|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
ЛУГОВКА
Родился я, как и мой старший брат Ванёк, в доме деда Алексея, когда вернулся с гражданской отец. Родственники шутили, что он привез меня с фронта в подсумке.
Дом у деда кирпичный, на две половины, ухоженный, однако жизнь в нем оказалась тягостной для моих родителей. Отчасти из-за нелегкого характера бабушки Татьяны, для которой мы, внуки, были словно детьми нежелательных постояльцев. Чем была вызвана такая нелюбовь, я до сих пор не знаю.
Зимой отец наломал в каменном карьере плитняка, заказал оконные рамы и двери, приобрел материал на крышу, потолок, пол и по весне начал возводить дом на Луговке. Помогали ему старший брат Федор, живший на этом же порядке, и самый младший в семье - Васятка.
Все отделенные от родителей сыновья селились на луговке, по берегу неглубокой извилистой реки √ Вязовни, каких в России не счесть. Уголок этот тихий, красивый. Даже расположенная на живописном месте наша деревня не входила в сравнение с Луговкой. Дома здесь стояли один от другого на двадцать метров, и с ранней весны до осени утопали все в зелени. С пологих берегов к задам вплотную приближались поля, подрезанные грунтовой малоезженой дорогой. От противоположного, более крутого берега, до самого горизонта уходили крестьянские наделы.
Широких лугов здесь почти не было √ узкая пойма Вязовни, начинавшаяся за нашими домами, отводилась под общественный капустник. Пойма тянулась почти до Ренева оврага, откуда правый берег реки поднимался довольно-таки высоко. за этим оврагом, на взгорье, раскинулся большой сад, ранее принадлежавший помещикам. По словам односельчан, его закладкой занимался управляющий, прозванный за взгальный нрав Борзым. От этого и сад стал называться √ Борзов. Через реку отсюда начиналась небольшая роща, славившаяся ягодами, грибами, лечебными травами.
Место здесь заповедное. В глубоких, окаймленных кугой и ивами омутках лежали на дне метровые голавли. Вокруг, в густых зарослях водились цапли. нырки, иволги, зимородки, кулички. А для соловьев тут был словно рай. Светлыми июньскими ночами их чарующие трели оглашали окрестности, и все тогда, казалось, замирало до первых лучей солнца.
В раннем детстве, пока я еще не знал географию, вся Россия представлялась мне такой, как наша прекрасная Луговка. Свое начало она брала за огородами трех последних усадеб деревни и в полном расцвете едва не дотянулась до Прорвы √ буйного в ненастье оврага. От домов до запруды √ всего лишь тридцать метров, однако грунтовые воды никогда не заливали крестьянские подвалы. И во время весенних паводков Вязовня редко когда выходила из своих берегов.
Жили на Луговке владельцы мельницы Филимоновы, мой дядя Федор, старушка Фроловна √ повитуха и знахарка, два брата-холостяка, прозванные за пронырливость Хорьками. Их престарелые родители редко появлялись на народе, и даже тогда я слабо помнил их.
Нашими соседями с одной стороны были Терентий Хромов с женой и дочерьми, с другой √ Василий Андрианов, невысокий мужик по прозвищу Головастик, человек занозистый, лодырь и пьяница. Дальше находились еще десять усадеб. И посейчас, как в прекрасном сне, видятся мне те двадцать два крестьянских дома, которые словно обособились от нашей деревни, ушли сюда, где было больше неба, воды, раздолья. Красиво здесь в любое время года, но особенно весной и летом. В середине мая, а то и раньше, засветятся, бывало, россыпным золотом обочины дорог, межи, узкие луговые полоски √ это дружно зацветут одуванчики. Налетят тогда на теплые, пахнущие медом шапочки пчелы, шмели и разные другие сластоежки. И весь этот неугомонный рой будет неустанно хлопотать и кружиться над цветами до самого вечера. Когда же закроются на ночь головки одуванчиков, на Луговке словно свет потухнет.
