Михаил Дорошенко
 

1. Нечаянные чары (пастиш на несостоявшийся фильм Р. Хамдамова ⌠Нечаянные радости■)

2. Сестры Карабасовы (пастиш на фильм Р. Хамдамова ⌠Анна Карамазофф■)

3. Хрусталев, машину (вольный пересказ фильма А. Германа)

Датская киноактриса Гармония Брамс бежит от ужасов гражданской войны в Бухару. Она находит приют во дворце бухарского эмира. В знак особого благоволения к таланту актрисы эмир приглашает Гармонию на прием в свой гарем. Придворный геомант приводит ее в огромную залу со свисающими с потолка стеклянными клетками наподобие китайских фонариков с наложницами. На вопрос Гармонии о пребывании геоманта в гареме эмир отвечает, что он не вполне мужчина, поэтому его можно спокойно оставить с женщиной наедине. "Предлагаю пари, - говорит геомант после ухода эмира. - Я соблазню вас за десять минут". - "Вы красивы, не спорю, - отвечает Гармония, - но после всего сказанного у вас нет шансов на успех". - "Если я проиграю, - стану вашим рабом... на сезон, но вы, если выиграю я, останетесь моей рабыней на всю жизнь". - "Не соглашайтесь, - кричат из своих клеток наложницы, - он вас обманет!" - "Вы боитесь?" - "Отнюдь!" - заявляет Гармония, достает из сумочки браунинг и кладет рядом с собой. Раскинув руки по спинке дивана, она смотрит на него, снисходительно улыбаясь. Геомант направляет на нее лорнет и начинает плести словесную вязь: "Восточная мудрость гласит: если шакал выпивает луну из бассейна в саду Словоохотливых Роз, он становится принцем на час..." На третьей минуте Гармония вдруг замирает под пристальным взглядом чародея, ее голова откидывается назад и она несколько раз вскрикивает о нежданного наслаждения. "Я ненавижу свою плоть, ненавижу! - восклицает Гармония. - Это она победила меня, а не вы!"

Гармония без ума от геоманта, но он требует доказательств беззаветной любви. Она должна переспать с тем, на кого он укажет. Гармония с ужасом взирает на украшенный каменьями халат эмира, уроненный им на траву. "Нет, - качает головой геомант. - Патриция Шарм". Гармония в диванной листает "Книгу Магов", которую геомант называет "Записной книжкой великана". К ней присоединяется Патриция. Они листают книгу в четыре руки, не зная о том, что геомант рассыпал по страницам кокаин. Их руки переплетаются, щеки пылают...

В одном из флигелей дворцового комплекса находится оранжерея, в которой по вечерам собираются немногочисленные обитатели полутора десятка посольств. Геомант режиссирует происходящими здесь интригами, создавая для развлечения эмира бесконечный спектакль. Составителю самой изощренной интриги геомант предлагает приз Хрустальная Гармония - вазу в виде женской головки из горного хрусталя, обладающую по древнему поверью способностью зачаровывать всякого, кто к ней прикоснется. Побеждает Гармония Брамс фактом своего присутствия при дворе.

Гармония мечется ночью по комнате, не в состоянии заснуть. Несколько раз она приближается к вазе, протягивает руку и отдергивает ее. Наконец, набрасывает на нее покрывало, но через некоторое время вскакивает с постели, срывает тонкую ткань и медленно приближает губы к холодному лику хрустальной чаровницы. На мгновение ей кажется, что лицо оживает и отвечает ей поцелуем. Она вскрикивает и убегает в комнату Патриции.

Геомант приглашает всех на ритуал наказания "беспутницы", как он называет провинившуюся вазу. Он бьет хрустальную красотку тростью по лицу. Сверкающий бисер два-три мгновения висит, словно роса на паутине, в воздухе, после чего узоры стягиваются к центру и превращаются в кустистый канделябр, затем - в букет причудливых цветов и, наконец, - в преобразившуюся вазу вновь.

За представителем Москвы в Бухаре Шестиглазовым постоянно следят агенты эмира, поэтому в своей революционной деятельности ему приходится прибегать к посредникам. Итальянский посол Гвидо Венециано обещает Шестиглазову содействие в его "освободительной миссии", если тот поможет ему раздобыть драгоценную вазу.

Шестиглазов появляется в спальне Гармонии из потайного люка в полу, как злой дух. На месте Гармонии оказывается Патриция Шарм. Он разрывает на ней платье и видит свою искаженную физиономию в зеркальной глади кирасы. В руке Патриции оказывается ятаган. Распахивается занавес и Шестиглазов оказывается на ярко освещенной сцене. Он объявляет коварному геоманту смертный приговор.

Борьба за влияние на эмира приобретает форму всеобщего увлечения Гармонией. Она становится поводом к соперничеству английского посла лорда Марлоу, бельгийской авантюристки Патриции Шарм, эмира и офицеров белогвардейского корпуса. Шестиглазов также вступает в борьбу за обладание Гармонией. "По привычке, - заявляет он в клубе. - Ничего не могу пропустить мимо себя, не залапав".

Шестиглазов ведет себя вызывающе дерзко, потому что Москва угрожает ввести войска в Бухару в случае непочтительного отношения к своему представителю. Обладание неограниченными финансовыми возможностями позволяет ему "уговорить" членов тайного совета на удаление белогвардейского корпуса из Бухары, но в коридорах дворца появляется гроб на колесиках. Несмотря на то, что все понимают, что это очередная проделка геоманта, тайный совет отказывается от своего решения. Шестиглазову удается выловить гроб. В нем оказывается двойник генерала, на которого он в свое время совершил свой первый террористический акт. Шестиглазов захлопывает крышку и отступает, однако пересиливает себя, возвращается и дважды стреляет в лежащего в гробу актера.

Для геоманта главным в игре является красота исполнения интриги. Каждое утро по заранее подготовленному плану стены дворца украшаются живыми барельефами, на столах расставляются натюрморты с шутихами, статисты разучивают реплики и жесты для игры с очередной жертвой. Как только Шестиглазов подходит к стоящему в оранжерее столику с фруктами, они взмывают вверх и повисают на невидимых нитях. Хлопком ладоней геомант вызывает вспышки молний за стеклами оранжереи, по его приказу идет дождь или снег, за кустами пролетает дама, которая на самом деле катается на стеклянном велосипеде по ночному саду. Шестиглазов тратит много усилий на разоблачение геоманта, но всякий раз попадает в очередную ловушку. Восточное коварство постоянно одерживает верх над беспредельным нахальством. Геомант раздает карты, все берут их в руки за исключением Шестиглазова - его карты оказываются под лаком на столе.

Эмиру кажется, что геомант переиграет Шестиглазова с такой же легкостью, с какой он сам обыгрывает его в карты и шахматы. Лорд Марлоу предостерегает его от "шахматной дружбы" с послом опасного соседа. Он предлагает поставить английские танки вокруг Бухары. Но эмир отказывается заниматься политикой, пока Гармония не войдет в его покои в неурочный час. "Всего на час!" Лорд Марлоу умоляет Гармонию спасти Бухару. Геомант угрозой покончить с собой принуждает ее к отказу.

Ночью Гармонию вызывают по телефону к эмиру. Ко входу в ее апартаменты подъезжает роллс-ройс, дверца открывается, но внутри нет шофера. Это ее пугает и она возвращается: в зале стоят пять маленьких роллс-ройсиков. Гармония мечется по коридорам и залам опустевшего дворца, машинки следуют за ней, не отставая. Наконец, они въезжают в узор паркета. Паркетины опускаются, машинки съезжают по ним, а на их место выезжает целый выводок маленьких гробиков. Гармония в испуге бросается в спальню Патриции, забирается под одеяло и дрожит в ее объятиях. "Не удивляйся, - говорит утром Патриция, - мне приснился страшный сон и я прибежала к тебе". "Но это мне приснился страшный сон, - возражает Гармония, - и я прибежала к тебе".

Эмир все же склоняется к идее размещения танков, но Шестиглазов, узнав о его намерениях, требует вывода белогвардейского корпуса из Бухары. В городе остается только один полк во главе с полковником Алексеевым. "Провести с Гармонией ночь и умереть!"- говорит полковник за карточным столом. "Ловлю на слове", - заявляет геомант и предлагает подарить ему Гармонию на ночь. Их свидание происходит в дальнем уголке сада среди вычурных статуй и мебели из реквизита многочисленных представлений геоманта. Влюбленный полковник преклоняет колено перед Гармонией, восседающей с царственным видом на гамаке, и преподносит ей маленькую шкатулочку, испускающую, как только она ее открывает, рой светлячков. Зачарованная подарком Гармония привлекает его к себе и с волнением выслушивает рассказ о том, как немецкая пуля попала в ее фотографию на его груди. "Я просил провести с Алексеевым ночь, а не влюбляться в него, - упрекает ее геомант. - За эту провинность тебя отнесут в паланкине к эмиру".

Алексеев стреляется и белогвардейский полк покидает Бухару. С уходом полка образуется опасный промежуток в двое суток до прибытия танков. В награду геомант получает от итальянского посла большую сумму денег в царских червонцах для устройства грандиозного зрелища: лицезренья миражей в пустыне.

Между двумя рядами низкорослых гор раскинулась широкая долина с причудливым облаком вдали. Перед купоросно-синим озерцом стоит стол с хрустальными экранами на подставках. Над пустынной долиной, похожей на сцену, возникают миражи. Время от времени в озерце появляются пузыри газа и Шестиглазов надевает на лицо мокрую повязку, чтобы не поддаваться наркотическому воздействию. Геомант раздает раковины, чтобы все трубили в них, призывая чудо. Из глубины закатного облака появляются фантастические птицы и драконы, медленно проплывает над головами старинный замок. "Нет, этого не може быть! - кричит Шестиглазов. - Это все надувное... я хотел сказать - надувательство, а впрочем, я понял! Дайте мне ружье и я спущу ваше чудо на землю!" По приказу эмира приносятся ружья и все начинают палить в небо, но безрезультатно - патроны оказываются холостыми.

Сквозь сонмище беснующихся нищих Гармонию в полупрозрачном платье проносят в стеклянном портшезе по городу, словно в батисфере среди глубоководных рыб.

Шестиглазов пытается поднять народ на восстание, но терпит неудачу и вводит войска в Бухару безо всякого повода. Устроенный накануне карнавал приводит к срыву бомбардировки города авиацией. С башни броневика Шестиглазов с упоением расстреливает из пулемета карнавальных чудовищ. Объятые пламенем надувные драконы мечутся, словно живые, сея панику в рядах наступающих красноармейцев, на голову которых опускаются еще и парящие в небе воздушные змеи.

Белогвардейцы везут гроб по пустыне, над их головами пролетает красочный воздушный шар. Со стороны Бухары раздаются выстрелы. Отряд останавливается, появляется полковник Алексеев; его самоубийство - розыгрыш, а в гробу - оружие, которое белогвардейцы вопреки запрету увозят с собой. Добровольцы в узбекских халатах, надетых поверх мундиров, возвращаются по призыву Алексеева в Бухару для спасения Гармонии.

Сквозь иллюминатор на полу кабины английского дирижабля эмир смотрит на украденную у него страну. Далеко внизу - игрушечные домики Бухары. Итальянский посол в разодранном узбекском халате покидает Бухару. Он достает из саквояжа вазу - полюбоваться. Раздается выстрел. Гвидо падает. Ваза остается висеть в воздухе.

Гармония Брамс и Патриция Шарм используют для бегства из Бухары воздушный шар, который летит - по заверению геоманта - силой любви. Пролетая над морем, шар начинает терять высоту. Появляются воздушные змеи в виде драконов, они кружатся вокруг шара, улетают и вновь возвращаются. Гармония в истерике стреляет им вслед из браунинга. "Вот моя плоть, - говорит Патриция и разрывает платье на себе, - а вот пистолет". Она наводит на Гармонию браунинг. "Выбирай: стреляемся..." - "Нет, только не это!" - восклицает Гармония. "... или включаем машину любви". - "Нет!" - выдыхает Гармония. Дно корзины касается воды. Гармония вздрагивает и закрывает глаза в знак согласия. Шар начинает набирать высоту.

Победители в долгополых шинелях запутались в расшитых бисером вуалях ширм и занавесок гарема, словно серые птицы в сетях. Геомант надевает усыпанное бриллиантами облачение эмира и садится на трон. Он берет с подноса жемчужные ожерелья, расстегивает их и сыплет жемчуг на ладонь. Жемчужины с треском рассыпаются по мозаичному полу. Малолетняя наложница выскальзывает из корзины с цветами, усаживается к нему на колени и засыпает. Он прикладывает палец ко рту, когда штурмовики Шестиглазова врываются в тронный зал. Они закалывают новоявленного эмира сквозь обнаженное тело ребенка штыками. Из глаз ангела на люстре капают восковые слезы.

В вагоне-ресторане поезда Берлин-Париж сидит элегантная дама. Она смотрит на окно соседнего поезда с табличкой Берлин-Москва и по ее щеке стекает слеза.

- Пока мы здесь распиваем шампанское, - говорит она соседу по столику, - моя сестра голодает в Москве.

- Если судить по пассажирам московского поезда, им живется не так уж плохо, - отвечает сидящий перед ней мужчина лет около пятидесяти во фраке.

В купе соседнего поезда стоит перед окном генерал, на его плечо опирается шикарно одетая женщина, за их спинами видны канделябры, вазы, парчовые ткани, ковры.

- Добыча победителей, - говорит попутчик дамы. - Разрешите ваши бусы, мадам, на секунду. Сейчас мы тоже сотворим пещеру Аллядина.

Он вынимает у нее из шляпы шпильку с брошкой и двумя-тремя движениями составляет на блюде с раком натюрморт.

- Что мне сказать вам по поводу вашей сестры? Летом 43-го года немецкий офицер предложил мне на улице обменяться супругами в шутку. К моему удивлению моя ревнивая супруга... перед тем мы с ней ссорились... вдруг подошла к нему и молча взяла его под руку. Немец, который оказался большим французом, чем я, подтолкнул под зад свою подругу - очаровательную польку...

На мгновение описываемая ситуация возникает на экране.

- ... и мы разошлись. Обмен занял не более трех минут. Характер моей новой возлюбленной оказался покладистым, но сумма огорчений осталась прежней, ибо не было мужчины, с которым она бы мне не изменила. Прошло четыре года с той поры и вот я приехал в Берлин, чтобы вернуть законную супругу в обмен на ветреную польку. Немец был столь любезен, что даже не возражал против моего присутствия в доме на правах второго мужа к обеим, пожелавшим у него остаться, дамам. Я возвращаюсь в Париж и все думаю: выиграл я или все проиграл? Вот что я хотел сказать вам по поводу вашей сестры.

Он поднимает вуаль, вытирает ей слезы:

- Закройте, мадам, на секунду глаза, - выдувает ей блестки на лицо из коробочки и прилаживает пару камешков под глаза вместо слез.

- Благодарю вас, месье, за то, что вы напомнили мне эпизод из последнего фильма с моим участием, - говорит дама, используя окно вместо зеркала.

Соседний поезд трогается. Дама вскакивает и направляется к выходу. Перед тем, как выйти, оглядывается и замечает собеседника с брошкой в поднятой руке, которая как бы завороживает ее исходящим от камня сиянием. Она выбегает из вагона и на ходу заскакивает в московский поезд.

Та же самая дама стоит в коридоре вагона и смотрит в окно. В клубах табачного дыма мелькают сцены счастливого детства. Героиня в обнимку с младшей сестрой сидит в плетеном кресле в оранжерее. Они поют романс, нечто вроде:

- Налево пойдешь - не туда забредешь, направо пойдешь - никуда не дойдешь, прямо пойдешь - вовсе умрешь! Лучше в тепле у камина остаться вдвоем...

Лицо героини, отраженное в окне вагона.

Она же качается на качелях с молодым человеком. Ее юбки задираются все выше и выше, а он раскачивает доску все сильней и сильней, она начинает вторить ему, их движения приобретают все более чувственный характер. Наконец, она спрыгивает и в следующем кадре падает в подвенечном платье на руки молодого человека в офицерской форме. Она вырывается и убегает по лугу, оставив в воздухе газовое облако своей фаты, в которой жених запутывается, как птица в сетях.

Героиня вновь смотрит в окно. Ее отраженное в стекле лицо приближается.

Она обнимает за шею жениха и они взлетают. Жених совсем еще юный, но героиня предстает такой, какая она есть в настоящий момент. Они летят над верхушками сосен вверх по склону горы: вдали на скале появляется замок. Пробивая витражное окно, они залетают в зал и скользят по паркету.

Юноша стоит лицом к стене.

- Раз, два, три, четыре, пять - иду искать! Кого найду - того застрелю!

Он с пистолетом в руке идет по залу на цыпочках. Героиня ползет по-пластунски между статуями, канделябрами, вазами. "Ку-ку!" - подает она голос из-за стола. Юноша стреляет и у нее над головой разлетаются безделушки. Она отвечает ему из своего пистолета. Юноша выглядывает из-за дверцы шкафа, вынимает чеку и бросает в героиню лимонку. Она отбегает в сторону, падает - лимонка разрывается. Они падают вместе на диван и хохочут, внезапно смех прекращается. Посреди зала стоит женщина в шубке.

- Дети! - всплескивает она руками. - Что вы наделали, дети?!

Анна (так зовут героиню) из окна вагона наблюдает закат на воде. Рядом с ней у другого окна стоит кикимора - дебильноватого вида женщина, обмотанная несколькими изодранными в клочья платками, с винтовкой на плече. Анна наливает из серебряной фляжки коньяк в крышечку и выпивает. Кикимора всем своим видом выказывает желание выпить и Анна протягивает ей стаканчик. В благодарность слегка захмелевшая охранница рассказывает ей, что весь вагон заполнен сокровищами, которые генерал с супругой вывозят из покоренной Германии. Она распахивает двери купе и на мгновение в лучах заходящего солнца мелькают перенасыщенные натюрморты, составленные из антиквариата. В одном из купе сидят застывшие, как манекены, хозяева сокровищ.

- Здесь они спят, - объявляет кикимора, - крохоборы!

Пока Анна осматривает сокровища последнего купе, появляется генеральша и кикимора захлопывает дверь.

Анна сидит с сигаретой в руке над низко висящей люстрой в набитом антиквариатом купе, словно в хрустальном венце. Она же в воспоминании стоит под такой же люстрой в обнимку с сестрой. В соседнем зале матросы вкатывают пушку: раздается выстрел и двери с нахмуренным ликом античного божества разлетается в щепки. Женщины разбегаются, трое офицеров вынимают пистолеты, против них выстраивается шеренга матросов с винтовками. Некоторое время они стоят неподвижно, затем все начинают спокойно и деловито стрелять. Несколько матросов падают, затем - один за одним - офицеры. Матросы, ощетинясь штыками, идут по залу. Мать захлопывает двери спальни, но матрос успевает просунуть дуло винтовки в щель. Она вынимает из прически шпильку и пытается уколоть матроса. Он воспринимает это, как игру, и начинает штыком рвать ее платье. Она делает резкий выпад и натыкается на штык. Анна хватает за руку сестру, бросается к окну, ступает на ветку, но та вырывает руку и возвращается. В комнату врываются матросы. Анна уходит по ветке в осеннюю листву.

В это время проходят пограничники и героиня беспрепятственно попадает в Россию. Кикимора выпускает ее из купе, обыскивает, но ничего не найдя, забирает ее бусы и духи, а затем просит еще коньяка. Анна преподносит ей стаканчик за стаканчиком, а коньяк все не кончается.

- У меня особая фляжка, она бездонная, - утверждает Анна и для доказательства предлагает найти какой-нибудь стакан.

Порывшись в глубине своих лохмотьев, кикимора извлекает резной бокал из горного хрусталя старинной работы, украденный у хозяйки. "Для разных надобностей". Анна наливает полный бокал и кикимора, предварительно крякнув, осушает его до дна. Несколько секунд она стоит, как вкопанная, затем сползает по винтовке на пол, роняет бокал и мгновенно засыпает. Разбуженная ее храпом хозяйка выходит из купе и видит Анну, которая нагнулась, чтобы поднять уроненный бокал. Жеманным жестом генеральша указывает Анне на выход: "Вон отсюда... воровка! - выхватывает бокал, еще раз провозглашает, - вон!" - и застывает, чтобы полюбоваться браслетом и перстнями на вытянутой руке.

На выходе из вагона Анна попадает в толпу встречающих. Ей вручают огромный букет, подхватывают и начинают передавать из рук в руки. Она плывет среди букетов над толпой. Ее лицо все еще усыпано блестками. Со стороны вагона раздается громкое пение. Толпа останавливается и все оборачиваются. На выходе из вагона стоит шикарно одетая женщина в мехах. Она поет музыкальную фразу, подтверждая подъем тона движением руки, похожей на матроса, карабкающегося вверх по канату. Анну бесцеремонно опускают и вся толпа бросается к вагону. Один из встречающих выхватывает у нее букет и возвращается к ликующей толпе. Певицу подхватывают, как только что героиню, и уносят. Из толпы выделяется юноша с двумя букетами. Он бросается догонять незнакомку, возвращается к вагону и вновь пускается в погоню. Неожиданно он видит ее на киноафише. Наезд камеры оживляет изображение.

Из заднего окна трамвая Анна смотрит на юношу, который с двумя букетами в руках танцует в одиночестве вальс на пустой площади перед афишей с ее изображением. Начинает идти снег. Какая-то девочка выделывает круги вокруг него на трехколесном велосипедике. Он замечает незнакомку в окне трамвая - кикимора с винтовкой в руках примостилась сзади на буфере.

Юноша разгоняется с пригорка на дельтаплане и летит вслед за трамваем по узким улицам. Трамвай резко сворачивает и дельтаплан, пробивая витражное окно, влетает в обеденный зал санатория, с замедлением пролетает над головами и вылетает в раскрытые двери. Солнце слепит глаза, юноша скользит над вершиной сосны и улетает в закат вслед за висящим над морем дирижаблем. За стеклом кабины Анна курит сигарету.

Анна стоит перед фрагментами изразцовой сирены на внутренней кирпичной стене разрушенного дома. Кикимора греется у костра, притаптывает и что-то бормочет. Анна вставляет в рот сирене сигарету и уходит. Кикимора разбрасывает костер штыком и следует за ней. Сирена скептически улыбается им вслед.

По прибытии в Москву Анна отправляется на поиски сестры. Уволенная кикимора плетется за ней и бормочет: "Убить ее надо, проклятую! Убить, крохоборку! Убить!" Анна тянет за вычурную бронзовую ручку и с трудом открывает тяжелую резную дверь со следами былой красоты. При ее появлении в подъезде три мальчика в лохмотьях, играющие в карты на ступеньках, встают, снимают кепочки: "Наше вам с кисточкой", - и раскланиваются. Она подходит к старинному лифту, оплетенному бронзовыми узорными прутьями, но он не работает, и ей приходится подниматься по мраморной лестнице, вьющейся вокруг застекленной шахты. На третьем этаже ее догоняет лифт, из него выходит самый старший из оборванцев лет тринадцати с тростью в руке и пенсне на шнурке.

- Вашу руку, мадам, - говорит он ей и церемонно целует протянутую руку. - Дело в том, что лифт рассчитан на детей, ибо сказано: будьте, как дети! Он заводит ее внутрь, подпрыгивает и лифт со скрипом начинает подниматься вверх.

- Сергей Александрович Брамбеус - полубарон! - представляется мальчик и щелкает каблучками раздрызганных ботинок без шнурков. - Почему, вы спросите, полубарон? Потому что бароном был мой дед, у отца осталась уже половина баронского титула, а у меня - четвертина. Объявляю себя полубароном для ладности слога, ибо четвертина с бароном уже не рифмуется. Прошу!

Анна стоит перед черной обгорелой дверью с изощренной резьбой и нажимает на два десятка кнопок, но за дверью тишина.

- Не старайтесь, - говорит мальчик, отплясывая чечетку, - они не откроют. Воруют электричество и боятся электрика. Всех боятся.

- Как же быть?

- Для вас, мадам, - говорит мальчик, - я готов открыть все двери нашего мира и даже того, если вы захотите.

- Хм! - удивляется Анна.

- Я - олицетворение старого мира в эпоху его исчезновения, если не сказать - истребления. Мы, люди старого мира, смирились. Смирение - самое странное, что может быть на свете, не так ли?

Он подходит к двери, извлекает из лимонки запал, вставляет в львиную пасть, поджигает шнур и отводит Анну за угол на лестницу. Раздается взрыв и двери распахиваются.

Под звуки торжественного марша Анна входит в переднюю. Дым рассеивается и перед ней предстоят два десятка обитателей коммуналки, стоящих перед дверью. Следует немая сцена.

