Рассказы
2 апреля 2024 года

ТРИ РАССКАЗА

КАК Я ГРАФОМАНИЛ

За все школьные годы я за сочинение ни разу не получил пятёрку, а так хотелось на этом поприще быть отмеченным отличными оценками. Уже давно не школьник, но желание из слов составить предложения, потом из предложений выстроить красивые законченные высказывания с вложенными в них глубокомысленными умозаключениями не пропало.

Историй знаю множество. Пытаюсь рассказать себе - получается увлекательно и смешно. Пробую другим – публика делится на две части. Одни перебивают рассказ, так и не дослушав его, и тут же начинают излагать что-то своё. Другие пятятся задом и уходят прочь.

Неудачи донести свою мысль до окружающих ранили, но не убили. Выплёскиваю всё на лист бумаги - ожидания не оправдываются. На лист бумаги почему-то ничего не выплёскивается. Опять рассказываю себе - снова получается увлекательно и смешно. Но в письменном виде сидящий в голове сюжет не излагается. Действующие лица отказываются друг с другом разговаривать.

Заинтересовываюсь, как там у них, у классиков? Беру с книжной полки томик Бунина, открываю на первой попавшейся странице, глазам предстаёт рассказ «Роман горбуна». Я на чистом листке сверху посередине строки пишу: «Роман толстяка». Читаю дальше: «Горбун получил анонимное любовное письмо, приглашение на свидание…» Я пишу: «Толстяк по электронной почте получил анонимное любовное письмо…» У Бунина: «Будьте в субботу пятого апреля, в семь часов вечера, в сквере на Соборной площади…» У меня: «…в центральном парке…». Далее: «…Я молода, богата, свободна и – к чему скрывать! – давно знаю, давно люблю вас, ваш гордый и печальный взор, ваш благородный умный лоб, ваше одиночество… Я хочу надеяться, что и Вы найдёте, быть может, во мне душу, родную Вам… Мои приметы: серый английский костюм, в левой руке шёлковый лиловый зонтик, в правой – букет фиалок…» В моей редакции: «…белая ветровка, в левой руке газета «Из рук в руки», в правой – сотовый телефон…» Читаю дальше: «Как он был потрясён, как ждал субботы: первое любовное письмо за всю жизнь! В субботу он сходил к парикмахеру, купил новые (сиреневые) перчатки, новый (серый с красной искрой под цвет костюму) галстук…» Я пишу: «…купил новую бейсболку, кроссовки, брюки и джинсовую куртку…» У Бунина: «…дома наряжаясь перед зеркалом, без конца перевязывал этот галстук своими длинными, тонкими пальцами, холодными и дрожащими…» У меня: «…дома наряжаясь перед зеркалом, без конца на голове крутил бейсболку, то козырьком вперёд, то назад, толстыми пальцами, влажными от волнения…» У классика: «…на щеках его, под тонкой кожей, разлился красивый, пятнистый румянец, прекрасные глаза потемнели… Потом, наряженный, он сел в кресло, - как гость, как чужой в своей собственной квартире, - и стал ждать рокового часа. Наконец в столовой важно, грозно пробило шесть с половиной. Он содрогнулся, поднялся, сдержано, не спеша надел в прихожей весеннею шляпу…» Я исправил: «…бейсболку...» И дальше продолжил переписывать текст: «…и медленно вышел. Но на улице уже не мог владеть собой – зашагал своими длинными и тонкими ногами быстрее…» Я изменил: «…зашагал своими толстыми, неуклюжими ногами…» У Бунина: «…объятый тем блаженным страхом, с которым всегда предвкушаем мы счастье. Когда же быстро вошёл в сквер возле собора…» Я исправил: «…в центральный парк…» В оригинале: «…оцепенел на месте: навстречу ему, в розовом свете весенней зари, важными и длинными шагами шла в сером костюме и хорошенькой шляпке, похожей на мужскую, с зонтиком в левой руке и фиалками в правой, - горбунья». В моём изложении: «… в белой ветровке, с газетой «Из рук в руки» в левой руке и с сотовым телефоном в правой, - толстушка». Бунин закончил рассказ следующими словами: «Беспощаден кто-то к человеку!» Я не стал ничего менять, переписал слово в слово, как у классика и поставил точку.

Сотворив, можно сказать, бессмертное творение, после чего появилось желание донести его до современников. Найдя в Интернете несколько десятков адресов литературных журналов, отправил к ним свой шедевр, подписавшись: Ваня Букин из Орловской области.

Три журнала ответили:

«Рассказ читается с интересом, к сожалению, опубликовать его в журнале не сможем. Не наш формат».

«В настоящее время мы не заинтересованы в произведениях представленной тематики».

«Ваш рассказ не подходит к формату нашего альманаха. Мы публикуем произведения в стиле традиционной русской прозы и поэзии. Уделяем внимание внутреннему миру героев, а не эпатажу».

И тут меня не убили. Раненый, но непобеждённый, решил на писательский олимп подниматься из низов. В Интернете зарегистрировался на одном из литературных сайтов, и как раз попал на проходящий в то время конкурс под названием: «Ералаш». Под ником Ваня Букин мой рассказ был опубликован. На сайте пошли отзывы:

«По-моему, рассказ тонет в подробностях, а конец неожиданно хорош. Вот если бы пара слов, как он представлял себе незнакомку».

«Не совсем понимаю, о чём рассказ? Думаю, и Миша (авторитет, старожил сайта) то же самое скажет. В плане техники – ничё. Нормально, в принципе. Средне. А вот с сюжетом автор не додумал, история яркой не кажется. Автор явно спешил под конкурс».

«А Миша скажет вот что! После «Какого цвета облака» (по всей видимости, конкурсный рассказ самого Миши) – этот рассказ мог стать вторым лучшим на конкурсе. Но!!! Если бы автор не скомкал интересную идею в комок и не похоронил её под словами: «…навстречу ему в белой ветровке с газетой в правой руке шла толстушка…» Всё что угодно, но не толстушка! Но и не красавица с рыжими волосами. А просто девушка в каком-то не по годам одетым пальтишке и в круглых очках. Она и газету спрятала под пальто. И делала вид, что просто гуляет под дождём (у меня не было осадков), и когда наш толстяк собрался уходить, она подошла к нему и дрожащим голосом спросила: «Извините, это я вам писала. Я, мне…, извините, если я вам не нравлюсь, то я уйду». Жаль, очень жаль, что это не моя идея и не моя история. Я бы из неё все кишки вытянул. Мне даже не интересно, кто автор. Так как попрошу разрешения продолжить историю толстяка, а он не разрешит, а я больше просить не буду. И рассказ уйдёт в неизвестность».

Беспощаден кто-то к человеку!

Собака

1

В этот год сильные морозы ударили очень рано. Ещё была первая декада ноября, а столбик термометра ночью опускался до отметки минус сорок градусов. Ранее утро. Темно. Я пробирался вдоль школьного забора к автобусной остановке, чтобы уехать на работу. Дорогу освещали луна, звёзды, да вдалеке свет от горящих окон домов, где их хозяева успели проснуться, но пока не покинули свои жилища.

По ходу рядом с забором заметил тёмное бесформенное пятно. Подойдя ближе, понял, что это лежит собака. Псина плотно свернулась калачиком. Расстояние между нами было не более двух метров, она никак не реагировала на близость человека. Что животное ещё живо, мне подсказывала интуиция. «Почему она здесь?» – задал я себе вопрос и не найдя на него ответа, продолжил дальше движение к автобусной остановке.

Вечером с работы возвращался той же дорогой. Собака лежала на прежнем месте, даже не изменив положение тела. Ещё было светло, резко темнеть начнёт где–то минут через сорок, поэтому я мог более детально всё рассмотреть. Лежанка выбрана вплотную к забору, хотя сам забор по своему устройству не способен защитить от холодного, зимнего ветра. Он представлял собой ажурную конструкцию из металлических прутков. Под собакой виднелась тёмного цвета земля, от тепла её тела, не покрытая морозной сединой. То есть псина обогревала окружающее пространство, не имея возможности даже укрыться от ветра. И чтобы согреться бегом, сил у неё тоже, похоже, не было. Последние остатки жизненной энергии уходили на дрожание всего её тела. Из середины клубка на меня смотрела пара испуганных глаз. «Что тебе надо? Мне и так плохо, не трогай меня, пожалуйста», – сообщил мне её взгляд,

Как я мог облегчить её участь? Только если накормить. Я, поменяв свои планы, отправился за едой. У меня никогда не было собаки, свою любовь к братьям меньшим я тратил на котов, тем самым выбрав вариант меньший по энергозатратам и проблемам. Не надо каждый день выгуливать животное, а, чтобы кот не метил территорию, один раз кастрировал его и нету больше никаких заморочек.

