Капля камень точит.

Времена - в песок.

Яростные очи

вспыхнут на восток.

Озарит курганы

древний божий лик.

Упадет обманный,

предрассветный миг

сумрачно и глухо

на ковыль-траву.

Отведу до уха

злую тетиву.

Из тысячелетий -

в даль и сквозь меня,

канувшего в нети

поколения,

плоть времен пронзая,

от родных шатров

взгляд уйдет до края

будущих миров.

Взрежет воздух спящий

в сердцевине мглы

острие летящей

на восход стрелы.

Возле Качи-реки

становились полки,

ружья заряжали,

Сибирь покоряли.

Течет моя Кача,

течет кровь казачья.

А на том берегу

в заповедном логу

ждет меня друг дорогой,

чуб седой -

казак донской.

Отдохни от битвы злой.

Течет моя Кача,
течет кровь казачья.

А в перстнях моих

кораллы горят.

Косы черные мои

серебром звенят.

И крестись - не крестись,

взгляд уже не отвести.

Течет моя Кача,

течет кровь казачья.

Издалека - слышишь? - гул

по невспаханным степям.

Что ж ты верил, есаул,

темным качинским очам?

Ветер треплет чуб седой.

Крепко спит казак донской.

Не дождется жена

на сторонке родной.

Течет моя Кача,

течет кровь казачья.

Злых коней поторапливай плетью.

Мы дойдем до последних пределов.

Широко развернулись над степью

крылья непобедимых туменов.

Страны мнем, как ремесленник √ глину.

От Великой стены до Памира

мир согнет одряхлевшую спину

под железной пятой джихангира.

Брось седло в головах на привале.

У костров полуночного стана

вражье мясо росой запивали

беспощадные псы Чингисхана.

По законам божественной Ясы

мы стремились к единственной цели.

Светит солнце по прежнему ясно.

Наши кости в курганах истлели.

Но терзает высокая дума.

И столетьями долгими снится √

над руинами Каракорума

черной точкой дрожащая птица.

Если мы не восстанем из праха,

никому уже не доведется

шар Вселенной решительным взмахом

завернуть в пыльный плащ полководца.

Боль на душе опаленной остынет.

Как предначертано, так и живи.

Так и живу. Только нет мне отныне

радости в битве, утехи в любви.

От поперечных и встречных скрываю

свой нестерпимо пронзительный взгляд.

Злых и случайных побед не считаю.

Невозвратимых не числю утрат.

Нет и не будет ровесника - рядом.

Друг или враг - не окликнет никто.

Знает, за что мне такая награда

и наказанье такое за что,

Господь один. Все приемлю смиренно,

чтобы теперь, у судьбы на краю,

в несправедливости этой безмерной

черпать проклятую силу свою.

Волчья повадка. Седая башка.

Злые ненастные очи.

Я-то не чаяла, что гостенька

в дом принесет к полуночи

Богом ли, чертом - не все ли равно

славе моей не короткой.

Где мое сладкое брага-вино?

Где моя горькая водка?

- Примешь, хозяйка? -

всего и спросил.

Под образа усадила.

Кто безутешно за окнами взвыл?

С нами ли крестная сила?!

Пил - не пьянел, да в глаза мне глядел.

А уж как я ни старалась,

так рассказать он и не захотел

что с ним, нечаянным, сталось -

смолоду ветром обветрен каким,

солнцем каким обожжен был

и пробирался к хоромам моим

через какие чащобы.

Что понапрасну о том говорить -

радости было немного,

и, видно, леший заставил кружить

до твоего, мол, порога.

Буря опять разошлась за окном,

ставенки с петель срывая.

И заходила изба ходуном,

будто старуха хмельная.

Пламя свечи в напряженных зрачках

вспыхнуло бликом тревожным.

Привкусом соли на теплых устах

тлел поцелуй осторожный.

Вышла потом провожать на порог,

счастьем отмечена странным.

Не оглянувшись, ночной гостенек

сгинул в родные туманы.

Снова сомкнулись деревья-кусты.

Встали высокие травы.

Вслед сорвались - и поджали хвосты

злые мои волкодавы.

будят ревучие громы.

И никого я не жду до утра,

глядя на даль-окоемы.

Воем, тоскующим издалека,

сердце привычное точит

Где ж он гуляет, седая башка,

в эти ненастные ночи?

Что же не выведала у него,

к славе своей не короткой -

сладким ли было брага-вино,

крепкой ли горькая водка?

Вмерзают созвездья в оконные стекла,

лгут формулы в черновиках,

пока терпеливая ночь не поблекла

от рези в бессонных глазах.

Пока не отступит философ смущенный,

пока не устанет поэт,

пока не поверит бесстрастный ученый,

что смысла в решении нет.

Что только стихий равнодушную ярость

хранят числовые ряды,

что только безликие случай и хаос

царят от звезды до звезды.

Что гения нет в гениальном творенье...

Но от изначальных времен

мы ищем в поэзии - и вдохновенье,

и логики строгий закон.

