|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Рассказы
10.X.2006
ДВА
СЕРДЦА
Запах хозяйственного мыла
от
простыней и ожидание чего-то неминуемого, чего-то, что произойдет вопреки
всему, ведь это происходит каждое утро.
Кажется, остались
считанные
секунды, она просто лежит и ждет, ждет старта новому
дню...
- Доченька, просыпайся! Опоздаешь в школу! -
ровный
монотонный голос отца пронзает тишину.
- Уже встаю. - Бормочет она сама себе, и с
готовностью встает с кровати.
Новый день начат.
Кажется,
пройдет сто лет, а голос отца как нечто неподвластное времени будет пронзать
тишину утра, каждый раз с одинаковой интонацией и громкостью, не меняя ни
единого слова в своем утреннем "приветствии".
Звук воды, запах овсянки
и
какао... На самом деле запах это самое привлекательное из того, что имеется
на
кухне, так как овсянка без сахара и какао на воде это просто обязательный
рацион, который мало съедобен на вкус, но это настолько вошло в привычку,
что
даже не обсуждается... даже наедине с собой... даже когда хочется не менее
полезную манную кашу... никогда.
И вот, она уже стоит перед накрытым
столом.
Густая челка, большие карие глаза, бледное лицо. Худенькая или изящная в
этом
возрасте и не определишь, это станет понятнее лет в семнадцать, а пока ей
только тринадцать.
Она кушает, опустив
голову,
то, что лежит перед ней на тарелке, каждое утро и как всегда испытывает
легкое
волнение перед ним. Может, ей повезет, и он забудет и не задаст никаких
вопросов, а может, ей опять придется оправдываться за неважную учебу и
неубранный ящик стола, испытывая при этом леденящий душу страх.
Мечты о несостоявшемся разговоре
сбываются,
отец уходит, целуя ее в лоб на прощанье. Тяжелая деревянная дверь
захлопывается
за ним. Облегчение. Она одна, и уже не надо бояться и сжиматься оттого, что
он
опять будет делать замечания и упрекать. Несмотря на его уход, дом
продолжает
дышать его присутствием. Старые медицинские книги, большая старинная мебель,
специфический запах старых квартир. Она плетется к холодильнику и худыми
ручками достает большой эмалированный таз с фаршем и детскими корявыми
движениями лепит котлеты. Она никогда не задается вопросом, откуда каждое
утро
в тазу свежий фарш, он просто там есть и все. Как нечто неизменное, как
утреннее пробуждение, как овсянка и запах какао.
Как всегда завозилась с котлетами,
расплескала воду, пока мыла посуду, и пришлось вытирать пол. На уроки
осталось
мало времени, что-то недоучила, в школу как всегда опоздала. Педагоги
недовольны, многие из них помогают ей подтянуть слабые стороны, и, в
общем-то,
относятся благосклонно, но разговор с отцом уже виднеется на горизонте,
заставляя сердце колотиться при одной только мысли о нем. Сгибаясь под
тяжестью
портфеля, она плетется домой, мечтая только о том, чтобы наступила ночь, и
все
разговоры были бы уже позади, и тогда она смогла бы погрузиться в сладостный
мир грез, пофантазировать и представить себя отличницей, представить, как
она
все успевает, представить, как отец ее хвалит...
В воздухе тяжелое
ожидание,
как и каждое утро перед пробуждением. Как по часам раздаются тяжелые шаги за
дверью. Отец входит, целует ее в лоб и проходит на кухню за чаем. Она стоит
и
ждет, прислушиваясь к каждому шороху.
Последние мгновения тишины... Дальше его голос, биение сердца,
единственное желание перетерпеть и сбежать к себе. Она стоит, не поднимая
глаз,
и только отдельные слова, произносимые ледяным монотонным голосом, пробивают
оцепенение - "Хуже других", "Необязательность", "Лень"... "Иди
и
подумай над своим поведением". Последняя фраза срабатывает как сигнал к
бегству
- "Я согласна на все, лишь бы уйти к себе и не чувствовать свою вину", -
думает
она и сдавленным голосом произносит:
- Хорошо... Спокойной
ночи.
- Спокойной ночи.
Ночь. Слезы. Мечты...
Мечты
о маме, о материнской ласке, заботе, защите, поцелуях... С этими мыслями она
засыпает в те моменты, когда ей особенно плохо.
Каждый из таких дней составлял серую мозаику ее
жизни, где даже самые незначительные события выделяются настолько, что
запоминаются надолго, как яркое впечатление.
- Я забыла твою тетрадь!
Бежим
ко мне домой! - подруга, не дождавшись ответа, схватила ее за руку и
потащила к
себе домой.
