Кюллики всю ночь снились кошмарики - она поняла это, как только проснулась, потому что постель была мокрой от тринадцатого пота, и даже кончики волос были влажны, будто она мыла накануне шампунем голову, а потом сушила, сушила, сушила, а волосы всё не сохли, а скоро уже идти на свидание с Суло... - о, кошмар! Ведь свидание с Суло всегда сулит что-то хорошее - может быть, мороженое, ведь у Суло всегда есть деньги, а может, и мороженные пельмени, которые Суло так хорошо жарит на растительном масле, нет, что ни говори, а Суло - он такой милый, словно суслик с взъерошенной шерсткой, и у него есть не пригорающие сковороды и нерафинированное масло, хотя в Суло она и не была влюблена, а волосы всё не сохнут. В общем, Кюллики снились кошмарики.

╚Но хоть бы они были не такими ломкими и не с такими секущимися концами, - думала Кюллики за завтраком, крепким кофе, всё-таки надо поддерживать фигуру и тонус. - И хоть бы я не проснулась от собственного крика, как позавчера, когда мне приснилось, что ко мне приближается сверхъестественная сила и смотрит на меня спящую, смотрит, смотрит, смотрит. От этого с ума можно сойти╩. От всех этих страшных воспоминаний и слишком вязкого кофе у Кюллики пересохло во рту и ей захотелось ложку растительного масла или хотя бы стакан минеральной воды. ╚Ну что, пора идти мыть голову, шампунем с растительными экстрактами: жожоба и крапивы, - подумала Кюллики, - или кефиром. А потом мазать шею и лицо маслами зародышей пшеницы и бобов сои╩.

И только она подумала о зародышах бобов сои и пшеницы, как сразу вспомнила о зародыше любви к зародышу ребенка, который уже начал шевелить в ней ручками и ножками, тоненькими и жиденькими, как волосенки. Кюллики чувствовала эти толчки как - о, ужас! - шевеление волос на голове во время ночных кошмаров. Нет, она была просто уверена, что этот мерзавец и паразит Тайсто соблазнил и обманул ее... К тому же все эти процедуры, все эти посещения врачей, начиная от гинеколога и заканчивая невропатологом, требуют столько нервов и времени, не говоря уже о волосах с их укреплением, покраской и завивкой. А времени так катастрофически не хватает, и надо еще на него заработать, и даже в выходные дни время поджимает, как новые туфли, когда они с Суло гуляют по Финланд Кату, едят мороженное и пьют кофе со сливками. В общем, всё проходит так мило, хотя и коту под хвост, и Суло такая прелесть, что Кюллики было уже подумала - а не влюбиться ли мне в Суло? Подумала и не влюбилась.

Но с другой стороны, почему Суло выбрал именно её, Кюллики? ╚Что он во мне нашел?╩ - думала Кюллики. Ведь для Кюллики самым важным в мужчинах было то, что они сами находили в ней. ╚Ну вот ещё, - думала Кюллики, - буду я в него влюбляться до того, как узнаю, почему ж он выбрал именно меня╩. Ведь в любви к мужчине для Кюллики было самым важным тайна любви этого мужчины.

И они гуляли по Финланд Кату, а потом ели блинчики ╚Морозко╩ с майонезом, мороженые пельмени, мороженое с киви, кофе с шоколадным мороженым. И у Кюллики было такое впечатление, будто с Суло она сосет грудь мамки, уж таким он был правильным ухажером, этот Суло, и в животе начинается несварение. А когда Суло предложил ей ещё и молочный коктейль, у Кюллики в животе начались такие колики, что хоть реви, хоть плачь тихонечко... Но и от этих слез внизу живота не мокреет, а волосы, кажется, уже вновь загрязнились

