Портал | Содержание | О нас | Авторам | Новости | Первая десятка | Дискуссионный клуб | Чат Научный форум Первая десятка "Русского переплета" Темы дня:

Мир собирается объявить бесполётную зону в нашей Vselennoy! | Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад? | Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?

В истории есть события, масштаб которых соответствует масштабу вызываемых ими перемен. Катастрофичность Битвы народов, в которой погибли десятки тысяч человек, вполне отвечала последовавшему затем масштабу передела Европы. А великие завоевания Александра Македонского изменяли карту мира спустя сотни лет после его смерти.

Пытаясь отыскать скрытые пружины исторических поворотов, мы обращаем свой взгляд в первую очередь на громкие события, забывая подчас о других, менее заметных. Но нередко именно такие, внешне второстепенные события оказывают решающее влияние на ход истории.

Эти менее заметные события по своим последствиям не уступают великим историческим катаклизмам, но поскольку их масштаб несоизмерим с масштабом последующих потрясений, они подчас ускользают от нашего внимания. Между тем их можно сравнить с той первой косточкой, которая создает эффект домино, становясь первопричиной обрушения всей конструкции. Среди известнейших событий такого рода можно назвать сараевский выстрел, влияние которого на дальнейший ход истории до сего времени не оценено, как нам кажется, в полную меру. Ни личность убитого эрцгерцога Фердинанда, ни мотивы Гаврило Принципа, сделавшего роковой выстрел, ни сам факт убийства наследника Австрийского престола несоизмеримы с чудовищными последствиями этого единичного террористического акта: мировой бойней, унесшей миллионы жизней, революцией в России, катастрофическими поворотами истории ХХ века...

История России знает несколько таких трагических эпизодов; их последствия ощущались на протяжении многих десятилетий и, вполне возможно, были гораздо более значительны, чем мы предполагаем, хотя, казалось бы, недооценить их трудно: ведь эти события затрагивали тот круг лиц, который определял судьбы России.

Династия князей, правивших многочисленными удельными княжествами, впоследствии объединенными вокруг Москвы, обязана своим возникновением полулегендарному варягу Рюрику, призванному править в Новгород. В общей сложности около семи веков правили Рюриковичи на Руси. Через жестокие междоусобицы и борьбу с общим врагом пришли князья к идее собирания земель русских вокруг Москвы; со времен Ивана Калиты (с начала XIV века) эта идея определяла политику московских Рюриковичей, которые из удельных князей стали в конце концов царями всея Руси.

Московский престол был не только инструментом, но и символом объединения, а великие Московские князья из поколения в поколение утверждались в общественном мнении как хозяева земли русской, получившие власть от Бога. Представление о божественном происхождении власти небезуспешно насаждалось в умах подданных. Во многом именно благодаря этому представлению и шел объединительный процесс, хотя, когда это требовалось, власть для приведения к порядку непокорных прибегала и к насилию. Династия Рюриковичей была важнейшим фактором истории, даже если не все московские князья обладали качествами, которые, как мы полагаем, необходимы для управления государством.

Уход этой династии с исторической сцены сопровождался потрясениями, которые в значительной мере определили лик России в последующие эпохи. К концу XVI века Московские монархи и претенденты на московский престол становятся объектом не только поклонения, почитания и страха, но и методического истребления. Было поколеблено (но пока устояло) и само представление о божественной природе власти. Череда убийств на самой вершине властной пирамиды не могла не отразиться в общественном сознании. Однако мы далеки от мысли о том, что Россия будто бы в этом отношении значительно отличалась от других стран. Хотя Азия, опочившая на куполах московских соборов, и привнесла самобытность в этот процесс, ни просвещенная Европа, ни тем более мусульманский Восток не уступали нам по части того действа, которое по-русски называется цареубийство.

По-разному умирали правители Руси: кто в бою, кто от болезней, кто в преклонном возрасте в своей постели. Были такие, как, например, Юрий Долгорукий, который умер с похмелья после пира с дружиною. Были и такие, кто становился жертвой предательства или заговора. С конца XVI века кровь московских властителей полилась особенно обильно. Мы проследим историю цареубийств и борьбы за престол в России в контексте их влияния на судьбу династии, а через династию - на судьбы России. События, происходившие вокруг престола, не могли не изменять сознание народа, от которого в конечном счете и зависело существование династии.

Цареубийство отличается от убийства обычного, пожалуй, лишь степенью амбиций преступников, решившихся поднять руку на помазанника Божия. В остальном же на это преступление людей толкают те же мотивы, что и на убийства обычные: жадность, корысть, властолюбие, ложные представления о добре и зле. Впрочем, убийство, которое открывает эту книгу, имело иную мотивировку. Потрясения, перевернувшие Россию, стали, вероятно, следствием маниакального психоза .

ПОСЛЕДНИЕ РЮРИКОВИЧИ

Царь Иван был болен. Однако болезни такого рода опасны не столько для пораженных недугом, сколько для окружающих. Болезнь его носила душевный характер. Иначе чем болезнью нельзя было объяснить приступы его необыкновенной жестокости и гнева. Даже жестокий XVI век осуждал его. Вспышек безумной ярости царя боялась и челядь, и приближенные бояре, и родня. Упаси Бог попасться под беспощадную руку повелители всея Руси. Грозен был царь. Никто не мог быть уверен в своей безопасности. Головы вчерашних фаворитов сегодня скалились с шестов у кремлевской стены. Да и жен своих многочисленных не очень-то жаловал грозный царь - кого заточал в монастырь, от кого избавлялся другим, менее деликатным, способом. Странным образом припадки безумного гнева сочетались у царя с такими же неистовыми приступами богобоязненного смирения и страха.

Всех держал в трепете царь, никто голос не смел возвысить. Но чем кровавее были его расправы над возможными и невозможными заговорщиками, злокозненно замышлявшими, как ему казалось, на его жизнь, тем сильнее был его страх. Безумный страх, доходивший до того, что в воспаленном воображении своем царь вынашивал самые невероятные планы. Например, взять в жены английскую королеву и махнуть к ней на Туманный Альбион, где рука боярского заговора не дотянется до него. Английская королева Елизавета, хотя и получила прозвище Девственница, от сомнительной чести отказалась и чистоту свою предпочла сохранить.

В 48 лет к психическим недугам Грозного добавился и телесный. Царь так заболел, что решил объявить подданным о необходимости присягнуть наследнику, родившемуся в 1554 году от первой жены Анастасии (любимой жены, раннюю смерть которой царь тоже был склонен объяснять боярскими кознями) сыну Ивану. Ивану исполнилось 27, и он пользовался популярностью, хотя нрава был крутого и, - проживи он дольше, - возможно, стал бы истинным сыном и наследником своего отца: яблоко от яблони. Но судьба распорядилась иначе. Грозный царь встал со смертного одра. Смерть дала ему отсрочку, хотя недуги так уже и не отпустили его.

Слишком уж нетерпеливым показалось Ивану поведение сына в то время, когда он, царь, одной ногой стоял в могиле. Тяжелые подозрения не давали ему покоя. Отношения в семье, и без того никогда не отличавшиеся терпимостью, совсем испортились. Царь искал только повода - к чему бы придраться, в чем бы упрекнуть сына. Случай не заставил себя ждать.

Это случилось в 1581 году. По тогдашнему домостроевскому этикету женщина должна была содержаться в строгости и могла считаться одетой прилично, если на ней было не менее трех рубах. Однажды царь Иван застал свою сноху царевну Елену, жену сына Ивана, в жарко натопленной горнице всего - о ужас! - в одной рубахе. Елена была на сносях, но царь принялся безжалостно колотить сноху. Прибежавший на крик Иван попытался было унять отца, но тот в ярости нанес ему жезлом сильнейший удар в висок. Мы не знаем, умер ли Иван сразу или промучался - как это утверждают некоторые источники - еще несколько дней. Но несомненно одно: причиной его смерти была необузданная вспышка отцовского гнева.

На знаменитой картине Ильи Репина, написанной по этому сюжету, царевич Иван полулежит на полу, голову его поддерживает отец, пытающийся остановить кровь, сочащуюся из раны на виске. Глаза царевича уже стекленеют, жизни в них почти не осталось. В глазах царя... нет, не горе - безумие и тоска. Прозрение. Предвидение смутного времени и незавидной судьбы его царского рода.

Говорят, что безумный отец сильно горевал и едва не лишился последнего рассудка. Одним ударом он подрубил корни древней династии Рюриковичей. Одним ударом лишил он трон наследника и неизбежно ввергнул страну в кровавую усобицу. Нелишне сказать еще и о том, что гневливый царь лишил себя преемников, так сказать, с гарантией: поскольку у избитой Иваном снохи случился выкидыш, и возможный легитимный наследник, в котором текла бы кровь древних князей, так и не появился на свет.

Этот удар стал роковым для России и оказался первым в ряду многочисленных других убийственных ударов по царским особам.

Царь Иван ненадолго пережил сына. Смерть поиграла с ним, как кошка с мышонком. Он умер в страшных мучениях через три года - в 1584-ом. Тело его распухло, он испытывал невыносимые боли и страдал при мысли о том, что Господь карает его за грехи. 19 марта царь помылся в бане, затем приказал принести шахматную доску. За игрой он неожиданно и умер. Древняя династия доживала последние годы. Ей было суждено просуществовать еще несколько бесславных лет. С таким трудом собранное вокруг Москвы государство ждали великие потрясения.

Кровь древних князей, имеющих право на Российский престол, оставалась еще лишь в двух сыновьях Ивана Грозного: Федоре (родном брате убитого Ивана) и малолетнем Дмитрии (родившемся всего за два года до смерти Грозного). Лишь они имели законные права на престол. Лишь в них мог бы увидеть царей милостью Божьей русский народ, лишь им готов был подчиниться. Лишь им, хотя и скрепя сердце, готовы были присягать древние боярские рода, кичившиеся своей знатностью и родством с Рюриковичами. Они и сами могли бы претендовать на русский престол, если законные наследники по каким-либо причинам были бы устранены от власти. Вожделенная роль повелителя всея Руси, перед чьею волею склонялись и трепетали многие народы, - вот что неудержимо влекло их. И ведь отделяло их от этой цели, казалось, совсем немного: слабый здоровьем царевич Федор (всем, кстати, уже было известно, что наследников от Федора ждать не приходится) да малолетний Дмитрий, родившийся в 1682 от последнего царского брака - с боярской дочкой Марией Нагой.

Трудные времена ждали Русь.

Федор Иванович, формально взойдя на престол, самоустранился от царской власти, уступив право принимать решения приближенному и свойственнику своему Борису Годунову. Однако при этом царь не забыл отправить в почетную ссылку своего малолетнего единокровного брата Дмитрия. Подальше от стольной Москвы, в город Углич, куда следом отправился и почти весь род Нагих: чтобы соблазнов не возникало интриговать вокруг царского престола, разыгрывать козырную карту свою - маленького царевича. Впрочем, добрый Федор пролил слезу, прощаясь с Димитрием. О том, насколько был искренен царь, у нас еще будет случай поговорить, когда мы остановимся на обстоятельствах смерти угличского младенца, случившейся всего семь лет спустя.

Немало способствовал удалению Нагих и Борис Годунов. Был у Бориса свой интерес. Еще при Иване Грозном сумел он приблизиться к трону, а когда его сестра была выдана за царевича Федора, положение Бориса еще более укрепилось. Теперь, после смерти грозного царя, при слабом и больном Федоре Борис фактически стал правителем России. Он имел большое влияние на сестру Ирину, которая, в свою очередь имела власть над своим мужем, слабовольным Федором, и, конечно, Годунов не мог не пользоваться этим в своих интересах. Годунову едва исполнилось 32 года, он был честолюбив, а умом и способностями значительно превосходил всех, кто окружал царя. Вскоре он докажет свои способности на деле.

Впрочем, Годунов был в значительной мере заложником рока (хотя и добровольным). Корабль российской государственности дал течь; в пробоину, образовавшуюся от удара жезлом царя Ивана, сочилась вода, и судно теряло управление. Приступ гнева, следствием которого стала смерть царевича Ивана, предопределил не только судьбу другого царского сына - Дмитрия, и не только судьбы многих других, стоявших близко к трону, но и людей, не имевших никакого отношения к большой политике, а помимо воли своей оказавшихся в ее круговороте. Сначала пассажиры, возможно, и не замечали того, что корабль становится игрушкой волн. Но по прошествии нескольких лет вода стала устремляться в пробоину потоком, сметавшим на своем пути все. Этот поток вовлекал в историю людей, которые не имели бы ни малейшего шанса остаться в памяти поколений (пусть эта память и оказалась Геростратовой), если бы не трагический удар жезлом безумного царя.

Что мы знаем о Федоре? Что он был слаб волей и здоровьем? Пожалуй. Если бы одно из этих качеств у него присутствовало, вряд ли он отдал бы столько власти Годунову. Что он был бесплоден? А вот это бытующее представление вполне может вызвать сомнения. Кто это установил? Вряд ли медицина тех времен могла диагностировать патологии такого рода. Да и вообще в те времена если уж и говорили о бесплодии, то обвиняли в этом жену, а не мужа, не вдаваясь, конечно, в подробности. Считалось, что если в семье нет ребенка, то вина в том, конечно, бабья. А с мужика какой спрос - он худо, бедно ли, но дело свое делает. Почему же, когда речь заходит об этой семейной паре, непременно возникает разговор о неспособности к деторождению именно Федора? Может быть, кому-то было выгодно распустить слух о том, что у царя нет перспектив обзавестись наследником? Кто в этом был заинтересован в первую очередь, догадаться нетрудно. Конечно, Годунов, который ближе всех стоял к трону. Конечно, Годунов, который, как мы знаем, имел власть над своею сестрой, выданной замуж за Федора, а потому мог в известной мере манипулировать царем.

Как бы ни был невластолюбив Федор, уж одна-то амбиция была у него наверняка: не мог он не желать оставить царство наследнику. Появление же законного наследника у Федора для Годунова означало крах дела всей жизни. И уж если он ради достижения своей цели не остановился в конце концов перед преступлением, то через такую малость, как интриги, он перешагивал легко. Ему было выгодно поддерживать (или запустить?) легенду о неспособности царя к деторождению. Федор же, обладая характером слабым, и сам, вероятно, уверовал в эту сплетню и в мыслях не держал испытать свои мужские потенции на стороне. Был он человеком богобоязненным, измену супружескую почитал грехом и, в отличие от отца, родился не Синей Бородой, а однолюбом. "Не судьба", - сказал он, вероятно, себе в одну из горьких минут и принялся еще истовее молиться Господу, прося его о наследнике, о мире на Руси, о величии его царства.

Впрочем, был ли так прост Федор, как свидетельствуют о том историки? Да, доподлинно известно, что он не любил шума, суеты, многолюдья. Многие свои полномочия он, говоря языком современным, делегировал Годунову. Однако символы верховной власти и последнее слово во всем оставалось за ним. Не он ли отослал посла шведского, когда тот принес ему письмо от своего короля с неуважительным отзывом об Иване Грозном? "Негоже сыну читать письма, в которых хулят отца", - ответствовал Федор. Не он ли тревожился о единоверцах в Константинополе, оказавшихся под властью турок? Получил-таки Федор заверения султана в том, что не будет тот разорять храмов православных. Не Федор ли требовал проведения политики мира в отношении воинственного польского короля Стефана Батория? Понимал, что больной Руси не по силам и не по средствам новое испытание оружием. Словом, когда возникала в этом необходимость Федор демонстрировал и волю, и решимость, и ум. И, видимо, существуют достаточные основания полагать, что и у Федора был свой интерес, а простота его была сродни простоте той богобоязненной старушки, что, осенив себя крестным знамением, подбросила поленце в костер, разведенный для Яна Гуса.

Впрочем, пустое дело судить людей давно минувших эпох по меркам морали нового времени. У них были свои представления о нравственности, о добре и зле. Недаром ведь простой народ боготворил царя-тирана Ивана Васильевича Грозного. Убийство и палачество почиталось не за грех, а за добродетель. "Бояр казнят? И поделом им", - говорили в народе. И народ собирался на площади, чтобы посмотреть, как отлетают боярские головы. "Суров наш царь, но справедлив. А иначе с нами и нельзя. Нас в страхе надо держать", - судил народ. В нашу же задачу не входит судить безумного Ивана, или слабовольного Федора, или претендента на престол Годунова, мы лишь, повторим, пытаемся выяснить причинно-следственные связи некоторых событий в российской истории.

Слабость Федора дорого обошлась государству. Будь в этом царе чуть больше силы духа, он, возможно, попытал бы счастья не только с возлюбленной и единственной своей Ириной Годуновой. Судьба России стоила того. Но нет, Федор шел своим путем, не противясь, не пытаясь повлиять на ход событий, хоть чуточку изменить судьбу. Впрочем, судьба ли свела его в могилу в возрасте 41 года? Или кто-то эту судьбу подтолкнул? О том, кому выгодна была смерть Федора, догадаться нетрудно. Но пока этот слабый царь был еще нужен тому игроку, который передвигал фигуры в этой партии.

Угличскому младенцу шел уже десятый год. Странный это был мальчишка. Дурная Иванова кровь текла в его жилах. Говорили, что ребенок страдает падучей. Говорили, что не жилец юный царевич...

Оказавшись в Угличе в младенчестве, Дмитрий так и прожил там безвыездно всю свою короткую жизнь. Его мать - Мария Нагая - была царицей. Она похоронила мужа, царя Ивана, формально оставаясь царицей, что делало ее сына в глазах многих самым вероятным претендентом на престол. Все надежды рода Нагих были теперь связаны с малолетним сыном Марии, воцарение которого на российском престоле давало бы им огромные возможности.

Правда, про царевича Дмитрия ходили нехорошие разговоры: он де унаследовал отцовские привычки, кошкам хвосты рубит, мучительством наслаждается, а зимой лепил из снега фигуры якобы Годунова и бояр его ближних, рубил им сабелькою головы, приговаривая: "Вот когда на трон батюшки взойду, так с ними со всеми будет". Наследственность, яблоко от яблони...

Впрочем, ведь царевичу было всего девять лет. А когда слухи эти пошли - и того меньше. Насколько же они соответствовали действительности? Неужели и на самом деле еще одно чудовище в человеческом облике могло взойти на трон русских царей?

Исключать такой вероятности нельзя. Наследственность у Дмитрия была, прямо скажем, не лучшая, и он вполне мог пойти по стопам батюшки. Но во всех этих россказнях о малолетнем чудовище просматривается чья-то умелая режиссура. Слухи ведь не возникают сами по себе, вдруг. И у этих слухов был вполне конкретный источник: Московский Кремль, те его палаты, где обитал могущественный правитель Руси Борис Годунов. Необходимо было Борису подготовить благодатную почву, настроить общественное мнение на нужный ему, Борису, лад.

Впрочем, вряд ли эти слухи могли работать на Бориса. Ведь народу именно такой - жестокий и беспощадный - царь и был нужен, а бояре... ну, бояре-то знали, откуда растут ноги у подобной молвы.

Шли годы, и Борис, видя, что время его уходит, а он не приближается к заветной цели, решил действовать: либо сейчас, либо никогда. Если - не дай Бог - Федор отправится на тот свет раньше угличского младенца, то на всех его, Борисовых, планах можно ставить крест. Тогда Нагие непременно воспользуются ситуацией, притащат своего младенца в Москву и вынудят бояр присягнуть законному наследнику. А он, Борис, окажется в лучшем случае не у дел. Нет-нет, дети Ивановы должны уходить из жизни в другом порядке: сначала Дмитрий, а потом уже Федор.