- Вы - не электрик? - осторожно спрашивает один из обитателей.

- Как видите.

- Откуда же вы тогда?

- Из Парижа.

- Богиня! - восклицают несколько голосов нестройным хором.

Все разом загалдели, стали ощупывать ее, одна из женщин задирает подол ее платья и вскрикивает от изумленья.

- Иосиф, иди сюда! Иди скорей, недотепа! Ты не видел такого белья уже тридцать лет.

- Я видел такое недавно в Данциге.

- Как ты мог спать с немецкими шлюхами!

- Это были не шлюхи, а польки.

- А, так их было много, к тому же! Ну ладно, это было три года назад, а ты посмотри сейчас. Мадам, разрешите, я покажу моему мужу? Его зовут Иосиф, но он никогда не дарил мне такое белье.

Анна вырывается из галдящей толпы на кухню. Это огромное помещение, окрашенное сверху донизу ядовито-желтой краской. Посредине стоит большой кабинетный стол старинной работы, заставленный кухонными принадлежностями, у стен - газовые плиты с черными контрастными полосами гари до потолка.

- Да, мы помним вашу сестру, - говорит Иосиф, - а как ее звали?

- Маша... Маша Карабасова.

- Да, Машу помним, а Карабасову - нет. Вы что-то путаете. Если хотите, пройдите туда по коридору, метров через двести повернете налево, минут десять ходу и снова налево, потом еще. Там спросите Машу, которая жила здесь до войны. Мы не ходим туда уже несколько лет, слишком далеко, можно заблудиться. Желаем удачи, счастья...

- Здоровья детям, - высовывается жена из-за плеча Иосифа, - процветания мужу. Если встретите Машину соседку, плюньте ей в рожу. Вам не нужно плевать, вы только скажите. Нас просила соседка... наша соседка. Ее сейчас нет дома. Она спекулирует на улице. Мы обещали сходить еще в прошлом году, но не можем собраться - слишком далеко, можно заблудиться.

В бесконечном лабиринте коммуналки Анна встречается со множеством диковинных персонажей. В одной из комнат старуха играет в биллиард, мелкими куриными шажками передвигается вокруг стола, позвякивая внутренностями. Многочисленные коты на шкафах в такт движению шаров поводят головами. Родственники объясняют Анне, что их прапрапрабабушка еще до освобождения крестьян проглотила хозяйское серебро и не спит с той поры, чтобы ее не ограбили. В другой комнате обнаженная кустодиевская девка протягивает дрожащую на ладони старуху, высохшую до размеров курицы. "Дай пять франков", - клекочет старуха. Она утверждает, что помнит опричнину. В следующей комнате какой-то задумчивый человек рассказывает о том, как его приходили арестовывать, а он спрятался под кровать и его не заметили.

- Отбросили матрас, смотрят на меня через сетку и не видят.

- Это что, - начинает рассказывать другой персонаж. - Однажды остановили меня на мосту, а я рукавом закрылся и меня не заметили.

- Кто не заметил?

- Да это неважно, главное - не заметили.

- Черная кошка, - говорит неожиданно появляющаяся девочка лет десяти-двенадцати на трехколесном велосипеде с высоко поднятым седлом и рулем. - Черная кошка его не заметила.

На ней вуаль, разукрашенная бисером, на шее меховой воротник, который оказывается живым зверьком, что придает ей демонический вид. Она обмахивается маленьким пестрым веерком, и вдруг застывает и кажется, что два одинаковых зверька выглядывают из темноты. Время от времени она выезжает на своем велосипедике из темноты и пристально смотрит на героиню, а когда та пытается к ней обратиться, прижимает палец к губам и уезжает. Анна пытается ее догнать, но она все время ускользает.

- Не желаете ли вы совершить преступленье? - спрашивает она, в очередной раз проезжая мимо.

- Зачем? - изумляется Анна.

- Все хотят совершить преступленье, не так ли?

- Нет, не так.

- Все хотят, но скрывают, каждый свое.

Анна начинает спорить с ней о смысле жизни, но та, обрывая фразу, уезжает, чтобы через некоторое время появиться с другой стороны. Во время одного из проездов она опускает в карман пальто героини пистолетик.

- Cумеете ли вы избежать соблазна совершить преступление? - говорит она на очередном повороте коридора. - Сомневаюсь. Вы не выбросили пистолет из кармана, оставили. Значит, готовы к убийству, не так ли?

Не ожидая ответа, она уезжает. Анна на мгновение задумывается.

Вот она уже стоит на улице в Париже. Бойкий французишка, стоя за ней, направляет ее пистолет в немца, выходящего из кафе.

- Чуть левее, мадам, - говорит он и начинает щупать ее. Она с недоумением смотрит на его руку на ее груди.

- Стреляйте, мадам, - настаивает подпольщик, - стреляйте!

Она стреляет, но попадает в витрину. Офицер выхватывает из кобуры пистолет и отвечает с перепугу в разные стороны. Подпольщик прячется за спину Анны, а когда немец начинает перезаряжать обойму, бросается к машине и уезжает. С двух сторон улицу перегораживают машины с солдатами. Офицер обгоняет Анну, оборачивается на ходу, затем возвращается и восклицает:

- Мадам Караба! Я не верю глаза своим - какой сюрприз! Я видеть все ваши филмы, мадам! Это сон! Я здесь отбирать наложник, нет, как это правильно... заложник. Я немного говорить по-русски. На меня тут напал партизан. Один я застрелить - они увез его на авто. Давайте я понес ваша сумка, мадам. Какой тяжелый дамский сумка...

- Должно быть, в ней пистолет, из которого я вас стрелять.

- О, какой вы остроумный, мадам! Вы уловить мой акцент, я проводить вас домой...

Он подводит ее к двери, она заходит в дом и вновь оказывается в коммуналке.

Девочка делает круги вокруг нее на велосипеде. Анне приходится вертеться, чтобы ей отвечать.

- Вы не склонны? - спрашивает девочка.

- К чему?

- К разным склонностям.

- Нет.

- Сомневаюсь: все склонны к чему-нибудь странному. Значит, вы - исключение. Странно...

- Однажды на киностудии... - начинает рассказывать Анна.

Она идет по павильону с декорациями, на которых изображено голубое небо. К ней приближается человек со скалой на плечах. Увидев ее изумленное лицо, он движением плеч подбрасывает скалу и она взмывает вверх. Он успевает вынуть зажигалку, поднести к сигарете в ее застывшей руке, вернуть зажигалку в карман и подхватить скалу.

- Она оказалась бутафорской, надувной, представляешь?

- Как и все в жизни, - заявляет девочка.

- Ну зачем же так мрачно.

- Вы рассказали мне детскую сказку, чтобы подчеркнуть, что вы взрослая, а я нет, но это не так. Взрослый тот... к тому же сокрыли свое преступление... кто готов на поступок. Я тоже расскажу вам историю: мы с Гамлетом... так я называю своего младшего брата... застрелили нашего дедушку, которого мы звали Клавдием. Он служил на Авроре, но потом впал в беспамятство. Мы играли в войну: дедушка был партизаном, а Гамлет - гестаповцем. Мы приказали кричать ему: "Да здравствует Гамлет!" Но он повторял из упрямства: "Смерть белофиннам! Да здравствует Сталин!" Гамлет становился на стул и стрелял ему в затылок. Я вложила в пистолет настоящую пулю и дедушка умер. Гамлет прыгнул в колодец с перепугу и утонул. Такая вот история. Нравится?

- Фу, какая отвратительная история! Надеюсь, что это неправда.

- Да, это неправда. На самом деле Клавдий застрелил Гамлета, как врага народа, и бросил в колодец. Теперь он отдает мне свою пенсию, чтобы я его не выдала. Приятно иметь власть над дедушкой, а еще лучше над такой, как вы: красивой, независимой и гордой! Что же вы не спросите, как меня зовут в этой истории? Гекуба, понятно?

Девочка заезжает за портьеру и говорит, высунув голову:

- Аудиенция закончена.

В комнату вползает на четвереньках дебильного вида дедушка в тельняшке. На его спине маленький мальчик в бескозырке делает ласточку. Анна выходит из комнаты, проходит по коридору и заходит в первую попавшуюся дверь. В просторной пустой комнате с отверстием на потолке горит костер. На обоях изображена пустыня. Человек в изодранных лохмотьях, предполагающих изначала сочетание полосатого бухарского халата и камзола, сидит, поджав ноги на разостланной на полу карте. На лбу у него красный камень. Рядом с ним подзорная труба на треноге, в которую он время от времени заглядывает. Ему приносят письма, он кладет их в конверт, ставит сургучную печать и бросает в огонь. Письма сгорают и, превращаясь в черных голубей, вспархивают из огня и улетают.

- Кого ищешь? - спрашивает он героиню.

- Сестру.

- Давно не виделись?

- Тридцать лет.

- Ты не сестру, ты мечту ищешь. Найдешь сестру - потеряешь мечту. Смотри в таз!

Анна наклоняется над черным фаянсовым тазом с водой. На дне лежат раковины, бусы, монеты, часы с цепочкой, в воде плавает золотая рыбка. Отражение лица героини колеблется в воде. Камера отъезжает, показывая, что она сидит на стуле посредине полностью застекленной комнаты, занавешенной полупрозрачными занавесками до пола. Комната представляет из себя беседку на уровне второго этажа с перекинутым к ней мостиком из ажурного чугуна. Вокруг беседки колышется зеленая листва, окна хлопают, занавески то втягиваются, то раздуваются. На стеклах маленькие цветные вставки: радужные зайчики вспыхивают в комнате всякий раз, когда на них попадают соленные лучи. Сидящая на стуле Анна закрывает глаза, вокруг нее, как бы охраняя ее сон, ходит кикимора с винтовкой на плече.

- Что увидела?

- Сон.

- Что в нем?

- Себя... себя увидела.

- Позолоти рыбку.

Анна снимает сережки и бросает их в воду.

- Что теперь?

- Ничего не вижу: рябит.

- Тогда слушай, - говорит человек и в красном камне у него на лбу вспыхивают искры в ритме его слов, - судьба у тебя там, где арбуз. Ковер на стене, арбуз на столе! Полоска к полоске: зеленые с темными, как на ковре. Внутри красное, а семечки черные. Что наша жизнь? Узор! Полоска туда, а эта сюда... Иди туда, не знаю куда. Сестру не найдешь - себя обретешь, а найдешь - в тот же день потеряешь. Иди! Три дороги впереди: одна ложная, другая мнимая, третья к смерти ведет. Все по ней ходят. Иди, дура, иди!

Он выпускает на карту жука и указывает ей направленье рукой. Жук, увеличиваясь в размере, превращается в черепаху, инкрустированную драгоценными камнями. Анна замечает, что идет по пустыне, она оборачивается: карта улетает с порывом ветра вдаль. Ее обгоняют несколько раскрашенных шаров перекати-поле с крохотными колокольчиками. Корявый саксаул инкрустирован драгоценными камнями, сверкающими на солнце, с веток свисают бусы. Старик в рваном узбекском халате с кряхтением тащит скалу на плечах. Он останавливается перед героиней, сбрасывает непосильную ношу - земля вздрагивает от удара. Старик, указывая на скалу, что-то говорит на своем языке.

- Брось монету! - раздается голос с небес.

Анна достает монету и бросает в маленькую щелку, на которую указывает старик. Скала расщепляется на две половины. Акробатка в кружевном трико извивается змеей на красном шелке внутри. Она берет Анну за руку и тянет к себе.

- Не сопротивляйся, иди к ней! - вновь раздается голос с небес.

- Я боюсь.

- Ну хорошо, отпусти ее, - вещает глас.

Акробатка отпускает руку и скала захлопывается. Анна оглядывается, но никого не обнаруживает за спиной, а когда она вновь обращает свой взор на скалу, вместо нее видит английский танк начала века - многобашенное чудовище, полузасыпанное песком. Как только Анна прикасается к броне, чудовище оживает и начинает двигаться. Она убегает и шум мотора вскорости прекращается. Из песка, словно ящерица, вылезает коротышка в пестром полосатом халате. Он поднимает палец к небу и склоняет голову набок к подмышке поднятой руки, как бы прислушиваясь к чему-то происходящему под землей. Наконец, делает знак, что уже готово и разрывает руками песок. Появляется изразцовая карта, но в этот момент раздается топот копыт и коротышка мгновенно зарывается в песок. Анна сбрасывает туфли и бежит по пустыне, ее обгоняет корзина низко висящего воздушного шара, объятого сполохами пламени, которые при ближайшем рассмотрении оказываются пурпурными флажками. Одетая по моде двадцатых годов женщина (Патриция Шарм из ⌠Нечаянных чар■) подает ей руку и помогает залезть в корзину.

Всадники в полосатых халатах уже в двух шагах от корзины и дамы бросают в них гранаты. В руках Анны оказывается английский ручной пулемет начала века с обрезанным дулом. Ее спасительница указывает направление, Анна стреляет в упор, но всадникам это не причиняет вреда. Дамы пускают деньги по ветру и всадники отстают, но шар, пробитый осколком гранаты, опускается на мусульманское кладбище. Вместо надгробий - маленькие вычурные домики. Спасительница берет пулемет и стреляет.

- Уходи, я прикрою! - она стреляет в шар и он загорается.

Анна бросается к одному из домиков, открывает дверь и вбегает в зал дворца европейского типа с привнесением восточных элементов в обстановку.

- Где я? - спрашивает Анна, озираясь по сторонам.

- Во дворце у эмира в Женеве, - говорит любезный молодой человек во фраке с восточным лицом.

- А... кто вы?

- Мы - эмиры бухарские. Живем здесь в Швейцарии к нашим вкладам поближе.

- Что-то вас много.

- Мы все наследники, следим друг за другом.

- Но как я здесь оказалась?

- Вы увлеклись так игрой, что...

- Меня усыпили и...

- Не усыпили, а загипнотизировали.

- Час от часу не легче. Что же случилось со мной после того, как...

- Гармония Брамс очнулась от сна? Она оказалась по прошествиии нескольких лет во дворце у эмира.

- Все возвращается на круги своя, - добавляет другой.

- Что же все эти круги или годы...

- Вы спали в хрустальном гробу, как и полагается спящей красавице, а мы вас обожали. Целомудренно, заметьте.

- Представляю ваше целомудрие. Ну вот закончились съемки, все позади, одного не могу понять...

- Вам не нужно ничего понимать, - говорит появившийся из-за ее спины режиссер в халате геоманта из ⌠Нечаянных чар■. - Исполняйте и все!

Он щелкает пальцами: неожиданно для себя Анна плюхается на колени и распластывается на полу, раскинув в сторону руки. Режиссер, сидя в кресле, щелчками управляет ее движениями. Она ползает по скользкому полу, извивается, вскакивает и замирает в неестественных позах.

- Ну а теперь... - он притягивает ее за бусы к себе и шепчет что-то на ухо.

Она молча разворачивается и уходит. В его руке остаются бусы - нитка лопается и бусинки рассыпаются.

Слуга в полосатом халате катит кресло на колесиках с геомантом вслед за ней. Она заходит в оранжерею со статуями между кустами. Небольшой оркестрик исполняет странную диссонансную мелодию. Живая девушка, изображающая одну из статуй, производит неестественные механические жесты, исполняя своеобразный танец. На вывернутой ладони оттянутой назад и согнутой в локте руки - большая с розовой мясистой щелью раковина, с другой свисает веер на шнурке. Вся в движении: поводит плечами, причмокивает губами, строит глазки и подмигивает.

Анна уходит в боковой коридор, но вскоре упирается в тупик. Обернувшись, пытается обогнуть догнавшего ее режиссера, но слуга закрывает креслом проход.

- Нет, нет и нет! - машет руками Анна и отворачивается к стене. На ней изразцовая дива с раковиной на ладони у левого бедра.

- Эмоционально, весьма, - говорит режиссер, - а теперь изобрази тоже самое, только без слов.

- Нет, - отвечает она через плечо.

- Тогда становись на колени и проси прощения.

- У кого?

- У стены.

Она сползает по стене и простанывает в раковину:

- Нет, нет и нет... - и, наконец, соглашается. - Да!

Но когда оборачивается, никого за спиной не оказывается.

Анна встает с колен и идет по коридору. Ее догоняет Патриция Шарм: в попытке остановить хватает за ленту на спине. Бант развязывается и лента остается в ее руке. Патриция пропускает ее между зубами, задумчиво глядя ей вслед. Анна пытается догнать кресло с режиссером, которое катится уже само по себе. Пробегает несколько комнат, в которых люди застывают на мгновение, словно манекены. Оставляя облако дыма из трубки кальяна, режиссер исчезает, словно растворяясь в нем. Войдя в облако, Анна оказывается в энгровской бане среди дюжины обнаженных женских тел, которые движутся в своеобразном ритмическом танце. В центре композиции - все та же девушка с раковиной. Стены комнаты обтянуты парчой, которая создает эффект золотого сияния. Солнечные лучи, проходящие сквозь витражный купол потолка, отражаются в колеблющейся воде бассейна, наполняя зал радужным изменчивым светом.

Кто-то берет Анну за руку и выводит из золотистого облака в коридор коммуналки. Романтического вида юноша берет ее за руку и они молча идут по коридору. Вращая цветастым зонтиком перед собой, словно пропеллером, семенящей походкой проходит, почти проплывает куклоподобная дама в кимоно. Они расступаются, дама проходит дальше. Анна оборачивается и видит, как она, отбрасывая зонтик в сторону, вплывает в обьятия морского офицера в белом кителе, который тоже бросает в сторону фуражку. Юноша вновь берет ее за руку.

- Куда вы исчезли? - спрашивает юноша. - Я видел вас на вокзале с букетом цветов над толпой, потом все смешалось и вы вдруг исчезли. Вы так похожи...

- На певицу, которую все на самом деле встречали?

- Разве вам не говорили? Вы так похожи на Анну... Анну Карабасову. Как вас зовут?

- Анна.

- Какое совпадение! Вы похожи и вас зовут Анна! Я обычно влюбляюсь во всех женщин, похожих на Анну... в певицу, к примеру, в ее голос, - вернее. Она чем-то похожа на вас, может быть, красотой, элегантностью. Судя по вашему элегантному виду, вы живете в уюте и роскоши.

- Несколько часов назад я имела квартиру, работу и деньги; сейчас у меня только то, что на мне.

- Но у вас есть еще красота, имя и прошлое, а у меня даже этого нет. Я не знаю, кто я и сколько мне лет. Когда в детстве... это я помню... родителей арестовали, мать велела забыть мое имя. Меня взяли соседи, но вскоре их тоже арестовали. Все, кто брали меня, предлагали забыть мое прежнее имя и отчество. Я забывал... забывал, наконец, все позабыл и стал куклой у дочери маршала...

Перед мальчиком лет тринадцати останавливается лимузин. Шофер открывает дверцу, сидящая внутри девочка лет пятнадцати в нарядном платье указывает на мальчика пальцем и шофер забирает его в машину.

- Она играла со мной, переодевала, ставила в угол и брала с собою в постель - тогда-то я и узнал различие между мужчиной и женщиной. Она сама была куклой, большой белой куклой с дебильным лицом. Отец ее очень любил, называл нас Пьеро и Мальвина - он был из бывших и его тоже арестовали. Я забрал Мальвину с собой в коммуналку и теперь мы живем в опечатанных комнатах - таких очень много - пока не приходят жильцы с ордерами. Я прочел много книг и дневников в этих комнатах, все понимаю про жизнь и теперь вот сличаю: для изучения нравов хожу по гостям. Чтобы быть принятым в свете, нужно построить "свинью". Все по жизни идут, как тевтонцы, - "свиньей", все разбиты на ложи и в них уважают лишь тех, кто допущен во внутренний круг, всех других презирают: богатые бедных за то, что бедняги бедны, а те в свою очередь - их за пороки. Но богатые совершенны в пороках, а бедные неинтересны во зле.

- Блаженны нищие духом.

- Но нищие духом богаты своей добродетелью, а бедные просто бедны без особых пороков и добродетелей тоже. Попадаются, впрочем, весьма интересные виды богатых среди бедняков - богатые духом гордыни. Приглашают вас в гости, а сами уходят, оставят соседку, чтобы гостям говорила: ждите, прийдут через час или два. Нас нужно ждать, ибо мы ценность, утверждают тем самым они, а вы так... ерунда. Они, конечно, так не говорят и, быть может, не думают даже, но ощущают и действуют так. Но более всего меня привлекает лицезренье пороков на сцене. Человек - существо физиологическое, актеры пьют водку, икают, потеют, но их персонажи - вот кто созданья эфира. Сцена для меня нечто вроде сна наяву. Когда звучит голос со сцены, мне мнится, что я превращаюсь в певицу и, в ней пребывая, проникаю в сон Анны в Париже, похищаю ее и лечу на воздушном шаре в эфире...

- Вот кто, оказывается, тревожит меня по ночам в сновиденьях!

- Вам снятся такие же сны? Поздравляю! Значит, вы тоже способны к пребыванью в эфире.

- Что же Анна не мнится тебе... без посредства певицы?

- Для медитации нужен источник душевных волнений. Необходимо поэтому быть постоянно влюбленным в певицу. Обычно я поджидаю в подъезде. Кстати, подъезд - та же сцена, не так ли? Она появляется...

Юноша с букетом фосфоресцирующих роз стоит в шикарном подъезде. Появляется певица с таксой на поводке, она проходит, не глядя на юношу. Идущая вслед за ней женщина в круглых очках на ходу забирает букет и они обе скрываются в лифте.

- Теперь вы понимаете, как я имею возможность видеть вас, Анна. Вы не обижайтесь, что я ставлю вас на место божественной Анны. Я даже представил, как она проникла инкогнито к нам из Парижа, чтобы сокровища разыскать или мать, и я вам - то есть ей - помогаю.

- Я понимаю тебя и согласна стать Анной, тем более ей и являюсь.

- Вы уже входите в роль. Определенно: у вас есть актерский талант. Но вам нравится та, на которую вы так похожи? Вы ее знаете? Все ее знают.

- Я знаю ее, как себя: иногда она меня раздражает, но в сущности я ее обожаю.

- Правда? Я рад за вас: редкая женщина отзывается хорошо о другой. Вы - исключение и я ради вас принес себя в жертву... однажды. В моей жизни был один человек: страшный, ужасный, инфернальный человек... очень вежливый и очень воспитанный. Все тянулись к нему, словно бабочки к лампе, и всех, кто был ближе, он обжигал. Во время войны был разведчиком и Гитлер пожал ему руку однажды...

Посредине огромного зала располагается бассейн с прожекторами, которые освещают находящегося под водой идола со свирепой физиономией, сидящего за таким же каменным, как и он сам, столом с поднятой лапой хищника, распустившего когти. Гитлер со свитой проходит вдоль шеренги молодцов в эсесовской форме.

- Чем ваши воспитанники могут нас удивить? - спрашивает Гитлер, обращаясь к Канарису.

По его знаку из шеренги выходит офицер, берет со стола поднос с вином и фруктами и спускается по ступенькам в бассейн. Он идет под водой с подносом в руке, как официант, ставит на стол и возвращается. Идол медленно опускает лапу, берет яблоко и подносит ко рту. Офицер выходит из бассейна - мундир на нем мгновенно просыхает - и становится в строй. Гитлер снимает с груди Геринга крест и награждает его.

- За то, что вы вышли... - говорит Гитлер.

- ...сухим из воды, - завершает его фразу юноша. - Вот такой человек! Может быть, он и не был таким, но рассказывал. Я служил у него обнаженной моделью для античного бога, был Приапиком, как он меня называл. Однажды я увидел у него ваш портрет, вы у него поправляли чулки...

- Пикантная штучка, - говорит Анна и поправляет застежку чулка на ураганном ветру, - из фильма "Здравствуй, Лунная Фея".

- Вы видели "Лунную Фею"?

- Она, как и вы, юноша, изучает человеческие нравы в Голливуде, но ничего не может понять, ибо сотворена из материи сновидений...

Играет оркестр, на сцене танцуют, подвыпившие актеры бродят по залу между столиками. Анна, играющая роль Лунной Феи, подходит к полукруглому дивану с сидящими вокруг Питера Лорри актрисами. В зеркале за ними видно, как платье само по себе распахивается у нее на груди.

- Друзья, угощайтесь, - говорит она и склоняется к сидящим на диване, - прикасайтесь, это приятно.

Лорри роняет монокль из глаза, он протягивает руку, но Марлен Дитрих подскакивает к Лунной Фее и утаскивает ее в сторону.

- Дорогая, кто тебя научил таким глупостям?

- Чарли.

- Чаплин?! Понятно!

- Он сказал, что ему это очень приятно.

- Еще бы! От тебя идет эротический ток, я хотела сказать - электрический. Запомни: это можно делать только вдвоем и только со мной, понимаешь?