А еще этот банковский клерк Суло всю дорогу только и рассказывает, как о своей работе. О дебитах и кредитах. И как все замечательно сходится. А потом вдруг ни с того ни с сего разнежился, разоткровенничался и даже признался о проколе, который их банк совершил, выдав кредит этому пройдохе и паразиту Тайсто. Этого Суло, по подписанным им обязательствам, делать было ну никак нельзя, потому что любой прокол ставит под сомнение репутацию фирмы.
-Конечно, деньги мы дали Тайсто небольшие, но все-таки ты лучше об этом никому не говори.
-Хорошо, не скажу, - тронули до слез откровения Суло Кюллики, - не буду тебя выдавать, а то вдруг тебя еще премии лишат. Я ведь тебя и так объела.
-Да брось ты, не переживай так за нашу фирму, - и Суло, и Кюллики казалось, что они уже могут доверять друг дружке. - Скажу по секрету, я даже в глубине души рад, что этот Тайсто так наколол нашу фирму, Кюллики. Деньги ему вернуть было не с чего - откуда у него деньги? И имущества никакого. Банкир так бесился - ты бы видела! А я так был рад, когда увидел, как расстроился шеф, - было видно, что Суло и сейчас очень радуется, рассказывая об оплошности банка. - А все-таки он молодчина, этот Тайсто, - и ему, Суло, в радость это приключение со знаком минус. - Нет, все-таки он молодец, этот пройдоха Тайсто, - ведь теперь ему можно рассказывать по большому секрету об оконфузившемся шефе близким друзьям, пока те заливаются смехом и слезами. - На-ка лучше, Кюллики, возьми салфетку.
-Суло, скажи, - спросила Кюллики сразу после того, как Суло вытер ей салфеткой слезы, - а почему ты ухаживаешь именно за мной? Я тебе нравлюсь?
-Потому что, - растерялся Суло, - потому что ты мне нравишься. Ты это верно подметила, Кюллики.
-И все? Так мало? А разве тебе не нравятся другие женщины? Разве тебе не нравятся Кайса и Малле, или Туови и Люлли. Разве тебе не нравятся твои друзья или коллеги по работе и их милые детки? Разве тебе не нравятся дубовые стулья в этом ресторане и вон та кошка у дверей. И даже афера Тайсто, разве тебе не понравилась афера Тайсто, о которой ты сейчас с таким восторгом рассказывал?
-Ну, не знаю, как тебе сказать, все вы мне, конечно, нравитесь, - и их откровенный разговор продолжился, хотя Суло так и не смог вразумительно объяснить, кто ему больше нравится. - Да и этот Тайсто тоже молодец, - в общем, банковский клерк Суло окончательно запутался.

И чего это Суло вдруг нашел в Тайсто положительного, не понимала Кюллики, возвращаясь на трамвае домой. Ведь он был, что называется, попрошайкой, не чета Суло. Ведь Тайсто - он сидел на бордюре улицы Проломной и собирал милостыню, а не сидел в банковском офисе на большом крутящемся стуле-кресле и не открывал депозиты, как Суло. К тому же он, Тайсто, был попрошайкой даже еще в те времена, когда звонил Кюллики и просил: ╚Кюллики, пожалуйста, поговори со мной╩.
Он все время о чем-то просил Кюллики. Ему все время было что-то нужно от людей, которые его окружали. Сам же он ровным счетом ничего дать не мог, потому что не мог сделать что-нибудь путного, а даже если и начинал что-то путное, то тут же бросал это на полпути И от этого Кюллики не могла найти в нем ничего положительного. И ей ровным счетом не за что было сказать ему спасибо.