В магазине я приобрёл набор куриных потрохов и через пятнадцать минут с полиэтиленовым пакетом, в который они были упакованы, стоял около собаки. У неё был такой же умоляющий взгляд: «Но я, же никому не мешаю, не трогай меня». Подойдя совсем близко, я вывалил содержимое пакета на землю. От потрохов пошёл пар. Я отошёл в сторону. Собака, учуяв съестное, неспешно, так как видно было, что движения ей даются с трудом, стала есть.

На следующее утро я не нашёл собаку на месте. Был только тёмный клочок земли непокрытый снегом. От провизии, отставленной мною вечером, никаких следов. Пришла в голову только одна мысль: «Псина очухалась и куда–то убежала». Несколько раз в течение дня я вспоминал о собаке, задавая себе вопрос: «Куда она подевалась?» Возвращаясь с работы, я первым делом зашёл в магазин и купил такой же, как и прошлый раз, набор куриных потрохов.

Около лежанки неуверенно стояла, покачиваясь на лапах, исхудавшая собака. У меня возникли сомнения: «Та ли это псина?» Окрас и габариты может те же, но вчерашняя собака мне казалась старше. На землю, где лежало животное, было положено подросткового размера пальто, вероятнее всего – плод заботы местных учеников. Рядом находилась коробка из–под вакуумной упаковки с нетронутыми сосисками, похоже, дело рук тех же добрых школьников. Я тут же вывалил, принесённую еду и пошёл восвояси.

Больше собаку я не видел. Кто–то забрал пальто, снегом занесло проталину. Данная история почти уже забылась.

2

Тремя неделями ранее наша знакомая собака жила в тепле и имела еду. Хозяин два раза в день выводил её гулять. Вот и сегодня утром она бегала во дворе по первому снегу, повизгивая от счастья, радуясь переменам, происходящим в природе. Дина, так звали собаку. Вечером её жизнь резко измениться. Ещё ничего не произошло, но тревога одолевает её, охота поскулить. А пока она лежит на коврике около входной двери, положив голову на лапы, настороженно и можно даже сказать с испугом в глазах наблюдая за хозяином.

В квартире как никогда пахнет лекарством. Хозяин ойкнул, наклонил голову на бок и замер в таком положении сидя в кресле. Дина сорвалась со своего места и подбежала к хозяину. Она виляла всем телом, хаотично перебирала лапами, не зная, что делать. Поняв, что произошло непоправимое, завыла.

На лестничной площадке открылась дверь соседей, кто–то вышел, раздалась трель звонка. Кто–то ещё вышел.

– Что Петрович не открывает? – спросил подошедший.

– Нет, – ответили ему.

– Звони племяннику. Наверное, что–то случилось.

Пока не пришёл племянник хозяина, собака продолжала выть. Он вывел её из квартиры. Прибыли медики и полиция. Дина всё это время хаотично бегала около подъезда. Потом приехала машина грязно–зелёного цвета, в народе называемая «буханкой». Вынесли тело хозяина на носилках, накрытого простыней. Дина своим собачьим чутьём, хотя ничего не было видно, определила, что это именно он. Загрузили носилки в машину, «буханка», чихая через выхлопную трубу клубами чёрного дыма, тронулась в путь.

Собака сколько могла, бежала следом. Не сумев догнать автомобиль, она села посередине дороги. Дина никогда не плакала и не будет этого делать больше. В этот момент она не знала, куда ей податься, из её глаз потекли крупные капли слёз. Опустив голову, она побрела в неизвестно направлении.

Утром собака оказалась около уже бывшего своего подъезда. Умудрилась даже проникнуть вместе с входящими людьми внутрь. Долго обнюхивала родную дверь, с жадностью втягивая в себя знакомые запахи, но хозяина там не было, она это определила точно. После чего легла рядом. Проходящая мимо соседка со словами: «Иди отсюда», прогнала её из подъезда. Дина, бредя по улице, не понимала, почему её выгнали, ведь она ещё вчера вечером там жила. И эта женщина всегда была любезна с ней и с её хозяином.

Так она оказалась на улице в буквальном и переносном смысле этого слова. Еду, Дина стала добывать из мусорных баков. Приварок небольшой, а вот конкуренция огромная. В один из моментов борьбы за кусок съестного её сильно подрала другая собака. А тут ещё наступили холода. Дина очень сдала, сил не было никаких. Осознавая, что помощь может прийти только от человека, она расположилась недалеко от тропинки, ожидая смерть или спасение.

P.S.: Я всё таки узнал о судьбе собаки. Как мне рассказали, папа одного из школьников, который приносил еду собаке, увёз её в приют. Правда, злые языки опровергают данную версию, мол, он её вывез за город и выбросил в канаву.

СЧЁТ

1

Каждое воскресенье ближе к обеду Николай Александрович Парфёнов ходил в церковь, расположенную в глубине соснового парка. Парк был разбит в советское время на пустыре между рекой и строящимся новым микрорайоном к очередному дню рождения вождя пролетариата.

Храм возвели значительно позже, когда уже была другая страна и не отмечали именины организатора революции. Парфёнов, будучи пионером, с одноклассниками принимал непосредственное участие в закладке парка. Директор школы вместе с учителем биологии определяли место посадки, их решения до школьников, столбя пальцем, доводил физрук, громко выкрикивая: «Садить здесь!» Девочки подносили молодые деревца, привезённые с лесхоза, а они с мальчишками готовили ямки и закапывали. Обстановка была торжественная, никто не сомневался в грандиозности и нужности происходящего. Для полноты гармонии только не хватало патриотичной музыки, зовущей на трудовые подвиги. Не захватившие советский период жизни сути этого события не поймут. «Посадили деревья, сделали хорошее дело. И всё», – скажут представители нынешнего молодого поколения. Для того времени соль была не в закладке парка, а в проведении мероприятия в честь очередной годовщины вождя пролетариата. Это уже совсем другой коленкор.

Сосёнки прижились, и за эти десятки лет выросли на много метров в высоту. Перемены произошли не только с посаженными деревцами. Как-то Николай Александрович, будучи в гостях у дочери смотрел телевизор, с ним в комнате находилась внучка – четырнадцатилетняя девочка. Шла передача о первых годах Советской власти. Показывали немое кино. Ленин и его соратники позировали внутри Кремля. Новые хозяева страны двигались из стороны в сторону и перекидывались репликами. На экране это выглядело гротескно, как и все киносъёмки того времени. Парфёнов, ожидая получить непременно правильный ответ, спросил у внучки: «Знаешь, кто это?» Та, оторвавшись от смартфона, внимательно взглянув в сторону телевизора, немного задумалась и произнесла: «Чарли Чаплин». Николай Александрович окинув взором сверху донизу знатока истории, понял, что родное чадо не шутит. Чуть больше двадцати лет назад узнаваемость Владимира Ульянова (Ленина) в данной стране среди всех категорий жителей была стопроцентная. Всё происходит тихо, незаметно, мы ловим только моменты. Бац! – присмотрелись и деревья большие. Бац! – выражаясь современным языком – и общество переформатировалось.

Выше сосен возвышались позолоченные купола храма, ярко горящие в любую погоду. Специально проложенных тропинок в парке не было, кроме центральной заасфальтированной дороги к церкви. Народ направление движения между сосен выбирал – куда глаза глядят. Николай Александрович ориентировался на излучающий свет маковки куполов. Деревья стали большие, и корни выступили из-под земли, как вены на натруженных руках. Парфёнову казалось, что корни – живые, чувствуют поступь и толкают его вперёд. Особенно он с удовольствием шёл по парку после дождя, когда испарения поднимались от земли, и пахло перепревшими иголками и сырым песком.

В городке действовало пять православных и одна католическая церковь, ещё несколько молитвенных домов, где приверженцы Христа, поклонялись одному и тому же Богу, но каждый по своим канонам. Парфёнов проторил дорогу в православный храм в сосновом парке, не самый большой и не самый раскрученный. Поэтому немодный среди местных прихожан, если такое определение приемлемо для культовых заведений. Около паперти он снимал головной убор, читал «Отче наш», крестился троекратно, кланялся и поднимался по ступеням к дверям. В это время дня в церкви почти не было посетителей – три-пять человек не более. В основном заказывали службу по усопшим, подробно расспрашивая у женщины, на входе торгующей церковной утварью, как себя вести в церкви. Парфёнов покупал пять свечей среднего размера, по количеству круглых подсвечников в храме, на которые полагалось ставить свечи с просьбами о живых; раз в сорок дней заказывал за здравие себе, жене, внучке, дочери, отцу и матери. Слава Богу! Они все были живы. Подавал тысячу рублей, а сдачу жертвовал на храм. Потом неспешно молился перед образами каждого святого, читая молитвы, тексты которых для удобства прихожан располагались рядом с иконами. Просил здоровья себе и близким, а также огородить от неприятностей и преждевременной смерти. Если подводило зрение и не удавалось разглядеть текст молитвы, то обращался своими словами и был уверен, что он услышан. Перед тем, как уйти, на выходе молился в сторону иконостаса, читая про себя «Отче наш». На улице, спустившись вниз по ступенькам, опять читал «Отче наш», троекратно крестился, кланялся, надевал головной убор и шёл восвояси.

