1. Диагноз обществу

2. Немного об истории

3. Чему учит литература

4. Вопрос вопросов - чего хотел автор

5. Обсуждать ли со школьниками желтую литературу

6. Зачем вообще учить литературе

7. Золотые сочинения - дорога в каменный век

1. Диагноз обществу

Стетоскоп имеет смысл брать в руки именно сейчас, и вот почему. Литература, являясь продуктом общества, всегда несет информацию о нем. Но связь между причиной и следствием может быть проще и сложнее, прямее и запутаннее. Министерство чистых мозгов, предписывающее, что издавать, также является порождением общества - поэтому и подцензурная литература может быть использована для изучения, но связь, а, значит, и само исследование в этом случае будет сложнее. Хотя и информации - по крайней мере, в принципе - в этом случае можно извлечь больше, ибо в литературе будут представлены три слоя - собственно потребности читателя и писателя, потребности цензуры и реакция писателя на них. При высокой степени централизации власти задача изучения общества по литературе вдобавок осложняется высоким уровнем шума, то есть отражением в этой литературе случайных вкусов очередного домашнего любимца. То Апассионата, то Беломорканал, то Малая Земля, то полет на истребителе, причем не как-нибудь, а на учебной машине в кресле инструктора. Интересно, давал ли он советы пилоту? В Стране Советов живем, должен был давать...

В ситуации, когда цензура отменяется, издатель приходит в себя от изумления и начинает издавать все. Но еще быстрее реагируют авторы - у них же полные столы! Они вываливают все это на издателя, он издает и прогорает. Потому что за десятилетия писания в стол авторы написали гораздо больше, чем можно прочитать. Тем временем другой издатель успевает опомниться, начинает издавать то, что нужно людям, а потом и авторов строить. Посредством старого, как весь мир, экономического принуждения. Оно и проще, и правозащитникам нечего сказать. Проходит несколько лет, все устаканивается, и вот теперь мы, посмотрев на прилавок, можем изучать читательские предпочтения. Более того - благодаря магазинам неликвидов и "книжных стоков" мы можем изучать, как говорят математики, "невязки" - ошибки издателей!

В сегодняшней литературе при самом поверхностном взгляде можно увидеть три сегмента. Первый и главный - это мечты. Писатели пишут о том, чего бы им хотелось, и о том, чего бы хотелось читателю - дабы издатель оплатил. Кто не угадал - тому на рынке делать нечего. К этому сегменту относятся любовный роман и детектив с боевиком. Ибо женщина хочет любви, а мужчина - победы с мордобоем. Разумеется, и в любви, и в мордобое важна конкретная позиция. Но литература живописует все роли, так что каждый читатель найдет свое. Умелый автор должен всех показать с хорошей стороны, все должны держаться молодцом. И брошеный муж, и брошеная жена, и мужественный ребенок из того, что было семьей, и матерый убийца, и отважный инспектор полиции. Все слепые должны быть без промаха. Ибо разные читатели примеряют на себя разные социальные роли, но все должны почувствовать себя ого-го! Литература старается быть политкорректной - иначе лишится спроса. (Хотя по поводу самого слова она юродствует, идя навстречу нашей антизападной ксенофобии и тем пестуя ее.)

Второй сегмент литературы - страхи. Многоразличная чернуха, про которую любой психолог, даже доморощенный и Берном с Леви удобренный, все объяснит. Сладостен трепет ужаса... особенно, когда сам ужас надежно от нас отделен, когда он за стеклом или за страницей. Тем паче, что им можно влегкую управлять. Пальчиком в дистанционку ткнул, страницу перевернул - и вот, где тот ужас? Очередной массовик c затейником во весь экран...

В интересную тему смычки города и деревни, виноват, страха и мечты, вдаваться не будем. Тут и мечта выйти победителем из битвы с темными силами, дабы не смели страшно гнести и, ясен перец, принцесса наготове. Как все-таки гармоничен человек! Плохо то, что если все время на один рычаг жать, даже крыса тупеет. Так что автор должен либо умело переключать читателя с темы на тему, севооборот осуществлять, нечто вроде: спасся - убил - отымел - спаслась - убила - отымела - спаслись - убили - отымели... А если смену пола ввести, вообще очень богатая вариантами система получается. Когда умения переключать не хватает, приходится накал поднимать. Читатель тупеет - автор звереет. Не ночь с трупом в комнате, а день с тысячью трупов. Не одна клетка с крысами, а мириады хвостатых! Каждая со слона размером! Огнедышащая! Чтобы, как говорит наш друг Яша Л., читатель писал не кипятком, а кипящей смолой.