Цветущие одуванчики доставляли радость и людям √ девчонки от мала до велика плели из них венки, пудрили желтой пыльцой обгоревшие на солнце носы и несколько дней ходили в золотистых начельниках┘
┘ Свою любимую незабываемую Луговку впервые узнал я не такой. Мне было тогда немногим более трех лет. В сумерках, укутав меня, мама вывела за порог дома, а сама пошла доить корову. Отец в это время пребывал на мельнице. Стояли крещенские морозы. Я глядел на голубоватый снег. накрывший поля, огороды, реку. Помню, как с оглушительным треском лопнул лёд и гулкое эхо покатилось по пойме куда-то далеко-далеко. Я присел от испуга, но вскоре успокоился. Мое внимание привлекла тропинка, ведущая к проруби напротив нашего дома. Я уже знал, что в прорубь отец изредка опускал верши с комочками пшенной каши. Пескари, синички, москали, а иногда и серебристые плотички к утру набивались в вершу. Отец приносил ее домой, вываливал улов в таз. Мама потрошила рыбёшку, промывала и клала на "семейную" сковородку с кусочками сала, заливая сверху все яйцами. Протомленная в русской печи речная мелюзга была необыкновенно вкусной. Мы ели с косточками, отбрасывая лишь голоски да хвостики.
Мне захотелось "проверить" верши. По твердой тропинке потопал я к проруби. Ее уже затянуло тонким, как стекло. ледком. От воткнутой в снежный холмик пешни в прорубь спускалась бечевка, удерживавшая вершу с грузилом. Я потянул за бечевку и, не устояв на скользком холмике, юзом сполз в прорубь. Лед проломился, и я по горло очутился в воде. Резкий холод словно обжёг мое тело. Некоторое время пальто держало меня на плаву, но вскоре набухло от воды и потянуло ко дну. намокшие варежки тут же сползли с рук. Помню, как отчаянно хватался я за острые закраинки, но они легко обламывались. Пальцы мои были исцарапаны до крови. Меня все больше и больше тянуло ко дну. Я терял последнюю силёнку, начал уже захлебываться, кашлять. Звал к себе маму, но вместо крика получалось слабое бульканье. И потом, кто бы мог услышать этот невнятный зов о помощи, когда Луговка уже в сумерки бывала безлюдной?!
Судьба вывела на меня глуховатого соседского малого Митьку, который в это время возвращался домой по реке┘
Что было потом, я больше помню по отдельным словам взрослых да по рассказам моей мамы.
- Иду я, значит, домой. На дровнях у мельницы с горки катался. Вижу, чернеется что-то в вашей прорубке. Я √ шасть туда. И вот┘ - говорил Митька, пока соседка бабка Александриха отхаживала нашатырным спиртом мою маму.
Когда, наконец, поднялась она с лавки, схватила его за мокрые рукава пиджака и воскликнула:
- Митька, голубчик, век не забудем тебя!
Малый потоптался с минуту у порога и, сказав: "Ну, ладно, теть Поль, я пойду, а то дровни там у прорубки остались". Он взялся за дверную ручку и неслышно вышел из дома.
Меня раздели догола и начали растирать самогонкой (дед Терентий потихоньку занимался этим делом).
Прибежала к нам Фроловна.
- Надо бы и во внутрь дать ему малость, - тут же предложила она, оттеснив от меня бабку Александриху. √ Тогда всякую хворь как рукой снимет.
Мама, не отойдя еще от испуга, делала все, что ей советовали. Одев на меня сухую рубашку, дали кусочек сахару и стали упрашивать, чтобы я выпил "лекарство". После первого глотка я поперхнулся, заплакал, однако через силу сделал еще два-три глотка и тут же сунул в рот сахар. Внутри у меня все загорелось, из глаз потекли ручейками слезы. Хрумкая сахар, я начал мелко-мелко дрожать. Меня завернули в ватное одеяло "конвертом" и под молитвенный шёпот Фроловны положили на печку. "Головку ему пониже сделай, - услышал я последние слова Фроловны. √ А то, не дай Бог, срыгнет во сне, попадет в легкие. Грех да беда вокруг нас таки и ходют"┘
С тех пор я и помню себя. не забываю и о своем спасителе, которому обязан жизнью. Жаль, что не мог отблагодарить Митьку √ рано ушел он на тот свет. Произошло это по злой воле отца-пьяницы.