Такого распорядка он придерживался уже три года. А всё началось перед днём рождения. Накануне того, как Парфёнову исполнилось пятьдесят пять лет, он побывал у хирурга и удалил неожиданно потемневшую родинку на плече. Он и забыл про это, справил юбилей и даже просрочил несколько дней позвонить на счёт анализа. Хотя ему загодя было предзнаменование, но он не предал ему никакого значения. За две недели до операции приснился сон, в котором он, отец и мать находятся где-то, вокруг нет никаких предметов, и кто-то, кого они не видят, сообщает, что ему вскоре придётся умереть. Всё так явно. Николая Александровича во сне охватывает отчаяние. Он умоляет, но не словами, а мыслями, чтобы ему дали ещё пожить. Тот неведомый после небольшой паузы соглашается и сообщает свой вердикт: Парфёнов проживёт восемьдесят два года. Если бы ничего не случилось, то этот сон со временем стёрся из памяти, как множество других сновидений, не отразившихся на реальной жизни.

Когда Николай Александрович набирал телефон больницы, то был уверен, что всё хорошо, и, относился к звонку, как к простой формальности. В трубке услышал: «Подъезжайте, вам надо переговорить с доктором». В больницу летел, поняв, что у него самое страшное – рак. Врач объявил диагноз:

– Меланома. Мы вам часть вырезали, но судя по анализу, не полностью захватили поражённый участок. Необходима повторная операция и возможно дальнейшее лечение. Всё зависит от того, как глубоко болезнь проникла в организм.

– У меня есть шансы выжить? – спросил Парфёнов.

Хирург пожал плечами, что совсем не предало оптимизма Николаю Александровичу. Врач выписал направление в областной онкологический диспансер со словами, наверно, полагая, что это как-то успокоит больного: «Вас много таких», и проводил сочувствующим взглядом. 

2

Жизнь в один миг резко разделилась на до и после этого дня. Планы на будущее рухнули. Земные блага утратили смысл. Теперь все помыслы были направлены, чтобы только выжить. Николай Александрович в Интернете прочитал: «Средний срок жизни больных при меланоме восемь месяцев». Будучи школьником, он смотрел телевизионный спектакль, где герои обсуждали, чтобы они делали, если бы им остался год жизни. События происходили в капиталистической стране, так как ни одному драматургу не могло прейти в голову вложить такие речи в уста советских граждан. Может быть, Парфенов не до конца уловил зерно действия, но в памяти отложились намерения героев сбросить с себя все табу.

Один из персонажей планировал ограбить банк и с деньгами уехать на лазурное побережье, и год не вылезать из воды. Николай хорошо представлял такое блаженство – тёплое море и никто не требует немедленно выйти на берег, ни мама, ни пионервожатая, это как без спроса пойти купаться на речку. Родители на работе и думают, что сын читает книжки из списка для обязательного летнего чтения, а он плескается до посинения в местном водоёме. Когда совсем замёрзнет, вылезет из воды, ляжет на песок, закроет глаза и будет отогреваться на солнышке. Ни мама, ни папа не позвонят с проверкой, ещё тогда не было сотовой связи. Да, и обычные телефоны в то время редко у кого встречались в квартирах. А вечером его опрятного, чуть ли не с повязанным пионерским галстуком, увидят родители за письменным столом, читающим книгу. Подойдёт мама, и потреплет его выгоревший от солнца чуб, и скажет: «Молодец ты у меня». Зачем только этот господин планировал грабить банк? Николай так и не понял.

Другой персонаж собирался остаток жизни провести в баре, не думая ни о чём, употребляя виски. Виски Николаю представлялось божественным нектаром, ассоциирующимся одновременно с персиковым соком, ситро и крем-содой, лишь значительно вкуснее. Через много лет, когда в наших магазинах кроме водки «Русской», трехзвездочного коньяка и «Агдама» появиться другой алкоголь, Николай Александрович попробует виски. Данный напиток окажется похожим на закрашенный самогон, с божественным нектаром его объединяла только цена. Вот этому господину надо было планировать грабить банк, а не любителю водных процедур.

Третья героиня в полёте фантазии решит отказаться от диеты и неограниченно кушать пирожное, мороженное, жаренную и жирную пищу до самой смерти. Парфёновы жарили картошку на сале почти каждый день, мороженое Николай ел по выходным, а пирожные по праздникам. Он не мог понять, что мешает героям спектакля начать всё это делать сейчас, не дожидаясь смертного приговора. На уроках литературы им рассказывали, по каким канонам и для чего создаются художественные произведения. Поэтому это всё воспринималось несерьёзно, как игра.

Другая постановка, увиденная Николаем Александровичем в зрелые годы, будучи в командировке в Москве, в одном из модных театров. Физик-ядерщик в ходе эксперимента получает большую дозу облучения и, узнав, что ему осталось жить меньше года, имея возможность пройти лечение и прожить ещё, как минимум полтора десятка лет, при условии оставить свою работу, выбирает закончить изыскания ценою своей жизни. И эта история не была особо серьёзно воспринята Парфёновым. В его голове не укладывалось, для чего такая жертва? Своим научным трудом он не спас Мир или даже одного человека. А преждевременным уходом из жизни он причинил боль и страдания своим близким.

На историю, оказавшую действительно впечатление на счёт долга и самопожертвования, Николай Александрович наткнулся в Интернете. Хотя, может быть, она тоже выдумана, но рассказ тронул. У маленького мальчика заболела сестра, которая была ещё младше его, и ей срочно необходимо было сделать прямое переливание крови. Мальчику задали вопрос, может ли он дать свою кровь сестрёнке. Тот не колеблясь, согласился и, зажмурив глаза, лёг на кушетку рядом с ней. После окончания процедуры мальчик, застыв в напряжении, продолжал лежать с закрытыми глазами. Когда его растолкали и сказали, что всё закончилось, он с удивлением спросил: «Я не умер?»

Будучи зрителем или читателем можно сколько угодно с умным видом рассуждать о происходящем с другими. Это просто тебя не касается. Свой сценарий жизни рисуется безоблачным, успешным во всём и всегда с продолжением. Конец очень далеко. В любом возрасте физическая форма отличная, с небольшими перерывами на простуду, если женщина, то ещё и красива. Так своё будущее видел и Парфёнов. И предпосылки на это имелись. Родители ещё живы и в преклонном возрасте, что говорило о благоприятном генном факторе. Бережёт здоровье, не курит, выпивает редко и в небольших дозах, питается правильно. Целенаправленно загорал лишь в детстве и юности, солярием никогда не пользовался. Профессиональная деятельность не связана с вредными условиями. Всю жизнь отработал в городской администрации в отделе капитального строительства, последние двадцать пять лет, возглавляя его. Получается, жилья не рвал, самое большое нервное потрясение в жизни – это когда ему на третьем курсе института девушка, с которой он до этого общался минут сорок, сообщила, что она беременна от него. То есть, что сейчас с ним произошло, всё было за то, что этого не должно произойти. 

3

На третьем курсе Новый год Парфёнов отмечал в общежитии. Обычно на выходные дни и праздники он уезжал домой. Дорога была недолгой, всего час двадцать езды на электричке. 31 декабря они не учились, он с утра ещё был дома, а вечером специально приехал в альма-матер на торжество. Гуляли в комнате у одного из однокурсников сугубо мужской компанией. После боя курантов все высыпали в коридор, туда хлынули празднующие из других номеров. Организовались танцы. Музыка, девочки, конфетти, бенгальские огни, хлопушки. Было весело.