Третий сегмент литературы - проблемы. По этой части мы числим те ситуации, когда читатель проникается и сопереживает именно проблеме - и настолько, чтобы хоть раз потом задать себе вопрос. Ну что было, блин, ей делать с этим, как его... Вронским? Сорвать чеку - и под колесо! И ни фига бы я на месте Криса свою девочку не отдал. Ну и что, что Хэри сама согласилась?! ... и так далее. Можно возразить, что читатель сопереживает не проблеме как таковой, а персонажам. Но от переживания при чтении любовных романов это отличается тем, что здесь проблема все-таки есть, и возможны разные ее решения. А в любовном романе финал понятен изначально: герои полюбят друг друга и поженятся.

Проблемный сегмент в сегодняшней литературе представлен слабо и вот почему. Дурак, который на работе стоит посреди бутика и не понимает, что "слева" для него и для покупателя - с разных сторон, проблемную литературу читать не может. А умный человек работает головой на работе, ибо теперь у него появилась возможность посредством головы зарабатывать. А после работы он хочет отдыхать.

2. Немного об истории

Теперь немного об истории, об управлении течением мысли и, увы, потому - страной. Советское время было уникальным с точки зрения развития культуры. Куда ты, читатель?! Притормози, не убегай так быстро. Мы же не о том, что Государство пестовало, холило, не жалело денег на учителей пения, растило и лелеяло кружки "рисунка и лепки". Кто застал, тот помнит, кто не застал - через 100 лет, когда в России интерес к исторической правде нормой станет, сам изучит. То время было уникальным: ученый и инженер в СССР - в отличие от всего остального мира - не мог зарабатывать. И в свободное время этот замечательный механизм, выращенный для интеллектуальной работы, простаивал. Поэтому начинал либо гитару терзать и в горы лезть, либо о мировых проблемах размышлять. Ильф и Петров с их антиинтеллигентской пропагандой на самом деле кое-что угадали. В.Лоханкин думал о вечном по одной простой причине. Ему было нечего делать. Ну разве что читать свою любимую книгу книг - о сказке сказок со своей большой белой Варварой. Поэтому третий сегмент литературы - Проблема, третий после Мечты и Страхов, - обязан своим существованием тому, что Маркс назвал главным достоянием человечества: свободному времени.

Правда, это свободное время было похоже на то свободное время, о котором мечтал Борода, как скотоложество - на секс-символ поколения. Ибо наше свободное время было похоже на крепостную систему, при которой государство могло этим свободным временем распоряжаться - научным работникам, например, для преподавания во внерабочее время требовалось специальное разрешение начальства. А он имел в виду другое - от нормальной жизни, когда общество живет так, что человек может производить больше, чем потребляет. Именно поэтому при резких изменениях в обществе, когда возможность применить куда-то и для чего-то свое свободное время увеличивается, потребность в третьем сегменте литературы должна сильно изменяться. Именно поэтому мы и заговорили об истории. Собираясь взглянуть на общество через литературу, это надо учитывать. Причем для упрощения своей жизни мы возьмем для анализа фантастику. Потому что в ней естественные свойства человека всегда проявлялись четче и ярче.

Для будущих исследователей заметим, что сопоставление отражения фундаментальных потребностей человека в литературе "в целом" и в ее относительно раскрепощенной части - в фантастике - позволяет нам в некоторой степени - путем примитивной экстраполяции - понять, что же у двуногого под черепом. Ибо если в большой литературе она блюдет чистоту до брака, а в фантастике он сближается с тремя инопланетянками сразу, то в глубинах подсознания они мечтают скотоложествовать со всеми собаками района. Если в большой литературе он смело выступает на партсобрании и кого надо клеймит, а в фантастике он мочит инопланетян, спасая колыбель благодарного человечества, то в натуре он мечтает замочить соседей по коммуналке, площадке, подъезду, дому, району и так далее до альф и омег Большой и Малой Медведиц вместе взятых.