Подруга весело вбегает в
дом, таща ее за собой. Мама подруги стоит за плитой, на столе скатерть,
кружевные салфетки, красные яблоки на холодильнике. Какао... настоящее какао
на
молоке. Она воровато оглядывается и обхватывает чашку двумя руками. Медленно
попивая какао и улыбаясь маме подруги, она пытается стать частью домашней
идиллии. Она хочет понравиться чужой маме, предельно вежливо отвечая на все
вопросы и улыбаясь при этом застенчивой улыбкой.
Эта женщина становится
чем-то теплым и важным для нее. Она помогает ей в переходный период, делится
женскими секретами, отвечает на вопросы. Но при этом, она всегда остается
всего
лишь чужой мамой...
Однажды, наблюдая за тем,
как подруга обнимает свою мать и получает поцелуй взамен, она понимает - это
отдельная семья и посторонние здесь не нужны. Здесь есть папа, мама, дочка и
даже кошка. Здесь есть все... красивая посуда, яркая скатерть, запах
печеного.
Все как должно быть. Она впервые завидует, и осознает, насколько ужасен ее
мир,
как она счастлива и несчастна одновременно сидя здесь с чашкой какао и
семьей... С настоящим какао и чужой семьей, где она
всегда будет принята хорошо, но навсегда останется лишь вхожей в дом, но не
его
частью. Ее одарят улыбками, но ей не достанется и сотой доли той любви,
которую
они дарят своей дочери...
С этими мыслями она
нехотя
плетется домой. Вдруг ее окликает усатый мужчина с добродушным выражением
лица.
- Эй, малышка! Как ты
подросла! - Она недоверчиво смотрит большими глазами, - Я друг твоего папы.
А
ты совсем не изменилась! Помню, совсем малышкой, он приводил тебя в
больницу, и
я угощал тебя...
Она прерывает
его:
- Я никогда не была у
отца
на работе...
Мужчина смущенно
осекается и
второпях бормочет:
- Ой... наверное
обознался...
извини малышка. Пока.
Не обращая внимания на
неожиданную встречу, она снова погружается в мысли, и ее начинает одолевать
тоска по матери. Какие-то обрывочки вновь всплывают в памяти, делая этот
день
еще невыносимее.
На следующее утро она
просыпается вся в слезах, и выходит на кухню сама не своя.
- Плохо спала? Может, заболела? Я столько
раз
говорил тебе, ты должна теплее одеваться!
- Мне снился плохой
сон...
Какая-то женщина с ребенком гналась за мной и...
- Сны - это всего лишь
сны!
Может, ты и толковать их попытаешься?
- Но ведь... просто мне
кажется, я видела что-то...
- Прекрати сейчас же! Ты
рассуждаешь как средневековая простолюдинка! Я не потерплю подобного в этом
доме! Единственное, о чем говорит твой беспокойный сон, это о том, что, что
ты
безответственно относишься к своему здоровью! Чтобы я больше не видел тебя
легко одетой! И будь добра, доедай завтрак до конца. - Она молча слушает и
пытается спрятать глаза, чтобы отец не увидел накатывающиеся слезы. - Ну,
все,
до вечера, - Он быстро встает из-за стола, продолжая бурчать под нос, и
уходит.
- Женщина с ребенком гналась... абсурд!
Звук хлопнувшей двери
дает
возможность не сдерживать слезы. Она так же неподвижно сидит за столом,
опустив
голову, и рыдает. "Ну что я сделала не так? Он вообще даже не пытается
понять
меня! Почему я не могу рассказать всего, что я хочу, ему? Если бы у меня
была
мама... если бы она была жива, я бы все рассказывала ей... и она бы меня
понимала. Я не могу рассказать о снах, я не могу спросить о маме, я не могу
сказать, что я плохо себя чувствую, заранее зная, какую реакцию это
повлечет...
О снах думать нельзя, мама умерла и все ее фотографии сгорели при пожаре,
малейший насморк воспринимается как попытка к самоубийству и влечет за собой
кучу упреков и гору лекарств... Как можно вообще о чем-то с ним
говорить?".
Она выбрасывает кашу, не доев до конца, как велел отец. Маленький протест,
маленькая претензия на кусочек свободы.
Странно, как одно и то же
место можно воспринимать по-разному. Она сидит
дома, в столовой, вернувшись после очередного похода к подруге, и
чувствует, как одиночество сквозит изо всех щелей. Она чувствует как комод,
книжный шкаф, большой старинный стол медленно движутся на нее и мешают дышать, все книги вокруг
наваливаются
на нее и закрывают солнце. Все пропитано отцом, он везде. Часто даже выходя
со
школы, ей кажется, что она видит его где-то в толпе. Ей кажется, что он
везде и
во всем. Газеты сложенные им на столе в аккуратный столбик, записная книжка
в
потертой кожаной обложке, заточенные карандаши... И лишь вдалеке, в конце
большого и темного коридора, как маленький островок ее индивидуальности,
виднеется ее комната с ее кроватью, с ее столом, с разбросанными книжками и
неубранными ящиками. Она спасается там и погружается в свой мир. Сегодня она
опять вспоминает маму. Нет, не вспоминает, она пытается вспомнить ее. Но
воспоминания никак не приходят, как будто и не было их никогда. Она даже не
видит фотографий в квартире, их тоже никогда не было. Но она точно помните
образ, помнит ее руки... запах... "Мама... Мамочка, мне так плохо без
тебя."