Комната Парфёнова находилась в конце коридора. Сожители Николая все разъехались по домам. В голове у него созрел план. Он открыл замок и прикрыл дверь, а сам пошёл танцевать. В кружении танца с партнёршей он докрутился до двери своей каморки, шаг в сторону, и они оказались внутри. «Ух, ты!» – удивлённо произнесла она. Николай крепче прижав её к себе, пояснил: «Здесь я живу». Парфёнов полез целоваться, она не сопротивлялась, даже проявляла при этом больше страсти, чем он. Девочка оказалась пришлой, кто-то из местных пригласил её в гости. Повалились на койку. Для него всё было впервые, для неё по косвенным признакам, это было уже не в диковинку. Койка стала издавать сильный скрип, но его заглушала, звучащая отовсюду музыка и радостные крики встречающих Новый год. Движения Николая походили на действия дилетанта, собирающего по инструкции новую мебель, много ненужной суеты, а источник знаний – это рассказы старших товарищей и прочитанный самиздат на эту тему. Он не получал удовольствие, а мучился, стараясь не оплошать и как можно дольше растягивая процесс. Николай слышал, чем больше времени продлиться это дело, тем лучше. Интернета не было, информация скудная, всё по наитию. По окончании всего он отвалился в сторону, наслаждаясь, что получилось, а не от того, как было. Что дальше делать Николай об этом нигде не читал, и никто ему не рассказывал. Воцарилась пауза. Он ничего лучшего не смог придумать, как сказать:

– Что, будем одеваться?

– Ага, – ответила она.

После этого они вернулись каждый в свою компанию.

Миновали короткие зимние каникулы. В начале нового семестра Парфёнов, возвращаясь из института, встретил её. Она стояла недалеко от входа в общежитие. На ней было драповое пальто с воротником из лисы и вязаная шапочка, лицо бледное и почти без косметики. Схожесть этой девушки и той, с Нового года, была не более чем людей с одинаковыми чертами лица. Та выглядела ярко, уверенная в себе, эта с внешностью серой мышки, кроткая, переминаясь с ноги на ногу, ожидала его около студенческого пристанища. Он так бы и прошёл мимо, если она не окликнула.

– Я беременна, – сходу сообщила она.

– От кого? – спросил он.

– От Пола Маккарти. В Англию на этот Новый год летала, вот и залетела.

– И что надо делать? – совсем уже нелепый вопрос задал он.

– Под венец идти нам с тобой или мне делать аборт.

Кровь прихлынула к голове Николая, лицо покраснело и превратилось в застывшую маску.

– Чувствую, ты сейчас упадёшь в обморок, – прервав, сложившуюся паузу, произнесла она. Порывшись в своей сумочке, она достала ручку и, вырвав листок из блокнота, стала писать и одновременно говорить:

– Это мой домашний телефон и адрес. Захочешь, найдёшь.

Она, не попрощавшись, пошла прочь. Он остался стоять, сжимая в кулаке её записку.

В ближайший выходной, будучи дома, Николай поделился произошедшим с матерью. На его удивление, она не стала его ругать, во всём обвинив беременную девушку. «Тебе надо думать, как институт закончить. А этой шалаве замуж невтерпёж. Ты уверен, что это твой ребёнок?» – не дав ему ответить, мать продолжила: «Она может за последний месяц у десятка парней в постели побывала». Парфёнов не был ни в чём уверен, он чувствовал за собой вину, и ему показалось, что она – неплохой человек. На этом всё и закончилось.

Через некоторое время Николаю приснился сон. Плачет маленький мальчик, похоже, только недавно научившийся стоять, так как его покачивало из стороны в сторону. Ребёнка уже кто-то успокаивал, но безуспешно. Подошёл Николай, погладил мальчика по голове, тот перестал плакать, что оказалось для Николая неожиданным. Ребёнок прижался к его ноге, обхватив её двумя ручками, рост мальчика был чуть выше коленки. Николай догадался, что это его ребёнок. Проснувшись, он понял, что она сделала аборт, что был мальчик, его душа страдала, он виноват перед ним, но ребёнок простил его. Парфёнов долго переживал о загубленной жизни, даже плакал. В двадцать лет всё видится в крайнем свете, одни вещи, думаешь, будут многократно повторяться, хотя это выпадает один раз в жизни, другие события расцениваешь, как единственную возможность, а это всего лишь один из вариантов.

Николай окончил строительный институт, отслужил в армии, вернулся домой, устроился работать. Встречался с девушками. Проживающих с родителями, как и он, водил в кино на последний сеанс, в завершении вечера обнимал в парке в самом тёмном месте. У одной из девушек по имени Оля была своя квартира, доставшаяся от мамы с папой, те в свою очередь переехали в частный дом, бывшее жильё родителей матери. У неё он часто оставался ночевать, шёл к ней, даже до этого побывав в кино совершенно с другой девицей. Такая ситуация его заводила. Энергии было много, и расходовал он её самозабвенно на женский пол. Хотелось попробовать худенькую и пышечку, светлую и чернявую, невысокого роста и с размером с каланчу. Чтобы, как в институте, не попасть в неловкую ситуацию, он применял меры предосторожности. Но в отношениях с Олей он где-то не рассчитал или она хорошо спланировала.

До беседы с дедушкой своего намечающегося ребёнка Николай морально не был готов стать папой, тот его переубедил. Будущий тесть на заводе плёл стальные канаты, руки – брёвна, а пальцы натурально – анкерные болты. Ещё на согласие оказало действие ранее рассказанная Олей семейная тайна, как её прадедушка по линии отца со своим братом лишил жизни мужа родной сестры за то, что он увёл у них лошадь цыганам. Дело было до революции. Сибирь, времена тяжёлые, люди суровые и мораль соответствующая. Кругом бескрайние просторы, край нелюдимый, лесов и водоёмов много, под какой сосной закопали или в какой с камнем на шее омут опустили родственника, иди, ищи – свищи. Тело конечно не нашли, да и никто особо и не искал, до ближайшего полицейского участка более ста вёрст, братья пустили слух, мол пошёл родственничек собирать клюкву и утоп в болоте. Приехавший следователь подхватил эту версию, с такой формулировкой дело и закрыл. Дитя, оставшиеся без отца, братья подняли на ноги, так во всяком случаи сообщает семейная сага. Узнал ли ребёнок правду, и что с ним дальше произошло, история умалчивает.

Намеченная свадьба так и не состоялась, накануне празднования у папы невесты случился инсульт. Врачи не дали умереть, он даже через год вернулся на завод, но уже троса не плёл, а выполнял только нетяжёлую слесарную работу. Николай перебрался к Ольге, через девять месяцев у них родилась дочь. Он теперь с нетерпением ждал окончания рабочего дня и буквально бежал домой. Готов был зацеловать дочурку, жадно вдыхая аромат её тела. Где-то он прочитал, что дети пахнут раем. Запах был не с чем несравнимый, им нельзя было надышаться, от него наступало умиротворение и спокойствие. В жизни нежданно-негаданно всё упорядочилось. Николай не мыслил другой себе судьбы, каждую свободную минуту уделяя ребёнку, тряс погремушки перед ней и разговаривал, болтая всякую несуразицу. Ему казалось, что дочь, вылитая он, потом вроде больше похожа на Ольгу, иногда и тёщины черты угадывались. Вот с характером он сразу определился – копия его мамы, громкоголосая и настойчивая в своих желаниях. В любом случае она – частичка его плоти и духа.

Прошли годы, у Николая Александровича была уже внучка, мать завела с ним неожиданно разговор:

– Коля, мне последнее время сны снятся, всё к тому, что у меня есть внук.

– Откуда ему взяться, мама?

– А та девочка, когда ты учился в институте, она родила?

– Не думаю.

– А ты узнай. А то ночью одно и то же повторяется, я маленького мальчика за руку веду, и он меня бабушкой называет.

Парфёнов и сам мечтал о мальчике. Со вторым ребёнком не получилось, у Ольги возникли проблемы со здоровьем. Думал, у дочери будет сын, а ему внук. Судьба уготовила внучку. Далее семейная жизнь у дочери не сложилась. Он, конечно, был рад ребёнку, но хотелось внука. Николай Александрович представлял, как он с мальчуганом будет играть летом в футбол, а зимой поставит его на коньки и сделает это, как только тот научиться ходить, а потом отдаст в хоккейную секцию. Ещё будут они вместе с ним удить рыбу, и он посвятит его во все премудрости рыбацкого дела. То есть свои мечты, не исполненные в детстве, и нынешние пристрастия, Парфёнов собирался воплотить в своём продолжении. Не девочке же удить рыбу и гонять шайбу! Мамин сон? Может, действительно та девочка из прошлого не стала делать аборт и у него есть сын. Но тот листок с адресом давно утерян, и он уже никогда не узнает правды. А может, срок земной жизни матери истекает, и душа мальчика приходила за своей бабушкой? 

4

Теперь все мысли – неужели это случилось со мной? Отчаяние и страх. Страх до такой степени, что всего потряхивает. Чтобы как-то заглушить переживания, помогает только деятельность. Примерно так же, как пловец оказался далеко от берега, и поднялась волна, чтобы выплыть, надо просто плыть и бороться со стихией, надеясь, что силы преждевременно не покинут тебя. А если не будешь сопротивляться, то страх моментально скуёт волю, и ты пойдёшь ко дну.