Приличное физическое мышление требует не работать "на конце шкалы", и если уж мы полагаем, что, переводя фокус внимания с литературы вообще на фантастику, мы приближаемся к пониманию устройства человека, то резонно спросить: а что лежит к этому пониманию еще ближе? Ответ прост - устное творчество, фольклор. Советское устное творчество в значительной мере кодифицировано собирателями анекдотов, и что было на уме у советского человека, мы знаем. Научная проблема, однако, в том, что мы не знаем и никогда уже не узнаем степени этого. То есть мы не знаем, какая часть времени, сознания, сердца и ума человека была занята осуждением Пастернака, а какая - анекдотом о сексе с соседком и внезапном возвращении мужа из командировки. Наука же требует сопоставления, помещения явления в общую картину, унитаза - в интерьер. В этом смысле новое время, когда фольклор стал в значительной мере автоматически кодифицироваться посредством форумов и чатов инета, - еще не осознанная счастливая весна социофилологов, зерно, которое взойдет новой наукой! Когда робкий дождь мегабайтов падет на иссохшую землю российской глубинки. Если раньше те, кому положено, не вставят кляп в рот. То есть в порт. Почти, как ее кажись? - анаграмма...

3. Чему учит литература

Собираясь порассуждать на тему - как учить литературе, посмотрим сначала, чему она учит сама, без нашего заботливого учительского участия. Литература, изображающая внутренний мир героя, учит "внутреннему миру". Девушка, воспитанная на Б.Картленд, будет чувствовать, как ее героини. Зрелище смешное, но ничего страшного в этом нет. Вот мальчик, воспитанный парочкой из Бешеного и Слепого, которые оба без промаха - явление совсем неприглядное.

И даже "Три мушкетера" - книга явно из другого слоя литературы - не годятся в качестве единственного источника для подражания...

Было бы интересно определить ту дозу однообразной литературы, при которой обучение путем подражания переходит в подражание, которое не допускает дальнейшего развития. Вот аналогия: сначала человек выучивает таблицу умножения, но если потом продолжить его ею и только ею накачивать, он станет идиотом, который ничего, кроме таблицы умножения, не знает, не желает и не может знать. Представляете себе - идет взрослый человек по метро, держит раскрытую таблицу умножения перед собой и губы сосредоточенно так шевелятся...

Когда литература изображает связь между внешним и внутренним миром, то она обучает не собственно переживаниям, а связи между событиями и переживаниями. Как именно мечтать убить соперницу, которую ты застала с ним. Как именно воздыхать о ней, назначившей время и место и опаздывающей уже на час. Ну и так далее. Опять же вопрос - где обучение базовым моделям реагирования переходит в мусоленье, исключающее какое-либо развитие?

Возможность постановки вопроса, как нам кажется, во-первых, связана с "вопросогенностью" (неоднозначностью, сложностью) самой ситуации, а также с поведением героев. Можно также заметить, что в нашем обществе вообще не очень развита традиция постановки вопросов (в отличие от дачи советов). В частности, школьники тоже к этому не особо приучены, что вносит дополнительные трудности в работу педагога, если он в принципе хочет ставить перед школьниками какие-то вопросы.

4. Вопрос вопросов - чего хотел автор

Взгляд со стороны на книги и чтение, незаметно и неизбежно переходящий во взгляд на себя и на свое чтение, поможет нашим ученикам не утонуть в книжном болоте. Сколько существует литература, столько несчастные школьники отвечают на вопрос - "что хотел сказать автор?". На глиняных табличках - об Энкиду, на папирусе - о Горе, на бумаге - о Печорине. Потом и кровью школьников, слезами педагогов полит этот вопрос... А, собственно, почему? С точки зрения общества совершенно безразлично, что там хотел и имел в виду сказать. Обществу может быть важно, как данный текст на него, общество, влияет. Смягчает он нравы или ожесточает их, увеличит данная публикация количество наркоманов и преступников или уменьшит. Это вопросы важные и непростые: например, некоторые издания избегают публикаций на тему наркотиков, полагая, что так оно лучше. Что шумная тусовка с лейблом "Рок против наркотиков" действует скорее "за", чем "против". Даже про относительно более простую вещь - насилие - до сих пор не известно надежно, как действует его показ: провоцирует или разряжает.