В Углич был послан Борисов клеврет - дьяк Михайло Битяговский, официальная миссия которого состояла в управлении хозяйством вдовствующей царицы и земскими делами. Родня Битяговского, отправившаяся с ним в Углич, выполнила поручение Бориса - угличский царевич и законный наследник престола был успешно зарезан в 1891 году в возрасте девяти лет. Убийцы за их злодеяние были растерзаны народом, но, тем не менее, согласно официальной версии, с царевичем, который страдал падучей, произошло несчастье: играя в "тычку" (а на современном языке - в "ножички") царевич упал в припадке и напоролся на нож, что, якобы, и стало причиной его смерти.

Царь Федор, хотя и был безутешен, скоро оправился от горя и продолжил богомольную свою жизнь. По приказу Годунова было проведено следствие, доказавшее то, что нужно было Борису: Битяговский и его родня к гибели царевича непричастны и пострадали невинно. Характерно, что многие свидетели, дававшие поначалу показания против Битяговских, впоследствии отреклись от своих слов и свидетельствовали так, как нужно было следователям. Ну, да мы знаем, как добываются показания такого рода. Опричный следственный аппарат оставил богатые традиции, а заплечных дел мастера на Руси никогда не переводились. Не должны мы забывать и о том, что Годунов и сам возвысился во времена расцвета опричнины (хотя участия в опричных делах и не принимал), будучи зятем печально известного Малюты Скуратова, и вряд ли был совсем уж чужд опричных методов.

О перипетиях этой драмы (в том числе и драмы душевной) писал Пушкин, который не сомневался в вине Годунова. Кровавые мальчики в глазах и ранняя смерть - таковы были кары Годунову. Но, видимо, это преступление (убийство престолонаследника) было не единственным из совершенных Годуновым и отвечающих теме нашего исследования.

Был в России Ивана Грозного один уникальный исторический персонаж - порождение безумной фантазии царя. Некто Симеон Бекбулатович, татарский хан, был назначен Иваном Грозным по совместительству великим князем, или царем, всея Руси (то есть исполняющим обязанности самого Ивана Грозного). У Ивана наряду с приступами гнева случались и приступы куража, во время которых совершал царь поступки труднообъяснимые. Назначение это имело место в 1575 году, когда настоящий царь якобы удалился от дел. Иван уединился тогда в излюбленной своей Александровской слободе, а подданным строго наказал во всем следовать распоряжениям нового повелителя. Конечно, никто Симеона Бекбулатовича всерьез не принимал, но, тем не менее, был он номинальным правителем Руси, а Иван, вернувшись к делам, пожаловал Симеону великокняжеский стол в Твери, где тот благополучно и проживал с 1756 года, время от времени наезжая в Москву. Громкое имя князя всея Руси, которое носил Симеон, должно было резать слух Годунову, и после смерти Ивана Васильевича Грозного стараниями Бориса Симеон был удален из Твери и проживал одиноко в сельце Кушалине. Есть документы (хотя и не бесспорные), свидетельствующие о любопытнейшем факте. Борис, якобы, как-то в бытность свою всемогущим правителем при Федоре прислал на именины Симеону испанского вина, выпив которого Симеон ослеп (запомним это сведения, они еще пригодятся нам). Нет сомнений, что смерть Симеона была бы полезна Борису хотя бы уже тем, что (как пишет Карамзин) "мысль возложить венец Мономахов на голову татарина не всем россиянам казалась тогда нелепою". Недаром ведь и в присяге, которую впоследствии приносили россияне Годунову, говорилось, что народ хочет видеть царем его, Годунова, а не Симеона.

Итак, у нас есть некоторые основания подозревать, что в конце 80-х годов Годунов предпринял попытку (неудавшуюся; Симеон пережил Годунова и сошел в гроб в 1616 году) цареубийства. Пусть этот царь и был опереточным, пусть он и выполнял роль шута при грозном Иване, но.. . Чего не случается на Руси. Годунов решил подстраховаться.

Одно преступление порождает другое. Сказав "А", Годунов по логике должен был произнести и "Б". И в самом деле, какой смысл имело устранение царевича Дмитрия, если на пути между Годуновым и престолом оставался еще кто-то, кто мог стать опасным конкурентом честолюбивому правителю? Устранив царевича, Годунов должен был идти по выбранному пути и дальше. Не все получилось так, как ему было нужно. Симеон не умер. Ослеп. Что ж, слепой Симеон был уже не так опасен, как зрячий. Кто следующий?

Зададим еще один напрашивающийся вопрос: зачем было устранять царевича Дмитрия, если на престоле русских царей законно восседал Федор, который был на 5 лет моложе Годунова? Да, о плохом здоровье царя ходили разговоры, но Борис был достаточно умен, чтобы понимать: разговоры разговорами, а Федор со всеми своими болезнями вполне может пережить его, Годунова. (К тому же разговоры эти, видимо, были в значительной мере инспирированы самим Годуновым и истинную цену им всемогущий правитель Руси знал доподлинно.) А если Федор продолжает царствовать, то для чего тогда все старания? Для чего кровавые мальчики в глазах? Неужели все это было бесполезно? Нет, судя по тому, что мы о нем знаем, не таков был Годунов: он не собирался останавливаться на полпути. Но тут Бориса подстерегало еще одно испытание.

Вдруг выяснилось, что все разговоры о бесплодии Федора оказались лживыми сплетнями: Ирина, царица и сестра Борисова, забеременела.

Можно представить себе, что перечувствовал Борис за эти несколько месяцев ожидания Федором наследника. Весь его грандиозный план оказался под угрозой. Если у Федора появляется наследник, то его, Бориса, надежды основать новую династию рушатся. После того как он уже побывал у самых вершин власти, его могло ждать в лучшем случае регентство при младенце. Конечно, младенцы не вечны. Более того, они подвержены всевозможным болезням и, конечно, смертны, что уже доказала безвременная кончина младенца угличского, лицемерно оплаканного Борисом. Но это еще одно досадное препятствие, еще одна отсрочка. А годы идут, спешат. Вот ему уже почти сорок. Бог знает, сколько еще осталось, а главного своего предназначения он так и не выполнил. Да и сможет ли он, и дальше упорно двигаясь к своей цели, перешагнуть через еще одну смерть? Ведь и убийство Дмитрия не прошло для него даром. Нет-нет да и приснится ему окровавленный младенец. К тому же наследник Федора будет его, Бориса, племянником (или племянницей, если на то будет воля Божья). Не окажется ли для него непосильным бременем грех убийства чада любимой своей сестры?

Летом 1592 года Ирина благополучно разрешилась от бремени, родив девочку, нареченную Феодосией. Молодой отец был счастлив. На радостях он простил преступников, осужденных на смерть, наделил богатыми дарами монастыри. Душа его ликовала.

Правда, в народе тут же поползли слухи, что Годунов подменил младенца: Ирина, якобы, родила мальчика, а Борис вместо него подложил новоявленной матери девочку, взятую из какой-то бедной семьи. У слухов этих было одно основание: народ уже успел узнать повадки Борисовы и подозревал, что тот на многие злодейства способен. Кроме того, отсутствие четкого закона о престолонаследии в России, не позволяло однозначно ответить на вопрос: должна ли девочка унаследовать российский престол, случись ей остаться сиротой (ведь в России не было еще женщин на троне, если не говорить о временах незапамятных, когда княгиня Ольга заступила на место убитого мужа своего - князя Игоря, да, пожалуй, еще великая княгиня Елена выступала кем-то вроде регентши при малолетнем Иване Васильевиче, будущем Грозном). Уж можно не сомневаться, что в такой ситуации Борис наизнанку бы вывернулся, но сумел бы доказать обоснованность своих притязаний на трон. А наличие у него племянницы - дочки царя, возможно сделало бы Борисовы аргументы еще более основательными.

Впрочем, вскоре все разрешилось само собой, и Борис, вероятно, вздохнул с облегчением, хотя на людях и пролил фальшивую слезу у гроба племянницы, не зажившейся на этом свете: уже на следующий год Феодосии не стало. Удача, казалось, улыбнулась ему еще раз. Однако в народе снова поползли слухи: уморил, мол, Борис племянницу.

Шел 1592 год. Борис еще на шаг продвинулся к своей мечте. А царь Федор после смерти дочери затосковал. Он процарствовал еще целых шесть лет, однако эта смерть видимо вконец надломила его. Все больше и больше удаляется он от дел государственных. Все больше и больше выходит на передний план Годунов, которому невыносимо тесно становится в рамках тех высоких должностей, которыми облагодетельствовал его Федор. Борис перерос их. Он готов к самостоятельной роли, хотя и так его полномочия практически ничем не ограничены.

Ждать, ждать. Сколько можно ждать? Хватит ли ему терпения ждать? Ах, какой долгий путь он прошел! Худородный дворянин Борис Годунов женился на дочери самого Малюты Скуратова, всесильного опричника, самого близкого Царю Ивану человека. Таков был самый, пожалуй, важный шаг в его карьере. С тех пор он неуклонно шел вверх. Сам царь приблизил его к себе. И хотя быть среди приближенных царя Ивана означало ежедневно подвергаться опасности, Борис не отказывался ни от чего. Следующий важный шаг: в 1580 году царь Иван в очередной раз женится, на этот раз на дочери боярина Нагого (той самой, которая через год родит ему царевича Дмитрия), и в этот же день женит своего сына Федора на родной сестре Годунова - Ирине. Разве это не знак судьбы? Но вот уже больше десяти лет прошло с тех пор, а он почти не продвинулся вперед. Вечно второй. Вот уж и век почти на исходе. И ему уже под пятьдесят. Ждать больше нет времени .

Федор и в самом деле не отличался крепким здоровьем. А в конце 1597 года у него открылся новый тяжелый недуг. Всем стало ясно, что царь умирает. Все ждали от него изъявлений последней воли. Но Федор и при приближении смерти, видимо, полагался то ли на Годунова (он так привык полагаться на него), то ли на Господа. Летописи пишут, что и со смертного одра, лишаясь слуха и зрения, устремлял он на Годунова свой тускнеющий взгляд...

Лишаясь зрения... Не правда ли, где-то мы уже слышали это? Ну конечно, отравленное вино, присланное Годуновым шутовскому царю, лишило того зрения. Забавное совпадение. История не сохранила никаких свидетельств (кроме сведений о слухах, которые тут же стали циркулировать в народе) о причастности Годунова к смерти Федора. Но логика развития событий и то, что мы знаем о характере Годунова, говорит нам: да, такое вполне было возможно. Борис, запятнавший себя организацией убийства царевича Дмитрия, не гнушавшийся и другими, более мелкими преступлениями, вполне был готов и еще к одному. Он устал ждать. Вино, которое лишь ослепило вполне здорового Симеона, могло оказаться смертельным для больного Федора. Годунов мог торжествовать. Путь к трону для него был расчищен.

Так ли было на самом деле или нет, никто уже не скажет. Но в пробоину, образовавшуюся от удара царским жезлом, устремлялся все более мощный поток, увлекая за собой все новых и новых персонажей. Лег в могилу Федор, но и его тело не закрыло пробоину. Поток нарастал. Кто станет его новой жертвой?

Московский трон готовился занять Борис. Шел 1598-й год. Сбылась мечта Годунова. Народ, церковь, бояре - все просили его не дать пропасть Руси, смилостивиться над ними и принять царство. Борис лицемерно отказывался, а те снова и снова падали на колени, говорили, что гибель ждет всех, если Борис не примет предложения. Патриарх грозил предать Бориса анафеме, если тот не наденет Мономахову шапку. Сам же Борис и поставил этот спектакль, чтобы в конце концов взойти на престол якобы только под давлением, вынужденно, против своей воли, уступая мольбам народа сделать то, чего так жаждала его властолюбивая душа.

Наконец, представители народа, бояр, церкви принесли уступившему их мольбам Борису присягу, и тот стал царем избранным, но не менее полновластным, чем его предшественники на престоле Рюриковичей. Какими же горькими, однако, оказались плоды победы. Тот, кто готов на преступление, не может не подозревать коварных замыслов в других. А если вокруг злоумышленники, то их нужно карать. Что и принялся делать Борис, который, садясь на трон, обещал подданным мир и спокойствие. Но не было на Руси спокойствия. Не успел воцариться Годунов, как случился неурожай и голод стал терзать граждан. Если царь Иван в таких случаях запирался в Кремле и помалкивал, - страдания народа мало трогали его, - то Годунов отворил царские сокровищницы, щедро раздавал милостыню, зерно из государственных запасов. Но такова ирония судьбы: чем больше Годунов старался расположить к себе народ, тем сильнее был ропот. В котле народной ненависти готовилось невиданное еще на Руси блюдо смуты. Да, и прежде случались и бунты, и междоусобицы, но то, что вызревало в начале XVII века, грозило существованию самого государства Московского, которое пока еще твердой рукой держал в узде Борис. Но слабела рука.

Рано начал дряхлеть Борис. Не прошли даром годы страха и борьбы, годы интриг и унижений. Ему едва исполнилось пятьдесят, а он выглядел стариком. Да и в душе состарился - слезлив стал, опаслив без меры. Ни на шаг не отпускал от себя любимого сына Федора, законного наследника дел его. На Федора теперь возлагал Борис все надежды. Нет, не зря пролита была кровь в Угличе, не зря грешил перед Господом, не останавливаясь перед предательством и убийством. Теперь его сын унаследует от него трон московских царей, и никто не осмелится сомневаться в законности прав Федора, который взойдет на престол по праву преемственности, а не сомнительному праву избрания, так и не давшему ему, Борису, безмятежно насладиться властью. А чтобы еще сильнее укрепить права сына, Борис подыскивал ему жену не из русских боярских семей (как это делали его предшественники на троне), а из королевских родов. Среди кандидаток называлась и принцесса датская, и восточные царевны.

Только вот смута в народе усугублялась, не оставляя Борису времени на поиски. В 1602 году появился какой-то самозванец, выдававший себя за чудом спасшегося царевича Дмитрия. Провели розыск и выяснили, что это некто Гришка Отрепьев, монах-расстрига. Ловкий монах бежал в Польшу, где нашел поддержку местных вельмож, никогда не питавших симпатий к Москве. Дочь одного из них, Марина Мнишек, обещала самозванцу руку и сердце, когда тот займет свое законное место на российском престоле. Поддержка, однако, была не только моральной. В Польше нашлись и деньги на финансирование военной кампании против Москвы, и авантюристы, желавшие поучаствовать в драке.

Как некстати появился этот шут. В другое время Борис бы его в миг скрутил, а заплечных дела мастера выведали бы у расстриги всю подноготную, прежде чем отправить его на тот свет одним из способов, в которых поднаторели Ивановы опричники. Но теперь Борис был уже не тот. Исчезли хватка, решительность, политическая ловкость. Сложные маневры, противостояние с войском самозванца, победы, к сожалению, не окончательные, а всего лишь местные и временные. Гришка зализывал раны и снова появлялся близ Москвы. Он еще до восшествия своего на престол начал раздавать земли московские тем иноземцам, которые оказывали ему небескорыстную помощь. Но и московские люди не гнушались поступать на службу к самозванцу. Правда, делали они это не из сочувствия к ставленнику Польши, а из нелюбви к Борису да природной склонности к авантюризму.

Но Борис был пока еще хоть и раненый, но лев. Он сумел собрать силы и нанести самозванцу сокрушительный удар. Войско Лжедмитрия было рассеяно и бежало. Борис ликовал. Кажется, удача еще способна улыбаться ему. Вот только нужно еще привезти самозванца в Москву в клетке или выставить его отрубленную голову на обозрение москвичей. И тогда уже никто не посмеет нарушить покой его царствования. А любовь народную он еще завоюет своею щедростью. Годунов молился Богу, испрашивая у него счастливой судьбы для основанной им династии, прося укрепить его здоровье, которое к 53 годам было сильно подорвано...

13 апреля 1605 года Борис после обеда почувствовал себя плохо. Изо рта и ушей у него хлынула кровь - врачи оказались бессильны. Теряющий память Борис еще успел благословить на царство своего 16-летнего сына. Он скончался скоропостижно в тот же день в окружении оплакивающей его семьи, которая предчувствовала, вероятно, свою трагическую судьбу.

Борис умер, по всей видимости, говоря языком современной медицины, от инсульта, то есть естественной смертью. Но осмелимся высказать предположение, что его преждевременно свели в могилу некоторые обстоятельства его жизни - непомерное властолюбие, необходимость каждую минуту всеми своими пятью чувствами принимать сигналы о возможной опасности и реагировать, принимать меры, убивать. Тихий царь Борис за свое семилетнее царствование пролил крови едва ли не больше, чем его кровавый предшественник. Конечно, это была другая кровь - не бояр российских, происхождением своим соперничающих с самим царем, а людишек помельче. И казни проводились не так чтобы уж гласно или всенародно - в подвальной тиши застенков.

Современники много говорили и писали о том, что Годунов сам в отчаянье лишил себя жизни, приняв яд, - нечистая совесть, мол, не давала ему покоя, и он предпочел смерть нравственным мучениям. Вряд ли такой шаг, однако, соответствует характеру Бориса. И уж если бы Годунов и решился на столь экстравагантный для себя поступок, то, наверное, должен был бы прежде подумать о будущем своей семьи, которую любил. Не мог он уйти из жизни по собственной воле, не подготовив это будущее.

Любопытно, что Иван Грозный, давший Годунову путевку в большую политику, так же как и Годунов, страдал подагрой и другими недугами, сделавшими его немощным стариком в возрасте, который у других был расцветом мужской зрелости. И умерли Иван и Борис ровесниками: первый в 54, а второй в 53 года. И тот, и другой скончались скоропостижно и оба, по всей вероятности, от удара (инсульта): первый после баньки, второй - после обеда. Есть в этих совпадениях какое-то удивительное созвучие, неизбежная закономерность: обоим тиранам Бог отмерил одной мерой.

Течь в корпусе российского корабля требовала новых жертв. Пустота, образовавшаяся после удара Ивана все еще не была заполнена. Попытка Годунова грудью своею закрыть пробоину оказалась тщетной - и его унес поток.

СМУТА

Самозванец мог торжествовать. На самом деле удача улыбнулась не Годунову, а ему, Отрепьеву: московский трон покатился к его ногам как спелое яблоко - оставалось только нагнуться и поднять, что самозванец и сделал. Партия Годуновых после смерти Бориса была деморализована. Народ, никогда не питавший симпатий к царю-выскочке, был готов пасть на колени перед "законным" государем - Дмитрием, якобы чудом избежавшим смерти в Угличе.

Пока Федор Годунов - новоиспеченный царь - пытался как-то нормализовать обстановку, самозванец времени даром не терял, собирая под свои знамена все новых и новых людей. Почувствовав, что чаша весов качнулась в другую сторону, вчерашние сторонники Годуновых переметнулись к самозванцу. Многие знатные бояре, для которых самозванство авантюриста Отрепьева вовсе не было тайной, целовали крест искателю московского трона. Они понимали лишь свою выгоду и готовы были забыть о присяге, которую несколько дней назад приносили юному Федору у неостывшего еще тела Бориса. Династия Годуновых была обречена - ведь и самые преданные Годуновым люди в душе чувствовали, что гибель неизбежна. Не в последнюю очередь именно отсутствие веры в победу и воли к ней и предопределило исход этой трагедии. Войско, еще вчера побеждавшее отряды самозванца, сегодня перешло на его сторону. Самозванец же бил точно в цель, в самое уязвимое место: присылал в Москву через своих людей подметные грамоты, в которых призывал народ не подчиняться Годуновым, потому что Годуновы - узурпаторы, потому что Борис - де обманом захватил власть, а его, царевича Дмитрия, пытался умертвить, да вот только Господь распорядился иначе, и теперь Дмитрий живой и здоровый стоит у стен Кремля и требует, чтобы народ, который клялся не изменять во веки веков ни грозному царю Ивану Васильевичу, ни потомкам его, сдержал свою клятву и признал в нем законного наследника престола. Такие письма сеяли еще большую смуту в народе. Число сторонников юного Федора таяло на глазах. Ворота Московского Кремля готовы были распахнуться перед самозванцем, но он не торопился въезжать туда. "Сначала Годуновы должны заплатить за свое предательство. Пока этот щенок Федор жив, ноги моей в Москве не будет, сколько ни просите", - куражился Лжедмитрий.