Семья Андриановых постоянно жила впроголодь. Случалось, что по весне у них не было ни картофелины на столе, ни зёрнышка в ларе. Приобрели они как-то корову, но в голодовку съели. Не водилось у них и живности. Лошадь еще кое-как держали.
В колхоз, несмотря на уговоры властей и советы соседей, Василь-Андрев не пошел, остался в единоличниках. Году в тридцать втором в нашей местности выдался отменный урожай. Зерна крестьяне собрали столько, что даже и у Андриановых по весне оказался значительный остаток. И порешил тогда хозяин отвезти рожь на базар. Вся семья √ против, но Василь-Андрев, как всегда, попёр в дурь. Запряг лошадь, бросил на телегу несколько мешков. Груша, жена его, схватила лошадь под уздцы, однако Головастик оттолкнул ее пинком. Митька (ему было уже лет шестнадцать) насел на отца сзади. как котенка сбросил его Василь-Андрев с загривка и, удерживая за ворот рубахи, начал охаживать кнутом. Этого ему показалось мало. в ярости схватил путы. Бил куда попало. Помню, сбежались соседи, отняли у него Митьку. Стали совестить Головастика, но тот, обложив всех матом, хлестнул вожжами лошадь и отъехал от дома. Груша и старшая дочь Машка побежали следом за ним.
Долго лежал Митька ничком возле дороги. На спине сквозь разорванную отцом рубаху виднелись лиловые рубцы, в синяках были и руки и ноги. Потом он куда-то незаметно исчез. Моя мама, чувствительная к несчастьям, послала меня найти его. Я обежал вокруг дома Андриановых, пошарил в кустах, на огороде, но нигде не обнаружил Митьку. Сказал об этом маме. Она наказала мне поискать еще. Последнее место, где я не был, это берег реки напротив дома Андриановых. Там, в лозняке, я обнаружил Митькины штаны, рваную рубаху и поверх нее медный нательный крестик. Мама побледнела, перекрестилась и тут же побежала к Хорькам. Пришли оба брата. Старший, Никита, молча разделся и с разбегу нырнул. Он слыл хорошим пловцом и подолгу мог держаться под водой. Вынырнув, саженками подплыл к берегу и, сдув с губ капли, указал пальцем место в реке. "Митька тут. Близко. На корточках √ в траву вцепился". Разделся и Егорка. Вскоре они вытащили на берег скрюченное посинелое тело Митьки с пучками донной травы в руках. Сбежались соседи. Женщины испуганно заголосили. Никита, вскочив на лошадь, помчался в Данков √ сообщить о случившемся в милицию, а заодно и отыскать Головастика.
Помню как катались в беспамятстве возле сына тетка Груша, как плакал очумевший от водки Василь-Андрев. На вопросы участкового милиционера он твердил одно и то же: "Я любил Митьку. Вся деревня об этом знает". Ему, как всегда, все сошло с рук┘
Моя мама, с которой было плохо сначала из-за меня, а потом и из-за Митьки, с годами забылась, я же, наоборот, на всю жизнь запомнил оба случая.
┘Июнь √ самая роскошная пора в наших местах. После белой душистой пены садов зацветали сирень и шиповник, а на бугорках √ анютины глазки, и тогда над Луговкой словно зависала радуга: так много было здесь разных красок от полей, реки и ее пышных берегов.