Можно мечтать о чем
угодно,
и в основном люди надеются, что когда-нибудь эти мечты осуществятся, но есть
мечты, которые не станут реальностью, например мечты о родителях... мечты о
маме. Она уже не появится никогда, ее не купишь, не выиграешь в лотерею,
нельзя
помолиться, чтобы она появилась. Если она умерла, то это необратимый
процесс, с
которым можно только смириться и молить Бога, чтобы сделал боль от осознания
необратимости чуть меньше. Смириться с тем, что никто не будет любить тебя
так
сильно, смириться с тем, что ты никогда не будешь для кого-то настолько
родным
и близким человеком, смириться с тем,
что тебя не воспримут настолько своей, насколько это может сделать только
мать.
Проходит время, но есть
вещи, которые не меняются.
- Доченька! Просыпайся,
ты
опоздаешь в институт!
Еще один плохой сон.
Теперь
они ей снятся часто. Она никогда не рассказывает о них отцу, впрочем, как и
многом другом. Постепенно она возводит стену вокруг себя, научившись
защищаться, детский страх перерастает в агрессию.
- Опять плохо спала?
Опять
что-то снилось? - недовольно спрашивает отец за
завтраком.
- Нет. Все
хорошо.
- Ты хорошо себя
чувствуешь?
- продолжает настаивать он, уже готовый разразиться новой
лекцией.
- Да.
- Ты очень бледная, - в
голосе еле заметные нотки беспокойства, которые она принимает за
раздражение. -
Может тебе следует сдать анализы? Ты ведь знаешь, что
здоровье...
- Знаю, - прерывает она
его
ледяным тоном, - но ведь я сказала, все хорошо!
Вхождение во взрослую
жизнь
становится настоящим испытанием. Пришла поздно... не поела вовремя... попала
не
в то окружение... сдружилась не с теми людьми. Ежедневные скандалы
становятся
все невыносимее. Она научилась защищаться, но страх в душе остался, и она
по-прежнему испытывает его каждый день при встрече с
ним.
И вот наступает тот страшный день... последний скандал,
который
они оба запомнили как точку отсчета новой эры отношений.
Она заходит домой,
открывая
дверь своим ключом. Он сидит в кресле, ожидая ее.
- Где ты была?
- Гуляла! - и она заливается звонким
смехом.
- Ты... - Он стремительно поднимается с кресла и
подходит к ней, - Ты пила? - И срываясь на крик, тут же повторяет свой
вопрос,
- Я спрашиваю, ты пила?
- Да! Я решила попробовать, - отвечает она в
смешливом тоне. Отец, пытаясь успокоиться, трясущимися руками обхватывает ее
плечи, и, заглядывая прямо в глаза, шепчет:
- Обещай мне, что это больше не повторится!
Нельзя...
Понимаешь, нельзя...
- Еще что обещать? Что не буду болеть? Что не
буду
поступать неправильно? Что не буду видеть сны? Что не буду дружить с
"неправильными"
людьми? А к чему мне держать все эти
обещания? К чему мне быть честной с тобой... Ты хоть раз был честен со мной?
-
Голос ее начинает дрожать, и она срывается на слезы. Он молчит и смотрит
куда-то в пустоту. Немного успокоившись, она продолжает уже без
слез:
- И еще, может мне обещать никогда не спрашивать
про
маму? Или нет... еще лучше! Обещать никогда не пытаться вспомнить ее! Или
пообещать забыть ее?! И честно сдерживать обещание в ответ на твою ложь! -
Последние слова она произносит с особой ненавистью.
- О чем ты говоришь? Какая ложь? - Он в
замешательстве трясет головой, шаря глазами по полу.
- Где? Я спрашиваю тебя где? Где все ее
фотографии?
Ты убрал их, потому что ненавидел ее! И меня ненавидишь! За что? За то, что
я
напоминаю тебе ее? За то, что пришлось остаться и растить ребенка одному? За
то, что была все время обузой для тебя? А может, ты ненавидишь ее, так как
не
выдерживаешь конкуренцию с ней?
- Доченька, успокойся... Это алкоголь. Он
заставляет
делать и говорить ужасные вещи, - пытаясь не терять самообладания, говорит
отец. - Сейчас лучше пойти спать!
- Не хочу спать! Да! Не хочу! Хоть тебя и не
интересуют мои желания... Прекрати ненавидеть ее! Прекрати... - она хрипит,
задыхаясь в слезах.
- Да! Я ненавижу ее!