Федора Годунова и его мать еще за несколько дней до ультиматума самозванца подвергли, говоря сегодняшним языком, домашнему аресту до получения дальнейших распоряжений. Разбушевавшаяся толпа ворвалась тогда во дворец, стащила Федора с трона. Мать Федора упала на колени и молила уже не о царстве, а о пощаде. То ли уступив ее мольбам, то ли не чувствуя еще готовности к цареубийству, толпа не тронула пока Годуновых. Их (Федора, его сестру и мать и ближних бояр и родственников) заперли в собственном доме Борисовом в Кремле, где несчастные ждали свой судьбы. А толпа тем временем занялась грабежом. Впрочем, есть и другая версия этого события. Возможно, Годуновы, предчувствуя бунт, сами заперлись в доме, к которому затем уже бунтовщики приставили стражу. Как бы то ни было, но бунт затих вскоре после того, как были разграблены винные погреба. Зачинщики и самые активные черпали вино из бочек лаптями и шапками и скоро были уже не в силах продолжать бесчинства. Остальные же в отсутствии вожаков разбрелись по домам.

Когда Лжедмитрий через несколько дней приказал расправиться с Годуновыми, исполнители нашлись быстро. Из лагеря самозванца в Москву поспешили услужливые новоиспеченные сторонники Отрепьева. Они выполнили приказ со знанием и, вероятно, не без удовольствия. Князья Голицын и Мосальский, взяв с собою стрельцов из самых отъявленных головорезов, отправились на дело. Среди участников этого преступления был и некто Михайло Молчанов, худородный дворянин, служивший в каком-то царском ведомстве. Мы называем это имя, потому что оно еще всплывет несколько лет спустя в связи с новыми преступлениями, которые до основания потрясут Россию. Ворвавшись во дворец, палачи развели Годуновых по разным комнатам. Царицу удавили быстро (недолго, меньше двух месяцев, вдовствовала Мария Скуратова, дочь знаменитого Иванова опричника и любимая жена Бориса), а вот с Федором пришлось повозиться: 16-летний царь обладал недюжинной силой и оказал убийцам отчаянное сопротивление. Но в конечном счете дело было сделано. Царевну Ксению, сестру Федора, пощадили, но судьба ее была немногим лучше судьбы матери и брата. Лжедмитрий, которого женские прелести не оставляли равнодушным, надругался над царевной, слывшей в народе неописуемой красавицей. Можно только догадываться о том, что испытывала она, когда ею овладел человек, который стал причиной смерти ее отца и приказал убить мать и брата.

В духе тех самых традиций, которые насаждал не так давно сам Годунов, было объявлено, что Мария и Федор в страхе перед карой за злодеяния покончили с собой, приняв яд. Трупы были выставлены на всеобщее обозрение, дабы пресечь в дальнейшем слухи о чудесном спасении (что, впрочем, было не таким уж действенным средством: мало ли людей видело труп зарезанного царевича Дмитрия?). Причем никто даже не озаботился тем, чтобы скрыть следы насильственной смерти покойных - на их шеях явственно были различимы следы удавок. За преступление Бориса заплатили его близкие. Кровь, пролитая за четырнадцать лет до этого в Угличе, взывала к возмездию. Но возмездие настигло не виновника того давнего преступления, а тех, чья вина состояла лишь в родстве с убийцей. Так, за необузданную жестокость царя Ивана, убившего в гневе одного своего сына, заплатил своей жизнью другой царский сын - царевич Дмитрий, а за грех Бориса пришлось расплачиваться его родным.

Вся русская история свидетельствует: ни одно преступление не остается безнаказанным, хотя, бывает, и платят за него люди невиновные. Через поколение, а то и через два неизбежно наступает расплата. Уж не Провидение ли заботится о том, чтобы за око было заплачено оком? Есть в возмездии такого рода нечто мистическое.

Знал ли Лжедмитрий, что ему-то придется расплачиваться самому и что возмездие за его преступления уже у порога? Губительный поток, только что посеявший смерть в стане Годуновых, на мгновение успокоившись, уже заново набирался сил, чтобы в самую свою стремнину затянуть новую добровольную жертву, спешившую ему навстречу. Есть какая-то предопределенность и неизбежность в том, как всходил на трон, словно на эшафот, Лжедмитрий. Его судьба была предрешена. Но он упорно шел к своей цели, как это делал до него Годунов, как это будут делать после него другие.

Словно отдавая дань справедливости (пусть и убийца, хоть и мертвый, станет свидетелем того, что его преступление не осталось неотмщенным), тело Бориса, погребенное за два месяца до этого в церкви с монаршими почестями, извлекли из гроба, а затем похоронили уединенно вместе с телами убиенных Федора и Марии.

Так бесславно и жутко завершилось краткое царствование Годуновых. Так совершалось восшествие на престол нового временщика, чья судьба станет еще более бесславной.

Григорий Отрепьев сел на российский трон, будучи обременен обязательствами, выполнить которые был не в состоянии. Все, что он обещал полякам, поддержавшим его, входило в противоречие с интересами бояр, без которых путь ему в Москву был бы заказан. Между этими двумя огнями и удавалось некоторое время более или менее успешно маневрировать Григорию Отрепьеву; продолжалось это чуть меньше года. Достижение выдающееся для бедного сына боярского, в иных обстоятельствах обреченного влачить подчиненное зависимое существование. Но история почему-то распорядилась иначе.

Сама Мария Нагая (как уж самозванец обольстил ее?) приехала в Москву и обняла "своего сына", признав в Отрепьеве Дмитрия. Народ проливал слезы умиления, видя сцену встречи матери с сыном. Дмитрий торжествовал. 21 июля самозванец был помазан на Российский престол и стал таким образом законным царем, помазанником Божиим.

Григорий Отрепьев, сменивший монашескую рясу на убор московских царей, старался делать вид (впрочем, ему это неплохо удавалось), что ему эти одеяния впору. Иного мнения на этот счет были московские бояре, для которых близость к трону была воистину делом обыденным. "Этот-то - взялся неведомо откуда, а туда же. Ну и царь. Видали мы царей и почище". Обречен был Отрепьев, обречен еще до того дня, когда вступил на престол, когда только задумывал свою авантюру.

Большинство исторических личностей (в особенности личностей, насильственно сведенных с исторической сцены в могилу) значительно лучше в несовершенных деяниях своих, чем в совершенных. Лжедмитрий оставил по себе славу человека, не реализовавшего свои возможности. Известно, что был он человек неглупый, что тяготел к Западу (хотя бы в польском его варианте), что планировал проведение некоторых реформ... Возможно, Отрепьев в определенном смысле предвосхитил Петра, а потому и нашел быструю смерть. Для реформ, которые проводил Петр , нужна была Петровская колоссальная воля и неисчерпаемая энергия. И его легитимность. Ни одним из этих качеств Лжедмитрий не обладал. Не исключено, что главной его чертой было все же самомнение. Потому что только безумец мог справлять свадьбу, когда земля уже горела под ногами. Но он не чувствовал жара.

Марина Мнишек, дочь польского магната, обещала Отрепьеву, что свяжет с ним свою судьбу, только когда тот взойдет на "отцовский" трон. Лжедмитрий отсидел на троне почти год, и вот Марина приехала в Москву сочетаться с царем законным браком. Таких пышных и шумных торжеств Москва еще не видела. Несколько дней длился праздник, начавшийся 8 мая. А 16 мая в Москве уже заправлял Василий Шуйский, глава заговора против самозванца. (Тот же Шуйский сыграл не последнюю роль и в возведении самозванца на престол.) Ударил набат. Народ стал стекаться на Красную площадь. То, о чем еще за два дня до этого говорили вполголоса, теперь заявлялось громогласно: "На Московском троне сидит вор и бродяга". Народ заволновался, стал требовать выдачи бродяги и направился к покоям Лжедмитрия. Тот, прежде демонстрировавший самоуверенность и спокойствие, струсил и выпрыгнул из дворца в окно, надеясь спастись бегством. Прыжок оказался неудачным - самозванец сломал ногу, разбил голову и на какое-то время потерял сознание. Его окружили стрельцы, еще сохранявшие ему верность. Он обещал им награды и богатство, если они спасут его. Стрельцы готовы были постоять за царя, если тот докажет, что он настоящий сын Ивана Грозного. Вызвали Марию Нагую, а та повинилась перед ними и сообщила, что была вовлечена в обман, что сын ее Дмитрий был убит в Угличе и она собственными руками положила его в гроб. Услышав эти слова, стрельцы выдали Лжедмитрия бунтовщикам.

С самозванца сорвали одежды царские, притащили его во дворец, где подвергли допросу: сознайся, кто такой. "Я царевич Дмитрий", - упорствовал самозванец и просил, чтобы его отнесли на лобное место, откуда он скажет народу всю правду. Самозванец и в самом деле скоро оказался на лобном месте, но уже мертвый - его пристрелили дворяне, участвовавшие в допросе. Труп самозванца выдали толпе, которая принялась терзать мертвого, а насладившись местью, положила изуродованное обнаженное тело на лобное место, а рядом с ним - маску и дудку, ведь самозванец любил скоморошество.

Потом толпа набросилась на ненавистных поляков, составлявших опору режима Лжедмитрия. Многие были перебиты. Много крови было пролито в тот день в Москве. А Российский престол снова оказался вакантным. Но претендент уже стоял у порога. Народ уже кричал: "Шуйского хотим в цари! Шуйского!" Мы знаем, как организуются такие изъявления единодушия (как мало мы изменились за четыре века), и знаем еще (об этом нам рассказал Пушкин), что народ обычно безмолвствует, хотя некоторые его представители и могут при этом истошно вопить.

Поругание самозванца на этом не закончилось - труп его подвергли торговой казни, бичеванию; при каждом ударе исполнители приговаривали, что бьют вора и изменника Гришку Отрепьева. Через некоторое время (уже после избрания Шуйского царем) труп самозванца привязали к лошади, выволокли в поле и там закопали у дороги. Но поскольку в народе пошли слухи о том, что над местом, где закопан самозванец, светятся голубые огни, его извлекли из ямы, в последний раз протащили по городу, а затем сожгли. Как, однако, ни старались власти, но слухи о чудесном спасении Дмитрия вскоре появились. Не замедлил появиться и спасенный. Но пока торжествовал Василий Шуйский. Поток, расчистивший ему путь, утих на мгновение, но уже набирался энергии, чтобы с новой силой хлынуть в так и не заделанную брешь. Казалось, этот губительный поток заполнит, наконец, трюмы корабля российской государственности и судно пойдет на дно. Россию ждала жалкая судьба - стать провинцией Речи Посполитой или, что было еще хуже для национального самосознания, обрести государя католика.

Кроме помазанных голов, на плаху истории ложились и головы безымянные, молох, разбуженный безумным царем Иваном, требовал новых жертв, и те с готовностью шли на заклание. Свершилась мечта Василия Шуйская: его многолетняя тайная борьба за трон увенчалась успехом.

Шуйский, поднимающийся на российский престол, сыграл ведущую роль в заговоре по свержению самозванца. Не последней была его роль и в возведении Лжедмитрия на престол. Однако руководствовался он в своих действиях не только конъюнктурными мотивами и беспринципностью, но и железной логикой. Василий Шуйский давно уже примеривался к Мономаховой шапке. Ведь и прозвище свое Шуйские получили потому, что сидели за столом рядом с великими князьями - ошую (слева) от них. Так что близость к престолу была для них привычна. А при случае их претензии на власть были бы не так уж безосновательны - кому как не им, князьям Шуйским, чья родословная не уступает родословной самих Рюриковичей? Но когда волею судеб на трон взошел Годунов, Василий отступил на время, умерил свои амбиции. Не мог он идти против царя законного, избранного народом российским. Что он мог, так это способствовать возвращению трона другому "законному" наследнику, когда таковой появился в лице Лжедмитрия. Не для себя же добывал трон Василий Шуйский, а для сына великого царя Ивана IV , восстанавливая тем самым, так сказать, справедливость. Хотя кто-кто, а Шуйский прекрасно знал, что сын Ивана мертв (ведь не кто иной как Шуйский в свое время возглавлял расследование обстоятельств смерти царевича и видел того мертвым). Это была хитрая комбинация: руками Лжедмитрия устранить Годуновых (и остаться при этом чистым: никакой корысти, якобы, в его действиях не было, одна забота о благе государства Российского, которому возвращался законный правитель), а затем уже выставить самозванца в истинном свете и через его труп шагнуть к вожделенной цели (и опять остаться чистым: ведь он делал благое дело, избавляя государство от самозванца, обманом захватившего власть). Блестящий замысел был блестяще воплощен в жизнь.

Уже через три дня после убийства Отрепьева Шуйский был "выкрикнут" в цари, и одним из первых деяний нового самодержца стало почетное перезахоронение останков Годуновых в Сергиеву Лавру. Присутствовала при этом действе и несчастная Ксения, которая, громко рыдая, проклинала самозванца (Ксения умрет в 1622 году во Владимирском монастыре). Справедливость вроде бы восстановили, но была в этом какая-то горькая ирония: ведь Шуйский сыграл не последнюю роль в деле устранения Годуновых от власти. Был в этом действе и еще какой-то тайный и символический смысл: никак не могли упокоиться останки Годуновых (а Бориса перезахоранивали уже во второй раз), и после смерти платила семья за преступления Бориса. Словно мертвецы из страшной Гоголевской сказки не находили они покоя в земле.

Не менее важным актом было и перенесение из Углича мощей царевича Дмитрия (3-го июня), которые были торжественно выставлены в Архангельском соборе. Это должно было убедить народ в самозванстве Отрепьева. Ведь если существуют мощи убиенного Дмитрия, то вывод напрашивается сам собой. Однако народу нужны были аргументы более веские. Ни в чем не удалось убедить Шуйскому тех, кто не хотел верить. Тем, кто верил, доказательства были не нужны.

Новый самозванец не замедлил явиться. Он был личностью еще более одиозной, чем его предшественник. Получив в народе прозвище Тушинский вор (он разбил свой лагерь неподалеку от Москвы, в селе Тушино, которое и породило это закрепившееся за ним прозвище), он так и остался в истории с этой кличкой, потому что истинное его имя так и не было установлено. Поначалу за Дмитрия выдавал себя уже знакомый нам дворянин Молчанов (он прославился своим участием в убийстве Годуновых), но Молчанов был слишком хорошо известен в Москве, а потому в отсутствии истинного Лжедмитрия вел главным образом подстрекательскую работу. Потом объявился некто назвавшийся поначалу Андреем Нагим. Три года (с 1607 по 1610) Лжедмитрий II держал в страхе Шуйского, разорял страну, опираясь то на остатки крестьянского воинства Болотникова, то на поляков, то на перебежчиков. Сама Марина Мнишек "признала" в самозванце своего мужа, якобы чудом спасшегося во время московского бунта. По всей видимости, честолюбие этой авантюристки не знало границ - на меньшее, чем звание русской царицы, она не соглашалась (ее амбиции стоили ей в конце концов жизни - она умерла или была убита в заточении в 1614 году). Лжедмитрий II пробыл в своем воровском звании чуть более трех лет. Он был убит татарским князем Арасланом, мстившим самозванцу за смерть своих сородичей. Но с его смертью трагикомедия самозванства не завершилась. На Московский трон претендовали и Лжедмитрий III , и Лжепетр (якобы сын царя Федора Иоанновича).

Шуйский в 1610 году был свергнут с престола, посажен в собственный дом под стражу, а затем выдан полякам. Вел он себя мужественно, и несмотря на насильственное пострижение в монахи и попытки заставить его поклониться польскому королю Сигизмунду, не уронил чести царской, стойко перенося все издевательства. Умер Шуйский (а всего вероятнее, был убит) в польском плену в 1612 году.

Смута продолжалась до 1613 года. России суждено было еще пережить семибоярщину, польскую агрессию, страшный московский пожар. Дважды поднималось народное ополчение, чтобы спасти государство. Эта жестокая эпоха выплеснула наверх всевозможных авантюристов и негодяев, которые всегда готовы половить рыбку в мутной воде.

Варварским актом публичного повешения трехлетнего ребенка (Ивашки, сына Лжедмитрия II и Марины Мнишек), "воренка", как его называли новые власти (с 1613 года Россией стал править первый царь из династии Романовых), в 1614 году поставили точку в истории самозванства времен смуты. Но история ставить точку не хотела. Марина Мнишек, узнав о том, что ее сын убит, прокляла весь род Романовых. "Никто из них не умрет своей смертью", - якобы сказала она. На проклятие Марины Мнишек через сто лет наложилось проклятие первой жены царя Петра I Евдокии Лопухиной (мы еще скажем об этом). Роду Романовых досталась такая нелегкая трехсотлетняя династическая судьба, что невольно напрашивается вопрос: не предопределила ли ее ненависть двух этих женщин?

Тысячами жизней заплатила Россия за необузданность Ивана Грозного, подрубившего корни династии. История не терпит пустоты. В образовавшуюся от Иванова удара брешь бросились искатели удачи. Длинная очередь из претендентов на русский престол, выстроившаяся в начале XVII века, была сведена на нет за какой-то десяток лет. Не счесть число жертв менее знаменитых и вовсе безымянных - их, словно в воронку, засосало в водоворот событий, развязка которых наступила с избранием на русский престол Михаила Романова.

Брешь была заделана, а опасно накренившийся корабль стал выпрямляться. Лишь через сто лет найдется рука, которая снова нанесет удар в самое уязвимое место этого корабля - по способу, опробованному царем Иваном. А пока на престол взошел первый Романов, претендовавший на власть не только знатностью рода, но и в некотором роде кровным родством с последним Рюриковичем на Московском троне (Федором).

Первой (и любимой) женой Ивана Грозного была Анастасия Романовна, ставшая матерью в том числе и Федору, правившему Россией, как мы знаем, с 1584 по 1598 годы. Родной брат Анастасии, Никита Романович был дедом новоизбранного царя Михаила, которому и предстояло вывести Россию из смуты. Михаил Романов с Божьей помощью справился с этой задачей.

ПЕРВЫЕ РОМАНОВЫ

Выбор Земского собора 1613 года оказался удачным. Обретя монарха в лице юного (к моменту избрания ему исполнилось 16 лет) Михаила Романова, Россия положила предел буйству беззакония. Легитимный царь уже одним своим существованием действовал успокаивающе на горячие головы. Благополучно проведя Российский корабль через послесмутные времена, Михаил скончался в 1645 году, передав престол сыну своему Алексею.

Алексей Михайлович, за свой нрав и достаточно мирное правление заслуживший прозвание "Тишайший", оставался на престоле тридцать один год. Спокойными обещали быть и следующие царства - Тишайший оставил наследников с избытком. Роду Романовых, казалось, не грозило исчезновение.

Царь был женат дважды: в первый раз на Марии Милославской, во второй - на Наталье Нарышкиной. От первого брака в живых осталось два сына - Федор и Иван, а от второго - один, но этого одного звали Петр. Ему-то и суждено было в конечном счете занять престол российский и определять судьбу страны.

