***

Если ваша голова уже так тяжела,

что легко отделяется и взлетает,

как воздушный

Или, хотя бы, такой исход

вам не кажется парадоксом,

значит, вы готовы к зиме,

значит, вас не душит витальность,

а душит

что-то совсем другое.

Что-то совсем другое.

***

Жизнь состоит из радостей, если в ней разобраться

как следует. Я, к примеру, испытываю счастье,

выезжая на воздух, между Текстильщиками и Волгоградским

проспектом (на котором никто не выходит, да и заходят не часто,

такая уж станция). А тут, поглядите, осень,

листья так и просятся стать гербарием, а гербарий *

стоять на моём подоконнике (?между прочим, вносит

нечто?, щёлкает пальцами, ?некое?, улыбается).

Да, я знаю, знаю но, Вы понимаете, дети,

они рождаются в мае, а листья желтеют осенью

Главное, ждать их обоих. Что же Вы мне ответите

на мою откровенность, которой не переносите?

Спросите, где меня черти носили? куда и как?

сколько их было? молоды ли? красивы?

Я покажу инжир Вам, на то и дана рука,

и удалюсь подчёркнуто строго, маша курсивом.

* * *

Поцелуй меня в слёзы, в их, пахнущий морем, ручей,

в рыбу их тишины, робким всхлипом вспорхнувшую в чей -

то аквариум песен, которые что? * как ни слёзы.

Поцелуй и прильни, и помедли, забудься, забудь,

что * мы думаем * "всё", а на самом-то деле лишь зримость,

посмотри, что за мёд эта соль в самой впадине губ,

что за дивный алмаз * ведь глаза не напрасно возились!

Поцелуй меня в глубь, в самый солнечный душ переплёт,

в середину раскрытой тетради, чтоб буквы, подтаяв,

объяснились мне в смысле. Целуй же, а муза допьёт

то, что ты не вцелуешь в свой медленный, медленный танец.

* * *

Слабость? Это снег в Ростове

падает, двоясь со стоном

стёклами, беля все стены

лёгкой длящеюся тенью

света. Веток хрупкий остов

кажется ребёнком, взрослым

кажется, что время снегом

вверх плывёт, душою в небо

смотрит со стола котёнок

вертикалинками тёмных

суженных зрачков, как в волны

чайкой, вороном на войны.

Слабость? Кто-то обескровлен,

крыша сорвана, пол пойман

зайцем снега за лежаньем

досками. Жестянкой ржавой

черпая воды напиться,

пьёшь не ртом, а клювом птицы,

пойманной, как в клетку, в слабость:

где ты, друг мой, да, когда ты?..

* * *

Свет слов твоих во сне,

снег выпадет, как свет,

и будет свет * во мне,

и * будет свет. Как след *

на белой пелене

(а тьмою ли ослеп?..)

прошёл, что по стене,

лишь зазвенел браслет

задетый, серебра...

Колокола руки,

торшеры, люстры, бра,

луна и огоньки

болотные. Звезда

полярная горит,

держась, лучи раздав

и выиграв пари.

А ты мне в сон, на сон

грядущий, в слух, у губ,

всё шепчешь * в глаз, в висок,

в окошкин свет в снегу...

***

Злой, из золота, изо рта

доставая монетку тёмную,

отвези меня в эту комнату,

брешь во времени залатай,

сшей, срасти, состыкуй по контуру,

съешь и выпей, разбей кувшин,

в том безвременьи две души

одиночество рвут да комкают.

Отвези меня. Плеск весла,

лески блеск, донной рыбой пойманный,

золотой серебристый соверен

солнца, круглый ослепший глаз

прямо в комнату, сквозь гардин

расслоенья, сквозь воздух тающий,

в раскалённое губ пристанище,

языками огня в груди

полыхавшее.

***

Туман, как в сентябре. Сентябрь.

Почти что девять. Скоро нужно

идти на улицу, шаги

распределяя по строке.

На сердце Бог, как твёрдый знак,

оканчивает слово, чтобы

не перепутать, как слились,

не выпить всё, не разобрав

вкус всех предлогов. Голоса

идущих вслед едва слышны,

звук завязает в облаках

Внизу белеет дивный город.

***

А мир уже осенний. Виноград

становится изюмом, ночью был

такой мороз, что я закрыла окна,

чтобы не мёрзла ласточка в моей

из-под другого попугая клетке.