Ненавижу за то, что она останется идеалом! Потому что она ушла, потому что
остался только ее образ! Потому что для тебя она навсегда останется
"доброй
мамой"! Потому что в реальности ее нет! Она не будет ругать, она не будет
воспитывать, она не будет кричать, и учить, как жить, она просто будет тихо
существовать в твоем сознании как идеал! Идеал, придуманный тобой! - Отец
слегка повышает голос, а потом, успокоившись, добавляет: - Ты даже не
знаешь,
какой она была! Ты не знаешь... Ты ничего не знаешь.
- Ну конечно! Ты же
постарался замести все следы ее пребывания! Ты не оставил ни одной
фотографии,
ни одной записки, написанной ее рукой! Ты почти никогда не рассказывал мне о
ней! А теперь, чтобы оправдать все эти годы пустоты между нами, ты решил
облить
грязью мою мать? Она любила меня! И до сих пор бы любила! И у меня был бы
дом!
Да, дом! Дом как у всех, а не дешевая подделка, которую создал
ты.
- Замолчи... - почти шипит отец. Его глаза
наливаются кровью, а руки сжимаются в кулаки. И тут вдруг из груди
вырывается
крик, похожий скорее на рев раненого зверя, - Замолчи!!! - и тут же
продолжил
своим монотонным спокойным голосом: - Иди спать доченька, нам обоим надо
поспать и поговорить на холодную голову...
- Она у тебя всегда
холодная, как и сердце, - резко оборвав отца, она посмотрела на него из-под
челки глазами, полными слез. Наверное, впервые она смотрела ему прямо в
глаза,
как будто пыталась заглянуть в душу, и впервые его непроницаемое лицо
выдавало
странное выражение глаз. - "Даже не смог скрыть своей неприязни. Стоило
дожить до этого момента, чтобы увидеть крушение непроницаемости этого лица.
Если бы не знать о его ненависти, можно было бы принять это и за боль... Но
нет, у него нет сердца, нет эмоций, есть только разум и рассудительность и
еще
ненависть к нам с мамой... Ненавижу! Мама,... моя бедная мама, как же ты
намучилась с ним. И за это я ненавижу его еще больше!"
- Рано или поздно, это должно было произойти... -
задумчиво сказал он и, медленно опустившись в кресло, прибавил: - Да, мама
любила тебя, доченька, очень сильно любила. Я не смог... прости меня.
- Это единственное, что
мне
нужно был услышать! Я избавляю тебя от себя!
"Бежать, бежать,
бежать....
Я устала от холода! Не могу больше видеть эту мебель, не могу испытывать
страх!
Устала... Я хочу тепла! Хочу до тошноты, до озноба, до боли. Стены этого
дома,
они пропитаны холодом! Холод везде, все серое... Я не могу жить больше в
этих
стенах молчания. Это мертвые стены. Видимо смерть поселилась здесь с ее
уходом.
Надо просто бежать... Бежать от него,
пока холод не пропитал и мою душу. Бежать, пока жива... Бежать, пока есть
куда..." - Она кричала, в надежде разрушить оковы молчания и пустоты. Она
кричала предметам вокруг, мебели, его вещам. Она бросала вызов всему миру,
который
окружал ее.
Поспешно собирая вещи,
мысленно она все еще продолжала обвинять, возмущаться, судить. Уже под утро,
слегка шатающейся походкой, она прошла через столовую к входной двери. Отец
продолжал сидеть на том же месте, где и сидел. Руки как-то странно свисали,
он
не сделал попытку остановить ее, лишь взглянул прямо в глаза и отвел взгляд
в
пол.
Взрослая жизнь. Проблемы
не
дают покоя. Чужие семьи подруг мелькают перед глазами, обдавая холодком
каждый
раз, когда фраза "можно я у тебя переночую", перерастает во временное
место
жительства. Она как маленький бумажный кораблик, выпущенный в океан. Долгие
скитания, и вот долгожданная работа, а вслед за ней возлюбленный, совместное
проживание... И, кажется, вот он пик
счастья, вот он итог долгих исканий и страданий. Награда, которую она так
ждала. Безмятежное счастье. "Как приятно, когда тебя кто-то любит! Как
приятно, когда о тебе заботятся... Боже! Как же мне не хватало этого в
жизни!
Как мне хочется отдать всю себя... всю без остатка! Забыть все, что было до
этого, забыть жизнь в холоде...". Жизнь не дает передышки, и вот уже
следующие уроки жизни спешат ей на встречу. Разрыв. Крушение счастья
размером в
год, слезы... бесконечная полоса слез и самобичевания... "Как же так?
Почему?
За что?" - немые крики раздирают душу. Взрослая жизнь затягивает со всей
беспощадностью, присущей ей. Раз ты в нее вступил, обратного пути уже нет.
Ты
не можешь вернуться в детство, поджав хвост, объявив, что хочешь доиграть в
куклы, что игра со взрослыми тебе не по нраву. Все взрослые, по сути, дети,
которые просто живут по взрослым законам, понимая, что самые безмятежнее дни
проистекали в детстве, когда так мечтали быть взрослыми.