Если в эпоху после Ивана Грозного потрясения в государстве были вызваны отсутствием законных наследников, то к концу XVII века такой же бедой грозило обернуться слишком большое число вполне легитимных претендентов на престол. Алексей оставил трон своему старшему сыну от первого брака - Федору. Но Федор получил наследство при живой царице, вдове Алексея и матери юного (ему в это время исполнилось четыре года) Петра Алексеевича. Свара между Милославскими и Нарышкиными была неизбежна. Словно пауки в банке вели себя представители двух знатных родов. Смута снова была на пороге. Эта опасность еще больше возросла, когда, процарствовав всего 6 лет и прожив всего 21, умер Федор Алексеевич. Пожар раздували стрельцы, сочувствие которых то одной, то другой стороне подогревалось людьми заинтересованными. Наконец, было найдено Соломоново решение: чтобы никто не был в обиде, посадить на трон сразу двух единокровных братьев: слабоумного и хилого Ивана (старшего) и малолетнего Петра, а при них учредить управительницей царевну Софью - энергичную и умную дочь Алексея от первого брака. Иван был слаб здоровьем и, как утверждалось, неспособен к управлению государством, что делало его шансы выжить (даже если бы судьба оказалась благосклонна к нему, а болезни были побеждены молодостью) мизерными. Мы помним судьбу Федора Иоанновича, слабого здоровьем и тоже неспособного управлять: Борис Годунов не оставил ему шансов, даже если сам и не приложил руку к его уходу в мир иной. Такая же судьба ждала и Ивана V , который дожил до тридцати лет, но так и остался монархом лишь формально (хотя и считался "старшим" царем) - правили за него сначала родная сестра Софья, а потом единокровный брат Петр. Однако Иван успел оставить потомство, и оно - эта "тупиковая" и ущербная ветвь дома Романовых - сыграло зловещую и трагическую роль в судьбе России в XVIII веке.

Петр в момент смерти Ивана (1696 году) был в Воронеже, готовился к походу на Азов, а потому к смерти брата, по всей видимости, был непричастен. Хотя характером молодой царь был крут и непримирим и ради цели своей ни перед чем бы не остановился. Он уже успел показать свой крутой нрав, оттерев от трона зарвавшуюся сестрицу Софью, попытавшуюся было венчаться на царство. Петр не стал церемониться с сестрой и, упрятав ее в Новодевичий монастырь, был готов и к мерам более жестким. После стрелецкого бунта Софья была насильно пострижена и умерла монахиней в 1704 году. Петр, когда это ему было нужно, не церемонился и с людьми более близкими, чем единокровная сестра, - например, с собственной женой Евдокией Лопухиной, матерью царевича Алексея. Да и собственного сына не пощадил Петр, когда, как ему показалось, этого потребовали обстоятельства; одним из таких обстоятельств, возможно, был всепожирающий молох его гнева.

Петр своей бестрепетной и бескомпромиссной рукой нанес удар, повторив деяние грозного Рюриковича. Катастрофические последствия этого удара Россия ощущала значительно дольше, чем удара жезлом царя Ивана. Объясняется это, вероятно, тем, что масштаб личности Петра неизмеримо крупнее, чем масштаб личности царя Ивана, который был великим злодеем и тираном, тогда как Петр был воистину велик не только в тиранстве, но и в деяниях своих во славу России.

Когда первая жена, родившая сына Алексея, перестала быть ему нужной, Петр проявил непреклонность и отправил ее в монастырь. Подчинившись силе, Евдокия Лопухина сказала, прощаясь с мужем: "Быть пусту месту сему". Царица имела в виду детище Петра, новую столицу России Санкт-Петербург. Возможно, ее проклятие до сих пор тяготеет над городом.

Отказавшись от жены, Петр, однако, не оттолкнул от себя сына Алексея, пока единственное свое чадо, потому что Евдокия, родив ему трех детей, выходить сумела лишь одного. Вторя жена - Екатерина - родила ему девятерых, но и из них выжили лишь двое - девочки.

Характером Петр вряд ли уступал Ивану Грозному: в гневе был несдержан, не терпел, когда его воле противились, и готов был сокрушить любого, кто вставал на его пути; не считался царь при этом ни с родственными связями, ни с семейными узами, и расправлялся с тем, кто впадал в его немилость, не только руками палачей - мог взять топор и в собственные руки.

Был ли единственный сын и наследник Алексей Петрович виновен в заговоре против отца и в какой степени? Не был ли процесс, который организовал гневливый отец против непослушного сына, в некотором роде аналогом известных процессов 30-х годов нашего века? На эти вопросы нет однозначного ответа. Оппозиция Петру, безусловно, существовала; многие были недовольны его непредсказуемостью, его безумными вспышками гнева, его непримиримостью. Расправлялся со своими противниками царь самым страшным образом - чтобы другим неповадно было. Он свою бывшую жену привез из монастыря и приказал бичевать за проступки куда менее значительные, чем заговор против него. А окружение бывшей царицы подверг он страшной казни. Что уж говорить о делах более серьезных, связанных с изменой. Тут он и собственного сына не пощадил. Выяснял его связи с заговорщиками, приказал пытать на дыбе. Поняв, однако, что наследник никогда не станет продолжателем его дела (а вероятнее всего попытается даже отыграть назад), Петр дает разрешение своим клевретам приговорить Алексея к смерти. 26 июля 1718 к измученному царевичу в каземат Петропавловской крепости пришли заплечных дел мастера и без лишних слов удавили его.

Царь Иван был страшен в гневе, не привык сдерживать себя, и не разбирал, кто попадает ему под горячую руку. Когда под руку попал сын и наследник Иван, царь пустил в дело свой жезл. Придя в себя грозный царь горько раскаялся, молил Бога простить его за грех сыноубийства.

Царь Петр был гневлив не менее Ивана. И его рука была горяча и тяжела. Но сына своего он убил не в минутном приступе гнева, а по расчету, подвергнув предварительно мучительной пытке.

Словно в зеркале почти через полтораста лет отразилась картина убийства отцом своего сына. С одной стороны безумный царь Иван с Картины Репина, пытающийся остановить кровь, текущую из виска царевича, а с другой стороны зеркала - огромный, сильный, излучающий уверенность в себе Петр против живого еще Алексея на картине Николая Ге. Ах, если бы герои этих картин могли заглянуть в глаза друг другу. Неужели Петр не увидел бы в глазах Ивана человеческой боли? Неужели Иван с высоты своего знания не остерег бы наследника трона своего? Но такие встречи через столетия невозможны. А мы на мгновение свели этих героев для того, чтобы показать, что, вопреки расхожему мнению, Иван в некоторых отношениях был гораздо человечнее великого реформатора России.

Некому было остеречь Петра, да если бы и нашелся такой человек, то не был бы он услышан. Что касается Алексея, то он, насколько известно, вел себя достойно на дыбе, чести своей не уронил, и мы можем лишь задать риторический вопрос: кого потеряла Россия в лице царевича Алексея? Какие помыслы унес он с собой в могилу? Каким путем пошла бы страна, будь царь Петр более сдержан в гневе своем.

Царевич Алексей был первым захоронен в новой фамильной усыпальнице Романовых - в Петропавловском соборе, в котором отныне будут покоиться все державные останки.

Некто Александр Румянцев, капитан гвардии, признал себя впоследствии участником убийства Алексея, который, услышав волю отца, назвал того детоубийцей и пытался сопротивляться палачам. Однако его накрыли подушками, кои держали, пока царевич не прекратил дергать руками и ногами. Официальная же версия гласила, что царевич умер от "кровяного пострела". (Ах, как мало изменились нравы за прошедшие с тех пор двести лет с лишним лет. Достаточно вспомнить, как умирали большевистские вожди Орджоникидзе или Фрунзе и сравнить с тем , что писалось об их смерти в официальных бюллетенях.)

Размышляя об обстоятельствах и причинах смерти Алексея, мы не должны забывать и того, что этот нелюбимый сын от нелюбимой жены стоял на пути к престолу другого сына - младенца Петра Петровича, которого императору родила вторая жена Екатерина. Ходили разговоры о том, что Екатерина якобы подстрекала мужа, требуя, чтобы тот расчистил путь к престолу для их общего сына. Однако Петр Петрович умер в 1719 году - через год после убийства Алексея.

Снова, как и после рокового удара Ивана Грозного, корабль российской государственности дал течь, правда, пока еще незаметную для пассажиров. Тонкой струйкой потекла в трюм вода. Но пройдет еще несколько лет, и хлынет она бурным потоком, как и во времена смуты, увлекая в черную бездну небытия все новые и новые жертвы.

Петр, словно ему показалось, что устранения сына будет недостаточно для того, чтобы посеять смуту в государстве, в 1822 году подкрепил убийство Указом о престолонаследии, в котором обосновал право самодержца по своему усмотрению назначать себе преемников. Конечно, этот шаг был вполне логичным, после того как собственный сын стал неугоден отцу. Одна беда: смерть застигла Петра так неожиданно, что наследника он себе назначить не успел. Но он успел еще в этой жизни продемонстрировать один из своих приступов хладнокровного расчетливого гнева, столь разительно и невыгодно отличавшегося, как мы видели, от гнева царя Ивана. На сей раз жертвой этого гнева чуть не стала любимая жена Петра, родившая ему девятерых детей.

Екатерина - в девичестве Марта Скавронская - совершила удивительный взлет. Девушкой она служила в пасторском доме в городишке Мариенбург, взятом русской армией во время войны со Швецией. Красивая девушка приглянулась командующему русским войском Б. Шереметеву, но вскоре у Шереметева ее отобрал всесильный светлейший князь Меншиков. Но и на всесильного князя нашлась сила в лице царя. В 1712 году царь сочетался законным браком с бывшей пленницей, которая стала таким образом императрицей, вошедшей в историю под именем Екатерина. Жизнь супругов была, вероятно, достаточно благополучной, хотя и не безоблачной (какой же брак обходится без размолвок?). Правда, с таким супругом, каким был Петр, нужно было постоянно держать ухо востро и уж конечно знать свое место. До поры до времени Екатерина знала, но потом вдруг решила, что ее положение достаточно прочно, никуда муженек не денется, и позволила себе некую эскападу. Впрочем, кто знает, дело давнее, достоверных документов события такого рода не оставляют. Что же касается документов недостоверных, то мы знаем, как они добываются.

А случилось вот что. В немецкой слободке проживала семья неких Монсов, давно и хорошо известная Петру: ведь еще в юности молоденькая и хорошенькая немочка Анна Монс была его любовницей. Роман этот продолжался несколько лет и завершился, как ни странно, видимо, не по воле Петра.

Однако Петр никак не наказал изменницу. А брат Анны, Виллим, даже стал важной персоной при дворе. Он был удивительно красив, нравился женщинам и знал, как себя с ними вести. Он дослужился до звания камергера, был человеком влиятельным и числился в фаворитах императрицы. Был Монс нечист на руку, но взяточничество на Руси во все времена не почиталось грехом, а вызывало скорее сочувствие и зависть менее ловких соотечественников .

В ноябре 1924 года до Петра дошли подметные письма, в которых Виллим Монс обвинялся в амурных связях с императрицей. Дознание и суд были скорыми. Неделю спустя Монс, еще недавно бывший любимцем женщин и красавцем, теперь осунувшийся и постаревший, шел в сопровождении солдат к эшафоту. Может быть, в эти последние свои минуты он надеялся, что императрица спасет его, но уже и над императрицей сгущались тучи. Монса вывели на площадь, где был установлен эшафот, рядом с которым торчал остро заточенный кол. Говорят Монс не мог оторвать взгляда от этого кола - представлял себе, как через несколько минут будет насажена туда его голова. Виллему повезло - его не пытали на допросах и на эшафоте палач сделал свое дело умело и быстро. Толпа замерла, когда палач взмахнул топором, ахнула, услышав тупой удар, а потом принялась возбужденно вытягивать шеи, желая получше разглядеть голову Монса, смотрящую остекленевшими мертвыми глазами с кола.

Официально причиной казни Монса было названо взяточничество, хотя люди посвященные знали истинную подоплеку дела: царь мстил за свою поруганную честь. Судьба Екатерины могла быть более чем печальной. Волею одного человека была она вознесена не неимоверную высоту, воли этого же человека было достаточно, чтобы низвергнуть ее вниз. Как это делалось, мы уже знаем: в спальню к императрице могли прийти несколько человек, а подушек в покоях было более чем достаточно. Причиной смерти мог бы быть назван тот же злополучный кровяной пострел - ни двор, ни тем более пребывавший в невежестве народ в медицине были не сильны.

По свидетельствам современников, Петр чуть ли не принял уже решение казнить жену. Возможно, его переубедили придворные, понимавшие, что смерть императрицы в такой ситуации повредила бы России в глазах просвещенной Европы.

Как бы то ни было, Екатерина осталась жить, а вот Петр, которого уже несколько лет преследовали болезни, вскоре слег. 28 января 1725 года Петра не стало, и ввиду близости этих двух событий по времени (дела Монса и смерти Петра), вероятно, можно говорить, что злополучная история ускорила смерть императора (значит, все же был он не только хладнокровной машиной - и ему были свойственны эмоции). Мы не знаем, насколько справедливы были подозрения Петра в неверности жены. Екатерина была женщиной неглупой и наверняка знала характер мужа. Вряд ли она пошла бы на риск ради мимолетного увлечения. Тот факт, что Виллим Монс перед угрозой пытки признался в грехе, не значит ровным счетом ничего. Петр был строгим судьей. Его безудержная строгость потрясала основы созданной им империи. Смерть дохнула в лицо императрице и отступила.

Петр стал заложником собственной расчетливой несдержанности: подготовленный им указ о престолонаследии требовал его волеизъявления перед смертью. Смерть же застала его врасплох. Он позвал было к себе любимую дочь - Анну, но речь уже отказала ему. Каково было его последнее желание, осталось тайной. Но брешь, пробитая им в корпусе корабля, все расширялась - в России начиналось время, которое впоследствии было названо "эпоха дворцовых переворотов".

Конечно, не обошлось и без слухов - слишком уж вовремя умер Петр. Смерть его была выгодна императрице и светлейшему князю Александру Меншикову, который к своим владениям на Украине прирезал собственной волей солидный кусок земли, о чем доброхоты не преминули сообщить императору, который тут же впал в один из своих приступов безудержного гнева и поклялся, что уж на сей раз Алексашке от справедливого возмездия не уйти. К этим аргументам некоторые новейшие историки добавляют и такой: уж больно симптомы болезни Петра напоминают симптомы мышьячного отравления. Вряд ли, однако, гипотеза насильственной смерти Петра доказательна. Мы же можем лишь еще раз отметить, что престол место небезопасное, и вспомнить народную мудрость: "Дыма без огня не бывает". На всевозможные размышления к тому же наталкивает древняя формула: "Смотри, кому выгодно".

Любопытна следующая историческая параллель. Две наиболее заметные фигуры на Российском престоле Иван IV (1630-1584) и Петр I (1672-1725) прожили немногим больше пятидесяти лет каждый. Из многочисленного потомства того и другого царей не умерли в младенчестве лишь двое детей Ивана и трое Петра. И тот, и другой цари подрубили корни династии, отправив на тот свет своих старших сыновей и наследников. Иван совершил убийство, когда ему было чуть больше 50, Петру к моменту расправы над Алексеем исполнилось 46. Сыну Ивана было 27 лет, сыну Петра - 28. Мы часто говорим об уроках истории. О том, что неплохо бы начать учиться на них. Это требование времени, видимо, не столь ново, а наше неумение учиться чему-либо имеет стародавнюю традицию. Если бы Петру накануне того дня, когда его волей к царевичу Алексею пришли убийцы, показали эти цифры, задумался бы он о том, что последствия его гнева могут быть так же катастрофичны для судеб России, как и последствия гнева Иванова?

Не годится для России расхожая мысль о том, что история повторяется дважды и что, если в первый раз мы имеем дело с трагедий, во второй такие же события оборачиваются фарсом. В России и повторения чреваты трагедией, а нередко еще более кровавой. Трагедия XVIII века, инициированная Петром посредством того же механизма, что и смута века XVII , грозила подорвать основы государства, Петром же и заложенного, и почти свела на нет молодую династию Романовых.

О величии человека, о масштабности личности можно судить в частности и по тому, как долго расходятся круги по воде времени от деяний, им совершенных. Последствия Петровского гнева Россия ощущала около века, удар жезлом царя Ивана в 1581 году пробил брешь в российской истории на 30 с небольшим лет - до 1613 года.

ЭПОХА ДВОРЦОВЫХ ПЕРЕВОРОТОВ

Только две девочки из многочисленного Петровского потомства были живы в момент его смерти - Анна и Елизавета. И хотя это было не в традициях российских (мы уже имели случай заметить, что за всю многовековую историю Руси лишь княгиня Ольга в незапамятные времена да великая княгиня Елена в веке XVI какое-то время регентствовали при малолетних детях; в XVII веке к ним добавилась царевна Софья, тоже пытавшаяся нарушить домостроевский чин и утвердиться на Московском троне; мы знаем, чем это кончилось для нее), в сложившихся обстоятельствах они могли претендовать на престол. Однако был и наследник мужского пола из подрубленного Петром корня - сын убиенного царевича Алексея, Петр Алексеевич, которому ко дню смерти деда не исполнилось и десяти лет. Оставалась, конечно, и Екатерина, влияние которой было велико и которая всего за год до смерти мужа была коронована самим Петром как императрица.

Решение нашли компромиссное: трон займет Екатерина, которая будет управлять государством при малолетнем царевиче Петре. Чтобы примирить интересы разных партий, рассматривался даже вариант женитьбы царевича на его тетке - Елизавете (дочери Петра и Екатерины). При всей своей экстравагантности этот план свидетельствовал о том, что стороны были заинтересованы в компромиссе и искали его.

Воцарению Екатерины немало способствовали и гвардейцы, рота которых была самым веским аргументом сторонников такой комбинации. Екатерина стала, таким образом, первой женщиной на русском престоле. Многовековая традиция была нарушена; открылась новая страница в истории России, которой почти семьдесят лет после смерти Петра управляли представительницы прекрасного пола, демонстрировавшие властолюбие и твердость отнюдь неженские.

Тот, кто попадал в сферу действия губительного потока, если и не погибал на месте, становился жертвой какого-нибудь поветрия, раньше времени уносившего его в мир иной. В 1727 в возрасте 43 лет сошла в могилу Екатерина, удивив двор и страну завещанием, составленным, как явствует из его содержания, под мощным давлением светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова. Одним из важнейших пунктов этого завещания объявленный наследником внук Петра Петр Алексеевич обязывался жениться на дочери Меншикова, который таким образом становился тестем императора, а до его совершеннолетия практически единовластным правителем России, поскольку Меншиков оказывался к тому же и главой могущественного Верховного Тайного Совета.

Александр Данилович, который был умным и умелым царедворцем, пережившим не одну вспышку страшного Петровского гнева, теперь настолько приблизился к престолу, что и сам оказался вовлеченным в смертельный поток, который подхватил светлейшего и понес, как соломинку, в самую бездну. Однако несерьезность претензий Александра Даниловича, видимо, была учтена Провидением, которое не допустило немедленной гибели князя. Но все же фортуна изменила светлейшему. Недолго торжествовал князь, вскоре был он отправлен вместе со своим семейством в дальнюю ссылку, вернуться из которой ему уже было не суждено.

Уже состоялось обручение Петра II с дочерью светлейшего, уже князь находился на вершине славы и могущества, но... Неожиданная его болезнь, утрата влияния на юного императора, который стал тяготиться опекуном и проявлять строптивый норов... И вот уже всемогущий князь отправляется в ссылку, а вокруг Петра II собираются новые временщики.