- Не понимаю, Марлен, объясни: почему?

- Кому ты еще позволяла лапать себя?

Лунная Фея берет Марлен Дитрих за руку. После кратковременного радужного мелькания, пробивая витрину, они вылетают на улицу. Фея показывает на танцующего негра с метлой и они так же мгновенно возвращаются в зал.

- Уфф! Вот этого... сейчас отдышусь... вот этого делать нельзя!

- Но мы были вдвоем.

- Понимаешь...

- Что... тоже нельзя? Потому что он чернокожий?

- Понимаешь... у него есть своя фройлен, к тому же он бедный.

- Что... бедным тоже нельзя позволять?

- Никому, кроме меня! Я сейчас отправляюсь домой, а ты появляйся позднее - я не хочу, чтобы нас видели вместе. Потом объясню почему, а пока расскажи жене Чаплина, чему он тебя научил, чтобы ей тоже стало приятно!

- Мне нравится, - говорит юноша, - как вы входите в роль моей Анны. Я не спрашиваю, где вы видели "Фею", это неважно, главное - то, что вы включились в игру. Может быть, вы читали статью с описанием фильма? Он, этот инфернальный человек, тоже имел возможность читать иностранные киножурналы, но мне запрещал. Когда же узнал, что я в вас влюблен, предложил мне нечто ужасное за то, чтобы только смотреть на портрет... иногда! Он надевал офицерский мундир с орденами и они звенели, когда совершал... Война только что кончилась, все носят теперь ордена и, когда они звенят, - мне кажется: все хотят сделать со мною ужасное. Но это вовсе не то, о чем вы подумали. Я вам на ухо скажу, чтобы никто не услышал, никто, кроме вас, Анна...

- Бедняжка, - говорит Анна и целует его. - Я понимаю теперь твой порок. Ты не знаешь, кто ты и не хочешь узнать, у тебя не хватает мужества стать кем-нибудь. Пытаешься скрыть свою сущность в лучах чужой славы, а своей не рискуешь достичь. Есть такая категория - теннисный мальчик при знаменитости: вечно мелькает перед глазами, нагибается за мячиками, подает лимонад, сплетничает за спиной у кумира, интригует, но никогда не становится личностью! Ты еще молод, но все уже спуталось в твоей голове и душе. Для тебя источник волнений не в личности женщины или ее красоте, а в той маркировке, которое лживое общество ставит на круп очередного кумира, как тавро на животное. Блеск софитов тебя ослепляет и ты, как и все, не в состоянии уже отличить подлинное от мнимого. Ты талантлив, однако несчастен, но счастье...

- Состояние счастья длится мгновенья, все остальное в жизни, - может быть, не несчастье, но и не счастье, не так ли?

- Счастье - пошлость, поверь мне, - если длится годами.

- Я много бродил по коммуналке, но не видел счастливых людей. Коммуналка - она бесконечна, как Ад, но есть в ней места, где можно увидеть райский сад. Наяву...

Он заводит ее в комнату и предлагает войти в огромный старинный шкаф, похожий на терем. Внутри стоит стул и видна выщербленная кирпичная стена. Юноша усаживает Анну на стул, а сам вынимает из стены два кирпича: сквозь отверстие открывается вид на тропический сад, который оказывается оранжереей французского посольства. Посредине стоит темно-зеленая бронзовая статуя античной танцовщицы с поднятым в танце коленом. Все сотрудники посольства прибегают в оранжерею, чтобы припасть губами к ноге Терпсихоры для счастья, в результате чего образовалась золотистая проплешина на колене танцовщицы. Юноша, стоящий за ее стулом в шкафу, расстегивает пуговицы у нее на пальто.

В мгновенно нахлынувшем воспоминании интеллигентного вида комиссар, так же стоящий у нее за спиной, запускает ей руку за пазуху, другой рукой он берет со стола конверт.

- Здесь разрешение на выезд, - говорит комиссар и отдергивает руку. Повторив пару раз свой маневр, он заходит за стол и отдает ей конверт.

- Это все? - спрашивает Анна, застегивая пуговицы.

- Это та самая малость, в которой ваша мать отказала гувернеру вашего брата, если вы в состоянии вспомнить одного из слуг в вашем доме, сударыня.

- Я вас помню, любезнейший. "Воронежский пес" - обозвал вас отец и сломал на спине у собаки свой хлыст.

- Покойник был строг! Да, я - воронежский пес, но с душой андалузского рыцаря, кстати. Убирайтесь, сударыня, к черту, пока не передумал!

Анна выходит из кабинета, раскрывает конверт: в нем чистый лист. Раздается выстрел. Секретарша распахивает дверь кабинета: комиссар с простреленной головой лежит в кресле.

- Уходите скорей, - говорит секретарша. Анна поворачивается...

И вновь оказывается в объятиях юноши в шкафу.

Тем временем в посольстве происходит карнавал. Появляется человек, который сидел перед героиней в поезде. Он срывает со стола зеленую бархатную скатерть, взмахивает ею, как матадор, и вновь застилает стол. Сверху он укладывает женщину в костюме восточной танцовщицы, добавляет к ней вазу с цветами, веер и трость, дает две-три секунды полюбоваться созданной композицией и меняет ее. Наконец выдергивает скатерть и заставляет висеть натюрморт в воздухе. Вскоре все гости становятся объектами его композиций. Он расставляет их в неестественных позах среди зарослей тропических растений - обнаженные спины дам украшаются улитками, живыми осьминожками, драгоценными камнями и бабочками. Ассистент выводит из-за портьеры женщину в платье из бабочек. Мастер делает пасы: бабочки вспархивают и возвращаются, вновь создавая иллюзию платья. По указанию ассистента дамы снимают свои украшения и кладут их на стол, мастер извлекает несколько живых рыб из аквариума и добавляет к разложенным на столе драгоценностям.

Камера уходит вглубь посольства: видна анфилада комнат, заполненных гостями, одетыми по моде двадцатых годов. Анна замечает себя среди гостей с подносом в руках. Мастер разрывает несколько ниток с бусами, они складываются в форме стрекозы и она катается под его рукой на столе. Он приближает к ней руку, бусинки облепляют ее и рассыпаются.

- Для подзарядки энергии чудотворения, - объявляет мастер, - мне необходима жертва особого рода. Нужно выбрать из всех здесь присутствующих самую слабую и беззащитную. Вас или, может быть, вас? - дамы пугаются, но он машет головой. - Нет, не подходит.

Ассистент выводит Анну из толпы.

- Вот то, что вам надо: служанка, эмигрантка к тому же.

- Пожалуй, - соглашается мастер. - Что мы с ней сделаем?

- Давайте задерем ей юбку, - предлагает один из гостей, - и выпорем живой рыбой по ягодицам.

- Нет-нет, господа, никакого насилия, только словесные щипки и подзадоринки. Будет больший эффект.

- Расскажите о ней, - просит ассистент хозяйку дома и уводит ее в сторону.

Через некоторое время они возвращаются и он объявляет:

- Господа, эта женщина бросила свою сестру на произвол судьбы в России!

Улыбка гаснет на лице Анны и по ее щеке стекает слеза.

- Браво! - кричит мастер и ведет всех к террасе. Он делает несколько пасов рукой, как бы вытягивая что-то из воздуха - огни Парижа неожиданно гаснут. Еще несколько пасов, что-то насылающих вдаль, и в темноте возникают огненные вензеля, узоры, фигуры и лики античных богов. Некоторое время он дирижирует огнями Парижа, они подчиняются малейшему мановению его рук, некоторые огоньки поднимаются вверх и смешиваются со звездами. Неожиданно узоры теряют гармонию и все огни зажигаются вновь. Гости бросаются к мастеру и умоляют продолжить сеанс.

- Она уже успокоилась, - говорит он, указывая на Анну. - Заставьте заплакать ее еще раз. Впрочем, на сегодня достаточно.

Гости аплодируют очередному представлению: в зал въезжает режиссер в жокейской коляске, запряженной страусом. Неожиданно все убегают и Анна остается одна в зале. Появляется матрос с надписью латинскими буквами на бескозырке "Аврора". Он бьет ладонями по пяткам... "Эх, яблочко, куды ты котишься!"... и, отбивая чечетку, приближается в танце к героине. Она прячется за бронзовую статую амазонки. Матрос похлопывает статую по бедрам и вновь принимается за Анну. Бронзовые веки на лице статуи поднимаются, под ними эмалевые вставки огромных глаз, руки с рыпением шестеренок приходят в движение. Статуя сворачивает голову матроса, его повернутое назад лицо мгновенно становится белым, как у клоуна, а изо рта стекает струйка крови.

Анна, сидящая в шкафу, вскрикивает от ужаса. Юноша наклоняется и целует в обнаженную полоску ноги над кромкой чулка.

Статуя роняет тело матроса, делает несколько непроизвольных судорожных движений руками и застывает в неподвижности. Матрос проваливается в люк, который тут же захлопывается. Веки на лице статуи опускаются.

Анна в испуге убегает по коридору.

Анфилада комнат богатого дома начала века. Анна в платье служанки с белым передником медленно (сцена снята рапидом) скользит по перилам круговой лестницы с подносом в руках. Юбки развеваются колоколом, открывая ноги в черных чулках. Пока она спускается, человек во фраке, играющий роль генерала в первом эпизоде, поднимается вверх. Он снят в нормальной скорости, отчего медленное скольжение служанки воспринимается снисхождением с небес.

Анна сидит уже не в шкафу, а наблюдает за происходящим действием на экране в зале маленького кинотеатра. Время от времени изображение заволакивается сизоватым дымом от ее сигареты.

Фрачник подставляет руку и останавливает скольжение служанки. Она с вопросительным выражением на лице смотрит на него. Не отнимая руки, он начинает говорить монолог о презрении:

- Никто еще не превзошел меня в искусстве презрения к прочим. Изучив все оттенки презрения, от исступленной ненависти до беспредельного высокомерия, я пришел к идеалу простого презрения. Я просто презираю всех и вся, и вас в том числе, безо всякого повода. Надеюсь, вы меня понимаете?

Служанка, приставив палец к подбородку, со вниманием слушает.

- Да, понимаю... подержите, пожалуйста.

Она отдает ему поднос, бьет по щеке... у него вылетает монокль из глаза и попадает в бокал... забирает поднос и съезжает по лестнице вниз в зал, где идет прием. Хозяйка дома, которую играет та же актриса, что и генеральшу, расхаживает с бокалом по комнате, рассуждая о тончайших оттенках презрения.

- Презренье кто-то выдумал и выдумал для всех! Но тот, кто его выдумал, сделал так, как хотели все те, кто отмечен стремлением возноситься над всеми и даже над теми, кто, занимая высокое положение в обществе, не желает воспользоваться изобретением по глупости и... благородству души. Значит тот, кто его выдумал, выдумал его не для всех, но для тех, кто хотел!

Она ходит по комнате так, словно служанка отсутствует, и той приходится все время отступать в сторону. Их передвижения напоминают своеобразный танец. Когда служанка не успевает в очередной раз увернуться, хозяйка щиплет ее за зад.

Гости выпивают вино и пускают стаканы по скользкому полу к ногам Анны. Мажордом в свою очередь толкает к ней серебряную тележку. Стоит только Анне расправить спину и стать, невольно выпятив грудь, с широко расставленными ногами и руками на талии сзади, как раздается голос хозяйки:

- Не принимайте горделивых поз, милочка! Вы - не в борделе!

Анна спускается по лестнице. Высокая стройная дама делает перед ее лицом балетное па, преграждая путь вытянутой ногой.

Очередной гость приглашает ее на танец, но делает лишь пару движений и отпускает.

- Вот вы говорите: идеальная женщина, - указывает он другому гостю на бронзовую статую обнаженной богини тростью. - От пупка и выше! А если и ниже, то несомненной богиней считается у нас, человеков. Я же скажу вам: все та же Венера Просто... народная.

- Венера все-ж-таки...

- От пупка до кончика ногтей, - бесцеремонно очерчивает он тростью стоящую рядом со статуей Анну, - согласен, а то, что в голове, так все на устройство ногтей и ушло.

- Бывают исключения.

- Вот этим исключением вы и обманываетесь.

- А вы?

- И я, к сожалению.

- Может быть, к счастью?

- Пожалуй.

Анна, оставшись одна, осматривает свои руки с веером расставленными пальцами. Налюбовавшись, удовлетворенно хмыкает и, приподняв юбку, принимается разглядывать ноги в зеркале напротив. Расстегивает блузку и выпячивает грудь в сторону указующих (ладонями кверху) рук статуи, которые вместе с поворотом головы как бы показывают превосходство живого над неживым. Анна замечает в зеркале довольную физиономию вернувшегося гостя. Он откладывает трость в сторону. Она дернулась, было, убегать, но была схвачена за руку. Анна оказывается стоящей спина к спине со статуей. Она пытается перехватить его хватающие руки, но внезапно ослабевает в истоме и откидывает голову назад на плечо статуи.

Хозяйка с сигаретой в руке на мундштуке наблюдает за ними из-за портьеры. За ее спиной появляется другой гость, который целует ее в плечо, но она не обращает на него внимания, завороженная зрелищем.

Анна в кинотеатре наблюдает за хозяйкой, которая наблюдает за ней на экране.

Тем временем настойчивый гость пытается задрать ей юбку. Анна достает из-под чулка браунинг и приставляет ему к виску.

- Это за вами, - изумляется хозяйка, обращаясь к Анне.

Перед домом стоит роллс-ройс с затянутым в кожу шофером. Ее отвозят в замок, но хозяина в нем нет. Слуга приглашает ее сесть за обеденный стол в огромном пустом зале. Она ужинает в одиночестве при свечах, бродит по залам, танцует с воображаемым партнером, проходит в полутемный холл, в глубине которого при ее появлении начинается роение огней. Возникают очертания оранжереи, подсвеченной разноцветными лампами, скрытыми в листве. Посредине небольшого бассейна стоит бронзовая нимфа. Ее голова откинута назад, спина выгнута, руки отведены в сторону, одно колено поднято в стремительном беге. Искаженная страстью физиономия сатира с протянутой к ней рукой выглядывает из листвы. Звучит музыка Дебюсси из "Послеполуденного отдыха фавна". Анна некоторое время любуется зрелищем, затем поворачивается и уходит. Огни за ее спиной гаснут, музыка стихает. Наконец, она садится в кресло в одном из залов и засыпает. Начинает идти снег...

Она же на льду замерзшей реки. Два конца ее красного платка завязаны за пуговицу на груди. Держа два других в руках, она скользит на коньках, используя платок вместо паруса.

Когда она открывает глаза, то оказывается в зале полном гостей во главе со все той же хозяйкой. Анна убегает сквозь строй смеющихся, улюлюкающих гостей и попадает в зал с двумя дюжинами стоящих в несколько рядов статуй. За ней начинает гоняться девочка на велосипеде в попытке наехать на нее. Анна в непонятном испуге прячется от нее за статуями. Появляется мажордом, он хватает ее за руку и вталкивает в зал с гостями.

Хозяйка разрывает ожерелье... бусинки рассыпаются по полу... и знаком показывает служанке собирать их.

Анна ползает на коленях, собирая бусинки в ладонь. Мажордом щелкает пальцами, указывая на каждую жемчужину, которую она подбирает. Хозяйка уводит гостей в соседний зал.

- А ты собирай... собирай, - говорит она, закрывая за собой двери. Анна швыряет горсть жемчужин в закрывающиеся двери и они сразу же открываются: высовывается голова хозяйки. Увидев все еще стоящую на коленях служанку, она удовлетворенно хмыкает и исчезает.

На полу салона сидит Анна в задумчивости. Жемчужины катаются по полу, за иллюминаторами плещется море. Офицер в белом кителе подает ей руку, помогая подняться. Он приглашает ее на танец. Они танцуют вальс, но корабль сильно раскачивается и они шатаются, как пьяные. Он целует ее, а она рассыпает собранные жемчужины, смеется и вновь опускается их собирать.

Хозяйка возвращается, проводив гостей, останавливается перед Анной, которая протягивает ей горсть жемчужин.

- Ненавижу, - кричит хозяйка и бьет ее по руке, - всех ненавижу и тебя больше всех!

- От... чего же? - спокойно спрашивает Анна.

- Ненавижу твою смазливую физиономию.

- Помилуйте, - удивляется Анна, - несмотря на всю мою к вам неприязнь, вас не назовешь некрасивой. Чему вам завидовать?

Хозяйка задыхается от ярости и поводит руками, не в состоянии ответить. Наконец, выдавливает:

- У-хо-ди, у-хо-ди! У-бирайся, мерзавка! Я за себя не ручаюсь! Убью, застрелю, отравлю, разорву!

- Мадам, к вам пришли, - обращается к ней мажордом.

Хозяйка оборачивается, мгновенно меняя гримасу ярости на широчайшую улыбку, томно протягивает руку к прибывшей гостье и мурлычет.

- А ты убирайся! - делает она жест в сторону Анны.

Мажордом разворачивает ее и толкает к двери. Хозяйка не выдерживает, говорит гостье: "Минуточку," - догоняет Анну и щиплет ее за зад.

Анна, сидящая в кинотеатре, вскрикивает. Кто-то из зрителей щиплет ее за то, что она закурила.

На экране за служанкой захлопывается дверь и она стоит с чемоданчиком на пороге. Открывается дверь и чья-то рука толкает ее в спину и она едва не падает со ступенек.

Одновременно две грубые билетерши с воплями выдворяют Анну из кинотеатра. Из переулка выезжает давешняя девочка на трехколесном велосипеде.

- Вы еще никого не убили? Прекрасные объекты, - указывает она на все еще вопящих билетерш, - очень толстые, легко попасть даже издали.

Анна пытается схватить ее за развевающийся газовый шарф, но он остается у нее в руках, а девочка ускользает в туман. Фарфоровый китайский божок ехидно усмехается за витриной антикварного магазина. Анна достает пистолет и прицеливается. Неожиданно стекло лопается безо всякой причины. Она оборачивается и видит кикимору, бросающую второй камень в витрину. Божок разбивается, а внутри у него еще один с такой же гнусной рожей. Кикимора замахивается еще одним камнем, но раздается свисток и они бросаются бежать.

Героиня идет по улице, ее обгоняет беспрерывно танцующий молодой человек, одетый с опереточным шиком. На нем белый костюм, на голове канотье, в руке легкая трость, а на плече черный котенок. Он отбивает чечетку, вертит тростью, снимает шляпу и картинно раскланивается перед проходящей дамой. Несколько раз он догоняет Анну, но всякий раз его отвлекает очередная прохожая. Наконец, он возвращается к ней и показывает нож с выскакивающим лезвием.

- Это что? - спрашивает Анна, прикасаясь пальцем к острию ножа.

- Это? - удивляется молодой человек ее непониманию. - Это? Это ограбление.

- Средь бела дня!

- Пожалуй, уже вечер. Придержите киску, мадам.

Он кладет ей на плечо котенка и запускает руки в карманы ее пальто. Впервые молодой человек приостанавливает свой танец и с удивлением разглядывает свою добычу: в одной руке у него пистолет, в другой франки.

- Ты кто... шпионка? Шпионов уважаю! Он возвращает ей деньги и пистолет, забирает котенка. - Одну минуточку, - делает несколько танцевальных па перед проходящей мимо красоткой, кладет ей кошку на плечо, запускает руки в сумочку и, продолжая вытанцовывать чечетку, что-то говорит ей на ухо. Рассовывая бусы и деньги по карманам, он возвращается к Анне.

- Пардон, мадам, еще одно мгновение и я к вашим услугам.

Он возвращается к ограбленной барышне, раскланивается:

- Целуем ваши ручки, мадмуазель. Не плачьте, вы такая молодая, красивая, у вас еще все впереди, - забирает котенка и присоединяется к героине.

- Позвольте вас вознаградить, мадам.

Он набрасывает ей на шею украденные бусы, берет под руку и уводит.

- Прошу! - он подводит ее к двухстворчатой резной двери с изображением Гермеса.

Двери неожиданно распахиваются и между ними проезжает все та же девочка на велосипеде.

- Что это? - спрашивает Анна, входя в просторную комнату, заставленную антиквариатом.

- Это - малина, - отвечает ей вновь появившаяся девочка, - не спутайте с клубникой, которая здесь еще будет, когда повзрослею. Кстати, вы меня чуть не убили. Надо мне было шарф завязать, тогда я погибла бы, как Айседора Дункан.

На очередном пируэте бесконечного танца молодой человек разбивает фарфоровую вазу, стоящую на столе.

- Меня зовут Танцующий Пират, - говорит он, разбрасывая добычу по углам. Дотанцевав до того места, где сидит на своем велосипедном гнездышке девочка, он снимает ее на ходу с седла и ставит на дно разбитой вазы. Из-под портьеры выскакивают два мальчика в кепочках. Быстрыми движениями они собирают вазу из осколков, отбивают чечетку и исчезают.

- А теперь стреляйте, - предлагает молодой человек.

- Нет-нет, ни за что! - восклицает Анна. - Лучше убейте меня!

Молодой человек делает очередной пируэт и с размаху разбивает вазу тростью, но девочки в ней не оказывается. Он становится на фарфоровый поднос, лежащий на полу, и продолжает отбивать на нем чечетку. Неожиданно поднос начинает подниматься вместе с молодым человеком в воздух. Он делает несколько пируэтов и кружится вокруг нее. Она аплодирует: поднос разбивается и танцор падает на нее.

Анна лежит на постели, застеленной красным шелковым покрывалом, на ней - все тот же молодой человек. Они оба одеты. Анна с удивлением смотрит на него, приподнимает шляпу, которая лежит у него на спине, и видит под ней воткнутый нож. С перепугу она хватает его за волосы, чтобы отстранить от себя, но голова отделяется от тела. На лице - черная маска с блестками. Она срывает маску: на нее смотрят глаза манекена, а из отверстия в шее сыплется золотая пыльца.

Сверкают блестки в голубой воде.

Анна идет по набережной канала. Ее догоняет белая яхта. На палубе появляется человек в форме офицера речного флота. Яхта останавливается, капитан перебрасывает трап и приглашает ее войти. В хорошо обставленной каюте с пальмами и зеркалами стоит стол с церковной утварью. С обратной стороны вертящегося кресла возвышается над спинкой страшная резная рожа античного божества. Кресло поворачивается и Янус являет свое второе смеющееся лицо. В кресле сидит лысый человек в пенсне, на нем чесучовый мятый костюм, который предпочитают носить провинциальные священники.

- Не могу не выразить вам своего восхищенья, мадам, - говорит он и целует ей руку. - Вы так элегантны, как будто только что из Парижа. Как вас зовут?

- Анна, а вас? Кто вы такой? Вы, должно быть, священнослужитель?

- Я? Я - епископ, вернее - архи... епископ, без пяти минут митрополит, можно сказать.

- Простите, владыка! Были бы вы в облачении - я сама испросила бы у вас благословения. Простите меня и ... благословите. Как вас зовут?

- Вы меня не узнали?

- Я не знаю людей из церковных кругов. К тому же я недавно в Москве.

- Не знаете? Странно. Церковные круги, говорите? Ну, ладно. Архиепископ Лаврентий - так меня называют в церковных кругах, но я всегда был светским человеком и остаюсь им даже в звании.

- Это заметно, владыка.

Лаврентий поднимает трубку и говорит:

- Облачение мне! Какое - какое? Архиепископское, какое же еще!

Через некоторое время раздается звонок, он поднимает трубку, говорит кому-то:

- Сейчас зайду сам.

Извиняется перед Анной:

- Одну минуточку, - и уходит.

Пока он отсутствует, Анна поправляет чулок, но внезапно оборачивается и смотрит на иконы, разложенные на столе. В пышном парчовом одеянии Лаврентий въезжает в комнату на велосипеде.

- Все притчи рассказывают, а я показываю. Предлагаю посетить царство мертвых.

Он сажает ее на раму, они выезжают по трапу с корабля и въезжают в ворота кладбища. Какие-то люди вдали быстро уводят немногочисленных посетителей в боковые аллеи: два дюжих молодца тащат под руки старушку, болтающую ножками, другой уносит на плече девочку с флажком. Пока Лаврентий с Анной медленно катят на велосипеде, кладбище пустеет. Только из-за дальних памятников время от времени выглядывают украдкой лица молодцов.

- Кто эти люди, как вы думаете? - спрашивает Анна.

- Души умерших, должно быть, - отвечает Лаврентий.

В конце аллеи у свежевырытой ямы, заполненной наполовину водой, стоит старинной работы резной гроб с позолотой и перламутром, на нем бутылка шампанского, два бокала, ваза с фруктами, конфеты.

- Где стол был яств, там гроб стоит! - объявляет Лаврентий и сбрасывает велосипед в яму.

