, то ли вещает: «Итак, товарищи дорогие, есть новости по финансированию. Хоздоговоров утвержденных пришло очень мало, господдержку только обещают увеличить, но ничего еще не пришло. Давайте решать, что делать. Закупки оборудования делать мы не можем, пишем письма и от всего отказываемся. Зарплату платить можем либо семьдесят процентов либо сто, но во втором варианте половину состава института отправляем в отпуск без содержания. Или же — тут пришло распоряжение искать дополнительные непрофильные источники финансирования, это значит: на панель! На — па — нель!»

- Он так и сказал? - спросил Василий, улыбаясь. Ему трудно было представить эти слова в устах Олега Дмитриевича, всегда корректного и сдержанного, этакого столпа общества, от которого всегда многое зависело и поэтому слова его были скупы и точны.

- Да, так и сказал. Я сижу, напротив меня главбухша, плановичка и по снабжению Валентина Бойко, сидят улыбаются и не знают, что сказать.

Василий представил себе представительную обычно невозмутимую главбухшу, та конечно промолчит и ничего на это не скажет, потом плановичку, интеллигентную сдержанную на слова даму, она тоже промолчит, а Бойко — ох, уж эта точно что-то ответит, не удержится!

- Валентина сказала! - предположил Василий, все так же слегка улыбаясь.

- Ага, догадался! Естессно, Валентина ответила за всех: «Так на панель-то... может, мы и рады бы... попробовать, но возраст уже не тот, брать нас не будут!»

- А он что? - поинтересоваться Василий, оставив рот полуоткрытым.

- Ну что, что... Смутился, уткнулся в бумаги, стал перечислять эти нетрадиционные источники: сдача помещений в аренду, изготовление предметов ширпотреба в мастерских, выполнение заказов на разработки.

- Заставят ужиматься и освобождать комнату.

- Да, грядет. Кстати, ты почему так долго ничего не списываешь? Старых этих сгоревших выпрямителей целый шкаф.

- Ага, и еще фототелеграфные аппараты в подвале, и еще сгоревшие микросхемы, их на драгметаллы сдавать надо, и еще и еще...

- Да, по драгметаллам, тут приходил один предприниматель, он хорошо платит за лом злато- и серебросодержащий, и Олег Дмитрич разрешил переговоры с ним.

- Здрасте, а пробирный надзор?

- Так у нас перебор по серебру, мы с фотоматериалов сдаем больше нормы. Вот они там на дирекции решили провести переговоры, как это лучше сделать и чтобы главк разрешил.

- Ах, главк. Ну, те возьмут за это отступные.

- Ой, да теперь каждый придумывает, откуда тянуть. Здесь в больнице — наверное, тоже?

- Здесь, - он понизил голос де шепота, - суточная норма расходов на питание больных рубль две копейки, в столовой одни серые макароны в супе, на второе они же с подливкой. У столовских зарплатка маленькая, они с работы полные сумки выносят! Мы спрашивали — что это? Отвечают - объедки поросятам. Да кто их проверяет?! Или — лекарства. Врач дает моей жене список — приносите, аптека рядом. Связи - прямее некуда... Знаешь, извини, мне полежать надо, устал...

- Ой, конечно, иди отдыхай, от наших дел у любого голова заболит! Ты как? Жена приходила?

- Да, была. Борщец мой любимый в баночке, как обычно. Я его то в холодильник, а то - греть на батарею.

- Болит? - спросила она жалостливо. Он в ответ стал рассматривать потолок, и ей стало ясно, что отвечать не хочет. Простилась и ушла.

2.

Василий вернулся в палату и прилег, разглядывая в окно тополя с набухшими почками, сидящих на ветках воробьев и белесое весеннее небо. Сообщенные Галиной новости не обрадовали его. Пусть его планы из-за болезни рухнули, но хотелось, чтобы работа института, нужная производству, продолжалась, чтобы изобретались и создавались новые дефектоскопы, интраскопы, приборы удаленного контроля для металлургии, поскольку стране и ее людям нужен металл. Мысли Василия переключились на Олега Дмитриевича, заместителя директора, курирующего работу бухгалтерии.

Во всякой организации есть такой человек, который поддерживает функционирование хозяйственной системы и к которому приходят ревизоры, «если что не так».Олег Дмитриевич, или О-Дэ, играл эту роль весьма исправно, иногда даже упреждая события, за что его хвалил директор. Если О-Дэ наложил резолюцию на заявление или служебную записку, податель сего облегченно вздыхал: дальше исполнители отрабатывали принятое О-Дэ решение. При этом, если с исполнением что-то не ладилось, О-Дэ вызывал виновника «на ковер» и своим негромким бесцветным голосом произносил примерно следующее: «Вы получили распоряжение? В чем дело? Кто? Сейчас сделаем звоночек...» Не в его характере было кого-то распекать, ругаться, кричать, но его спокойный голос вызывал трепет у многих. Можно было лишиться премии, получить выговор или того хуже, если нарушить известные правила, для которых О-Дэ не делал исключений и для себя! На юбилей ему подарили удостоверение о сдаче экзамена по ТБ на слесарные работы. Он когда-то начинал трудовую деятельность слесарем завода, потом окончил университет и пошел в науку, но дома держал маленький школьный токарный станочек и точил поделки для квартиры. Вот начальник мехмастерских и придумал ему такой подарок.

Василий стал вспоминать все эти многочисленные бумажные формы, которые нужно было подать к такой-то дате и даже до определенного часа, и на которых появлялись, в верхнем правом уголке, а иногда на приколотой бумажке, резолюции Олега Дмитриевича, с его уникальной сложной подписью, подделать которую никто не пытался никогда. Единственное, что мог сделать податель сего, получив на бумаге отрицательную резолюцию, это заполнить бумагу снова и подать как ни в чем ни бывало. Случалось, это срабатывало, но в девяносто девяти процентах случаев О-Дэ отлично помнил, кому и почему он отказал, и прием этот не работал. Но многое начало меняться сейчас, так как наступили смутные времена.

Размышления Василия нарушил сосед по палате, морщинистый старик, которому недавно сделали резекцию желудка. Он закашлялся, потом стал кричать от боли в животе и звать сестру. Та пришла, он и при ней продолжал материться и требовать обезболивающего. Укол был сделан, и на какое-то время вернулось спокойствие.

Вторым соседом по палате был Павел, молодой двадцатидвухлетний парень, сияющий от здоровья, что называется «кровь с молоком», присутствие которого казалось странным, но и он лечился от травмы головы, полученной в драке. Медсестры относились к нему с нежностью, прощая те моменты, когда он иногда обращался с ними грубовато.

Увлекательный кинофильм воспоминаний шел перед мысленным взором Василия, когда он закрывал глаза и успокаивался. В те часы ему не хотелось двигаться. Ему повезло, что медсестры понимали это его состояние и старались не беспокоить его в минуты сладкого забытья. Вот только лежащий по соседству старик то и дело нарушал спокойствие, а Павел обращался с вопросами, которые и сам мог бы решить и не задавать. Еще одна проблема была с руководством больницы, которое хотело перевести Василия куда-нибудь. Его жена Лена отважно выдерживала дискуссии с главврачом больницы, доказывая, что дома держать больного никак невозможно, что ей тогда надо не работать и то и дело звать скорую, а на что тогда жить, непонятно. Все ждали «того часа», но жилистый организм Василия еще держался, и наплывавшие воспоминания детской поры давали духовную опору в его нелегком положении.

3.

На следующий день его навестил непосредственный начальник по работе, завлаб Николай Николаевич Куприянов. Полный, с выпирающим брюшком и окладистой черной бородой, весьма элегантно одетый, он своей харизматической внешностью вызвал поначалу некоторое смятение медперсонала. Потом, выяснив, кто это, успокоились.

Куприянов затребовал у медсестры халат и прошел прямо в палату:

- У окошка лежишь? Хорошие дела. Ну, здравствуй!

Василий приподнялся на локте, устроился поудобнее:

- Ага, Николаич... Видишь, как меня скрутило?

- Вижу. Так и меня скручивало, я же выкарабкался. Надежда есть всегда, это заруби на носу. Галина мне объяснила, где ты, я и решил сходить. Там в институте Олег Дмитриевич тебе материальную помощь выписал, передадут твоей Лене.

- Помощь? В такие трудные времена?

- Он меня увидел в коридоре, спрашивает, что-то тебя давно не видно, я и сказал, что лежишь. Он еще удивился, как ты бумажки по бухгалтерии подписываешь.

Василий с любопытством взглянул на Николая Николаевича и спросил:

- Так, действительно... Принесли бы приказ о передаче моей должности Галине, я подпишу и дальше она...

- Да, но... Нужна полная передача дел. Появишься на работе, вот и поговорим! Кстати, я знаешь что раскопал о нашем государственном устройстве?

- Что, у Соловьева или Карамзина?

- Нет. Это мы графу Сперанскому обязаны тем порядком делопроизводства, который у нас установлен...

Николай Николаевич был «книжным червем» и любил раскапывать малоизвестные факты. В его квартире книги громоздились на стеллажах, лежали стопами на столах и на полу. Один раз стеллаж упал, и на раскопки груды книг ушел добрый месяц.

Старик в углу начал кашлять, и Василий предложил:

- Николаич, давай в коридор, там спокойнее.

Он с трудом стащил с кровати иссушенное тело, сунул ноги в тапочки и пошел, увлекая товарища:

- Сейчас вспомнил... Мы как-то в пионерлагере шурупами привинтили к полу тапочки нашего физрука, очень мы его не любили. Он встал в них утром, а сдвинуться не может...

Оба посмеялись, внося оживление в скуку пустого коридора с кожаным диваном и столиком дежурной медсестры. Василий пошел дальше:

- Пойдем... там место хорошее есть.

Они вышли во дворик из служебного выхода. На асфальтированной площадке стояли мусорные баки, а между кустов акации была импровизированная скамейка из досок.

- Здесь санитары обычно курят, но сейчас свободно. Старшая сестра может погнать, если увидит. Но пока посидим.

Они сели. Николай Николаевич коснулся живота товарища:

- И что, серьезно?

- Да, дело дрянь, Николаич! Уже метастазы пошли. По первости, напичкали уколами так, что я распух, как дирижабль. Жена поговорила — отменили. Тоже, коновалы...

- Вот-вот. Я бы плохим медикам, таким, которые на тройки закончили и в этом духе дальше, менял бы фамилии на Коновалов. Чтобы пациенты знали, к кому обращаются.

- Ну, нет, Николаич, таким экстремизмом дело не поправишь. Из болота можно вылезать только медленно.

- Да... так вот, я начал говорить о графе Сперанском. Когда он получил отставку с высокого поста, царь ему поручил составить свод законов Российской империи. Видел я эти тридцать толстых зеленых томов! Он взял за основу законы Пруссии и переделал их под российские условия. И то, что мы сейчас имеем — приказ по организации... смета... требование на получение...инвентаризация, составы комиссий — все это там регламентировано.

- А до Сперанского, ничего этого не было?

- Нет, ну было наше, доморощенное — приказные избы, челобитные, указы... при Петре еще было, но он кое-что поменял. А Сперанский уже ввел кардинально.

- Ладно, ясно. А вы бы лучше Галину оформили приказом на материальную ответственность!

- А передача дел?

- Так я вам все расскажу, пока могу. Есть приборы, отданные под расписку в другие подразделения и в НИИГИМС.

- Какой НИИГИМС?

- Институт геологии и минерального сырья.

- А я и не знал. Ты ж понимаешь, я имею дело с бумагой и ЭВМ, а вы экспериментаторы.

- Галина — экспериментатор.

- Ладно, мы там обсудим, - буркнул Николай Николаевич, а Василий подумал: «Отложит в долгий ящик, такая у него манера».

На крыльцо вышла старшая медсестра Людмила, наметанным взором заметила мужчин в акациях, но Куприянов смело двинулся к ней навстречу своим осанистым телом:

- Не гневайтесь, начальница! Уж больно хорошо здесь, пригрелись на весеннем солнышке.

Она улыбнулась этому странному человеку, провела ладонями по своим бокам, словно проверяя, ровно ли лежит халат:

- Понимаете, меня тут пьяницы достают. А с вами ладно. Недолго только.

- Так конечно, ему долго и нельзя. Скоро пойдет на койку.

- Пойдет, пойдет! - и она скрылась.

- Ну, ты вот что, - сказал Куприянов, подойдя к Василию, - надежда существует всегда, пока мы дышим. И мы всегда с тобой, не теряйся!

- Ну, так это говорится просто... - Василий умолк, отведя взгляд, и встреча их подошла к концу.

4.

Старика соседа по палате звали Палыч, он работал завгаром, а ранее шофером, сменил много мест работы и автомашин. У Палыча с Пашей тянулась нескончаемая беседа, центральное место в которой занимали женщины и общение с ними. У Палыча набрался богатый опыт по этой части. Каждый свой импровизированный рассказ он завершал собственным афоризмом «настоящий шофер никогда в накладе не будет!» Паша выражал свой восторг неизменным «зашибись!» Его черные усики на гладком, как коленка, лице топорщились каждый день немного по-иному. Медсестра Таня, тоненькая девушка лет двадцати с небольшим, стала хорошеть день ото дня, и Василий догадывался, что причиной тому - ее знакомство с Пашей. Это не доставляло бы Василию никаких переживаний, если бы не странная манера парня выкладывать Палычу свежие детали происходящих у него с Таней встреч. Это казалось Василию довольно неприятным и даже оскорбительным, но он сдерживался и не подавал вида. Как-то раз Таня зашла в палату, где был только Василий, и спросила:

- Случайно, не знаете, где Паша?

Он молча оглядел ее грациозную фигуру, густые темные брови и столь же густые волосы на висках, где они были подобраны вверх. Он задержался с ответом, а она заметила:

- Ой, что это у вас окошко... - она залезла на подоконник, потянулась и поправила болтающуюся форточку. Василий ощутил, какая она вся свежая и ждущая, с изящными точеными ножками под полами халата. Когда она спустилась вниз и стала перед ним с оттенком вызова во всей позе, он ответил:

- А посмотрите во дворе под акациями, может, он с Палычем там?

- В том-то все и дело, что Палыч там с другим мужичком. Ну, ладно, я пошла.

И она вышла. Паша появился через полчаса, вид у него был несколько смущенный, а на слова о посещении Тани он ответил, что ходил в другой корпус.

Василий закрыл глаза и забылся. Ему вспомнились школьные годы, друзья тех лет, влюбленность в девочку, чуть-чуть похожую на Таню. Как-то раз в шестом классе три девочки и Вася делали уборку в классной комнате, он был тогда еще низкорослым «шпендиком», а они были уже рослые девахи. Эти три кумушки-подружки придумали беготню за Васей с мокрыми тряпками, они хлестали его куда попадя, и он не знал, как выбраться из ситуации. Они смеялись, а он был в отчаянии, становясь все мокрее и злее, потому и смешнее, и его увещевания только раззадоривали их. Внезапно вошла девочка, в которую он был влюблен, и стала свидетельницей его позора. Появился Саша Жуцкий, считавшийся совестью их класса, и резкими репликами охладил пыл девочек. Но образ Васи в глазах той девочки померк навсегда.

Саша Жуцкий, крепкий темноволосый мальчик с благородными чертами лица, хороший музыкант и гимнаст, был для Василия путеводной звездой. Всегда подтянутый, целеустремленный, он ходил в музыкальную школу и делал успехи. У него был красивый баритон, и Вася пару раз слышал, как великолепно он пел. Но на уроках пения он не пел, и учитель объяснил, что Саша занимается по специальной программе постановки голоса. «Ишь, какой задавака», - иногда думал тогда Вася, но это не снижало авторитета Саши в его глазах.

Однажды, после одного из первых своих школьных вечеров танцев, Вася с ребятами, всего шесть человек, провожали двух девочек до дома по центру города. У всех было хорошее настроение, обменивались шутками, как вдруг из-за угла вынырнула ватага парней чуть постарше — их не пустили тогда на вечер, так как они были посторонними для школы. Они остановились, стенка против стенки, и вперед выступил низкорослый заморыш Юзик, известный своими хулиганскими проделками и исключенный из школы. Роль зачинщика-провокатора он освоил хорошо:

- Ага, Любка, ты почему меня в автобусе своми буферами толкнула? Такая большая, а толкаешься. Ребя, вы попробуйте, какие они у нее твердые!

Один здоровый увалень начал приближаться к Любе, зажмурив глаза и вытянув вперед немытые руки. Но тут вперед выступил Саша Жуцкий:

- Вы что, думаете, что здесь на улице вам все можно?

Хулиганы опешили. В темных глазах возмущенного и смелого Саши сверкнул такой огонь, и такая пружина чувствовалась во всем его теле, что они оторопели.

- А вот посмотри-ка, какой ножичек острый, - выступил вперед один, раскрыв перочиный ножик и выставив лезвие в грудь Саши.

- Если нет прочной рукоятки и кровеотводного канала, оружием не считается. Идите своей дорогой, ребята, и давайте не будем, - парировал Саша, смело заглядывая в глаза каждому по очереди.

- Да ладно, пойдем, - решил их старшой, оттянув за рукав парня с ножиком.

Образ Жуцкого воссиял в памяти Василия, будто освещенный изнутри. Ему вспомнилось, что Саша после школы поступил в Ленинградскую консерваторию, из Ленинграда потом они переехали в Москву, где он вскоре стал известным композитором. Позже в прессе Василий встречал сообщения о постановках с его музыкой на сцене Центрального детского театра и в других театрах, видел его фамилию, как автора музыки, в титрах кинофильмов. Он не удивился, что Саша стал композитором, но червячок обиды на исчезнувшего из родного города товарища шевелился. На традиционных вечерах встречи выпускников школы Саша не появился ни разу.

5.

Утром следующего дня Василия разбудил оживленный разговор Паши и Палыча:

- Ты пошто исчезаешь из корпуса? Она тебя искала.

- Так у меня кореш оказался в соседнем. Сидели трепались. Потом сестричка его знакомая подошла, втроем балдели. На анекдоты перешли.

- С картинками?

- Да какое там, обычные.

- Врешь.

- Какой резон, Палыч, мне врать?

- По глазам вижу. Возьми вот газетку местную почитай!

- А что там читать?

- Ну, про кооперативы. Меняется же что-то.

- Так у меня у самого кооператив!

- Не у тебя, просто ты там работаешь.

- А я все знаю. Рыбу грузим, развозим по рынкам. Тудыть-сюдыть, бумажки в папке.

- Ладно.

Василий приподнялся:

- Палыч, дай мне газетку!

В газете, первая половина была скучновата. Вести с молочно-товарной фермы... с пленума областного Совета... Далее пошло интереснее — о новых кооперативах и порядках в них. На последней странице — новости культуры. Василию бросилось в глаза интервью с композитором Александром Жуцким, приехавшим на премьеру детского музыкального спектакля. Он поднес газету ближе к глазам, разглядывая изменившегося с годами однокашника: «Сашка! Ей-богу, он! Вот бы встретиться...»

Василий отдал газету и откинулся на спину, прикрыв глаза. Вспомнил себя первоклашкой в темно-серого цвета гимнастерке, на черной парте с углублением для чернильницы в середине верхней части крышки. Фанерный пенал, ручки с металлическими перьями. Чернильницы-непроливашки из эбонита терпели на себе всё: их роняли, заливали водой, из озорства засыпали землей из цветника. Девочки были одеты в классическую форму с черными фартучками поверх коричневых штапельных платьев. При уборке, они снимали фартуки и складывали их на спинки парт. С третьего класса, некоторые девочки-модницы завели себе зеленые и синие школьные платья, и таким образом обращали на себя внимание. В актовом зале за сценой на стене светлело прямоугольное пятно от висевшего там ранее огромного портрета, но чей он был, ребятам не говорили. В пришкольном саду была высокая круглая клумба с основанием для памятника, но гипсовая статуя, разбитая на мелкие куски, лежала поодаль, и невозможно было распознать фигуру.

Сад тот был непростой, это был сад юннатов Дворца пионеров. Осенью там сгибались от яблок стволы шафранного пепина, зеленели небольшие груши, а на одной поляне желтела спелая кукуруза. На той поляне Васю с приятелем поймал сторож сада, когда они выламывали початки. Он сдернул с них кепки и повел к Васиным родителям. Сторож дядя Саша был старый, но крепкий, с седой головой на заросшей сзади седой щетиной шее. Он носил одну орденскую планку на видавшем виды пиджаке.

- Вот, привел! Обламывали початки, - сказал он выразительно васиной маме, отдавая ей кепки, - давайте, принимайте меры! Чтобы не пришлось опять...

Он ушел, а мама, пожурив мальчиков, тут же решила устроить Васю в юннатский кружок, что и состоялось. Позже, работая там на грядках, он иногда встречал дядю Сашу, тот молча смотрел на него, и во взгляде было удовлетворение от того, что Вася стал юннатом.

На окраине сада были вольеры с животными, там жили белки, лисы, кролики и куры. Лисы проявляли поразительную страсть к свободе, они прорывали лапами длинные ходы под сеткой и убегали наружу, их ловили прохожие на улицах и относили обратно к юннатам. Поздней осенью забивали кроликов, дядя Саша сидел на табуретке в углу крольчатника, ему подносили ушастых и он, крепко держа очередную жертву, резко наносил ей удар по голове небольшой палочкой. Тушку подвешивали, и ребят учили аккуратно чулком стягивать шкурку, методично подрезая жемчужного оттенка нижний слой кожи.

Васе хорошо запомнилась комната кружка юннатов во Дворце пионеров. Там стояли высокие снопы ржи, пшеницы и кукурузы, висели восковые муляжи яблок и груш, в аквариумах резвились разноцветные рыбки, на столах в рабочем порядке были разложены гербарии, а над всем этим великолепием висело алое полотнище со словами Тимирязева: «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее — наша задача». Слова эти казались необычайно мудрыми, нравилась их решительность. В центре города, в одном большом магазине висела доска из окрашенного стекла, на которой бронзовые буквы слагались в лозунг «Кадры решают всё. И.В.Сталин». Вася не понимал, что такое кадры, они представлялись ему людьми с квадратными безликими головами, и он не понимал, почему такие безобразные существа должны «решать всё».

Так обстояло с атрибутами власти режима, пошатнувшегося к 55-му году, в котором Вася пошел в школу. Довольно нелепо произошло его знакомство с православной церковью. Бабушка взяла его с собой на пасхальное богослужение. Отстояв очередь на входе в храм, они вошли, и показался высокий священник с большим латунным крестом в руках. Он приблизил крест к лицу Васи, молча, ничего не объясняя, но мальчик отвернулся и прижался к бабушке, которая, пробормотав извинение, провела его дальше в зал с низким потолком, где сверкала позолота окладов икон, горели свечи и слышались странные голоса, напевавшие еще более странные и непонятные слова. Мальчику было душно, он мучился, выстаивая в толпе, из-за которой не было видно богослужения, он только и ждал конца церемонии...

Василий очнулся от забытья и решил дойти до телефона, располагавшегося в конце коридора, и позвонить на работу.

- Да! - ответил голос Галины.

- Галя, мне бы товарища школьного повидать! В музыкальном театре в субботу — спектакль для детей «Необычайные приключения на волшебном острове», там будет автор музыки Александр Жуцкий, увидишь его в литерной ложе. Объяснишь, что от меня и как меня найти в больнице. Прошу его прийти. Мы с ним дружили...

- Ладно, попробую. Схожу обязательно и своего Павлика свожу с собой. Слушай, а у нас тут события.

- Неужели передача моих дел?

- Да, уговорили меня, и к тому же О-Дэ потребовал. Он тут проводил планерку. Меняется порядок отпуска спирта. Пришло распоряжение, ну, это всё в русле борьбы за трезвость. Дневная норма спирта должна выдаваться утром, использоваться в работах, а в конце дня списываться, излишки сдавать обратно, с росписью за фактически истраченное количество. Мы все восстали — некогда же будет работать! Комаровский сказал: «получу я стопку спирта, поднесу начальнику, он крякнет и начнет работать — так, что ли?» Тогда О-Дэ согласился на недельную периодичность: утром в понедельник выдается на пять дней, а в конце дня в пятницу — отчет и роспись.

- Ну, слава Богу! Так и это — слишком часто! Думаю, вернут месячную периодичность.

- Наверное. В стенгазете одна девушка написала почти по Пушкину: «Мне Олег Дмитрич застудил теченье месячных отчетов». Газету сняли. В общем, насчет передачи дел — мы придем с Куприяновым, я принесу все бумаги на передачу оборудования. И ты мне все расскажешь. Дня через два.