На шее круглый камень из стекла

задумал воду и блестит о ней, а

мир уже осенний, дверь окна

не заперта, а только призакрыта

шагнёшь, протянешь руку и шагнёшь,

прости за каламбур, откинешь сани,

хотя зима уже не за горами

и сани пригодятся там сидеть.

***

Моросит. Два удара вблизи

состоялись слезою тягучей

по стеклу. Скоро холодно. Зи

мама, 10 минут, на тот случай,

если я не проснусь по своей

мировой шопе как его? воле.

Как темно на дворе из аллей

ало-жёлтых, что парус Ассолин.

Как темно, собираться пора,

умываться и завтракать чаем,

и идти и идти со двора,

пожимая от зяби плечами.

***

Мне было хорошо, но скучно.

(И Бёлль с тобою!) Спать хочу

весь день, но руки не доходят.

А надо бы ходить ногами.

Не надо делать из всего

предмет, объект, субъект искусства.

Я равнодушна, как носок,

лежащий мирно на полу

в аутотренинге. И Бёлль

со мною, на кровати, Генрих

***

В окно Москвы темнею изнутри

окна Москвы. Там вечер и ноябрь.

Совсем одна сквозь стёкла в Третий Рим

закрыв глаза, устав сердечным ямбом

колоть дрова и колотиться в дверь

не воробьём, не голубем кукушкой

твоих часов Нас станет целых две,

чтоб никому вы слышите? не скушно!

Смотрю в окно, не поднимая век,

прижав к губам дыхание, чтоб паром

не затуманить стёкла. Целых две!

Но никому из вас увы!!! не пара.

***

Какого члена профсоюза ты тут сидишь такой внезапный,

такой открытый всем ветрам?

Мной тыщу раз предрешено тебя увидеть было завтра!

Ну, в крайнем случае вчера.

Но ты сидишь. Вот факт, который так трудно будет опрове

И смотришь на меня, и смотришь.

Ты посмотри, ты посмотри, какой ты глупый человек

(там дождь идёт, а ты не мокрый).

***

Мою скрипичную кровать. Басовую.

Ночь слышит каждую себя, за стенкой гипсовой,

за тишиною темноты, за снов засовами

кровать качается, поёт, и всё неистовей

Ах, не проснулся бы сосед с своей соседкою,

Ах, не скрипи же ты ноктюрн, рондо , рапсодию,

Ох, до чего же ты, кровать моя, усердная!

И наградил же меня Бог такой особенной!

И что за радость так скрипеть во всё отчаянье?

Вот доломаем мы тебя, другую, новую

приобретём себе кровать кровать-молчащую,

немую, сколько не тряси её, сосновую.

***

Астры острижены. Же от круженья

не упадут на тропинку стрижи

варежкой кукольника, без движенья

кукольника не умеющей жить?

Астры острижены. Проданы, купле

ны и подарены в самый разгар

вечера кукольником, но не кукле,

кукольником Ты меня не пугай

чёрными дрожками мимо окошка

в астрах вот только что с неба! я не

стану бояться, я не осторожна

даже с огнём! Так уж что на огне

***

Раскалённая решётка грудной

одиночки нос сквозь прутья и глаз

плохо класть себя на землю и красть

в небо синее, на самое дно

неба синего воды ледяной

неба синего аж губы сини!

Губы Господа синее тяни

губы к Господу из клетки грудной!

Для пророчества не уши! уста!

Боже, Господи, ну как ты устал

целовать меня в мой жадный оскал

и слова свои в гортани искать

сыном ласточки пытливо, светло,

крылья теплые зажав за спиной,

а на улице у птиц уже ночь,

даже души, как магнитом, свело

наши души: глаз сквозь прутья и нос,

руки, крылья, весь пылающий пух

оперения, чернильницу пусть

всё, что понято из азбуки: SOS

***

Разорвите мне горло, сударь!

Пересуды всё, пересуды,

судомойки костей старушки,

мне же холодно! Вам же душно!

Нам же поровну но в другие

от нуля идти на погибель

стороны, ибо третьей нету,

все прямые пути запретны.

Так что ленточку режьте скоро,

я болела ветрянкой, корью

не болела, корить не буду

в том, что нам не известно, буддам.

Разорвёмте, разрежем, вспорем

все по-душ-ки, дырой в заборе

озадачим собак и вора,

весь же orbit в жующий город,

в печень, в почки, в вязанье, в выши-

ванье крестиком, в нолик, в крышку

унитаза и гроба, в голос

говорящей порви мне горло!