С детства я узнал дикорастущие тюльпаны, мальвы, трогал пальцами шелковистые ворсинки ковыля, росшего кое-где на обожженных солнцем взгорках, находил в траве гвоздики. У нас росло всё. Не знаю, может, это пришлось на самый лучший период Земли, когда человек не портил природу, а любил ее, как родную мать┘
Все самое прекрасное, что дала мне жизнь, было связано с Луговкой. Подрастая, я всегда находил там что-то новое, интересное, как в хорошей книге. Помимо весны и лета любил я начало осени с ее желтыми листьями и с серебряными нитями летающей путины. Мне помнятся холодные октябрьские росы. Случалось, тихим утром, в косых лучах солнца каждая веточка или травинка, пожухлый цветок или причудливо сотканная паутина сверкали алмазными каплями. И удивительно, капли эти, словно нанизанные на нитку бусы, не сливались одна с другой, а испарялись медленно, незаметно для глаз┘
Я часто бегал к деду Алексею. Он, не в пример бабушке Татьяне, был очень приветливым. Правда, к тому времени дедушка ослеп, говорят, от долгой работы с известью (он был известным кладчиком). Мама утверждала, что я был похож на дедушку. Он почему-то узнавал меня по голове. Ощупав, ласково произносил: "А, вот и мой внучек появился", - и уводил меня в сад. Дедушка всегда что-нибудь приберегал для меня √ кусочек сахара, конфетку, пару сушек┘
Жили мы в достатке √ родители трудолюбивые. Мама шила невестам свадебные наряды, отец нередко уходил по найму с артелью каменщиков. Семья разрасталась, но родившиеся после меня девочки умирали рано. Лишь Зоя прожила три года, а Зина и Валя ушли из жизни в младенческом возрасте. В тридцать первом родилась Вера √ последний ребенок в нашей семье.
┘Луговка еще несколько лет существовала при колхозе, затем один за другим стали съезжать с насиженных мест хозяева √ кто на главный порядок деревни, кто подавался в город или совхоз на твердые заработки. В тридцать шестом снялись и мы √ переехали на фамильный корень, откуда лет тринадцать тому назад дед Алексей отделил моего отца. Дом пустовал. Дедушка давно уже умер, а дядя Вася жил с семьей в Москве. Там же была и бабушка Татьяна. Отец хотел выкупить у брата дом, тот было согласился, но под нажимом жены и матери проявил слабохарактерность и отказал нам. Через год мои родители купили на этом же порядке другой дом, ближе к реке. Место тоже неплохое, однако такого простора, как на Луговке, тут не было. Дома стояли тесно, пелена к пелене. У нас был небольшой сад, за ним до задов тянулся огород, где мы выращивали овощи.
Мой брат Ванёк "не знал" дома. Вера еще была дошкольницей, поэтому немало домашних дел легло на меня.
В тридцать восьмом году, получив аттестат о среднем образовании, Ванёк поступил в военное училище, которое окончил с отличием. В деревню вернулся уже лейтенантом. Красивый, стройный, в ладно сидящем обмундировании, он быстро вскружил головы нескольким деревенским красавицам, однако уехал к месту службы под Ленинград холостяком┘
На новом месте я имел товарищей, но меня по-прежнему тянуло на Луговку. Часто я ходил туда, где еще стоял наш осиротевший дом, подолгу сидел один на берегу с удочкой, вспоминая обо всем, что дала мне Луговка. Иногда уходил к Борзову саду. Прислушиваясь к негромкому говорку воды на перекатах реки, невольно задумывался над необратимостью жизни на нашей голубой планете. Она текла так же размеренно, как и эта родниковая вода. Думал о времени земном, привычном и, конечно, о вселенском, которое пока неподвластно было человеческому разуму┘
Если бы можно было возвратиться мне к тем дням!.. Но, увы, это √ утопия. Теперь моя любовь к Луговке витает подобно жаворонку над разогретой солнышком проталиной. И то отрадно, что я могу воспеть родные места, сказать людям, что это √ не сон, это все было.
|
Проголосуйте за это произведение |
|