6.

Куприянов и Галина пришли в больницу немного ранее четырех часов, и вахтерша предостерегающе подняла руку: «Подождите, идет обход главного врача, пускать не велено!» Тогда они присели на стулья у выхода, и Куприянов заговорщически сказал:

- Я тут нашел статью медиков, как раз применительно к случаю Василия.

Он открыл научный журнал и показал график с четырьмя кривыми: зеленой, желтой, коричневой и красной:

- Видишь, тот случай, когда никакого лечения не проводится... красная кривая, несколько лет и летальный исход. Если проведено хирургическое удаление опухоли — коричневая кривая, лет пять жизни. Если удаление и радиационная терапия — вон какая уже долгая кривая, лет 10-15. Многое можно успеть! А если еще и химиотерапия — зеленая кривая, при возрасте больного 40 лет, тянется аж до семидесяти, то есть практически на всю продолжительность жизни. Вот что дает современная грамотная онкология.

Галина взяла в руки журнал, всмотрелась в рисунок, в подпись под ним, и заключила:

- Да, понятно, но обратите внимание, «в случае ранней диагностики». А у Василия — увы... даже и говорить не хочется.

- И куда бы ты поставила палец, на каком он этапе?

Она горестно покачала головой, поставив палец на окончание коричневой кривой:

- Только облучение и было, но оно почти ничего не дало. Если он сегодня будет ходить, это ремиссия, только ремиссия.

- А почему не стали резать? - спросил он шепотом.

- Там уже были затронуты жизненно важные органы, которые не обойдешь. Не могли же они...- пожала она плечами и вздохнула.

- Вот же паршивец, дотянул!

- А что удивляться? Жизнь требует крутиться, забывать о себе. Возьмите свой журнал и уберите. Он не поможет. Я говорила с одним знающим врачом, и он сказал — если выявить эту раннюю стадию, даже операция не обязательна, надо только перестроить жизненный режим. Витамины, микроэлементы в полном объеме. И питание кислородом тканей, физкультура на свежем воздухе. А как Вася жил — примерно противоположность этому.

Появился ковыляющий Василий, улыбнулся им:

- Здрасьте. Пойдемте в ординаторскую, я договорился ради такого случая. Нам нужен стол разложить бумаги.

В пустой ординаторской присели на диван, Галина разложила на столике развернутые листы инвентаризационной ведомости:

- Я тут смотрела, есть некоторые вопросы.

- Полностью к вашим услугам, - сделал Василий широкий жест.

- Тут вот пластинки и пленки, так много! Что не списывал?

- Ой, да руки не доходили! Надо сдавать шлам, у меня он накопился, лежит в сейфе на самой верхней полке, в черном пакете от фотобумаги. Отвесь, сколько надо сдать на то количество пленки, остальное держи в резерве. Сэкономишь время.

- Хорошо. А вот эти источники питания, александриты, в списке одни спецификации, а в натуре другие.

- Да, это с самого начала так получилось. Будешь списывать, укажи те, что в списке, а Чередниченке объяснишь, так мол и так. Ты же не виновата. Он подпишет акт.

- А вот еще вопрос. Вот этот прибор мы нигде не нашли.

- Сейчас, сейчас, - Василий всмотрелся, - здесь указано, как в бухгалтерской описи, а в натуре он не БАН-100, а БНН-10. Блок низкого напряжения, вы найдете.

- А что же запись не изменили?

- Да с ними разговаривать, легче полпуда соли съесть.

- Так, ладно, я отметила. А вот еще. Пишущую машинку Ай-би-эм мы у тебя не нашли. Ни в одном шкафу.

- Да, про машинку я вам скажу. Вообще, имейте в виду, - он махнул рукой по длинному списку, - все это оборудование я собирал по всему Союзу, по многим предприятиям, даже включая «почтовые ящики». Это — полный комплект установки для томографического дефектоскопа, осталось только подключить супер-мини-ЭВМ, а программы у Николая Николаевича уже приготовлены — я правильно говорю?

- Точно, Василий, вот только производительности ЭВМ пока не хватает. Но в этой сфере идет быстрый прогресс. Я в Праге видел ай-би-эмовскую персоналку. Впечатление — ого, я бы сказал! И пойдут кандидатские на собранном тобой оборудовании, вот и Галя защитится.

- О чем я и говорю! Меня еще вспомните. А машинка — дома она у меня, я там тюкал обзор к своей диссертации по вечерам. Позвонишь Елене, она вам ее отдаст. И я ей позвоню.

Эта пишущая машинка попала в лабораторию случайно. Портативная, компактная, сделанная с ювелирной точностью, подобно швейцарским часам, она вызывала восхищение каждого.

Закончив сверять бумаги и получив подпись Василия, Галина сложила их в папку. Куприянов с облегчением откинулся на спинку дивана:

- Да, ребята, плотину прорвало, и все, кто может, ринулись возглавлять фирмы. Недавно по «ящику» показывали председателя одного большого строительного кооператива. Он выходит утром на площадку, там собираются его люди, он их обходит и ставит задачи на день, сводит друг с другом: вы поедете, вы загрузите... Никаких бумаг! Приходят контролеры из госорганов, он их спрашивает: что надо? Сколько надо? Получив, уходят.

- Я видел. Посадят его все равно. Как это — нет документов? Положено по уставу, - сказала Галина.

- Да, но... это разговор долгий. Он же частный владелец... Я устал, мне надо полежать. Галя, ты сходишь в субботу в музыкальный театр? - спросил Василий.

- Схожу, я уже и билеты купила. И твоего Жуцкого поймаю.

- Вот-вот. Пусть он придет.

Куприянов с Галиной направились к выходу, а Василий, чувствуя неприятную ломоту во всем теле, прошел в палату и лег. Передача дел вызвала чувство облегчения, но возникла и тревога: как будет без него?

Спустя полчаса в палату пришла его жена Лена с дочерью Викой, обе с серьезными лицами, а у Вики был к тому же испуганный вид. Морща нос под очками, Лена смотрела на сжатое лицо Палыча, который пересиливал кашель, заменяя его покряхтыванием.

Поговорили о домашних делах. Потом он спросил:

- А машинка портативная на моем столе лежит?

- Ой, правда, мама, я хотела печатать! - добавила Вика.

Лена сжала губы:

- Понимаешь, Вася. Был один момент, я не хотела тебе говорить. Все равно они найдут какой-то выход. Я увидела объявление в газете, что купят такую машинку. А у меня совсем денег не было. И знаешь, кто это оказался? Шаманов, писатель, мы с ним как-то на курорте отдыхали в один заезд. Он так просил, и я продала.

- За сколько, лучезарная моя?

- За хорошую цену, четыресто пятьдесят рэ. У него столько было отложено.

Василий сморщил лицо, будто съел лимон:

- А ты знаешь, сколько она по бухгалтерии?

- Что, больше?

- Пять тысяч рэ, голуба! Ты что наделала? Адрес этого Шаманова есть?

- Нет. И он в Москву собирался. А что? Ну, если что, я уже замучилась, знаешь.

- А кто будет выплачивать институту эти пять тысяч?

Лена сникла, лицо ее сморщилось, она сняла очки и заплакала. Вика приникла к ней, испуганно уставилась на Василия.

- Ну, ладно. Я скажу им, пусть как-нибудь спишут. Только надо сейчас, не на Галину же вешать недостачу. Я позвоню. Ладно, пока!

И он закрыл глаза, Лена с Викой беззвучно прошли к выходу, оглянувшись на его застывшее утомленное лицо.

7.

На следующий день в институте, в большой комнате, где сидели инженеры лаборатории, за столом с ящиками, в ячейках которых лежали многочисленные радиодетали, сидела Галина и читала бумаги. Зазвонил телефон, она услышала в трубке голос Василия:

- Галя, я должен перед тобой извиниться. У моей Лены было совсем плохо с деньгами, когда нам задержали зарплату, и она продала машинку. Одному писателю, причем дешево — за четыреста пятьдесят рэ. Передай Куприянову: надо составить акт на списание, там укажите поломку механизма или что-то вроде этого, и за меня распишитесь. А дату вчерашнюю.

- Да? Я и не знаю, как это пишется, сейчас пойду к Ник-Нику.

- Образец есть у меня в бумагах. В желтой папке.

- А, в желтой, я найду. Ладно, пошла.

Куприянов выслушал сообщение Галины, поморщился и предложил:

- Может, мы потом это как-нибудь?

- Нет, я не согласна начинать с недостачей. Я тогда и в приказе не распишусь, и в договоре, и ищите другую кандидатуру. Выплачивать пять тысяч я не буду.

- Ну, вот сразу про пять тысяч! Это если установлена твоя вина в присвоении или порче оборудования... Там же в договоре указано. Ты — не продавщица в магазине.

- Может быть. Но я не буду.

- Хорошо. Составь акт, как сказал Василий. Мы подпишемся, и я пойду к Куприянову за утверждением. Причем, как сказал Василий: вчерашней датой!

Спустя полчаса Галина вернулась и протянула акт.

- Ага, вот и причина - «кардинальная поломка механизма». Это вы хорошо придумали.

Через несколько минут Николай Николаевич вошел в приемную заместителя директора, где энергичная спортивная секретарша Маша бойко стучала на машинке очередной приказ:

- Маша, мне срочно надо к Олегу Дмитриевичу.

Она повернулась к переговорному устройству, нажала клавишу:

- Здесь Куприянов, говорит — срочно. Я заканчиваю печатать. Хорошо, - и она махнула рукой , приглашая пройти в начальственный кабинет.

Он вошел. В дальнем конце кабинета, удобно расположившись в широком кресле, сидел Олег Дмитриевич, грузная фигура которого была упакована в безукоризненный костюм, бритая голова со смуглой кожей легко поворачивалась от панели переговорного устройства к бумагам на столе, а от них к ближайшему шкафу со справочной литературой. Крупные черты лица выражали энергию и целеустремленность. Это магнетически действовало на каждого посетителя, который обычно несколько минут слушал значительный разговор по телефону и только потом следовал кивок головы О-Дэ, означающий приглашение к разговору. Однако сейчас телефонная трубка застыла в руках О-Дэ и вернулась обратно. Он вышел из-за стола и пересел за столик для заседаний, пригласив Куприянова сесть напротив и пожав его руку.

- Олег, у меня настоятельно срочное дело, не совсем обычное. Ты же знаешь, Василий у нас в больнице, дела его почти безнадежны, и мы назначили Галину.

- Как же, знаю, я подписал приказ по передаче дел. Ценю вашу оперативную реакцию на обстановку. Что передача дел? Гладко — или есть нюансы?

- Один нюанс.

- Ну, один — это по-божески. А то тогда с Анной Федоровной мы помучились. Так все запустить, и потом — нате, на пенсию, и разбирайтесь сами. За столько лет накопила!

- Василий хорошо все делал. А тут просто его жена подставила.

- Жена? Но она же у нас не работает.

- Олег... - сказал с ударением Куприянов.

- Ну, давай, что у тебя, сейчас порешаем.

Куприянов протянул ему акт на списание, тот прочел и поднял брови:

- Коля, ну что вы пишете? В восемьдесят седьмом получена, в восемьдесят девятом списывается. Причина - «кардинальная поломка». Где вы слова такие берете? Что в ней могло сломаться? Швейцарские часы «Павел Буре» шли два года и сами собой сломались? Может такое быть? Примерно то же! Что, ревизор может не знать, что такое ай-би-эмовская машинка? Интернейшенел бизнес машин! Кстати, у меня такая же.

Олег Дмитриевич достал из полированного шкафа маленький чемоданчик, откинул крышку и повертел машинку, демонстрируя ее блестящие грани:

- Что может сломаться? Только если...

Он приподнял прибор на несколько сантиметров и отпустил, отчего раздался негромкий стук, но все клавиши стояли как влитые.

- Ни одного люфта! Вижу, ознакомиться вам надо...

Он подошел к переговорке, нажал клавишу:

- Маша, сходите в бухгалтерию и принесите мне оттуда инструкцию по списанию основных средств!

Олег Дмитриевич вернулся в свое кресло и глядел тяжелым взглядом на Куприянова. Показалась Маша:

- Вот, возьмите, Олег Дмитриевич! - видимо, ей нравилось склонять его имя и отчество.

Куприянов удивился скорости исполнения, так как не знал, что в бухгалтерии недавно появился особый шкаф с маркированными отделениями, предназначенными для бумаг «к Олегу Дмитриевичу», и горе тому работнику аппарата, который вовремя не положит туда то, что требуется.

- Вот, читай инструкцию по списанию. К вашему акту должно прилагаться заключение специализированной мастерской о том, что ремонт невозможен или нецелесообразен.

Пока Куприянов читал бумагу, О-Дэ делал звонки в разные места, и отрывки его речи застревали в ушах:

- Это не решает проблемы... Цена вопроса такова... Засылаем гонца с бумагами в Москву... Разрешение на применение кабельной продукции где? Я не подпишу. Сделаете — и в добрый путь...

Куприянов понимал, что работа этого хозяйственного механизма нужна многим, что от этого зависят судьбы людей, и если директор хвалит О-Дэ, то это обосновано. Но ему казалось, что сидевший против него человек иногда перестает видеть и понимать живых людей.

- Значит, нужна еще справка из мастерской? - спросил наконец Куприянов.

- Я вам помогу... Маша, узнайте по справочнику, где в городе «Рембыттехника». Позвоните туда и спросите, выдают ли они справки организациям о невозможности ремонта пишущих машинок. Машинка импортная... Сейчас, Николай, мы вам поможем, - и минуту спустя: - Маша, что? Только отечественных? И не дают для импортных? Это надежные сведения? Хорошо.

О-Дэ взглянул на Куприянова:

- Вам случайно повезло. Нет освидетельствования для импортных машинок. Сейчас спросим бухгалтерию... Анна Ивановна, тут в седьмой лаборатории составляют акт на списание импортной машинки, уронили по неосторожности, как лучше сформулировать причину списания? Так и писать? - он взглянул на Куприянова, жестом показывая, что это нужно будет вписать в акт, - «поломки вследствие падения прибора в ходе перемещения». Халатное отношение — нет? Если да, то акт служебного расследования? Нет, это не подходит. Хорошо.

- Так и написать? - спросил озадаченный Николай Николаевич.

О-Дэ взял акт, перечеркнул его крест-накрест, на обороте написал нужную формулировку:

- С этой подпишу. И еще... знаешь, Николай, ты доктор наук, а я вот задержался на старте. Я тут составил план докторской. Прочитать можешь? И свое мнение.

Он достал и протянул Куприянову тонкую папочку с несколькими листами бумаги, на которых собственноручно Олегом Дмитриевичем был напечатан текст. Его собеседник открыл папку и быстро пробежал текст глазами, потом произнес:

- Олег! Мы же обсуждали на семинаре, правда, по другому поводу. У тебя идет обзор методов. Так. Потом изложение результатов коллектива авторов. Кто предложил новые технические решения?

- Новые решения отражены в актах внедрения и авторских свидетельствах — да, соавторы есть — и в протоколах производственных испытаний. Документы эти будут даны в конце, как приложения. Я хочу, чтобы ты написал внизу свое мнение о диссертабельности работы. Мне нужно для разговора с директором.

Черная борода Николая Николаевича задергалась вследствие покусывания им губ, после чего он произнес:

- Я не буду этого писать. Повторяю, свое мнение я высказал на семинаре. Все слышали.

- Ах, все! Ну, так и я не подпишу ваш акт! Совсем новая машинка. Вы что, сдурели? Где она?

- Жена Журавлева вынуждена была ее продать, так как у нее не было денег на жизнь! Есть было нечего! Задержка зарплаты — это что, законный акт? - патетически сказал бородач, понемногу возвышая голос.

- Жена Журавлева должна была спросить Журавлева, можно ли такое делать. Журавлев должен был позвонить и спросить, что делать в таком тяжелом положении. Мы могли прореагировать и выдать помощь из фонда дирекции. Собственно, я тебя недавно спросил в коридоре и потом мы оперативно выдали им матпомощь. Почему ты сам не пришел ко мне и не сказал об этом? И что, куда ушла машинка? - ровно, почти не повышая голоса, ответил Олег Дмитриевич.

- Жена Журавлева... уступила ее за деньги одному знакомому.

- Ну, вот... продала. Если знакомому, возьмите деньги, я распоряжусь, чтобы оперативно выдали из кассы, поезжайте к нему, объясните ситуацию и верните вещь назад. Что вы как дети?

- Этот знакомый уехал в Москву.

- Нет, ну что делается! Ты начальник лаборатории и обязан все знать. Проводить воспитательную работу.

- Олег, бывают ситуации, когда человек расстроен, может даже совершить самоубийство. Нужно быть чутким и внимательным. Но я же не был рядом с Журавлевой! А знаешь, я напомню тебе один случай...

Куприянов расширил глаза, и в ответ немного изменился в лице его собеседник. Когда-то они вместе были на военных сборах в Читинской области. Олегу выпала очередь совершить обход часовых с проверкой. Когда он с двумя курсантами подошел к складу боеприпасов, оказалось, что курсант Петя Никитин заснул в будке, далеко отложив от себя автомат. Олег взял автомат, закричал «Встать!» и уложил Петю на холодную землю, послав за офицером. За те полчаса, пока тот не пришел, Петя остыл до дрожи и схватил воспаление легких. Он провалялся в лазарете две недели, а потом был отправлен на долечивание домой.

И Куприянов сказал:

- А Петька Никитин?

О-Дэ словно ожидал вопроса и ответил довольно многословно, сказав по сути, что сознает свою тогдашнюю проявленную жестокость, но что вообще он всегда стремится чутко и внимательно относиться к людям. Он закончил словами:

- Собственно, мы все уже решили. Я тебя не задерживаю. Перепишете акт, отдадите в мою папку как положено.

- Хорошо. Тут какие-то тревожные вести о сокращении финансирования, это серьезно?

- Дорогой мой, уже сократили, пока ты был в отпуске. Вообще, такое творится... я могу панорамно это видеть, потому что везде бываю.

- И что, если в двух словах?

- Был вчера на расширенном пленуме райкома партии. Мало того, что они приглашают секретарей первичек, так теперь еще и хозяйственных руководителей. Открывает заседание второй секретарь, говорит: присутствует столько-то, кворум есть. И действительно, людей сидит много, есть иллюзия, что кворум есть. Ветеран спрашивает: сколько членов райкома на пленуме? Приведите цифру, и поименно! Тот не приводит, уворачивается. Потому что вся верхушка кинулась создавать кооперативы и совместные с иностранцами предприятия, прибирать к рукам и производство, и рынки, и собственность! Оставили для вида прикрытие: вроде идет пленум райкома, вроде что-то решают. Потом появился все-таки Кузнецов и рассказывает «вести с фронта»: полный хозрасчет — это страшно! Крутиться надо, иначе разоришься, надо ситуационное управление вводить везде. Плановая экономика — под откос. А с нашей любимой металлургией как? Поставить на каждом частном участке домну, как делали китайцы? И что?

- Так металлургия остается в госсекторе!

- Если бы. Какое там! Для них это самый лакомый кусочек. Погрузил металл на поезд — и в Китай. Прибыль снял — и деньги за рубеж.

- Комитет не даст!

- А комитетчики сами туда ринулись. Создают частные охранные кооперативы. Вообще, у кооператоров этих идеал — танк, переоборудованный в киоск. И прибыль идет, и не ограбишь.

- Вот дикость! Да, грустно это все.

- Вот я и думаю, держаться надо друг друга. А ты не понимаешь меня, не идешь навстречу.

Как же выстоим?

- Да, конечно, что-то надо... - пожал Куприянов плечами и вышел из кабинета.

8.

В воскресенье в больницу приехал Жуцкий. Он с удивлением оглядел кирпичные здания больницы — они были общежитского типа, временный вариант, ставший постоянным, в то время как рядом возвышались каркасные конструкции недостроенного нового здания больницы, оставленного на неопределенное время. Стройка заросла ивняком и полынью. Напротив входа в больницу, через улицу, располагался единственный в квартале кооперативный киоск — сваренный из толстого железа вагончик с зарешеченным стеклом, в котором была узкая бойница — люк для подачи товара. Ассортимент был довольно узок: пиво разных сортов, сушеная рыба и орешки к пиву, кое-что из еды — солянка в стеклянных банках, консервы, печенье, пол-витрины занимали сигареты и папиросы.

Александр зашел в здание, прошел в дверь, ведущую в палаты, там сидела на вахте старушка в сером оренбургском платке на плечах и в суконных сапожках. Она увидела невысокого мужчину, одетого в очень хороший импортный плащ, под которым виднелся концертный черный костюм с атласными лацканами. Гармоничное красивое лицо брюнета с соболиными бровями и темными глазами дышало внутренней силой.

- Уважаемая, я к Журавлеву. Примете? - раздался приятный густой баритон гостя.

- А вы кто? - полюбопытствовала она.

- Его школьный товарищ, музыкант.

- Вот, то-то я и вижу. Это седьмая палата. Давайте сюда, в гардероб для персонала, я вас устрою и халат свободный найду, и даже шапочку, - засуетилась она. Александр переоделся и пошел по коридору в белоснежном облачении, напоминая своим видом врача, придирчиво оглядывающего обстановку. Медсестра Таня привстала из-за столика, широко раскрыв глаза, и потянулась в палату вслед за Жуцким. Тот оглянулся:

- Здравствуйте. Почему без шапочки?

- Ой, у нас многие не носят. Сейчас достану!

Александр улыбнулся снисходительно и царственно, вошел в палату.

Василий сразу узнал его: это был тот же Саша, теперь солидный и ухоженный, от лаковых полуботинок до прически. Тот подошел к кровати и, нагнувшись, приобнял Василия:

- Ты что же это болеть надумал? Не годится!

- Так я и не думал, а вышло! - оправдывался Василий, улыбаясь и оглядывая Сашу:

- Ты откуда такой парадный?

- Из театра, сразу после репетиции и до вечернего спектакля у меня — свободное окно. Я взял себе партию фортепиано в спектакле. Так лучше видно, как все исполняется, и можно самому задавать тон!

- Ну да, ты внушаешь организованное начало!

Палыч и Паша, игравшие в домино, с удивлением оглядывали Александра. Палыч прохрипел:

- Мы думали, доктор!

- Чуть-чуть и доктор. Я проучился первый курс в мединституте, а потом уехал в Ленинград и поступил в консерваторию.

- И как? Стал известным композитором, я читал в газете, - заметил Василий.

- Да, у меня в активе уже три мюзикла, одна опера, четыре симфонии, музыка в пятнадцати кинофильмах.

- Вот-вот, в кинофильме видел тебя в титрах, но не знал, ты или не ты, - радостно сказал друг.

- Так-с, что мы имеем? Дай-ка пульс. Все-таки я медик, хотя и недоучившийся.

Саша прижал один палец к запястью Василия, оглядывая больного:

- Пульс слабый. Низкое давление.

- Да, знаешь, последние дни — возьму книгу, читаю-читаю, и внезапно теряю контроль, глаза пробегают по тексту, а ничего не воспринимаю. Так еще не было!

Александр вздохнул:

- Ухудшение кровоснабжения мозга. Это очевидно.

Василий засуетился:

- Знаешь, я сейчас поднимусь и мы пойдем куда-нибудь, поговорим. Если ординаторская свободна, можно там.

Они вышли из палаты, и Василий спросил у Татьяны про комнату.

- Сейчас, подождите минутку, - она подошла к двери кабинета, резко постучала по ней костяшками пальцев. Оттуда послышалось движение, и вскоре выскочила сладкая парочка, они поправляли одежду и удивленно взирали на Александра.

- Весна! - заключил он, улыбнувшись.

Оба приятеля зашли в кабинет, и Саша стал прохаживаться взад и вперед, видимо по сложившейся у него привычке. Василий полулежал на диване, опершись на его спинку.

- Вася, я очень рад тебя видеть после столь долгой разлуки. Я отлично помню наши школьные годы и наши поездки в лес. Я рад был увидеть наш город...

Они стали вспоминать по очереди всех одноклассников, рассказывал о них в основном Василий, знавший, как сложились их жизни, а Саша внимательно слушал. Но в одном случае Саша знал больше — о Толе Быкове, с которым он начинал учиться на лечфаке и который навещал его потом в Москве. Толя стал известным медиком, доктором наук, и возглавил крупный медицинский центр.

- А помнишь, мы после вечера провожали девочек и ты... осадил хулиганов. Мне это часто вспоминалось.