Возможно, впрочем, что стрельба на экранах действует по-разному на разных людей, а воздействие на социум зависит от соотношения количеств таких людей в обществе и их роли в обществе. Ведь ситуация может быть и такой, что у большей части людей криминальность возрастает, но на итоговую ситуацию сильнее влияет как раз та меньшая часть, криминальность которой падает. Или наоборот. Так что вопрос о влиянии литературы на общество важен и сложен, и было бы полезно, если бы мы время от времени задавали этот вопрос нашим ученикам - чтобы они, как это ни трудно и опасно, но учились думать.

Но почему нас так интересует, "что имел в виду" автор? Мы подозреваем, что анализируем и постигаем произведение "не на всю глубину", и подозреваем, что знание замысла автора заменит нам это постижение. Впрочем, автор мог вообще ничего не "иметь в виду". Он мог писать интуитивно и создать текст, в основании которого лежат, разумеется, его чувства и эмоции - но не прямые, артикулированные, установки. Он не имел в виду, он ощущал, и его ощущения влияли на текст ничуть не меньше, чем его сознательные решения. Но вот еще одна ситуация, когда нам хочется знать, что имел в виду автор. Предположим, что автор известен нам как умный и авторитетный человек, а может быть, нам он просто нравится. И вот перед нами текст, от которого тошнит. Кто сошел с ума - мы или любимый автор? Или просто это антиутопия, роман-предостережение? Автор показывает общество в целом, и мы хотим понять, нравится ли оно ему. Мы надеемся что-то понять. И эту надежду вправе разделить с нами наши ученики.

5. Стоит ли обсуждать со школьниками желтую литературу

Все мы пережили этап деидеологизации-коммерциализации литературы в Советском Союзе и России. Это было неизбежно: только богатое общество может иметь культуру просто потому, что это красиво и интересно. В бедном же обществе литература (как и вся культура вообще) должна служить или шестой статье Конституции, или желтому дьяволу. Резкий переход от идеологической фазы к коммерческой вызвал шок. Прежде всего потому, что служение и подчинение божеству КПСС выстроило в людях систему ценностей и оправданий, которая пришла в резкое противоречие с идеологией свободного рынка (но неплохо уживается, как мы видим, с идеологией православия - видимо, правы те, кто называл марксизм-ленинизм религией). Коммерциализация литературы могла пойти двумя путями - прекращением существования старых и возникновением новых форм, жанров, способов подачи литературного материала, или же встраиванием элементов нового в старое. Первый путь понятен и очевиден, второй чуть сложнее, поэтому не столь распространен, и опробован был чуть позже. Действительно, можно ввести в производственный роман о мастере, ученице и шестеренке сцену коитуса в любой из возможных комбинаций. Но можно и выпустить отдельно книги "Боец шестереночного фронта" и "Под сенью шестеренок в цвету". Второе кажется психологически проще, но именно на пути совмещения серьезной темы и триллера-детектива-не-знаю-чего случились на заре перестройки блистательные удачи. Дело вкуса, но "Подход Кристаповича", "Лаз" и "Очередь" меня потрясли (последняя, естественно, только началом; кривлянье - это всегда скучно, что и показала последующая эволюция данного автора).

Простейший и самый бросающийся в глаза способ повышения конкурентоспособности в новых условиях - изменение обложки. Именно поэтому на обложках фантастических романов гордо палят из бластеров красотки с рекламы кондиционеров. Полуголые - точнее 0,9-голые - красотки соседствуют с могучими мэнами, по брови упакованными в сталь, титан, керамит, керамзит, спектролит и волшебные кольчуги. Потребность рисовать нечто раздетое стала так сильна, что даже на текстах, которые по времени и месту написания в принципе не могли содержать ничего фривольного, приляпывают обнаженку - но в этом случае уродливую (Фрейд, ау!).