А когда наконец занятая Кюллики, вся уставшая, сбитая с толку и вот-вот с ног, вернулась домой, она тут же завалилась спать. Живот был полон всякой снеди - аж пошли какие-то колики: никогда еще Кюллики так не наедалась. И может быть, от переедания, а может, от усталости ей приснилось, будто она такая маленькая, маленькая как ребеночек, идёт по коридору, даже не идёт, а как бы плавно плывет в полуметре от пола, сначала к холодильнику, а потом к книжному шкафу и разглядывает корешки книг. Толстых книг с золотым тиснением.
╚Ага - надо будет запомнить названия этих книг, - думает Кюллики во сне, - чтобы потом сверить╩. И вдруг она чувствует, как на неё надвигается что-то очень тяжелое. Прямо из коридора движется, приближается что-то чересчур большое между стеллажами с книгами. Да это же чья-то грубая неухоженная рука размером с ее голову, и она берет Кюллики прямо за лицо - как за корешок книги. Там, где у книги золотым тиснением из сусального листа нанесены по трафарету буквы, - да так аккуратно, словно это не буква, а накладные ногти. Берет своей грубой лапищей, врезаясь грязными ногтями в изящную буквицу, отчего та трещит, и тащит, тащит к дивану с засаленной подушкой.
А потом при ярко зажженном свете читает эту книгу, не давая Кюллики спать, стиснув, прижав ее к стене тисками ягодиц, и время от времени врезаясь в ребро то книги, то Кюллики, своими стальными, как те клещи, которыми из нее вырывали зародыша, пальцами.

В общем, Кюллики всю ночь мерещились глюки, да такие страшные, особенно это лапища с не накрашенными ногтями. Будто это она их забыла накрасить, хотя ей уже пора бежать на работу, а поздно вечером у неё еще свидание с культовым журналистом Эсой, как любил подчеркивать сам Эса, хотя Кюллики каким-то там культом он не казался.

А на свидание с Эсой она ходила, чтобы хоть что-то найти в мужчинах, чтобы хоть за что-то найти и за это зацепиться в них. А еще чтобы хоть как-то провести время. Ведь на свиданиях культовый журналист Эса водил Кюллики исключительно на выставки и премьеры. Где они ели на халяву барбекю и пили на халяву водку ╚Финляндия╩ и, как правило, на халяву рассматривали с неприлично близкого расстояния бабу Ню местного художника Кистти, про которую Эса говорил: опять он рисует свою жену Нюннике, потому что на натурщиц у него не хватает денег. Ну за что, скажите, цепляться в этом худосочном Эсе после подобных слов? К тому же, эти премьеры всегда начинаются так поздно, будто артисты и художники вовсе не работают. В общем, Кюллики была очень недовольна. А потом Эса, как бы с ленцой и очень по-эстетски, не отрываясь от Ню глазами, - мол, ничего, ничего, - вытягивал свои длинные ухоженные пальцы к бутылочке ╚Лаппенкульте╩. Отчего Кюллики еще больше стеснялась своих не накрашенных обломанных ногтей и прятала их вместе с посиневшими от холода ладонями под свисающим с плеч пледом. Ведь Эса замечал самые незначительные вещи. Например, он уже более получаса разглядывал родинки на шее этой Ню.
-Смотри, у меня родился экспромт, - сказал Эса и тут же продекламировал: Кто увидит муху в черном квадрате, Не увидит в заднице мухи черной дыры. Да, Эса очень любил пить пиво ╚Лаппенкульте╩ (Золото Лапландии) и делать культ из самой незначительной на первый взгляд вещи, например, черные квадратики на шее у Ню на картине под названием ╚Мадонна и её ребеночек╩, очень почему-то напоминающие Кюллики обыкновенных мух, самому Эсе напоминали концепцию.
-Эса, а мне сегодня снился сон про тебя, - вкрадчиво, пытаясь отвлечь внимание Эсы от другой женщины, прошептала Кюллики.
-Да, и что же это был за сон? - как бы с ленцой интересуется Эса, продолжая внимательно разглядывать черные квадратики на шее мадонны, списанной Кистти с жены и рафаэльевской шестипалой музы одновременно.
-Это был сон про книги, которые ты написал или, возможно, напишешь. Они такие красивые, Эса. Но их разрушает какая-то неведомая страшная сила.
-Я знаю, о чем ты говоришь, - зевнув, словно с ленцой, заметил Эса. - Эта та самая сила, что подкидывает мне во сне идейки, подталкивает меня написать книги, которые никто и никогда не сможет постигнуть.
-Почему, Эса?
-Потому что эта сила подкидывает мне идейки огромной разрушительной силы. Это очень страшные идеи и никто, кроме нас двоих, не увидит их красоты. После этой фразы Эсы Кюллики чуть не поперхнулась, потому что эти слова культового журналиста уж очень походили на предложение.
-Кроме нас двоих, Эса? - переспросила Кюллики, дотронувшись пальцами до вспотевшего рельефного, словно бутылка из-под пива, лба Эсы.
-Да, кроме меня и... - тут Эса, как ни в чем не бывало, протянул руку ещё к одной бутылочке ╚Лаппенкульте╩, хотя был уже от выпитого пива достаточно вялым, как мокрая половая тряпка, - и еще, может быть, этого паразита Тайсто...