Сквозь тысячелетья струят человеки

во мглу мириады очей

и мнят, что порядок предчувствуют некий,

но темен им замысел сей.

И вновь поколение за поколеньем

пожизненно осуждено

с мучительно-непостижимым томленьем

глядеть за ночное окно.

Неясно угадывать в ритмах вселенной

присутствие творческих сил...

Но если создание несовершенно,

то кто же создателем был?

Синяя дрожь якорька на запястье. За стойкой

злится хозяйка:

- Хоть с дьяволом, но под венец!

Может, возьмешь? -

и предложит настойчиво-бойко

связку сушеных - к прохладному пиву - сердец.

Пенный глоток отхлебнешь - благодать! - аккуратно.

Чинно хмелея, расскажешь случайным друзьям

о шоколадных красотках, штормах и пиратах.

Так что поверишь всему в заключение сам.

Люд припортовый фартовый гремит медяками.

Запахи жареной рыбы над миром плывут.

Злая хозяйка сверкнет золотыми зубами:

- Мало ль бродяг и поэтов шатается тут!

Глушь таежного тьмутараканья

спит в берлоге на дне декабря.

Здесь мои проходили скитанья.

Здесь мои бушевали моря.

В недрах печки поленья стреляют.

Ноги в валенках. Шаль на плечах.

И немного стыдливо сверкают

дыры на полосатых локтях.

Прячет ветер за пазухой снежной

мой домашний и зябкий покой.

Я опять примирюсь безнадежно

с рецидивом болезни морской.

Будет в свете настольном клубится

аромат экзотических стран.

- Так держать! -

на последней странице

гаркнет в рупор седой капитан.

Эка невидаль - пальцы в чернилах!

Ненормальная - нечего взять.

И какому безумцу по силам

шар земной прямо с полки достать?

С параллелей и меридианов

пыль вселенских путей обмести.

И как в кубрике, в горнице надо

все в порядок с утра привести.

Забелить прошлогоднюю копоть.

Отскоблить не покрашенный пол.

Аккуратно тельняшку заштопать

и опять сесть за письменный стол.

Язык природный забывают внуки,

и чем благополучней, тем верней.

Еще беспечна юность на разлуки

и боль из почвы вырванных корней.

А может быть, все к лучшему? Не знаю.

И неизвестен никому ответ.

И с телефонной трубкой привыкаю,

как странен иностранный их акцент.

А может быть, все к лучшему? Не будет

когда-нибудь таможен и границ.

И кто моих праправнуков осудит,

когда не судят перелетных птиц?

Но времена какие ни настанут,

пусть и потом, Бог весь, в каком краю,

на русском и по-русски поминают

пра-пра-прабабку русскую свою.

Старый дом заболел

после смерти последней хозяйки.

Зарастая травой,

потемнело крутое крыльцо.

Во дворе тишина.

Пляшет дождь

на пожухлой лужайке.

Ветер треплет в саду

неухоженное деревцо.

По большим городам

разлетелись хозяйкины дети.

Отгуляли поминки -

и больше уже ни ногой...

А ворота вчера

рассудительно сняли соседи.

Неплохие ворота

с нехитрой по верху резьбой...

Старый дом заболел.

И ни днем, и ни ночью не спится.

Бесполезность свою

старику тяжело сознавать.

Он сердито скрипит,

если глупые шумные птицы

прилетят иногда

не замерзшую дичку клевать.

Мой генерал, Афганом и Чечней

отмечена судьба твоя навылет.

Суровый ангел за твоим плечом -

за правым - расправляет резких крыльев

полотнища. Горчит вино побед

в походных алюминиевых кружках.

И над простором неродных полей,

над мальчиком убитым беркут кружит.

И вновь вожди влекли страну во мглу,

в локальный ад бессмысленных пожаров.

Ни благородной смерти на миру,

ни ликованья триумфальных арок,

мой генерал, не выпало тебе.

Саднит незаживающую память.

Пусть необстрелянные умники теперь

твои ошибки честные считают.

А ты не добивался ничего,

не ждал ни благодарности, ни славы,

но кто же - черный - за твоим плечом -

за левым - улыбается лукаво,

сулит обидам тайным дать исход,

гнев из груди, как меч из ножен вынуть...

Мой генерал, храни тебя Господь,

когда настанет время сделать выбор...

Лицо обветренное камня

ладонью робкой приласкать...

Молчат степные изваянья.

Молчат...

Им есть, о чем молчать

Ушел...

Заплакать или закричать?

В саду следы последнего ненастья.

Обманутое сердце будет ждать

и нового обманщика,

и счастья.

Из мига в миг неутомимо

в мой берег стонет твой прибой.

Столетия проходят мимо.

Я привыкаю быть с тобой.

Мимошедший мимо не прошел.

Усадила за широкий стол.

Угощала вдоволь, как могла -

черен хлеб у нас и соль бела.

Сонная такая

забралась в кровать.

Побегу босая

двери открывать.