⌠Чувствовалось в нем что-то тайное и сильная работа мысли и какое-то большое пережитое горе. Как будто под этим горем и застыло его лицо, без желания его высказать■, - так написала о Сухово-Кобылине А.А. Бренко, знавшая его в 80-х годах прошлого века. Это одно из самых поэтичных, сочувственных и проницательных суждений вспоминателей, собранных в книге ⌠Дело Сухово-Кобылина■.

Вообще же эта книга, помимо того, что открыла читателю новые факты из жизни знаменитого русского драматурга и дала пищу к размышлению, решила еще несколько важных литературных и человеческих задач.

В частности, она, наконец, окончательно обелила имя Сухово-Кобылина от подозрения в убийстве, причем достичь этого удалось не давлением, не столкновением пристрастных суждений в полемике, а просто открытием правды, извлечением ее из разных архивов, где она, невостребованная, пребывала долгие годы.

Можно легко себе представить, как повлияли все эти мнения/домыслы на жизнь и творчество Сухово-Кобылина. Будучи оправданным по суду, он был обществом оставлен в подозрении. И подозрение это, очевидно, неудовлетворившись своим разрушительным воздействием на судьбу писателя, устремилось вслед за его памятью; поистрепавшись, слегка поблекнув в дороге, оно дошло до наших дней. Такая его живучесть, наверное, объясняется исконной тягой людей видеть в большом даровании большие грехи, в гении - злодейство. Но теперь, благодаря работе исследователя В. М. Селезнева, желающий знать правду ее узнает.

Конечно, в книге, посвященной писателю, есть и другие литературные материалы, интересные читателю и необходимые для исследователя. Так, по ней можно проследить, как трансформировалась реальное дело Сухово-Кобылина в одноименную пьесу, как обитатели чиновничьих кабинетов перебирались в ⌠Смерть Тарелкина■, как относились современники писателя к его трилогии.

Интересно такое суждение А. М. Рембелинского, друга драматурга: ⌠Как драматическое произведение ⌠Дело■ имеет свои несомненные достоинства, хотя так же несомненно, что и по фабуле, и по сценичности, и особенно по языку, столь яркому и меткому в ⌠Кречинском■, оно несомненно гораздо ниже своего предшественника. Главный же дефект √ это запоздалость появления пьесы на сцене, так как многие подробности ее фабулы и сцены кажутся теперь анахронизмами для современного зрителя■.

И не примечательно ли, что типы российских чиновников, приемы расследований и т.д. мы находим похожими на описанные Сухово-Кобылиным, в произведениях, например, Солженицына? Значит, уродства нашей жизни только маскируются и меняют степень своей оголтелости, но переходят от поколения к поколению с завидным постоянством. И рано было в девятнадцатом веке списывать ⌠Дело■ со счетов, и сейчас рано. Да и наступит ли такое время, когда будет пора? Читая ⌠Дело■, невольно задумываешься, а нет ли в нас самих чего-то такого, что способствует этому вечному, жуткому соединению бюрократизма с жестокостью?

Отклик этой мысли тотчас же находится на страницах дневника Сухово-Кобылина: ⌠Говорят, что реформа Петра Великого шла только на форму √ это не совсем верно, - но вернее, то, что в самом народе лежала особенная наклонность обратить все в чистый и бездушный Формализм■.

В завершение надо сказать, что раньше, до выхода этой книги, даже те читатели, которые были хорошо знакомы с творчеством Сухово-Кобылина, мало знали о нем самом. Книга дала нам и эту возможность. Опубликованные вместе дневник и воспоминания современников Сухово-Кобылина позволяют разглядеть его личность с двух сторон. Это Сухово-Кобылин ⌠для других■ и ⌠для себя■.

В нем соединялось что-то левинское и троекуровское. Он весь был противоречие. Одновременно барин и прогрессист, неистовый и нежный, самодовольный и скромный, рациональный и сентиментальный, писатель и не писатель. Он принадлежал к типу людей сороковых годов 19 века, замечательному типу, знакомому нам по книгам, воспоминаниям и литературным портретам, созданным Достоевским в ⌠Бесах■, в ⌠Подростке■. В них все было чрезмерно. Они, бывало, впадали в несправедливость, некоторые их мнения не могли разделить современники, мы не можем разделить и подавно. Но их невозможно не любить за широту и яркость натуры, почти совсем исчезнувшие из русской жизни, за талант, за то, что Бог, природа (как кому угодно) создали их с такой щедростью и размахом.