- Для кого предназначена эта лодка?

- Действительно - лодка! Вы еще не догадались?

- Нет.

- Странно, - говорит Лаврентий и подает ей бокал с шампанским.

- Так кто же покойник? - спрашивает Анна.

- Был бы гроб, покойник найдется, - говорит Лаврентий, снимает с себя облачение, бросает его на траву и открывает крышку гроба. Внутри все обито красным шелком. Он залезает в гроб, складывает руки на груди, затем подмигивает и закрывает крышку. Анна стоит перед гробом с недоумением. Проходит долгая пауза: поют птицы, шелестят листья, поблескивают плиты надгробий. Анна не выдерживает и стучит в крышку.

- Владыка!

- Войдите, - раздается в ответ.

Она открывает крышку, но в гробу никого нет. Лаврентий стоит рядом с ней. Анна вскрикивает.

- Пройдемте, - говорит Лаврентий, берет ее под руку и ведет к выходу. У ворот он щелкает пальцами: мгновенно появляется машина.

- Вы действительно меня не узнали?

Анна разводит руками в недоумении.

- Ваше счастье, - говорит он зло и сухо, захлопывает дверцу и уезжает.

- Какие экстравагантные священники в Москве, - говорит Анна и идет вслед за вновь появившейся девочкой к полуразвалившимся воротам с остатками гербовых львов. В глубине заросшего травой сада запущенный дом со следами былой красоты. На ободранной кирпичной стене обломок барельефа - сирена, прикрывающая лицо крылом. Повсюду валяются обломки мраморных статуй, из травы торчат канделябры, местами расставлена рассохшаяся мебель. В кресле восседает кикимора и пьет горящий пунш из блюдечка. Бродяга, стоящий на пьедестале, указывает направление рукой.

- Никто не доходит сюда, - объясняет девочка, - кроме детей, собак и бродяг. Дом выпал из плана и не числится в документах, а для начальников мира сего то, чего нет на бумаге, как бы не существует. Никто нас не трогает, живем, как в Раю.

- Мы - Черные Курицы! - объявляет стоящий на пьедестале бродяга.

Анна входит в комнату с зеркалами, на консольных столиках стоят многочисленные флаконы из-под духов.

- Это наша коллекция, - говорит очередной бродяга. - Я - хранитель музея.

Посредине следующей комнаты на большом овальном столе разложен натюрморт из разнообразнейшей посуды, заполненной фруктами, овощами, раковинами, цветами и листьями. В натюрморт включена улыбающаяся во весь рот розовощекая девушка в венке из цветов и черешен, лежащая ничком среди ваз. Тяжелые кисти спелого винограда свешиваются со стола.

- Это живой натюрморт, - объясняет девочка. - Мы обновляем его каждый день: заменяем все фрукты на свежие и девушку тоже, потому как она напивается из бутылок, которые включены в композицию. Девушка машет им рукой, по ее смеху чувствуется, что она уже под шафе.

Обернувшись, она видит, что композиция с девушкой превратилась в изразцовую.

Анна идет по коридору шикарной гостиницы. Ее догоняет роллс-ройс, она поднимает руку. Дверца открывается: внутри человек во фраке, цилиндре и плаще а-ля Макс Линдер. Они едут по коридору, проезжают украшенные мрамором холлы и, наконец, въезжают в огромную, как заводской цех, коммунальную кухню со стенами, окрашенными свежей оранжевой краской с полосками гари у газовых плит.

- Эй, поселянин, - обращается фрачник, упираясь тростью в грудь одного из обитателей кухни, - где это мы оказались?

- Не знаю, как вас по имени отчеству...

- Можешь звать меня сэр, - говорит фрачник, доставая из машины бутылку шампанского и два бокала. Они чокаются и выпивают.

- Премного благодарен, товарищ... э... сэр.

- Стало быть, мы у товарищей. Ну... рассказывай, - говорит фрачник, обводя тростью круг, - как вы дошли до жизни такой?

Анна в шикарном платье с блестками ходит по кухне от стола к столу с сигаретой на длинном мундштуке, бесцеремонно заглядывая в кастрюли и лица. Она подходит к мальчику в круглых очках с раскрытой книгой на груди. Надпись на обложке гласит: "Удивительные приключения маркиза да Караба в стране Дураков". Анна берет его за подбородок.

- Мальчик, а мальчик, ты знаешь, кто я? Я знаменитая актриса всех времен и народов Елена Содомская, а ты кто такой?

- Я в прошлом рождении Наполеон, - он надевает треуголку.

- Или торт.

- Может быть.

- Мальчик, а мальчик, я тебя съем. Ой, что это я горожу! Какая-то странная роль или мне снится все это, - она обводит полукруг мундштуком. - Скажи-ка мне, где я и кто ты?

- Я тот, с кем вы сочетаетесь браком через несколько лет... или уже сочетались когда-то... в ином измерении времени и места, в коем мне будет столько же лет, сколько и вам, ма-дму-азель или дам.

Раздается звук захлопывающейся дверцы машины. Анна выскакивает в коридор вслед за уезжающим роллс-ройсом, но его уже и след простыл. Она возвращается на кухню, но попадает в другой коридор. Открывает первую попавшуюся дверь и спрашивает:

- Не видели сестру?

- Какой сочинить вам экспромт? - спрашивает ее вместо ответа толстый седой мужчина с повязкой на глазу. Он одет в потрепанный сюртук с орденом на лацкане, на ногах женские панталоны до колен, в дырках на тапочках шевелятся пальцы, в одной руке у него рюмка с коньяком, в другой - вилка с соленым огурчиком.

- Хотите прослушать экспромт о глазах? - спрашивает он и, не дожидаясь ответа, начинает. - Женские глаза - это живые кристаллы: полудрагоценные камни в быту и драгоценные в страсти. Переливы зрачков в глазах женщины вечерней поры подобны мерцанию индийских семидесятигранников чистой воды...

Старуха в плетеном кресле, одетая, словно испанка, в черные и красные кружева, стучит корявой тростью, привлекая внимание героини.

- Иди сюда, деточка. Что ты ищешь? Говори громче, я плохо слышу.

- Сестру.

- Зачем тебе сестра? Я уже здесь, а она где? Найдешь - разочаруешься. Давай я тебя удочерю. Ты мне - уют, я тебе - наследство, согласна? Не хочешь быть любимой дочерью, нет? Тогда поговори со мной. Все люди - братья, да? А женщины - сестры. Мы проявляем милосердие к мужчинам. Стало быть, мы - сестры милосердия. Ты меня понимаешь? Я всю жизнь пробыла сестрой милосердия и что имею теперь? Воспоминания! Ты меня понимаешь? Я тебе оставлю в наследство мои воспоминания. Оставайся со мной, не ищи того, чего нет. Все что было - то было, а чего еще не было - того и не будет. Ты меня понимаешь?

- Машеньку Карабасову? - говорит чья-то старушечья голова, выглядывающая из-за двери. - Видела в театре в прошлом году, а тебя, Аннушка, недавно. Во сне.

Анна поднимается по лестнице в театре. Ее догоняет билетерша:

- Билет предъяви, негодяйка! Последний акт... не положено... стой!

Получив стофранковую купюру, она останавливается и держит ее перед собой на вытянутых руках, как смертный приговор.

- Иностранка, - говорит она с придыханием подоспевшим швейцару и гардеробщице.

- Нахалка, - с уважением кивает швейцар и снимает фуражку.

- Мерзавка, - осторожно добавляет гардеробщица.

На сцене поет актриса, которую встречала толпа на вокзале. Она в японском кимоно: смерть уносит ее из жизни и она прощается с любимым. "Я умираю... судьба", - поет она и исчезает за кулисы, где стоит Анна. "Да, Барабасова", - отвечает певица Анне и наматывая на себя красную ленту, возвращается на сцену. "Я из жизни уйду без тебя!" - поет она молодому человеку, который картинно изображает страдания и тянет ее за красную ленту. "Да, Мария", - вновь отвечает она за кулисами и уходит на сцену. Актер, загримированный под Смерть, тянет ее за синюю ленту и она, вращаясь, вновь исчезает за кулисы. "Да, сестру зовут Анной", - и она в последний раз выкатывается на сцену. "Умираю... судьба...", - возвращается за кулисы, картинно протягивает руки и восклицает: "Наконец, ты нашлась, сестра!" Они падают друг другу в объятия и целуются.

- Дай я взгляну на тебя, - говорит Анна в артистической уборной, стирая с ее лица грим, но та вновь бросается к ней в объятия и долго целует: слишком долго. Анна одним глазом с недоумением поглядывает на нее в зеркало. Многочисленные зеркала множат их отражения. Поцелуй продолжается и Анна, все еще позволяя целовать себя, отнимает от нее руки и разводит в стороны. Наконец, певица отстраняется и говорит:

- Какое счастье: я тебя нашла! Вернее, - ты, но это неважно. Правда, у меня уже есть сестра и зовут ее Анной, но это неважно. Мы будем жить вместе. Кто мог подумать: у меня такая красивая, элегантная сестра. Наша Анна - сухарь. Ты скоро увидишь ее. Она глупа, но добра; вернее, я глупа, а она зла, но это тоже неважно. Ты будешь третьей у нас. Как это будет прекрасно! Три сестры, как у Чехова. Или это у Гоголя?

- Но у нас не было третьей сестры, - говорит Анна.

- Да, как будто бы не было, но ты появилась, чего же еще?

- Но ты Маша?

- Да, Маша.

- И ты Карабасова?

- Да, Барабасова.

- Ты готова меня поменять на любую мерзавку, - раздается вдруг голос.

Женщина в строгом платье с круглыми роговыми очками стоит на пороге.

- Ты всегда была мерзкой! Готова предать меня, дрянь! Но я не позволю кощунствовать над памятью матери! Об этом будет еще разговор. А вы убирайтесь отсюда!

- Но Аннушка, она говорит: она наша сестра!

- Я - твоя сестра! Ты об этом забыла и меня обменяла как пешку на эту вот дрянь!

- Но она такая милая, Аннушка, она вовсе не дрянь.

- Или я, или она!

- Я ошиблась, простите, - говорит Анна, - бывают такие мгновенья, которые хочется длить. Я уже поняла, что ошиблась, но даже в иллюзии хочется прожить еще несколько чудных мгновений. Увы! Обретаешь и сразу теряешь! Слишком быстро теряешь, чтобы без боли отдать. Понимаю, я вас оскорбила. Простите еще раз. Простите...

Женщина в очках высовывается из-за двери и говорит ей вслед:

- Не было у нее никакой сестры и не будет! И не Барабасова она вовсе, а Карабасова, понятно?

Анна плачет, уткнувшись лицом в зеркало. Услышав шаги за спиной, она поворачивается и спускается по лестнице вниз. Ее догоняет сестра актрисы.

- Мария дарит вам апельсины, - она извлекает оранжевый плод из-за спины и тут же прячет назад, - но я вам его не отдам, а, впрочем, берите.

Она вновь подает апельсин, а когда Анна протягивает руку, роняет на пол, поворачивается и уходит. Апельсин скатывается по лестнице и катится по вестибюлю к выходу. Из-за двери показывается кикимора, она подхватывает оранжевый плод и исчезает за дверью.

Кикимора сидит на парапете, поджав ноги, и с недоумением рассматривает апельсин. Проезжающая мимо девочка на велосипеде выхватывает у нее плод на ходу и уезжает в туман. Кикимора остается сидеть с протянутой рукой. Прохожий кладет ей в ладонь сверкающую монету.

Светит лунный шар за парапетом в воде.

На мраморе столешницы возникают натюрморты, расставляемые рукой мастера, который на двадцать лет моложе своего предшественника. Его комната, кроме поверхности низкого стола, погружена в темноту, отчего создается ощущение, что он извлекает предметы из небытия. Анна открывает дверь его комнаты и спрашивает:

- Не видели сестру?

- Я могу предоставить возможность увидеть все, что хотите.

- Каким образом?

- Натюрморт - это ключ... есть такое поверье... ко всякой двери и проблеме.

Следует серия волшебных картинок, составленных из предметов, которые мастер натюрмортов извлекает из темноты. Анна включается в игру и тоже создает натюрморт, но мастер с раздражением сметает его со стола и выводит за руку обнаженную кустодиевскую девушку из картины. Он укладывает ее на столе в изощренных позах, осыпает бусами, драпирует тканями, украшает раковинами.

- Но это все пустяки. - говорит мастер, - Чтобы открылась дверь в Зазеркалье, необходимо разложить натюрморт из настоящихи... - он щелкает пальцами, - непременно украденных драгоценностей.

Девочка на велосипеде манит ее из темноты. Анна следует за ней, освещая путь зажигалкой. Над ее головой проплывает хрустальная люстра, похожая на спрута. Создавая иллюзию парения над бездной, девочка с лампой в руке катит впереди. Неожиданно лампа исчезает и Анна остается одна в темноте. Она достает пистолет и стреляет. Мгновенно во мраке образуется коридор, обозначенный дюжиной распахнувшихся дверей. Анна подходит в конце коридора к двери с простреленным зеркалом, открывает ее и выходит в туман.

Кикимора вынимает кирпичи из ограды. Анна пролезает в пролом и видит, как по аллее парка уезжает девочка на велосипеде. Она идет вслед за ней к дому в стиле модерн, проходит мимо спящего швейцара, поднимается по мраморной лестнице на второй этаж. Дом заполнен виденными ею в поезде сокровищами. Анна разглядывает вещи, разложенные со вкусом, наводящим на мысль о руке мастера натюрмортов. На одном из столиков лежит на блюде арбуз, рядом воткнуты несколько шпилек с яркими камешками. Анна берет одну из шпилек и рассеянно втыкает в арбуз. С пугающим хрустом он лопается на несколько частей и раскрывается красным цветком.

На кровати в спальне сидит вдрызг пьяный генерал в китайском халате. Он указывает неверной рукой на бутылку. Анна наливает вино в тот самый бокал, который она видела в поезде и подносит ему на блюдце с яблоком. Генерал выпивает вино, берет яблоко, но не в состоянии донести до рта, роняет его и падает на постель, сливаясь с изображенным на одеяле орнаментом. Камера наезжает на фиолетовое пасхальное яйцо из хрусталя, лежащее на туалетном столике перед зеркалом. Анна протягивает к нему руку в кружевной перчатке и замечает в зеркале направленный на нее пистолет. Генеральша бьет ее по лицу, приказывает встать на колени с поднятыми руками и повторять: "Я - воровка! Я буду наказана!" Неожиданно Анна встает с колен и вынимает из кармана пальто свой пистолет. Генеральша вскрикивает и закрывает лицо рукой. Обе дамы, отвернувшись, начинают стрелять наугад. На огромном, во всю стену зеркале, разделенном на квадратики, появляются пулевые отверстия, несколько квадратиков разваливаются. Комната заполняется сизоватым пороховым дымом. Когда патроны заканчиваются, дамы еще некоторое время щелкают курками, затем роняют пистолеты и с удивлением всматриваются друг в друга.

- Анна! - восклицает генеральша.

- Мария! - вторит ей героиня и бросается к обретенной сестре, но та медленно оседает по зеркалу с раной в животе. Анна подхватывает сестру и держит ее в руках. Они поют песню, которую пели в детстве. Наконец, Мария замолкает и ее голова откидывается. Появляется мастер натюрмортов. Он осыпает сестер драгоценностями.

- Вот лучший натюрморт, который я когда-либо создавал.

Все вокруг стекленеет, трещит и рассыпается, как в калейдоскопе.

- Открывается дверь в Зазеркалье! - объявляет мастер.

С обратной стороны зеркала раздается удар: разбрызгивая сверкающие осколки, появляется фигура античной девы на носу ладьи. Человек в черном камзоле подает Анне руку и она заходит в лодку. На нем черная маска с блестками, под ней угадываются черты лица режиссера. Он играет на некоем подобии арфы и лодка движется в ритме мелодии сама по себе. Они плывут по длинному коридору со стенами из коричневого мрамора. На дне разложены раковины, канделябры, вазы; под водой мелькают стайки золотистых рыб. В конце коридора видна лестница роскошного театрального туалета, залитого водой. Из воды выныривает человек в маске морского божества с раковиной. Тритон трубит в раковину и объявляет героине, что она обречена на вечную пытку Красотой. Анна становится на голову тритона и перепрыгивает на ступеньки лестницы, поднимается по ней, идет по коридору, открывает первую попавшуюся дверь и входит в ложу.

- Где я? - спрашивает она сидящего рядом мужчину во фраке.

Женщина в широкополой белой шляпе поворачивает голову и прикладывает палец к губам. Она сильно накрашена, но Анна узнает в ней сестру.

Сцена представляет собой тот же самый туалет со стенами из коричневого мрамора, разукрашенный атрибутами пещеры морского божества в стиле Мельеса. Сидящий в лодке человек поднимает лежащую на дне женщину и, словно воздушный шарик, оставляет висеть в воздухе. На женщине шелковое платье пламенистого оттенка с длинным шлейфом и лентами. Она медленно поднимается вверх и скользит над залом словно летающий костер. Пролетая мимо ложи, где сидит героиня, она посылает ей воздушный поцелуй. Анна узнает в ней певицу.

Женщина в пламенистом платье летит за окном вагона, словно вечернее солнце. Анна сидит в купе, похожем на театральную ложу. Напротив расположились генерал американской армии и человек, похожий на мастера натюрмортов, рядом с Анной - монахиня в пышном головном уборе, похожем на шикарную шляпу. Анна смотрит на нее и по ее щеке стекает слеза.

- Что с вами? - спрашивает монахиня по-французски.

- Простите, мадемуазель, - говорит Анна, - но вы так похожи на мою сестру.

- Все люди - братья, - отвечает монахиня, - а женщины - сестры.

За стеклянной дверью купе проезжает девочка на велосипеде.

- Расскажите, пожалуйста, - говорит монахиня, - в каком вы снимаетесь фильме?

- "В городе М", - отвечает Анна, любезно улыбаясь.

- Интригующее название. Где этот город находится?

- В Австрии.

- Расскажите хотя бы один эпизод.

- Сижу я в купе, как сейчас, - начинает рассказывать Анна, - поезд останавливается и за окном раздается...

- Мадам Караба.. мадам Караба, к телефону! Кирсанов на проводе! - выкрикивает мальчик в униформе на платформе.

- Все, как сейчас. Я выхожу из вагона... - с этими словами Анна выходит из купе и идет вслед за посыльным в помещение вокзала. Сквозь овальное окно видно, как она берет трубку и говорит по телефону.

- Алло... алло, кто говорит? Куда обернуться? - она оборачивается, рядом с ней стоит русский полковник. - Прервали.

В этот момент поезд трогается.

- Ваши документы, - говорит еще один офицер с погонами майора.

- Мои документы в поезде, я - с поезда. Ой, ой, он уходит, пустите! Там документы, там!

Офицеры расступаются, она бежит к поезду, но он уже набирает скорость и она не решается запрыгнуть.

- Что же делать? Что же мне делать?

- Ваши документы, - вновь раздается голос майора.

- Вот, вот мои документы, - указывает Анна на обложки журналов в киоске. - Я - Анна Карабасова, у меня французское гражданство.

- Пройдемте, гражданочка, - настаивает майор.

В холле гостиницы Анну окружает толпа офицеров, они просят ее дать автографы. Она подписывает, но вдруг все исчезают, кроме офицеров, которые ее задержали. Полковник выглядывает из-за бумажки с автографом и говорит:

- Сейчас мы допечатаем заявление о сотрудничестве с нами, вы выполните наше задание и отправитесь дальше или... вернетесь в Россию.

Дебильного вида солдат в длинной неуклюжей шинели толкает прикладом Анну к одинокой сосне, растущей посредине заснеженной поляны. На ней - легкое вечернее платье и шляпка с вуалеткой, руки в тонких кружевных перчатках - с топором. Она рубит сосну. Солдат пританцовывает ногами обутыми в валенки и глупо хихикает. Анна приподнимает вуалетку и оттирает пот с лица. Он делает угрожающий жест штыком в ее сторону, и она вновь начинает рубить ствол.

- Какое еще задание?

- Стало быть, вы согласны сотрудничать с нами?

- У меня нет выбора.

- Правильно, умница. Сейчас появится человек, которого вы должны знать. Он здесь с официальной миссией, поэтому мы ничего не можем с ним сделать. Утверждает, что ищет какую-то вазу, но это прикрытие. На самом деле пытается разнюхать секрет этой, как ее... атомной бомбы, наверное! Вы разузнаете все у него и доложите нам. Внимание, вот он идет!

Присутствующие в холле офицеры и несколько разряженных дам начинают танцевать раньше, чем грянул оркестр. В зал входит человек в форме офицера английской армии, который играл с Анной эпизод из фильма "Ночь начинается". Анна бросается к нему и обвивает руками за шею.

- Какая неожиданность, Анна! Неужели это вы?

Их окружает плотной стеной толпа танцующих. Не на всех офицеров хватает дам и они танцуют друг с другом. Все прислушиваются к тому, о чем говорит англичанин с Анной.

- Меня тут только что завербовали, чтобы я узнала о вашем задании...

- Тссс, - шипят за спиной англичанина офицеры и прикладывают пальцы к губам.

- ... в противном случае меня обещали отправить в Сибирь. Я отстала от поезда и она набросились на меня, как шакалы. Вызволите меня, пожалуйста.

- Нехорошо... ох... как нехорошо нарушать обещание, - ворчит полковник.

Англичанин грозит ему пальцем. - Все здесь предатели, все, - бормочет майор.

- Милая Анна, я, конечно, вас выведу. Касательно же цели моего визита - я разыскиваю древнюю вазу с особыми свойствами. На ней возникают изображения античных богов, как в кино, при вращении. Но они мне не верят. Пойдемте на вокзал, я посажу вас на поезд и дело с концом. Со мною они вас не тронут.

- Благодарю вас, вы очень любезны.

- Кому вы верите, - бормочет майор, - он вас обманет: завлечет на поезд, и там...

- Что... и там? - спрашивает англичанин.

- Там-тара-рам, - отвечает майор в такт музыке.

Звучит сладчайший блюз. Анна показывает майору язык.

- Неблагодарная, - канючит майор. - Кому ты служишь? Английскому империализму! Родину продаешь!...

- Продаете, - поправляется он под взглядом англичанина.

- А вы кому служите? - спрашивает Анна.

- Народу! - мрачно заявляет полковник. - Вот велю расстрелять пятьдесят таких же предателей - из тех, кто побывал в плену. Люди погибнут по вашей вине: соотечественники!

- Не верьте ему, - говорит англичанин. - Он шантажирует вас. Впрочем, есть выход: я попрошу нашего главнокомандующего в Вене наградить вас рыцарским крестом за оказанную помощь.

- Беру свои слова обратно, - поспешно заявляет полковник. Я не расстреливаю, вы не просите меня награждать. Договорились.

Англичанин с Анной выходят на улицу, вся толпа идет вместе с ними. Они идут, взявшись под руки, рядом по пустой улице, залитой светом фонарей, как на прогулке.

- Давайте споем, - предлагает один из офицеров.

- Широка страна моя родная...

Пара голосов поддерживают его:

- Много в ней... - но осекаются под взглядом полковника.

Анна говорит по-английски, а англичанин - по-французски. Два переводчика переводят полковнику и майору содержание беседы. Они вертят головами, чтобы успеть все услышать.

- Как тетя? - она говорит.

- Чья тетя - его или ее?

- Должно быть, его.

- Что он говорит?

- Ничего.

- Как это ничего - я же слышу.

- Он отвечает ей: ничего.

- А, понятно.

Анна поднимается в вагон, за ней следует англичанин.

- Смотрите! - говорит один из офицеров. - У него в руках что-то есть. Раньше не было. Кто передал?

- Стоять! - кричит полковник. - У меня там, на крыше, находится снайпер. Еще один шаг - и он выстрелит. - полковник поднимает руку с платком. - Не в вас, разумеется, - в даму. Вы отдаете нам бомбу или...

- Но это - та самая ваза, всего лишь. Вот, посмотрите, - он достает из коробки вазу и поднимает ее над головой. - Она не представляет интереса для военной разведки. Это антиквариат.

- Выбирайте, мистер Джонс. - говорит полковник. - Дама или антикварная бомба.

Поезд трогается. Англичанин бросает вазу, но она вместо того, чтобы упасть, медленно вращаясь, летит над толпой. На ней возникают живые картинки в стиле модерн. Толпа бежит вслед за ней, но она исчезает в листве.

Анна уже в купе, указывая на сидящего перед ней офицера, говорит:

- Вот этот офицер и спас мою жизнь, пожертвовав вазой.

- Стало быть, она им не досталась? - спрашивает монахиня.

- О ком вы спрашиваете, о женщине или вазе?