-А скажи-ка, Эса, почему ты возишься именно со мной? - спросила Кюллики после минутного шокового оцепенения. - Ведь я такая глупая, не то что Тайсто. Ведь я ничегошеньки не понимаю из того, что ты пытаешься мне втолковать.
-Эта сила - она сводит меня с ума, - продолжал твердить свое, словно войдя в транс и уже не обращая внимания на Кюллики, Эса. - Она преследует меня по ночам и не дает мне покоя даже сейчас, - с этими словами Эса отхлебнул порядочный глоток ╚Лаппенкульте╩, и на его лбу были такие же крупные капли пота, как и на гладком стекле оттаявшей посудины (бутыли).
Но даже когда Эса напивался ╚Лаппенкульте╩, он не предпринимал никаких шагов в сторону сближения с Кюллики.

╚И чего они все находят в этом проходимце Тайсто? - вопрошала себя Кюллики. - Вот и журналист Эса что-то да нашел в нем положительного. Иначе сказал бы он, что Тайсто его поймет. И булочник Пекка, тоже как-то похвалил Тайсто. А клерк Суло, что собирал клевер зеленой валюты в банке, он смертельно боялся Тайсто, но тоже как-то сказал, что Тайсто молодчина. А я ну ничегошеньки не могу в нем найти хорошего. Впрочем, - вдруг неожиданно вспомнила Кюллики, - я тоже вначале была очарована Тайсто. Это когда однажды этот негодяй Тайсто даже набрался смелости, позвонил пьяным и буквально сказал следующее:
-Кюллики, я люблю тебя. Будь, пожалуйста, моей.
-Как? - спросонья не разобралась Кюллики
-Очень просто: возьми и будь.
-Ты издеваешься надо мной, Тайсто? -Да, издеваюсь, - рыгнул-кивнул в трубку Тайсто, - Это ты хорошо уловила. Ведь я, Кюллики, вампир и мне просто необходимо для остроты ощущений кого-нибудь помучить. Вот я и решил помучить тебя. Ну так что - будешь моей или нет?.. Ну, хотя бы на эту ночь, а, Кюллики?.. Это ситуация очень позабавила Кюллики. Ведь никто и никогда еще не делал ей подобных предложений. А тут пьяный мужчина. И с ним, не заботясь о последствиях, можно поболтать о чем угодно - все равно он назавтра все забудет. И эту ночь можно провести так весело.
-Скажи мне, Тайсто, - вдруг спросила Кюллики, - а зачем я тебе нужна?
-Ну, это очень просто, - и тут Тайсто, как начал непринужденно перечислять ее достоинства. И вспомнив это, Кюллики начала корить себя и Тайсто. О, какая я была тогда дура. Зачем я позволила себе тогда веселиться, зная, что веселиться на ночь нельзя, что от веселья на ночь глядя ночью снятся кошмарики. И откуда он только, этот Тайсто, узнал номер ее телефона? И откуда только он узнал обо всех ее достоинствах?

