|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Когда наступает время
Когда наступало время тоски и вечера,
он, за́ день своё положенное избе́гав,
утюжил рубашки, бережно вешал на плечики;
все белые-белые, белей твоего снега.
Ходил, любовался. Мурлыкал под нос мелодии.
Следил, чтобы всё в порядке – любая малость:
ему так казалось, что он не один. И, вроде бы,
рубашкам тоже так нравилось и казалось.
Вздыхал, что его чудеса зарастают былями,
что люди свои проблемы решают «сами»...
Рубашки, впуская людей, шелестели крыльями.
Хранили, спасали...
Холода
Холода у нас опять, холода...
А. Габриэль «Облади-облада»
Вместо кофе выпью самообман:
да, я выспалась – бодра, весела!
... А за окнами туман да туман.
Время вязнет в нём, гребёт вполвесла...
Игнорируя устойчивость стен,
проникает беззастенчиво – за...
Пусть мурлычет о любви Джо Дассен,
если близкий о любви – не сказал...
Не грусти, что всё один да один;
не жужжи над ухом, словно оса:
не до лампы мне пока, Алладин!
И до лампочки – твои чудеса.
Я сама руками тучи могу
разводить, не дожидаясь стихий...
А бывает – на лету? на бегу? –
сочиняются, как случай, стихи.
И становится как будто тесней
в старых рамках, и тесней – навсегда...
(это, в общем-то, стихи о весне,
до которой – холода, холода...)
Утомлённые зимой
Днём солнце и ветер играют в квача,
почти не мешая прогнозам...
Весна отдыхает от нас по ночам,
сдавая жилплощадь морозам.
А в мире, холодном пока и глухом
к надеждам на «лучшее – будет!»,
не спят, согревая друг друга грехом,
зимой утомлённые люди...
Двум «империям» горожанка
Золотистый рассвет пропах
ежедневным моим эспрессо...
Разгорается птичья месса.
Зреет солнце на куполах.
Старых улиц седую пыль
приминаю с утра неспешно
и – по-бабушкиному «пешью» –
прохожу сквозь чужую быль...
Белой краской по кирпичам
(скрыть штрихи черновые дома)
мазал Витебск свои хоромы:
так запомнил его Шагал...
Я за ним, через сотню лет,
светлой тенью (и той не жалко!):
двум «империям» – горожанка,
чуть художница, чуть поэт...
А ещё...
А когда тебя в жар бросает и в дрожь бросает,
аспирином не снимешь такую температуру:
ты ведь можешь легко – по снегу идти босая,
или гореть свечою, пламенем к небу, не угасая,
можешь быть крошечной, как деревца бонсая,
а можешь – великим и непреклонным гуру...
Кто тебя остановит, кроме того, кто создал –
такой, что ты сама себя сочиняешь да исправляешь:
по ночам сквозь тучи и сны различаешь звёзды,
любишь кофе и шоколад; вставать и ложиться поздно,
каждый миг для тебя – желанен, пока не познан.
Спокойная очень. Домашняя очень. И отчаянная такая ж!
А ещё ты любишь, когда стихи – ни о чём, как вёсны:
поначалу и незаметны, а потом взрывают и потрясают!
Любишь наслаждаться не настоящим – тем, что до или после,
и событий всегда – не в центре, а где-то возле...
А ещё ты веришь, что он – не сам по себе, а судьбою послан:
тот, от которого тебя в жар бросает и в дрожь бросает...
Перемена
Сейчас он поставит чайник, заварит чай,
добавит корицей пахнущего бальзама...
Нескромный взгляд, объятия при свечах:
такая вполне «заигранная» программа,
но в день рожденья – всё что угодно ей:
пусть даже эта обычность всегда угодна...
Да что застыл-то: и не зажёг свечей,
и чайник так и оставил стоять холодным?!
Стареет, наверно: от старости средства нет.
Вздохнул, тревожно взгляд задержав на стенах...
Ну что за мода – ленточку на портрет?!
И вдруг так горько вспомнил о переменах...
Метнулся к двери (чтоб не услышал кто!
не шаркнуть тапкой, не загреметь замками!),
пытаясь попадать в рукава пальто,
ещё по привычке думая, что руками...
Состоялось?
Ты прости мне манеру, порой дурашливую –
говорить с Тобой запросто, будто с другом.
Я грехи свои выбаливаю, выкашливаю:
есть за что, разумеется: по заслугам...