- В седьмом классе? Это был первый вечер, когда мы танцевали. Разве такое можно забыть?

- А ты женат?

- Нет, мы с мамой, так и живем. Старенькая она стала, но держится. Есть у меня, правда, увлечение, но я не перехожу известную мне грань. Для творчества, мое положение, я считаю, наилучшее.

- Ты правда так считаешь?

- Вася. Музыка — это хрупкий мир. Надо постоянно быть в форме, писать новое, выступать. Мы в стране страдаем от засилия попсы. На концерты ходят все меньше и меньше. Но не в детской аудитории, для которой я пишу мюзиклы. И еще — я хочу создать такую симфонию, которая передала бы драму внутреннего мира современного человека. Поэтому стараюсь не отстраняться от всего, что происходит в жизни. Я обратился к вере, христианской вере. Подарю тебе запись — это я делал по заказу церкви, они, кстати, хорошо заплатили. Попроси домашних, чтобы достали маленький плеер — и послушаешь. Мы, правда, воспитаны в атеистическом духе, но мне важно объединение всех людей, общечеловеческое начало...

Музыкант отдал Василию маленькую кассету с записью. Дверь внезапно отворилась, и вошел дежурный врач Валентин Сергеевич, который был одновременно и лечащим врачом Василия. Он с любопытством оглядел Сашу, а тот пояснил:

- Я — друг Василия со школьной парты. Московский композитор, а здесь я на премьере. Учился в мединституте, кстати говоря - вместе с наверняка известным вам Быковым, но оставил учебу, когда поступил в консерваторию. Мы можем поговорить?

- Конечно, я как раз бы хотел! С женой больного у нас контакт не блестящий.

- Вот и хорошо. Василий, ты пока подожди нас, я тебя найду.

Василий вернулся в палату и лег. Заглянула Таня, и он спросил:

- У вас есть маленький плеер?

- Есть китайский, я слушаю. Принести?

- Да, пожалуйста! Мне Жуцкий дал свою запись.

- А можно, я попробую? Дайте кассету.

Василий отдал маленький блестящий предмет, и она ушла.

Спустя четверть часа появился Александр, возбужденный бурным диалогом с врачом:

- Так-с. Пойдем в коридор на стульчики, я тебе обскажу обстановку.

Они сели, и Саша, понизив голос, сказал:

- Я говорил с твоим врачом. Он предложил одно импортное средство — в нем содержится совокупность веществ для питания организма, поддержания тонуса, как раз для твоего случая, и еще иммуномодулятор. Тебе станет лучше. Работу ты с себя скинул, дела передал, это хорошо, а теперь можно заняться семьей. Тебе надо переключиться. Прояви внимание к жене и дочери, они в этом нуждаются. Читай. «Опыты» Монтеня читал?

- Нет.

- Закажи и прочитай, очень мудрая книга.

- А то лекарство — оно что-то стоит?

- Стоит, но я уже отдал, и не думай об этом.У меня как раз оказалась возможность. Я взял телефон врача, буду держать на контроле. Это не обсуждается! - сказал он громче и поднял предостерегающе руку, чтобы Василий не продолжал эту тему.

Александр встал, крепко пожал Василию руку:

- Мне пора. Провожу тебя до палаты. И — на выход. Валентин Сергеевич говорит, в лечении онкологический заболеваний вскоре наступит быстрый прогресс!

Они обнялись на прощание, и Саша прошел в раздевалку. Он снял халат и шапочку, аккуратно повесил. Внезапно показалась Таня:

- Александр Федорович, я послушала начало вашей кассеты, мне так понравилось! А у вас отдельный концерт будет?

- Возможно. Последите за афишами, что у филармонии, может быть состоится. Я плотно занят на премьере, но может быть потом...

- Еще, знаете... У меня проблема с Пашей. Там парень в палате с Василием. Что посоветуете?

- Этот тот усатый гвардеец?

- Да. Я намекнула ему, что хорошо бы мы с ним поженились, а он в ответ завелся: дескать, я в эти игры не играю, и вообще стал искать легких побед.

Александр посмотрел на ее покрасневшее от смущения лицо, ставшее от этого еще очаровательнее, легкую идеальную фигуру. Он прикрыл глаза и откинул слегка голову. Потом произнес:

- Девушка, вы столь очаровательны, что у вас есть все средства влияния на Пашу. Держитесь с достоинством. Растите душу, слушайте музыку, читайте, приобщайтесь к творчеству. И обращайте внимание на мужчин, кто рядом. Если нравится — поощряйте, вы можете. Не ищите любовь, а старайтесь быть ее достойны.

Она жадно впитывала его слова, и когда он замолчал, полу растерянно сказала:

- Да... я буду.

И он ушел.

9.

После встречи с Жуцким многое в судьбе Василия и в его окружении стало меняться, словно по мановению волшебной палочки. У Журавлева было ощущение, что так и случится, еще тогда, когда он прочел о приезде Жуцкого в город.

В понедельник на очередном осмотре лечащий врач Валентин Сергеевич обращался с Василием столь внимательно, что тот сам, будто в первый раз, стал вслед за ним осматривать исхудавшие руки, впалую грудь и плоский живот.

- Так вот, - сказал врач, - с сегодняшнего дня начнем инъекции модулятора, надеюсь, вы согласны, да и мне интересно, какой окажется эффект... - он глянул в бумагу, которую достал из кармана, - индивидуальные возможности организма у каждого свои, и мне представляется, вам это поможет.

Они взглянули друг другу в глаза, и Василий уловил во взгляде врача некий лучик, хотя до этого взгляд его обычно был бесстрастен.

Внимание врача перешло на другого обитателя палаты.

- Валентин Сергеич, это, ну, выпишите меня, пожалуйста! Зажило уже! - жалобно попросил Паша.

- Так ведь, молодой человек, мы не для вида здесь вами занимаемся, и если есть онкологический риск, значит, мы его установили по нескольким причинам. Впрочем, если вы стопроцентно обеспечите, что будете наблюдаться в поликлинике, причем ежемесячно, тогда мы подумаем!

- Да, стопроцентно, конечно, обещаю!

Вскоре врач ушел, пришла Татьяна и сделала Василию первый укол. На Пашу она перестала обращать какое-либо внимание, и это его озадачило.

- Ой, я вам сейчас плеер принесу, - сказала она. Вскоре Василий приладил в ушах маленькие наушники в мягком поролоне и услышал приятный баритон Жуцкого. Тот говорил о евангельских истинах, о том, как следует на добродетельных началах строить жизнь. Голос действительно завораживал. Как бы в отдалении, звучала фортепианная музыка, дополняющая эффект.

В среду пришла Галина и озабоченно принялась рассказывать о перипетиях на работе:

- Ну, была битва за списание машинки!

- Прямо битва? - спросил он с улыбкой.

- Представляешь, все акт подписали, пришла я к Бойко. А та — ну, ты ее знаешь, с характером!

- Восстала?

-Ну, да! Она так мне показывает пальцами: где вещь-то, показывайте! Я ей стала объяснять, как все получилось и что О-Дэ в курсе, он же для них святой человек...

- Ага, ты Валентину еще плохо знаешь!

- Теперь изучаю. Она в ответ как повысит голос: «у меня шофера раздетые ходят, им положены только ватники, научные сотрудники ваши щеголяют в меховых пальто, крытых новой кирзой, будто постоянно в командировках!»

- Сильный аргумент! Действительно, дали бы уж шоферам полушубки.

- Я и поняла, что она так не сдастся, и говорю: «так у меня в каптерке лежат два меховых костюма почти новых, забирайте!»

- И она?

- Ты знаешь — сразу! Взяла ручку и подписала акт. И я ей два пальто и одни меховые штаны притащила. Говорит «где еще одни штаны?» Говорю: «Влад Поляков на рыбалку взял». А она: «ну, всё, если он меня с собой на рыбалку не возьмет, сниму с него штаны!»

Они посмеялись, и она добавила:

- Тут, знаешь, дирекция обменяла контейнер лома на контейнер китайских пуховиков. Всем раздали, и у нас Ник-Ник демонстративно в пуховике пошел с работы, а пуховик настолько мятый — весь из морщин! Забавно так.

Она ушла, унося с собой ворох выпавших на ее плечи дел, по которым Василий чуть скучал, но больше радовался тому, что ноша завхоза с него снята и дело находится в надежных руках.

В среду пришла жена Лена и с ней Вика, радостная и возбужденная:

- Папа, мы вчера в театре были!

- Да, сходили на твоего Жуцкого, в смысле на спектакль, и самого видели, он на фортепиано играл и в конце выходил на сцену, кланялся.

- Как он вам показался?

- Ой, папа, он весь такой — жуцкий, у него усы, и в ушах волосы, и в носу, и на руках, как у жука. Мне кажется, он из жука вырос. Вообще, все люди из насекомых вырастают. Вот Владька — из кузнечика уж точно.

- Ой, Вика, болтуша ты, ну что ты несешь?

- Да, да, и он в конце говорил, когда кланялся, и голос был такой: ж-ж-ж! - упрямо продолжала Вика, подскакивая на месте.

- Его девочки в классе иногда называли «жуткий». Он возьмет так внезапно появится в темном коридоре, молчит и глаза горят, - добавил Василий.

- Представляю. Наверное, все девочки были в него влюблены.

- Я бы не сказал. Но он имел сильное влияние. Совесть класса, можно сказать. Еще влиятельная была девочка, Валя Ивушкина, бессменная староста... Да, знаешь, Лена, машинку списали, можешь не беспокоиться.

- А я и не сомневалась, что спишут. Не люди, что ли?

- Люди, конечно, но есть всякие.

- Как и везде.

- Па, а тебя скоро выпишут? - встряла в разговор Вика.

- Может быть. Мне назначили новое лечение и сегодня сделали первый укол.

- Серьезно? - спросила Лена и внимательно посмотрела ему в глаза, пытаясь прочесть в них новую надежду.

- Это Жуцкий организовал. Он поговорил с врачом, и нашлось это лекарство... Давай-ка пройдемся! - он спустил ноги с кровати и, опираясь на железную спинку, медленно выпрямился.

- А в бассейн со мной будешь ходить? Научишься быстро разгибаться! - сказала Вика.

- Конечно, доча, обязательно. Мне только резиновая шапочка нужна, у меня нету.

- А ты можешь пока шарик на голову натягивать. Я пробовала!

- Ой, Вика, опять ты болтаешь несусветное, - сказала Лена, увлекая ее к выходу.

Девочка шла по коридору, подпрыгивая:

- Ой, какие стулья старые! Они сейчас развалятся, я вот дерну...

- Ну-ка, резвушка, не трожь, а то меня отсюда исключат, - подал голос Василий.

- Ну и пусть, мы тебя домой включим!

Они вышли во двор, и свободная скамейка под акациями приняла их тяжесть.

- Так вот, Жуцкий дал деньги врачу, лекарство дорогое, а Валентину Сергеевичу важно попробовать, как оно подействует. Ему представляется, в моем случае оно может помочь.

- Да? - радостно переспросила Лена, и от ее голоса в его ушах зазвучали бубенчики, как под дугой резво помчавшейся лошади. Легкий свежий ветерок со стороны лесопарка доносил первые запахи трав и молодой листвы тополей.

Они поговорили о домашних делах так, словно Василий скоро уже окажется дома и сможет прибить оторвавшийся подоконник, наточить ножи, прибрать на балконе. Лена с Викой ушли, а он все сидел, пригретый весенним солнышком, и думал, хорошо бы сделать то и это, выгнать из себя больничный запах и забыть хоть на какое-то время о болячках.

10.

Существуют в медицинской практике случаи странные, озадачивающие врачей неожиданным ходом событий. О них писал в своих «Опытах» Монтень: сила воображения и восстание духа иногда делают чудеса. В одном фильме девушка, смертельно больная белокровием, вместе с любящим её юношей бросают вызов судьбе. Его отвага, горячая любовь и неотступность создают чудо исцеления. Один поэт на концерте - Василий был на нем и помнил это - рассказал, как лежал в американской больнице в почти безнадежном состоянии, его организм перестал вырабатывать эритроциты и с каждым днем он терял силы. Доктор спросил, какова его профессия, и узнав, что он поэт, посоветовал ему взять ручку и продолжать писать стихи. Пациент так и поступил, в итоге кризис миновал.

Прошла неделя, и Василию показалось, что все силы природы и людей соединились, чтобы помочь ему. Погода стояла великолепная, теплая, но еще не жаркая, новое лекарство по-видимому подействовало, в наушниках плеера звучала его любимая музыка с записей, принесенных ему Таней. Слушал он и запись Жуцкого. Как-то раз он услышал донесшийся из коридора разговор Валентина Сергеевича с врачом, в нем мелькали слова «странно... ремиссия... метаболизм...»

В конце недели пришел Жуцкий. Он тотчас надел предложенные ему белый халат и шапочку и, кратко поговорив с Василием, встретился с Валентином Сергеевичем и главврачом. О чем они говорили, Василий не слышал, но сам Жуцкий, прийдя к нему в палату, заявил:

- Пройдешь обследование, и тебя выпишут. Думаю, дома тебе будет лучше. Будет эпикриз — там будут рекомендации по дальнейшему амбулаторному лечению, медсестра будет приходить с уколами — вот теми, которые мы начали, и как-то понемногу... У тебя есть привычка к утренней зарядке?

- Да, так, элементарно, рывки руками...

- Вот и правильно, мышечная радость это хорошо, еще тебе придется разучить специальный комплекс, принесу тебе книжку. Это что? - спросил Александр, указывая на оболочку кассеты, заряженной в плеер.

- Седьмая симфония Шостаковича.

- Седьмая? Странно, и я о ней часто думал последнее время.

- Идеи носятся в воздухе?

- Да, и вот о сольном концерте — где ваша сестричка? Я ей обещал дать ответ.

- Спроси у дежурной, она ее найдет.

Александр нашел Татьяну выходящей из клизменной комнаты, снимающей на ходу резиновые перчатки. Она была распарена и утомлена нелегкой работой.

- Ой, вы! Можно, я хоть немного приведу себя в порядок, а то мне как-то неловко, - сказала она полусконфуженно.

- Милочка, такая практика и у меня была в «меде», я вас совершенно понимаю. Как вам будет угодно, я подожду.

- Ой, вы, наверное, торопитесь? Дайте я хоть халат скину...

Она быстро скинула халат, под ним оказалась легкая кофточка, туго облегавшая грудь, и тонкое черное трико. Жуцкий сложил губы в добродушную улыбку, в глазах мелькнули искорки восхищения:

- Во всех нарядах хороша! Я, собственно, пришел вам сказать, что сольный концерт будет в филармонии в следующую пятницу, в шесть часов вечера. Приходите, приводите друзей.

- Конечно, приду! Я как раз выходная. А Журавлев сможет там побывать? Очевидно, нет, такой поход он не осилит.

- Василий — нет, что вы! А звуковых записей моих опусов у меня нет. Как жаль!

- А знаете что? Я живу здесь рядом, в деревянном доме, и у нас есть пианино. Я когда-то училась. Оно хорошо настроено.

- Пианино, говорите? Что ж, это хорошая идея! Так сказать, камерный концерт. Если большая комната, можно и других больных пригласить. Я сыграю что-нибудь такое... весеннее, вы меня понимаете?

Таня улыбнулась:

- У нас большая комната.

- Вот и отлично. Теперь — время. В субботу с трех до шести у меня свободное «окно». Сможете?

- Хорошо, я договорюсь подмениться. Еще надо стулья от соседей принести.

Александр оглянулся, сзади молча стоял Паша и ловил каждое слово.

- А вот кто стулья принесет! Поможешь Тане?

- Я вот и хотел спросить: Таня, мне можно? Я выписываюсь, вот и будет под послед.

Таня молчала, изучая лицо Паши.

- Раз выписывается, значит — здоров и могуч, стулья принести сможет, - поддержал Жуцкий.

- Ладно, - чуть слышно ответила она, и они разошлись.

Ночью Василию снился сон: из него вылетела зеленая амеба с глазами, летала вокруг него, меняя форму, потом появился Жуцкий в белом халате и с боевым копьем в руке, он ударял острием в амебу, она скукоживалась, но снова расправлялась поодаль. Потом зазвучала красивая музыка, от которой зеленое чудище стало уменьшаться в размерах.

В субботу рано утром Василий почувствовал себя совсем хорошо, и ему захотелось пепси-колы.

Когда-то он привозил ее домой из Москвы и Новосибирска, и Вика смаковала каждый стакан, который ей наливали, пробовала и Лена. Василий тогда отказывал себе, чтобы больше осталось им. Теперь же ему захотелось именно этого напитка, который теперь всюду продавался. Похожее было в его общении с отцом: пока тот был жив, тянул «Беломор», Василий же не курил вообще. Когда отец умер, Василий иногда покупал пачку таких же папирос, Ростовской табачной фабрики, курил и вспоминал об отце.

Он прошел во двор, из него на улицу к единственному железному киоску. Постучал в окошко, там произошло движение и показалась сонная девушка:

- Госсподи, рань-то какая! Что вам?

- Литровую пепси-колы, - ответил он и протянул в точности ту сумму, что стоил товар. Он приготовил ее еще в палате.

- Правильно, а то у меня сдачи нет.

Василий взял бутылку и повернулся уходить, но услышал громкий возглас:

- Отец!

Он повернулся и увидел подходящего к киоску молодого парня в рваном свитере, в трико лилового цвета, выцветшего из синего, с пузырями на коленях, в скоробленных туфлях на босу ногу.

- Отец, земеля, добавь на бутылку!

- Так нету, вот купил напиток — и всё! Я из больницы, еле хожу.

- А, дистрофик! Во, я сейчас анекдоты про них вспомнил. Щас Людке расскажу.

Парень постучал в окошко, из него раздалось:

- Здрасте, с утра пораньше с гастролями. Чо надо?

- Люда, с праздником!

- Какой еще праздник? У тебя каждый день...

- Как какой? Как какой? День шпалопропитчика!

- Ага, пропитываешься. Еще не успел и ко мне пришел.

- Слушай, дай беленькую в долг, под запись. У меня не хватает.

- Щас, разбежалась! Каждому давать...

- О! Вот женская мудрость пробивается, - осклабился парень.

- Ну и чо, я должна твою дурость дальше слушать? Давай, а то закрою.

- Я тут щас земелю встретил, дистрофика. Анекдоты про них вспомнил.

- Анекдоты про дистрофиков? Я что-то не слышала. Валяй, пока я с утра еще добрая, пока не озлили такие, как ты.

- Так вот. Из палаты крик слышен: выключите вентилятор! Сестра заходит, а дистрофики все под потолком кружатся.

Раздался легкий смешок, потом девушка попросила:

- А с картинками из этой серии есть?

- Ага, вот опять женская мудрость. Слушай, пусти меня в дверь, я на ящике посижу, у меня что-то нога болит стоять долго. Унижаюсь тут у твоей амбразуры.

- Ага, щас! Да ты и не помнишь ничо.

- Да нет, слушай! Дистрофик зовет: сестра! Сестра! Приходит сестра. Он ей: позови другую сестру. Пришли вдвоем. Он им: позовите третью сестру! Та пришла, он говорит: ты, сестра, и ты, сестра, положите меня на третью сестру.

Девушка заливисто засмеялась, потом раздался грохот замка, отворилась железная дверь, и парень зашел в киоск.

Василий слушал все это, ковыляя по улице от ларька, и ему горько думалось: и на этой улице будет играть Жуцкий? Вдруг он услышал возглас:

- Ой, да что это вы ходите? Вам же нельзя!

Он присмотрелся и с трудом узнал Татьяну, которую до этого видел только в халате. На голове ее красовалась новая замысловатая прическа, туфельки отливали золотом, ловко сидел на фигуре синий плащ.

- Таня! Я вас и не заметил, вы такая необычная! Да я ничего, ходячий.

- Тогда сегодня в три у меня дома, помните? Вон он, дом с зеленым палисадником!

Василий обернулся и увидел обычный деревянный одноэтажный дом и аккуратный палисадник с акациями под окнами с синими наличниками:

- Хорошо, буду знать.

- До встречи! - и она зацокала каблучками по узкому асфальтированному тротуару.

11.

Заходя вдвоем с Жуцким в дом Тани, Василий с удовольствие отметил, что у них нет злой собаки, какая бывает часто во дворах и обычно исходится истошным лаем на чужака. Они прошли по чистому дощатому тротуару к крыльцу, на который уже вышла нарядная Татьяна:

- Заходите, милости просим!

В сенцах висели сухие пучки различных трав, стояла обувь. Открыли обитую войлоком тяжелую дверь и вошли в прихожую, отгороженную дощатой перегородкой от остальных комнат. В доме стоял чуть кисловатый запах, свойственный подобным домам, и к нему примешивался благостный аромат свежей выпечки.

- Вот моя мама, Таисия Ивановна, - сказала Таня, и к ним вышла невысокая симпатичная пожилая женщина в нарядном платье из китайского шелка, поверх которого был новый кухонный передник.

- А я вам пеку пирожки с печенкой, тут соседи кололи поросенка и половину печени мне отдали, - сказала Таисия Ивановна, внимательно разглядывая вошедших. Руки ее были в муке.

- О, как я соскучился по домашним пирожкам! Моя мама тоже меня балует, - сказал Александр радостно, чуть пожав плечо старшей хозяйки.

- А вы живете с мамой?

- Да, так вот и живем. Она заботится обо мне, а я — о ней, - улыбнулся Александр.

- Так и мы примерно так же. У меня пенсия маленькая, а у Тани — все ж таки зарплата!

Комната была довольно большая, квадратов сорок, деревянными перегородками были выгорожены кухня с печью и спаленка. На окнах бурным цветом взметнулась навстречу солнцу герань. Боком к окну стояло хорошее коричневое пианино.

- Вот только, стулья у нас такие, что на них лучше не садиться, - сказала Таисия Ивановна.

- Это мы сейчас организуем. Вон, Паша идет, - взглянула Таня в окно и вышла.

Кроме Паши, там оказался и Палыч в новом свитере, аккуратно причесанный.

- Там, где красавицы и мьюзик, ищите нас, благие музы!

- Ого, да вы и стихи сочиняете! Полный донжуан, - усмехнулась Таня.

- Могём. Что, где брать стулья?

- Да, вот, идемте к соседям. Там должен быть Валера, - и они прошли в соседскую калитку. Из дома доносилась громкая классическая музыка.

На стук никто не отозвался, тогда Татьяна потянула на себя тяжелую дверь. В кухне за обеденным столом, усыпанным объедками и окурками, сидел тот самый парень, с подбитым глазом, которого встретил у киоска утром Василий. Он был изрядно пьян, а источником громкой музыки был стоявший перед ним большой кассетный магнитофон. Увидев гостей, Валера быстро увернул звук и привстал.

- Валера, я с тобой договаривалась насчет стульев. У нас гости, музыкант из Москвы, - напомнила Татьяна.

- Пож-жалуйста! - сделал тот широчайший жест в сторону комнаты, где стояли рядком венские стулья.

- С нами послушать музыку — как? - предложил Палыч.

- А у меня это и так есть. Иоганн Себастьян Бах! - и он снова включил магнитофон на полную громкость.

- Ну, ты даешь! - буркнул Паша, пронося три стула стопкой.

- Но взглянуть и поприветствовать зайду, - прокричал парень сквозь громкую музыку.

Оказавшись рядом с Татьяной на улице, Паша спросил:

- А чо это ты на меня внимания не обращаешь? Раньше напротив было!

- «Эти глаза напротив»? Только и всего. Значит, ты пересел не напротив. Что же должна думать я?

- Да... кореш ведь у меня в том корпусе!

- Тома у тебя в том корпусе. Тебя и после там видели, и не просто видели. С ней проще, да?

- Да это я так, несерьезно.

- Ой, знаешь, давай не будем...

Жуцкий сидел на диване рядом с Таисией Ивановной, держа в руке тарелку с пирожками, и смаковал один за другим. У них шла беседа, зело приятная для обоих, и по доносящимся словам было слышно, что речь шла о детских годах Тани, потом Жуцкий говорил о своей маме. Они продолжали и продолжали, хотя слушатели уже устроились на стульях, Палыч сходил на кухню и поправил печку, а потом откашливался, глотнув дыма. Когда наступила полная тишина, прозвучавшая сигналом для Александра по привычке его концертной жизни, он встал у пианино и сказал:

- Друзья! Я хочу исполнить для вас вначале две свои песни — я их буду предлагать в репертуар Александру Малинину. Одна из них уже исполнялась в кинофильме. Потом исполню кое-что из музыкального спектакля, премьера которого идет в городе. И напоследок сыграю начало той вещи, которую я сейчас пишу для симфонии — Василий, я тебе о ней говорил.