***

Я бросаю тебя, как бросают курить,

И последней затяжки всегда не хватает.

Я бросаю тебя, как обычно бросают

Неспособные бросить. Но ты не кори

За подобную низость меня и кого-то,

Кто вот так же не может задачу решить

На деление тел, потому что души.

Потому что он ты. Потому что ты вот он,

Под рукою, под самой её наготой

Беспощадной ладони и трогать и гладить

Потому что нельзя тебя больше. Не надо.

Я бросаю тебя. Три четыре, готов?

***

Ухожу, ибо вот выход.

Вдох не может же быть вечен.

Что- то душно. Дышать нечем!

Выдох.

***

А его я любила? Любила его.

Что такое любовь? Я не знаю. Не знаю.

Это что-то с губами? Скорее, с глазами.

Это animus, раненный в самый живот

тем амуром, вампиром, агатом, бериллом,

от которого нож весь зашёлся, впотьмах

вспыхнув всеми цветами. В Аид и с ума

с равноценным успехом сходила любила.

Я любила его. Что такое любовь?

Это рыба из трёх предпоследних желаний.

А последнее смерть. На которое, ладно,

соглашается, но лишь побившись об лёд.

***

Поехали с тобою хорониться?

Трава, смотри, зелёная, что ты,

и тихая Я положу цветы

в твою кровать, моя большая птица

и мертвая. Куда ты два крыла

горбом себе за спину заложила?

Ты думаешь, что, если так, могила

исправит, скажет нет, не умерла?..

Ты спи. Последний раз тебя накрою

спать, птичка, спать, теперь навеки ночь,

большая ночь, без крыльев и без ног,

большая птица ночи вечной. Кроме

моих стихов ты знаешь ли слова?

Любимая, с открытыми глазами

спи далеко, за огненную заводь

земного сна. Цветы тебе в кровать.

***

Два раза? в эту реку? мы?

входить не будем, потому что

нам это попросту не нужно.

Но от тюрьмы и от сумы

не зарекаются! И всё же:

два раза в эту реку мы

входить не будем. Что нам мыть

в такой заплесневелой луже?

Но, загадав издалека

желание, я (видишь?) вижу,

что всё безудержней и ближе

к нам наша новая река.

***

Ты влюбился в меня?! Я ж тебя задразню,

засмущаю, затискаю, заобнимаю!

Я ведь этокак следуетне понимаю,

только чувствую в сердце соседнем резню,

вурдалачьи смакуя пролитие крови.

(Посмотри на него! как он весь покраснел!!

и замедленно, медленно, словно во сне,

стал отзывчив, улыбчив, затихше-любовен!)

Я не выдержу просто твоей красоты!

Я свихнусь! Как к лицу тебе сердце, о Боже!

Как ты сам удивлёносторо-невозможно,

что влюблён и в меня, наконец-то, и ты.

***

Ну как, ты терпишь? Сей весны

наплывы жаркие и злые,

ты терпишь? Солнце из груди

пробившееся, как зелёный

росточек, нежности побег

ты терпишь?! Терпишь эту муку?!!

И я терплю. Какой-то дом

терпимости у нас тут, право!

***

Так сюсюкают глупые люди

Мы не будем. Мы будем строги

и умны. Я тебя поцелую.

Но без нежности. Просто в лицо,

как в стекло или в воду. И губы

тихой рыбкой утонут в воде

или в зеркале. И возвратятся

как ни в чём не бывало себе.

Я люблю тебя с этой моею

непосильной затеей любить

всех на свете случилось несчастье

получилось!..

***

В остановившихся часах так много времени осталось

нетраченного молью дел, которые должны быть сде-

Так и приходит смерть. В глазах смертельная стоит усталость,

и стрелки рук разведены растерянно, де как? мол где?

Их скрещивают слабоумно нам повитухи, и вопрос

сам переходит в мир иной и там теряется. А в этом

часы дают часовщику. Он, напевая что-то в нос,

доламывает их. А то! И развевает прах по ветру.

***

Задуйте свечи, граф. Я буду спать.

Он горек был Ваш сладкий чёрный кофе,

и в горле все слова огорчены.

Идти куда теперь? Повсюду пат.

Я буду спать, отдав теням свой профиль

на растерзанье по краям стены,

пока Вы пламя выдохом берёте.

А после тьма, ворчливые сверчки

Как грустно, господа, на этом свете

Как грустно, что Вы тоже не умрёте.

Включите свет и дайте мне очки,

я почитаю,

как читает ветер