А дела в государстве тем временем шли все хуже и хуже - новому царю не по годам еще были заботы государственные; Петр был не только юн, но и плохо воспитан, заносчив, нетерпим. Более всего интересовали его охота и развлечения. Не удивительно, что двор был полон авантюристов, в армии ключевые посты захватывали иностранцы, и в частности некто Миних, приехавший в Россию еще при деде нынешнего императора.

Да, император был очень юн, и вакханалия непредсказуемости, полудетских эгоизма и капризности при дворе и в государстве могла продолжаться еще достаточно долго, но в самом начале 1730 года пятнадцатилетний Петр (успевший к тому времени обручиться с княжной Екатериной Долгорукой) скоропостижно скончался - то ли от оспы, то ли от какой другой наследственной императорской болезни (скончался, кстати, чуть ли не в день назначенной свадьбы). Во всяком случае слухов о том, что кто-то помог молодому Петру II отправиться в мир иной было предостаточно. Мы же можем сказать, что юный император был обречен. Судьбу его определил дед еще в 1718 году, подослав в камеру царевичу Алексею убийц. Для заполнения образовавшейся пустоты понадобится еще не одна смерть, не один заговор. И лишь пресытившись смертью, усмирится бурный поток.

И опять в России случился династический кризис - оборвалась мужская линия совсем недавно еще такого многодетного рода Романовых и на какое-то время к власти пришла другая ветвь: Романовых-Милославских, наследников тупикового корня немощного царя Ивана Алексеевича, соправителя и единокровного брата Петра I. Иван, как мы помним, умер в возрасте 30 лет, оставив трех дочерей. Нежданно-негаданно одна из них волею судеб (ведь завещанием Екатерины дочери Ивана отстранялись от престола) оказалась на Российском троне. Впрочем, эскапады российской истории хотя и представлялись на первый взгляд случайными, на самом деле были подготовлены волею и неразумением личностей, в этой самой истории активно участвовавших. Так злополучный Петровский указ (согласно которому государь сам должен был назначать себе преемника) погрузил всю систему российского престолонаследия в полный хаос. Этим в некоторой мере и объяснялось воцарение на Российском престоле людей случайных и неподготовленных к нелегкому труду монарха.

Петр II умер, не оставив никаких распоряжений, что давало почву для составления всевозможных хитроумных комбинаций. Долгоруковы даже сфальсифицировали завещание, объявив наследницей невесту Петра, Екатерину Долгорукую. Но никого, кроме Долгоруких, такая комбинация не устраивала. Была предложена другая: передать трон империи Российской дочери царя Ивана Алексеевича (в обход дочерей Петра Великого, поскольку рождены они, дескать, были женщиной низкого происхождения, тогда как женой Ивана была Прасковья Салтыкова, дочь боярская) Анне Иоанновне, выданной в свое время замуж за герцога Курляндского, приехавшего за невестой в Москву. Здесь же герцог сыграл свадьбу да так напраздновался, что умер по дороге домой, оставив безутешную вдову коротать свой век в осиротевшем герцогстве, на которое с тех пор бросали вожделенные взгляды многие европейские государи и авантюристы. Судьба другой дочери царя Ивана была менее удачной: Екатерину Иоанновну выдали замуж за герцога Мекленбург-Шверинского, она родила герцогу дочь и в 1733 году отошла в мир иной.

Анна Иоанновна не заставила себя долго просить. Она даже приняла все условия Верховного Тайного Совета, значительно урезавшие монаршьи полномочия. Приняла, чтобы по восшествии на престол забыть обо всех подписанных ею бумагах и разогнать пригласивший ее Верховный Совет. В России для того чтобы действовали законы, все более и более требовались силовые аргументы. Тот, кто заручался поддержкой гвардии, тот и диктовал условия.

Анна Иоанновна, взойдя на престол в возрасте 37 лет, процарствовала всего 10, но думать о будущем короны начала в самые первые дни своего правления.

Конечно, Анна Иоанновна была далека от Петровских идей преобразования России. Ее честолюбие, видимо, не простиралось дальше дворцовых интриг, хотя она и проявила себя женщиной властной и не склонной к сантиментам. Единственной ее слабостью был привезенный ею из Курляндии в Россию некто Эрнст Бирон, ставший при императрице всесильным фаворитом. Но мы хорошо знаем, что монархи не вечны, и фавориты нередко следуют в могилу сразу же за своими господами. В этом смысле Анна, приблизив к себе Бирона, оказала ему плохую услугу - он немедленно оказался в сфере действия того потока, в который неминуемо вовлекались все, сопричастные верховной власти. Неважную услугу оказывал себе и сам Бирон: словно забыв о том, что императрица не вечна, он проводил политику, которая восстановила против него все слои общества.

Плохую услугу оказала Анна и тому, кого избрала своим наследником. Желая продолжения династической линии по ветви Романовых-Милославских, восходящей к ее батюшке, царю Ивану Алексеевичу, вдовая и бездетная Анна Иоанновна сделала выбор, пожалуй, еще более экстравагантный, чем те, кто привел ее на Российский престол: она назначила преемником малолетнего сына своей племянницы, Елизаветы-Екатерины-Христины Мекленбургской, предопределив тем самым трагическую судьбу младенца и его близких. Еще в начале своего царствования Анна востребовала к себе юную племянницу, дочь сестры своей Екатерины, жены герцога Мекленбург-Шверинского.

Приехавшая в Петербург тринадцатилетняя внучка царя Ивана была крещена и наречена в православной вере Анной Леопольдовной. Она еще не догадывалась о незавидной своей судьбе; ее голова была занята другими мыслями: дочери заштатного европейского герцога суждено было стать матерью наследника Российского престола - от такого у кого угодно закружится голова.

Императрица Анна Иоанновна взяла на себя хлопоты по устройству счастья племянницы и в 1739 году выдала ее за принца Брауншвейгского Антона Ульриха. Это был один из тех династических браков, которые строятся на политическом расчете, а не на любви. Анне Иоанновне срочно нужен был наследник мужского пола, и она торопила события, укладывая племянницу в постель к принцу. Казалось, замыслам императрицы суждено осуществиться: не прошло и года со дня свадьбы, как у молодой супружеской пары появился ребенок мужского пола, нареченный в честь прадеда Иваном. Императрица вздохнула с облегчением и подготовила завещание, согласно которому наследником престола назначался новорожденный Иван Антонович, а регентом при нем ненавидимый в России Бирон. С чувством выполненного долга императрица покинула сей мир в том же 1740 году. Если бы она знала, на каком зыбучем песке был заложен фундамент построенного ею здания!

От чего умирали на Руси цари? Была ли хоть одна смерть, не породившая слухов и всевозможных домыслов? Если следовать известной формуле: "Смотри, кому выгодно", то в первую очередь, конечно, приходят на ум птенцы гнезда Петрова, недовольные невнятной политикой императрицы. Выгодна эта смерть была и Елизавете Петровне, дочери Петра и самой легитимной (хотя в ней и текла изрядная струя простонародной крови) его наследнице. Смерти Анне Иоанновне могли желать и те (а таких было большинство), кто был не доволен самовластьем Бирона.

Сыграла в смерти императрицы или нет свою роль чья-то злая воля, известные строки Маяковского вполне могли бы быть применены к российским самодержцам: "И никто почти от долгих лет".

Бирон регентствовал при младенце Иване VI считанные дни. Слишком многим наступил он на мозоль, слишком для многих был он бельмом на глазу. Гвардия в очередной раз поиграла мускулами, и Бирон был арестован: меньше месяца продержался он в роли регента.

Смел его дворцовый переворот, во главе которого встал генерал-фельдмаршал Миних. Состоялся суд, признавший Бирона виновным в государственной измене и приговоривший его к смертной казни, которую заменили, однако, вечной ссылкой в Сибирь. Впрочем, ничего вечного на этом свете не бывает; в следующее царствование (меньше чем через год) Бирону было разрешено вернуться из Сибири в Европу (в Ярославль), а Екатерина II , взойдя на престол, и вовсе разрешила ему приехать в столицу (Бирон благополучно дожил до преклонных лет). Однако бурный поток, чуть было не унесший в мир иной некогда всевластного фаворита и регента, оставил, вероятно, след в душе этого человека: невозможно заглянуть в глаза смерти и остаться таким, как прежде. Здесь уместно вспомнить пророческие слова императрицы, сказанные ею фавориту за несколько дней до смерти в ответ на его просьбу подписать указ о назначении его регентом: "Ты стремишься к своей гибели. Ты несчастлив будешь". Бирон, искушенный в дворцовых интригах, оказался неспособным заглянуть на месяц вперед и поплатился за свое властолюбие и недальновидность.

Однако ситуация на престоле после свержения Бирона радикально не изменилась. Императором оставался младенец Иван, вот только регентом при нем становилась его мать, Анна Леопольдовна, человек, явно не подготовленный для этой роли. И хотя в делах государственных Анна почти не участвовала, она, чтобы закрепить свое положение, все же решила подготовить указ о назначении себя императрицей-соправительницей. Она была еще слишком молода и не понимала, что все ее шаги к трону, к власти - это шаги в никуда, к смерти, в сферу действия потока, сметающего все на своем пути.

Анне Леопольдовне советовали изолировать Елизавету Петровну, дочь Петра Великого, как наиболее вероятную претендентку на трон, но регентша сочла эти рекомендации чрезмерными и вскоре поплатилась за свою беспечность. Она ограничилась строгим разговором с царевной; Елизавета, перепугавшись (царская кровь, как мы знаем, была вовсе не защитой от преследований, а гарантией того, что репрессии будут применяться самые жесткие), поклялась своей родственнице в невиновности, обе женщины наконец расплакались и расстались примиренными. Женские слезы не всегда искренни. И Елизавета вскоре подтвердила эту истину. Впрочем, она была уже не вполне властна в своих поступках - поток подхватил ее и понес. Обстоятельства заставляли Елизавету действовать. Она отдавала себе отчет в том, что если правительнице станет известно о разговорах, которые происходили между нею, Елизаветой, и некоторыми недовольными, последствия будут самые печальные. Вероятно, и по этой причине Елизавета в скором времени дала свое согласие на активные действия: заговорщики увезли ее в Преображенский гвардейский полк, сагитированные солдаты которого горячо приветствовали дочь Петра. Триста вооруженных гвардейцев последовали за Елизаветой , арестовали Анну Леопольдовну, ее мужа, наиболее влиятельных сторонников правящего семейства.

Чуть больше года находилась Анна на вершине пирамиды Российской власти, а платить за это ей пришлось всю оставшуюся (не такую уж, впрочем, и долгую) жизнь: она скончалась в ссылке (в далеких и холодных Холмогорах) в возрасте 28 лет. Еще большую цену заплатил ее сын - младенец Иван VI Антонович (о нем речь еще впереди): он не процарствовал и года, а за это более двадцати пришлось ему провести в заточении и умереть насильственной смертью в возрасте двадцати четырех лет. Елизавета, по самой себе зная, сколь ненадежны всевозможные обещания и клятвы, решила не рисковать. Судьба Анны Леопольдовны, ее мужа и ребенка была решена: строгая ссылка, о которой знали лишь несколько наиболее доверенных императрице лиц. Причем Ивана в четырехлетнем возрасте разлучили с семьей и держали отдельно, хотя и в соседнем доме (о чем ни мать, ни отец даже не догадывались).

Правление Елизаветы было спокойным, хотя ее и привели на престол штыки гвардейцев. Взойдя на русский трон, она поклялась, что в ее царствование не будет казней, и исполнила клятву. Даже заклятых врагов своих - тех, кто противился ее приходу к власти, - пощадила она, заменив им смертный приговор ссылкой. И несчастного злополучного Ивана Антоновича убили не в ее царствование, а при преемнице - Екатерине.

Неудачной своей женской судьбе (батюшка так и не успел подыскать Елизавете приличествующего ее положению жениха) Елизавета была обязана восшествием на престол - будь она замужем за каким-нибудь мелким европейском монархом, в лучшем случае при удачном стечении обстоятельств ее могла ждать участь матери-регентши при несовершеннолетнем императоре. Однако судьба распорядилась иначе, и Елизавете пришлось подыскивать преемника на стороне. Впрочем, ближайший наследник приходился ей племянником и был сыном сестры ее Анны Петровны, выданной замуж за герцога Гольштейн-Готторпского. У этого наследника было не очень-то русское имя - Карл-Петер-Ульрих, как, впрочем и у его жены - принцессы Софии-Фредерики-Августы Ангальт-Цербстской. В православном крещении эти супруги были наречены Петр и Екатерина. С 1742 проживали они в Санкт-Петербурге при дворе тетушки Елизаветы: он - в качестве законного наследника, она - его жены и матери детей, должных появиться от этого брака. Предшественница Елизаветы на престоле сыграла роковую роль в судьбе своей племянницы, такую же роль суждено было сыграть и самой Елизавете в отношении сына своей сестры Анны.

Но до этого история успела завязать еще один узел.

Шел 1754 год, Екатерина была беременна, и Елизавета молилась, чтобы невестка благополучно разрешилась наконец-то мальчиком, без которого вся построенная ею конструкция престолонаследия продолжала оставаться непрочной: отношения между Петром и Екатериной не ладились, будущий император казался императрице в большей степени немцем (что было вполне естественно), чем русским. Елизавета не без оснований опасалась, что без наследника мужского пола, рожденного в России и воспитанного в православии, этот немецкий принц не удержит власть; в государстве, вроде бы успокоившемся с ее воцарением, начнется новая смута. Нужен был Елизавете это наследник, ох как нужен.

Мы уже знаем, какими слухами и легендами обрастают поворотные моменты истории, связанные со смертью, рождением монархов, с вопросами престолонаследия. Не осталось в этом смысле обойденным и рождение наследника, вошедшего в историю как император Павел. Вот эта легенда (хотя и не принимаемая всерьез исторической наукой).

Екатерина родила мальчика, за которым по приказу императрицы был учрежден наилучший уход - как же, ведь судьба империи зависела от этого красноватого комочка плоти. Но как ни заботливы были няньки - не уберегли. Не прожил новорожденный и недели - умер. У Елизаветы опустились руки. Но недаром она была дочерью Петра - в трудные минуты она не теряла присутствия духа и находила решения. Решение было найдено и на сей раз. В небольшой чухонской деревеньке на берегу Невы обнаружилась семья, у которой только-только родился мальчик. Всех жителей деревеньки, включая и родителей, увезли в неизвестном направлении, то ли в Сибирь, то ли еще куда, откуда не возвращаются, а мальчонку новорожденного забрали.

Екатерина не могла не заметить подмены. Елизавета посетила племянницу и объяснила той, как ей следует себя вести и какие неприятные последствия ее ждут, если будет болтать. Петру же решено было ничего не говорить, хотя, возможно, подмена эта не осталась тайной и для него. Таким образом, волею судеб и людей наследником Романовых на Российском престоле оказывался неизвестно кто, подкидыш без роду без племени.

В задачу нашего неисторического исследования не входит ни подтверждение, ни опровержение этой легенды. Скажем лишь, что некоторые факты работают на нее. И в самом деле, патологическая нелюбовь Екатерины к Павлу, "странный" характер Павла... Впрочем, мы забегаем вперед, перешагивая через важнейшие события XVIII века, напрямую связанные с темой нашего исследования. Мы еще вернемся к этому сюжету чуть позднее, а пока...

Завершалось царствование Елизаветы Петровны. Будущее династии виделось если не в розовых тонах, то по крайней мере казалось достаточно надежным. Что с того, что отношения в семье наследника были далеко не лучшими? Что с того, что сам наследник стал бы фигурой довольно-таки странной на российском престоле - интересы гольштинского двора были для него чуть ли не важнее интересов России, а в войне России с Пруссией Петр был чем-то вроде пятой колонны в глубоком русском тылу? Все притрется, все образуется. Главное, что все же есть наследник (к концу царствования Елизаветы ему уже исполнилось семь лет), которому достанется трон. И не будет смуты в государстве. Впрочем, иногда племянник Петр так досаждал императрице, что та подумывала: а не объявить ли ей в обход Петра наследником Павла Петровича, поставив при нем регентшей его мать, Екатерину, которая, несмотря на свою немецкую кровь казалась более русский, чем ее муженек, в котором все же текла четверть крови деда - Петра Великого.

Елизавете едва исполнилось пятьдесят, а уж костлявая стояла в дверях. Разговоры о болезнях императрицы начались еще в 1755 году, когда ей было всего 46. А в 1757 году с ней случился инсульт (так, по всей видимости, назвали бы ее болезнь врачи сегодня). Однако она оправилась. Но не настолько, чтобы вернуться к прежнему образу жизни . Новое резкое ухудшение произошло в начале 1761 года Императрицу не отпускали боли в сердце, у нее стал отказывать желудок, плохо работали ноги. 25 декабря (в Рождество) 1761 года она скончалась. Пожалуй, в XVIII веке это была единственная смерть Российского монарха, вокруг которой не возникло слухов: ни у кого не родилось сомнений в том, что императрица умерла своей смертью. Подчеркнем лишь еще раз: трагически рано, даже по меркам того века, уходили из жизни властители России.

Воцарение нового императора прошло спокойно - наследник был известен давно, и, хотя фигура Петра III многих не устраивала, недовольные не осмелились поднять голос против. Приходилось подчиняться воле дочери Петра Великого, которая сделала такой выбор (впрочем, выбор-то у нее был невелик). Опасность подстерегала Петра с другой стороны, откуда он и не предполагал. Хотя отношения с супругой и были у него далеко не безоблачные, если бы кто-то сказал ему, что в окружении императрицы зреет заговор против него, он, вероятно, рассмеялся бы. Недооценивал он и силу и влияние гвардии. Возможно потому, что при нем были его гольштинцы, затребованные им некоторое время назад регулярные солдаты из его родного герцогства. Не догадывался он и о том, что брешь, образовавшаяся со смертью его дальнего родственника Алексея Петровича, все еще не была заделана и устремляющийся в нее губительный поток, грозил смести и его.

История июньского переворота 1762 года известна во всех подробностях. Мы лишь скажем, что ни Петр, ни Екатерина не были готовы исполнять те роли, которые отвела им тетушка: Петр - императора, а Екатерина - послушной жены. Оказалось, что Петру для роли императора не хватало ни воли, ни разумения, ни способностей, тогда как Екатерина по всем этим показателям явно превосходила мужа и на троне была бы более к месту, чем Петр. К тому же она проявила себя как выдающийся конспиратор. Кроме того, отношения между супругами складывались так, что о дальнейшем продолжении совместной жизни не могло быть и речи. Екатерина с грустью заглядывала в будущее. В лучшем случае ее отправят на родину в Штеттин, в худшем... Она знала о судьбе Анны Леопольдовны и решила не искушать свою.

29 июня группа гвардейских офицеров арестовала Петра и возвела на трон Екатерину. Низложенный Российский император содержался под охраной в Ропше (под Петергофом); поняв, что произошедшее с ним необратимо, он отрекся от престола и сообщил Екатерине, что готов вести жизнь частного человека. Видимо, в душе он все же догадывался, что обречен, хотя и не хотел себе в этом признаваться - ведь ему было всего 32 года, жизнь еще вчера казалась такой многообещающей... Нет, он никак не хотел в это верить. Он даже просил у жены прислать ему любимую скрипку и не разлучать его с любовницей Екатериной Воронцовой. Связь их давно не была тайной, как не были тайной и амурные похождения самой Екатерины. Но новоявленная монархиня не откликнулась на просьбу мужа. Впрочем, причиной тому вряд ли было ее оскорбленное женское тщеславие. Политический расчет руководил ее действиями. Нет, она ни словом, ни намеком никому не дала понять, что желает смерти мужа. Но, как говорили древние римляне "сапиенти сат" - "для понимающего достаточно". Многозначительное молчание подчас яснее всяких слов. Только слепой и глухой не понял бы, что нужно Екатерине. Братья Орловы, которые были наиболее активными участниками заговора (а один из них - Григорий - был в особенности заинтересован в том, чтобы низложенного императора не стало: Григорий был любовником Екатерины, и, по слухам, прижил с императрицей ребенка), прекрасно понимали это молчание.