- О вазе, разумеется.

- К счастью, - нет, - говорит англичанин. - Она не дается в грешные руки.

- Стало быть, вы так же грешны, как и они. Вы ее потеряли навечно?

- Существует поверье, что она должна появиться в Китае. Попробую там поискать.

- Для начала вам нужно очистить себя от грехов. Познакомьтесь с учением нашего бога.

Монахиня подает англичанину книгу в сафьяновом переплете с надписью "Капитал". За время рассказа с ее лицом произошла метаморфоза: губы оказались накрашенными, глаза - подведенными. Она сидит нога на ногу в черных кружевных чулках.

- Что с вами случилось в дальнейшем, мадам Карабасова? Надеюсь вы не спаслись, то есть... спаслись?

- В тот раз - да, как и в предыдущий. Меня не раз похищали.

- В кино?

- И наяву...

- Подъезжаем к Парижу! - объявляет проводник.

Анна выходит из вокзала и идет по улице. В кафе на открытом воздухе сидит высокий аристократического вида старик с тростью, которой он преграждает ей путь.

- Мадам, сделайте маленькую услугу старому, отжившему свой век человеку. Мои жилы покрыты таким слоем соли, что меня уже можно разбить, как китайскую вазу династии Минь. Вы можете убедиться в этом сами, мадам.

Он бьет рукой по столику и она рассыпается на осколки.

- Не бойтесь, мадам, это фокус всего лишь, - говорит старик, достает новую руку и вставляет в рукав. - Настоящую руку я потерял в Севастополе. Что еще остается ветерану Крымской кампании? Увидеть женские ноги и умереть.

Анна смеется и слегка приподнимает юбку. Старик закрывает глаза и тростью задирает подол еще выше.

- Что же вы не смотрите, Алексей Николаевич?

- Мне вовсе не нужно смотреть, я вижу все внутренним взором. Кстати, откуда вы меня знаете? Ну конечно, вы - русская. Мы с вами знакомы, должно быть. Миллион извинений, мадам!

- Ничего, ваш племянник - такой же шутник.

- О, этот мерзавец меня переплюнул!

Анна уходит и слышит за спиной:

- Мадам, что еще остается ветерану наполеоновских войн? Увидеть женское тело и умереть! Моя плоть становится хрупкой, подобно фарфору. Вы можете разбить ее взглядом, мадам...

Раздается звук разбиваемого фарфора. Анна оглядывается: очередная дама склоняется к нему, распахивает на мгновение жакет, выпячивает грудь, поворачивается в одну сторону и в другую, чтобы всем показать, и уходит, кокетливо покачивая бедрами. Затем оборачивается и показывает ему язык.

- Послевоенные француженки - само очарование, - говорит старик, обращаясь к прохожему, - не правда ли, месье? Если вы угостите меня рюмкой вина, я расскажу вам нечто такое, после чего ваше сердце зазвенит, как часы. Знаете, как звенят часы, которые были сделаны еще в 18-м веке? В бытность мою...

Анна идет дальше по улице. В витрине антикварного магазина негр в белом костюме танцует между фарфоровыми китайскими вазами чечетку. Развешанные за его спиной блюда вращаются с различной скоростью.

- Не оборачивайся, - раздается голос монахини у нее за спиной, - не останавливайся! Меня прислали из Москвы с поручением... кстати, тебе привет от Лаврентия... ты должна выполнить задание... не останавливайся, за нами следят... тебе передадут пистолет и портсигар с инструкциями. Досчитай до десяти и только тогда оборачивайся.

Анна замедляет шаг, на счете десять останавливается, но передумывает и идет дальше, не оборачиваясь. За ней катится все та же девочка на велосипеде. Анна заходит в ресторан и заказывает еду. Сквозь окно ресторана с точки зрения девочки видно, как ей приносят фарфоровое блюдо. Официант открывает крышку: в зарослях петрушки среди изысканно разложенных деликатесов лежат пистолет и портсигар. Анна задумчиво берет сигарету из портсигара и читает записку на его внутренней стороне.

- Досчитать до десяти, обернуться и выстрелить.

Она считает на пальцах до десяти, берет пистолет, оборачивается и наставляет на мастера натюрмортов. В его руке тоже пистолет, направленный на нее. На мгновение они замирают. Наконец, он отводит ее руку, подносит к сигарете свой пистолет-зажигалку и приглашает к своему столику в салоне трамвая, заставленном столами с яствами и лампами, кадками с цветами и статуями. Под низко висящими хрустальными люстрами сидят фрачники и дамы в роскошных туалетах. Трамвай, выезжает из тумана на улицу Москвы. Идет мокрый снег, угрюмые люди в поношенный одежде бредут по тротуарам. Они останавливаются и с удивлением смотрят на разряженную публику, заполняющую салон.

- Съемки, должно быть, - раздаются голоса.

Анна стоит у раскрытой двери. Мальчик в нищенской одежде, но в золоченом пенсне, машет ей рукой:

- Не забудьте, мадам, о том, что я вам сообщил в коммуналке недавно.

Она опускает ему фарфоровую тарелку с мороженым, пирожными и фруктами. Он остается с тарелкой в руке, его тут же облепляют стайка мальчишек. Трамвай поворачивается и въезжает в сквер. Искра с дуги, прочерчивая огненный след, превращается в молнию.

Идет дождь в саду, ветер гнет деревья, вспыхивают молнии. В доме хлопают окна и двери, развеваются занавески, разлетаются газеты и бумаги. Анна в обнимку с сестрой в кожаных плащах и шляпах едут по саду на огромном трехколесном велосипеде. Прямо перед ними вспыхивает подожженное молнией дерево. Обгоняя их, летит сорванная ветром занавеска, которая загорается, коснувшись горящей ветки. Позвякивая хрусталем, парит над верхушками деревьев буфет.

- Хочешь остаться? - спрашивает в трамвае стоящий у нее за спиной режиссер.

- Нет, - выдавливает она сквозь слезы.

Дверь закрывается и трамвай приобретает очертания салона дирижабля, который медленно и величественно движется между домами, постепенно поднимаясь вверх.

На улицу въезжают три легковые машины с людьми в штатском.

- Эх, упустили, - восклицает один из них.

- Неважно, - говорит другой.

Он берет первую попавшуюся парочку под руки и уводит к машине.

Дирижабль летит по улице. В одном из окон женщина в пестром платье до пят, край которого она держит в руке танцует с мужчиной в фуражке с сигарой в зубах в одних только трусах и носках с резинками на икрах. Мужчина в стиле Гастона Модо - это уже явно Франция. В другом окне живописные оборванцы играют засаленными картами в пустой грязной комнате. На столе перед каждым из них - золотые монеты, слитки, ложки, вилки, часы и браслеты. Они приветствуют пассажиров медленно движущегося поезда. Дама в неглиже вскакивает с колен любовника, хватает бокал со стола и перебегает в другую комнату. Режиссер опускает окно и чокается с ней своим бокалом. Она посылает ему воздушный поцелуй. За столиком сидит Анна с закрытыми глазами, напротив нее - юноша и режиссер.

- А что там? - спрашивает юноша, указывая на окна.

- Там? - переспрашивает режиссер. - Там люди живут, добро наживают.

- Людей не понимаю.

- Да кто ж их понимает? Сами себя не понимают.

- Человек - существо недостаточное, не достает всего, а более всего ума.

- Скорее, - любви. Никак не восполнят ее...

В купе со стенами, обтянутыми золотистым муаром, Патриция Шарм из "Нечаянных чар" сбрасывает босоножку и ногой в пестром, как змеиная кожа, чулке проникает под платье сидящей напротив нее Гармонии.

Анна открывает глаза и видит перед собой спутника, с которым начинала путешествие в вагоне-ресторане поезда Берлин-Париж.

- Я заснула? - спрашивает Анна.

- Нет, - отвечает мастер и быстрыми движениями шахматного игрока начинает переставлять предметы на столе.

- Все это было?

- Нет.

- Но... будет?

- Этого не было, нет и не будет, но могло быть, не так ли?

- Пожалуй, - соглашается Анна и включается в составление натюрморта. - Знавала одного прихотливца когда-то, который уголья руками доставал из камина и картины составлял на мраморном столе из огней.

На мгновение мелькает стол с роящимися огнями. Возникают и рушатся огненные миры: долины, замки, города.

- Подобным мастерством не владею, но кое-что все же умею, - мастер извлекает из саквояжа несколько вычурных фигурок из бронзы, между ними помещает миниатюрную копию роллс-ройса.

Машина останавливается рядом с героиней, которая стоит на тротуаре в тумане. Она садится в машину рядом с режиссером и они едут по улице с домами в стиле модерн меж вычурных бронзовых фигур, которые держат в руках фонари. Пугающе огромные бабочки бьются о ветровое стекло.

- Сейчас, - говорит режиссер, - вы увидите то, что искали.

Из тумана вылетает женская фигура, обряженная в нечто блестящее, так что в лучах фонарей она выглядит жар-птицей. В роении блесток угадывается меняющийся женский лик, который приобретает черты велосипедной девочки. Анна вскрикивает от изумления, узнавая себя в детстве.

Лицо мгновенно исчезает, превращаясь в брошку в руке мастера, которую он позаимствовал у героини в самом начале для создания натюрморта на блюде. Он держит ее перед лицом героини, завораживая блеском.

- Отбываем, господа! - раздается голос кондуктора.

Анна смотрит в окно на московский поезд. В купе за окном стоит генерал, на одном плече у него сидит девочка с сигаретой в руке на длинном мундштуке, на другое плечо опирается генеральша. В дверях стоит кикимора с винтовкой. Появляется певица, она протискивается в купе и начинает показывать знаками из-за спины генеральши, что именно она - настоящая сестра, но кикимора выгоняет ее из купе. Девочка выпускает струйку дыма: все растворяется в сизоватом муаровом тумане, а когда дым рассеивается, обнаруживается, что она сидит, свесив ноги, на ветке. Под деревом стоит мальчик лет двенадцати в круглых очках на пружинках, он прижимает к груди открытую книгу с надписью на обложке "Сестры Карабасовы".

- И вот я родилась, - говорит девочка, - прожила года два без отца, а потом мать нашла себе мужа - простого майора, а он возьми да стань генералом нежданно. Он приказал меня выбросить в море - с обрыва, но орел подхватил на лету... дело было в Крыму... и принес в дом балерины известной - красотой и загадочным взглядом. Она, как Людмила в плену у Кащея, жила во дворце, который некий барон построил из соляных кирпичей, чтобы прожить триста лет, но его расстреляли. Случилось так, что Кащей - а он был большим начальником в энкавэдэ - влюбился в нее. Он ее обожал, а она его - нет. Тогда он похитил ее и в тот дом поселил, как селедку в консервную банку, чтобы она не старела, а все хорошела. Он там в Москве арестовывает кого-то, допрашивает, приезжает раз в месяц - усталый, замотанный, нервный, - а его Дагмара свежа, словно роза в бокале. Я жила вместе с ней и орлом, он стал ручным - воровал для нас кур и гусей, а однажды живого павлина принес, но охрана его застрелила. Дагмара от скуки читала мне взрослые книги и я все узнала про жизнь: так и жила в соляной атмосфере - не старела, а только мудрела. Потом начальника арестовали и Дагмара, хотя не любила его, заперлась в комнате с лилиями и не проснулась - так романтично окончила жизнь, а меня перед тем посадила в посылку и отправила почтой в Москву к моей матери. Но они с отчимом меня не признали. "Хотя, - говорят, - ты похожа, но той уже нету в живых утонула давно". Я им в ответ: "Выплыла, - мол, - и вот она я!" - "Как зовут тебя, девочка?" - спрашивает меня моя мать. Я отвечаю загадочно: "Совесть". Они говорят: "Мы потеряли давно нашу дочь, к тому же отвыкли за давностью лет, а тебя мы отправим в сиротский приют". Так старомодно сказали и сделали так, но я сбежала и им отомстила рассказом ужасным. Когда была маленькой и жила в доме богатых родителей еще до войны - не этой, а той еще, первой, я придумала, будто случилась со мной революция... со всеми случилась... и будто бы я убежала в Париж и Кирсанов снял фильм о том, как я из Берлина попала в Москву, застрелила сестру по неведению и отомстила тем самым за то, что она меня бросила или бросит когда-то в жизни иной. Вот какой грех совершила в рассказе таком изощренном. Я все в нем продумала, каждую мелочь, фамилию придумала соответствующую... Карабасова... каждую трещинку на штукатурке представила... Анна приходит в комнату воспоминаний, смотрит в зеркало и оно лопается...

Зеркало лопается, а вслед за ним вазы на консольном столике, обои жухнут на глазах, истлевают и скручиваются свитками.

- И так каждый день: придумываю новую историю и смотрю, как в кино. Интересно?

- Да, интересно, - говорит мальчик, - со мной, однако, случается все наяву. Прихожу я на кладбище как-то под вечер.

Открывается вид на кладбище.

- Сидит на плите элегантная дама, - продолжает мальчик, - и манит меня. Я подхожу...

Анна вынимает изо рта сигарету и дает ему, не отнимая руки, затянуться. Они весело курят, затем она берет его за шею и притягивает к себе. Камера приближается к ее лицу, она выпускает струйку дыма.

- Ты помнишь, - говорит она, - как мы закурили с тобой первый раз?

Мальчик кивает головой.

- А помнишь, как мы стреляли друг в друга?

- Я все помню: и как мы целовались с тобой в первый раз.

Она целует молодого человека в офицерской форме, прижимая его к памятнику. С передней стороны идет панихида: священник читает молитву, дьякон кадит. Мальчик в облачении тянет другого показать поцелуй.

Анна, сидящая на мраморной плите, сквозь букет прижимает к себе мальчика в очках. Ее взгляд скользит по кладбищу. Камера следует за ее взглядом.

Открывается вид на поляну с надгробием в глубине с надписью: "Аркадий Сергеевич Карабасов и Алевтина Петровна Карабасова - 1918 год". Певица играет в ловитки с сестрой, прикрываясь кикиморой, как щитом. Наконец, они исчезают из кадра. Некоторое время ничего не происходит: в мраморе надгробия отражается небо и солнце, колеблется листва. Анна стоит, опираясь рукой на заднюю часть надгробия, в другой руке у нее сигарета. Она выпускает струйку дыма в свое отражение в мраморе, которое преображается в облик сестры. Узоры на мраморе оживают, начинают вращаться, приближаться, распадаться и складываться. В глубине вспыхивают огоньки, появляются сирены, грифоны, тритоны, кентавры. Они приближаются, но застревают в узорах орнамента и растворяются в нем. Отражение протягивает руку - по мрамору расходятся концентрические круги, словно рябь на воде, - оно берет Анну за руку и тянет к себе. Анна в ужасе сопротивляется, но призрак Патриции Шарм (из ⌠Нечаянных чар■) втягивает ее в орнамент. В момент пересечения поверхности мрамора, узоры загробного мира вспыхивают яркими красками. Из глубины вновь выплывает ладья с причудливым ликом богини на носу. В ней сидит человек в зеленом плаще. В руке у него золоченая маска грифона на серебряной ручке. Режиссер встает с трона в оранжереи, сбрасывая с плеч бухарский халат из зеленого бархата, расшитый золотом. Под халатом у него фрак, в руке - трость. За ним движется кинокамера.

Анна выпускает в лицо Патриции струйку дыма. Та слегка отстраняется. Анна резко подается назад и вновь оказывается за стеной в нашем свете. Наконец, выдергивает руку. По мрамору расходятся концентрические круги: краски мгновенно гаснут, узоры успокаиваются и она убегает из кадра. После продолжительной паузы из-за надгробия высовывается физиономия певицы и исчезает, затем - ее сестры: раздается неожиданный хохот, похожий на лошадиное ржание.

На мраморе надгробия проплывают облака, птичка качается на ветке. Она вспархивает и по поверхности проходят круги. Сквозь них видно, как Анна распахивает створки и выглядывает на мгновение из окна. Расходятся круги, отражение пустого окна...

(вольный пересказ)

Распахиваются тяжелые решетчатые ворота, открывая перспективу аллеи с высоткой на Красной Пресне вдали. (Фильм должен быть черно-белым с цветными вкраплениями.) Наезд на окно одной из шикарных квартир высотки.

- Интересная комбинация, - говорит генерал Шкловский, склоняясь над туалетным столиком жены со стаканом коньяка с подстаканником в руке. Она рассеянно переставляет флаконы, словно фигуры на шахматной доске.

- Ты что себе позволяешь, болван!? - орет жена генерала в зеркало на сына.

Ускользая от матери, он гоняет по квартире большой старинный глобус, который в следующем кадре сбрасывает с верхней площадки лестницы на последнем этаже высотки. Он бродит по мраморным коридорам дома. Изо всех дверей несется ⌠Пей до дна, пей до дна!■ или ⌠Раскинулось море широко...■ Подходит к мраморной (стоящей в нише) статуе презрительно смотрящей на него из-за плеча обнаженной спортсменки с ядром в руке, готовой метнуть его в стену,

- Маврушка-Маврушка, повернись ко мне передом, а к стене задом: угощу мороженым.

- Как тебе не стыдно? - раздается в ответ. - Все расскажу отцу, как только увижу. Понаставили тут голых задниц!

Он оборачивается и видит спускающуюся по лестнице женщину в очках.

- Да? А я расскажу всем, что ваш сын сионистский шпион и вас всех посадят.

Женщина, хватаясь за сердце, опускается на ступеньки. Из упавшей сумки вываливаются апельсины. Мимо нее проносится глобус и скатывается по лестнице вниз.

- Космополиты безродные! - кричит он и убегает вслед за глобусом.

Он залезает на крышу, отковыривает штукатурку и под фигурами рабочего с молотом и колхозницы с серпом обнаруживает бронзового грифона, сидящего на свастике, который пытается его клюнуть или ему это только кажется. С крыши в бинокль виден кабинет с убегающей вокруг стола барышней в неглиже, которую неспешно вылавливает человек в пенсне. В одном из окон школы видит, как его отец заваливает учительницу на стол. Следит за полетом кем-то запущенного пестрого воздушного змея.

На каток вьезжает легковая машина и начинает скользить, вращаясь, по льду. Вокруг нее кружатся дети и фигуристы. Человек с паяльной лампой (Карачинцев) вырезает из ледяных прямоугольников и кубов вычурные статуи сказочных героев.

- Эй, паяльных дел мастер, - говорит вылезший из остановившейся, наконец, машины агент в штатском (Жарков), - ты почему вождей не ваяешь, а? Развел тут, понимаешь, зверинец!

Человек оборачивается на голос вместе с паяльной лампой, отчего говорящий человек в штатском отшатывается.

- Но ты, полегче, паялка!

- Вождей никак нельзя.

- Это еще почему? - угрожающе спрашивает человек в штатском.

- Растаят. Кто будет отвечать?.

- А-а, ну ладно!

Воздушный змей парит между статуями. Следователь следит за ним пальцем.

- Ишь, разлетался!

По улице проносятся кортеж правительственных машин, на большой скорости они проезжают арку и вьезжают во двор. Из машин выходят офицеры охраны и сын Сталина с компанией. Они ставят какого-то пьяного лейтенанта к стенке и начинают избивать его футбольными мячами с нарисованными на них физиономиями лысого человека в пенсне.

⌠Ты што здесь делаешь?■ - орет на него дворничиха. Она приводит его к отцу, но тот вместо ответа на ее ругань повисает на спортивных кольцах вниз головой. Так он встречает всякое неприятное для него известие. Открывает дверь, за ней - кабанья морда. Хохочущий двойник отнимает маску:

- Здравствуй, брат. Я только что из Финляндии.

Генерал захлопывает перед ним дверь и говорит себе в зеркало:

- Нет у меня никакого брата... в Финляндии.

Он берет миниатюрную, но пухлую балерину в пачке без верха, поднимает ее одной рукой и она делает у него на лысине гимнастически-танцевальные па для развлечения подвыпивших гостей. Подбрасывает ее, но заметив в щербине зеркала глаз, отходит. Она медленно, словно надутая воздухом, опускается на пол и изображает умирающего лебедя на ковре.

На двери возникает снятое в манере начала века фотографическое изображение обнаженной женщины в позе умирающего лебедя. Сидящие на диване девочки хихикают. Сын генерала сменяет очередную пластинку в проекторе и на двери возникает прикрывающая груди руками в перчатках стриженная девушка на коленях в штанах и в фуражке с немецким орлом со свастикой. На следующей она же с победно поднятой рукой в обьятьях другой девушки, стоящей позади нее. На следующей три девушки, выстроившиеся одна за другой, изображают шестирукое существо.

- Та-ак... - говорит входящий в комнату генерал, на котором появляется изображение очередной женщины.

- Это он! - с двух сторон указывает девочки на сына генерала и исчезают.

- Твоя игрушка, - орет сын, которого генерал держит за ухо. - Это твоя игрушка!

Наконец, вырывается и убегает.

Генерал сменяет несколько картинок. Из-за двери заглядывает его жена:

- Развлекаешься, да? Мало тебе твоих девок на работе?

Сын генерала с повязкой на глазах бродит по комнатам, подглядывая снизу. Подходит к вазе, берет за ручку, вынимает большой неровный кусок, внутри - обе девочки. Они начинает визжать.

- Па, а что такое трибадизм?

- Три... бадизм или сапфизм, - рассеянно отвечает генерал, - распространен в театральных...

- Не смей задавать идиотских вопросов отцу! - орет мать.

- И прочих кругах, связанных с искусством. Короче, плод с дерева познания добра и зла. Слышал, что мать сказала? - спрашивает генерал и дает подзатыльник.

- Фе... пе... пе... пе, - корчит сын рожи перед зеркалом и плюет в него.

- Показывай! - приказывают две девочки в унисон.

- Вначале вы, - говорит сын генерала.

- Ну хорошо, - соглашается одна из них, и они обе одновременно на мгновение задирают юбки.

- Теперь ты.

- Я передумал.

- Ах так... - восклицают они в унисон, набрасываются на него и пытаются стащить штаны. Одна шлепает его по заду, другая лезет рукой спереди. ⌠Фу■, - растопыривает она мокрую ладонь. Он вырывается и из другой комнаты бросает часы на пол и они, делая извивные змеиные движения цепочкой, ползут по паркету. Девочки с визгом вскарабкиваются на спинку дивана.

- Тьфу на тебя! - плюются они.

Он начинает переплевываться с ними, бросает в них теннисный мяч. Они отламывают деревянные шары из украшения спинки дивана и отвечают ему. Он ретируется с поля боя и из-за двери кричит:

- Вашу мать расстреляли, вашу мать расстреляли!

Его мать набрасывается на него с веером, пытаясь ударить:

- Ты что - с ума сошел, паразит! Я тебе все уши пообрываю!

Он выпивает из флакона и, подставляя зажигалку, выдувает на нее пламя и прячется в буфете. Наезд на стоящую на стойке буфета фотографию, на которой изображен мальчик в гусарском мундирчике на коленях у благообразного господина с бакенбардами в кабинете, заставленном произведениями искусства.

- Ты знаешь, - говорит генерал жене, указывая на свою детскую фотографию, - пожалуй, нужно эту фотографию уничтожить или хотя бы убрать.

- Ты и так...

- Замолчи! - орет он на нее. - Ты же знаешь, что это не так!

- А как?

- Тысячу раз повторял тебе: твоего отца....

- И твоего тоже.

- Ну да, приемного... расстреляли большевики, которых ты обожаешь с детства.

- А ты?

- И я тоже, о чем не жалею!

По полу с противным жужжанием катится игрушечный трамвай.

Сын генерала прицепился за буфер мчащегося трамвая. Какая-то приличная женщина, умильно улыбаясь через стекло, грозит ему пальцем. Он набирает слюну и смачно плюет в нее. Она отшатывается, на ее месте появляется злющая физиономия кавказца в фуражке. Я тебе сейчас, показывает он жестами, уши пообрываю, на что также получает плевок в лицо. ⌠Ас-танавите поезд!■ - орет он так, что прохожие вздрагивают. Когда трамвай останавливается, сын генерала, сделав нос, укатывает на коньках от безуспешно погнавшегося за ним кавказца.

Генерал выходит из подьезда, натыкается на сына, который лихо подьехал на коньках ко входу, дает ему подзатыльник в шутку и идет к машине.

- Здравия желаю, товарищ генерал! - вытягивается шофер.

- Что это ты так официально?

- Э-э...

- Ну что?

- Э... мне велено вас больше не возить. Но я могу довести до трамвая.

- Дурной знак, дурной знак.

Уголовного вида парнюга, сидящий в трамвае напротив генерала, опускает лицо в свои лохмотья, зубами вынимает чекушку, запрокидывает ее и выпивает.

- А ты не смейся мужик, - хриплым голосом заявляет еще один пьяница с гармошкой. - Покажи атрибут!