Первый жизненный урок пережит... Идет
время,
оно не лечит, как это принято говорить, оно лишь показывает, что это не
самое
страшное, что может произойти. Теперь уже во взрослой жизни друзья,
знакомые,
возлюбленные меняются, как карты в колоде, которую тасует кто-то для тебя, и
складывает в то, что называют твоей судьбой, твоей жизнью...
Единственная ниточка, связывающая ее с
прошлым,
это ее воспоминания об отце, некогда брошенным в старой квартире, и сны...
Теперь они снятся ей все время. Странные люди с расплывчатыми лицами,
женщина с
ребенком, не дающая ей покоя, и мужчина, от которого исходит тепло и
ощущения
защищенности. Хочется прижаться к нему и хоть на мгновение почувствовать
себя в
безопасности. - "Наверное, мое желание иметь родителей так странно
отражается
в моих снах...", - думает она каждый раз, просыпаясь утром в холодном
поту.
Можно забыться в объятиях
любимого, жениха, мужа... он может даже позаботиться о тебе и любить до
безумия...
Но! Ссора, разрыв, развод - и вы два чужих человека. Еще вчера были самыми
близкими людьми, а сейчас самые далекие. Встретились на улице, в лучшем
случае
кивнули друг другу и разбежались. В этом парадокс любви между мужчиной и
женщиной. Такие близкие далекие друг другу. И тогда мы бежим к истокам.
Тогда
мы идем к родителям, а если их нет, мы остаемся с осознанием ненужности,
которое доводит до исступления и тогда так хочется любви безапелляционной,
любви непотопляемой ссорами и размолвками, любви вечной и неподвластной
времени. Любви, которую могут дать только родители.
Долгие
часы наедине с собой не пугают, к одиночеству она привыкла. Диалоги с собой
постоянно натыкаются на тему об отце. В первый год она ненавидит его, вслед
за
ненавистью появилась жуткая обида за то, что она одна со всеми трудностями
наедине, затем пытается забыть, и только ровная, не иссякающая зависть к
тем, у
кого есть родители, неизменно присутствует как неотъемлемый атрибут ее
эмоционального фона.
Случайная
встреча с чужой мамой. С той самой, которая подарила ей кусочек ласки в
детстве,
у той самой, на чьей кухне она провела счастливые мгновения.
- Привет! Какая красавица
выросла!
- Здравствуйте! - непроизвольно на лицо выплывает
застенчивая улыбка детства.
- Как ты? - живо интересуется она, - как папа? Он
болел, как сейчас?
- Я... не совсем в курсе...
- Не совсем в курсе? - удивленно спрашивает
женщина.
- Ну, вы же знаете... У нас с ним были плохие
отношения. Вы же знаете как он ко мне относился... Мы не понимали друг
друга, и
его отношение к маме... В общем, я ушла, - не без гордости говорит она,
пытаясь
рассказать, как многого она добилась, но женщина недоуменно перебивает
ее:
- Что значит, как он к тебе относился? Не
понимаю...
- Он никогда не любил меня... то есть я была
обузой,
но сейчас я уже конечно понимаю, что видимо я напоминала ему мать... И,
знаете,
я уже не держу зла, ведь он мужчина, у них отцовский инстинкт не развит так,
как у женщин, и я не виню его... - она не успевает закончить фразу, как
женщина
с нисходящим недоумением на лице переспрашивает ее:
- Мы говорим об одном и том же человеке? Мы
говорим
о твоем отце? О том, который звонил мне каждый день, чтобы просто узнать,
как
ты провела у нас время, чтобы попросить меня поговорить с тобой о тех вещах,
о
которых можно говорить только с женщиной. Тот, который каждый день ходил в
школу, чтобы попросить учителей помочь тебе, просил быть к тебе
снисходительными, просил школьных врачей приглядывать за тобой, стоял у
дверей
школы и в дождь и в холод лишь бы убедиться, что с тобой все в порядке... Мы
говорим о том же человеке? О твоем отце... Да мы не знали более заботливого
отца! - Недоумение ее переходило в возмущение и в конце, не стерпев всего
услышанного, женщина просто пренебрежительно кинула: - Вы дети, хотите
только
получать, ничего не давая взамен. Моя дочь тоже меня всегда корила за
отсутствие
внимания и любви... - женщина тяжело вздохнула и, горько ухмыльнувшись,
повернулась и ушла.
- Я... я не знала... - что-то попыталась
пролепетать
она в ответ женщине, но та даже не повернулась.
Добравшись
до дома как в тумане и отгоняя от себя мысли о словах женщины, которые
звучали
как приговор ее гордыни, она легла спать. Сон, мучавший ее столько лет,
повторился и вот она уже среди людей, и вот женщина с ребенком и мужчина,
который ее защищает, и она прижимается к нему, и вдруг лицо мужчины
становится
ясным, как на фотографии... Она видит лицо отца. В холодном поту она
вскакивает
с постели и все как осколки одного целого собирается воедино. Вся жизнь пролетает перед
глазами.