Существует несколько версий гибели отрекшегося императора Петра. Согласно официальной, император умер от "геморроидальной колики". Мы уже имели случай заметить, сколь неопределенны и в то же время поучительны были диагнозы, которые в те времена ставила придворная медицина. По другой версии, императору дали яда, а когда тот начал действовать, помогли, хотя помазанник Божий и отчаянно сопротивлялся, сократить длительность агонии. Еще одну версию преподнес императрице сам граф Алексей Орлов: Петр якобы заспорил за столом с князем Федором Барятинским, и тот, будучи человеком молодым и горячим, набросился на вчерашнего самодержца и... "Не успели мы их разнять, а его уж не стало", - пишет Алексей императрице. Он добавляет, что готов понести любое наказание, которое изберет для него государыня. Однако он прекрасно понимал, что от Екатерины ему следует ждать лишь благодарностей, которые и не замедлили последовать.

Так началось царствование императрицы, получившей прозвание Великой. Вероятно, это убийство все же омрачало ее дальнейшее существование. Но уколы совести приходилось заглушать - служенье власти не терпит слабостей, да и обязанности императрицы не давали Екатерине времени для самоистязаний. К тому же другие неприятности оттесняли на задний план воспоминания об "уроде", как называл императора в одном из писем императрице из Ропши Алексей Орлов.

Другие неприятности оказались не за горою. В мемуарах своих Екатерина напишет, что ее немецкое происхождение создавало некоторые неудобства для нее, восседавшей на Российском троне. Чтобы решить эту проблему, она даже рассматривала вариант сочетания с браком с заточенным в Шлиссельбурге легитимным Иваном VI (в котором текла малая доля Романовской крови), однако, посетив узника, отказалась от этой идеи. Екатерина, конечно, лукавила. Брак с несчастным Иваном никак не входил в ее намерения. Стоило ли избавляться от одного урода, чтобы тут же обзаводиться другим? Нет-нет, сторожить его, как зеницу ока. Более того, если кто-либо попытается освободить узника... Приказ императрицы был недвусмысленный: убить Ивана без колебаний; ни в коем случае нельзя допустить, чтобы этот заключенный покинул стены крепости.

Шел 1764 года. Некто подпоручик Мирович предпринял отчаянную и безнадежную попытку (которая, впрочем, при благоприятном стечении обстоятельств вполне могла увенчаться успехом) освободить несчастного Ивана и восстановить справедливость. Мирович служил в Шлиссельбургской крепости, и ему была известна тайна царственного узника. Конечно, он был небескорыстен - он представлял себе, как его (организатора переворота, в результате которого к власти придет законный наследник, а не какая-то немка) обласкает тот, кого он не только освободит из каземата, но и возведет на престол Российских царей, тот, кто потом всю жизнь будет обязан платить ему, Мировичу, щедрую и обильную дань.

Предприняв свою безнадежную авантюру, Мирович погубил не только себя, но и Ивана: почувствовав опасность, офицеры точно выполнили инструкцию, и когда Мирович со взводом сагитированных им солдат пробился к каземату, Иван был уже мертв.

Что осталось от Ивана Антоновича, или Ивана VI , в Российской истории? Парадный портрет державного младенца, похожий на лубочную икону, да неохотные упоминания властями дореволюционной России факта существования и смерти этого несчастного. Посаженный под арест в годовалом возрасте при воцарении Елизаветы, в четыре оторванный от матери, он 23 года провел в заключении и дожил до 24 лет только для того, чтобы быть убитым в тот миг, когда перед ним забрезжил призрак свободы. Но нужна ли ему была эта свобода? Знал ли он, что такое свобода? Человек, проведший в заключении всю жизнь, вполне мог представлять себе, что и все остальные, живущие на этой земле, смотрят на мир сквозь зарешеченные окна - ведь считала же от рождения слепая героиня известной оперы, что человечество наделено только четырьмя чувствами, и лишь случайно узнала о существовании пятого. Как бы то ни было, охранявшие Ивана в Шлиссельбургской крепости при попытке Мировича освободить узника, точно выполнили инструкцию и закололи человека, единственная вина и беда которого была в том, что в нем текла доля Романовской крови.

Екатерина, узнав о случившемся, вздохнула с облегчением: во-первых, попытка освобождения не удалась, а во-вторых, она, наконец, избавилась от этого злосчастного Ивана, который одним своим существованием отравлял ей жизнь.

Мирович судом был приговорен к отсечению головы и казнен публично в Петербурге. При том что в Росси почти четверть века не казнили преступников, казнь Мировича произвела неблагоприятное впечатление. Однако Екатерина предпочла потерять в общественном мнении, чем сохранить жизнь такому опасному для нее человеку. Кризис 1764 был успешно преодолен. Но это был не последний кризис царствования великой императрицы.

С воцарением легитимной пары Петра и Екатерины, имевшей не менее легитимного наследника, Россия имела шанс выйти, наконец, из периода послепетровских потрясений. Этот шанс не был использован. Словно соревнуясь с Петром в величии (ведь и Екатерина заслужит этот титул), Екатерина нанесла удар почти в то самое, куда бил Петр I , и корабль Российской государственности снова опасно накренился. Хлынули в пробоину воды, сметая на своем пути виноватых и невинных. Место убиенного в Ропше императора манило новых авантюристов и искателей справедливости: как и предшествующие убийства, это вызвало к жизни бесов, которые, пожалуй, превзошли известных прежде. Пугачевщина была уже при дворе.

В 1 773 году гром грянул. "Добрый" царь Петр III , незаконно низвергнутый с престола безбожной немкой и чудом избежавший смерти, возник в образе казака Емельки Пугачева. Два года бушевал в России страшный пожар крестьянского бунта, знаменем которого был император, чей прах упокоился за десять лет до этого. Понадобилась вся мощь империи, военный гений лучшего из Российских полководцев - Александра Суворова, - чтобы пожар, наконец, был усмирен, а главный поджигатель и самозванец схвачен и в цепях вывезен из своего воровского гнезда.

Болотная площадь в Москве еще не видела такого вора - он ведь поставил на дыбы чуть не всю Россию. Это была уже вторая публичная казнь во время царствования Екатерины. Вместе с Пугачевым были казнены и его сподвижники. В этом случае императрица, пожалуй, в общественном мнении не потеряла: преступник подлежал наказанию, чтобы другим повадно не было. Но и тут милосердию императрицы не было границ: она, заменила традиционное четвертование (к которому был приговорен Пугачев) на более гуманное: Пугачеву сначала отсекли голову, а потом конечности, а не наоборот, как было принято при четвертовании классическом. Однако судьба Пугачева не испугала бунтарей помельче: следом за ним еще несколько самозванцев Лжепетров заявляли о том, что сумели избежать коварства императрицы и спаслись, чтобы отомстить и восстановить справедливость.

Параллельно с Пугачевским бунтом развивалась и еще одна история, весьма неприятная для императрицы, хотя и не имевшая таких кровавых последствий, как бунт. Свято место пусто не бывает: объявилась новая претендентка на Российский престол. Объявилась она вне пределов досягаемости русских властей - то в Константинополе, то в Рагузе, то в Ливорно возникала она. И хотя претензии ее были смехотворны, Екатерина взволновалась не на шутку.

Самозванка выдавала себя за дочь императрицы Елизаветы, прижитую той с фаворитом А. Разумовским. Нахальству ее не было пределов: она грозилась отобрать престол у Екатерины, и императрица приказала любыми способами доставить возмутительницу спокойствия в Петербург.

Самозванка путалась в своих рассказах. Любому непредвзятому слушателю с первых слов было ясно, что девица - совсем не та, за кого себя выдает. Однако она умело находила себе слушателей предвзятых и нередко влиятельных. Княжна Тараканова - так называла она себя. Странная фамилия, трагическая и таинственная судьба. Эта женщина не оставила заметного следа в русской истории - на фоне тех потрясений, что происходили в империи, судьба самозванки, обманом привезенной в Россию из-за границы графом Орловым, мало что значила. Привезена она была на смерть, хотя и не столь позорную, как Пугачев, но не менее мучительную. Умирала она долго. У самозванки была чахотка, а условия в Петропавловской крепости, куда ее поместили, явно не способствовали укреплению здоровья. За несколько месяцев самозванка исчахла, унеся с собой в могилу тайну своего происхождения. ( Впрочем, существуют и другие версии жизни и смерти таинственной княжны. При всей несхожести, есть у них, однако, одно общее. И это общее - вывод, который напрашивается по ознакомлении с ними: претензии на престол опасны для здоровья.) Была она страшна для Екатерины не сама по себе, а как символ, вокруг которого могли объединиться те, кто считал себя обиженным императрицей или обойденным ею при раздаче наград. Могли объединиться вокруг самозванки и те патриоты, чья национальная гордость страдала при одной мысли о том, что на русском троне восседает чистокровная немка. Как бы то ни было, но и этот кризис был успешно преодолен, и оставшиеся двадцать лет царствования Екатерины были вполне благополучными. Если только совесть не мучила время от времени императрицу, заслужившую репутацию одного из самых просвещенных монархов Европы (а может быть, больная совесть досталась по наследству ее внуку - Александру I ?). Великая императрица, сделавшая целую эпоху в русской истории. Честолюбивая узурпаторша, убившая своего мужа. Соблазнительная женщина, чьей любви домогались самые блистательные российские любовники галантного века. Сластолюбивая старуха, чья смерть была столь же неприглядна, как и ее деяния: скончалась Екатерина в отхожем месте, и хотя это отхожее место было по-царски роскошным, сути дела это не меняет.

А был ли на ее совести еще один грех? Грех во спасение? Повторим: историки, вероятно, заметят, что для этой гипотезы нет достаточных оснований. Но мы все же остановимся на ней (говорить об этой легенде мы начали несколькими страницами выше), потому что она, во-первых, весьма в духе всей российской истории, а во-вторых, как нам кажется, некоторые вопросы, возникающие в связи с царствованием Павла и его матушки, находят ответы в свете этой гипотезы.

Итак, легенда утверждает, что новорожденный наследник, сын Петра III и Екатерины, умер и был заменен на новорожденного чухонца из деревеньки на берегу Невы. Что говорит в пользу этой гипотезы? Скажем откровенно: не очень много. Хотя это немногое весьма любопытно и показательно.

Прежде всего, в пользу легенды свидетельствует само ее существование. Ведь должна же была она откуда-то взяться, не стала просто плодом чьей-то фантазии. Повторим еще раз старинную русскую пословицу: "Дыма без огня не бывает". Вполне возможно, что такая подмена готовилась на случай неблагоприятного исхода родов: уж слишком высоки были ставки и Елизавета не могла рисковать. Была она женщиной расчетливой и практичной, и такая комбинация была бы вполне в ее духе.

Обратимся теперь к внешности Павла. Взгляните на его портреты - ни у одного русского императора до него не было таких черт: курносый, лобастый, с чуть выступающими глазами, широкогубый. Характерные черты прибалтийских народов - финнов, эстонцев... Такое лицо не было бы чужим в чухонской деревеньке .

Историки по-разному отвечают на вопрос, чем объясняется нелюбовь матери Екатерины к сыну Павлу. Известно, что Екатерину и Павла связывали далеко не теплые отношения. Причем Павел отвечал матери взаимностью: нелюбовь рождала только нелюбовь. Возможно, Екатерина свою неприязнь к мужу экстраполировала на сына. Настолько сильна была эта неприязнь, что императрица некоторое время всерьез рассматривала мысль о том, чтобы передать престол внуку Александру в обход сына Павла. Павел, великий князь и наследник, был отстранен от каких бы то ни было дел. Ему было подарено имение под Санкт-Петербургом - Гатчина, единственное место, где он чувствовал себя полновластным хозяином и даже завел свою разновидность потешного войска. Гипотеза о подмене наследника отвечает на вопрос о неприязни матери к сыну. Но тогда естественным образом возникает другой вопрос: откуда же любовь Екатерины к Александру, внуку, в котором, если гипотеза верна, также не было крови императрицы?

Вряд ли Екатерина была сентиментальна. Однако вопросы крови все же имели для нее значение, хотя на первом месте и стояла, видимо, политическая целесообразность. В ее отношении к внуку причудливо переплеталось и то, и другое. Осмелимся высказать предположение, что Екатерина могла чувствовать если не родственную, то, по крайней мере, генетическую близость к внуку. И вот почему.

В 1773 году Екатерина женит Павла на принцессе Гессен-Дармштадтской Вильгельмине-Луизе (в православии Наталье Алексеевне), а когда та умирает во время родов в 1776 году, находит для Павла другую немецкую принцессу - Софью-Доротею Вюртемберг-Штутгартскую (в православии Марию Федоровну), женитьба Павла на которой состоялась в 1779 году. Можно не сомневаться в том, что принцесса Ангальт-Цербстская Софья-Фредерика-Августа (в православии Екатерина II ) чувствовала по меньшей мере духовное родство с этими девочками, судьба которых не могла не напоминать ей собственную. Впрочем, не исключено, что Екатерина была связана с ними не только духовно - ведь все эти владетельные немецкие феодальные князьки, были в родстве между собой, веками их дети женились и выходили замуж за детей соседей, таких же малоимущих князьков, единственной надеждой которых был удачный брак детей или милость более сильных мира сего. Таким образом, подыскав для Павла жену из немецких принцесс, Екатерина получала возможность обрести родного по крови внука, даже имея при этом лишь приемного сына.

Говорят о существовании в царских архивах каких-то документов, подтверждающих факт расселения в год рождения Павла финской деревеньки на берегу Невы под Петербургом, говорят, что любимый внук императрицы, Александр, был так потрясен, услышав эту легенду (которая, впрочем, могла и не показаться ему такой уж далекой от реальности), что решил расстаться с царским венцом... Приведем, однако, свидетельство, на наш взгляд, более весомое.

На пьедестале знаменитого Медного всадника, созданного гением скульптора Фальконе и волею императрицы Екатерины и открытого в 1778 году, начертано: "Петру I Екатерина II ". Таким образом императрица подчеркивала свою преемственность с этим ее великим предшественником на Российском престоле. Только преемственность, которой она, немка, могла гордиться. Впрочем, она таким образом убивала и еще одного зайца: титул "Великий", отсутствующий в этой конкретной надписи, неизменно присутствует в сознании россиян, когда речь заходит о Петре, а потому экстраполируется и на автора посвящения. Есть однако в этой строке и какая-то легкость, сродни той, что есть в надписи, которая по указанию великого полководца была сделана на его надгробье: просто "Суворов" или той, что есть в фамилии Пушкин, - без имени и без званий.

Есть в Петербурге и еще один памятник Петру - более скромный и менее известный, хотя и не менее помпезный. Установлен он рядом с Михайловским замком - той самой пирамидой-усыпальницей, которую построил для себя злосчастный Павел (мы еще скажем несколько слов об этом сооружении). Памятник этот был задуман Анной Иоанновной, отлит архитектором Растрелли при Елизавете, а при Екатерине лежал тридцать с лишним лет под специальным навесом на берегу Невы. Павел извлек памятник из небытия и установил перед своим только что отстроенным домом. На постаменте по приказу императора была сделана многозначительная надпись: "Прадеду правнук". Посвящение, которое более подобает надгробью .

Павел таким образом тоже убивал двух зайцев. Во-первых, он утирал нос матушке, которая такими родственными связями никак не могла похвалиться, а во-вторых, выпячивал свое родство, словно ему лишний раз нужно было сообщить миру о том, что он (которому, несомненно, было известно о существовании слухов этого рода; верил он им или нет - это уж другой вопрос) не какой-то там незаконнорожденный, а легитимный, правнук самого Петра Великого.

Так надписи на монументах иногда могут поведать не только о скрытых страстях и амбициях, но и, возможно, о тайных пружинах и мотивах, которыми руководствовались творцы: Екатерине нужно было утверждение собственного величия, а вот "безродный" (если гипотеза верна) Павел хотел вызвать у соотечественников совсем другие ассоциации .

Вряд ли найдутся убедительные свидетельства истинности изложенной здесь гипотезы, равно как никто не сможет доказательно ее опровергнуть. Мы же остановились на этом эпизоде российской истории лишь для того, чтобы показать, как прихотливо через 80 лет отозвалось убийство царевича Алексея - ведь и интрига царствования Павла есть не что иное как последствия гнева Петрова. Образовавшая пробоина все еще не заделана, течь, хотя и не столь сильная как в середине века, не ликвидирована, а Павел - это одно из средств борьбы с катастрофой.

Что ж, если в этой легенде есть хоть доля правды, нужно отдать должное двум женщинам на Российском престоле: Елизавете и Екатерине, которые сотворили ее во благо государства Российского. Усилия императриц не пропали даром: их стараниями Российская империя более или менее благополучно прожила XIX век...

Придя к власти, Павел проявил нрав столь горячий и необузданный, что вскоре нажил себе множество врагов из числа тех, что вполне могли бы принимать участие в многочисленных заговорах уходящего XVIII века. Павел недооценил их силу и решимость, хотя и принимал меры для обеспечения своей безопасности.

Взойдя на престол, он первым делом восстановил справедливость: приказал извлечь из могилы в Александро-Невской Лавре останки батюшки своего - Петра III (еще один шаг, которым он подчеркивал родство с Романовыми) и на время прощания с Екатериной установить их рядом с телом усопшей матушки. Захоронены оба самодержца были в фамильной усыпальнице Романовых в Петропавловском соборе. Павел, словно Бог, своею властью соединял после смерти тех, кто на дух не выносил друг друга при жизни. Примирять мертвецов - напрасный труд. Конечно, это был только жест, желание восстановить справедливость по отношению к отцу. Но Павлу ради собственного благополучия все же нужно было больше думать о живых.

Правда, и о них Павел не забывал: сооруженный им новый царский дворец свидетельство тому. Защищаясь от живых, возводил он могучие стены своего замка-дворца, словно они могли защитить его от измены. Павел не успел обжить свой новый дом - заговор созрел и был уже готов лопнуть. Ждали согласия Александра (любимого внука Екатерины, чуть было не унаследовавшего трон волею императрицы в обход отца), который все колебался, хотя и понимал, что политика отца самоубийственна для династии и, возможно, убийственна для России. Александру исполнилось 24 года, он был красив, блестяще образован и, хотя это и может показаться странным, совестлив.

Заговорщики торопили. Безумный Павел натворит дел. То он целые полки направляет в Сибирь. То вдруг во внешней политике делает такие зигзаги, что голова идет кругом. Армия недовольна. Гвардия волнуется. Да и требуется-то от Александра всего ничего. Согласия на отстранение Павла от трона. Его батюшку просто вынудят отречься и начать жизнь частного человека.

Александр не мог не чувствовать лукавства заговорщиков. Он не мог себе представить отца в роли частного человека. Что он мог себе представить, так эту судьбу развенчанных монархов в России. Да что там - в России. В просвещенной Франции совсем недавно казнили не только короля, но и его супругу. Что уж говорить о матушке России, в которой монархи в XVIII веке низводились с престола с регулярностью часового боя.