Он сел за пианино и начал играть и петь своим приятным баритоном «Кони, ой вы кони...» Слушатели переглянулись, и Таня шепнула: «Это из того фильма, что недавно шел по телеку, слышите, знакомая!» «Да, да» - ответила ее мать шепотом и почтительно взглянула на музыканта.

Александр спел вторую песню, лирическую и задушевную, от нее таяла Таисия Ивановна, а молодежи, видимо, больше понравилась первая, задорная и молодецкая. Таня слушала уперто, вся поглощенная Александром, тот взглядывал на нее иногда с оттенком удивления, и она опускала глаза. В своем розовом шелковом платье, с изящной прической, Таня была очень хороша.

В дверях тихо появился Валера, послушал минут пять, буркнул «ну, это мы еще поговорим», махнул рукой и вышел.

Когда раздались первые бурные аккорды последней музыкальной пьесы, Василий вздрогнул. Его захватила и помчала вверх мелодия, как будто он был на платформе мчащегося поезда, и открывались новые дали - «ну, что появится дальше?» - думал он, но потом игра стала стихать и закончилась на тихой ноте. «Это он будет еще продолжать» - подумал Василий.

Александр повернулся и взглянул вопросительно на Таню. Она первая захлопала в ладоши, остальные поддержали, а Таисия Ивановна пошла на кухню и стала выносить оттуда свернутые классическим способом бумажные кульки, дала еще один кулек Паше: «Понесете стулья, отдашь Валере!»

Тепло попрощавшись с хозяйками, Жуцкий с Журавлевым прошли во двор больницы на скамейку под акациями, и музыкант предложил:

- Давай, посидим чуток, поговорим. У тебя ничего срочного нет?

- Конечно, посидим! - и они сели.

- Саша, я начинаю понимать направленность твоей вещи. А скажи, в начале Седьмой симфонии Шостаковича, в первой части, там льется такая сложная мелодия, переливается многими струями, как бурный горный ручей — как это создается, эта серебристость звучащая?

- А-а, дорогой! Ты слушаешь запись, тебе не видно, а это играет симфонический орекстр, большой коллектив музыкантов. Это прежде всего скрипки, у каждой своя партия, которую для них пишет композитор, все они и создают это переливчатое звучание.

- А что выражает эта... тема в начале Седьмой, я ведь не образован совсем в этом смысле.

- Русская жизнь, со всем ее очарованием, но и со свинцовыми мерзостями, в начале двадцатого века. Ты что, не читал? Это же он воплотил в музыке историю страны за первую половину века. Чудом удалось исполнить Седьмую в осажденном Ленинграде. Это была прямая помощь Шостаковича людям города. А потом, после войны, когда раскусили, ее не исполняли много лет. Композитора принуждали писать лубочные музыкальные картинки, прославляющие советскую жизнь. Помнишь, их исполняли по радио?

- Как же не помнить! Конечно. А сейчас — ты хочешь написать свою симфонию и помочь людям?

- Да, я хочу. Чувствую подспудно, что должен, так как впереди трудные времена. Хватило бы... образования, вдохновения! А шанс есть.

- А любовь? Как смотрела на тебя Таня!

- Да, это, - Александр вздохнул судорожно, отвернулся в сторону, - а знаешь, если бы она пришла ко мне, мне кажется, я бы, очертя голову...

- А твоя мама?

- Вот, то-то, что моя мама.

- А помнишь, ты часто появлялся внезапно, и девочки в классе называли тебя «жуткий»?

- Так я и сейчас так. Есть у меня знакомые московские дамы, они мне иногда говорят «Ну что ты, Саша, появляешься как чертик из коробочки, потом — бах, месяцами тебя не видно, не позвонишь». Что ж, так складывается жизнь. Творчество, концерты, дома с мамой. Только я иногда думаю: она же не вечна. А я и готовить путем не умею. Испорчу желудок тотчас.

- Вот, кто-то и должен вмешаться. Но с умным сердечком, не эгоистка. То есть, в разумной мере.

- Промахнусь, как пить дать промахнусь! А ты-то как? По всем признакам, стало лучше! Не зря мы так решили.

- Да, в понедельник начнут гонять по всем анализам и, может, выпишут.

- А и лучше! Освоишься дома, уделишь внимание дочери. Это же как пить березовый сок! Он тебе и нужен.

- Конечно! - Василий представил прыгающую по тротуару в «классики» Вику.

- Ладно, старина, я пошел!

И Александр ушел, а Василий некоторое время сидел, любуясь вечерней зарей на взбаламученном и дымном городском небе.

12.

В понедельник в середине дня, когда обычно происходит выписка больных, Паша зашел в палату с взятой из склада сумкой с вещами:

- Всё, мужики! Переодеваюсь — и пошел. Хватит, отлежался.

- Ой, да чо ты, давай я чайник принесу, под послед хоть посидим на дорожку.

- Давай чайник, пока переодеваюсь. С нами чайку, а? - спросил он Василия.

- Это можно.

Палыч принес чайник, заварил в кружке заварку, порезал кекс:

- Давайте, ребя, ближе к тумбочке.

Они придвинулись, налили чай, и Палыч сказал:

- Эх, Пашка, упустил ты Таньку! Такая девчонка — золото! А ведь в твоих руках была...

- Была, была. Но куда я ее поведу? Какая женитьба? Деньги заработать надо, чтобы новьё кругом, квартира, машина. Слушай, Палыч, мы с корешком хотим взять борт на севера наши, загрузить под завязку спирт и распродать там по ларькам. Мы прикинули, прибыль будет хорошая.

- Ну, про то я ничего не скажу. Если бы ближние перевозки... Это знать надо, примут ли вас там с этим товаром. Там свои ребята шуруют. У меня знакомый один парень вывез вагон леса кругляка, обменял на вагон сахара — это ж ухитриться надо! - хотел распродать. Так ночью на станции замки с вагона сбили, подогнали грузовики, погрузили быстренько — и всё! Ищи ветра в поле, сахар ничем не меченный. Он кинулся искать - какое там! Милиция повязана с ворами, никто ничего вроде как не видел. Во как! А ты говоришь — коммерция!

- Ну, ты, Палыч, думаешь, ничо не меняется?

- А что, ругают сейчас сталинскую систему! Конечно, жестокая была - за колоски садили, но надежная! И все устроены! Я думаю, побазарят с этой перестройкой, да к прежнему и вернется. С такой большой страной, с такой длинной границей — как еще? Или же - «на границе Германии с Кореей, по Уралу, все спокойно».

- Ладно, Палыч, спасибо за всю твою науку, конечно, много ты полезного рассказал, если чо надо будет, я всегда...

- Да и ты меня, Паша, порадовал, молодость мою заставил вспомнить, может оттого и живот лучше зажил!

- Да, уж ты своего не упускал. Зато теперь маешься один.

- Ну, так, вот Василий человек ученый, не даст соврать — Ломоносов еще сказал, если от чего-то отнимется, к другому столь же прибавится. Погулял, а теперь «отдыхаю». Правда, конечно, эти прежние страсти как хмель от шампанского — улетучились в дым! Бывает, посмотришь фильм, и что-то зацепит, а так... Одну бы тебе бабу, Паша, надежную и чтоб любила, и ты ее. Целее будешь, помяни моё слово!

- Если повезет. Вот даже артисту не очень-то пока повезло, да, Василий? - спросил Паша.

- Да, пока бобылем ходит. Дома мать хозяйствует, вроде живут.

Паша собрался и ушел, а Палыч пристально посмотрел на Василия и сказал:

- Дурак еще парень. Надо и то не упускать, чтобы деньги были, и с девчонкой не пропустить момент. У меня вот не получилось и то и то, ездил в командировки все время. Какая-то душа неспокойная. А ты — как, на одном месте?

- Да, углубляюсь в свои задачи, в электронику, работа интересная. Но бывают и командировки.

- Бывали!

- Бывали, - вздохнул Василий.

- А уколы новые помогают?

- Да вроде с ними лучше.

В палату вошел Валентин Сергеевич:

- Ну-с, как вы? Будете проходить все анализы, а судя по тем, что сдали, картина очень хорошая. Даже, я бы сказал, такой глубины улучшения с таким диагнозом я еще не встречал!

Василий рассказал ему про случай с болезнью поэта и как у того заработало «депо крови» после того, как он снова взялся за перо. Врач потер лоб и ответил:

- Я про тот случай не слышал. Говорите, рассказал на концерте? Ну, вообще говоря, если он был «зажат» больничной обстановкой, а человек он вольный, потом взялся опять за перо, эмоционально это могло на него повлиять, конечно. А не согласитесь ли вы полежать еще две недели, чтобы мы обследовали во всех деталях, случай уж больно интересный, как?

- Ой, нет, уж вы закончите за неделю! Домой хочется, дочкой заняться, скучает она, и я тоже.

- Да, дочка — это важно. Сколько ей?

- Шесть. Очень шустрая, донимает меня: когда тебя выпишут? Надо, Валентин Сергеевич!

- Ладно, сделаю что смогу.

В коридоре к Василию подошла Татьяна, оглянулась по сторонам и тихо спросила:

- Скажите, Василий, а Жуцкий — когда идет его спектакль, он ведь тоже там выступает?

- Да, играет на фортепиано, ближайший спектакль в среду. Хотите сходить?

Та вздохнула тем особенным вздохом, что понятен чутким людям, и спросила:

- А можно? - вложив в этот вопрос глубокое содержание, и он, подумав, ответил:

- Можно!

- Ну, тогда я буду искать, с кем мне подмениться на тот вечер...

В среду вечером она была в партере среди детей, которые сами по себе, и детей, которые с мамой или папой, или с учителем, а она была одна и, вероятно, выделялась на фоне низкорослых зрителей. Когда Жуцкий вышел на сцену в конце спектакля, он увидел ее в зале и помахал ладонью, потом заметил, что и она в ответ улыбнулась и кивнула. Переполненная радостью и смущением, она вышла с толпой в фойе и долго разглядывала фотографии артистов, надеясь, что покажется Александр, но он не появился. Догадавшись, что у него свои дела - «теперь все на работе пьют чай» - она надела плащ и ушла, перебирая в памяти каждое его движение.

На сольный концерт в пятницу она пришла в филармонию рано и прошла внутрь, как только начали впускать зрителей. Дверь в артистическую была полуоткрыта, Таня села на диванчик так, чтобы ей было видно, как собираются и готовятся артисты. Потом пришел Жуцкий, прошел в артистическую и стал общаться с артистами. Ждали кого-то важного и незаменимого, и она видела, как напряжено лицо Александра, она различала даже бисеринки пота на нем — так было обострено ее зрение!

Артистов собиралось все больше, некоторые несли с собой инструменты в футлярах, потом группа музыкантов вышла в вестибюль и они стояли кружком, что-то обсуждая.

Таня осмелилась и подошла близко к двери. Перемещаясь, она увидела лицо Жуцкого и он тоже увидел ее, вышел к ней:

- Таня, очень рад вас видеть, - и поцеловал ей руку в лицевую сторону ладони.

- После спектакля вы заняты? - спросила она чуть слышно, и он скорее угадал ее слова по движению губ:

- Свободен, встретимся на выходе! Сейчас очень занят, - чуть развел он руками и вернулся в артистическую.

Концерт начался, ведущей была местная музыковед Ирина Чижова. Эта энергичная свободно держащаяся брюнетка сразу стала заряжать зрителей хорошим настроением. После обычных вступительных слов, она продолжила с подъемом в голосе:

- Большим подарком Александру Федоровичу, и вам, зрителям, является участие областного симфонического оркестра... поприветствуем!

Зрители зааплодировали, занавес раздвинулся, а к роялю вышел Жуцкий и заиграл свой фортепианный концерт. После оваций, песни Жуцкого исполняли певцы филармонии и детский хор музыкальной школы, а сцену из мюзикла сыграли артисты музыкального театра. Концерт шел часа полтора без перерыва. Таня держала в руках букет и, когда Жуцкий прощался со зрителями, вышла и подарила ему. Он поцеловал ей ладонь точно так же, как перед концертом, и кивком дал понять, что ждет ее для прогулки.

Она вышла со зрителями из зала, отстояла очередь в гардеробе, оделась и вернулась к артистической. Она видела, как Жуцкий прощался за руку с каждым из артистов и находил для каждого особенные слова, продолжалось это долго, но она понимала необходимость этого. Потом он вышел в незастегнутом плаще, распаренный и возбужденный, взял ее под руку, что получилось неожиданно как бы само собой, вызвав ее румянец, и они вышли на улицу, сопровождаемые взглядами многих глаз.

Был теплый апрельский вечер, пахло тополиными почками и немного — гарью от сжигаемого мусора. Александр заговорил:

- Мне выпала большая удача с участием симфонического оркестра. Здесь есть одна дама, композитор, председатель местного отделения союза. Пришлось ее уговаривать, чтобы поддержала. И потом, когда разрешили - мы начали репетировать с оркестром в сжатые сроки, едва успели. Виолончелист приболел, и была опасность, что он не сможет. Знаете, эти апрельские сквозняки...

- Знаешь, эти апрельские капели, - полувопросительно продолжила она, остановившись и повернувшись к нему. Он вопросительно поднял брови, оглянулся кругом и предложил:

- А вот кафешка! Зайдем и отметим концерт, идет?

- Идет! - и они вошли в кафе, расположились за столиком и взяли меню.

- Шампанское есть? Давай по бокалу, и... что бы еще? - спросил он деловито.

- Шампанское принимается. Еще, я хотела бы мороженое с вишневым вареньем, - благосклонно ответила Таня.

- Отлично! Сейчас закажем.

Вино было принесено, и, разглядывая пузырьки в бокале, он предложил:

- На брудершафт?

- Согласна.

Они сплели руки с бокалами, выпили и поцеловались трижды согласно обычаю.

- Знаешь, эти апрельские капели... - не договорила она,

- Приводят к большим сосулькам, который могут даже убить! - продолжил он,

- И потому надо оберегать друг друга, заглядывать на карнизы... - закончила она.

- «Нам кажется — мы властвуем, решаем... Нет, только тех мы женщин выбираем, которые нас выбрали уже», сказал Николай Доризо.

- Почему ты это сказал?

- Но, ведь ты первая предложила перейти на «ты», вот почему. Все идет так, как должно идти. Впрочем, я в нетерпении и хотел бы услышать твое мнение о концерте.

- Концерт? Это было замечательно! Даже дети выступали с большим чувством!

- Говори еще!

- А ты баловник. Скажи, что не любишь сладкое.

- Я не люблю сладкое. Более того, свою порцию мороженого отдаю тебе.

- Ты просто проявляешь великодушие.

- Разве это плохо?

Принесли мороженое. Александр передвинул свою чашку Тане. Та отделила в свою чашку половину его порции и пододвинула ему то, что осталось:

- Кушай! Если не попробуешь, это будет не по-товарищески. Все-таки, сладкое ты любишь.

- Согласен. Ты проводишь меня до гостиницы?

- А ты проводишь меня домой на такси?

Они смотрели глаза в глаза, изучая друг друга.

- Хорошо, я провожу тебя домой на такси.

Они прошли до гостиницы и зашли в холл. Он был довольно просторен, в тени пальмы стояли диваны, а на возвышении эстрады красовалось пианино.

- А зачем здесь пианино? - спросила она.

- Чтобы ты поиграла мне. Твоя очередь! А я отдохну.

- Бедненький, ты совсем устал, - провела она рукой по его плечу.

Они сели на ближайший к пианино диван и скинули плащи. Он подошел к женщине-портье и сказал, понизив голос:

- Можно, если девушка чуть-чуть поиграет на пианино?

Та оглядела его концертный костюм и после некоторой паузы ответила:

- Только негромко.

- Разрешили, только негромко. Сыграй мне что-нибудь.

Она взяла аккорд и сыграла Ноктюрн Шопена.

Он полулежал на диване, отдыхая, и после окончания игры заметил:

- Неплохо! Я тоже люблю Шопена.

- Я последнюю неделю упражнялась. Знаешь, я настойчивая, когда захочу!

- Да, долго не играть, а потом вернуться — непросто, я знаю.

- Медсестра — артистичная профессия.

- Охотно верю. Попробуй-ка попасть иглой точно в вену!

- А давай, я спрошу, как в интервью: каковы ваши творческие планы?

- Если наши, то победить.

- Почему?

- Потому, что глагольной формы «победю» не существует, а есть «мы победим».

- Чтобы «мы», надо быть вместе.

- Мм... Я пишу симфонию, часть ее играл вам в субботу — помнишь, это была самая последняя вещь.

- Да, помню.

- Для меня победить — написать эту симфонию!

- Это, наверное, невероятно сложно!

- Я автор трех симфоний, одну ты сегодня слышала, это — не такие великие симфонии, как Седьмая Шостаковича. Но та музыка, которая сейчас во мне — это совсем другое, гораздо сильнее, я думаю!

Он посмотрел на часы:

- О, уже двенадцать! Твоя мама беспокоится.

- Так поедем! Где такси?

Они вышли и сели в машину, Таня назвала адрес. Поехали, вдоль улиц тянулись бесконечные тополя, самые многочисленные и самые многострадальные деревья города. Их обрезали, корчевали, насаждали снова.

- Таня... когда ты сказала- вместе — это...

Он обнял ее за плечи, и его волнение передалось и ей.

- А скажи, Саша, когда мы были в гостинице, тебе не хотелось позвать меня в номер?

- Танюша. Это публичное место, и приглашение означало бы, что я смотрю на тебя, как на девушку определенного сорта, а я... нет.

- Нет? - переспросила она радостно, - а скажи, Саша, тебе уже сорок лет, а ты не женат, ты что, и не жил с женщиной?

- Только встречался. Но ведь и ты только встречалась?

- Да. Но мой опыт был такой крошечный! Знаешь, эти женские медицинские коллективы — это такая ловушка, будучи девчонкой я и не осознавала этого.

- Творчество — еще более глубокая ловушка. Постоянно жаль времени.

- Значит, мы товарищи по несчастью.

- Видимо, так.

Они замолчали и сидели обнявшись, созерцая влажными глазами пустынные улицы. Когда подъехали к дому Тани, вышла Таисия Ивановна в наброшенной на плечи белой шерстяной кофточке:

- А я уже заждалась! И Александр с тобой? Заходите, чаю попьем!

- Здравствуйте, Таисия Ивановна! К сожалению, не могу держать такси, да и мне надо возвращаться.

- Тогда хоть пирожков возьмите!

Она вернулась с мешочком пирожков и подала их Александру в окошко, когда машина уже развернулась:

- С рисом и яйцом, свежие, кушайте на здоровье!

И машина тронулась.

13.

Елена Журавлева пришла в больницу утром. Вахтерша посмотрела на нее особенным взглядом и позвала Василия. Тот пришел довольно бодрым шагом и улыбнулся жене:

- Уже совсем ходячий!

- Да? - удивилась и даже смешалась она.

- Принеси мне эспандер! Там у меня на вешалке висит, с двумя рукоятками. А борщ принесла?

- Ой, знаешь, я что-то вымоталась и пока не приготовила. Завтра!

- Ничего, в столовую схожу пообедать. Меня, знаешь, должны были бы уже выписать, но приходится страдать для науки, они проведут все обследования, может быть, привезут сюда светило медицинской мысли, чтобы оно убедилось, что все чисто, и тогда мы сядем на такси и покинем этот приют.

- Не приют! - воскликнул появившийся за спиной Василия Валентин Сергеевич, - а славное медицинское учреждение, которое ставит на ноги! Хромые бросают костыли, почечники и язвенники начинают мечтать о водке, лодке и молодке. Или, хотя бы, им светит вино, кино и домино!

Лена превратилась в сплошной знак вопроса. К ним присоединилась Татьяна, она поправила Василию воротник, словно заботливая близкая подруга. Елена стала изучать лицо Тани, словно пытаясь прочесть в нем отгадку. Валентин Сергеевич пришел к ней на помощь:

- Курс лечения с новым средством дал удивительные результаты! Готовьтесь вскоре встречать Василия дома. Кстати, вот и главный волшебник, - врач отступил в сторону, поклонился и вытянул в сторону руку, как на сцене приглашают артиста на выход к зрителям. В дверях показался Жуцкий с букетом роз и новом коричневом костюме:

- Сердечно рад всех видеть! Это тебе, Танюша!

Теперь пришла очередь удивиться всем, так как Таня приняла букет и, взяв Александра под руку, пошла с ним в тамбур:

- Что ты, Саша? Не терпится увидеть?

- Да, - поцеловал он ее в щеку, - знаешь, я хочу у вас с мамой снять угол. Диванчик и рядом пианино меня вполне устроит. Буду дописывать симфонию.

- Ой, как здорово! - она обняла его за шею, пробуя щекой его щетину.

- Давай, быстренько сходим к вам и договоримся.

- Хорошо, я сейчас.

Валентин Сергеевич озабоченно сказал:

- Он не только больного у меня уводит, что хорошо, но и лучшую медсестру, что не очень хорошо. Непонятная штука жизнь!

Пятнадцать минут спустя Таня с Александром стояли перед Таисией Ивановной, держащей ладошки домиком и слушая обоих.

- Таисия Ивановна, мы с вами уже знакомы, пирожками вашими я очарован и всем домом... Тихо у вас, вот что главное. Я хотел бы снять угол, вон тот диванчик в большой комнате, мне тут поработать неплохо бы. Как вы смотрите?

- Ой, право, и не знаю, это так неожиданно!

- И причем с завтраком и ужином, чтобы мне не отвлекаться, я оплачу то и другое.

- Надолго?

- Думаю, недели две хватит. Закончить надо обязательно, обстановка хорошая, дело это большое! - в его голосе появились просительные нотки.

- Ой, мама, ты бы видела, как он выступал с оркестром! А потом детский хор исполнял его песни, и полный зал народу! Это так здорово было!

- Тут бы соседи не беспокоили, в нашей-то слободке, народ у нас всякий! - покачала головой пожилая женщина.

- Интересно, мама, всякие таджики живут, и ничего, а именно Александра придут беспокоить? Он человек бывалый, с любым договорится, - поддержала Таня.

- Значит, так, - Александр достал бумажник, - мне приходилось снимать комнату, вот я как за большую комнату и отдаю вперед, плюс питание, вот, - протянул он тонкую пачку денег Таисии Ивановне. Та сложила ее пополам, приткнув ладонь обратно к груди:

- Таня, надо будет простыни новые взять. Там, у рынка, есть место, комплекты продают дешево.

- Вот и сходи.

- Ладно, схожу! А то у нас...

- Вот и договорились! - Александр потянулся к выходу, - пойдем, Таня, еще одно дело есть.

Они вышли, а Таисия Ивановна раздумчиво произнесла:

- Они уже и на ты! Вот тебе и концерт на пасху. А вот деньги кстати, я же к сестре съездить хотела...

Александр с Татьяной пошли по улице к большой магистрали, разговаривая. Их появление не осталось незамеченным постоянными жителями. У соседского дома стояли Валера и плотный светловолосый мужчина лет тридцати.

- Серега, так как наш бизнес? - спросил Валера.

- Сейчас, сейчас... Скажи-ка, это кто прошел с Танькой под руку?

- Да это артист из филармонии, у него тут друг в больнице лежит, дистрофик.

- А сам не такой?

- Нет, сам крепкий. Но что он с Танькой, это новость.

- Во фраерки метит? Клинья бьет? А нам это надо?

- Конечно, не надо.

- Значит, надо поговорить с ним по душам. Зачем глаза лишние? И участковый у нас новый, ходит разнюхивает. Я тебе стулья венские привез? Привез. Ты когда за них отдашь?

- А работой отдам, - предложил Валера.

- Вот, то-то, что работой.

Александр с Таней дошли до небольшой площади и зашли в сбербанк.

- Мне открыть счет, - сказала Татьяна, протянув паспорт. Оператор молча записала все необходимое и выдала круглый металлический жетон. Александр отдал пачку денег, а Таня получила сберкнижку.

- Ну, вот, вторая проблема решена. Не таскать же их тут с собой, - довольно заметил Жуцкий.

- Нам бы телефон поставить. Тебе же звонить требуется? - спросила Таня.

- А это можно быстро сделать?

- Знаешь, тут ситуация такая. Очередь длинная, и вместе с тем они за плату стали ставить по ускоренной схеме.