Первый пьяница выплевывает чекушку под ноги генералу.

- Поосторожней, паря, - говорит генерал.

- Кому паря, а кому Анатолий Сергеевич.

- Прошу прощения, Анатолий... Сергеевич, за грубость обращения.

- Мы с вами Алексей Атестатович... позабыл как по отчеству... мы с вами знакомы.

- Не припомню.

- Служил на крейсере Пламя Революции врачом. Побывал в плену, был освобожден, потом осужден. Я дважды расстрелян, а вот и живой. Хирургом был, а теперь вот приятельствую с приятелем.

- Покажи атрибут! - хрипит другой бродяга.

- Прошу прощения еще раз, коллега, - вежливо говорит генерал.

- Кол-ле-га! - иронизирует бродяга. - Тамбовский волк тебе коллега!

Сойдя с трамвая, генерал оборачивается и видит, что бомжи следуют за ним. Гармонист начинает играть, а бывший врач сбрасывает свой ватник. Под ним у него обнаруживаются культяшки вместо рук, и он начинает отбивать чечетку:

- Эх, яблочко, куды ты котишься...

- Раскинулось море широко, - невпопад ему хрипит гармонист. - Вольные граждане, подайте инвалидам на пиво! Подайте героям войны!

Постоянно озираясь, генерал подходит к министерству, куда подкатывается его машина.

- А вот и я! - лихо докладывает шофер, вытягиваясь во фрунт. - Можт куда надо съездить? Жену отвезти? Это мы могём... Раз-два и в дамках!

- Знаешь что: подбрось-ка ты меня тут в одно место за городом по старой дружбе.

- С превеликим удовольствием.

- Ты с кем сейчас? - рассеянно спрашивает генерал, обозревая мелькающий пейзаж.

- С подлецом Григоровичем.

- Почему - с подлецом? Он порядочный человек.

- Для меня всякий начальник - подлец.

- И я в том числе.

- Вы исключение! Куда ета мы заехали?

- Ты отъедь на полчаса. Я тут поброжу в одиночестве. Мне нужно побыть одному.

Генерал достает пистолет и несколько раз стреляет в разные стороны сквозь очертания веток в туман. Оборачивается и видит корову.

- Прошу прощения за причиненное беспокойство, - расшаркивается он перед коровой и выбрасывает пистолет в воду небольшого родника. - Ну что ты на меня так смотришь? Сказала бы что-нибудь.

Морда коровы с брезгливо-любопытным выражением.

- Ку! - приседает генерал, расставляя в стороны руки.

- Му-у... - отвечает корова.

- Вот и поговорили.

Он отодвигает черную ветвь без листьев и за ней в тумане открывается вид на руины старинного здания. Он входит в них и идет по оставшемуся целым каменному полу, разбитому на ромбы. На стенах - остатки изразцовых картин с сюжетами в стиле Сомова. Он поднимается по лестнице на второй этаж.

- Ты кто такой? - раздается голос с лестницы.

- Я генерал.

- Вижу, что - генерал, - говорит старик в рваном ватнике и шапке ушанке.

- А ты кто такой?

- Угадай?

- Сторож, наверное. Только что тут сторожить? Ничего не сохранилось.

- Сторожить нечего, а охранять нужно.

- Я раньше жил в этом доме. Он принадлежал моему приемному отцу, а нынче дом сей пуст.

- Россия тебе отец и мать, генерал.

- Это точно.

- Только ты нынче сирота.

- Это еще почему?

- Россия спит, как мертвая царица.

- Притчами изъясняешься, сторож.

- Я вовсе и не сторож.

- Сам сказал, - охраняешь. Стало быть, - охранник.

- Однако - не сторож, но охраняю, а тебе я вот что скажу: возьми лопату и копай, - он бросает генералу саперную лопату. - Бери лопату и кирку, и новый саван шей и рой могилу старику на водворенье в ней.

- Не понял. Эй, куда же ты?

Генерал спускается по лестнице вниз, останавливается перед зображением Горгоны в изразцовом барельефе с собственной головой, которую она держит за волосы рукой. Он щелкает ей по лбу пальцем, кусок изразца отваливается и из отверстия сыпятся деньги.

На первом этаже его ждет машина с включенным мотором. Он бросает несколько пачек денег дороеволюционного образца на переднее сидение.

- Возьми, будет чем детям играть.

- Где взяли такое богатство?

- Ковырнул изразец на стене, они и посыпались.

- Эх, мать его, - начинает выбрасывать шофер деньги в окно, - гуляй рванина от рубля и выше!

За машиной вьется денежный шлейф.

Генерал входит в свой кабинет, раздевается. Он слоняется по комнате, включает и выключает лампу. ⌠Ах, да!■ - вспоминает он и идет к вешалке. Достает из шинели фляжку, подходит к портрету Сталина, приветствует его и выпивает.

- Можно к вам на подпись? - осторожно высовывается голова из-за двери.

- Вы кто?

- Я ваш новый секретарь.

- А Семенова где?

- Э-э... - разводит тот руками.

- Понятно.

- Ну по-ни-маете, - вся ломаясь, объясняет ему медсестра, выпячивая грудь из-под распахнувшегося халатика, - я... я... я та-акая не-со-обранная... мне кажется, что вы, если не отнесетесь прдвзято...

- Поздно, барышня, поздно.

- Вовсе нет.

- В другом смысле поздно.

- Не па-анимаю, о чем это вы? - простанывает она, останавливается и застывает с разведенными в сторону руками.

Возвращаясь с работы, генерал подходит к высотке, но не заходит в нее, а идет к решетке, окружающей дом, приподнимает одну из чугунных копий, перелезает на другую сторону и ставит на место. Бросившийся к решетке соглядатай, пытается протиснуться сквозь густой частокол, но безуспешно.

- Тьфу! - бросает он шапку на снег. - До чего же эти враги народа ушлые, пройдошистые!

Генерал подходит с другой стороны дома к сосне, достает из кустов кошки для лазанья по столбам и взбирается на вершину. Он устраивается в вороньем гнезде, привязывается ремнями, закрывается там же лежащим одеялом, пытается заснуть, но из черного круга репродуктора неподалеку металлический голос призывает к борьбе за мир: ⌠До-по-бедного конца!■ От этих слов проходящая по улице старушка останавливается и перекрещивает вначале себя, а потом, воровато оглянувшись, и репродуктор. Голос захлебывается. Только генерал начинает засыпать, как снизу его начинает облаивать собака. Он спускает и садится на скамейку.

- Будем знакомы, - говорит сидящий на той же скамейке человек в потрепанном ватнике, - я Троцкий. Не подумайте, - настоящий. Однофамилец, за что и сидел. Даже после того, как меня убили в Мексике. Хотите я расскажу историю моей жизни? Она поучительна. В бытность мою...

Генерал встает, протягивает ему купюру и направляется к своему подъезду. Бродяга за его спиной берет в рот его денежку и, откусывая, жует. Генерал останавливается перед дверьми и задумывается. Смотрит на окна своей квартиры. ⌠Ваши окна не там■, - раздается голос. Он оборачивается, но никого вокруг нет. ⌠Хи-хи-хи-хи■, - раздается мерзкий смешок из-за двери в подъезде.

В форточку лезет вор (Баширов), но застревает. Сын генерала прищемляет его нос и рот прищепками и тот, задыхаясь, бьется в узком проходе. В следующей сцене он сидит вместе со всеми на кухне и пьет чай с блюдечка и рассказывает истории из своей жизни.

- Однажды я залез к самому Утесову. Он мне спел...

Девочки играют ему в гостиной: одна - на пианино, другая - на скрипке. Вор поет ⌠Раскинулось море широко...■ Уходя, он отказывается от бутербродов, которые сует ему в карманы одна из обитательниц квартиры.

- Не надо, не надо, - мычит он с полным ртом.

- Не стесняйтесь, берите.

Вор выходит, потом звонит в дверь и молча возврашает серебряную ложку.

Генерал входит в вестибюль театра. На стене - афиша: ⌠Сегодня: ⌠Любовь Яровая■. На сцене его жена направляет пистолет на одетого в мундир белогвардейца актера, который протягивая к ней руку, залезает на подножку настоящего вагона.

- Люба! Люба! Поехали со мной, Люба!

- Нет, Александр, нет! Останься, ты должен отсидеть свои три года в тюрьме! Я буду ждать тебя!

- В Париж, Люба, в Париж!

Поезд трогается.

- Нет, дорогой, нет! Я люблю тебя, Саша! Я не отдам тебя врагу!

Бах, бах бах - стреляет она. Он эффекттно повисает вниз головой, сползая по поручням.

В одной из лож встает Сталин и делает знак рукой: все замолкают. Он некоторое время молчит, а потом начинает медленно с расстановкой говорить:

- Мне... па-анравилась игра... ак-теров, дэ-ка-рации - то-же. Как сказал Оскар Уйльд... - он делает затяжку из трубки, - тот, кто на сцене на-зывает лопату лопатой тот... называет лопату лопатой. Виновные... будут наказаны, невиновные - нет. Продолжайте спектакль.

Хрущев машет из-за его спины платком.

- Люба... Люба... я люблю тебя, Люба! - орет белогвардеец, все еще свисающий с поручней вниз головой.

Закрывается занавес, все встают и аплодируют. Генерал с супругой выходит из театра.

- Ваш отец потерял галошу, - говорит вошедшему в прихожую генералу с супругой человек в потрепанной старомодной одежде. - Я вам принес.

- Долго же вы шли: отец умер тридцать лет назад, - указывает генерал на старинные часы.

- На заре ты меня не буди... - входит какая-то толстая заспанная женщина в бигудях и потрепанном халате, берет у человека галошу и уносит ее в глубину квартиры. - Все пригодится.

Сын генерала строит ей рожи:

- Щас я тебе уши пообрываю, - бросается было за ним, но застывает в облаке брошенных в нее екатеринок.

- Зачем вы сорите деньгами, молодой человек? - спрашивает один из гостей, старый еврей.

- Кому они нужны?

- Деньги есть деньги. Вы не знаете жизни. Через сто лет каждая из этих бумажек будет стоить столько, сколько на них написано.

- Вы что - хотите жить еще сто лет.

- Ха, а почему - нет?

В очередной раз пережидая в кинотеатре посещение своей квартиры органами, генерал видит на экране (с другой стороны экрана располагается Сталин и его свита) как в одной из квартир его дома мечется в арестантской пижаме его двойник.

- Да сними ты эту гадость, - простанывает жена, приподнимаясь с кровати, - сколько можно вспоминать Заксенхаузен?

- Не могу, не могу: полнолуние, - говорит он с балкона.

К дому подкатывают три легковые машины, из них выходят люди в штатском.

- Там... там приехали, - отступая, указывает он за стеклянную дверь балкона.

- Ну что ты вскочил: может быть, не за нами.

Раздается звонок в дверь: они оба замирают. Звонок продолжает звенеть.

- Нет! - кричит двойник, разгоняется и прыгает с балкона. Пробивая брезентовый навес над входом, повисает вниз головой перед подошедшими к дверям агентами в штатском.

- О, Рапопорт! - восклицает возглавляющий группу человек.

- Хайль Гитлер! - выбрасывает свисающий вниз головой двойник генерала руку в фашистском приветствии.

- Хайль, хайль, дружище. Сам к нам явился: не нужно наверх подниматься, - оборачивается он к коллегам. - Похвально, - и с разворота бьет кулаком в лицо подвешенного к потолку арестованного в подвале гестапо на экране в кинотеатре, в котором генерал смотрит фильм.

В комнату входит кавказец с бараном в руках, тот самый с трамвая, который гонялся за сыном генерала. Он опускает животное на пол и говорит:

- Маладэс твой отэс, - поднимает он руку вверх, а другой указывает на сына генерала, - а ты сам подлес, - и уходит.

- Эй, барана забыли! - кричит жена генерала. - Барана куда девать? Ума не приложу, куда деваться от этих подарков. Отец лечит, а они таскают ему всякую дрянь...

Когда приходят арестовывать генерала, он вкалывает себе снотворное и ложится в гроб. Один из агентов тычет его в щеку булавкой, другой проходит в столовую, заполненную гостями.

- Поминки, - говорит жена генерала, указывая на гроб, - бабушка умерла год назад.

Агент в штатском хмурым взглядом оглядывает сидящих за столом гостей. ⌠Мы не евреи■, - раздается робкий голос в тишине. Агент с пониманием кивает головой. Как бы вопреки сказанному в столовую входят две еврейские девочки: одна с губной гармошкой, другая с маленьким барабанчиком. Вслед за ними входит сын генерала. Он трубит на трубе и поет:

- Мы пионеры, дети рабочих... - увидев посторонних, осекается.

- Дети - это наше будущее, - говорит какая-то старуха.

- Да-а, да-а... - кивает головой агент в знак согласия.

- Выпейте с нами, - предлагает жена генерала.

- На работе не пью, - говорит агент, но вопреки своим словам подходит к столу, отводит рукой предлагаемую рюмку, сам наливает себе из бутылки в другую. Обводит рюмкой присутствующих:

- Упокой, господи, раба твоего... - заглядывает он в ладошку, - Алексея.

Выпивает водку и крякает:

- Эх, хороша! - закусывает огурчиком. - Спи спокойно, дорогой товарищ.

Он уходит, но возвращается из-за двери к столу:

- Вор должен сидеть!

- Вне всякого сомнения, - кивает головой жена генерала.

Склонившись к лицу первой попавшейся гостьи, он наставительно говорит:

- А враг народа, - не глядя, указывает пальцем на офицера, сидящего напротив, - ле-жать! Вот как этот, - показывает за собой большим пальцем другой руки на гроб.

В дверях останавливается, заглядывает в ладошку:

- Так, следующий кто у нас по плану? Натансон? Тоже врач... - обращается он к провожающей его жене генерала, - вре-ди-тель! А это кто? - указывает он на барана. - Космополит безродный!

- Лазарь, встань, - говорит генерал после ухода незваных гостей. Он встает из гроба, опрокидывает стакан коньяка и запевает:

- Раскинулось море широко...

Гости подхватывают:

- И волны бушуют вдали... Товарищ, ты едешь далеко, подальше от нашей земли...

Лифт со спускающимся вниз генералом заполняется людьми в штатском. Они молча едут рядом, а когда он пытается выйти, один из них грозит ему пальцем и он вынужден покориться. Они спускаются в кабинет следователя в подвале.

- Вредитель? - лениво спрашивает следователь, отхлебывая коньяк из чайного стакана с подстаканником. Генерал пожимает плечами.

- Вре-ди-итель... Печень что-то побаливает. Чем лечить, а, вредитель?

- Я давно не лечу - инспектирую.

- А-а...

- Пить нужно меньше.

- Так всякий дурак вылечится... м-да... ну-с, приступим...

Из завьюженной двери охранник с винтовкой зовет каких-то людей.

- Знаете кого-нибудь? - спрашивает следователь, раскачивается на качелях.

- Нет.

- И этого тоже?

- Нет.

- Еще один вопрос. Вы в своей анкете написали, что ваш отец был бурлаком, а нам стало известно...

- Приемный, приемный... на очень короткое время.

- Сын за отца не в ответе... м-да... фамилия у вас Шкловский, - заглядывает он в бумаги, - а на самом деле Шульгин.

- Шульгин - по родному отцу, Шкловский - по приемному.

- Ну ладно: на сегодня достаточно. Завтра явитесь в тоже самое время. Пока вы - свидетель.

- Чего? Свидетель чего?

Следователь так смотрит на него, что он осекается. Он подходит к беспрерывно строчащей машинистке, склоняется над ней, вырывает лист, комкает его и выбрасывает. Одной рукой лезет к ней за пазуху, другой делает отпускающий жест.

Когда следователь покидает кабинет, его занимает директор школы, в которой учится сын генерала. В наказание за выпущенного в классе фазана (следует сцена парения фазана и вывод его за ухо той самой учительницей, которую он видел с отцом) его приводят к директору. Он сажает провинившегося на качели, свисающие с потолка, застегивает ремешок спереди и переворачивает их, превращая в пыточное устройство.

- Кто сообшник? - вопрошает директор, произнося ⌠ш■ вместо ⌠щ■.

Провинившегося оставляют в кладовке с бюстами разоблаченных вождей. Из окна кладовки он видит как по улице проносится кортеж правительственных машин. Из подъезда выходит человек в нахлобученной кепке и поднятым воротником. Он разворачивает случайного прохожего, стреляет из-за его спины в кортеж, бросает на снег пистолет и быстро уходит в подъезд. Прохожего мгновенно застреливают из машины, следующей за кортежем. Сын генерала перебегает к другому оконцу и видит, как стрелявший подходит в глухом дворе к машине, в которой сидит Берия. Он манит пальцем стрелявшего, а когда тот нагибается говорит:

- Ма-аладэц: орден получишь. Испугался?

- Чего мне бояться: дело привычное. На сей раз стрелял холостыми, как приказали!

- Да не ты - сам?

- Вздрогнул.

Другой агент стреляет в затылок склонившемуся агенту из пистолета с бесшумной насадкой, а шофер застреливает последнего.

- Вот так и меня ты когда-нибудь шлепнешь в затылок.

- Вы что, Лаврентий Павлович! Да вы... да вы та-акой добрый... такой... Да я за вас родного отца не пожалею!

- Ну ладно, ладно... ты - маладэц! Простой, исполнительный. Орден получишь.

Сатир на сохранившемся куске барельефа над аркой указывает на происходящее пальцем.

- Я видел Берию! Я видел Лаврентия Павловича Берию! - орет, врываясь в прихожую сын генерала, но осекается. В квартире идет обыск.

- Папа, папа! - бросается он к двойнику отца. - Но это не мой папа!

- А где твой отец?

- Не знаю, на работе, должно быть.

- Кем хочешь стать, малец, чекистом?

- Комиссаром.

- То, что надо.

- И комиссары в пыльных шлемах... - напевает один из проходящих мимо агентов.

- Грянут громкое ура, - подхватывает следователь. - Ты знаешь, что твой отец Родину продал капиталистам. Космополитом стал безродным. Знаешь, где он прячет валюту?

- Коллекцию старинных монет? За буфетом.

- Степанчук, - укоризненно говорит следователь, - ах, Степанчук-Степанчук: выговор тебе. Сколько раз говорил: отодвигайте мебель.

Тяжеленный буфет с резным украшением на вершине (хохочущий Мефистофель указывает пальцем на происходящее сатирам и нимфам, которые несут его трон) медленно движется на зрителей.

- А вот и валюта, - указывает следователь на прилепленные к стене планшеты, обтянутые черным бархатом, с серебрянными монетами.

- Он из Германии их привез в сорок пятом году, - говорит жена. - Это старинные монеты. Он спрятал за буфет, чтобы сын не раздарил мальчишкам.

- Запиши: с сорок пятого года служит в немецкой разведке. А ты, малец... вот тебе телефон... позвони, как появится отец. Вот наше будущее! Бери пример, Степанчук. Что нужно сказать?

- Э-э-э... э-э-э... э, - неожиданно раздается из черной дыры репродуктора какие-то дикие ужасающие звуки. Все замирают.

- Мы передавали концерт тибетского горлового пения, - бойким голосом обьявляет дикторша.

- Тьфу, чтоб тебе пусто было! - плюется следователь, и радио замолкает.

Генерал отправляется в подведомственную ему больницу, но перед входом замечает, что за ним следовала черная победа с агентами в штатском. Проходит, делая по пути какие-то замечания на латыни, по коридорам больницы в поисках другого выхода.

- Всех наших вождей, - доверительно сообщает ему одни из пациентов, - Берия заменил на двойников.

- Сам-то он, надеюсь, остался самим собой? - спрашивает генерал.

- Что вы! Он - тоже двойник.

- Кто его заменил?

- Он сам.

- Логично.

- А нас всех сюда посадил.

- Этому, - оборачивается генерал к окружающим его врачам, - клизму с глюколем, - и идет дальше.

- Нет... - орет пациент, отступает к стене и, совершая судорожные движения телом, начинает каким-то непостижимым образом ползти по ней вверх, заползает на потолок и остается на нем, словно приклеенный.

- Иди сюда, - зовет его санитар.

- Нет! - восклицает сумасшедший и падает вниз к ногам обернувшихся и застывших в изумлении врачей.

- Этого не было, - говорит главврач поликлиники, - это нам показалось. Коллективная галлюцинация: не верь глазам своим. Следуем дальше.

Вся группа проходит между двумя шеренгами висящих вниз головой сумасшедших в смирительных рубашках.

- Это кто?

- Антиподы, - заявляет главврач, - новое веяние в психиатрии.

- Чье веяние?

- Самого Лебедева!

- А-а, нашего Лысенко от психиатрии. Помогает?

- В отдельных случаях.

- Сократите время процедуры до трех минут.

- Лебедев каждый день приходит с проверкой.

- Умываю руки перед гением. Всю жизнь мою руки, потому-то и чистые, - показывает он окружающим.

- Хи-хи-хи-хи, - мерзким механическим голосом хихикает очередной дебил.

- Я пришел к вам сдаваться, - говорит в вестибюле больницы испуганный человек в пальто и шляпе. - Лечите меня.

- В чем заключается ваша проблема? - спрашивает генерал.

- Именно заключается. Выхожу из подъезда...

Человек выходит из подъезда, идет по улице. За ним сразу же следует черная легковая машина. Он начинает убегать, машина продолжает преследовать его и даже подталкивает сзади.

В следующей сцене этот человек оказывается за решеткой. Он дергает за них и кричит:

- Выпустите меня!

Из круглого люка на асфальте показывается физиономия вора. Он указывает пальцем на зарешеченное окно с вопящим человеком, произносит непонятно к чему относящееся: ⌠Во!■ - и скрывается под люком. Становится видно, что человек стоит на пустыре за обломком стены с единственнм сохранившимся окном с решеткой.

- Таким образом я сам себя заключил, - завершает он свой рассказ перед генералом и сопровождающими его лицами в белых халатах. - Лечите меня.

- Вам необходимо ехать в Каракоры, - говорит генерал, - на воды.

- А сумасшедшим можно в поезде ехать без сопровождающих?

- Мы вам дадим сопровождающих. Можете отправляться.

- Все мы е-дем в Ка-ра-коры... - начинают хором тянуть сумасшедшие, стоящие в коридорах и на лестнице.

- Где у вас здесь черный выход? - спрашивает генерал, подходя к стеклянным дверям в вестибюле.

- Черный выход - это смерть! - торжественно изрекает швейцар.

- Двум смертям не бывать, одну не миновать. Веди, куда надо.

Швейцар открывает ржавым ключем невероятно огромные резные двери.

- Там у нас кладовая: лед для морга храним. Давно не ходили, все двери в пыли.

Генерал заходит в черноту помещения, в котором освещен только кусок каменного пола, разбитого на ромбы. Швейцар пытается щелкать выключателем, но свет не зажигается.

- Холодом веет. Возьмите фонарь, а я лучше пойду. Прямо идите, прямо, прямо... никуда не сворачивайте.

Луч фонарика растворяется во тьме: впереди бездонная чернота. Генерал подбирает валяющийся на полу биллиардный шар и, продбрасывая его, делает несколько шагов. Швейцар машет рукой на прощание из освещенного прямоугольника за его спиной. Луч фонаря высвечивает призрачную ледяную химеру на гробе с пригласительно протянутой к посетителям лапой с когтями. В лицо вморожена кружевная маска, усыпанная бисером, что делает его еще более ужасным. За спиной генерала с грохотом захлопываются двери. От действия луча света по лицу химеры начинают стекать струйки воды. ⌠Лови!■ - бросает генерал биллиардный шар. Химера хватает его на лету и сжимает, отчего ее лапа с хрустом разваливается. Шар падает и подкатывается к ногам генерала. Он подхватывает его и, и пятясь задом, отступает к неожиданно открывшимся дверям.

- Вас вызывают к дирехтору, - говорит швейцар.

- Извините, но вы должны здесь расписаться, - смущенно мямлит главврач в кабинете.

Генерал берет в руку бумажку:

- Что это?

Директор воздевает руки к небу и делает движения, выражающее крайнее сожаление:

- Заявление об уходе с работы, только что с курьером прибыло из министерства. Из уважения к вам я могу устроить вас сторожем в музей. Моя жена там работает, она вас возьмет.

Генерал быстро подписывается:

- Мы на первом этаже?

- Да, а что?

- Я пошел, - открывает он окно и вылезает на улицу.

- Адрес... адрес возьмите музея, - протягивает главврач бумагу через окно и входит в заснеженные кусты со статуей спортсменки на дальнем плане.