День проходил в заботах. Парфёнов суетился, барахтался в проблемах, всё, предпринимая, чтобы найти путь к выздоровлению. Время работало против него, каждая минута ничегонеделания приближала его к смерти. Днём он пытался убежать от старухи с косой и от своих мрачных мыслей. К ночи мрачные мысли настигали его и наваливались невыносимым грузом. Спать ложился, инстинктивно съёжившись и свернувшись калачиком, тем самым пытаясь оказаться в защитном панцире. Всё тело знобило от страха, погружался в сон только после того, как сознание было полностью измочалено и не было больше сил бодрствовать. О его диагнозе знала только жена, и ей было строго настрого наказано об этом никому не рассказывать. Не хотелось лишних пересудов.

Ольга лежала рядом, тоже не могла уснуть, думая о своём. Парфёнов чувствовал, что она хочет завести разговор, но не находит слов. Ему была знакома такая ситуация. При беседе с людьми, чей век предрешён неизлечимой болезнью, Николай Александрович сам всегда испытывал неудобства. Он вообще старался избегать с ними разговоров. Как помочь человеку – неизвестно, о чём говорить – не понятно. А бывает, кто-то из обречённых озлобляется, виня во всех своих несчастьях окружающих, сжигая последние жизненные силы в костре ненависти, тем самым лишая себя пусть маленького, но шанса на выздоровление, таким и никакая поддержка уже не поможет.

– Коля, завтра воскресенье, может, сходим в церковь, отстоим службу, и ты исповедуешься? – наконец начала разговор Ольга.

– Хорошо, – согласился Парфёнов.

Чаще всего мы обращаемся к Богу, когда жизнь берёт за горло. В такую передрягу попал и Николай Александрович. Правда, это не первый его поход в храм, до этого он ходил в церковь, когда привозили мощи святого, имя которого он уже и забыл, в другой раз была выставлена чудодейственная икона, все шли, и он пошёл, потом привозили мощи другого святого, он тоже отметился в церкви. Крестился в храме как-то украдкой, понимая, что надо, и боялся показаться перед окружающими неестественным.

Церковь выбрали самую большую и наиболее популярную среди жителей города. Она располагалась на холме, и видно её было почти из любого места в округе. Николай с Ольгой опоздали к началу богослужения. На первом этаже было несколько посетителей, они самостоятельно молились около икон. Служба шла на втором этаже. Парфёнов с Ольгой поднялись наверх и заняли свободное место. Для Николая всё было в диковинку, и громкоголосое чтение молитв священником, и церковное пение, и сами люди, органично дополняющие обстановку в храме. Лица прихожан были простые, без всякой затаённой задней мысли. Не про всех людей в рясах он мог такое сказать, некоторые служители церкви вели себя с нарочитой чопорностью. Парфёнов это расценил, что одни здесь находятся подолгу службы, а другие по духовному зову. Он следил за окружающими и повторял за ними все их действия. Теперь ему уже не казалось, что он крестится неестественно.

Недалеко от них стояла Надя Сизова, он не сразу признал её в платке. Она никак не отреагировала на его присутствие. Ещё два года назад она была его любовницей. Как-то Парфёнов проездом зашёл в маленький магазин на окраине города, таких заведений за последнее время расплодилось множество, торгующих самым необходимым от хлеба с солью до пива и спиртосодержащих напитков сомнительного качества. Продавщица была невысокого роста где-то лет на десять-пятнадцать младше его с девчачьей фигурой. Как она себя держала: взгляд, ужимки, внешний вид; Парфёнов сделал вывод, что она не прочь на флирт. Лето, жара, хотелось пить, настроение несерьёзное. Он сально пошутил, она в том же духе ответила. Николай Александрович приобрёл бутылку воды и плитку шоколада. Шоколадку оставил ей и, снисходительно улыбнувшись, покинул торговый павильон. Через несколько дней заехал что-то купить, потом явился с цветами. Так у него завязались отношения с Надей.

Надя призналась, что она замужем, муж старше её на двадцать три года, они давно не спят в одной постели. Где-то раз в две недели иногда чаще Парфёнов подъезжал перед закрытием магазина, оставлял автомобиль в сторонке и заходил внутрь. После того, как выходил последний покупатель, Надя запирала двери, и они вдвоём оставались там ещё некоторое время. Николай около трёх лет регулярно посещал этот магазин. Отношения были удобные, ему не нужна была огласка, и она не афишировала их связь, пока в один из вечеров её не оказалось в магазине. Николай спросил:

– Сегодня смена Нади, где она?

– У Нади горе, умер муж, – ответила напарница.

Парфёнов около месяца не наведывался в магазин. Когда он приехал, то не узнал Надю. Она сильно исхудала, лицо было серое и совсем другой взгляд. Разговора не получилось. Он ещё раз приехал через несколько дней, теперь она могла говорить: «Понимаешь, я только после его смерти поняла, как он ко мне относился, как он меня сильно любил. Он исполнял все мои прихоти. Был на пенсии, но продолжал работать, по вечерам ещё таксовал на своей машине. Когда сынишка был маленький и болел, мог всю ночь просидеть около его постели, а утром шёл на работу. Последнее время он плохо себя чувствовал, я всё не могла отправить его в больницу. Тут пришёл с работы, поужинал, собрался ехать таксовать и упал в прихожей, обширный инфаркт. Дурой я была!» Парфёнов пытался произнести слова утешения, но получилось нескладно. Он понял, что прежних отношений уже никогда не будет.

До Нади у Парфёнова были ещё три романа разные по сроку продолжительности. Дочь повзрослела, уже больше нуждалась в папиных деньгах, чем в папином внимании. Николай Александрович свои освободившиеся чувства стал тратить почему-то не на Ольгу, а на других женщин. В отличие от Нади те дамы были незамужние и абсолютно не соблюдали правил конспирации. Всё пытались выставить отношения напоказ. Одна требовал обязательно ночевать у неё. Другая пассия устраивал истерики: «Почему я иду пешком, а ты в это время везёшь Олю на автомобиле?» И он не знал, что сказать. Потом эта истеричка установила твёрдую таксу за каждую встречу. И он платил, и всё равно расстались плохо. Парфёнов был уверен, ни одна из его любовниц не всплакнёт о нём, хотя он всем помогал материально и решал их проблемы. Дело в том, что Николай Александрович не исполнил их надежды. У него с ними не совпали цели. Он нужен был им в постоянное пользование, а они во временное.

Любил ли он этих женщин? Однозначно – нет. И даже к Ольге у него всего лишь была привязанность и чувство долга, и эти обязательства перед матерью своего ребёнка он навряд ли разменял бы даже на любовь. Виноват ли он перед этими женщинами? Однозначно – да. А влюблён Парфёнов был по уши на пятом курсе в девушку со швейной фабрики. Познакомился он с ней в электричке. Конец сентября, пятница, Парфёнов поздно вечером возвращался с института домой. По субботам на пятом курсе они не учились. На перроне почти не было народу, мимо него прошла яркая девушка, одетая по тем временам в очень модный плащ и полусапожки на высоком каблуке. Такие экземпляры красоток встречаются очень редко, она была не то, что красивая, она была обворожительная. За всю свою жизнь Парфёнов натыкался ещё на двух таких чаровниц и не более.

Одну видел в баре после защиты дипломного проекта. Они пили пиво с однокурсниками, и девушка была занята тем же делом в компании двух молодых людей. Пиво пенилось в кружках высокой шапкой, при питье, оставаясь белой полосой между губами и носом. Парни вытирали пену рукой, она это делала мило язычком. Товарищи Парфёнова так же обратили на неё внимание, один из них произнёс: «Такая баба и с такими уродами!» Николаю её спутники тоже не очень приглянулись – надменные и одетые или с барахолки, или из-под полы. Он ушёл через час, уехав домой. Сокурсники остались дальше поглощать пенный напиток. Позже один из них свои слова повторил в глаза друзьям красавицы, они не отреагировали, он всё равно устроил драку. Через три месяца он женился на ней. Ещё одну чаровницу Парфёнов встретил на вокзале в Бологое. Он был проездом, пересаживался на московский поезд, она сидела в зале ожидания. Он её видел не больше пятнадцати минут. Поезд его увёз в Москву, она осталась сидеть на вокзале. И больше Парфёнова никто сильно не очаровывал.