- Хорошо, ты узнай, пожалуйста, про эту возможность. Так я поехал за чемоданом! Где тут остановка? Ага, вижу. Там же, где была.

Они дошли до стеклянного павильончика, встали в редкой толпе ожидающих.

- Подожди, у меня идея! - сказал он и увлек ее за павильончик, к голой клумбе с гипсовой вазой.

- Что ты, Саша? Мне надо бежать в больницу. И я дежурная до утра, так что с мамой за стенкой будешь ночевать. Покормит она тебя хорошо. Что, что?

- Я соскучился.

- Правда? - радостно спросила она, - а какой завтра день?

- Воскресенье. Пасха.

- Вот и сходим в церковь на службу, и там расскучимся.

- Только там?

Она провела рукой по его щеке:

- Сначала там. Колючка. Утром побрейся!

- Обязательно. Ты завтра сонная будешь с дежурства.

- А я умею прикорнуть в середине ночи. Если не помешают.

- Ты прикорни.

Она мигнула глазами в знак согласия, потом повела глазами на подходящий автобус. Он побежал и забрался внутрь.

14.

Александр проснулся на новом месте от бьющего в щеку солнца. Он открыл глаза и увидел Таисию Ивановну, раскладывающую крашеные яйца в большую вазу, где уже лежали высокие куличи:

- Проснулся? Доброе утро! Христос воскресе! Уже оладушки вас ждут.

- Утро доброе. Воистину воскрес! Ничего себе я сплю! Обычно встаю раньше.

- День воскресный, не грех и проспать. Вставайте, я все равно на кухне.

Он вскочил, натянул трико, прибрал диван и начал делать зарядку, пружинисто работая мускулами.

- О, какой силач! - заметила хозяйка, показавшись в кухонном проходе.

Александр привел себя в порядок и сел завтракать, макая оладьи в сметану.

- Тут может Иван Трифонович зайти, - сказала она.

- Кто такой?

- А это у нас местный правдоискатель, заступник народный.

- О, как интересно! А я ему зачем?

- Как же! В столицу все пишет, в верховную власть.

- Есть такие. Ну, поможем чем можем.

Легок на помине, в двери показался высокий седой старик с орденскими планками:

- Здравствуйте, люди добрые!

Подал руку Александру:

- Старостин Иван Трифонович. Слышал, вы из столицы. Имею честь доложить вам небольшую просьбу.

Александр назвал себя и пригласил гостя сесть напротив себя за стол.

- Оладушков положить, Иван Трифонович?

- Нет, чайку плесни, Ивановна, да и хорош!

Гость достал из черной дерматиновой папки газетную вырезку с заголовком «Награда нашла героя» и с картинкой, где военный вручает медаль сгорбленному старику:

- За пять лет мы с учениками местной школы нашли двадцать семь ветеранов войны, которые вовремя не получили свои боевые награды, и добились через военкомат вручения почти пятидесяти орденов и медалей!

- Солидная работа. Просто удивительно! Я музыкант, сейчас сяду за свою работу, место у вас здесь тихое, мне свое дело продвигать надо, - пояснил Александр.

- И очень даже нужное ваше дело, товарищ музыкант, мы с советскими композиторами, с их замечательными песнями победили, и если есть в стране такие замечательные мастера искусств, как вы, мы обязательно эту гидру капитализма, и нуворишей, и дерьмократов победим! - подхватил Старостин с оттяжкой в голосе, как отдают боевые приказы, потом достал еще пригоршню газетных вырезок:

- У меня все сведения собраны! Кто в какой кооператив ушел и сколько народных денег перетащил и какие объекты прихватизировал, целые ведь речные суда по цене металлолома — подумайте, какая наглость! - я все систематизирую и готовлю обращения в центральные органы. Ко времени вашего отъезда я дам вам несколько пакетов с материалами и адресами — вот только марки какие нужны по Москве, не знаю, так я вам просто деньги на них дам.

- Хорошо, через две недели буду уезжать, отдадите и я сброшу в ящик в Москве.

- Да, вот так. Там на улице Горького, в центральном телеграфе, есть большие ящики, мы уже этот вариант опробовали, как правило доходят. А отсюда — нет, теряются документы. Так что вы поймите уж наше положение.

- Хорошо, понимаю, - Александр пожал руку гостя и пошел в большую комнату, а гость с хозяйкой продолжили разговор.

Александр разложил ноты и погрузился в работу. К обеду нагрянули Таня с Василием:

- Здрасте! Ма, я тебе еще одного гостя на обед привела.

- А что, супа на всех хватит, я и геркулеса наварила, и кулич разрежем. Никто голодным не будет, - добродушно ответила Таисия Ивановна.

Александр оторвался от работы:

- О, здоровеньки булы! А я теперь здесь.

- Отдохнешь от городского шума!

- Точно. Там этот транспорт гудит, а я сплю чутко. Зато, здесь блаженство, тихо, лесопарк рядом. Когда-то я здесь поблизости в лесопитомнике подрабатывал.

- Да? Даже я, твой одноклассник, не знал.

- С восьмого класса. Не хватало нам с мамой денег, вот и приходилось. Нарабатывался почти до упаду.

- А какая работа-то была? - спросила Таисия Ивановна.

- Какая? Земляная, с лопатой. Саженцы распределять вдоль борозд, закапывать. Готовые деревца выкапывать, грузить на машины. Зато мускулы накачал. Смелости у меня хватало, а сила, чтобы за себя постоять, появилась не сразу. Но с игрой были проблемы, пальцы грубели. Меж двух огней метался.

- Вот почему ты такой занятой был, на вечера не ходил. Мы все думали — музыка поглощает. Оказывается, не только она, - с расстановкой сказал Василий.

За обедом Таня сказала:

- Я сейчас свободна, а в ночь дежурю.

- Опять? - удивилась ее мама.

- Накопятся отгулы, они мне пригодятся. Зато сейчас можно съездить в церковь на праздничную службу.

- Да, мы ведь хотели, - сказал Жуцкий.

- А я вот на такой службе ни разу не был, - сказал с сожалением Василий.

- Это красивая служба. В Москве, конечно, обстановка шикарнее, но канон один.

- Поезжайте! Да спешите, захватите хотя бы конец богослужения! - сказала озабоченно Таисия Ивановна.

Александр с Таней быстро собрались и, проводя Василия, прошли на автобус.

В церковь еще входили и наружу выходили прихожане, пара нищих тянули руку за милостыней. Стоя в полутемном приделе, в душном воздухе с запахом свечной гари и ладана, Александр с Татьяной обменялись долгими взорами. «Христос воскресе!» - шепнул он жарко, она ответила «Воистину восресе!» и приложила свой палец к губам, вытянув лицо.

Они вышли на каменную дорожку и там, повернувшись друг к другу, поцеловались. Пошли по улицам старой деревянной части города, чудом уцелевшей в пожаре.

- А вот и мой бывший дом, - сказал Александр, увлекая Таню во дворик по деревянному тротуару. В глубине стоял двухэтажный четырехквартирный дом с большими окнами.

- Вон там, на втором этаже справа, мы жили с мамой и сестрой.

- У вас было пианино?

- Было. Отец рано умер от болезни. А вот... зайдем-ка в эту дверь!

Он повернулся к одноэтажному длинному флигельку с маленькими окнами и отворил незапертую дверь. За ней оказался коридор коммуналки. Жуцкий постучал во вторую дверь, за ней раздались кашель и шарканье, и показался седой сгорбленный старик:

- Ой, кто ж это? Со света и не вижу.

- Я это, Михалыч, Саня, бывший сосед ваш, теперь в Москве живем.

- Ой, Саня, да неужто? - серые выцветшие глаза старика подслеповато щурились.

- Здесь в филармонии выступал, скоро домой поеду.

- Стал-таки артистом! Вот это молодец, узнаю характер. Я ведь сразу приметил: у этого получится! Давай-ка портвейную откроем на радостях!

Они прошли вглубь комнаты, к столику, на котором лежали крашеные яйца и луковица, и Михалыч достал заветную бутылку портвейна:

- А ведь ты у меня впервой попробовал. Сколь тебе было, лет тринадцать? Я тогда по глазам увидел, что впервой.

- Точно, портвейн «Розовый» по рублю двенадцать копеек.

- А потом «Фрага» пошла везде по овощным, хорошее вино, часто ее брали. Помнишь, еще семяшки крошечные на дне...

- Мы и за город ездили - ее брали.

- А ты почему ее кондером называл? Я никак понять не мог, почему такое слово.

- Кондером? Даже сам не помню сейчас, почему так называл. Вроде как конденсатор заряженный, шибает. А Сергеич жив?

Михалыч погрустнел, потом вздохнул, и глаза его стали влажны:

- Нет Сергеича. Помянем? Ведь тебя не было тогда на поминках.

Они выпили, и Александр пояснил Тане:

- Трудно жили, и вот Михалыч с Сергеичем выручали. Или мы их. Чуть что — к ним.

- Какой ты стал! Интеллигентный. Женился?

- Нет еще. С мамой вдвоем живем, а сестра замужем в Питере. Дочь у них родилась.

- У Вали дочь? Что делается! - сказал Михалыч как о чем-то удивительном, понять которое трудно.

- Я ведь, композитором стал. Спектакли мои идут, концерт здесь был в филармонии. Областной симфонический концерт участвовал, - гордо сказал Александр.

- И оркестр? - изумился Михалыч, - нет, прошло мимо меня. Но я раньше много раз говорил: из Сани толк будет.

- Ой, знаете, я была на концерте, это так грандиозно! - поддержала Таня.

Михалыч заволновался, встал, схватил пачку «Беломора», смял пальцами в нужную форму картонную часть, вставил в рот, потом отложил на пепельницу, воскликнул:

- Саня!

- Что, Михалыч? - улыбнулся тот.

- Ты же всегда к нам, и в день рожденья свой, и с демонстрации — отца-то не хватало, знаю... Так вот теперь... Хочешь, угадаю?

Молодые переглянулись, и Александр задорно воскликнул:

- Угадай!

Михалыч сел снова, допил свою рюмку, весь сморщился как от уксуса, сгорбился и выдал:

- Да горько же! Ну пожалейте старика!

Таня смутилась и опустила глаза, Александр нежно убрал завитки волос с ее щеки.

- Да не смущайтесь, горько же, Господи, в такой день — Пасха сегодня, ну!

Молодые сблизили лица и продолжительно нежно поцеловались.

- От! Потешили старика, порадовали...

- Ну, раз познакомились, расскажите мне про Сашу, каким он был в детстве, мне же хочется. Я-то не видела, - попросила она.

- Вот, молодец Таня, воистину умное сердечко просыпается. Совет вам да любовь. Саня, он... деловой был, конечно, на скамеечке с лузгой не сидел. Да и девчонок у него не водилось. Пройдет с нотной папочкой после музыкальной школы, и слышно: заиграл. И много, много играет. Мы привыкли, если куда уедет — тихо, и как-то не по себе. А потом совсем уехал.

- Не грустите, будет приезжать. Я-то местная, мама у меня здесь живет в своем доме.

- Собственный? А где?

- Да на Госпитальной, возле больницы. И я там медсестрой.

- Сестрой, говоришь? Наверно, на музыке тоже играешь.

- Она хорошо играет, и учиться дальше будет, - поддержал Александр.

- Вот и хорошо. Сибирь-то не забудете?

- Да как же ее забыть-то? Здесь начинал жизнь.

Они еще немного поговорили, и Александр с Татьяной вернулись домой:

- А вот и мы!

- Заждалась я вас, уже беспокоиться начала. И Валера этот все ходит мимо, поглядывает — чо ему надо? Яичко ему подарила.

- Мама, а мы в сашином старом доме побывали, со стариком его давнишним соседом познакомились. Рассказал чуть-чуть про Сашу, - радостно сообщила Таня.

- А в церкви были, похристосовались? - сузила глаза мать.

- Таисия Ивановна, мы отдельно втроем подробно поговорим, - внушительно сказал он.

- Да уж надеюсь.

- Да, мама. Знаешь, мне на дежурство бежать, - сказала Таня и вскоре ушла.

Александр прилег на диван, прикрыл глаза. Тут же словно приблизилось лицо Тани, и ему вспомнились ее недавние взгляды, томно и сладко стало на сердце. Он улыбнулся и почти задремал, потом спохватился и занес в блокнот несколько музыкальных фраз. Посмотрел другие нотные записи, нахмурился. Работы с симфонией было еще очень много.

15.

Утром в шесть часов какая-то сила словно подтолкнула Александра в спину, он перевернулся и открыл глаза. За окном бирюзовое небо обещало солнечный день, от легкого ветерка колыхались сухие былинки в палисаднике.

Он сходил во двор, сделал зарядку и развернул свои нотные блокноты. Накопившийся эмоциональный заряд выплеснулся в мелодии, он заносил ноты в тетрадь так быстро, что некоторые значки трудно было разобрать. Он не снижал темпа, рассчитывая потом переписать набело. Появилась Таисия Ивановна:

- Завтрак на столе. А ключ мы оставляем под крыльцом — пойдем, покажу где.

Он оторвался от работы, прошел и посмотрел, где располагается укромное место для ключа, потом наскоро позавтракал и сел за пианино. Проиграв то, что хотел, он буркнул «а это надо обязательно со скрипачом, поеду-ка в филармонию».

Хозяйка, одетая по-дорожному, сказала ему:

- Я уезжаю к сестре на несколько дней. Будете с Таней сами домовничать. Я сейчас зайду к ней на работу, обскажу все, что надо. Вы тут со здешним народом держите ухо востро! Люди разные.

- Так между разных людей всю жизнь живу, с детства привык. Не беспокойтесь!

И она ушла, а он тоже собрался и поехал в центр, оставив ключ от замка в тайнике.

Вернулся он поздно, когда уже смеркалось. Работа со скрипачом не заладилась, к тому же пришлось отбиваться от планов директора филармонии послать его с концертной бригадой по удаленным районам области. «Я и сама с вами поеду», говорила эта полная энергичная блондинка, поводя ресницами и не желая вникать в его творческие планы, от которых он никак не мог отказаться. Потом он был в музыкальном училище и уговаривал молодую преподавательницу, скрипачку, поработать с ним эти две недели. После нелегких уговоров, та наконец согласилась.

Приехав на знакомую уже окраину, зайдя в дом и включив свет, он глянул на свои вещи, и ему показалось, что они лежат по-другому, чем он их оставил. «Наверное, была Таня», подумал он и взглянул в сторону больницы, полной света и скрытого движения.

Хлопнула входная дверь, и внезапно показался Валера:

- А Таисия где? Мне тут надо с ней по-соседски...

- Она уехала к сестре.

- А куда?

- Я не знаю, куда. Это можно Таню спросить, она на дежурстве.

- А ты тут как?

- Снимаю угол. Мне поработать надо.

- А, вот оно что...

Валера повернулся и ушел, а Жуцкий подумал, что его уединение в этом доме не столь надежно и спокойно, как показалось сначала.

Поужинав тем, что оставила ему Таисия Ивановна на еще теплой печи, он снова сел за свои бумаги. Не прошло и полчаса, как стукнула дверь, и в прихожей появились двое: Валера и плотный светловолосый мужчина, которого Жуцкий видел мельком в больнице среди санитаров.

- Снова здорово! Это Серега, тоже сосед наш. Надо бы поговорить.

Александр окинул их взглядом:

- Ребята, я работаю, давайте недолго.

У Валеры топорщился карман, и под вопросительным взглядом Жуцкого он вытащил из него бутылку водки и поставил ка кухонный стол:

- Ну, сядем, что ли?

- Ребята, я не буду, занят очень. Хотите, пейте сами, там закуска есть на столе. А я только что ужинал.

Парни сели за стол, достали стаканы, налили и хватанули по полному. Александр присел к ним, внимательно ловя их движения.

- Мы тут соседи, выручаем всегда, когда дровами, когда рублем на хлеб, ты ж понимаешь. Везде есть своя жизнь.

- Близкий сосед важнее далекого родственника, - продолжил мысль Александр.

Сергей вынул из кармана финку с наборной рукояткой из цветного пластика и положил на стол:

- Хороший нож, как думаешь?

Александр спокойно взглянул на нож и улыбнулся.

- Что, смешной, что ли? - с раздражением спросил побагровевший от выпитой водки Сергей.

- Да нет, я случай вспомнил. Были мы на гастролях в Монголии. В Улан-Баторе жили в большой гостинице на берегу пересохшей реки. Там берега укреплены дамбами, плитами, мост идет через реку, а воды нет. Пошел я утром прогуляться по руслу этой реки, ковыляю по камням, людей никого нет. И вдруг наперерез мне идет здоровенный монгол, толстый как борец сумо, в руках нож вроде вашего, подходит и говорит мне: «Хороший нож!» И больше ничего, глаза сверкают. Я ему объясняю,что мне этот нож не нужен, а он снова повторяет то же самое...

- Купить этот нож у меня хочешь? - спросил Валера, - понимаешь, земеля, деньги сильно нужны. Я у Таисии иногда занимаю, по-соседски.

Александр взял в руки нож, посмотрел на него под разными углами, крепко взял его в правую руку и вонзил в полено, лежащее возле печки на полу. Вытащил и пошевелил рукоятку:

- Ручка чуть ходит, а не должна, - сказал твердо Жуцкий, глядя в глаза гостям.

- Да нет, рукоятка в порядке, ты не понял, сейчас подстукаю, - Валера упер нож в пол и поленом постукал рукоятку сверху, - смотри, щас не ходит. Нож новый, необмятый еще.

- И на станке надо кровеотводный канал заглубить! Но, ребята, мне не надо. У меня вот какой ножик есть, швейцарский, мне на фестивале один немец подарил, - и он достал из кармана швейцарский перочинный нож, стал раскрывать и демонстрировать отдельные его инструменты, пробуя их все на том же многострадальном полене.

- А это чо там беленькое виднеется?

- Это пластмассовая зубочистка, - он вытянул и показал ближе.

- А напротив нее, что торчит? - спросил Сергей.

- О, это пинцет, очень полезный инструмент, - Жуцкий вытянул из ножа маленький стальной пинцет, - это может подруга брови себе подправить, или ты можешь тонкий винтик достать, если что-то разбираешь — наручные часы, например. Скажем, ты один в тайге, а у тебя часы встали.

- Слушай, хороший ножик! Как бы мне такой же? - воскликнул Сергей.

- А у меня дома лежит второй, примерно такой же. Я тебе привезу, если не забуду.

- Привези, а? Я тебе деньги отдам. Или этот уступи, когда уезжать будешь.

- Этот не могу. Привык я к нему, да и память о человеке.

- Слушай, а чо тебе вообще у нас, ты же в филармонии там, а здесь-то чо? - запальчиво сказал захмелевший Валера.

- Творчество! Вообще, я здешний, когда-то в лесопитомнике тут подрабатывал, еще школьником.

- В питомнике? Тут? Мы там бываем. Ладно, мы не будем нарываться, что называется. Я только хочу попросить: ты сидишь, пишешь, и пиши. А в окошко сильно не интересуйся, кто куда что... Понял? Договорились? Ну, руку пожмем, да мы пошли, - предложил Сергей.

- Ну, ребята, я так скажу. Меня ничего в особенности в окошке не интересует. Но если окажется, что я что-то видел, и будут спрашивать, по совести и отвечу. Как любой нормальный человек.

- К Таньке клинья бьешь? - вдруг сказал Валера протяжной фистулой и резко пододвинул швейцарский нож обратно к Александру. Тот недоуменно поднял плечи, и его темные глаза разгорелись:

- Не советую!

Внезапно резко хлопнула дверь, и на пороге появилась Татьяна. От ее взора не укрылась лежащая на столе финка, а также напряженность в фигурах трех мужчин. Она сильно побледнела, губы ее задрожали. Валера быстро сунул финку в карман и подошел к Тане:

- Мы тут по-соседски, знакомимся. Оказывается, Саня тут в питомнике когда-то работал. Слушай, Таха, десятку займешь? Мы ножик предлагали купить, а ему не надо.

Татьяна ничего не ответила, подошла к Александру и посмотрела ему в глаза долгим пытливым взором. Тот выдержал взгляд, спокойно достал бумажник, раскрыл его на виду у всех, достал десятку и протянул Валере:

- У Тани, может, и нет. Так я тебе даю. По-соседски.

- Ну, так конечно, друг друга выручим всегда. Пойдем, Серега!

И они ушли, а Таня обняла Сашу неразрывным объятием, сцепив у него за спиной пальцы.

- Ну, что ты? В больнице неприятности? На тебе лица не было, когда ты зашла.

- Я так дальше не могу, Саша!

Она выключила свет, сбросила плащ и стянула с него рубашку. Он взял ее на руки и отнес в спальню. Когда первый бурный порыв миновал, он прошептал:

- И я не могу розно! Будем решать, Танюша.

16.

Первые лучи солнца осветили голую спину Саши. Он повернулся, открыл глаза и стал любоваться ушком и щекой Тани, розовевших в утреннем луче, потом отодвинулся и стал любоваться ею. Как она вся божественно красива, подумал он и шепнул: «давай вставать, я не люблю валяться».

За завтраком он мягко сказал:

- Что ты, Танюша, переживаешь? Вчера с этими мужиками — так. У меня ситуаций было сколько угодно. Если хулиганы, идёт по классической схеме. Сначала, пытаются чем-то припугнуть. Скажем, нож показать. Потом стараются понять, сколько у меня с собой денег и других ценностей. Скажем, просят взаймы десятку, а для этого я вынужден достать бумажник. Следующим номером — попытаться заставить меня делать то, что им хочется. И поверь мне, ни в одном случае я не уступил..

- Я тебе верю, Саша. Но пойми меня: в отношениях с соседями я хочу знать все, что тебе известно.

- Предлагали одно: спеть песенку.

- Песенку?

- Да. «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю, ничего никому не скажу». Я и вправду пока ничего не знаю.

- Этот Сергей мне не нравится. Я же его вижу в больнице. Не потому, что он всего лишь санитар, а живет хорошо. Мало ли. Просто, он делец с нечистыми руками. И хорошо бы его вывести на чистую воду.

- У меня идея. Здесь есть такой Иван Трифонович, пенсионер-правдоискатель, давай сходим к нему и поговорим.

Она согласилась, и вскоре они подходили к зеленым воротам с красной звездочкой. Иван Трифонович возился во дворике с зеленым мотоциклом «Урал», осторожно закручивая винты на двигателе:

- Вы ко мне? Сейчас, закончу сборку. Заходите в дом, там Матрена Тимофеевна.

Они зашли в дом; планировка и мебель были похожи на обстановку в доме Тани. Поздоровались с хозяйкой, приземистой дородной старушкой, хлопотавшей на кухне, та воскликнула:

- Смотри, какая помидорная рассада у меня добрая! Вам дать?

- Не знаю, у мамы спрошу.

- Ну, да, прямо ты все у нее спрашиваешь! Такого молодца себе отхватила, однако без маминого спроса!

- Да, сама! - улыбнулась Таня, задорно взглянув на Александра. Вошел хозяин:

- Так, значит, ко мне с разговором. Очень хорошо! Только давайте не на кухне, а здесь, за столом, - сказал он и провел их к письменному столу, где лежали папки с газетными вырезками, а на видном месте стоял прямоугольный ящичек динамика городской радиосети с прикрепленным к нему портретом Сталина в военном кителе с многими орденами и медалями, - я вас внимательно слушаю!

- Иван Трифонович, мы все знаем, как хорошо вы привлекаете подростков к военно-патриотической работе, поискам героев войны, и сколько сделали добрых дел, - начала уважительно Таня и, видя, что старик готовится докладывать о последних успехах своей работы, подняла руку:

- Но есть враг, который пропагандирует среди тех же подростков совсем иные ценности.

- Знаю, есть подростки, которых втягивают. «Получать кайф», например. И это для меня большая трудность, как тех врагов перебороть.

- Вижу, что понимаете. У нас в больнице работает один человек, Сергей Шестаков. Есть у меня подозрения, что он и втягивает подростков в наркоманию. Но человек он скользкий.

- Шестаков? Знаем такого. Сейчас у нас участковый новый, я с ним еще не говорил. Но раз вы сказали, поговорю. И если есть основания, нам нужна профилактика. Нужна!

- Еще бы с директором больницы вам поговорить не мешает.

- И с директором. Всё, сигнал понял. Вы сами ничего не предпринимайте, вам сейчас это не к чему, надо ведь жизнь устраивать, верно? Ну да - совет да любовь!

