Раневская

Ее Душа, давно, без тела,

осталась там, в другом саду,

где хоровод деревьев в белом,

июньском, пахнущем снегу.

 

Ее Душа целует вишни,

храня их дерзкою зимой,

их ток земной, как песню, слышит

под толстой грубою корой.

 

Что ей Париж: кафе, тюльпаны,

Шанз-Элизе и Монпарнас,

Сад Тюильри, Монмартр, фонтаны,

мельканье рук, скольженье глаз.

 

У Сент-Шапель, внизу, у края,

почти что ветошь, на полу

она лежит, совсем чужая,

уйдя, как Золушка, в золу.

 

* * *

Липкие локоны тучей разбросаны,

руки раскинуты, платье в земле.

Травы, залитые черными росами,

пир на смертельно-холодном столе.

 

Кружит и кружит поземка похмельная

белые, свежие вишни-цветы.

Дождик запел, будто песню весеннюю,

ласковой неги смывая мечты.

 

Ветер, упрямо цветы осыпающий,

дует на нежную плоть все сильней.

Ласковый свет от Души отлетающей

сад укрывает от холода дней.

 

* * *
Ленись, душа, не поддавайся
ты маете ненужных дел.
Не суетись и не пытайся
скорей найти себе удел.

Ты существуешь изначально

в страннейшем из земных миров.

Не изводи себя печалью

и не ищи свой тихий кров.

 

Живи, смотри, люби, волнуйся!

Страстями полная, страдай.

Всем миром заинтересуйся,

но не спеши, не умирай!

 

* * *

На Альфу или Бетельгейзе

и на холодный Альтаир,

или в миры других созвездий -

ты призван править звездный пир.

 

Не здесь, не в этом измеренье,

грустить ты будешь не со мной,

и не во мне твое спасенье,

и не ко мне твой путь земной.

 

Мой милый, все же я страдаю,

молясь на синюю звезду...

Не веря - верю и мечтаю:

я доживу,

я подожду.

 

Зимняя любовь

Дева знойная льдами блестит,

осыпая весь мир серебром.

Холодами, санями летит,

вдоль по речке замерзшей скользит,

проносясь под тяжелым мостом.

 

Вспыхнул мост от сиянья саней,

искры-брызги пошли по реке,

темнота от слепящих огней

вдруг забилась под груду камней,

притаилась в глухом уголке.

 

Разукрашенный лентой цветной,

мир на странную сказку похож.

В круговерти морозной, шальной,

не понять: есть ли кто-то живой

под покровами зимних порош.

 

 

 

Йосемит. Калифорния. США

Здесь были неприступные места:

Эль Капитан - хранитель у долины,

и водопада бурные лавины,

и древняя индейская тропа.

 

Река Мерсед прозрачна и тиха:

вбирая отраженья гор и неба,

рожденная от солнца и от снега,

неторопливо мыла облака.

 

Но стук копыт, и топот сотен ног,

и крик детей, и щелканье затворов,

и вонь от битума, и рев лихих моторов...

И гордый дух Тинайи не помог.

 

В глазах большого царского оленя,

грусть всепрощенья, скорбь и тишина.

Природа не воюет, ей война

не свойственна,

пусть даже во спасенье...

 

* * *

Полмгновенья любви у лазурного моря
под шуршанье волны и крикливость цикад.
Полмгновенья любви - как защита от горя
в темном городе детства - колыбели утрат.

Помолчи, помолчи - скучны глупые речи.
Вот растет виноград, скоро будет вином...
Помолчи, помолчи, мы послушаем свечи,
погрустим об одном в ресторане пустом.

Мы послушаем джаз, саксофона рыданье,
хриплый голос его, уплывающий вдаль...
Полмгновенья любви - накануне прощанья.
За такое мгновенье целой жизни не жаль...

 

Песня о соколе
Вдыхая запах северного моря,
под крики чаек, бьющихся в песок,
тонула я, с волной кипящей споря,
вновь поднималась, делая бросок.

А надо мною, над травой-осокой,
над лодочкой, забытой вдалеке,
носился в небе сокол одинокий,
как песня о любви и о тоске.

Откуда среди чаек сокол черный,
зачем он здесь, нелепый и седой?
Взмывает ввысь и злой, и непокорный,
палач и жертва - сам себе чужой.

 

На колокольню!

На колокольню мне, повыше

мне бы.

К колоколам, летящим в небеса!

На колокольне я ни разу не был,

на колокольню мне, на полчаса.

 

Пустите, ну, молю, пустите, братцы!

Не пожалею глупой жизни всей.

К колоколам Душе моей забраться,

в их звон бы окунуться поскорей!