Красавица прошла мимо Николая метров тридцать, вернулась обратно и встала недалече, ожидая электричку. Парфёнов воспринял это как сигнал. Поздно, девушка одна, он – высокий и большой, и самое главное – выглядит прилично. Зашли они в одну дверь, вагон был пустой, он неожиданно для самого себя сел рядом с ней. К тому времени он ещё не был смел в поступках, но уже был отчаянный в речах. Николай всю дорогу блистал красноречием, она отвечала короткими предложениями. Девушка, оказалась, с ним с одного города, но теперь она работала на швейной фабрике в областном центре и жила в общежитии. Каждые выходные она наведывалась к родителям. По приезду Парфёнов проводил её до самого дома. Договориться о свидании ему не удалось. С этого времени Николай по пятницам встречал вечерние электрички, иногда удачно, но отношения не клеились. Удавалось максимум проводить девушку до дома. Узнав от неё, что она любит клубнику, он принёс ей клубничное варенье. Дарил духи «Тет-а-тет», которые доставал через знакомых, по тем временам – шик советской парфюмерии. В такие минуты он был похож на верного пса, но хозяйке, было не до него. Совсем грубо не отталкивала, но и не приближала, держала на почтительном расстоянии. Так продолжалось до осени. Николай окончил институт и ушёл служить в армию. Со службы написал пару писем на адрес её родителей, ответ так и не получил. После армии, как приехал, на второй день зашёл к ним домой, дверь открыли другие люди. Он извинился,

После окончания службы прихожане подходили к батюшке и беседовали с ним. Самым последним подошёл Парфёнов.

– Я хочу исповедоваться, – сказал он. Батюшка пристально посмотрел на Парфёнова. Николай Александрович добавил: – У меня рак. Я готовился, утром ничего не ел.

– Сейчас подойдёт другой батюшка, он с вами поговорит.

К другому священнику сначала обратилась Ольга, он отказал ей в исповеди. Парфёнова он выслушал, задав единственный вопрос:

– Венчались?

– Нет. Живём в гражданском браке.

– В грехе живёте, – изрёк священник.

Николай Александрович и не думал, что его причислят к лику святых. Грешен. А кто не грешен? Всю жизнь старался никому не вредить, чем мог, помогал ближним, не требуя от них взаимности. У частных лиц ничего не украл, даже если что-то находил, то пытался вернуть обратно. Правда, на работе и приписывал, и списывал, бывало и в свой карман. Насколько от этого страдали люди? Однозначно ответить невозможно. В те времена, когда стройматериалы почти нельзя было купить, а легче украсть, к нему обратился молодой человек с просьбой о двух поддонах кирпича. Парень оказался отцом троих детей и глубоко верующим человеком. Без оплаты он отказался забирать кирпич, тогда Парфёнов придумал историю, мол, по заявлению многодетным семьям могут решить выдать кирпич бесплатно. Многодетный отец под диктовку написал заявление. Два поддона кирпича молодой человек увёз к себе домой, написанная бумага была отправлена в урну.

Николай Александрович, несмотря на своё крепкое сложение, никого никогда не ударил, правда, в мыслях случалось, что желал людям неприятностей и даже смерти. Сейчас ему было страшно за свои такие помыслы, и он в этом искренне каялся. Случай выпал, мог убить человека, но Бог уберёг его от такого греха. После окончания института Парфёнова призвали в армию, а так как у него было высшее образование, то он служил один год сержантом. Служба шла к концу, Николай в ту ночь был в наряде начальником караула. Один из часовых по связи доложил, что слышит шаги на охраняемой территории. Николай, согласно уставу, сообщил дежурному по части, а сам с двумя караульными отбыл на пост. Выслушав ещё раз доклад часового, он с подчинёнными пошёл обходить территорию. Николай шёл в центре, светя фонариком влево и вправо, а два солдата по бокам. Свет от фонарика скользил по кустам, в один момент оттуда как заяц, которого спугнули, сиганул широкоплечий человек в бушлате. Парфёнов крикнул: «Стоять! Стрелять буду!» Убегающий не остановился. Тогда он скомандовал подчинённым: «Стрелять вверх!» Те выстрелили, но человек в бушлате опять не остановился. После этого он приказал: «Стрелять на поражение!» Один из солдат опустил карабин вниз, так и не пальнув, другой отвернув голову в сторону, выпустил пулю куда попало. Николай сам не мог стрелять, у него пистолет был на предохранителе, а передёрнуть не давала рука с фонариком. Если бы патрон был в патроннике, он точно бы застрелил нарушителя. Утром, когда закончились все разбирательства, лёжа на топчане в караульном помещении, Николай кайфовал. Пришло осознание, что он не взял грех на душу, не лишил жизни человека. Ему не было никогда так хорошо.

Николай Александрович не понял, произошла исповедь или нет, но домой возвращался уже не с таким тяжёлым сердцем. Следующий раз он пойдёт уже в другую церковь и будет посещать её постоянно. На один день Парфёнов вышел на работу. Уничтожил все лишние бумаги и дал указания по незаконченным делам. 

5

Середина декабря. На носу Новый год, народ уже начинает праздновать, все питейный заведения страны забиты людьми. Проходят корпоративные вечера, и так будет каждый день до 1 января. Далее каникулы, и не только у школьников. Получалось, никто не собирался работать в ближайшие полтора месяца. А для Николая Александровича был каждый час дорог. В онкологическом диспансере его могли прооперировать в лучшем случаи только в середине января. Через знакомых он договорился на платной основе о проведении срочной операции в одном из институтов областного центра, в котором одновременно и лечили, и занимались научными изысканиями. Ещё, оказалось, брали «левую» работёнку.

На красивой деревянной двери доктора было написано: «Врач онколог-маммолог, к.м.н. Трунькин Николай Дмитриевич». Рядом с дверью стояли две девушки неопределённого возраста. Парфёнов спросил: «Вы к Трунькину?» Они с гордостью хором ответили: «Да». Дождавшись своей очереди, Николай Александрович зашёл к врачу, тот, изучив его анализы, произнёс:

– Операция будет стоить тысячу долларов, оплатить можно в рублях.

– Хорошо. Деньги у меня с собой. Я сегодня готов лечь.

Забрав оговоренную сумму, Николай Дмитриевич, как бы извиняясь, пояснил:

– Рынок пластики груди на данный момент просел, вот перед вами последние две опоздавшие пташки залетали. Два месяца назад наплыв таких пациенток был, сейчас они привыкают к своим новым формам и одновременно в местных бутиках платья с глубоким декольте выбирают. Новый год, все ждут чудо, дети подарка под ёлкой, мужчины денежную и непыльную работу, а женщины большой и светлой любви. Теперь ближе к лету планируем новую партию жаждущих радикальных перемен в жизни. А сейчас у нас ставка на онкологических больных.

Операцию назначили на следующий день, а до этого он сдавал анализы. До пятидесяти пяти лет Николай Александрович избегал хирургического вмешательства в свой организм, теперь эта участь настигла его. Накануне вечером ему сделали клизму, а утром оставили без завтрака. Около десяти часов за ним пришла медсестра и повела его в операционную. На входе он разделся догола и лёг на стол. Вокруг него суетились люди в белых халатах, одна медсестра пыталась неподвижно зафиксировать больную руку для операции, другую руку готовили, чтобы вести в неё наркоз. С этого момента Николай Александрович уже ничего не помнил. Очнулся он в палате, когда его перекладывали с каталки на койку. Сознание и речь были нечёткие, но он первым делом позвонил Ольге и заплетающимся языком сообщил, что всё закончилось. Через некоторое время пришёл Трунькин, Парфёнов более-менее связанно мог уже говорить.

– Как у меня дела? – задал он вопрос.

– Всё хорошо. Я по максимуму вырезал, болячка, похоже, никуда ещё не пошла.

– Большое спасибо, большое спасибо, – несколько раз повторил Николай Александрович.

– Швы вам снимать не надо, нитки специальные, сами рассосутся. Полежите пару дней, и мы вас выпишем из больницы. После праздников подъедите к нам, там будут готовы анализы и будет ясно, что с вами дальше делать, – свой вердикт вынес Трунькин, после чего дружески пожал Парфёнову здоровую руку и удалился.

Новый год Николай Александрович встречал дома. В эти дни приходила дочь с внучкой, с женой он ходил к родителям, обменялись подарками. На душе немного отлегло, он уже мог радоваться. Дочь пришла с выпеченным тортом, внучка преподнесла коллаж, оформленный на компьютере и распечатанный на цветном принтере на новогоднюю тему со своей фотографией. Дедушка с бабушкой подарили внучке новый смартфон, та счастливая сразу подбежала к матери, хвастаясь телефоном. Николай Александрович впервые за последнее время улыбался. Ему было приятно, когда Ольга отдавала дочери деньги со словами: «Это от нас с папой». А, та, смутившись, спросила: «Вы себе хоть оставили?» «Оставили, оставили», – заверила Ольга. Старикам они подарили большие махровые полотенца, завёрнутые в цветную бумагу и обвязанные красивой лентой. Мать с отцом растрогались и пустили слезу. «Мы до следующего Нового года наверно не доживём», – сказала мать. «Что ты, мама!» – произнёс Парфёнов. – «Обязательно доживёте». Николай Александрович не мог им сказать, что, может, для него, а не для них этот Новый год последний, и он пытается остаться в памяти любящим, нежным, чутким.