- Будем благодарны, - сказал Александр и встал, - а пакеты ваши я обязательно в Москву увезу.

- И это готовлю. Весна, горячее время, тут еще мотоцикл к техосмотру надо сделать. Но сделаю.

Они пошли к выходу, и молодые, тепло попрощавшись, ушли.

Дома Александр сел за свои бумаги, а Таня присела рядом и стала разглядывать его вчерашние записи:

- О, как у тебя поплыл почерк в конце, разобрать трудно.

- Переписать сможешь?

- Давай чистую тетрадь, попробую.

Спустя полчаса Александр взял у нее тетрадь, почитал и предложил:

- Проиграй мне это на пианино! Мне очень интересно!

Он замер на диване, ловя взором все ее движения. Она заиграла, но остановилась:

- Тут у тебя трудные переходы, мне еще надо привыкнуть.

Он сел за пианино, и буря звуков набрала силу.

- Саша, у тебя импульсивный характер. И в любви. Мне нравится, но я совсем другая.

Он улыбнулся, подсел рядом на диван и стал осыпать ее поцелуями. Она увернулась и воскликнула:

- Давай, натопим баню!

- А есть баня?

- Конечно, она там дальше на краю огорода.

- А дрова есть?

- Есть, но надо колоть. Пойдем, займемся. Я тебе мамину куртку дам.

Он надел серую куртку, она оглядела его критически и навернула ему на шею длинный зеленый шарф: «Так лучше!»

Апрельская почва на дорожке была еще влажной. Куча дров возле бани была свежей, березовая кора на поленьях парила на солнце.

- Я тебе покажу, - она взяла колун и расколола одну чурку.

- О, какая ты ловкая!

- Так что же, пришлось научиться.

Александр взял колун, поправил рукоятку и стал азартно работать, далеко откидывая поленья. Таня стала складывать поленницу, уворачиваясь от летящих дров.

Через несколько часов баня была натоплена.

- Пойдем вместе? - спросил Александр.

- Хорошо.

В бане, стоя друг против друга под отсветом пламени из печи, положили руки на плечи друг друга и замерли. Он сказал:

- Я беру тебя в жены и обещаю хранить верность.

Она улыбнулась и в тон ему ответила:

- Я беру тебя в мужья и обещаю быть тебе верной и любящей женой.

17.

Александр лежал, широко раскинувшись, на широком диване. Постель еще хранила тепло Тани, хлопочущей теперь на кухне.

- А я, пожалуй, займусь установкой телефона, - крикнула она ему, и он одобрил:

- Весьма полезная сейчас вещь, Танюша. Вот уеду – и нас свяжет провод с нашими голосами.

- Уедешь… Что, скоро? – спросила она раздумчиво, но с легкой тревогой.

Александр встал, накинул одежду и прошелся по комнате, потирая лоб рукой.

- А знаешь… да, мне нужно ехать. Симфонию я заканчиваю, инструментовку удобнее делать там, и к тому же там надо готовить репетицию. Договариваться, чтобы все из оркестра еще были на работе, не очень спешили в летние отпуска. Уговаривать, убеждать, чтобы поддержали репетицию а июне. Да-да, так надо сделать!

- Ах, да, симфония! – вздохнула Таня, вытирая замасленные руки полотенцем.

- Я буду звонить, часто звонить! Вот моя визитка с московским номером, ты позвонишь, когда поставят телефон, а я буду знать твой номер и запомню.

- У тебя хорошая память, Саша! – широко улыбнулась она.

После завтрака, Александр сел за работу, а Таня ушла оформлять установку телефона. Вернувшись, возбужденно рассказала:

- Представляешь, пришла в телефонные сети. Так и так. Они: очередь. А я: срочно нужен телефон для связи с родственниками, по семейным обстоятельствам, - она выразительно подняла брови, полувопросительно устремив взгляд на Сашу.

- Хорошо придумала. Убедительно!

- И так далее. Вот и уговорила по-срочному. Завтра поставят.

- Завтра? Ну, ты, наверное, вся светилась.

- Светилась, милый! - приласкалась она к Саше.

- С телефоном-то… будут звонить, интересоваться нами?

- Ах, да! Я с тобой хочу серьезно договориться. Эти темные делишки, что делают Серега с Валерой, могут интересовать только меня, как местную жительницу. Ты только занимайся музыкой и ни на что не обращай внимание!

- Как это? А если они тебе будут угрожать?

- Будут или не будут, но это мой дом, моя слободка вокруг, мои соседи с детства, и моё дело – навести порядок, если что не так. Как было, когда люди жили в пещерах? Мужчина уходил на охоту, а жена его занималась и детьми, и очагом, и обороной очага и пещеры. Ведь так?

- Да, но она еще умела звать своих вот так, - он сложил ладони черепашкой, приложил к губам и издал громкий воющий звук.

Она засмеялась, вложила два пальца в рот и громко свистнула.

- Ого! – открыл он рот, потом почистил мизинцем ушное отверстие, - побереги мой слух!

- Хорошо, не буду! – провела она ласково по его ушам, - езжай спокойно в свою Москву и позванивай оттуда, а мы как-нибудь справимся.

- Пойдем в больницу, проведаем Василия? - предложил он.

- Знаешь, сходи один, а я лучше подомовничаю. Мне там все равно на работе надо быть скоро, - с легким вздохом сказала она.

Василий встретил Александра обычной радостной, но чуть грустной улыбкой: я тебе рад, но ты видишь, в каком я положении.

- Уже молодцом? Надо же, чтобы за неделю человек мог так измениться! И за живот не держишься, и осанка, и цвет лица нормальный.

- Так Лена даже ошарашена была, что меня выписывают. Сейчас уже приготовилась, кровать для меня отдельную купила.

- А как анализы?

- Ты знаешь, улучшение остановилось, но в общем состояние у меня неплохое. Читаю не отрываясь. Смогу дома возиться с домашними делами, с дочерью.

- Это тебе пойдет на пользу. Знаешь, когда я жил в Питере, учился в консерватории, одно время насмотрелся на разные корабли. Есть у них такое состояние — безразличного равновесия, при определенной загрузке, когда центр масс совпадает с центром плавучести. Мне кажется, так же и ты: организм и болезнь… эти вредные клетки, возомнившие себя бессмертными, паразитируя…. находятся в равновесии, и пока что-то одно не переборет, так будет продолжаться долго. Многое, конечно, зависит от Лены.

- А ты как, счастлив с Таней?

Александр смущенно посмотрел на носки своих полуботинок, потом прижал руки к груди, улыбнулся и возвел глаза вверх:

- Я молчу, ибо глубоко в сердце своем я прячу радость…. Знаешь, мне не давалась одна тема, нужная для симфонии, а теперь она открылась, и я едва успеваю записывать ноты. Таня мне их переписывала набело...

- Ну, дай Бог, - улыбнулся Василий.

- Таня пошла договариваться об установке телефона.

- Телефон будет?

- Возможно, уже завтра. Так что, будем созваниваться. Буду помогать чем смогу, пока я здесь.

- Как хорошо!

И они расстались.

18.

На следующее утро в дом Скворцовых явились два техника, подвели линию и установили телефонный аппарат. Он висел теперь у входной двери, сиреневый, блестящий, эстетичный, воплощая силу технической цивилизации. Александр вернулся из центра города и только зайдя ощутил приятный запах пирожков с ливером:

- О, какой аромат!

- Ищу пути к твоему сердцу, милый! – обняла его руками за шею Таня..

- Что-то сердце сегодня поднывает, - чуть озабоченно сказал он, - а ведь мне надо посидеть с бумагами, дописать одну часть. Кстати, пора бы нам и авиабилеты взять. Пожалуй, на второе мая.

- Билеты? – удивилась Таня.

- Приглашаю тебя поехать со мной. У нас двухкомнатная квартира с лоджией на Пятницкой, Кремль видно. Нам там будет хорошо, как и здесь. Что, Танюша?

- Нет, я так не смогу. Мне надо уволиться, собраться, тут все решить, и как с мамой дальше…

Александр откинулся на спинку дивана, закусил губу:

- Ах, черт… Что-то сердце заныло….

Таня побледнела, села рядом, взяла его за руку и померила пульс:

- Саша, да у тебя тахикардия! Давай-ка, вызовем скорую, снимут кардиограмму.

- Нет, это бывает. Утомление, невроз. Сейчас пройдет.

- Извини, я так сказала, потому что обстоятельства, и ты не должен думать…

- Хорошо, я не думаю.

Он отдохнул минут пять и сел за стол, развернув бумаги. Таня возразила:

- Ну уж нет, ты лучше поиграй, а то согнулся крючком!

- Да, пожалуй, - он сел за пианино, и звуки возвышенной и свежей мелодии были созвучны потокам теплого весеннего воздуха за окнами.

Спустя полчаса, она снова нащупала его пульс:

- Ну, вот, уже лучше.

- А у тебя умное сердце, - улыбнулся он. Они приласкались друг к другу, и она шепнула:

- Как хорошо ты сказал!

- А знаешь, тебе стоило только заикнуться о том, что не поедешь сейчас со мной – и меня резануло. Даже не ожидал.

- Теперь и я буду осторожней… на переходах. Я тебе нужна, Саша. Мне кажется, любишь того, кому ты нужен.

- Какая простая формула! Ты уверена?

- Я так чувствую. Я не знаю.

- И я ничего не знаю. Меня увлекает к тебе какой-то поток. Это как вешний ручей увлекает щепки, куски коры – неудержимо…

- Знаешь, я такая стала блаженная и бесстрашная. Кажется, моих коллег это раздражает. Всегда же бывают моменты, когда нужно что-то быстро сделать, они наезжают с приказами, а я улыбаюсь и делаю не сразу.

- И я сейчас тоже. Сержусь на себя и стараюсь войти в нужную мелодию.

- И получается?

- К счастью, да. Ведет вышняя сила. Такой хаос, который связан с высшим порядком.

Следующий дни прошли спокойно. Таня работала днем в больнице, Александр ездил в училище и работал там со скрипачкой, дома дописывал партии создаваемой симфонии. Перед самым Первомаем, позвонил Василий:

- Здорово, Саша! А я уже дома. Вот, отлеживаюсь после переезда, любуюсь в окошко. Как-то всё видится по-новому!

- Мементо мори, помнишь, я говорил.

- Да, она самая. Помню, что смертен. А как твоя симфония?

- Дописываю, шлифую. Работы много. Мы как-нибудь к тебе приедем.

- Отлично! Буду ждать. Можете первого мая.

- Да, хорошо, приедем первого. А второго я улетаю в Москву.

Появилась Таисия Ивановна с сумками, стала доставать деревенские творог и сметану, копченое сало, выставляя это все на стол в кухне:

- Ну, погостила изрядно, обо всем наговорились. Я и не спешила домой, думала — уживаетесь, вам будущее строить, а мое дело старушечье, внуков потом нянчить.

Татьяна покраснела:

- Мы тут на диване в большой комнате.

- Вот и славно! А я — в спаленке. Через вас и свою молодость вспомню. Понимать меня будете, так я все силы приложу, чтобы вам помочь.

- А мы телефон поставили!

- Мать моя мамочка, прямо как в сказке. А я двадцать лет на телефон стояла.

- По срочному дороже, но ставят быстро.

- Вот и сестра себе поставила. Будем созваниваться.

Подал голос Александр:

- Я звал Таню с собой поехать, а она не может, дела ей надо устроить. А давайте — вы со мной поедете, Таисия Ивановна? Москву посмотрите, у меня квартира в центре.

Пожилая женщина испуганно обронила:

- Да куда же я наперед Тани-то? Вы устроитесь, да и меня позовете. Только не летом, огород засохнуть может. Тут кому поливать-то, кругом три калеки, а на Валеру этого и смотреть не хочется.

- Тогда, значит, осенью.

- Вот, осенью - самый срок, когда-то все свадьбы в основном осенью и бывали.

Они сели втроем за ужин и долго беседовали о жизни в Сибири и в Москве.

19.

Первого мая Василий сидел в деревянной беседке во дворе своего дома, любуясь на играющих в песочнице детей, среди которых была и его дочь Вика. Она задавала тон всей игре:

- Здесь у нас столовая. Нарви сюда морковки и одуванчиков... пусть это будут дыни. И вот этого жука посадим, это будет жилец.

Младший мальчик послушно принес нарванные одуванчики и траву, напоминающую ботву моркови. Стеклышки изображали заливное, а круглые плоские камешки — котлеты.

Василий взялся было за чтение книги, но его отвлек возглас:

- Что, выписался?

Он поднял голову и увидел Георгия Александровича Незнамова, ветерана войны, фронтовика. Это был крепкий жилистый старик, с лысой головой на морщинистой шее и цепким взглядом водянистых глаз из-под седых бровей.

- Да, уже дома. Прижгли болячку, - ответил Василий, жестом приглашая Незнамова в беседку. Тот вошел, присел и закурил папиросу:

- Да и правильно. Что с этими болячками церемониться? Мне так вот всю жизнь недосуг болеть, я и не болел. Сначала Халхин-Гол, молодым лейтенантиком после училища, потом четыре года войны. Дважды горел в танке, удалось выскочить. Вернулся в сорок пятом— а у жены уже другой, не дождалась. Вот и один.

- Так вы молодцом! На восьмом десятке — и все за рулем.

Георгий Александрович работал в институте водителем на легковом «уазике», и как бывший танкист ездил по прямой, не особенно огибая ямы. Некоторые не любили с ним ездить, так как машина то и дело подскакивала на выбоинах. Но находились и такие, среди них был и Василий, кому весела была такая езда под аккомпанемент непременных рассказов Незнамова.

- Молодцом-то молодцом, да дирекция запретила мне рейсы за город, только в пределах. После того, как мы в Сосновке застряли.

- А что было в Сосновке?

- А, на яме саданулись, рессора сломалась. Сидели, ждали тягача. Пришел наш ЗИЛ, а он горючки много жрет. Отбуксировали нас, да я поцапался с замдиром насчет того, что на старье ездим, вот и... - старик махнул досадливо рукой.

- Березки-то зазеленели, небось помните май сорок пятого?

- Конечно, помню. Хоть и с семьей тогда не сложилось, но все равно радость. Незнакомые люди на улицах целовались. Разве забудешь? Но я тогда в армии остался.

- И долго еще служил?

- Так пока по возрасту в запас не вышел. Я сейчас вот что вспомнил. Случай был интересный, лет пять назад.

- Расскажите, а? Мне сейчас спешить некуда, на домашней отсидке.

- Возвращаюсь я в город один на свое «бобике», подъезжаю уже, у Чистых Прудов смотрю — маячит одна дамочка, голосует рукой. «Жигули» стоят, мужчина сидит, но не выходит. Женщина такая приятная, лет тридцати. Посадил ее, едем. Деревья с листочками как сейчас, благодать. Проехали километров пять, смотрю — догоняет нас «жигуленок», встал поперек дороги, вышел тот мужчина, видный такой, в костюме, руки поднял: стоп, дескать! И кричит: «Высади эту потаскушку, если хочешь остаться жив!» Ну, видит — старик, что церемониться. А я же в силе, и приемы знаю, и ретивое взыграло. Вышел, подошел к нему, он замахнулся, а я ему на ногу наступил и коротким ударом его — кулаком под дых, в солнечное сплетение. Упал, где стоял!

- Ну, вы даете! - удивился Василий.

- А что он на меня замахивается? Соперника себе нашел. Жизнь учит, парень, - глаза Незнамова посуровели, лицо ожесточилось:

- Загнал я его машину на обочину, его самого мы с этой женщиной, Ириной, внутрь запихнули. Сели в свою машину и ждем. Время прошло — глядим, очухался, сел за руль и на нас смотрит. Ирина мне говорит: «Это из нашего заводского начальства». А я говорю «поехали!» Я ж знаю, это проходит. Въезжаем в самый город — она меня просит, «а можно, я у вас переночую, а то Геннадий снова меня найдет». Вот, думаю, попал в переплет, киваю головой, а самому радостно. Ладно, отвечаю, только у меня еды дома нет. Остановились у магазина, она домой маме позвонила из автомата, чтобы не волновалась. Набрала продуктов, вина бутылку, и завалились мы с этим в мое однокомнатное холостяцкое жилье. Уже вечерело, она там на кухне, а я думаю, что бы такое ей порассказать. Ну, отвлечь от тяжелых мыслей. Вспомнил фронтовые истории, хорошо так посидели.

- Так уж бы влюбился, женился? - предложил Василий.

- Ну, куда мне, поздно начинать. А ей тридцать, в самом соку. Бухгалтершей работает. Правда, потом, она устроилась на кровати, а я в кухне на скамеечке — не могу заснуть, да и все тут. Подошел на нее взглянуть. Она спросонок так это ко мне потянулась, а меня холодный пот прошиб: пользоваться положением — никогда! Я и на войне не пользовался...

- А сам в семье вырос?

- Какой там! В детдоме. Незнамовы, Беспрозванных — такие фамилии нам и давали.

- И что, ушла она утром — и все?

- Нет, не все. Один раз позвонила, и еще раз. В тот день, следующий после нашей встречи, Геннадий на работе не появился, сказался больным. А потом — виделись на работе, но он и вида не подавал, что был тот случай. Там как получилось? Она согласилась с ним прокатиться на машине, а он заехал на проселок и стал приставать в грубой форме. Вырвалась и убежала на тракт. А там я еду. Вот ведь какое стечение... Дома-то показывал ей фотографии прошлые семейные, и сказал, как у меня получилось. Ну, что скажешь?

- Так уже сказано. «Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана...»

- Не, ну ты не брехни где-нибудь, она же не...

- Не буду.

- Ой, смотри-ка, Виталька идет!- оживился старик, и все морщины на его лице будто сгладились.

К ним подошел всегдашний приятель Незнамова Виталий Квадратов, в руках авоська с бутылками и закуской, одет празднично. Братсковатое лицо Виталия лоснилось, глаза горели предвкушением застолья:

- Ну, что, Георгий Саныч, пойдем к тебе? Первомай отметить надо.

- Ну кто еще ко мне так придет? Пойдем, пойдем, - и старый танкист пожал Василию руку, прищурившись:

- У всех свои семьи, а Виталька — вот он.

Василия всегда занимал вопрос, почему непутевый Виталий — лучший приятель Незнамова, а сейчас ему стало ясно: свой в доску, что ж поделать.

Появились Александр с Татьяной: она нарядная, в новом синем плаще с алым газовым шарфиком на шее, волосы блестят в свежей прическе; он аккуратно одетый, в сером костюме с новым галстуком, держа спутницу бережно под локоток:

- А вот и мы! Дочку прогуливаешь?

- Скорее, себя. Какие нарядные! Просто картинка. Что, пойдем в квартиру?

- А давай, сначала здесь посидим. Елена дома?

- Готовит стол. Я ей сказал, что вы будете.

- Как самочувствие?

- А как ты сказал, так и идет. Ни шатко, ни валко. Уколы те продолжаются. Насчет питания Лена учла, готовит все правильно. С работы ребята заходят, консультирую. Есть такой замечательный парень Юра Калачев – золотые руки! Скоро мою установку будут запускать с новым компьютером.

- Работой чрезмерно не увлекайтесь, - вставила Татьяна, которая уже знала, как увлекает творчество.

Василий стал с увлечением рассказывать о развитии своего проекта, а Жуцкий внимательно слушал, задавая уточняющие вопросы.

- И как начальство? - спросил гость.

- Да, знаешь, оно признало проект перспективным. Чего не было раньше, как-то он всё побоку был. Олега Дмитриевича встречал тут во дворе, расспрашивал он меня обо всем. Обещал всяческую поддержку. Может, мы пройдемся?

Они вышли втроем на улицу и пошли по тротуару вдоль дома, оглядывая прохожих. Легок на помине, показался Олег Дмитриевич в элегантном бежевом костюме, черные очки контрастно на лице, голова обрита. Под руку — красивая празднично одетая жена. Он подал голос:

- Василий, здравствуйте! С праздником и скорейшего выздоровления!

- Спасибо.

- На бюллетене?

- Да.

- Вы вот что. Пусть вас продолжают табелировать, скажите это Куприянову, сославшись на меня. Вы же консультируете людей. Работу эту надо продвигать. Есть кому?

- Галя и Калачев продолжают эту тему, бывают у меня. Скоро – запуск установки.

- Да? Это хорошо! - и пошел дальше, кивнув всем троим по очереди.

- Кто это? - спросил Жуцкий.

- В институте, почти самый главный начальник.

- Видно, что при власти. Заботится.

- Знаете, Таня, я хотел вам сказать — когда лежал в больнице, наслушался разговоров и повидал ваших людей. Так вот, в вашем микрорайоне вовлекают подростков в наркоманию, причем это они здорово организовали. Дают димедрол или что-то другое легкое, для кайфа. Видят, что «клюет» - дают хороший чистый кокаин. Это дорогой препарат, на него много денег надо. Но главное — втянуть, чтобы начал «ширяться». А потом он уже готов на все ради дозы. Тут они его и эксплуатируют. Поймать этих дельцов очень трудно. Он получит пакет, оставит где-то в условном месте, другой найдет как бы невзначай. И с обоих взятки гладки. Но есть общий дирижер всей этой структуры. Присмотритесь к одному санитару, Сергею Шестакову. Может, общими усилиями выведете на чистую воду, а? - сказал Василий, приостановившись.

- Да, я тоже кое-что слышала. Мы там пытаемся через депутатскую группу что-то сделать. Может быть, получится. Мне это тоже важно, ответила она, и лоб ее прорезала морщинка.

Они вошли во двор с другой стороны и пошли в квартиру Журавлевых.

20.

Их встретила Елена в переднике, и тотчас вслед за ней в прихожую вбежала Вика:

- Первомай! Первомай! Догони, тогда поймай!

- О, разыгралась, как здорово, и даже в рифму, - тепло отозвался своим сочным голосом Александр, Вика молча изучала его взглядом. Все прошли в большую комнату, где в лучах яркого солнца желтели, зеленели и краснели различные блюда на столе.

- Ма, а можно огурчик? - спросила Вика.

- Знаешь, дружок, я тебе сейчас на детский столик поставлю еду, ты голодна, а мы не торопимся, - Елена наложила еду в тарелку, налила сок в стакан и отнесла на столик.

Раздался телефонный звонок, и Василий ответил в трубку:

- Да, Николай Николаевич. Уехали на дачу? Конечно, приходите к нам... Кто? Мы с Леной, и еще мой школьный товарищ, Саша Жуцкий. Да, музыкант. Ждем!

- Что, Куприянов? - спросила Лена, морща носик, отчего приподнимались очки.

- Да. Поставь еще один прибор... Дорогие миловзоры, подождем еще Николая Николаевича! Начальника лаборатории, где я.

- Начальника? Это удачно, очень удачно! - отозвался своим густым голосом Александр.

Все сели на диван, и Василий достал толстый альбом с фотографиями. Александр и Татьяна перелистывали, всматриваясь в молодые лица.

- Вижу много энтузиазма и вдохновения на ваших лицах в лаборатории, и здесь в кузове грузовика — в колхозе, наверное... - важно заключил Жуцкий.

- А кто эта девушка? - спросила Таня про белокурую красавицу на художественном фото из хорошего ателье.

- Это уже не имеет значения. Она предпочла другого, - ответил Василий, усмехнувшись.

- Как же не имеет? Тоже часть жизни. Вот так вы, мужчины, нас и обижаете, - сказала Таня с некоторым вызовом.

- А по мне, все правильно. Эта блондинка ведь не приедет к Васе в больницу. Наша жизнь ее обошла, у нее — своя, - подала голос Лена, раскладывая по столу салфетки.

- Вася, а чем ты сейчас больше всего занимаешься?

- Читаю, и вот еще у меня — столярные дела, -он показал на какие-то конструкции в углу, накрытые покрывалом, - полки, столик мастерю. Вспоминаю нашего трудовика в школе. Чему-то же он нас научил!

- Такой высокий, морщинистый, Владимир Павлович? Мне он тоже иногда вспоминается. Шерхебель учил держать правильно. Отстругаешь дощечку, он подойдет, возьмет мою руку и проведет по ней – дескать, чувствуешь неровности? Чтобы их не было. Помню. Тогда мы и начинались.

- Да, были годы. Я иногда ударялся в воспоминания, особенно в больнице...

Пришел Куприянов, черная смоль бороды, острый устремленный на Жуцкого взгляд, крепкое рукопожатие:

- Рад встретиться, очень рад. Вы прямо чудодей! Василия из больницы вытащить, это же надо же!