Яркие вспышки воспоминаний, отрывки разговоров, ее жизнь в доме - все это
отодвигает детские обиды на второй план, позволяя увидеть отца...
Не
таким, каким он был в ее мире, а таким, каким он был на самом деле... "Он
всегда незримо заботился обо мне... Все эти люди вокруг... учителя... мать
подруги... это его заслуга." - и как бы домысливая по ходу, она вспоминает
все свое детство и переоценивает все в новом свете. - "Я хочу пойти до конца. Надо найти
свою
жизнь... и отца в ней. Я хочу отыскать тебя,
папа..."
***
Добродушное лицо усатого
мужчины, некогда окликнувшего на улице, вновь всплывает перед глазами. "Он
моя единственная ниточка, к прошлому. Что если он не обознался тогда? Что
если
на самом деле знал отца?".
Билет
на поезд, часы ожиданий у больницы, и вот она долгожданная встреча.
- О! Малышка! Не думал
встретить тебя еще раз! Как странно! Встретить человека два раза в жизни...
Она прерывает наигранно
радостную речь человека с усами.
- Это не везение. Я
искала
Вас...
Его лицо становится
серьезным, он будто бросил пробный шар в надежде, что все же ее неожиданный
приезд окажется случайностью, и тут же убедился, что это не так. Но хороший
игрок не сдается, и он, уже с тлеющей надеждой в голосе
продолжил:
- Так зачем я
тебе?
- Все ведь и так ясно...
Рассказывайте...
Вы же знаете, зачем я здесь... Я за жизнью своей приехала. - Она не смотрела
ему в глаза, она смотрела в пол. Достаточно уже было того, что она стояла
так
близко к человеку, который знал что-то о ней лучше, чем она сама.
- Твой отец - потрясающий
человек. И на этой фразе я бы и предпочел закончить свой рассказ, но я
боюсь...
Равно, как и боюсь рассказать тебе все. Я знаю что то, что я сейчас
расскажу,
изменит ход судьбы, но на молчание, наверное, я не имею морального права...
Идем.
Он
повел ее в больницу и пригласил в кабинет, где стояли мягкие кресла. Тяжело
вздохнув, он окинул ее взглядом и ухмыльнулся:
- Совсем ведь не
изменилась...
Такая красивая выросла, - она вопросительно посмотрела на него, как бы
подталкивая к основной теме их разговора: - Ты знаешь тему его докторской?
Твой
отец гениальный ученый...
- Он никогда не
рассказывал
о работе... он вообще мало о чем рассказывал мне... - Мужчина еще раз
грустно
ухмыльнулся, сделал глубокий вздох, и, как будто приняв для себя какое-то
решение, начал быстро говорить.
- Я знаю твоего отца очень давно. Мы вместе
учились в университете. Все свое свободное время он отдавал учебе, родителей
он
своих не знал, рос в детдоме. Он стал подрабатывать в больнице уже на первом
курсе, спал по нескольку часов в день. Он помогал всем и во всем. Казалось,
никто не сомневался, какая карьера его ожидает и ученым какой величины он
будет. Он поражал учителей своими научными работами в области неизученных
тем
психиатрии и психологии. На последних курсах он всерьез стал заниматься
изучением гипноза. После окончания университета он стал работать врачом в
психиатрической лечебнице, где он мог наблюдать за пациентами и продолжать
свою
докторскую работу. Тогда тема гипноза была не так открыта, как сейчас, тогда
ему приходилось отстаивать свои интересы, бороться за свои научные
изыскания...
Он дни напролет проводил в больнице. Иногда он приходил ко мне и рассказывал
про ужасы, которые там творились. Потом его перевели в отделение детской
психиатрии, где ему понадобился помощник. Он предложил это место мне. С
этого
момента мы с ним сблизились. Так шли годы. Его жизнь составляла его
докторская
и больница. Каждый вечер после
тяжелого
дня и всех кошмаров, увиденных, в больнице мы садились с ним в его кабинете
и
долго говорили, говорили обо всем... - его речь замедлилась и в глазах
застыла
тоска по тем временам. Тяжело вздохнув, он продолжил в прежнем ритме, - В
один
день он встретил ее. Твою мать. - Небрежно бросил он, подойдя к окну, и
продолжил рассказ, устремив в него взгляд, - Она была медсестрой. Они
встречались недолго, через пару месяцев выяснилось, что она ждет ребенка, и
он
женился на ней.
Ее
лицо просияло, услышав о своей матери. "Мама была медсестрой... моя
мамочка".