Но обложки - только первый слой трансформации литературы. Разумеется, в любой или почти любой текст можно напихать трупов и секса, но это слишком простое решение, хотя на заре перестройки появилась отдельная ветвь в фантастике - фантастики секса и мордобития. Такие тексты время от времени появляются до сих пор (ни здесь, ни далее не будут называться авторы "отрицательных" примеров - в этой области важны не фамилии, а существо дела). Однако сегодня применяется существенно более изощренный и более интересный для нас метод увеличения "читаемости". Это введение в текст мифов массового сознания. Возникло целое направление - "имперская фантастика". Она опирается на фрустрацию старшего поколения и естественное для молодежи преклонение перед силой. Поскольку в этом жанре, умело оседлав психологическую волну, творят авторы, действительно умеющие писать, популярности их книгам не занимать. Более того, они признаны не только читательским рынком, но и экспертами: они регулярно побеждают в конкурсах. Автор, который "был и остается лучшим, талантливейшим поэтом" этого направления, настрогал уже с десяток гимнов имперскому сознанию. Но почему-то регулярно съезжает с идеологических эмпиреев в помойку: то у него дурнопахнущие антизападные пассажи, то антиукраинская пропаганда. Дешевизна идеек и расчет на ажиотажный спрос очевидны всем. Но кто-то эти идеи разделяет, а кто-то по интеллигентскому либерализму полагает, что пишет хорошо, и это главное, время-де все расставит по местам, хватит нам идеологии.

Никаких особых секретов тут нет, литература эта, как и любая, паразитирующая на страхах и комплексах, будет жить, пока живут эти страхи и комплексы. Представление, что "мы были великой державой" и желание показать всем "мать Кузьмы" живучи: они опираются на подростковую психологию, которая в российских условиях сохраняется у многих до седых волос. Действительно, зачем взрослеть, если все решает царь-батюшка-президент-кумир-воинский начальник-директор фирмы-шеф-хозяин? Вот и хорошая тема для обсуждения с учениками.

Существенно интереснее те произведения, где эксплуатация мифов начинается не с первой страницы. Роман о столкновении советской и американской систем вообще и разведок в частности. Трах-тарарах, стрельба, погони, мать-перемать, где-то в середине книги возникает ощущение, что как-то уж слишком всего этого много, а кончается высадкой на Луне одновременно советских и американских космонавтов, которые устраивают однополый - а вы как думали? - секс. Кто кого опускает - догадайтесь с первого раза. Стеб, - скажете вы, - и, похоже, окажетесь правы. Но вот второй пример. Вполне популярный автор, между прочим, ученый, биолог, автор оригинальных учебников. Роман опять же о столкновении чего-то там российского и американского, и как апофеоз - психически больной человек набирает на компьютере команду "засуньте в жопу", дает команду на старт крылатой ракете, она стартует, летит в Вашингтон и попадает президенту США в куда сказано. По-видимому, автор имел в виду, что это безумно смешно. Это вопрос вкуса и воспитания; некоторые вон и от С-кина, нашего певца унитазов, млеют. Так что похоже, что и второй автор - "мастер добычи" стеба. Но ведь кто-то читает и искренне ликует.

Как подобные пассажи влияют на раскупаемость и читаемость, и что нам говорить по поводу такой литературы школьникам? Что до первого вопроса, то влияют очень просто: сдвигая спектр читателей в сторону клиников. Потому что ради стеба, да плюс еще такого пахучего, нормальный человек кошелек из кармана не вынет. Он или у приятеля возьмет, или с Сети скачает. Ответ на второй вопрос тоже прост: говорить то, что думаем. Автору хочется кушать (или бескорыстно хочется популярности) сегодня, а на завтра ему наплевать. Правда, ему наплевать еще и на то, как его книги влияют на читателей. Когда один из нас спрашивал авторов подобных упражнений, понимают ли они, что пишут - они радостно отвечали: "Это же стеб, это все поймут". Но бывают случаи посложнее и поинтереснее.