Он входит в театр, поднимается по мраморной лестнице. Идет по кулисам. На сцене его жена говорит, обращаясь к горничной:

- Употребляя слово ко-кот-ка по отношению к миссис Тизл, вы, дорогая Эмили, уподобляетесь нашему садовнику, который называет ло-па-ту лопатой. Другого слова, впрочем, не придумаешь, ну разве что ⌠ге-тэ-ра■, что придает ей нечто эллинистическое, несвойственное ее манерам обыкновенной шлюхи.

- Тс-с... - делает знак генералу актер во фраке с цилиндром и тростью. - Я ей передам... там, на сцене, что вы пришли.

- Дорогая, - выходит он в салон на сцене, - там твой муж, выйди к нему.

- Но этого не было в тексте.

- Эта та самая отсебятина, которая допустима в этой пьесе, дорогая.

- Еще один муж, - обращается она к зрителям.

- У нас дома был обыск, - сообщает она, выходя за кулисы.

- Я знаю, - говорит генерал. - Ордер предъявили? Я имею ввиду ордер на арест.

- Дорогой, убери руку с талии нашей горничной, - высовывая голову на сцену из-за двери, говорит она партнеру. - Какой-то предъявляли, - возвращается она к мужу, - кажется - только на обыск.

- Уже лучше, хотя...

- Дорогой, - возвращается она на сцену, - я вовсе не предлагала передвинуть ее на то, что наш садовник называет задницей.

Она вновь идет за кулисы и скороговоркой сообщает:

- К тому же нас выселили из нашей квартиры в подвал, где живут дворники и те, кто остались от Натансонов. Всех наших родственников оставили, а нас выселили. Вечером приходит дворничиха и проверяет. Пока мы ее поим твоим коньяком.

Выходя на сцену, громогласно заявляет, обернувшись к мужу:

- Что будет завтра, неизвестно! Если наш садовник будет избран в парламент, что скоро будет в порядке вещей, боюсь, что в дебатах с ним и ему подобными самой королеве придется называть лопату лопатой.

- Полагаю, дорогая, вам следует опасаться нечто большего, чем огрубление языка высшего общества. В скором времени нам ничего другого не останется, как самим взять в руки лопату и трудиться ею в саду.

- Какой ужас! - восклицает горничная.

- У-жасный век, ужасные слова!

Генерал прямо в шинели входит в зал шикарного ресторана с колоннами из цветного мрамора, развесистыми люстрами, огромными окнами с муаровыми портьерами, статуями и пальмами в кадках.

- Сочувствую, - бросает генерал на ходу бронзовой статуи согбенного Сизифа, стоящего на коленях с гранитным шаром на плечах.

За ним тащится швейцар:

- Снимите шинель, товарищ генерал, хотя бы, - канючит он.

- Николай Андреевич, - трогает генерал за плечо вальяжного человека в шикарном костюме. - Можно вас на две минуты.

- О, Алеша! Как ты сюда попал?

- На работе тебя со мной почему-то не соединяют.

- Как же тебя сюда пропустили?

- Форма генеральска все-таки...

- Форма, говоришь, генеральская? Хм! Не всякий маршал сюда вхож. Это, брат, такое место, о котором не все даже здесь присутствующие знают. Его ты ни на одной карте мира не найдешь. Видишь вон того человека у колонны с бокалом? Фамилия его Визбор, а на самом деле это Борман.

- А кто рядом с ним?

- Не узнаешь? Это Лиля Брик.

- Я думал - она умерла.

- Она умерла... для всех, но не для нас.

- Какое-то царство мертвых у вас здесь. Гитлера еще здесь не хватало.

- Хи-хи-хи... и ха-ха-ха... - раздается со сцены из уст Арлекина и Пьеро.

- Коля, выручай!

Тот вздыхает.

- Я был пр-ротив... - в белом гриме, очерченным черной линией, с усиками появляется Вертинский во фраке, - ну для чего свою жизнь осложнять...

- Коля, помнишь, я жизнь тебе спас.

- За кого ты меня принимаешь? Я что, по твоему, Фома Непомнящий?

- Так...

- Ты мне предлагаешь, чтобы я сел вместе с тобой? Твою семью не тронут... это уже решено... тебя - да, а твою семью - нет! Я занимаю такое положение, что все мои три семьи заберут вместе со мной. Ты предлагаешь, чтобы я подошел к Лаврентию и попросил за тебя? Знаешь, что он мне скажет?

- Зову я смерть, - встает за своим столом Берия и все замолкают. - Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья, над простотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошном одеяньи, - обводит он присутствующих рукой, - и совершенству ложный приговор, и девственность, поруганную грубо, - указывает на сидящую за его столом даму, - и неуместной почести позор, и мощь в плену у немощи беззубой, и прямоту, что глупостью слывет, и глупость в маске мудреца... пророка, и вдохновения зажатый рот, и праведность на службе у порока...

- Я занимаюсь наукой, вот что он скажет, - продолжает друг генерала, - а костолом у нас - Рюмин: к нему обращайся. Понятно?

- Что же мне делать?

- Что тебе делать? Что тебе делать? Слушай: а давай споем. Вьется в тесной печурке огонь... - они поют, касаясь лбами, - за нами снега и снега, до тебя далеко-далеко...

- А до смерти четыре шага, - быстро завершает генерал и отстраняется. - Что же мне делать, Коля?

- У тебя есть пистолет?

- Застрелиться?

- Ты сам сказал. Лучше выбрось его.

- Уже выбросил.

- Есть еще один выход, но, зная тебя, ты врядли на него пойдешь.

- И все-таки?

- Напиши, что жена у тебя сионистка. Нужна чья-то душа, понимаешь?

- Ты что - серьезно?

- Ну вот, я так и знал. Не-хо-чешь... Ну тогда напиши, что Семенов, муж твоей секретарши... все равно их уже арестовали... сионист и шпион.

- Он русский.

- Неважно, ты напиши.

- Изыде от меня...

- Не произноси имени моего всуе. За чудом ты не ко мне должен был обратиться, а к тезке.

- К какому?

- К святителю Николаю.

- Я атеист.

- Как и все мы, как и все. Хочешь выпить? Два, - показывает он бармену пальцами.

Два стакана с горящим напитком скользят один за другим по лакированной стойке.

- Пей: здесь все бесплатно. Элизей, так сказать. А помнишь Беату?

- Еще бы!

- Был месяц май...

Полсотни пьяных офицеров восседают за длинным столом в зале с изображением батальных сцен и рыцарскими латами на стенах. Портрет Гитлера над камином то и дело подвергается обстрелу из пистолетов. Один из офицеров старательно расстреливает его из арбалета, позаимствованного у молчаливого рыцаря. Официантки в аккуратных фартучках и чепчиках обслуживают стол. Одна из них стоит с фарфоровым тазом перед блюющим в него офицером в польской форме. Другой щиплет ее за зад... по ее лицу текут слезы... и приговаривает:

- Терпи, немецкая сучка, терпи.

Оркестрик из трех музыкантов, которые расположились на рояле, исполняет ⌠Лили, Марлен■. Над столом раскачивается на низко висящей перекладине дама в рыжей короткой шубке. Она выделывает ногами затейливые кунштюки и поет. Увидев входящего в зал Шкловского, дама, сбрасывая шубу, отрывается от перекладины и в легкой комбинации с визгом прыгает в его распростертые обьятия.

- Какое было время! Еще два! Выпьем за упокой души усопших Анджия и Вацлава.

- Усопших?

- Да, их расстреляли... полгода назад. Пей! Сейчас ты выйти не сможешь, завтра утром я выпишу пропуск, а пока... пока ты свидетель, авось пронесет. А сейчас развлекайся: девушки здесь ласковые и понятливые. Хорошо вымуштрованные. Здесь исполненье мечты происходит высоких гостей из дружественных нам стран и недружественных. Тебе повезло...

Генерал лежит на кровати прямо в шинели в шикарном номере с бассейном, по ступенькам которого выходит жизнерадостная дева рубенсовского типа в мокрой комбинации, отчего ее тело становится еще более пикантным. Они протягивают к друг другу руки, она ложится на него, и он сразу же просыпается на могильной плите. Он тянет к себе за отвороты тулупа сторожа:

- Просыпайся, мил человек, а то замерзнешь до смерти.

- Ты кто?

- Я Кащей. Так меня кличут, а вообще-то я сторож.

Генерал лежит на могильной плите под ажурной чугунной беседкой. Над ним возвышается Сизиф с гранитным шаром на плечах с поднятой вверх рукой с указующим пальцем. Надпись на шаре гласит: ⌠Здесь ты трудился, там - отдыхаешь■.

- Женщина снилась красивая, - говорит генерал.

- То-то ты меня облапить пытался. Иди домой, милый.

- Домой? Где этот дом? Выпить не хочешь? - предлагает он сторожу фляжку. - Полная, хм?

- Не откажусь.

- Где ты тут живешь?

- Да в склепе каком-нибудь. Где же еще сторожу жить?

- Не боишься рядом с покойниками жить?

- Что - покойники? Жмурики и есть жмурики! Ты живых бойся!

- Может, мне с тобою остаться.

- Тебя нельзя, ты изнеженный. Иди домой, милый...

Уходящий с кладбища генерал не видит, как несколько бродяг уносят на плечах пожутчавшего на лицо сторожа на троне пальцем указываюшего путь.

- Кя-ррр!... Кя-аррр!... - каркает ворона с ветки над согбенным в рыдании ангелом, закрывающим лицо руками.

Оранжерея со статуей античной богини в гуще тропических зарослей.

- Здесь вы можете ночевать, - говорит женщина в белом халате.

- Прятаться.

- Лучше сказать: скрываться.

- Почему мы на вы? - он привлекает ее к себе. - Забыла, как мы с тобой...

- Ой, только не сейчас. Вечером, после закрытия, - вырывается и убегает.

- В детстве, - обращается генерал к хорошенькой лаборантке, - в доме моего приемного отца тоже была оранжерея...

Мальчик пробирается сквозь заросли тропических растений, останавливается перед бронзовой статуей амазонки или Афины надменно смотрящей на него поверх щита. Он пытается ее обойти, но она преграждает ему дорогу щитом, а потом копьем.

- Ма-ма, - в испуге восклицает мальчик.

- Ты убьешь отца, переспишь с его дочерью и ослепнешь!

- А-а... - орет мальчик.

Генерал, придерживая лаборантку за бедра, рассказывает:

- Оказывается, это была актриса, которую отец нанимал для развлечения гостей. Отец был богатым человеком, он взял меня с улицы в девять лет и воспитывал до двенадцати, как родного.

- С улицы!? - прижимает она в ужасе ладошки к щекам.

- Сивилла оказалась права: я предал родителей...

- Ах... - вскрикивает лаборантка. - Они наверное вас били.

- Заботились обо мне: клизму ставили. Выбирай, говорили, что будешь, слабительное или клизму?

- Так наказывали?

- Нет, лечили.

- Какой ужас! У нас тоже есть статуя в оранжерее, - отступая от его натиска, говорит лаборантка, указывая назад, - богиня любви Венера. Раньше у нее в руках был кувшин, а сейчас его нет.

Он берет ее за талию и ставит на пьедестал, между руками статуи.

- Ой, - успевает она только вскрикнуть. - Как же вы его предали?

- Его расстреляли чекисты, после того, как я показал, где он спрятал золото. Мне было двенадцать тогда, как сейчас моему.

- Дети неподсудны.

- Его расстреляли бы в любом случае: если бы не нашли, за то что не отдал, а когда нашли - за то, что скрыл.

- А что было после?

- Я стал генералом, женился на его дочери, встретив ее в тридцать девятом году. Она стала актрисой.

- Ой, Вера Николаевна! - вскрикивает она и пытается высвободиться.

За спиной генерала стоит заведующая оранжереей.

- Мы тут с Венерочкой в куклы играем... как тебя зовут? - спрашивает генерал.

- Меня Оля зовут, отпустите... - лепечет лаборантка.

- С куклой Лелей.

Она выскальзывает, наконец, из двойного обьятия и убегает.

- Бедная твоя жена, с кем ты только ей не изменял.

- С тобой в том числе.

- В чем я совершенно искренне раскаиваюсь. Что это за ритуал такой: предавать неродного отца? Представляю, кем бы ты стал за родного.

- Облить керосином родного отца, - цитирует он Маяковского, - и пустить по переулку для освещения улицы.

- Ой, ой, что ты делаешь?

Он подхватывает ее, ставит между руками статуи и уходит. Поскольку она склонна к полноте, то не может вырваться из обьятия Венеры.

- Эй, стой, идиот! Куда ты? Я прощаю тебя! Да отпусти меня, дура! - ругается она на статую.

Генерал поднимается по закругленной лестнице, подходит на последнем этаже к резным дверям. Звонок не работает, он открывает дверь и входит в мастерскую, заставленную антиквариатом. Художник (Карачинцев) стоит, опираясь на кий, у биллиардного стола с бутылками вина и бокалами, за ним - картина на мольберте, за которой расположилась натурщица.

- Посетил-таки мою башню из слоновой кости.

- И гипса, - указывает генерал на статую Сталина. - Очередной шедевр? - останавливается он перед картиной: веснушчатая колхозница в ватнике разлеглась между зубьями бороны.

Обнаженная натурщица возлежит в той же позе на покрытом зотистой тканью диване, в одной руке у нее веер, в другой - бокал с красным вином, на шее - бусы, в прическе - брошь с крупным камнем, на лице - кружевная маска с бисером. Она опирается на вазу, между ног у нее стоит вычурный подсвечник, на спинке дивана - раковина и серебряная шкатулка с замком на крышке, за муаровой портьерой от пола до потолка висят в несколько рядов картины от Кандинского и Сомова до Дюрера, Вермеера и Ботичелли.

- Это - оригинал, - указывает Карачин на натурщицу, которая приветствует гостя бокалом. - Вначале было то, что ты видишь в натуре - реальность. Я приодел ее... только три категории людей могут зрить обнаженную женщину в Советском Союзе на законном основании: врачи, мужья и художники... заменил ложе, пейзаж и происхождение музы и получилась фантазия на колхозно-совхозную тему, но это тоже не пройдет на художественном совете... Машенька, ты можешь идти, мы с моим другом будем сегодня долго пить и говорить об искусстве... Борону прийдется перевернуть зубьями вниз. Личико тоже велели попортить. Пришлось наделать веснушек. Хороша Маша, - шлепает он по заду уходящую натурщицу, - к тому же и наша. Выпьем для начала... ну, будем... и снова нальем. Выражай восхищение.

- Коля, мне сегодня не до искусства.

- Тебе никогда ни до чего высокого не было дела. Твоя жена умнее тебя, а тоже - дура! Хочешь, фокус покажу? - и не дождавшиь ответа, бьет саперной лопатой по статуе Сталина. Она лопается и рассыпается, обнаруживая под обломками позолоченную статую Ленина.

- Ты пьян.

- Я не пьян, но... и не трезв. Выпьем за встречу. Давно не виделись. Ну, будем! Послушай, Леша, я давно хотел тебя спросить: эта сволочь, Шкловский, часом не родственник тебе?

- Почему же, сволочь? Он из ваших, из левых.

- Пик-ка-сист сраный! Не пу-тай-те! Он - из ва-ших, о! Все вы визжали в восторге от революции, а теперь повизгиваете в подушки от страха! Пока ты патроны в ранце товарищам на баррикады таскал, я уже тогда у твоего отца лучшим учеником был.

- Коля, что ты выдумываешь? Какие патроны? Ты меня спутал с героем Катаева.

- Неважно: душой с ними был!

- А ты?

- Я модернист, от ⌠модерн■, соответственно.

- Устаревшее направление.

- Да, я модернист... о... безродный, а эти ваши Татлины и Пикассо... от них вся пагуба и пошла.

- Что же ты их выставил у себя в мастерской на первом плане?

- Чтобы было куда плеваться.

- Ох, и беспокойный ты человек, Карачин.

- А ты - спокойный?

- Я не спокойный, но и не беспокойный.

- Все вы такие, знаю я вас. Давай сыграем в биллиард: кто проиграет, покончит с собой. Прыгнет с лестницы вниз. Я прыгал с третьего, правда, этажа на английских подтяжках. Повис над вахтершей. Говорю: ⌠Мари Семенна■. Она брык в обморок.

- Врешь ты все

- Мое дело сказать, твое дело - поверить. Смотри! - он бьет статую Ленина. - Символический акт!

Под осколками открывается сирена с головой Горгоны из слоновой кости, нефрита, серебра и эмали.

- Это что - Фаберже?

- Какие же вы все одинаковые!

- Кто - все?

- Жена ваша, к примеру, Муза Иосифовна. Я ей говорю: взгляни, дорогуша, на Фаберже. Она так и ахнула, а когда я сказал, что это мое изделие, хмыкнула эдак иронично и всяческий интерес потеряла. Все вы такие! Не умеете видеть глубинной сути вещей и явлений. Кто видит в ло-пате ло-па-ту, как говорит твоя жена, тот не достоин войти...

- В царствие известное.

- Для вас красота только от имени бывает красивой! Ах, Пикассо, Пикассо! А король-то голый! Ты лучше внимание на змей обрати. У каждой свое выражение лица. Одна из них, кстати, живая. Угадай какая? Один глаз у моей сирены - прекрасный, а другой - ужасный. А перья! Ты обрати внимание: перышко к перышку! Птица Сирин!

- Ну и что это? Декаданс и упадок.

- Да моему образу две, нет, три тысячи лет, а вашей рабочей с колхозницей сколько?

- Ну и что это?

- А это душа человеческая, коя даже в извергах обитает. А ты уши не закрывай, не закрывай! Она безрукая, она же когтистая! Она и прекрасная, она и ужасная! Да ты посмотри на нее повнимательней: она - как живая. Ты к ее груди прикоснись: она покраснеет. В щечки состав введен соответствующий. Да, прикоснись, тебе говорят!

Генерал протягивает руку к груди, слегка сжимает и вдруг ее лицо, слегка повернутое в сторону, поворачивается к нему, веки приподнимаются, крылья расправляются и раздается сдавленный стон.

- Фух! - отдергивает руку генерал.

Карачин закатывается от хохота:

- Что - испугался? Вот это и есть искусство!

- Хороша кикимора, ничего не скажешь.

- Для кого - кикимора, а для меня - птица Сирин!

- Что ж ты ее не выставишь где-нибудь?

- Да меня с потрохами коллеги сожрут за такую безделку. Костей не соберешь. Вот и приходится притворяться примитивистом. Я, мол, как все, а я не такой! Да, я продаюсь за хлеб ненасущный, девок и водку: ваяю этих подонков, но в душе у меня...

- Верю.

- Я своих сирен в извергов вкладываю. Настанет такое время, когда народ ваших кумиров начнет разбивать, тогда и увидят.

- Все, все, я пошел.

- Куда? Куда ты пошел?

- В музей, на работу. Мне надо идти, за мной следят.

- Хочешь, я заваяю тебя в статую Лаврентия Палыча? В ней и скроешься. А что? Такой же лысый!

- Напрасно я к тебе пришел, - говорит он, направляясь к двери. - Не нужно все это никому. Никого твоя красота не спасает.

- Стой! - кричит Карачин, выскакивая на лестницу. - Я бы мог сказать, что привез ее из Германии, и продать в антикварном магазине, как все вы! Ты видел сирену в ⌠Садко■? Разве можно сравнить?

- Да-да, я понял, ты - гений, - говорит генерал, быстро спускаясь по ступеням вниз.

- Ничего ты не понял!

- Что я не понял? - спрашивает генерал на ходу.

- Ничего ты не понял, - кричит Карачин сверху, - и не поймешь, что нужно понимать, и все ваше поколение и дети ваши до седьмого колена ничего понимать не будут!

Он опускается на ступеньку и шепчет:

- До седьмого колена, до седьмого... до... седьмого...

Генерал бродит по залам между экспонатами запасника в музее, куда он устроился ночным сторожем. Ему кажется, что предметы за его спиной меняются местами. Он оборачивается несколько раз и всякий раз они совершают рокировки. С полдюжины рыцарей оказываются у него за спиной. Генерал берет со стены булаву и с размаху бьет рыцарей одного за другим. Те разваливается на части. На всякий случай разбивает и китайскую вазу с ощерившейся пастью дракона. Обозрев поле битвы, уходит, но не выдерживает и вновь оборачивается: разбитое войско, как ни в чем не бывало следует за ним по пятам. ⌠Тьфу на вас! Чтоб вы все провалились■. Один из рыцарей разваливается сам по себе. Генерал берет с пола кирасу и примеривает на себя. Смотрит в зеркало. Отражение надевает пенсне и начинает есть рыбу. Генерал бьет зеркало лбом и стекло лопается. На него смотрит ужасное искаженное трещинами лицо. ⌠Я тебя съем■, - говорит оно. Генерал в испуге отшатывается. Проходящий за его спиной интеллигентного вида человек под зонтиком с пекинесом на поводке говорит на ходу: ⌠Живые формы питаются друг другом во вселенной■. Когда он оборачивается на голос, человек из зеркала подтверждает: ⌠Таков закон кармы■. Генерал, решив не обращать на голоса внимания, открывает толстенный том на подставке: из картинки на первой странице вспархивает стайка бабочек. Вытягивает за цепочку часы из рисунка двумя пальцами. ⌠Холодные■, - роняет их на стол и уходит. Часы за спиной вместе с цепочкой растекаются ртутной лужицей. ⌠Ты слеп и глуп, ты глуп и глух!■ - раздается голос из репродуктора и генерал выключает его.

Подходит к бюсту Сталина и прикасается к лицу рукой. Лицо лопается, из под осколков появляется голова Кащея.

- Лёш, - спрашивает его кто-то за спиной голосом Карачина, - ты будешь меня, когда я к тебе в психушку попаду, коньяком втихомолку поить?

- Буду-буду, - досадливо отмахивается тот от него рукой, но тут же резко оборачивается: никого за спиной нет. Поворачивается к Кащею: Сталин ухмыляется, как ни в чем не бывало.

- Не то вижу, не то слышу, не то делаю.

Он входит в кабинет директора и видит как сидящий за столом старый-престарый человек в изношенном костюме медленно-медленно мешает ложечкой чай в стакане с подстаканником.

- Ты кто такой? - спрашивает его генерал.

- Я сторож.

- Нет, это я сторож.

- Не-ет, ты не сторож...

- Кто же я по-твоему?

- Ты... самозванец.

- А... - машет рукой генерал и выходит из кабинета.

В одной из комнат мебель расставлена точно так же, как и на фотографии кабинета его приемного отца. Русалка со штопором загнутым хвостом преграждает ему путь ладонью поднятой руки. Генерал подходит к стене, составленной из книг. Он пытается вытащить одну из них. Когда ему это удается, часть книг обрушивается. В образовавшейся бреши открывается мозаичное панно: коронация Николая II. Выкарабкавшись из потока книг, генерал падает на колени, плачет:

- Прости нас, царюшечка! - и целует руку царя.

- Славься ты славься, царь-государь... - напевает он, идя по коридору. - И все-таки: кем бы я был при тебе? - обращается он к очередному портрету царя на стене. - Бурлаком, как мой дед? Это у моей жены родители из купчишек, а мои... Заберу как я свои пардоны, пожалуй, назад. Ишь, расчувствовался!

Кто-то бьет его сзади в затылок, он падает и два солдата волокут его за ноги лицом вниз по коридору. Навстречу два других в такой же позе тащат его уже избитого двойника. Солдаты затаскивают его в кабинет следователя, тот указывает ему на портсигар и зажигалку на столе:

- Курите.

Генерал пытается взять портсигар, но его рука скользит по лакированной поверхности стола. Следователь заходится от хохота и начинает кашлять.

- Постучи по спине, - просит он сквозь кашель. - Полегче, полегче. Ишь, разошелся! Ха-арошая обманка, да? Кури, - бросает он пачку Казбека на стол, - сегодня я добрый. Хорошая работа: восемнадцатый век!

Генерал берет папиросу и мнет ее между пальцами.

- В восемнадцатом веке зажигалок, - указывает он на изображение на столе, - как будто бы не было.

- Поговори у меня, поговори... - добродушно говорит следователь, берет зажигалку со стола, которая оказывается настоящей, и зажигает свою папиросу. - Щас поедем в голландское посольство. Будешь там надувать щеки. Говорят, ты какой-то ученый муж и тебя нужно предъявить на обозрение капиталистам.

Они едут в машине, следователь оборачивается к сидящему на заднем сидении генералу между двумя агентами в штатском:

- Насчет синяка скажешь, что ты занимаешься боксом, понятно? Приехали.

Они входят в посольство на прием: иностранцы во фраках, женщины с обнаженными спинами, слуги с коктейлями. Следователь в своем длинном черном пальто и кепке выглядит белой вороной.

- Чой это они там говорят? - толкает он в бок переводчицу.

- Н-не знаю.

- Как, не знаешь? Ты переводчица или говно?