НОВЫЕ ВЕЯНИЯ

Надо сказать, что Павел, хотя и был человеком скандальным и непредсказуемым, совершил ряд шагов вполне разумных. В частности, он ввел новый закон о престолонаследии, отменявший прежний, петровский, послуживший в XVIII веке отнюдь не на благо России. Теперь престол наследовал старший сын императора, а если таковых не было - старший брат, старший мужчина в роде. Павел постарался на благо династии и на ниве семейной: к началу века у него было десять детей, из которых сыновей - четверо. Династия Романовых никогда еще не была в таком безопасном положении. (Кстати, именно от Павла, а точнее от сына его Николая, происходят все сегодняшние члены многочисленного семейства Романовых. Однако и такой запас прочности едва не оказался недостаточным: судьба востребовала к Российскому престолу троих из четверых наследников - лишь младший сын Павла, Михаил, остался не у дел.) Но безопасность династии вовсе не исключала грозы над Павлом. Тучи сгущались. Несмотря на то, что последние двадцать лет царствования Екатерины были довольно безоблачными и все слои населения казались умиротворенными, гвардия не забыла, что это ее шпаги стали отмычками, отворившими императрице дверь в тронный зал. Гвардия вовсе не испытывала трепетного почтения к помазанникам Божиим и могла поиграть мускулами, если ее интересы ущемлялись. Слишком глубоки были традиции, чтобы и за четверть века забыть о них. А традиции-то заложены были еще самим Петром Великим - от его удара вот уже почти сто лет не могла оправиться Россия: династический кризис, порожденный Петром, хотя и был почти преодолен, продолжал оказывать влияние на судьбу страны.

Есть трагическая предопределенность и закономерность в том, что история преступлений в доме Романовых, начавшись сыноубийством, на своем исходе венчается отцеубийством ( хотя, может быть, в некоторой степени и невольным). Звенья одной цепи, два эти преступления словно зеркальные отражения друг друга - что в одном правое, в другом - левое. Пробоина, образовавшаяся после сыноубийственного удара Петра I , поглотила еще одну жертву. Лишь раз еще эта внутрисемейная трагедия станет причиной катаклизма, потрясшего страну. Мы ведем речь о таинственных обстоятельствах смерти (или ухода в частную жизнь?) императора Александра и, как следствие, декабрьского восстания в Петербурге.

Итак, Александр, скрепя сердце, согласился. Наступил вечер 11 марта 1801 года. Около полуночи все приготовления были закончены, войска, подчиненные заговорщикам, приведены в движение. Солдаты, однако, не знали, куда их ведут, а если и догадывались, то не испытывали никакого энтузиазма в связи с предстоящим им делом.

В первом часу ядро заговора - дюжина человек - оказывается перед прихожей, которая ведет в спальню императора. Ударом сабли оглушают часового, обманом уговаривают камердинера отпереть дверь, обезоруживают еще несколько человек. Император просыпается и, видимо, поняв, что пришли по его душу, впадает в панику. У него еще была возможность бежать, но он от страха потерял голову и спрятался здесь же, в своей спальне. Убийцы врываются в помещение, находят Павла...

Поразительно, как разнятся рассказы участников этих событий. Каждый как бы пытается уменьшить свою долю вины в убийстве, выпячивая роль других. Тем не менее, всех их связала круговая кровавая порука. Павел, невзирая на испуг, отказался подписать отречение и даже попытался оказать сопротивление. Но кто-то из заговорщиков, поняв, что отступать некуда, что они зашли слишком далеко и, если оставят Павла живым, то завтра их всех ждет эшафот, первым поднял руку на царя. Затем посыпались новые удары. Потряс Павла удар золотой табакеркой в висок. Еще несколько секунд, и с императором было покончено. Заговорщики могли торжествовать, хотя план их и не удался: ведь они собирались всего лишь вынудить Павла отречься от престола. Впрочем, вряд ли эти люди, неплохо знавшие Павла, могли рассчитывать на то, что дело обойдется без крови. Не могли они не понимать, что Павел, даже если уступит их требованиям, оказавшись в безопасности, предпримет все усилия, чтобы вернуть себе корону и покарать заговорщиков. Да и сам Александр слишком хорошо знал своего отца, чтобы не догадываться о том, как будут развиваться события, которые он благословил.

Наутро Александр услышал, вероятно, те же слова, что в свое время слышала Екатерина от графа Орлова: "Помилуй, царь-батюшка, сами не знаем, как вышло". По свидетельствам, Александр был несмотря ни на что потрясен случившимся. Однако через некоторое время он вышел из кабинета после разговора с участниками вчерашнего предприятия и сказал: "Батюшка скончался апоплексическим ударом (не правда ли, знакомый диагноз? - Г. К.), все при мне будет, как при бабушке" .

Александр отвечал взаимностью на любовь своей бабки Екатерины. Подданные встретили воцарение императора с энтузиазмом. Прошло всего пять лет после смерти Екатерины, все уже забыли свои претензии (если таковые были) к ней и теперь испытывали ностальгию по старым добрым временам. Слава Богу, эти времена теперь, возвращались.

Александр, видимо, заплатил дорогую цену за свое согласие (за отцеубийство). Совесть не давала ему покоя. Он рано начал стареть. Словно для того чтобы предохранить его от судьбы отца, Бог не дал ему детей. Больная совесть гнала Александра по свету, он не мог долго находиться на одном месте, за что Пушкин окрестил его "кочующим деспотом".

Мы не знаем, мучили ли царственных преступников страшные видения, вроде тех кровавых мальчиков, что Пушкин приписал Годунову. Но нам доподлинно известно, что убитые являлись во плоти своим убийцам, словно в какой-то зловещей сказке о мертвецах; с завидным постоянством вставали они из гроба, наводя ужас на тех, кто был виновен в их смерти. Тень Дмитрия явилась Годунову в образе Григория Отрепьева, тень убитого мужа являлась Екатерине то в образе Пугачева, то в какой-либо совсем уж шутовской и невообразимой маске. Являлся ли Павел Александру в образе, подобном отцу Гамлета? Судя по поведению Александра, являлся. Может быть, явился к нему и персонаж из рассказанной нами выше легенды - некий юродивый, прилюдно объявлявший себя дедом царствующего императора. Император приказал привести к себе сумасшедшего и долго беседовал с ним о чем-то наедине в своем кабинете. Слухи о такой встрече причудливо дополнили легенду о чухонском происхождении Павла. Не исключено, что эта встреча была последней каплей, переполнившей чашу Александрова терпения: ему стало невмоготу бремя императорской власти, он решил стать частным лицом и, вероятно, инсценировал свою смерть в Таганроге. Блистательный Александр, победитель Наполеона, триумфатор, которому рукоплескала Европа, при котором Россия расширила свои владения и стала воистину европейской державой, этот император решает отказаться от власти, принять чужое имя, вести нищенское полуголодное существование... Так ли это было на самом деле? Обстоятельства смерти Александра окутаны тайной и дают основания для всевозможных догадок и спекуляций. Уехав на зиму 1825 года в Таганрог, 48-летний император вдруг заболел и через несколько дней умер. Много копий было сломано вокруг вопроса о том, умер ли Александр на самом деле или вместо него в Петропавловском соборе был захоронен кто-то другой. Весьма вероятно, что Александр все же и в самом деле ушел замаливать грехи, оставив престол брату. Гроб, привезенный в Петербург из Таганрога, не открывая, захоронили в фамильной усыпальнице Романовых. Власти, как водится, прибегли к фигуре умолчания, словно история не научила их тому, что именно молчание есть самая благодатная почва для всевозможных слухов и домыслов. Впрочем, власти никогда не утруждали себя откровенностью со своим подданными - ни во времена Александра, ни во времена более поздние. Куда бы ни ушел Александр, - в могилу или всего лишь в мир, - но в конце 1825 года он ушел из истории, оставив по себе двойственную память: загадка личности этого совестливого отцеубийцы не разгадана и по сей день. Чрезвычайные обстоятельства окончания Александровской эпохи были последним отголоском кризиса, порожденного Петром I . Эти чрезвычайные обстоятельства стали следствием ухода со сцены Александра, хотя в России нередко происходило наоборот: кризис сметал правителей. Бездетному Александру должен был наследовать следующий по старшинству брат - Константин, который, однако, решил отказаться от престола. Таким образом, востребованным оказался третий брат - Николай Павлович. Но пока шло выяснение всех этих обстоятельств, возникла некоторая пауза, которой и решили воспользоваться очередные смутьяны (какими бы благородными целями они не прикрывались, у нас нет для них иного определения). Декабристы были романтиками, людьми слова, но не дела. Их оторванные от жизни идеалистические представления и построения могли привести Россию только к новым потрясениям. Декабристы были благородными романтиками, но слава Богу, что они не оказались у власти. У революционной вакханалии свои законы. Что бы ни говорили декабристы о свободах и правах, если бы их восстание распространилось на территорию большую, чем Сенатская площадь, им потребовалось бы изобретение француза Гильотена.

Декабрьский мятеж представляет собой попытку еще дворцового переворота, но ему уже пытались приписать социальные корни. Эти корни прорастут через каких-нибудь сорок лет, но уже совсем в другой почве.

У властей, к счастью, хватило воли и сил подавить мятежников. Больше всех пострадали, как всегда, невинные: сколько солдат из того знаменитого каре на Сенатской было разорвано картечью, никто не считал. Тех солдат, что были сагитированы своими офицерами и во все горло кричали на площади: "Даешь Конституцию", наивно полагая, что подают голос за жену Константина, законного наследника престола, которого некие заговорщики пытаются обманом лишить власти.

29-летний Николай Павлович с первых шагов продемонстрировал решительность, которая только одна и требовалась от него в создавшейся ситуации. В течение дня бунт был подавлен, мятежники арестованы. Еще с полгода длилось следствие. Наказание было и суровым, и показательным: пятеро повешено, многие лишены прав, сосланы. Русская аристократия потеряла лучших своих представителей, заблудившихся в понятиях "добра" и "зла". Их заблуждения стоили им многого, а Россия и династия с Божьей помощью получили отсрочку еще почти в сотню лет, чтобы потом заплатить сполна за все свои преступления и ошибки.

Николай Павлович проявил недюжинные способности, в том числе и следовательские. Он к тому же оказался неплохим знатоком человеческих душ: никто из арестованных не устоял перед его напором. Вожди движения (к ним, заметим, пытки не применялись; в России учились соблюдать приличия) "раскалывались", "закладывали" своих вчерашних товарищей. Но вряд ли кто из них осознал, к краю какой бездны подвели они столь любимую ими Россию.

Мятеж не удался. К власти пришел император консервативных убеждений. Если Александр взошел на трон со словами: "При мне все будет, как при бабушке", Николай вполне мог сказать: "При мне все будет, как при батюшке". Нет, Николай ничуть не был похож на отца, но он, как и Павел, возвел абсолютизм в принцип, и именно это в немалой степени способствовало тому, что ему тридцать лет удавалось удерживать Россию в железной узде.

А история словно проверила династию на выживаемость: востребовав третьего из имевшихся четырех легитимных наследников, она успокоилась, убедившись, что запас прочности у Романовых достаточный. Это был последний, слабый уже, подземный толчок тех послепетровских потрясений, что бушевали в России XVIII века. Впереди были потрясения совсем иного рода - в них на первое место выйдет социальный фактор (по крайней мере, так будут утверждать подстрекатели этих потрясений). Немалая роль в этих будущих пожарах была отведена декабристам - роль поджигателей, чья искра, хоть и тлела долго, в конечном счете нашла благодатный материал, который занялся уничтожающим огнем.

Но пока на престол взошел третий сын Павла Николай, который сразу же дал понять, что с бунтовщиками и смутьянами церемониться не будет. Декабристское движение было подавлено и уже не смогло возродиться даже как некая идеология: при Николае это было невозможно, а после его смерти ситуация в России была совершенно иная - в обществе уже зрели новые настроения, реагировать на которые пришлось сыну Николая, Александру II . Однако воцарение Александра II , хотя и обошлось без всяких потрясений, было сопряжено с некоторыми таинственными обстоятельствами, связанными со смертью Николая.

Этот словно отлитый из металла император-охранитель к концу своего царствования, казалось, надорвался под бременем непосильного груза, который он, как ломовой конь, тащил без устали тридцать лет. Он заливал пожары революций, подавлял военные и крестьянские бунты, а к концу взвалил на свои плечи еще одну непосильную ношу - Крымскую войну. Он думал, что на плечах своей репутации самого надежного и сильного монарха Европы ворвется в храм победы. Однако он так долго латал старые дыры, не пуская Россию вперед, что к этой войне страна пришла обреченной на поражение. И вот тут сдали нервы старого солдата, который, по слухам, всю жизнь спал на жесткой кушетке и накрывался шинелью. Николай не в силах был снести позор поражения.

Николаю к началу 1855 года было 58 лет, он отличался завидным здоровьем и телосложением. Никаких признаков надвигающейся болезни до самого начала 1855 года не было. Правда потом, постфактум, в специально опубликованной брошюре сообщили, что в течение 1854 года у императора наблюдались признаки расстройства, которые в феврале 1855 в сочетании с простудой и дали столь катастрофический результат.

Мы не беремся судить, насколько основательна и аргументирована версия о самоубийстве Николая Павловича, как не будем говорить и об убедительности официальных бюллетеней. (Официальный диагноз, как и всегда в двусмысленных ситуациях, был более чем сомнительный: "к простуде присоединились движения артритической - подагрической - остроты и оказался упадок деятельности в левой стороне легких".) Но и в том, и в другом случаях у нас есть все основания для того, чтобы говорить: Николай надорвался. Ноша его, конечно, была непосильна. А уж что отказало - здоровье физическое или психическое, это вопрос иного рода. Как бы то ни было, рок продолжал преследовать династию, хотя теперь она крепко стояла на ногах: из семерых детей Николая четверо было мальчиками, и никто не оспаривал законных прав на престол старшего из них - Александра.

Николай родился еще при жизни Екатерины, которая при крещении внука подарила ему образ Богородицы. Этот образ Николай просил положить возле своего гроба, желая, вероятно, таким образом подчеркнуть и связь времен, и преемственность поколений.

"Служи России", - такими словами, по официальной версии, Николай, отходя в мир иной, благословил наследника. И наследник, занявший трон зрелым мужем со сложившимися убеждениями, послужил России, которая, как водится, не оценила его трудов. Судьба Александра II - еще одно подтверждение новозаветной истине: нет пророков в отечестве своем.

Свобода в России, как известно, оборачивается своей противоположностью. Николай I , всеми силами пытавшийся удержать Россию в рамках просвещенного абсолютизма, видимо, подспудно понимал, чем чреваты для России гражданские свободы. Хорошо бы сначала приучить граждан России к законопослушанию, а потом уже предоставлять им свободы. Но настроения в обществе подстегивали решения властей. Видимо, и это понимал Николай: общество требует реформ, к которым еще не готово. Николай не мог пойти против своих убеждений и, возможно, предпочел расстаться с жизнью еще и потому, что не хотел видеть крушения своего дела под напором стихии общественных настроений. Задачу реформирования России взял на себя сын Николая Александр . Он приобрел звание "царь-освободитель" и ненависть подданных.

Разночинные фанатики, эти маленькие наполеоны, одержимые идеями всеобщего равенства и справедливости, открыли на царя-реформатора настоящую охоту. В России наступала эпоха бесов. Бесноватые решили облагодетельствовать народ своим заступничеством. Нечаевы, Каракозовы, Желябовы, Березовские, Соловьевы, Гриневицкие и многие безымянные другие, одержимые иллюзиями всеобщего равенства или национального освобождения, устроили в России полигон для опробования своих безумных заблуждений и для испытания продукции доморощенных химиков: подпольные лаборатории производили взрывчатку и начиняли ею смертоносные снаряды.

История покушений на Александра II насчитывает по меньшей мере шесть случаев. В 1866 году в Александра стрелял революционер Дмитрий Каракозов. В 1867 в Париже, где император был на всемирной выставке, на него покушался поляк Березовский. В 1879 году некто Соловьев, сочувствовавший революционной организации "Земля и воля", покушался на императора в Петербурге. В том же году террористы взорвали железнодорожный путь там, где должен был пройти императорский поезд. В 1880 революционеры проникли в святая святых императорской семьи - в Зимний дворец, где была взорвана бомба, лишь по чистой случайности не убившая Александра.

Побочные дети аристократов-декабристов, эти новые были куда как отчаяннее, терять им было нечего, а приобрести... Они даже не понимали еще, что могут приобрести. Их обуяла жажда разрушения и убийства. Царь, освободивший от крепостной зависимости крестьян, реформировавший Россию, царь, при котором от многовековой турецкой зависимости была освобождена Болгария, при котором Россия становилась великой европейской державой, этот царь стал для них мишенью: и в Петербурге, и в Париже стерегли царя бомбометатели. А общество... чуть ли не аплодировало каждой очередной попытке. Беспрецедентный случай произошел в Петербурге в 1878 году: судом была оправдана некая Вера Засулич, покушавшаяся на жизнь генерал-губернатора. Златоусты от юриспруденции, проникнувшись настроениями общества, находили основания для судебных приговоров, по которым убийцы не отправлялись туда, где должны находиться убийцы, а выходили из здания суда героями.

В первый день марта 1881 года Александр возвращался домой по набережной Екатерининского канала. Метальщик Николай Рысаков поджидал царя на повороте, где царский поезд обычно замедлял ход. Царская карета была бронирована, но брошенный под нее снаряд имел такую мощность, что карета пострадала. Однако Александр вышел из нее невредимый и бросился к раненым. В это время еще одну бомбу бросил другой заговорщик - поляк Игнатий Гриневицкий (сильный польский след в истории покушений на Александра не случаен: ведь при Александре в 1864 году было подавлено восстание в Польше и казнены его руководители). Александр получил смертельное ранение, от которого и скончался через несколько часов, передав империю старшему сыну, который не стал наследником дел отца.

Убийство Александра II стало водоразделом в истории самодержавной России. Теперь фигура императора не казалась более священной его подданным. Выяснилось, что император, хотя и помазанник Божий, сотворен из той же плоти, что и другие смертные (это его кровь алым пятном растеклась по заснеженной мостовой у Екатерининского канала). Если раньше это было известно только вершителям переворотов, то теперь и более широкие массы стали проникаться той же мыслью. Только теперь это был уже не бессмысленный и беспощадный крестьянский бунт, а осмысленный и не менее беспощадный террор людей, причастных и к достижениям культуры и не вовсе лишенных представлений о добре и зле, о справедливости. И вот в распоряжении этих полуобразованных людей оказались слово и динамит, которые, будучи соединены воедино, становились воистину страшным оружием. К тому же этим новым революционерам сочувствовала и нарождавшаяся интеллигенция, которая сама в руки динамит предпочитала не брать, но по части слов преуспела, отливая общественное сознание в те формы, которые оказались наиболее восприимчивы к губительным идеям террористов пострашнее, чем народовольцы.

Близорукость интеллигенции сыграла трагическую роль в русской истории. Упоительные слова "свобода", "равенство", "гражданские права" усыпили ее, как сладкозвучная музыка. Она возжелала этих понятий наяву. Слепота была главной бедой этих людей. Эта слепота, к несчастью, оказалась болезнью наследственной; передавалась она из поколения в поколение, не обойдя и нынешнее: та же история приключилась и в конце XX века.

Хотя преемственность между декабристами и террористами конца XIX века несомненно существовала, не менее несомненным был и тот факт, что убийство Александра II положило начало новой эпохе, порывавшей с романтизмом декабристов. История теперь испытывала династию не на большую или меньшую легитимность того или иного члена рода Романовых. Речь уже шла о существовании самодержавия вообще. Что же касается династии как таковой, то она крепко стояла на ногах. Если считать наследников по одной мужской линии, то их у Александра II к моменту его смерти в живых оставалось пятеро только от первого брака. ( Старшего сына Александра II звали Николай. В императорской семье закладывалась традиция: самодержцы по имени Николай нарекали старших своих сыновей Александрами, а Александры - Николаями. Умерев в возрасте 22 лет, старший сын Александра II Николай разорвал эту цепочку. Поэтому следующий император звался Александр Александрович, а не Николай Александрович. Традицию, однако, поспешили восстановить уже в следующем поколении.). А если бы их оказалось недостаточно, то ведь были еще и великие князья, братья Александра, которые тоже имели многочисленное потомство. Да, династия была надежно защищена, вот только времена настали другие, и на прочность уже испытывалась не династия, а сама Россия.