- Спасибо за комплимент, но и Таню не обижайте, больница тоже делает свое дело.

Николай Николаевич повернулся к Тане, глаза выразили изумление от вида этой сияющей красивой девушки:

- Не узнал! Простите, ради всего святого! В другой обстановке и не в халате. И вообще, изменилась удивительно!

- Мы теперь вместе. В четыре руки создаем музыку, - гордо добавил Александр, обняв Таню за плечи.

- Это хорошо, - сказал Куприянов, и во взгляде его что-то мелькнуло.

- Да вы проходите, садитесь сразу за стол, - вышла к ним Елена, снимая передник.

За столом Куприянов и Жуцкий сразу вступили в беседу, в которую другие иногда вставляли свои реплики, но разнять эту связку уже не могли.

- Слышал о вашей успешной премьере и концертах. Я, знаете, когда выбираюсь в Москву или Питер, по молодости — бывало, каждый вечер посещал театр или концертный зал, а позже — уже реже, но с выбором. На Таганку и в БДТ мне друзья доставали билеты. В зале Консерватории в Москве слушал концерт Елены Образцовой и еще несколько — классической музыки.

- А в театре Наталии Сац? – спросил музыкант.

- Сожалею, не был. В командировки, понятное дело, без ребятишек ездил.

- У меня там ставятся мюзиклы, а симфонии и малые опусы исполняются в Гнесинке и зале Консерватории.

- Над чем сейчас трудитесь?

- Сейчас? О, Боже, сейчас целая гроздь всего пишется, а симфония — о драме современного человека в современном обществе...

Куприянов перевел взгляд на Таню, словно стараясь прочесть в ее облике разгадку, почему у Александра «целая гроздь всего пишется», и все за столом тоже посмотрели на нее. Таня чуть смутилась, кровь прилила к ее вискам, сделав еще очаровательнее ее щеки и уши, куда падали мягкие каштановые волосы. Выручая ее, Куприянов перевел разговор на другую тему.

- А знаете, общая теория систем вырабатывает визуальные образы таких явлений, как психика человека, техносфера, живые системы, - Куприянов достал из кармана небольшую книжку и открыл иллюстрацию, показывая ее всем, - видите, как разнятся эти картинки? У меня дома много книг, я бы вам мог показать. Может, потом пройдем ко мне?

На картинках в книге были поверхности, напоминающие рельеф местности, и другие, похожие на панельные здания с прямоугольной архитектурой.

- А что это за коробки, наподобие дома, где мы сейчас? - спросил Александр.

- Это образы искусственных технических систем. Не только Земля – дом человечества, но и научно-техническая сфера – дом человечества. Без науки, с одним только патриархальным крестьянским хозяйством, на планете могли бы жить комфортно только примерно сто миллионов человек.

- А музыка?

- Музыка — скорее, эти плавные рельефы. Вообще, сейчас изобретены компьютерные файлы и в них можно записывать музыку. Поначалу, это были последовательности звуков разной высоты и длительности, а потом был изобретен формат, где кодируется и тембр звука, 128 видов тембра в «волновой таблице», и дальше изобретаются более сложные форматы, так что все богатство звука выражается численно.

- Я знаю, у нас есть энтузиасты информатики, но и скептиков хватает. Запись музыки... есть и нотная запись, это - как текст литературного произведения. Но один и тот же текст — скажем, «Анчар» Пушкина — разные исполнители могут прочесть совершенно по-разному. А у актеров есть упражнение — какую-нибудь короткую фразу, скажем «кушать подано», произнести с различной интонацией, и у кого больше диапазон, выше и актерское мастерство. Поэтому музыкальное произведение всегда имеет исполнителя, личность его всегда присутствует, и машиной его полноценно не заменишь.

- Мужчины, давайте немного отложим философские обсуждения и начнем наш обед. Николай Николаевич, с вас первый тост, - вмешалась хозяйка дома.

Куприянов встал, держа в руках рюмку бордово-красного вина:

- Мои дорогие друзья! Что объединило нас сегодня за этим столом? Думаю, связывает нас то, что мы любим этих молодых людей, Василия и Лену, только что переживших тяжелые испытания — им и предстоит немало — и давайте пожелаем им успешно преодолеть эти трудности, а поддержка с нашей стороны всегда будет!

Дальше беседа за столом потекла по известному руслу новостей и событий, после чего компания разбилась на женскую половину в лице Тани и Лены, и мужскую, ядром которой были Куприянов и Жуцкий, продолжавшие свой диалог. Василий слушал их, но быстро устал и прилег отдохнуть. Куприянов увлек Жуцкого продолжить разговор в его квартире. Саша сказал Тане: «вы тут с Леной пока пообщайтесь, я ненадолго», и они пошли.

21.

Показался трехэтажный дом типа тех, которые когда-то окрестили «сливочный коттедж». Заборчики из камня обрамляли газоны, окружавшие кирпичное здание замысловатой конструкции со сплошными лоджиями вдоль окон. Железная дверь подъезда была оборудована кодовым замком, а над подъездом мигал красный огонек сигнализации. В квартире их встретила небольшая собака-боксер, мягко ворчавшая на незнакомца.

- Свои, Лорд, свои, «фу» я говорить не буду, - улыбнулся Куприянов, - проходите, не разуваясь, в комнату!

Еще в коридоре Александра встретили штабеля книг, стоявшие вдоль стен и на антресоли. В комнате, видимо служившей хозяину кабинетом, книг было гораздо больше — все стены заняты стеллажами, и посередине комнаты возвышались пыльные стопы. Лишь вокруг письменного стола, оживленного зеленым стеклянным абажуром настольной лампы и радиоприемником первого класса с боковинами под орех, было свободное пространство. На широком подоконнике были сложены коробки от трубочного табака.

- Здесь у меня кабинет... н-да, завал ужасный, я же книжный червь, сам привык, а гостю и деться некуда... пойдем-ка в столовую!

Они прошли в смежную комнату. Очевидно, там были владения жены, так как порядок был совсем иной, а книг не было видно. Стоял столовый гарнитур под орех и такого же стиля стол и стулья, диван, было и пианино. Обстановка располагала к отдыху и беседе.

- У меня есть коньяк «Арманьяк», лучший друг желудка, и я еще нарежу сыр, одну минутку, - сказал хозяин и вышел.

Александр открыл крышку пианино, на клавишах была пыль. Он протер их салфеткой и попробовал настройку инструмента, она оказалась неплохой. Он сел на диван. Показался хозяин, держа тарелку с нарезанным сыром, достал из буфета бутылку и две рюмки, налил:

- Ну, что же, за знакомство! Я так надеюсь, что запомните дорогу и наша встреча здесь станет не последней.

Они чокнулись чуть зазвеневшим хрусталем и выпили. Николай Николаевич, со значением глядя гостю в глаза, промолвил:

- Василий мне дорог. Вместе начинали лабораторию, собирали оборудование. Здоровье у него вообще неважное, это было заметно сразу. Съездим на картошку — на следующий день его на работе нет, отлеживается. Но это, конечно, не мерило полезности человека или его таланта. Я очень вам благодарен, Саша, за поддержку. Это было просто здорово! Но теперь нам надо решать, как действовать дальше. Его жена Лена... у меня такое впечатление, что взросление у нее еще только продолжается.

- Все мы продолжаем созревать. Николай Николаевич, все рекомендации Лене и самому Василию выданы. Я думаю, вы понимаете, что основная проблема — с иммунной системой.

- Но ведь, есть еще необходимость хирургического вмешательства, - прищурился Куприянов.

- Конечно, есть. И когда врачи найдут, что Вася сможет выдержать операцию… тут есть критерии…, они скажут. Я записал телефоны врачей, буду звонить.

- Вот-вот! Дайте-ка, и я их запишу, а то упустил. Звонить лучше буду я, мне же тут рядом. Еще вот что: стоимость и название того лекарства, что ему впрыскивают.

Александр назвал. Николай Николаевич прикусил губу:

- Солидно. Хорошо, я сниму с одной темы, оформим надбавки и заплатим. Делать нечего. А химиотерапия?

- Спустя месяц после операции, лучше осенью, когда организм становится крепче.

Куприянов покрутил головой, выражая сомнение:

- Многовато на бедную голову Васи!

- А что можете взамен предложить? - спросил Александр.

- Можно предложить ничего не делать, кроме уколов модулятора и общеукрепляющего режима. И всё.

- Боюсь, что к этому все и сведется, - Александр поднял брови и щелкнул языком.

- Вообще, в геноме человека есть участки, отвечающие за рассасывание опухолей. Беда в том, что иммунная система – эта огромная армия в три эшелона – по настоящему врага не видит, рак мутирует и маскируется. В Америке ведутся исследования… пока на животных, конечно. В организм вводится специальный вирус, который иммунная система атакует как врага, он уходит, и вся эта армада берется за опухоли. Но это долгая программа, по прогнозу где-нибудь в 2013 году провозгласят открытие иммунотерапии рака. Не раньше.

Оба помолчали. Куприянов походил маятником по комнате и внезапно выстрелил вопрос:

- Что вообще происходит в стране, вы себе представляете? Что в Москве?

- Происходят кооперативы, как вы и сами знаете. Можно вкусно пообедать в кооперативном кафе. Это можно рассматривать как зримый результат перестройки.

- Негусто! А во времена Андропова, круто события разворачивались?

- Тогда — да, круто. Теребили торговую мафию, а она оказалась…. Директор Елисеевского гастронома передавал свою неучтенную прибыль аппаратчикам, те делили между собой. Когда Андропов ударил, номенклатура решила: хватит «отсиживаться в окопах». Помимо права на распоряжение собственностью, которое у нее было, она решила завоевать право на частное владение госсобственностью. И начался дележ. В этом суть, хотя слова для прикрытия применяются совсем другие.

- Да, у меня сходные представления.

- И чем закончится перестройка, как думаете?

- Распадом союза пятнадцати республик. Огромным падением производства. Обогащением небольшой части общества, обладающей информацией и связями. Уходом части средств и активных людей за рубеж. И, что болезненно для нас — ликвидацией отраслевой, прикладной науки.

- А где видите выход для вашего института?

- Наверняка он будет акционироваться и перейдет в собственность коллектива. Нам нужно вовремя предложить сохранившимся предприятиям металлургии свои разработки, без которых они не смогут развиваться. И тут тема Василия оказалась актуальной. То-то Олег Дмитриевич принялся ему помогать. Он ничего не делает просто так.

- Это кто?

- А вы его встретили на улице, в очках, помните?

- А, «почти самый главный начальник»?

- Да. Но, знаете, сказать, что он бесполезен или вреден, я бы не рискнул. Мы же не говорим, что вреден сам хозяйственный механизм. Это — как соединительная ткань в организме. Общество — организм, нужна и соединительная ткань.

- А опухоль нужно вовремя отсекать и прижигать! - Александр сделал рубящий жест рукой.

- Вот именно.

- А что есть здоровая клетка организма?

- У нас это – малая исследовательская группа. Скажет, Василий, Галя, Юра, еще несколько человек. Группа, где каждый ценен – это та ячейка, где человек счастлив. Индивидуализм – это тупик. Диктатура, где за тебя думает фюрер – тоже тупик, ведет к катастрофе. А группа – то, что надо. И строй, опирающийся на нее.

- Три мушкетера.

- Да! И, знаете, я отвожу огромную роль культуре. Мне думается, культурный бюрократ может остановить свои действия сам, когда увидит их вред и противоречие здравому смыслу... - подумав, добавил, - знаете, я хотел бы заходить к вам в Москве, когда бываю.

- Хорошо, записывайте мой адрес... телефон... лучше договариваться о встрече вечером.

Куприянов записал, потом налил еще по рюмке:

- За встречу в Москве! Свадьба когда?

- Наверное, осенью. Мать Тани летом не сможет приехать, а мне без нее проводить неловко.

- Вам бы с ней на природу, отдохнуть?

- Я у нее сейчас живу, можно сказать — отдыхаю от большого города, от своей Пятницкой. Здесь утром такая хрустальная тишина!

- Вот и славно.

- Я, пожалуй, пойду, а то Таня заждется.

- Ага, уже заскучал? Ну, всего хорошего!

Александр вернулся к дому, где жили Журавлевы, зашел в обшарпанный никогда не запирающийся подъезд с запахами кошачьей мочи и горелой бумаги, поднялся в квартиру.

- Гость пришел, гость пришел! - запрыгала Вика, увидев его.

Полчаса спустя, с Татьяной под руку он шел к остановке.

- Ну, вот, мы впервые сходили в гости. Как хорошо! Но эта Лена — совсем как девочка, я объясняла ей элементарные вещи относительно Василия. Хорошо еще, сам он достаточно практичен. Видимо, он часто выручал ее по жизни.

- Похоже на то. Как ты находишь, Вика у них хорошо развивается?

- Думаю, нормально. Активная, становится заводилой в любой компании.

- Вот и хорошо. Захотелось завести такую же?

- Ой, да, конечно! - она поцеловала его.

22.

На следующий день, погожим майским утром, Таня провожала Жуцкого на самолет в Москву. Они встали в хвост длинной очереди на регистрацию, и она пододвигала его чемодан, а он спохватывался и говорил «не надо, не поднимай!», потом снова задумчиво смотрел за широкое окно, туда, где на летном поле гудели, взвихряя свежий утренний воздух, серебристые лайнеры. Вдруг Тане показалась знакомой фигура мужчины в элегантном плаще и кепке, с дорогим кожаным саквояжем в руке. Его глаза были закрыты черными очками, но плотная фигура и характерная манера двигаться, чуть выпячивая живот, будто гордясь им, не оставляли сомнения в том, что это был санитар больницы Сергей Шестаков.

Таня шепнула Александру: «там в очереди Сергей, санитар из моей больницы, в черных очках».Александр пожал плечами, стараясь разглядеть Сергея, но тот уже нагнулся над стойкой регистрации. Кроме того, внешность его была удивительно мало примечательной. Александр шепнул в ответ: «Таня, я тебя прошу, не ввязывайся!». Но та поджала губы, и лицо ее приняло строгое выражение. Когда прощались у выхода на посадку, она сказала:

- Саша, я тебе говорила. Это моя задача, навести в доме порядок, и я справлюсь. Не желаю быть заложницей или прикрытием для этих дельцов. А вообще, помни, для меня ничто не имеет значения больше того, что мы с тобой вместе. Душою вместе.

И они расстались. В полете Александр смотрел в окно и любовался высокими грядами облаков, прогалами глубин воздушного океана и на дне его — мозаичным панно полей и лесов. Сказанные Таней слова «ничто не имеет значения» вызвали в нем целую лавину раздумий, мелодических ассоциаций и образов.

Ничто не имело значения, лишь памятна горечь была...

Любите или страдайте одни, и не верьте поэтам,

Поэты и сами себе-то не могут помочь…

Отрывки стихов возникали из его памяти и забывались снова, потом возникло лицо Тани со слегка поджатыми губами: «Мой дом...» А чего ты хотел, приятель? Ты вот самоутвердился в жизни прочно, а Таня не соглашается на роль просто подруги жизни, и ей тоже хочется стать личностью, чего-то в жизни добиться. Получится ли это с тобою рядом – еще вопрос. Он пытался представить в своем доме Таню, но картина пока не складывалась, и это мучило его.

Почему именно Таня, именно эта девушка из тысяч, встретившихся ему на пути? Почему не Светлана, преподавательница Гнесинки, проговорившаяся как-то в кругу друзей, что «готовит себя в жены Жуцкому»? Она такая веселая и практичная, с ней легко, и круг приятелей у них общий. Но с Таней все произошло взрывным образом, и сразу возникла гармония и пришло блаженство – почему? Какие космические силы отвечают за это?

Москва встретила его веселыми дождиками, первыми тюльпанами на клумбах, толпами украинцев и кавказцев с корзинами продуктов для рынка, нищими и псевдонищими в переходах. Выйдя наружу из метро «Новокузнецкая», он по обыкновению встретил несколько человек, ищущих дорогу к Третьяковской галерее. Чаще всего, он шел с озабоченным лицом, и к нему не обращались с вопросом, но иногда ему хотелось общаться и его лицо становилось «контактным». На этот раз, он выбрал из толпы миловидную девушку с черной косой, этакую дивчину из Полтавы, улыбнулся в ее ищущие глаза и любезно объяснил ей дорогу.

Поднявшись в лифте на девятый этаж, позвонил и услышал знакомое пошаркивание маминых ног.

- Ну, наконец, приехал! А я уж думала... не знала, что и думать, - сказала озабоченно его мама Евдокия Михайловна, низенькая пожилая женщина, кубышка фигурой, прекрасная голосом и манерами.

- Ой, мама, а я и не знал, что говорить. Вдохновение нашло, написал много музыки. Ну и — премьера, концерт, работа с симфоническим — это же не шутка...

- Тебе дали областной оркестр для концерта?

- Да, решили внезапно, пришлось мобилизоваться. Оркестр большого набора. В родном городе это у меня в первый раз.

- Да раздевайся же, наговоримся еще! Чаю с дороги налить?

- Налить! И в ванну окунусь.

Приведя себя в порядок, он вынул из чемодана на стол папки с бумагами, нотные тетради:

- Смотри, как много!

- Ого, впервые так много! - она присела за стол, перебирая записи. Александр доверял ей абсолютно. Среди записей она сразу заметила сделанные чужим почерком, красивым и аккуратным. Такое было впервые. Он пояснил:

- Это переписывала Таня.

- Таня? Ты ничего не говорил, когда звонил.

- Такое просто не скажешь.

Она уловила в его словах такое, что заставило ее спросить:

- Ты женишься?

- Мама, от тебя что-нибудь скрыть совершенно невозможно! Да. Она приедет, вы с ней познакомитесь и подружитесь.

- Ох, наконец-то и мне придет облегчение в жизни.

- Мы все будем дружны, у нее чудесный характер.

- Так говорят, когда влюблены. Покажи хоть фотокарточку!

Он достал из бумажника маленькую, для паспорта, фотографию Тани — другой не было, хорошо нашлась и эта. С нее глянула — Евдокии Михайловне показалось, что вживую глянула — красивая темноволосая девушка с правильными чертами лица и серьезным взглядом. Чувствовалось, что у нее сильный настойчивый характер.

- Ты ее любишь?

- Да. Мы все полюбим друг друга и будем держаться вместе, а твоя помощь для меня просто неоценима.

- Очень хочется верить. Если бы у твоего отца оказалось больше здоровья в лихую годину и он бы мог сейчас видеть... - она смахнула слезу, - и когда ждать твою красавицу?

- Ей надо устроить дела. Не сразу получится. Будем созваниваться.

- Для творчества это оказалось хорошо?

- Оказалось хорошо, - повторил он как эхо, - мне нужно месяц поработать, чтобы сделать всю инструментовку новой симфонии и начать репетировать с оркестром.

- Новой симфонии? Той, о которой мечтал?

- Да, именно той. Я сделал ее, мама!

Александр сел на диван, откинулся на спинку, и по его торжественно победному виду она поняла, что произошло значительное событие, превосходящее по силе даже перемены в его личной жизни. Она залюбовалась им:

- А ты изменился. Возмужал, что ли.

- Ты находишь? Это в сорок-то лет? Я сейчас позвоню Тане.

Он сел к телефону, набрал номер, потом встал, напружинившись, услышав знакомый голос, ответил:

- Таня! Я уже дома, мы тут с мамой. Долетел нормально. Настроение хорошее.

- Это хорошо, Саша. У меня все в порядке.

- Таня. Будь осторожна.

- Я буду, буду. Будем. Как Москва?

- Как всегда. Растревоженный улей.

- Будешь дорабатывать свои опусы?

- Да, мне надо плотно... и начать репетировать примерно через месяц. Хочешь побывать на репетиции?

- Ой, как хотелось бы! Может, дадут отпуск.

Саше хотелось отойти от суховатого тона, но он глянул на маму и закончил разговор:

- Был очень рад тебя услышать, Танюша. Позвоню утром.

- Моим утром?

- Конечно, твоим. А то уйдешь на работу.

- Пока. Буду ждать.

Евдокия Михайловна заметила тревогу в его настроении и спросила:

- Почему «будь осторожна»?

- Ты не знаешь, мама. Среди ее знакомых оказались нечистые на руку дельцы, а она – за то, чтобы их наказали.

- Это опасно?

- В том-то и дело, что да.

- Кем она работает?

- Медсестрой в больнице. Еще, она хорошо играет на пианино, помогала мне.

- Да, среди медиков есть такие, которые нечисты на руку. А сейчас популярен лозунг «обогащайтесь!»

- Твое замечание, возможно, имеет под собой основу. К Тане это не относится.

- Я и не думала относить это к Тане. Ведь она — борется, правда?

- Да.

- Она борется, и ты борешься, чтобы твоя симфония зазвучала, а как тебе кажется — вы смотрите в одном направлении?

- Да, мама. И у меня такое впервые! И тревога, и гармония вместе. Моя музыка не отгорожена от реального мира. И в той кристальной тишине на окраине города я нашел то, что искал. Давай, я тебе что-нибудь сыграю.

Он сел за пианино и, не открывая нот, по памяти стал играть, взглядывая иногда на портрет Бетховена перед собой выше на стене. Темп был бурным, тон — патетическим. Окончив, он опустил голову, фиксируя свои собственные ощущения от проигранного.

- Как красиво! - сказала она, восхищенно смотря на него. Ее мальчик жил музыкой, не оставляя ее ни на минуту, и это радовало.

- Ты всегда, мама, говоришь, что красиво.

- Это для меня главное.

- Буду писать дальше. Настроение как раз то. Обстановка привычная помогает.

И он углубился в работу.

23.

Дни Александра потянулись сплошной чередой нагруженного каравана. Лишь общение с музыкантами оркестра и театральными деятелями было приятным отвлечением.

Иногда он звонил Тане и Василию. Таня отвечала односложно, какая-то забота тяготила её, а о сути её он мог только догадываться. Сообщала, что набрала дополнительных дежурств, чтобы больше заработать. Это тяготило Сашу, вызывало бессонницу. Тревожный разговор произошел в конце мая.

- Здравствуй, Таня! Дела мои продвигаются успешно. Расскажи мне про свои.

- Здесь… события разворачиваются. В больницу приходил участковый милиционер, общался с директором. Я увидела, что он заходит, и вошла тоже, сказала, что живу здесь и могу помочь.

- А о чем шла речь?

- Да… о том, о чем мы с тобой говорили. Приедешь – вот и обсудим. Завтра буду участвовать в рейде депутатской группы по микрорайону.

- Что же, депутатская группа – наверное, дело стоящее.

- А у тебя, Саша, голос хороший, объемный. Тебе его ставили, да?

- Конечно, в свое время, в консерватории. Мы даже в столовой за едой продолжали упражняться. Семечки запрещены, от них садится голос.

- Семечки? А я- то лузгаю.

- Перейди на кедровые орешки, и будет хорошо.

- Перейду. Пиши свою музыку, не буду тебя отвлекать!

- Я пишу, меня трудно оторвать. Но почему так говоришь?

- Я соскучилась.

- И я.

Разговор с Василием тоже не порадовал Александра.

- Как ты там, Вася?

- Как говорят, помаленьку.

- В инвалиды, что ли, записался?

- У меня так бывает, возьмусь читать — бац, отключаюсь, глаза пробегают текст, а смысл ускользает.

- Давление меряешь?

- Меряю, у меня свой прибор есть. Иногда низкое.

- Так надо питание хорошее, фрукты.

- Питание вроде ничего, а какие сейчас фрукты? Огурцы тепличные покупаем иногда. Но они жутко дорогие.

- Овощи из погребов, морковку, свеклу.

- Это есть, борщ как всегда. И Вика его любит.

- Вот и славно. Гуляешь?

- Помаленьку. Слабость какая-то. Еще, к сожалению, твоя запись в кассете стерлась. Вика случайно не так включила.

- Ничего, привезу новую. Вот что. Таня передаст тебе деньги, я ее попрошу, и выезжайте за город на свежий воздух.

- Так у нас Лена с Викой ездят, к ее подруге на дачу. Та ей выделила пару грядок, садит овощи. Говорит, скоро будет редиска. Чем не фрукт?

- А тебя не берут?

- Отказываюсь. Для меня час в электричке — тяжело.

- Ну, брат, не ожидал от тебя. Ты крепись, скоро редиска пойдет, первые фрукты с юга. А на дачу — бери такси и приезжай к ним. Таня принесет деньги.