По поводу этих и аналогичных текстов можно задать себе (и своим школьникам) целый ряд вопросов. Первый: сознательно ли встраивает автор в свои тексты мифы общественного сознания, или он просто живет всем этим смрадом, впитывает его всеми своими порами, а потом выделяет его на бумагу? Полагаю, что ответа на этот вопрос мы не получим, разве что от психотерапевтов, но сама постановка и рассуждения принесут школьникам пользу. Вопрос второй: как эксплуатация мифов влияет на популярность писателя, то есть на тираж и доход. Третий вопрос - традиционный: как будет читаться эта книга год-три-десять лет спустя. В современной литературе, кроме безопасных помоев и бреда под видом особо высокого искусства, есть много действительно вредного и опасного. Мы не призываем запретить и ограничить. И потому, что это невозможно, и потому, что запрет может оказаться еще более вреден и опасен. Напротив, все это можно читать, понимать и обсуждать. И если вместо традиционного "что хотел сказать автор?" спрашивать "на чем и как хотел заработать автор?", лес рук вам обеспечен. И заодно школьники в большей безопасности: понятая манипуляция теряет эффективность.

6. Зачем вообще учить литературе

Итак, есть некоторое количество произведений, и мы считаем, что человек должен иметь о них представление. Причем не то "общее представление", когда Берингов пролив ищут, помавая указкой в метре от карты, а такое знание, когда человек умеет анализировать события, описанные в произведениях, технику письма, связь произведений с реальностью, а на пять - и психологию автора. Соответственно возникают две задачи - научить и проверить знания. И две вторичные - избежать научения и обмануть проверяющего. В силу диалектического единства забора и дыры в нем.

Зачем изучают литературу? Имеется в виду, что в процессе изучения ученик узнает что-то о жизни, учится пользоваться языком и приобретает грамотность. Некоторые полагают, что знание великих произведений литературы делает людей более моральными и лучше ориентирующимися в жизни. А что проверяется написанием сочинения? Знание произведений, умение излагать свои мысли, то есть пользоваться языком, и грамотность, объекты двух предметов - русского языка и литературы. А иногда еще и истории, когда требуется осветить соответствующую общественно-политическую обстановку.

Литература - тексты, связанные друг с другом и жизнью, и она - один из предметов, изучаемых в школе. Она не уникальна: физика и химия тоже - тексты (книги, статьи), связанные с жизнью и друг с другом. Разница между физикой и литературой состоит в том, что в школе под физикой и химией подразумевается именно "связь с жизнью", то есть ответ на вопрос, как устроена жизнь и как тексты ее описывают. Под литературой же в школе подразумевается литературоведение, то есть изучение текстов, а "связь с жизнью" воспринимается как нечто побочное. Действительно, для "просто читателя" эта связь редко представляет интерес. Но если надо не читать, а изучать, то не было ли бы интереснее изучать связь истории государств, социологии обществ и психологии авторов с текстами, а не только образ того или иного героя в самих текстах? То есть изучать литературу, как физику? Заметим, что обратное действие - небольшое добавление "преподавания, как литературы" в преподавание физики, то есть рассказ о путях и логике развития самой физики, вызывает у школьников явный интерес.

Пусть, тем не менее, мы решили, что учить надо именно вот этому - тому, чему мы учим сегодня на литературе. Стандартный путь - учение и отвечание, написание изложений и сочинений, в ходе коих процессов ученик и приобретает практику литературоведческого анализа. Казалось, более чем естественно преподносить школьникам и образцы изложений и сочинений для изучения и - не надо этого стесняться - подражания. В конце концов, физике (и в идеале - химии) мы учим именно так: демонстрируя решение задач, методы и приемы. Не вызывает протеста и мысль об анализе ошибок при решении каких-то сложных задач. Другое дело, что школьная физика анализирует задачи, с точки зрения физики, примитивные. На тело массы m действует сила F. Литература же изучает, что сказали великие о великих задачах (любовь, честь, верность и т.п.). Аналог в физике выглядел бы так - имеются, скажем, 10 традиционных "больших задач" (построить модель процессов в атмосфере; модель теплообмена в системе суша - море - океан; модель шаровой или линейной молнии, модель звезды типа Солнца или сверхгиганта и так далее), и веками великие физики считают своим долгом поточить когти об эти проблемы. И вот накопилось, например, по 5 решений (рассмотрений) от 100 великих, и в школе изучают какую-то часть этих пяти сотен рассмотрений, анализируют и сравнивают их. Такой метод преподавания физики представить себе действительно можно, но не в школе! Сначала сила F и тело m, пожалуйста, потом дивергенция и ротор, а уж потом все остальное. Почему же удается изучать решения вечных проблем в литературе? При том, что сами эти вечные проблемы составляют жизнь и смерть, и настолько сложны, что в общем виде, как сказали бы математики, не разрешимы. Да и в частном не всегда.