Та в смущении разводит руками:

- Я переводчица с голландского, а они говорят по-латыни.

- Эт-тит, твою мать, - цедит следователь сквозь зубы, - у-ченые мужи!

- Что-то о проблемах мозга, - лепечет переводчица. - Ой, ой, ой... больно! - старательно улыбаясь, шепчет сквозь слезы переводчица. Следователь щиплет ее за зад, также улыбаясь из-за ее спины японской улыбкой. Позади них хохочущий сатир указывает на происходящее мраморным пальцем.

Одна из гостий в черном шелковом платье с узким вырезом от шеи до пупка и обнаженной спиной берет генерала за руку и, что-то говоря по-голландски, заводит за портьеру.

- Куда удалялись? - спрашивает следователь. - О чем говорили?

- С пользой для тела посетили посольство.

- Сколь! - приветствует их издали бокалом раскрасневшаяся красотка.

- О чем говорили, спрашиваю? Что за сколь?

Переводчица подхихикивает в ладошку.

- О преимуществах Брокгауза и Эфрона над Далем?

- Слушай, чо он щас сказал? Переведи, - обращается следователь к переводчице.

Сталин, заглядывает в дверь с трубкой в руке. ⌠Трудитесь? Ма-ладцы■. Генерал сидит на диване с кожаной обивкой.

- Щас, щас, щас твоя очередь наступит, - бросает на ходу следователь, проходя мимо. - По-латински они, видите ли, говорят! У-че-ные ужи! Щас я тебе рога пообломаю! Не только по-латыни, по-русски забудешь как говорить! Пиши: я был завербован... вот тебе ручка... японской разведкой в лице Брохгауса и Хеврона в голландском посольстве. Написал? Распишись. Давай сюда бумагу. Будучи в голландском посольстве в сопровождении следователя Буркова... так, не то написал. Контра...

Раздается звонок и он берет трубку, выслушав, отдает честь.

- Пойдем, - зовет он генерала и подводит к двери. - Ладно, иди: не до тебя.

Солдат щелкает затвором винтовки:

- Руки назад!

На пороге он сталкивается с дамой, которую вводит другой солдат. На ней шуба, на ногах без чулок - босоножки на тонких каблучках. За дверью метет вьюга.

- Прошу, - галантно уступает ей место генерал. Она машет головой и руками, демонстрируя нежелание входить.

- И-ди... - тычет ему в спину штыком солдат.

Генерал выходит в замкнутый двор, закуривает. Солдат бросает ему лопату:

- Копай!

- Что копать?

- Могилу себе копай, дурак.

Генерал поднимает лопату и начинает копать, но под снегом асфальт. Солдат смеется над его усилиями. Из дверей с криком выскакивает только что вошедшая женщина, она почти голая, если не считать босоножек и разодранной комбинации. За ней вываливается пьяный следователь с пистолетом. Она бегает в стучащих босоножках по снегу, а он, целясь нетвердой рукой, стреляет в нее.

- Гля, гля на нее, - толкает он в бок генерала, - чо выделывает! Туда-сюда! Во, умора! Актриса! Спасается, а патроны-то холостые! - закатывается он от хохота. - Вы можете идти, - вдруг осекается он, - пропуск на столе. Завтра - в это же время, - и вновь продолжает стрелять в немецкой форме с экрана кинотеатра, в котором сидит генерал.

Поднимаясь наверх после допроса (по лестнице скатывается глобус), генерал как ни в чем не бывало заходит в шикарный гастроном на первом этаже для привилегированных служащих министерства. Заведующая говорит, что его вычеркнули из списка, но она может давать ему потихоньку продукты. Она тянет его и они падают на кучу ананасов и прочих экзотических фруктов. Он откусывает манго, сплевывает: ⌠Что-то этого нет у вас на витрине■. На что она лепечет, что он может здесь есть сколько угодно продукты из кремлевского списка, а выносить нельзя. ⌠Только министерский паек■. Человек в бухарском полосатом халате ведет на уздечке кабана по коридору, заводит в какую-то комнату, откуда раздается выстрел. Генерал заглядывает туда: свинью уже разделывают и тут же жарят на вертеле. На полу с пулевой раной на лбу лежит его двойник. По бесконечному коридору можно пройти (через психиатрическую клинику и Сандуновские бани) на работу в музей (за стеклянной дверью хулиганы бьют его сына ногами в валенках, стекло на мгновение исчезает, чтобы генерал дал сыну пощечину: ⌠За что?■ - вопрошает тот из-за вновь возникшего стекла), а оттуда - в барак, где он выполняет перед уголовниками роль клоуна.

Сцены в лагере происходят на льду замерзшего пруда перед все той же высоткой. По льду скользит круглый аквариум на колесиках, затем - диван с кожаной обивкой, на котором сидит начальник лагеря. Он бросает живых рыбок заключенным, которые устраивают драку между собой за еду. Между лающими собаками и дерущимися телами невозмутимо катается фигуристка, делая замысловатые танцевальные па под звуки Большого вальса Штрауса. Арестованного генерала охранники заталкивают в прорубь, но он карабкается подо льдом к другой полынье (охранник сверху наступает ему в шутку на лицо), вылезает на берег и бежит к бараку обогреваться. Над его головой проносится зонтик, выпущенный его сыном с крыши высотки в морозном тумане вдали.

Вынужденный раздеться, чтобы высушить одежду, подвергается насилию со стороны уголовников. Они затаскивают его в Сандуны, где он просит помощи у двойника, но тот только разводит руками. Генерал пытается выбраться из кучи голых тел облепивших его уголовников. (Несколько охранниц в эсэсовской форме бьют резиновыми палками голые извивающиеся тела на экране в кинотеатре, в котором генерал смотрит фильм.) Убегая, генерал попадает в руины какого-то старинного здания. Бассейн посреди первого этажа заполнен лежащими на дне сокровищами из антикварного магазина деда его жены, фотография которого висела в его гостиной. Рыбьехвостая с позолотой наяда из слоновой кости или перламутра оживает и протягивает к нему руку. Он протягивает к ней свою, но наяда исчезает под рябью. Приходит в себя, когда солдат бьет его прикладом по спине. ⌠Чо, разлегся?■

Охранник подводит генерала к бараку и вталкивают в раскрывшуюся дверь. Он оказывается перед дюжиной ощетинившихся ножами уголовников.

- Мы тебя не больно зарежем, - говорит горбатый уголовник. - Чик и готово.

Они втыкают ему ножи в живот и грудь, но они ломаются о неожиданно оказавшуюся по кителем кирасу.

- Голову режь ему, голову! - вопит стоящий на нарах сын Сталина, размахивая кителем с погонами и орденами. - В футбол поиграем!

Генерал извлекает из кармана пачку дореволюционных купюр, бросает в ощерившиеся, рычащие, лающие морды и выскакивает в неожиданно раскрывшуюся дверь. По узкому проходу в вагоне мчащегося поезда, забитого спящими телами, он переходит из барака в коридор шикарного СВ (в одном из купе женщина в фетровой шляпе надевает черные перчатки перед пьяным офицером в кителе с орденами, но без штанов... в другом - три окровавленных трупа, дегенерат, свисающий вниз головой в окне /желательно найти актера, похожего на Михалкова/ с еще дымящимся пистолетом в руке, берет саквояж со столика... в третьем стоящий за спиной красотки офицер, раздирает у нее пуговицы на блузке... в четвертом - никого), а оттуда в вестибюль музея, в котором устроен избирательный участок.

- Не верь глазам своим, - приставляет он ладони к лицу вместо шор, стараясь не смотреть на то, что из каждой кабины для голосования полуголые красотки выставляют то ногу, то грудь или зад.

Выходит на улицу и видит валяющиеся везде трупы.

- Что здесь было? Война, что ли? - восклицает генерал.

- Похороны, - простанывает один из лежащих на снегу людей.

- Кого хоронили?

- Ты что - с луны свалился?

- С Лубянки.

- А-а... отца, отца родного хоронили.

- Твоего?

- Нашего, дурак!

- Что-то я не припомню тебя в числе своих братьев.

- Все люди братья.

- Люблю я брать с них.

По улице, обьезжая трупы, медленно движется черный, сверкающий лаком лимузин. Шофер сигналит и раненные сползают на обочину.

- Эй, - высовывается из заднего сидения лысый человек в пенсне, - подойди сюда.

Генерал покорно подходит.

- Давай подвезем человека, - с грузинским акцентом обращается Берия к шоферу. - Поздно уже.

- Я здесь рядом живу.

- Ничего, подвезем: сделаем доброе дело. Люди должны выручать друг друга, - делает он широкий жест, невольно указывая на трупы. - Садись, дорогой. Ты меня знаешь?

- Видел однажды... во сне.

- Теперь все будет хорошо: виноватые будут наказаны, невиновные оправданы. Что тогда будет, а, как ты думаешь?

- Коммунизм?

- Долгая счастливая жизнь!

Генерал поднимается по лестнице, навстречу ему катится глобус, за ним с лаем, визгом и воплями несутся две собаки и ватага детей. Он пытается схватить своего сына, но тот юркает между ногами и ускользает. За ними едва поспевает карапуз лет пяти в матросском бушлатике и тельняшке, брюках-клеш и кепчонке. Кикса во рту и папироса, небрежно свисающая с губы. Генерал поднимает его за шиворот:

- Куда торопишься, хлопчик?

- Ну ты, фраер десовый, - слышит в ответ, - убери лапы! Сяс на пику посазу!

Генерал выбивает перочиный нож из руки пацана, подносит его к лицу, прикуривает от его папиросы и опускает на ступеньки. Он вводит Берию в свою прежнюю квартиру, где происходит вечное застолье.

- Белеет па-арус одинокий... - задушевно поет какая-то молодая девушка в глубине квартиры.

- В тумане мо-оря голубом, - подпевают ей два молодых офицера с гармошкой и гитарой.

- Пересядьте, пожалуйста, тетя - говорит сын генерала какой-то женщине в старомодной одежде начала века, - мне не видно.

- Это мое место! - наставительно говорит женщина, раскрывая веер, что еще более закрывает происходящее от сидящих за ней. - Я всегда здесь сижу!

- Дура старая, - говорит сын генерала, ныряет под стол и ползет на коленках. - Я еще подложу тебе кнопку под ж... Я тебе сделаю ночью велосипед. Ты у меня еще попляшешь, ты у меня еще будешь просить прощения! А вот и не буду, - отвечает он, утрированно изображая ее.

- Это мой веер! - слышно из-за стола.

- Я еще помочусь тебе в туфли. Ты еще будешь у меня землю грызть, - продолжает он ворчать, но находит новый обьект. Достает трубочку, заряжает бусинкой и выстреливает между ног сидящей барышне, которая обмахивается подолом своего платья. - Я вам покажу трибадизм!

Генерал садится за стол, молча выпивает подставленную пьяным соседом рюмку коньяка, еще и еще. Фарфоровая цапля, стоящая на камине, оживает и, осторожно переступая через бутылки, важно шествует по столу. Генерал выплескивает что-то из стакана, сам наливает себе коньяк и выпивает.

- Что ищет он в стране далекой... - запевает генерал.

- Что кинул он в краю родном, - подхватывает жена.

- Хрусталев, машину! - говорит Берия, приоткрывая дверь в столовую. Шофер встает из-за праздничного стола, хряпает рюмку коньяка и уходит, беря за руку поющую барышню, на которую на ходу указал его шеф.

- Синеют во-олны, - пропевает она, задержавшись у двери очередную фразу, - ветер сви-ищет...

- А мачта гнется и скрипит, - подхватываю все гости за столом.

- Увы, он счастия не ищет... - вносит свою лепту в пение появившеийся на ее месте в проеме двери Берия.

- И не от счастия бежит... - завершают все хором. Цапля вспархивает из-за стола и влетает на сцену театра с декорациями салона в стиле модерн.

- Человек, который называет ло-па-ту ло-патой, - говорит со сцены жена генерала, - годен только на то, чтобы этой ло-па-той вырыть себе могилу! Такой человек не может быть принят в приличном обществе■, - быстро проходит через кулису на кухню убогой коммуналки в подвале, мешает кашу: ⌠Кошмар: опять пригорела. Неужели нельзя было выключить или помешать?■ - обращается она к ухмыляющемуся пролетарию в майке (⌠Бэ-э...■, - отвечает тот, весь осклабившись), дает по пути подзатыльник сыну, катающемуся на баране, и вновь возвращается на сцену.

Жена генерала с двумя большущими букетами возвращается домой на трамвае. На остановке два контролера пытаются вывести упирающегося вора.

- Позвольте, я заплачу штраф, - предлагает интеллигентного вида человек в пенсне, но контролеры не обращают на него внимания.

- Ребят, а знаете, что Иоанн Златоуст сказал по вашему поводу? Ремесло мытаря нагло и бесстыдно. Это корысть, ничем не извиняемая, бесчестная. Хищение под видом закона.

- Иди, иди отсюда, законник, - злобно шипит один из контролеров. - Щас мы тебя заберем за религиозную пропаганду!

- По Муромской дороге... - поет вор. - Мне в сортир надо но нужде.

- Большой и малой, - усмехается контролер. - Заткнись, промокашка! Щас мы тобой подотремся в сортире.

- Дяденьки, - канючит вор, - за што, дяденьки? За што штраф берете? Да у меня и нет ничего! - выворачивает он карманы. - Да я и на трамвае этом не ехал, - указывает он на проезжающий мимо трамвай. - Девушка, продтвердите! Я на этом не ехал!

- Я вам верю, - говорит девушка в красном берете. - Я вообще склонна верить людям. Отпустите его, я за него ручаюсь. Я возьму его на поруки.

- Иди отсюда, сука! Щас в милицию заберем.

- За што, дяденьки?

- Плати штраф, мужик, а то в милицию отведем. До милиции тут рукой подать.

- А до смерти четыре шага, - поет вор.

- И-ди!

- А вот и не пойду.

- Не пойдешь, силой поведем: срок получишь.

Трамвай с оранжереей и статуей Венеры проезжает мимо.

- Я увидел, - говорит вор, уставившись в отверстие в потолке уборной, над которым трепещет крыльями голубь, - что Ангел снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.

Сквозь щели и дыры дощатых стен начинают просвечивать косые лучи неожиданно выглянувшего солнца.

- Слушай, - говорит один из контролеров, - давай отпустим его. Говорит, как человек умудренный.

- Да какой он - человек: ханыга! Не видишь что ли? - говорит другой контролер с возрастающей злобой. - Ты не только штраф получишь, тебе еще и срок впаяют. На лесоповал пойдешь.

- Эх, фраера... не ведаете, что творите. Я к вам и так и эдак, а вы все упорствуете. Когда предстанете вы пред очами Господа нашего, спросит он вас: какое доброе дело вы совершили? А вы скажете: честного вора отпустили с миром, а? Вам и зачтется.

- Станут грешные ошую, а праведные - одесную! - провозглашает контролер.

- Не судите, да не судимы будете! Отпустите меня ради Христа! Отойдите от бездны дерьмовой!

- Из дерьма вышел, туда же изыдешь, - говорит контролер и бросает окурок в отверстие.

- Я увидел звезду, падшую с неба на землю, - провозглашает вор, - и дан был ей ключ от кладезя бездны...

Рассыпая искры из-под колес проносится мимо трамвай, закованный в броню.

- Она отворила кладезь бездны, - продолжает один из контролеров, - и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи. И помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя...

Из отверстия начинает выходить дым от загоревшейся бумаги. Солнечные лучи гаснут в щелях.

- И из дыма вышла саранча на землю, - указывает вор на контролеров, - и дана ей была власть, какую имеют земные скорпионы...

- И сказано было ей, - добавляет второй контролер, - чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени и никакому дереву, а только одним людям...

- И вострубил второй ангел и когда снял он вторую печать... - продолжает вор, - вышел другой конь, рыжий, и сидящему на нем власть дана взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга, и дан ему меч губить все живое! И даже два! Оп... - втыкает вор два ножа одновременно в тела контролеров. - Что, мытари, приуныли? Прошу на выход, - отрывает он доску над ямой с дерьмом. - Нехорошо вы со мной, фраера, поступили: из честного вора мокрушника сделали. Кто соблазнит малых сих, сказано, тому лучше камень на шею, да в омут! На вот тебе кирпич: выполняй предначертание. Оп! - одной рукой он вынимает нож, другой слегка подталкивает одного из контролеров в грудь и тот плюхается в яму. - И когда он снял следующую печать, явился конь бледный и имя ему было ⌠смерть■ и ад следовал за ним.

В уборную входит какой-то человек, отводит в сторону пошатывающегося контролера.

- Житья нет от этих пьяниц, - благодушно произносит он и мочится. - Доску зачем-то сорвали. Если свет в вас тьма, то какова же тьма? Горе, горе тебе великий город Вавилон, город крепкий! - добавляет, выходя из уборной. - Ибо волшебством твоим введены в заблуждение все народы...

- И в нем найдена кровь пророков и святых, и всех убитых на земле, - продолжает вор. - Упокой, Господи, душу убиенного раба твоего... как его звали? - обращается он ко все еще стоящему в оцепенении контролеру. - Ладно, Господь разберется. Теперь ты! Ты меня пожалел, и я тебя отпускаю. Не двое ли было на ложе? Одного возьму, другого оставлю! Я тебя чуточку только подранил. Ежели выживешь, не охоться ты больше на людей! Опасные они, безжалостные...

Вор возвращается на остановку, запрыгивает на ходу в трамвай, в котором находится жена генерала с цветами. Те же контролеры проходят мимо него, не замечая.

- Научились Р-родину любить, - указывает он на контролеров. - фраера дешовые!

Он подсаживается к жене генерала:

- Здрасти. Я вас знаю. Помните: в гостях у вас был.

- А-а... - протягивает она к нему руку в перчатке. - Здравствуйте. Помогите мне цветы донести.

- Я ради вас чо угодно сделаю.

- Можно к ручке приложиться? - спрашивает он ее у подьезда.

- Конечно.

- Да вы не снимайте перчатку - я так.

- У меня появился новый поклонник, - говорит она, входя в квартиру.

- Ты лучше сюда посмотри, - предлагает ей генерал, показывая в окно.

Ледяное сонмище античных богов перед высоткой подвергается нападению со стороны дворника. Одна за одной гибнут статуи под ударами лопаты. (Желательно снять с небольшим замедлением.) На лицах некоторых статуй надеты кружевные маски, в глазах вставлены цветные камешки.

- Не положено! Не положено и все тут! - огрызается дворник, хотя рядом никого нет.

Некоторые статуи неожиданно восстанавливаются сказочным образом из россыпи обломков за спиной дворника. Он возвращается и со злобой добивает.

- А я говорю: не положено! - входит в раж дворник. За пьедесталом одной из статуй появляется пингвинчик, который ходит вразвалку, имитируя походку дворника.

Ангел у подножья креста гибнет с первого раза, а крест трижды восстает за спиной чертыхающегося супостата.

- Почему? Ну, почему? - истошно орет сын генерала. - Отпустите меня, я этому дворнику рожу раскровавлю.

- Отца еще раз арестуют, - шипит на него мать.

Он залезает под стол и скулить:

- Ну, гадина... я сброшу еще на тебя кактус! Я еще подключу к твоей лопате электрический ток, ты у меня попляшешь...

- Ничего ты не сделаешь, - заглядывает к нему интеллигентного вида женщина с неизменным веером, которая скандалила за столом. - Будешь таким же, как и отец. Это вы своими ло-па-тами, - указывает она на генерала, - разрушили Бель Эпок и добиваете то, что еще осталось. Я всю жизнь собирала нецки, а ваш сын...

- Вам мало, что мы его выпороли?

- Бурлацкое отродье!

- Па-азвольте, Мари Николавна, - говорит генерал, - не ваш ли отец давал деньги на революцию?

- Не смейте таких вещей говорить при ребенке! - истошно орет мать.

- Ты выдал моего брата!

- Мы уже обсуждали это много раз.

- Все хороши, все! - завершает спор жена генерала. - Вы, тетя, дожили до седых волос, а все - атеистка! Сходили бы в церковь, покаялись и за нас, комсолмольцев двадцатых годов, помолились, а то все упрекать! Когда церкви рушили, вы не больно-то на колени становились у Бога защиты просить, а с комиссарами в ресторанах задницу просиживали. Проблядовали всю жизнь, а теперь и в ус не дуете.

- Ну, знаешь что, милочка...

- Кто виноват? - иронично восклицает толстая заспанная женщина в халате с бигудями. - Что делать? А ничего не делать. Хм, ко-ми-с-сары, - произносит она совершенно уже иронично, - в пыльных шлемах...

- Эй, подметало, чо красоту портишь? - спрашивает вор.

- Да я тя щас! - со злобой идет дворник на него с лопатой, но осекается, увидев финку в руке. - Милиция! - орет он и свистит в свисток - вор убегает.

- Пингвиненка не видели? - спрашивает у него заплаканная женщина в белом халате. - Сбежал, из зоопарка сбежал.

- Не положено! - рычит дворник и с еще большей яростью набрасывается на статуи: рубит головы, топчет ногами глаза.

- Эт-тит ты, - чертыхается он, - вылупили гляделки!

На одном из балконов высотки появляется скрипач и начинает играть полонез Агинского.

Вор, преследуемый милицией, прячется за мокрыми простынями в одном из дворов. Милиционер пару раз стреляет наугад и уходит.

- Эх, зацепили, - говорит вор и нюхает свою руку в крови.

На белой поверхности простыни рапространяется красное пятно.

- И возопили они громким голосом, - обьявляет вор, - говоря: доколе, Владыка Святой и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

- И даны были каждому из них одежды белые, - вторит ему человек с пекинесом, - и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число.

- Гля, - говорит один милиционер другому, указывая на светящуюся огнями сквозь снежную пургу карусель вдали, - колесо установили...

- Санксары! - подхватывает все тот же интеллигентного вида человек в пенсне.

- Эт кто?

- Это символ того... так, подержите зонтик... - он передает зонтик милиционеру и делает широкий круг рукой, - что вокруг, внутри и вне! - забирает зонтик и уходит.

- Э... - говорит милиционер другому, - чо он такое сказал?

- А-а! То, шо мы як билки у колиси крутымся и усё!

- Ва-ам предписано... - повторяет один из милиционеров в передней квартиры генерала.

- Позвольте... - пытается сказать генерал.

- Ва-ам предписано в двадцать четыре часа очистить помещение от занимаемых вещей и переселиться по месту прописки.

- Но...

- Никаких ⌠но■! Вам предписано...

- Мы уже очистили помещение от вещей, а сюда приходим в гости к родственником.

- Не положено.

- В гости ходить не положено?

- Не позднее двенадцати часов ночи, а если... спасибо, - берет он стакан водки, - не откажусь.

Оба милиционера снимают фуражки и, запрокинув головы, выпивают, крякают, закусывают.

- Будем приходить с проверкой по четвергам и... - подставляет он стакан, выпивает, - и... довольно, а то не дойдем.

Из-за решетки мальчишки стреляют в дворника из рогаток. Он гонится за ними до подьезда. С крыши высотки сын генерала и еще двое мальчишек сталкивают девочку.

- Плюм... - произносит один.

- А-а... - истошно орет женщина в меховом манто у подьезда.

- Бум, - завершает другой, когда вторая кукла падает к ногам дворника. Изо рта манекенов идет дым.

- Щас как рванет!

В коммуналку, куда выселили семью генерала, спускается лифт, в нем - кожаный диван, двухтумбовый стол.

- Вот, получил повышение, - говорит следователь. - Назначили в комиссию по реабилитации. Возвращаю вам мундир, ордена и достоинство, - указывает он на висящие на вешалке генеральскую шинель с погонами и китель с орденами. - Можете вернуться в свою квартиру.

Генерал надевает мундир, на том же лифте поднимается в гастроном.

- Сделал вывод, дурррак? - раздается голос у него за спиной.

Он оборачивается: над одним из прилавком сидит попугай.

- Мне, пожалуйста, три, нет, шесть бутылок коньяка и закуску, соответственно.

Он набирает продуктов и возвращается в свою шикарную квартиру. Войдя в прихожую, поднимает за шиворот с седла трехколесного детского велосипеда младенца с киксой:

- Это еще что такое?

Из-за двери появляется его жена:

- Это новые соседи. У нас теперь коммуналка.

Генерал, продолжая держать младенца в поднятой руке, оборачивается к следователю, стоящему перед дверью на лестничной площадке:

- А как же квартира?

- Уже расселили, - разводит руками следователь, - не можем же мы выгонять людей на улицу. Эра милосердия! Если звание вернут, выселят за милую душу в момент, а пока... оп... - перехватывает он скатившийся сверху глобус. - Судитесь, если хотите.

Проголосуйте за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"