- Да деньги что, я же на зарплате. Ладно, - ответил Василий не очень определенно, и Александр понял, что так пока и будет тянуться эта ситуация. Пока... что?

Это «пока что» пришло в середине июня, когда Александр позвонил Василию в очередной раз. Голос сибиряка был слабый, и пришлось переспросить:

- Повтори, не слышу!

- Говорю, слабость какая-то с утра. Вчера ходил в поликлинику, анализы натощак.

- А Лена дома?

- Уехала на дачу, скоро приедет. Она затеяла побелку и ремонт, ухнула на это авансом все наши деньги, должны привезти известь, вот караулю у окошка, надо встретить... Ага, Саша, извини меня, вон показалась машина. Надо встречать! Перезвони мне чуть позже, хорошо?

Связь прервалась, и спустя полчаса Александр позвонил снова. Ответил голос Лены, слабый и прерывающийся:

- Занесли его. Только что. Не дышит, руки холодные.

- Кто не дышит? О чем вы?

- Да вы не знаете. Вася спустился вниз, там бак с известкой занесли в подъезд мужики. Он над баком наклонился, обвязать тряпкой сверху и сдвинуть в угол, и вдруг упал. Видно, сердце остановилось. Я как раз зашла, а он лежит и уже не дышит.

- Лена! Срочно зовите врача, соседей, делайте искусственное дыхание. Человека обычно еще можно спасти. Тонувших же спасают. Делайте, я позвоню позже.

Александр позвонил Журавлевым через час. Тот же слабый и дрожащий голос Лены сказал:

- Увезли его. Умер.

- Умер... Когда похороны? Пошлите мне телеграмму, чтобы легче было взять билет.

- Я и не знаю. Позвоню Куприянову. У нас тут шурум-бурум в квартире из-за ремонта. Наверно, послезавтра.

- Как послезавтра? Я же могу не успеть приехать на похороны.

- Ой, не знаю, устала от всего....

Связь прервалась. Александр оделся и поехал в ближайшее агентство за билетом. Ситуация была нелегкая: сезон отпусков уже начался, авиарейсов в Сибирь было мало, в кассу стояла очередь. Он протиснулся к окошку:

- Мне на завтра в Кайск, человек умер.

- Родственник? Телеграмму покажите.

- Друг умер. Нет телеграммы, но скоро будет.

Кассирша пощелкала клавишами компьютера, устало ответила:

- Нет билетов. Только на послезавтра.

- Но, как же, экстренный случай!

- Вы интересный такой, а если билеты проданы, я их что, могу у кого-то просить обратно? Так не делается.

- Но ведь, бронь какая-то может быть, скажите, когда еще спросить.

- В такое время рейсы нагружены, и обещать не буду. Единственное посоветую: возьмите на послезавтра и просите на стойке регистрации, чтобы вас посадили.

Александр взял билет и отошел огорченный, не зная, что делать. Вернувшись домой, позвонил Тане:

- Таня! Вася умер, послезавтра похороны. Я вылетаю к вам.

- Ой, а у меня дежурство.

- Я могу опоздать на день.

- Ничего, сходим вместе к ним и на кладбище. Приезжай! Кстати, устройся здесь в гостинице, а то у нас… непорядок.

Его успокоили голос Тани, ее нескрываемая радость по поводу его приезда. На замечание о гостинице он даже не обратил внимания. Тоже ремонт, решил он.

Показалась мама:

- Что, не удалось взять билет на завтра?

- Да... Что мне делать?

- Поезжай, когда сможешь. И Таню увидишь.

- Да, придется.

Через день, прилетев налегке в одним портфелем в родной город, Александр взял номер в гостинице, принял душ и поехал к Тане.

Его встретила Таисия Ивановна:

- Саша, наконец-то, здрасте!

- Здравствуйте, Таисия Ивановна! Хоть и не по счастливому поводу приехал, а вам рад оченно! - обнял он ее, - Таня на дежурстве?

- На работе, дорогой. Она почти без перерыва там. Проходи, снимай свою хламиду, а у меня пирожки.

- С печенкой?

- Нет, не балует судьба, поросят никто не колет в июне-то, сейчас самая травка, а пирожки — с рисом и яйцом. Да яйцо-то свое, несушки у нас.

- Неужто несушки?

- Да, у Тани на работе записывали и привезли с птицефабрики, да породистых, много яиц несут. И на стряпню, и на завтраки, а то и на ужин яичница. Бывает, и Валере дам — он, конечно, паршивец, но, глядишь, совесть шевельнется — не подпалит все-таки. Проживем теперь!

- Слышал, у вас какие-то беды?

- Оно верно, поджигали. Пойдем, посмотри-ка на угол!

Они вышли, и он увидел обгоревший с поверхности угол домика. Кто-то уже начал скрести его под покраску.

- Правда, поджигали! Вот варнаки!

- Хуже, Александр Федорович, чистые нелюди.

- А кто, нашли?

- Не нашли, но догадываемся, кто. Как Сергей попал под подозрение у милиции… вот и началось.

- А вас-то почему?

- Так Таня на депутатской комиссии сказала, что Сергей в Москву ездил на майские праздники. Вот и нашлось, говорят, недостающее звено. Только доказательств пока нет. Затаилась эта шайка-лейка.

Пришла Таня, похудевшая и с тенями под глазами. Бросилась в его объятия,спросила:

- Переживаешь, что опоздал к другу?

- Я ведь ему звонил, и когда звонил, привезли ту злосчастную известку, он пошел ее накрыть тряпкой, и...

- А может, двигал ту бадью тяжелую? - спросила Таисия Ивановна.

- Может, и двигал. Он по телефону мне сказал, что ему плохо с утра. Ему лежать надо было, а тут эта известка.

- Как же мы? Сегодня уже поздно, может — завтра съездим к ним и на кладбище? - предложила Таня.

- Конечно, завтра.

- Ой, мне надо возвращаться в больницу. Ты ведь в гостинице, да?

- Устроился, да.

- Завтра поговорим.

И она ушла, Александр вернулся в гостиничный номер и размышлял о случившемся. Встреча с Таней успокоила его.

24.

Когда они позвонили в дверной звонок квартиры Журавлевых, там было необычно тихо, потом послышались легкие шаги, открылась дверь, и они увидели Лену — можно сказать, то была ее тень, заплаканная, исхудавшая. Она поправила очки привычным своим жестом, словно это было пенснэ, и махнула рукой в сторону комнаты, видимо приглашая войти. В квартире царил ремонт, полы были застелены газетами, а со стен содраны обои.

За отцовским письменным столом сидела Вика и молча рисовала, глаза ее казались большими и она молчала.

Таня и Александр присели на диван и молча оглядывали комнату, в которой Василий провел свои последние дни. По сути, в ней мало что изменилось, только на письменном столе возвышалась стопка чертежей и других бумаг: видимо, он продолжал работать.

Лена чуть слышно сказала:

- Куприянов просил позвонить, как появитесь.

Таня спохватилась:

- Примите, Лена, наши соболезнования.

- Спасибо, - ответила та.

Вика сползла со стула, подошла к Александру и сказала:

- Дорогой дяденька Жуцкий. Я вашу запись нечаянно стерла в плеере. Извините. Папа любил слушать.

- Да, жаль. Теперь не поправишь.

- А вы дайте мне новую!

- Да, знаешь, я спешил и как-то забыл взять.

- Жалко, - сказала она, и в больших ее глазах стояло совсем недетское горе.

Куприянов отозвался сразу, как они позвонили:

- Александр, сразу узнал ваш голос. Давайте-ка ко мне, и я Галину позову подойти.

Когда они приблизились к подъезду «сливочного коттеджа», дверь была отворена. Они зашли, и сверху раздался голос Куприянова:

- Поднимайтесь сюда, я вас ожидаю!

В квартире мордатый плюшевый боксер Лорд ворчал и обнюхивал их, а черная борода Николая Николаевича казалась еще черней в полумраке. Вслед за ними пришла и Галина. Обменявшись приветствиями, прошли в столовую.

- Мне неловко говорить, но мы вчера по-настоящему и не помянули Василия. Как-то все…- сказала Галя.

- Так ведь, Лена и не ожидала, что так внезапно случится. Ничего, у меня тут бутылка «Арманьяка» припасена, и еще вино. Сейчас, организуем. Ты мне помоги, Галя, с нарезкой салатов, - сказав так, Николай Николаевич поспешил на кухню.

Когда стол был готов и рюмки наполнены, Куприянов сказал:

- Давайте, помянем Василия, нашего Васю, которому мы многим обязаны. Всегда брал нагрузку наравне со всеми, хотя здоровья ему было отпущено меньше. По-иному он не мог. Прости нас, если в чем-то были неправы, и взирай на нас со своей улыбкой. Для нас ты живой, и всегда будет так. Да будет тебе земля пухом.

Все выпили и помолчали минуту.

- А знаете, что мы с Калачевым хотим предложить? Будут выполняться работы на установке Васи, и, так как он ее собрал по элементикам, вынянчил, его фамилия должна стоять в списке авторов каждой такой статьи, - сказала Галина. Куприянов продолжил:

- Поддерживаю! А через несколько лет, если все пойдет хорошо, подведем промежуточный итог и напишем монографию под названием, скажем, «Томографическая дефектоскопия в металлургии». Василий будет ее полноправным автором, я это обещаю.

- Вы слов не ветер не бросаете, значит выйдет книга, без всяких «если»! - улыбнулась Галина.

- А то! В трудные времена, книга поможет. Лет через пятнадцать, выжившие научные коллективы будут решать, как восстанавливать нарушенное, и найдут эту книгу.

- В эти два последних месяца была написана симфония, и в ней найдете отражение того, чем мы жили это время. Надеюсь, люди найдут и мою симфонию тоже, - подал голос Александр.

- Да, мне посчастливилось видеть, как она создавалась, я даже переписывала ноты, - продолжила Таня, и слегка смутилась. Галя легким движением поправила шпильку в прическе Тани.

- Нелегко быть подругой жизни известного человека. А я бы предложил выпить за человека очень скромного, за Лену, - сказал Куприянов, - что бы мы ни думали, но справедливости ради я должен сказать, что ей досталось треволнений и нагрузки больше, чем каждому из нас. К тому же, работа в школе учительницей математики, плюс классное руководство, это такая ноша, которую не каждый потянет. К тому же, эти сложные времена отражаются на школе усиленным образом. И наш долг помочь Лене, как сможем, на первых порах. У меня лежат деньги на следующую порцию лекарства — отдам ей в помощь. Будем встречаться, спрашивать, не нужно ли чего.

- Вообще, на поминках можно вспоминать и веселые минуты. Последний месяц, когда Вася был дома, он пытался помочь Лене в проверке тетрадей учеников. Он ей предлагал это, а она все отвергала, дескать это ее ответственность. Тогда он стал проверять, когда ее нет, и вкладывать в тетрадки листочки с оценками и замечаниями про ошибки. Она делала вид, что не видит эти листочки, когда проверяла, но иногда сверялась с ними, и он это с удовольствием отмечал про себя.

Все улыбнулись.

Когда застолье завершилось, Куприянов позвал Александра в свой кабинет:

- Зайдем-ка на небольшую тет-а-тет!

В кабинете пахло трубочным табаком и пылью. Освободив старое кресло, Куприянов усадил в него Александра, а сам сел за стол с зеленой лампой:

- Вот, так и плыву по времени в своем ковчеге. Я думал иногда о вашем творчестве, почитывал литературу по компьютерному моделированию музыкальных шедевров. То, что музыка создается по законам красоты, как и в искусстве вообще — это очевидно, но вот выражение меры красоты здесь еще до конца не найдено.

- Как и в живописи! А в чем секрет чисел Фибоначчи? - спросил Александр.

- Ну, тут секрета особого нет. Ноль, потом следующее целое число — 1. А все последующие числа получаются суммированием двух предыдущих. И соотношение последовательных двух чисел стремится к «золотому сечению» 1.618. Золотой сечение — это соотношение красоты, например прямоугольник с таким соотношением длин сторон представляется нам наиболее гармоничным.

- Да-да, золотое сечение в гармоничной музыке есть. Если оно возникает так, как вы сказали, значит, соотношение красоты скрыто элементарно в свойствах нашего пространства? А откуда же берется безобразное?

- Наверное, человеческий произвол... Или произвол в эволюции биологических видов — муха це-це, например, или каракурт.

- А что, - спросил Александр с затруднением, - последнее время вы бывали у Василия?

Николай Николаевич встал, принялся выстукивать пепел из трубки на лист бумаги, сказал:

- Знал, что спросите. Я больше на улице общался, видел его с дочкой, иногда видел Лену, спрашивал. А Галина заходила и домой. И другие консультировались по работе. Я хотел, чтобы он побольше окреп. Видел, что со здоровьем дела его обстоят неважно, а что было поделать? Он и в больнице в апреле мог... хорошо, вы появились. Все-таки он многое успел.

- Успел? - повторил с удивлением Александр.

- Да, ключевые вещи. Приходит memento mori, и человек успевает завершить самое главное.

- А к вам оно приходило?

- Знаете, да! Была у меня тяжелая операция, думал — все, каюк. Потом вышел из больницы, собрался с духом, докторскую написал и стал думать, как поднять людей, собрать лабораторию.

- Василий лежал в больнице — погружался в воспоминания. Детские годы, молодые. Говорил мне, как это сладостно бывает. Тоже ведь, творчество.

- Это и у меня было, и тоже в больнице. Вернулся к активной жизни — прошло.

- У вас творчество такое основательное, все проверяется другими учеными и практикой. А в искусстве — произвол большой, свободы много. Оно - для людей крайне свободолюбивых. Был у меня знакомый, хороший рассказчик. Один и тот же жизненный факт, случай, который и я знаю, а он из него такого нагородит, семь верст до небёс — заслушаешься! Или еще один, говорил мне, что в антарктических экспедициях есть специальность «подниматель пингвинов», дескать — видят самолет, падают, а сами подняться не могут. И я верил. А потом — увидел американский фильм о пингвинах, так они сами поднимаются свободно, мускулы у них я т-те дам!

- Подниматель пингвинов! - засмеялся Куприянов, - это надо же сморозить! Да им люди только мешают.

- Кстати: приглашаю на прослушивание моей симфонии, в училище Гнесиных, репетиция в конце июня, концерт в июле. Я вам позвоню, когда будет известна дата.

- Благодарю за приглашение. Приезд не обещаю, но мало ли...

Выйдя от Куприянова, Александр с Таней поехали на кладбище. Войдя в ворота, шли по основной дороге, где на обочине, впритык к старым могилам, были новые захоронения с черными обелисками. На одном из них гравировка изображала молодого парня во весь рост, рисунок был очень искусен, и парень выглядел как живой.

- Кто это — мэр, что ли? - спросил Александр.

- Какое там! Совсем молодой.

- Вишь, как повернулась жизнь. А где приют Васи, ты точно знаешь?

- Мне описали, где. Вот сейчас, развилка дорог, отсчитать четырнадцать шагов и повернуть направо. По тропинке между оградок, идем шестьдесят шагов – и пришли. Рядом с приметной могилой моряка, где оградка с цепями и морским флагом.

Могила Василия оказалась более чем скромной, с железным надгробием без фотографии и с несколькими венками. Возложили цветы, помолчали и пошли назад. У выхода с кладбища, на плите сидели два молодых бурята, согнувшись со сложенными на голове руками. Рядом валялся одноразовый шприц. Пройдя немного, Таня сказала тихо:

- Вот и напоминание о рейде депутатской группы.

- Наша замечательная молодежь, - отозвался Александр.

Саша с Таней добрались до гостиницы, где он остановился, когда уже начало темнеть.

- Зайдем, поговорим? – предложил он.

Она согласилась, и они зашли. В номере оказался удобный диван, они с удовольствием присели, вытянув ноги.

- Находились мы с тобой сегодня! – вздохнула она.

- И нашлись, - скаламбурил он, полу обнял ее, они всмотрелись в лица друг друга.

- Ты похудела, Таня.

- Тут похудеешь, дежурство за дежурством. Мне в больнице спокойнее, чем дома.

- Сейчас-то ты мне расскажешь все, что приключилось.

- Ой, Саша! У нас с тобой все хорошо, - она погладила его голову.

- Это главное, - сказал он, - хорошо, не будем о прочем? Останешься на ночь?

- Как девушка определенного сорта? Не-а!

Она положила свой палец на лоб Саши:

- У нас все серьезно, не так ли? Я пойду, а ты улетай. Я прилечу к тебе в Москву.

25.

Александру повезло с обратным билетом, и вскоре он прилетел в Москву. По дороге из аэропорта, он тер себе лоб, соображая, сколько срочной работы с оркестром ему требуется выполнить в самое ближайшее время. Даже три дня его отсутствия давали о себе знать. То, что Таня через неделю приедет, настраивало его на бурный темп: успеть, чтобы на репетиции симфонии показать ее Тане во всем блеске. Ему приятен был этот приток адреналина в крови, и самолюбию льстило ощущение того, что он переживает свои звездные часы.

Его усилия не пропали даром: репетицию удалось подготовить, несмотря на досадное отсутствие некоторых людей на месте в нужное время. Например, пришлось срочно искать другого виолончелиста. Но Александр был то крут, то мягок, и внушал коллегам уважение своим стремлением к совершенству исполнения. Музыканты оркестра жертвовали своими летними отпусками, домашними делами, чтобы не подвести Жуцкого.

Таня прилетела в столицу в чудесное июньское утро. Александру удалось выйти на верхнюю открытую площадку здания аэропорта Домодедово, и когда сообщили о прибытии самолета, он нашел взглядом серебристую сигару, выруливавшую со взлетно-посадочной полосы на стояночную площадку. Ему казалось, что в медлительности лайнера таилась весомость явления Тани. Когда подкатил трап и по нему стали спускаться вначале синие фигурки экипажа, потом вереница пассажиров в разноцветной одежде, Александр разглядел Таню. Она была в своем блестящем синем плаще, похожем на плащи стюардесс, и у нее на шее был красный газовый шарфик. Композитора охватила радость, и тут же он подумал, что его бурная радость есть то, что он так и не дописал в симфонию потому, что в этом состоянии писать музыку просто невозможно.

Он спустился в зал для встречающих и смешался с толпой людей, напряженно всматривающихся в еще пустой коридор. Минут десять спустя — они показались ему вечностью — там показались первые пассажиры, то были спортсмены и торопыги, стремившиеся успеть к своим делам в столице как можно скорее. Таня шла не спеша, уверенная во встрече с Александром, и, заметив его, махнула рукой. Пройдя стеклянную дверь, она подошла, и они с Сашей обнялись. Отстранилась, чтобы лучше рассмотреть его. Отметила про себя элегантный костюм, аккуратность во всей одежде, тщательно причесанные волосы.

- Какой ты! - воскликнула она с радостью.

- Какая ты! - отозвался он, любуясь, - у меня!

- А ты у меня! - повторила она, и они под руку пошли в багажное отделение за чемоданом.

- У тебя багаж? - спросил он.

- А как же! Наряды! - подчеркнула она, улыбаясь.

Часом позже они подъехали на такси к его большому девятиэтажному дому, потом в арку и узкий двор. Лифт в подъезде был вполне современен, Таня удивилась чистоте стенок кабины. На самом верхнем этаже лифт остановился, они подошли к массивной двери, Александр позвонил и в нетерпении открыл ключом замок. В коридорчике их встретила Евдокия Михайловна, очарованно улыбающаяся:

- Здравствуйте, молодые люди, какие вы красивые!

- Мама, это Таня! - сказал он с гордостью и нежностью, обнимая подругу за плечи.

- Проходите сразу за стол, я тут приготовила, - захлопотала пожилая женщина.

- Ой, мама, мы пойдем на балкон, я покажу Тане город, - сказал Александр и увлек подругу через свой кабинет, где она отметила пианино и портрет Бетховена, на обширный балкон:

- Смотри, видна колокольня Ивана Великого!

Она всматривалась в панораму города и заметила две рубиновые звездочки и колокольню, блестящую золотом куполов в свете поднимающегося дневного солнца:

- Вижу, там звездочки. А высотное здание — это что?

- Просто жилой дом на Котельнической набережной. А левее видны еще высотки гостиницы «Украина» и Министерства иностранных дел на Смоленской.

- А здание, где ты репетируешь, видно?

- Нет, это невысокое здание, вон в том направлении. Мы там будем завтра.

- Уже завтра? Исполнение симфонии?

- Да! Знаешь, время так спрессовано! Но до разгара отпусков мы успели. Хотя, кое-кого пришлось уговаривать. Удалось!

- Ты говоришь отрывисто, будто торопишься.

Он продолжал рассказывать о разных примечательных зданиях и уголках центра столицы, а Евдокия Михайловна, сидя в столовой, радостно прислушивалась к переливам его голоса — так вдохновенно он никому еще не описывал город.

Когда они сели втроем за стол, Евдокия Михайловна взяла инициативу разговора на себя, и основной темой стал, конечно же, ее Саша, перипетии его учебы и начало карьеры. Таня чему-то удивлялась, на что-то восхищенно восклицала, но больше просто улыбалась, так как многое открылось для нее впервые. Александр иногда смущался, иногда отговаривал мать рассказывать некоторые подробности их жизни в Ленинграде и в Москве. «Ну, мама, отказались грузчики и мы тащили — что, это важно? Притащили же». Евдокия Михайловна попросила:

- Саша, скажи, как сейчас поживают твои творческие планы? Ты полностью доволен?

Он повернул голову к окну, словно облака в небе могли помочь ему ответить на непростой вопрос:

• Знаете, мои дорогие, полного довольства у меня никогда не бывает. Я давно вынашиваю идею такого мюзикла, который помогал бы молодежи избавляться от засилья попсы, дурновкусия, угарного кайфа. Понимаете?

- Ой, как интересно! А вот, ты сказал «попса», а есть же популярные певцы, им даже звания народных присвоены, и есть их любители и даже фанаты — это как? - спросила Таня.

• Популярные певцы... тут все не так просто. Песни их гуманны, доходчивы, хорошо действуют на публику, объединяют. Но бывает, что коммерсанты раскручивают и таких, с позволения сказать, музыкантов, которых на пушечный выстрел не надо к эстраде. Китч, эпатаж. Как и в природе: есть чистое течение, а тут же есть и грязная пена.

• То есть, твой мюзикл будет как прививка от дурного, да? - спросила Евдокия Михайловна.

• Да, примерно так.

• А завтра что у тебя состоится?

• Завтра в Гнесинке — генеральная репетиция моей симфонии. Идем втроем, готовьте ваши наряды и прически.

- Я готова, - сказала Таня, поправляя заколку в укладке волос.

- Я дам специальную шапочку, чтоб не смялись. И мне надо приготовиться. Я сейчас надену бархатное платье, а вы, Таня, скажете, как оно на мне. Может, где-то прихватить ниточкой. Ведь я с тех пор похудела.

- Конечно, прихватим, - ответила Таня простодушно.

Минула чудесная ночь, в высотах которой беседовали три счастливых души, пришло утро. Приведя себя в порядок и спустившись во двор, Александр с Таней и мамой пошли медленно к станции метро, лавируя в потоке прохожих. Он бы и рад был взять под руки обеих, но в толпе сделать это было невозможно.

Они явились в училище заранее. Александр усадил дам в середину пустого зала и пошел работать с оркестром. Звуки настраиваемых инструментов образовали хаотический фон. Евдокия Михайловна нашептывала Тане о своих посещениях этого зала, и той не было скучно.

Наконец, наступила тишина, и они увидели за дирижерским пультом Александра во фраке и с палочкой в руке, в царственной позе повелителя действа. Симфония началась бодрой переливчатой мелодией, и движение рук дирижера слилось со всем движением оркестра, главным действующим лицом стали не музыканты, а музыка. Тане стали вспоминаться события последних месяцев, но потом она спохватилась, что отвлекается от восприятия симфонии, в которой шла борьба двух основных тем, вероятно добра и зла. Потом обе темы растворились в многоголосье, подобно тому как зеркало троллей в сказке Андерсена разбилось на множество кусков, и в этом космосе участников битвы можно было потеряться. Потом возникло что-то... она почувствовала сразу — это была мелодия любви, созвучная теме добра. И разгорающаяся мелодия любви вознесла тему добра вверх. Снова вспыхнула борьба, драматическая и многообразная. Таня снова отвлеклась от музыки, и ей стало казаться, что ее видения важнее, чем сама музыка. Возможно, для нее в тот момент это было святой и истинной правдой!

27. 10. 2014

Copyright (c) "Русский переплет"