Всё же мысль не даёт покоя (навязчивая!),
что молчать тяжелей, чем реветь белугой.
Я мечты свои потихоньку онастоящиваю,
с неизменным сомнением: по заслугам?
---
Осень в ложе укладывает прокрустовое
День и Ночь, к зиме готовя их понемножку:
чем-то хрупким (укорачивает!) похрустывая,
что-то растягивая, словно меха гармошки.
И душа, живя то крохами мира, то безднами,
получает – одним пайком – и пинок, и вялость...
Если осени не кажутся ей бесполезными,
значит, что-то в ней уже состоялось...
Остановка
От взрыва в московском метро
в марте 2010
года погибло 40 человек...
И
хлопнет метро в ладони своих дверей,
как фокусник перед началом
манипуляций...
С утра подгоняет время: скорей, скорей,
а мы –
почти не умеем сопротивляться.
У нас судьба расписана по часам,
по
нашим, взрослым: планам, обедам, играм;
и каждый верит, что всё
выбирает сам,
и каждого Бог уже для чего-то выбрал...
Бегут
минуты: время не спит, устав –
и днём, и ночью, бедное,
тянет лямку,
и молча смотрит, как трогается состав,
к восьми
часам назначенный на «Лубянку».
Мелькнут –
чей-то локон, чей-то овал лица,
поверхностный взгляд, убегающий –
не всмотреться...
«Осторожно! Двери
закрываются!
Следующая – остановка
сердца...»
Поток сознания
Самое знаменитое сочинение Сирано де Бержерака – опубликованная посмертно романная дилогия под общим названием «Иной свет»
Запрятав мысль под кепку (не колпак),
философичен, молод, неугоден,
идёт он, Всёравно не Бержерак,
под клёкот оцифрованных мелодий
в наушниках; где, свёрнутый в рулон
под арками дворов-колодцев, город
походит на мистический шаблон
туннеля в мир иной. Рекой распорот
на две неравных части («от» и «до» –
смотря откуда начинать отсчёты),
он (город), как огромное гнездо,
надломленное Кем-то. Этот Кто-то
задумался, с небес потупив зрак,
внушать ли «Свет иной» тому, с «ушами»,
или другого мыслями нашарить,
ведь этот – всё равно не Бержерак...
А ночи к осени делаются внезапными...
Ну
как же мне теперь называться взрослою
(не много значит, что
детские мерки жмут!),
когда так явно заполнено небо звёздами,
и
я под ними – невидимый лилипут...
Вот было же время: задумайся и – нанизывай
слова на нити мыслей: святые дни!
А нынче период не то чтобы очень низменный,
но слишком уж прозаический, чёрт возьми!
Заполненный суетливо делами малыми
да знойным маревом: лишнего не дыши.
Как будто его очерчивали лекалами
по старым меркам меняющейся души...
Дни наступают завтраками и завтрами,
лелеют когда молитву, когда грешок.
А ночи к осени делаются внезапными,
и мне в них спится, правда, не хорошо.
И мне молчится – яростно, до испарины,
до тонкой грани: чуть-чуть – и порвётся нить...
До тех стихов, которые не исправлены
пока никем из умеющих говорить.
Неторопливое
Там, где не важно – рассвет ли, вечерняя ли заря,
где в сути едины колыбельные и будильники,
древний бог разливает время в ячейки календаря,
и будущее кладёт на полочки в холодильнике.
Оно хрупкое: не так вздохнёшь – разлетится в прах,
на свету передержишь – засветишь, как плёнку, и что потом?
перегреешь – испортится: лучше держать впотьмах,
в разумном холоде, и вблизи разговаривать шёпотом.
А у нас тут листва облетела: идёшь – шуршит;
день на грани обморока, а у ночи – сезон разлива, и
накрывает волной, невзирая на рубежи,
и длится, тянется... Толку, что мы спешим –
у неё-то время нынче неторопливое...
И велик соблазн – закутаться в ночь, вяло существовать, пока
бог достанет к весне немного будущего, нацедит, тающего.
Но у него-то всё разложено по полочкам – на века,
а у меня – ни черта ещё...
|
Проголосуйте за это произведение |
Споткнулся только вот тут : == " ...Разгорается птичья месса. Зреет солнце на куполах. ..." == Остальное - мимо. Но ведь " солнце и купола " были.
|
|