После праздников Парфёнов переступал порог института с тревогой и надеждой. Около дверей Трунькина в этот раз не толпились девицы без возраста. Сидел мужчина чуть за шестьдесят с серым цветом лицом и отрешённым взглядом в сопровождении молодой женщины, по всей видимости, его дочери. Дверь приоткрылась, на пороге показалась дама, из глубины кабинета вылетел обрывок фразы Трунькина: «Десять лет было всё хорошо. Не знаю, почему так получилось». Дама побрела восвояси. Мужчина с серым лицом остался сидеть, к врачу зашла его дочь. Дверь была плохо закрыта, женщину не было слышно, по всей видимости, из-за тихого голоса, доносились только отдельные фразы доктора: «Вы хотите ехать в Израиль? ... Знаете, сколько их возвращается оттуда сюда умирать? … У вас есть лишняя однокомнатная квартира? … Да, да, это столько стоит у нас, у них ещё дороже!.. А как вы хотели!» Вышла женщина. «Папа, пойдём», – обратилась она к мужчине с серым цветом лицом, помогла ему подняться со стула, взяла его под руку, и они пошли на выход.

Парфёнов с замиранием сердца зашёл к врачу. Николай Дмитриевич, взглянув на него исподлобья, спросил:

– Напомните фамилию?

– Парфёнов.

Доктор, порывшись в ворохе бумаг, отыскав нужный листок, посмотрев в него, произнёс:

– Я вас обрадую, у вас всё чисто. Живите, радуйтесь жизни. Я вам закрываю больничный.

– А как же меланома? – задал вопрос Николай Александрович.

– Получается, её полностью удалили ещё при первой операции.

– Что мне дальше делать? Какие рекомендации? – поинтересовался Николай Александрович.

– Раз в три месяца будете показываться мне вот по этому адресу, – Трунькин подал визитку, после чего продолжил: – Вы – здоровый человек, никаких ограничений.

Парфёнов шёл по улице, пока не совсем осознавая, что с ним сейчас произошло. Он надеялся на это, но не мог спрогнозировать эмоции. Бурных чувств радости не было. Теперь, как вытащенный продукт из морозилки, ещё долго Николай Александрович будет оттаивать, приводя своё мировосприятие к ощущениям до постановки страшного диагноза.

Парфёнов раз в квартал приезжал к Трунькину по оговоренному адресу. Кабинет находился в помещении бывшей швейной фабрики, той фабрики, на которой работала больше тридцати лет назад девушка, отвергшая его ухаживания. Швеи давно покинули эти стены, теперь здесь располагались различные офисы. Он раздевался до пояса, доктор рассматривал его тело с помощью лупы. Николай Александрович платил деньги за приём, ещё каждый раз Трунькин предлагал приобрести биоактивные добавки, стоящие несколько тысяч рублей. Парфёнов покупал их. Уже дома, читая инструкцию по применению, он не мог найти в описании связь данного средства с его болезнью. Один раз Николай Дмитриевич отправил его к врачу диетологу. Приём длился пять минут, тот выдал ему бумажку с примерным меню на неделю и взял тысяча семьсот рублей. Так продолжалось больше года, в начале апреля при очередном разглядывании с помощью лупы тела Парфёнова, Трунькин указав на прооперированное плечо, изрёк:

– Вот эта родинка мне не нравится.

– Что надо делать? – спросил Николай Александрович.

– Надо её удалить лазером. Сейчас у меня пластика целыми днями, к концу месяца будет свободнее, подъедите в институт, там всё вам и сделаем.

6

В последних числах апреля Парфёнов приехал в институт. Накануне ночью ему приснился сон, что он находится в помещении, кругом нечистоты, и он прыгает через эти испражнения. А за неделю до этого Николай Александрович был в церкви, при чтении «Отче наш» забыл текст, несколько минут не мог вспомнить молитву. Вот на таком фоне знаков свыше с плохим предчувствием Парфёнов зашёл в кабинет к Трунькину. Тот, осмотрев плечо, сказал: «Сегодня я не буду удалять родинку, возьму только анализ». Соскоблив верхний слой родинки на стёклышко, упаковав в пакетик и написав сопроводительную бумажку, отдав всё это Парфёнову, Трунькин произнёс:

– Отнесёте в лабораторию, скажите от меня, заплатите пятьсот рублей лаборанту. Через два дня позвоните сюда, я к тому времени заберу результат.

– А сегодня нельзя? – умоляюще спросил Парфёнов, поняв, что болезнь вернулась.

– Договаривайтесь с лаборантом.

В лаборатории Николаю Александровичу пообещали сделать анализ в течение тридцати минут. Он вышел на улицу и пошёл по тротуару вдоль домов, умоляя Бога, чтобы у него всё было хорошо. Через полчаса он вернулся. С каким видом лаборант отдавала ему бумажку с результатом, Парфёнов понял, чудо не произошло. Меланома – стоял диагноз. Николай Александрович быстрым шагом направился обратно к Трунькину, осознавая, что механизм быстрого распространения болезни запущен. «Плохая» родинка может о себе не давать знать годами, если её не тревожить. А вдруг её сковырнули, содрали, то до летального исхода срок от несколько дней до пары месяцев. Об этом много прочитал Парфёнов за это время. Опять отчаяние и страх вернулись к нему, неожиданно возникло желание выскочить из своего тела и сбросить с себя больную кожу. И он это так всё чётко представил - сдувается оболочка, словно прохудившаяся надувная игрушка, сознание отлетает в сторону свободное от болезней, появляется чувство необычайной лёгкости и неуязвимости.

Трунькина уже не было в кабинете, Парфёнов нашёл его на бывшей швейной фабрике. Николай Дмитриевич, посмотрев на бумажку с результатом анализа, изрёк:

– Рецидив.

– Что мне делать? – спросил Николай Александрович.

– Сейчас вам надо пройти томографию, потом оперироваться.

После этого Трунькин стал звонить в институт и выяснять, когда они смогут принять Парфёнова на операцию. На две ближайшие недели мест не было. Николай Александрович вспомнил о своём коте Ваське. Как-то, возвращаясь вечером домой, он увидел около двери квартиры сидящего пушистого серого комочка и тихонько мяукающего. Парфёнов аккуратно отодвинул ногой его в сторону, а сам стал открывать дверь. Котёнок приблизился к Николаю Александровичу и принялся тереться об его ботинок, мешая Парфёнову попасть внутрь. Он опять отодвинул его ногой, тот снова прижался к ботинку, поднял мордочку кверху и жалостливо промяукал, смотря умоляющим взглядом на Николая Александровича. Парфёнов взял пальцами за загривок серый комочек и внимательно рассмотрел его. «Кот», – сделал он вывод и вернул котёнка обратно на пол. Парфёнов приоткрыл дверь и произнёс: «Заходи». Котёнок опять поднял голову кверху, вопросительно смотря на Парфёнова. «Заходи, заходи», – повторил Николай Александрович, тихонько чикнув ногой котёнка внутрь. Кот Васька прожил с ними пятнадцать лет, провожал и встречал с работы Николай Александровича, спал в ногах, в общем – был членом семьи. Когда он занемог, Парфёнов отправился с ним в ветлечебницу. Ветеринар, осмотрев животное, произнёс: «Не мучайте кота, усыпите его». Николай Александрович сразу не согласился, но через два дня убедившись, что лечение не помогает, привёз кота обратно. Парфёнов держал животное, а ветеринар делал укол. Кот даже не сопротивлялся, доверяя хозяину. Через несколько секунд он понял, что это его смерть, и так жалостливо и вопросительно взглянул на Парфёнова: «Я тебе верил, почему ты так?» Пока кот уходил в небытие, он всё продолжал смотреть на хозяина угасающим взглядом. Тело его слабело, пока совсем не перестало подавать признаки жизни. Николай Александрович завернул кота в приготовленную тряпицу и отвёз за город, где и закопал. В этот вечер он выпил бутылку коньяка и мертвецки пьяный, не сняв футболку и трико, рухнул на постель. Утром Парфёнов с тяжёлым сердцем прибрал с глаз кошачьи чашки и лоток, коря себя, что не дал коту умереть своей смертью, вмешавшись в естественный ход бытия, взяв на себя функцию, определять жить дальше, пусть даже мучаясь, или не жить кому-то.