- И она улыбнулась блаженной улыбкой. В этот момент человек с усами резко
повернулся и, поймав взглядом ее улыбку, подошел к ней, взял ее за руку и
сказал твердым тоном, глядя ей прямо в глаза:
- Понимаешь... Она
умерла, а
он ведь жив... Поэтому извини за то, что ты сейчас услышишь. - С этими
словами
он резко встал и продолжил последующее ледяным тоном, отрешенно уставившись
в
стену. - Прошло пару месяцев. Она стала ужасно пить. Отец как мог, боролся с
этим неожиданным бедствием. Умолял, водил к врачу, уделял ей все свободное
время. После того, как создалась угроза выкидыша, он запер ее дома, запретив
ходить на работу. Это ее не остановило, отыскав в доме запрятанную бутылку,
она
напилась опять, и когда твой отец вернулся домой, она в пьяном угаре
прокричала, что ей не нужен ребенок, что у нее уже есть один. Оказалось, что
когда ей было шестнадцать, она родила дочку. Испугавшись такой
ответственности,
она отдала ее в детдом. По прошествии какого-то времени, мысли о ребенке,
некогда брошенном в приюте, не давали ей покоя. Она отыскала ее спустя семь
лет. Девочка была помещена в психиатрическую лечебницу, и она устроилась
туда
медсестрой, чтобы быть рядом с ней.
Отец
пообещал позаботиться о ее дочке, взамен он потребовал бросить пить и
нормально
выносить его ребенка. Так и произошло. Она родила тебя, а отец в свою
очередь
присматривал за ее дочкой. По истечению двух лет после твоего рождения ее
дочь
умерла в возрасте 9 лет. Узнав об этом, все вернулось на круги своя. Она
снова
запила и стала агрессивной, а вскоре отец стал обнаруживать на твоем теле
ссадины и синяки. Ты всегда напоминала своей матери о ее первой дочери и
этого
она тебе простить не могла. В этом аду он прожил с ней еще два года. Мне
трудно
пересказать, что это было... Я видел лишь, как он боролся за тебя, как он
пытался оградить от всего. Он запирал ее, находил тебе нянек, уезжал с тобой
в
отпуск... У него не было ни матери ни отца, у него была только ты. Когда
тебе
исполнилось 4 года, твоя мать наложила на себя руки. В тот момент с тобой
стало
что-то происходить... Ты перестала говорить и уходила в себя. Отец сразу
заметил симптомы надвигающейся болезни... Я помню ту зимнюю ночь. Он закутал
тебя в одеяло и ночью прибежал ко мне. Его глаза... Впервые он попросил о
помощи. Он кричал, что не допустит, чтобы с его дочерью случилось такое же
несчастье, как и со всеми несчастными, которых он видит каждый день в
больнице.
Он применил гипноз. Это был его первый эксперимент, он воплотил в жизнь то,
о
чем писал на протяжении многих лет. Он стер из памяти все твои вспоминания о
матери. Утром, пока ты спала, он взял только документы и в чем был уехал с
тобой из города. Он устроился в местную больницу подальше от ужасов
психиатрической лечебницы, забросил докторскую и посвятил всего себя тебе.
Вскоре ты стала разговаривать, и пошла на поправку. Это означало, что его
метод
действует. Это означало, что труд его жизни может иметь продолжение, но он и
не
думал возвращаться к начатому тогда. Ему было достаточно того, что труд всей
его жизни вернул тебя. Огласка его открытия вовлекала бы тебя во все
исследования, и поэтому он принял решение забыть обо всем. Забыть всю жизнь,
что была до этого и начать новую жизнь вместе с тобой. Но страх что однажды
ты
вспомнишь что-то, не давал ему покоя... Он стал стареть на глазах и в свои
сорок пять, выглядел уже как глубокий старик. Мы виделись с ним несколько
раз
после той ночи. Я спросил как он, а в ответ ничего не услышал и лишь глаза
его
рассказали с каким грузом он живет... Вскоре я перестал ему писать и
звонить, я
понимал, что даже меня он не хотел видеть, так как я был частью его старой
жизни, о которой ему не хотелось вспоминать, и о которой тебе было запрещено
вспоминать, так как это могло привести к неизвестного рода последствиям... -
закончив рассказ, он почувствовал опустошение и, боясь увидеть ее взгляд,
лишь
повернулся к окну слушая ее дыхание. В воздухе зависла тишина. Тень прошлого
довлела над двумя фигурами... Спустя какое-то время, он услышал, как
хлопнула
дверь за спиной.
Она
шла по двору больницы, не думая ни о чем. Взгляд ее застыл, ноги очень
медленно
отмеривали ровные шаги. Казалось, она была сосредоточена на своей странной
походке, а не на том, что услышала пять минут назад. И вдруг из общего фона
выбилась
лишь одна фраза. Она зазвучала в голове, заставив ее остановиться - "Она
умерла, но он-то еще жив...".