А потому, что мы изучаем не сами великие решения вечных проблем, а отпечатки на вулканическом пепле, "тени на стене пещеры". Кроме того, литература вообще интересуется интересненьким, а жизнь сера. Ни Достоевского, ни С-кина школьники к реальной жизни не прикладывают, а производственный роман, может, и смогли бы приложить, да не читают они его. Итак, мы получили первый полезный вывод: профанационный метод изучения литературы в школе неизбежен - уж слишком сложны и сами проблемы, которыми занимается литература, и решения (рассмотрения), которые она нам предоставляет. Теперь становится понятно, почему столь легко и естественно, ну прям как кролики отца Федора, плодятся сборники золотых сочинений (а завтра мы увидим на прилавке сборник сочинений платиновых, как кредитная карточка, и алмазных - как Алмазная сутра). Заведомая невозможность изучения всерьез делает естественным упрощение - а заботливый дядя с печатным станком и мешком для родительских денег тут как тут. Разумеется, дядя мог бы публиковать и учебники, и пособия, где приводятся примеры для анализа, но ведь проще составить просто комплект сочинений потолще, правда? Тем более, что именно его и хочет купить глупенький Буратино.

Проблема в том, что необходимость преподавания литературы вообще не очевидна. Про "литературу - учебник жизни" регулярно говорят преподаватели, но неизвестно, верят ли они сами в свои слова. Школьники "ан масс" либо пропускают эти слова мимо ушей, либо же - в лучшем случае - "зашпаргаливают" их (по выражению автора одного из пособий), дабы умилить проверяющих ритуальной фразой. Тем же бывшим школьникам, кто поступил на филологические факультеты, преподаватели рекомендуют забыть "школьный курс литературоведения" как страшный сон...

Приучать к чтению - вещи самой по себе полезной, а для некоторых и приятной - теоретически должны в младших классах, где школьники специально ведут "читательские дневники" (дата, автор, название книги, количество прочитанных страниц; в некоторых школах есть графа "краткое содержание"). Но в начальной школе можно выбрать книгу по вкусу. В сетевых конференциях взрослые люди, рассуждая о причинах своей любви или нелюбви к русской классике, замечают - в случае любви - что успели прочитать ее до того, как стали проходить в школе, а в случае нелюбви - что, соответственно, не успели...

Когда-то преподаватель семиотики нам сказал, что есть особый вид диалога - экзаменационный. Если при обычном диалоге спрашивающий ответа не знает и желает узнать нечто новое, то при экзаменационном - спрашивающий ответ знает и желает узнать, знает ли его вопрошаемый. Таким образом, экзаменационный диалог ритуален. При написании сочинений знание ритуала проверяется, видимо, тоже...

Конечно, можно представить себе курс литературы, на котором сначала учат рассказать о трамвае и фонаре, потом написать о дожде и ночи, потом изобразить: ночь, дождь, тормозящий у остановки трамвай, свет его фонаря, рассекший темноту, и капли, в ужасе и счастье летящие рядом друг с другом в этом луче и живущие лишь это мгновение. Потом - твою мокрую ладошку в моей руке. И как мы, посмотрев на эти капли и ужаснувшись, входим в вагон... Потом изучают, как все это писали великие... Три поколения такой работы - и люди научатся читать и разговаривать. Впрочем, думаю, что тех, кто возьмется всерьез за эту программу, придется хорошо охранять. Шоу-бизнес не переварит такого шоу: люди, научившиеся читать и разговаривать, покинут места попсования и перестанут пускать слюни перед телевизором. Кроме воротил шоу-бизнеса, это может не понравиться еще и политтехнологам. Тогда разговор пойдет уже совсем всерьез...