У каждого практикующего врача есть своё кладбище. В идеале они всегда должны спасать жизнь человеку, но, случается, и закапывают. Это происходит от непрофессионализма, а чаще от равнодушия. Парфёнов понял, как говорил в таких случаях его знакомый, местный бизнесмен Дима, Трунькину он – по большому африканскому барабану. В этот день Николай Александрович, переплатив за срочность, прошёл томографию и получил результат. Метастаз пока не было, но лимфатический узел ближайший от «плохой» родинки незначительно увеличен. На следующий день он был на приёме в «Радиологическом центре», там его на лечение не взяли, отправив в областной онкологический диспансер. 

7

Парфёнов ещё раз проштудировал Интернет по своей проблеме, разослал запросы с надеждой на помощь во все ведущие онкологические центры страны и Израиль. Позвонили только с земли обетованной. Девушка, представившаяся врачом, без акцента, только с незначительной картавостью подробно расспросила, какая проведена диагностика в России. На основании этих данных объяснила, что надо будет делать в Израиле, и сколько это будет стоить. Николай Александрович денег мог наскрести на дорогу и на обследование заграницей, на лечение уже ничего не оставалось. Ехать туда с таким раскладом не имело смысла. Согласно полученной информации из Интернета, кошелёк ему позволял в лучшем случаи надеяться на хорошего местного врача в приличной частной клинике. Ориентируясь на отзывы пациентов, выбрал доктора медицинских наук Николаева Сергея Даниловича. Через пару дней Николай Александрович общался с врачом, и на ближайшую субботу была назначена операция.

Парфёнов лёг в больницу накануне вечером в пятницу, всё было комфортно, но он уже сразу возненавидел это заведение. Если бы Николай Александрович оказался здесь с насморком, то, скорее всего, были бы самые положительные эмоции. Для него онкология теперь напрямую ассоциировалась с этой больницей. Парфёнова определили в палату с плотно зашторенными окнами. До операции ему утром планировали ввести лекарство, после которого нельзя смотреть на свет. Для этой цели ему ещё наденут тёмные очки. Данный препарат будет растекаться по организму, помечая плохие клетки, а во время операции поражённый участок врач обработает пучком лазера. В идеале должны погибнуть все раковые клетки, которые не вырезал хирург. Такое лечение называется фотодинамической терапией.

– Очень здоровый лимфатический узел, – произнёс доктор.

– Сильно большой? – переспросил Николай Александрович.

– На ощупь в пределах пяти сантиметров. А полторы недели назад согласно данных томографии был меньше одного.

Обратив внимание на нательный крестик пациента, Николаев сказал:

– Если вам с крестиком будет спокойнее, можете его не снимать.

– Спасибо, – поблагодарил Парфёнов.

Вид у Николая Александровича был подавленный, доктор ещё добавил:

– Не убивайтесь так, на операциях у меня не умирают.

– Я за операцию и не боюсь, меня пугает дальнейшая моя судьба.

В воскресенье Парфёнов выписался из больницы. У него под мышкой был вставлен катетер. Врач показал, как освобождать ёмкость от стекающей жидкости, назначил уколы. Ещё объяснил Николаю Александровичу, что из клеток опухоли приготовят индивидуальную вакцину от рака, которой также будут его лечить. В завершении всего Николаев произнёс: «Для начала наша с вами задача прожить хотя бы один год». Лечение оказалось недешёвым, а ещё и болезненным. После уколов поднималась высокая температура, всё тело трясло и знобило. И это предстояло делать в течение года. Через месяц ему закрыли больничный. Врач предложил оформить инвалидность.

– На что я буду лечиться?! – испуганно воскликнул Парфёнов.

– Многие так поступают, до самого конца не смиряются, – произнёс Николаев, похоже ожидавший такой ответ.

Силы капля по капли покидали Николая Александровича. Стало не то что трудно ходить, а было даже тяжело говорить. Если бы возникла необходимость крикнуть, он бы не смог этого сделать. Работу не бросал, хотя всё делал через силу. Старался, чтобы никто не заметил его слабость, и даже относился к обязанностям щепетильнее, чем ранее. Боялся оказаться не у дел. Одновременно продолжал лечиться. Ездил в областной центр на вакцинацию и фотодинамику, а по вечерам на дому делал уколы. Близкую кончину воспринимал уже, как неизбежность. Научился радоваться каждому прожитому дню. Утром проснулся – подарок судьбы, подошёл вечер, ничего не случилось – счастье. Терпимее стал относиться ко всему. На дороге кто-то подрезал, нагло вклинился между машинами, пропускал такой автомобиль, даже не осуждал водителя. Кто-то нахамил, не вступал в полемику, просто отходил в сторону. Ни отчего не раздражался. В квартире организовал место, где читал молитвы. Появились мысли: «Что лучше, неизвестность после смерти или суд Божий?» И то, и другое пугало. Хотелось бессмертия для души, но не всем обещано благоденствие в царстве небесном. Как оценят его дела земные? Какое место ему уготовано в загробном мире? Может, лучше пустота? Смерть и после неё ничего нет – лучший исход? Но вера разрушала сомнения – суд будет.

Парфёнов исключил из рациона свинину, молоко, белый хлеб, сахар, то, что нельзя для больных раком. Тем не менее, ел много, больше, чем до болезни, а каждый день, вставая на весы, не добирал граммы. За это время он похудел на пятнадцать килограмм. В один из дней утром Николай Александрович подошёл к зеркалу, увидел отражение осунувшегося, с пепельным цветом лицом значительно старше шестидесяти лет человека. «У меня всё будет хорошо», – сказал он своему отражению и выдохнул всеми силами лёгких воздух из себя, представляя, как с выдыхаемым воздухом уходит болезнь. Вечером, вставая на весы, он впервые зафиксировал стабилизацию веса. С этого дня по чуть-чуть дела стали идти на поправку.

Через три месяца Парфёнов проходил УЗИ. Под мышкой врач обнаружил три увеличенных лимфатических узла. Опять история вернулась на круги своя, немного отпустило, и снова эмоциональное потрясение. Повторная операция, та же палата, те же врачи. Ночью перед операцией приснился сон. Три змеиных яйца, и Парфёнов давит их палкой - все змеиные зародыши уничтожены. Вечером после операции Николаев пришёл в палату к Николаю Александровичу возбуждённый. «Лимфатические узлы были, как варёные, думаю, я вас на сей раз избавил от болезни», – произнёс он. Слова доктора очень приободрили больного. Через несколько дней Парфёнов был уже дома, позвонили с больницы. Он услышал радостный голос Николаева:

– Николай Александрович, сегодня получили вашу гистологию, меланома не обнаружена.

– Спасибо, большое спасибо, – ещё не совсем хорошо понимая, что это для него значит, поблагодарил Парфёнов.

Полгода, каждый месяц Николай Александрович приезжал на приём к Николаеву на осмотр и вакцинацию. Осмотр заключался в пальпации лимфатических узлов пациента. «Ничего не нахожу. Но чтобы полностью быть уверенным, что болезнь отступила, вам надо пройди позитронно-эмиссионную томографию в соседнем областном центре. У нас такого в городе оборудования нет. Это самый точный метод диагностики рака», - сообщил Николаев на очередном приёме. Парфёнов съездил на поезде в соседний регион, прошёл обследование и получил результат: «Очагов патологической активности, характерной для злокачественного процесса, в пределах разрешающей способности аппарата не выявлено». Читая привезённую бумагу, Николаев произнёс: «И последнее, что мы можем сделать – это провести иммунологическое исследование реакции крови на опухоль. Так мы узнаем, как работает вакцина, и способен ли организм бороться с раковыми клетками». И тут у Парфёнова было всё неплохо. На что доктор сказал: «Теперь надо нам с вами прожить пять лет и если всё будет хорошо, то будем считать, вы вытянули счастливый билет». Николай Александрович, уходя от врача, про себя повторял: «Слава, Господи! Слава, Господи!», – осознавая, что произошло чудо.

Вскоре Парфёнов, смотря медицинскую телепередачу на одном из центральных каналов, увидел Трунькина. Он в студию привёл пожилую женщину с онкологическим заболеванием. Больную нигде не хотели оперировать, а вот Трунькин взялся и сделал операцию, и старушка ещё жива. Парфёнов всё хотел услышать, что женщина полностью исцелена, но такой информации не прозвучало.

P.S. Одни являются инструментом Всевышнего для совершения чуда, а кто не пригоден для этого, тем остаётся только рассказывать о чудесах.

Copyright (c) "Русский переплет"