Мужчина
с усами наблюдал из окна, как она медленно шла, потом остановилась на пару
мгновений, а затем уже уверенной походкой понеслась прочь. "Надеюсь, ты
приняла верное решение, малышка..." - подумал он, и привычным усталым
шагом
вышел из комнаты.
***
Старый
подъезд. "Сколько я уже здесь не была? Шесть лет... Как мне начать? Что
ему
сказать? Расскажу, что все знаю... Скажу, что не надо слов... Скажу как я
благодарна ему! За все! За то, что отдал свою жизнь мне...". Она
оттягивает
момент встречи, наслаждаясь запахом старого дома, любуясь каждой, до боли
родной и знакомой, мелочью... Поломанная
ступенька, широкая трещина на стене, ободранная краска и старинная
лампа...
"Еще несколько ступенек - и я буду дома. Как же я ошибалась... Дом - это
не
то место, где красиво и вкусно пахнет... Дом это место где живет любовь... И
пусть он старый и некрасивый, пусть в твоем доме нет ничего, там должно быть
главное... человек который тебя ждет. Ждет всегда. И любит всегда... Ждет и
любит любую... А все остальное - наполнитель и мишура... Вот те самые
ступеньки, которые я когда-то преодолевала с таким страхом в груди, когда
опаздывала, когда приносила плохие оценки, когда лихорадочно думала, что я
опять
сделала не так. Как приятно вновь проходить через все это, пережив все свои
страхи, оставив ненависть в прошлом, открыв свое сердце для...". Мысль
обрывается странным зрелищем. Старой деревянной двери нет, на ее месте стоит
дешевая железная дверь. Автоматическим движением она звонит в соседнюю
дверь. Она
открывается, и на пороге стоит старая женщина.
- Дверь поменяли... ту
пришлось выбить... О смерти узнали на утро, сказали сердце не выдержало...
Туман обволакивает ее
мысли
и не в силах попращаться с соседкой, она поворачивается
уходить.
- Погоди, это тебе, бери,
- и
старая женщина протягивает ей письмо, поспешно закрывая дверь.
***
"Я по-прежнему просыпаюсь рано утром, чтобы успеть
прокрутить
фарш... я кладу его в холодильник, хотя знаю, что это уже никому не нужно. Я
знаю, что никто не слепит котлеты, никто не передвинет сковородки, никто не
оставит спитый чай. Я по-прежнему стираю простыни для твоей постели и
складываю
их в шкаф. А когда приходит время менять белье, я беру их из шкафа и стираю
еще
раз, а потом снова кладу в шкаф. Каждое утро я готовлю овсяную кашу, кладу в
твою тарелку и наливаю какао в твою чашку. После завтрака я выбрасываю все,
что
полагалось тебе, убеждая себя в том, что ты просто, как всегда, спешила и не
успела поесть и даже мысленно браню тебя за это. Я возвращаюсь с работы в
холодный дом, где ничего не изменилось в мое отсутствие. Я ложусь спать с
одним
желанием - проснуться рано утром и начать готовить завтрак с одной лишь
мыслью,
что однажды и твоя порция будет съедена, и все вернется на круги своя, и что
все мои домашние хлопоты будут не странностями выжившего из ума старика, а
востребованной заботой о тебе. Прекратить все, значит, прекратить тебя в
этом
доме. Жизнь уже прекратилась один раз много лет назад, а сейчас... Сейчас
она
прекращается снова.
Я не смог заменить тебе ее... но я старался. Я старался
делать
так, как надо, так как сделала бы она, и сам себя ненавижу, что никогда не
смогу тебе дать того, что она могла бы дать. Я не могу тягаться с ней... не
с
той, которая была на самом деле, а с той, которая была у тебя в голове. С
идолом под названием мать...
Я ненавижу овсянку, ненавижу запах хозяйственного мыла и то,
как
выглядят простыни после него, я
ненавижу
какао на воде и котлеты, но я боюсь отступить от своего ежедневного ритуала,
так как не могу ничего дать взамен. Я боюсь испортить и сделать еще хуже.
Каждым упреком в твой адрес я упрекал себя, каждое замечание
тебе было адресовано мне, и я ненавидел себя в эти моменты, понимая, что мне не занять места в твоем сердце...
оно
уже занято. А я... что я? Меня одного слишком мало, чтобы стать всем для
тебя.
Просто я не могу дать больше... я не умею. А сейчас и этот минимум стал
ненужным... Я не знаю, что мне делать теперь, я никогда не умел выражать
свои
чувства, я никогда не мог выражать свою любовь к тебе. Просто в жизни не
сложилось так... так, что у меня была возможность этому
научиться.
Я люблю
тебя
доченька, вернись".
***
Утреннюю тишину прерывает голос привычной
интонацией.
- Доченька, просы..... - голос дрогнул, и только
через мгновение уже шепотом мертвенно-синие губы прошептали! - Просыпайся...
доченька.
|
Проголосуйте за это произведение |
|
|
|