7. Золотые сочинения - дорога в каменный век

Разумеется, дополнительная тошнотворность ситуации со сборниками сочинений, равно как и с книжками-шпаргалками и т.д., проистекает от того, что все это - часть индустрии лжи. Рынок - так уж он устроен - реагирует на платежеспособный спрос, помогая решить две названные выше вторичные задачи: не учиться и обмануть экзаменатора. Способов борьбы с этим явлением нет - рынок сумеет обойти попытки регулирования; просто стоимость пособий возрастет. Будут печатать в странах СНГ, в конце концов. Горные тропы, по которым в обход погранзастав и таможен несут рюкзаки с бесценным грузом шпаргальных пособий, приснится же такое... Просто это означает, что ситуация сегодня такова, что высокий "теоретический" уровень знаний в среднем не нужен - поэтому он в среднем и фальсифицируется.

Контроль знаний физики и химии проще и объективнее - именно потому, что есть задачи. Тут не поспоришь, раскрыта ли тема. И не спишешь, по крайней мере, из пособия - разных задач можно придумать тысячи. Почему нельзя придумать тысячи тем сочинений, что существенно усложнило бы жизнь заботливого дяди? Придумать тысячи тем можно. Более того, существует простой "механизм генерирования" таких тем, причем надежно защищенный от дяди - издателя алмазных сочинений. Но он имеет один серьезный недостаток - для проверки таких сочинений нужна высокая квалификация проверяющих.

И добрая воля их же - чтобы при виде нестандартной мысли не налагалась резолюция "Тема не раскрыта" (глухой удар Большой Круглой Печати и - занавес).

При каких условиях мог бы потребоваться высокий уровень знаний по литературе? Если бы для занятия государственных должностей и последующей работы надо было бы серьезно знать труды мудрецов древности - как в древнем Китае. Или если бы для обучения (не только для поступления!) в хороших университетах и общения в соответствующем кругу надо было бы прочитать серьезную литературу, то есть иметь большой словарный запас и уметь работать со сложными текстами (как в современной Америке). Тогда никому не пришло бы в голову издавать сборники "золотых сочинений" - потому, что их бы никто не покупал. Возникновение многочисленных способов фальсификации экзаменов (в этом смысле прямая взятка, косвенная взятка или пользование подобными шпаргалками - все одно) означает только то, что на самом деле такие экзамены не нужны. То есть они, наверное, для чего-то нужны, - но не для последующей деятельности экзаменующегося. Когда-то нечеткость критериев оценки служила подспорьем приемным комиссиям, осуществлявшим национальную и политическую фильтрацию абитуриентов. Параллельно она служила еще кое-чему, служит она этому по сей день. Один наш знакомый, член приемной комиссии, когда-то сказал о председателе приемной оной: "Он не пропустил ни одной новой модели "Жигулей"" (прямо сказать не позволяла лояльность, а хоть как-то дать понять очень хотелось). Так улыбнемся же: добрые дяди с пособиями усложняют жизнь приемным комиссиям - на экзамене на факультет ВМК МГУ школьники списывают с пособий сплошь и рядом, а когда комиссия обнаруживает пять одинаковых сочинений, то она вынуждена ставить всем по тройке. Не пойман - не вор: может, они все просто наизусть выучили? (частное сообщение абитуриента 2003 года)

Периодически раздаются возгласы: а вообще - зачем эти сочинения? Будущим филологам - понятно, без вопросов. Будущим преподавателям - ну, тоже. А вот математикам - зачем? Не сдают же абитуриенты-филологи математику?

Всмотритесь: перед вами полка в книжном магазине, плотно уставленная сборниками благороднометаллических сочинений. Школьники в трогательном единении со своими родителями (не последний ли раз в жизни?...), обильно выделяя адреналин, судорожно перебирают оные. Они ищут ту, ту самую книгу, с которой, как горячим шепотом говорили им, и надо списывать, чтобы...

Леонид Ашкинази, Мария Гайнер, Алла Кузнецова