По характеру и убеждениям Александр III был ближе к деду, чем к отцу. Он придерживался консервативных взглядов, и при нем все начатые его отцом реформы были заморожены, а все революционные движения сурово пресекались. Прежний либерализм выкорчевывался. Ни о каких поблажках революционерам не могло быть и речи. Уже 3 апреля - прошло чуть больше месяца со дня убийства Александра II - организаторы и оставшиеся в живых участники этого преступления были повешены по приговору суда.

Террористы, однако, уже ставили перед собой задачу не устранения той или иной личности; они намеревались через уничтожение тех или иных личностей создать в стране необходимую им атмосферу. Они не остановились перед организацией покушения и на нового царя. Для покушения была выбрана символическая дата - 1 марта (именно в этот день семью годами ранее был убит Александр II ). Но полиция нанесла упреждающий удар, и новые заговорщики были арестованы и вскоре повешены. Среди казненных был Александр Ульянов, старший брат будущего вождя революции. Череда покушений на этом не закончилась: в октябре 1888 года террористы взорвали поезд, на котором ехал император; Александр чудом уцелел.

Царствование Александра III было весьма недолгим. Болезнь печени (спровоцированная злоупотреблением алкоголем) свела Александра в могилу в возрасте 49 лет в 1894 году. Знаменитая конная статуя Александра, выполненная скульптором Паоло Трубецким, дает представление о предпоследнем царствовавшем Российском монархе: мощная фигура, которая, казалось бы, и на троне должна сидеть не менее уверенно и надежно, чем на этом коне. Но мощь здесь лишь кажущаяся: и царя и самодержавие подтачивали болезни. Первая в те времена была неизлечима (как, впрочем, практически неизлечима она и сегодня; мы говорим о разрушительном пристрастии к алкоголю), а вторая... Имя второй болезни - человеческие страсти и заблуждения, а они сопутствуют нам на протяжении всей нашей истории, потому что мы так ничему, кажется, и не научились ни за последние сто, ни за последние две тысячи лет.

Николай Александрович в 1894 году принял от отца державу, которая напоминала запаянный паровой котел. И если его отец еще управлял ситуацией, то сын, придя к власти, обнаружил, что ситуация управляет им. Трагическая история царствования Николая Александровича слишком хорошо известна. Жизнь императора и его семьи оборвалась в 1918 году.

Мы далеки от того, чтобы приписывать цифрам какие-то вовсе не присущие им мистические свойства. Однако цифры, которые сопутствовали истории династии Романовых, наводят на странную мысль о том, что все же есть какая-то временная закономерность в трагических событиях, преследовавших этот дом на протяжении трехсот лет.

Путь Романовым на российский престол открыл Иван Грозный, убивший своего сына Ивана и тем самым сведший на нет династию Рюриковичей. Случилось это в 1581 году. Год следующего трагического и эпохального для Романовых убийства - 1718: Петр Великий обрекает на смерть своего сына Алексея. Третье убийство, которое сыграло катастрофическую роль в судьбе династии было совершено в 1881 году, когда Игнатий Гриневицкий метнул бомбу под ноги Александру II . Вы уже обратили внимание на навязчивую повторяемость цифр 1 и 8 в приведенных нами датах. Цифры 1 и 8 причудливо переплелись и в судьбе Александра II и в судьбе всей династии. Родившись в 1818, Александр годом своего появления на свет нес в себе память об убитом за сто лет до этого царевиче Алексее, а гибель самого Александра Николаевича в 1881 году (эта цифровая кабалистика просто завораживает; поневоле начинаешь задумываться о мистике в истории) - в год трехсотлетнего "юбилея" убийства, совершенного Иваном Грозным, -стала предзнаменованием катастрофы неизмеримо большего масштаба, которая не заставила себя долго ждать и произошла в 1918. Эти даты чем-то сродни датам катастрофических наводнений, которые начиная с 1724 года происходили в столице Романовской империи Санкт-Петербурге каждые сто лет. Стихия человеческих страстей имела другую частоту, но ее постоянство вполне могло поспорить с регулярностью стихии природной.

И уж поскольку речь зашла о вещах мистического свойства, мы не можем не упомянуть и еще об одном обстоятельстве. Две женщины, справедливо считавшие себя жертвами Романовых, прокляли этот род. Первая была Марина Мнишек, малолетнего сына которой от второго Лжедимитря, повесили в самом начале царствования Михаила Романова. Вторая была Евдокия Лопухина. Правда проклятие этой второй, отвергнутой мужем, императором Петром I, распространялось только на новую столицу царства - Санкт-Петербург ("быть пусту месту сему"), но поскольку Романовы обосновались с тех пор на берегах Невы, слова бывшей царицы можно толковать и шире. Если допустить, что проклятия имеют свойство сбываться, то можно сказать, что Бог отомстил Романовым за двух женщин, претерпевших от них. Посмотрим, во что же вылилось это наказание.

Романов Феодор Никитич (1554-1633), отец первого царя из династии Романовых и родоначальник династии, он же митрополит Филарет, прожил 79 лет и умер в своей постели от старости.

1) Михаил, 1596-1645, прожил 49 лет, занял трон легитимным путем, умер ненасильственной смертью.

2) Алексей, 1629-1676, прожил 47 лет, занял трон легитимным путем, умер ненасильственной смертью.

3) Федор, 1661-1682, прожил 21 год, занял трон легитимным путем, умер ненасильственной смертью.

4) Иван, 1666-1696, прожил 29 лет, занял трон в результате компромисса между противоборствующими группами, умер ненасильственной смертью.

5) Петр I , 1672-1725, прожил 52 года, занял трон в результате компромисса между противоборствующими группами, умер, вероятно, ненасильственной смертью.

6) Екатерина I , 1684-1727, прожила 43 года, заняла трон в результате компромисса между противоборствующими группами, умерла ненасильственной смертью.

7) Петр II , 1715-1730, прожил 15 лет, занял трон в результате компромисса между противоборствующими группами, умер при невыясненных обстоятельствах.

8) Анна Иоанновна, 1693-1740, прожила 47 лет, заняла трон в результате компромисса между противоборствующими группами, умерла ненасильственной смертью.

9) Анна Леопольдовна, 1718-1746, прожила 28 лет, легитимным путем заняла место регентши при малолетнем сыне, была отстранена от власти насильственно, умерла в ссылке.

10) Иван Антонович, 1740-1764, прожил 24 года, умер насильственной смертью.

11) Елизавета Петровна, 1709-1761, прожила 52 года, заняла трон в результате дворцового переворота, умерла ненасильственной смертью.

12) Петр III , 1728-1762, прожил 34 года, занял трон легитимным путем, умер насильственной смертью.

13) Екатерина II , 1729-1796, прожила 67 лет, заняла трон в результате дворцового переворота, умерла ненасильственной смертью.

14) Павел, 1754-1801, прожил 47 лет, занял трон легитимным путем, умер насильственной смертью.

15) Александр I , 1777-1825, прожил 48 лет, занял трон в результате дворцового переворота, умер при невыясненных обстоятельствах.

16) Николай I , 1796-1855, прожил 59 лет, занял трон в ходе подавления попытки переворота, умер при невыясненных обстоятельствах.

17) Александр II , 1818-1881, прожил 63 года, занял трон легитимным путем, умер насильственной смертью.

18) Александр III , 1845-1894, прожил 49 лет, занял трон после того, как его отец был убит террористами, умер ненасильственной смертью.

19) Николай II , 1868-1918, прожил 50 лет, занял трон легитимным путем, умер насильственной смертью.

Открывает этот список родоначальник династии, отец первого царя, сам трон не занимавший. Проклятие не коснулось его. Филарет воистину оказался долгожителем - и это в суровых условиях средневековья и при том, что жизнь его была далеко не безоблачной: ему грозила плаха, он был сослан на север и насильно пострижен в монахи, активно участвовал в политической жизни, несколько лет провел в польском плену, что лишних годов ему, конечно, не прибавило. Но несмотря ни на что он дожил до весьма почтенных лет и до последних дней сохранял интерес к политической жизни. Судя по Филарету, генетические потенции доживать до преклонных лет у Романовых были. Вот только с занятием трона представители этого рода словно утрачивали ген долгожительства.

Из всего остального списка лишь двое перешагнули 60-летний рубеж. Первая - Екатерина Великая. Но она, как известно, никакого отношения к роду Романовых не имела. Второй - Александр III , погибший от руки террориста в возрасте 63 лет.

Лишь трое из всей династии заняли трон легитимно без каких-либо потрясений и ушли из жизни мирно. Остальные 15 из 18 русских царей династии Романовых либо занимали трон не вполне легитимно, либо были насильственно отстранены от власти.

Трудно удержаться от мысли о том, что эту семью преследовал злой рок, до времени сводивший в могилу тех, кто занимал Российский престол. (Ведь если версия о добровольном отречении Александра I верна, то этот император, покинув трон, как гласит легенда, дожил до глубокой старости и скончался в 1864 году, будучи старцем Федор Кузьмичом. Если пресловутый старец Федор Кузьмич и в самом был Александром, то ему в момент смерти было 87 лет! Завидное долгожительство для венценосного Романова. Но ведь этот Романов оставил трон и таким образом вышел из сферы действия проклятия.) Но если рок и действовал, то сами Романовы активно способствовали ему, с каким-то безумным упоением занимаясь самоистреблением весь XVIII век.

Обстоятельства смены действующих лиц на Российском престоле на протяжении последних четырех столетий свидетельствуют не столько о мистической подоплеке, сколько о некой предопределенности этих событий, предопределенности, заданной тремя убийствами, которые с той или иной степенью неизбежности влекли за собой и дальнейшие преступления, и дальнейшую нравственную деградацию общества. От убийства царевича Ивана в 1581 году прямым путем устремилась Россия к Смутному времени. Убийство царевича Алексея образовало брешь в молодой династии, которая сто последующих лет не могла оправиться от этого удара. Убийство Александра II положило начало эре вседозволенности. А все вместе эти преступления создали в конечном счете обстановку, которую гениально прозревал Пушкин, кажется, понимавший, насколько хрупкой может быть даже самодержавная и внешне неуязвимая власть. Вот что писал он в связи с бунтом в одном из военных поселений и личном участии Николая I в приведении мятежников к порядку. Тогда одного присутствия императора хватило для того, чтобы усмирить бунтовщиков: "Сие решительное средство (присутствие императора - Г. К.) не должно быть всуе употребляемо. Народ не должен привыкать к царскому лицу, как обыкновенному явлению. Расправа полицейская должна одна вмешиваться в волнения площади, - и царский голос не должен угрожать ни картечью, ни кнутом. Чернь перестает скоро бояться таинственной власти и начинает тщеславиться своими сношениями с государем. Скоро в своих мятежах она будет требовать его появления, как необходимого обряда. Доныне государь, обладающий даром слова, говорил один; но может найтиться в толпе голос для возражения. Таковые разговоры неприличны, а прения площадные превращаются тотчас в рев и вой голодного зверя".

Пушкин великолепно чувствовал уязвимость и слабость власти; власть держится в том числе и на тайне, и как только народ начинает догадываться, что единственная тайна состоит в том, чтобы держать его, народ, на приличной дистанции, с которой невозможно разглядеть мишурность этого величия, власть оказывается перед лицом гибели. Пушкин же, несмотря на всю свою фронду, оставался сыном эпохи - помещиком и владельцем крепостных. И, сочувствуя декабристам, их критическому отношению к существующим порядкам, он, видимо, понимал, что выступать против власти губительно для общества, понимал необходимость сохранения тайны, а вернее, антуража, скрывающего ее отсутствие. Однако к концу XIX века стараниями многих покров с этой тайны почти упал, и в толпе стали слышаться "голоса для возражения". Да что там голоса - из толпы уже слышались выстрелы в сторону того, перед кем она еще недавно в страхе трепетала. Если прежде царские особы истреблялись узким избранным кружком лиц, близких к трону и имеющих виды на него, то теперь это занятие перестало быть прерогативой аристократов. Царской крови возжелали широкие массы.

Мысль о преемственности между декабристами и более поздними поколениями революционеров давно стала общим местом. Однако обычно принято было говорить о преемственности, так сказать, по восходящей. Каждый новый этап якобы был шагом вверх: декабристы, мол, разбудили Герцена. Герцен воспитал народовольцев, а их идеологию усовершенствовали сначала социал-демократы, а потом - большевики. И каждый новый этап был шагом вверх, к светлому будущему. Мы же беремся утверждать, что это была преемственность по нисходящей. Эстафету убийства и разрушения блестящие романтики декабристы, которые так и не смогли поднять руку на царя, передали мрачновато-фанатичным полуобразованным разночинцам. А те, не отягощая свои души сомнениями, метали бомбы в правых и виноватых, но на допросах нередко вели себя предательски по отношению к своим товарищам и оказывались на поверку вовсе не такими уж несгибаемыми, какими пытались подать себя. Преемниками этого поколения стали совсем уже невежественные санкюлоты, обманутые кучкой циничных вождей, подчас не менее безграмотных, чем ведомые ими массы. Они не задумывались о судьбе России, они ставили свой безумный эксперимент на руинах великой державы, не зная, какие всходы дадут завтра, посеянные ими семена. Мы знаем. Что посеешь, то и пожнешь. Они сеяли ненависть и пожинали бурю, которая смела в конечном счете и их.

Всякая власть от Бога - эту мысль столетиями внушали народу. Царь - помазанник Божий, его особа священна и неприкосновенна. Если бы дела власть имущих не расходились со словами, вероятно, вера народная в это утверждение была бы прочнее. Но беззакония, свершавшиеся на троне и вокруг него, порождали сомнения: а так ли уж божественна эта власть, если ее можно получить через кровь, если вокруг нее происходит суета корысти и амбиций. Столетиями насаждалась вера в божественную природу власти и столетиями подтачивалась она подспудно в народном сознании. На это поработали и убийство 1581, и убийство 1718 годов, но гром грянул в 1881, когда руку на царя подняла чернь. До 1918 оставалось рукой подать. Если смута, путь к которой открыл Иван Грозный в 1581 году, к 1618 году улеглась, то смута, дорога к которой открылась убийством 1881 года, к 1918 достигла своего апогея. Мы не ошибемся, если скажем, что последствия ее ощущаются и по сей день.

"Ни один человек не остров сам по себе...", - сказал английский поэт Джон Донн. Криминальная сталинская формула "Есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы" опровергалась всем ходом истории. Не стало царевича Ивана, и материк Россия обстали воды бурного океана. Удавили царевича Алексея, и Россия стала меньше и сто лет не заделать было образовавшуюся брешь.

Из трех названных нами роковых убийств самым катастрофическим по своим последствиям было последнее. Одной из важнейших тому причин стало разрушение представления о божественной природе власти в сознании широких масс. Неблаговидную роль в этом сыграла интеллигенция, которая претендовала на роль духовного лидера нации и в то же время содействовала разрушению этого представления. Слыша слова "свобода" и "справедливость", она теряла способность трезво смотреть на вещи. Свобода, которой она с таким неистовым и достойным лучшего применения упрямством добивалась, неизбежно оказалась в руках пассионарных негодяев-авантюристов. Нет нужды говорить, что свобода в таких руках становится инструментом террора, который занял место идеологии в России. Но, захватив власть, большевики поневоле остепенились. Они быстро поняли, что ими же разбуженный в народе дух разрушения пора вводить в какие-то рамки, иначе власть им не удержать. Они воспользовались для этого старым и проверенным способом - внушения массам идеи о божественном происхождении власти. Для этого понадобились лжерелигия и мумия, поклонение которой с таким неистовством насаждалось этими атеистами. Понимали большевики и то, что близко народ подпускать к власти нельзя, иначе он разглядит мишурность антуража и почувствует трупный запах. Однако они вряд ли понимали, что, развенчивая предшественников, подкладывают мину и под себя: в наследство они получили не только великую империю, но и граждан, которые уже сорвали плод с древа познания и были поражены заразой скептицизма и неверия. И вот прошло время, идолопоклоннические страсти вокруг мумифицированного тела поутихли, и в головы россиян снова стало закрадываться подозрение: не поклоняются ли они опять ложному кумиру? Когда это подозрение переросло в уверенность, новая (но уже успевшая одряхлеть) власть оказалась перед лицом гибели. И снова интеллигенция, забыв об уроках истории и Пушкина и не желая задумываться о том, что плохая власть все же лучше безвластия, приступила к методическому уничтожению казавшегося непобедимым чудовища. Как и в начале века, интеллигенция проявила преступную недальновидность. Сладкое слово "свобода" снова вскружило ей голову.

А власть... и она, как в начале века, оказалась уязвимой и беспомощной - урок почти столетней давности не пошел ей в прок. Развенчанная власть выглядела смешной, глуповатой, неуклюжей. Все повторилось в виде фарса (или трагедии?): за вожделенным плодом, расталкивая других, бросились пассионарные мерзавцы и, конечно, успели первыми. Длинная очередь лихоимцев, взяточников, властолюбцев, маленьких наполеонов выстроилась у тронов и кормушек губернских и федеральных масштабов. А интеллигенции оставалось лишь в очередной раз развести руками и расписаться в необоснованности своих притязаний на роль духовного лидера народа.

История власти - это история прозрения. Как только находится ребенок, который заявляет, что король гол, власть обречена. Те, кто не вовсе лишен зрения и слуха, в начале 1990-х видели экстравагантность одежды короля, но... ведь короля делает свита, а свита, казалось, в одеждах такого рода разбирается. Потом возникал и другой вопрос: если не этот король, то где взять другого? Где его возьмешь короля, чтобы всем был хорош?

Нынешняя власть при всяком своем публичном появлении вопиет о собственной наготе. (Эти строки писаны осенью 1999-го года, однако, перечитав их летом 2000-го, автор оставил текст без изменений.) Ведь одними ореховыми дверями да сказочными кремлевскими интерьерами наготу не прикроешь. А при голых королях могут жить лишь законопослушные нации, которые уважают власть не потому, что она помазана Богом, а потому, что это уважение у них в крови: власть может быть не очень умной и не слишком отягощать себя заботами о благе народа, но сменить ее можно лишь при следующем голосовании. Если в крови этого нет, единственный, пожалуй, способ удержать общество от кровавых разборок - это вознести власть в сознании народа на высоту недосягаемую, чтобы ни у кого и в мыслях не было не то что осуждать - рассуждать о достоинствах и недостатках этой власти. Только так имеем мы шанс - в отсутствии правого сознания - сохраниться как общество. Берегите власть, какой бы она ни была. Ведь развенчав ее, вы рискуете оказаться в таком хаосе, что вспоминать о свергнутом идоле будете с ностальгической слезой.

Но как же она отвратительна, эта власть...

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

222999  2000-08-09 14:17:27 ВМ - Весьма рекомендую!

223052  2000-08-11 22:14:34 Мария К. - Написано увлекательно. На мой вкус многовато эмоций и всякого рода "предопределенностей". Я признаться, не очень верю в бурные потоки истории перед которыми никто не властен. В 9 случаях из 10 человек сам кузнец своего несчастья. И, вполне сознательный кузнец...С концовкой статьи согласна от и до. Дефицит позитивный образа власти, - вечная беда России. И в прошлом и, увы, в настоящем...

235228  2001-11-30 19:43:14 крол - НЕ очень наглядно! Следовало бы разделить на главы. А по большому счёту отлично

Copyright (c) "Русский переплет"