Впрочем, и сегодня ночью Кюллики опять спала плохо, всё меняла позицию, будто она спала не одна, а со страстным мужчиной, и даже не страстным, а ужасно надоедливым большим мужчиной, который, не переставая, гладил её по ногам, тискал, сжимал в своих объятиях. Словно пытался сделать из неё что-то совсем иное, слепить из ее тела, как из теста, новую, подходящую для него форму. И его прикосновения были до того неприятны, до того липки и шершавы одновременно, до того приторно сладки, что Кюллики очень хотелось сбросить кожу в том месте, где до неё дотрагивались. Она уж и на спину ляжет, широко расставив ноги, и на живот, подогнув коленки под подушку собственного живота, чтоб этот мужчина, не стесняясь своего внешнего вида, наконец-то вошел-провалился в нее, проявив и удовлетворив тем самым свои скотские похотливые желания. Наконец-то бы уже взял её перестав мучить, да хотя бы и сзади, по-собачьи. А потом Кюллики приснилось, как кто-то подползает к ней сзади по ноге. Кто-то очень склизкий и неприятный. В общем, Кюллики стало плохо от этого кошмара, аж в животе закололо. Хотя с утра не нужно было бежать на работу, все-таки выходной. Зато ей уже к двенадцати бежать на свидание с булочником Пеккой, чтобы хотя бы что-то найти в этих мужчинах. А потом еще она обещала позвонить своей подружке Лийсе и рассказать, что она сегодня такого нашла. Но тело после бессонной ночи было вялым, и маленькие морщинки-трещинки на веках и на шее, к тому же, лицо выглядит как-то очень бледно, а под глазами синяки. И все это надо срочно поправить, замазать пудрой. Той самой волшебной пудрой, что запудривает не только отражение в зеркале, но и мужчин. Той самой сладкой пудрой, что от торопливости попадает в рот. И все это просто необходимо сделать быстро, пусть даже съев лишку сладкого, чтобы не проиграть в глазах Пекки. Ведь в булочной у Пекки все плюшки подтянуты и подрумянены. Все булочки круглые и аккуратные - ну, ни в какое сравнение с ней, Кюллики. Да и сам Пекка весь такой круглый и сияющий. Ну, просто воздушный шарик в тесте. И имя очень подходящее для булочника, хлебное... Вот бы родить от него, такого пухленького увальня, рыжих близняшек и тем самым обессмертить его булочную.

╚Хотя сам Пекка мне не очень-то нравится, его дети наверняка будут ну очень красивыми и здоровыми╩, - думала Кюллики. Ведь в каждом из своих мужчин, кроме Тайсто, Кюллики что-то да находило, потому что хотела хоть что-то найти. Журналист Эса был у неё таким интеллектуалом, а Суло просто банкиром с золотым сердцем, а кондитер Пекка - добрейшей души человек с золотистыми булочками в приданое. Вот сейчас он сидит и на полном серьезе рассказывает Кюллики о том, как приятно наблюдать за набухающим под тряпками тестом. И эти его слова выглядят ничуть не двусмысленно, потому что Пекка не умеет говорить речи с двойным дном.
-Пекка, - вдруг перебивая спросила Кюллики у булочника, хотя от подружки Лийсы знала: перебивать мужчин ни в коем случае нельзя - они от этого теряются, - Пекка, а ты хотел бы иметь детей?
-Детей? - остановился Пекка. - Детей заводить пока я еще не могу себе позволить, Кюллики. А кто, скажи, их будет кормить? А кто воспитывать - ведь я целые дни провожу в своей булочной. Нет, решиться на такой безответственный шаг мог бы, пожалуй, только Тайсто, ведь он все равно их не будет воспитывать и содержать. Чего ему голову ломать, этой сволочи?
Тайсто, - оторопела Кюллики, - а что ты знаешь о детях Тайсто?
-Говорят, он никогда не заботится о предохранении. И даже кого-то уже успел обрюхатить. Хотя гадалка Сонники заявила мне однажды, что он обрюхатил одну девицу ложной беременностью, которые как-то связаны с ночными страхами. И что эта девица пару раз приходила к ней на сеанс.
-Пекка, а ты-то что делал у гадалки Сонники?
-Хотел, Кюллики, узнать, нравлюсь ли я тебе? - глядя в глаза Кюллики, спросил Пекка, и не получив никакого ответа - сначала от гадалки, а, теперь, и от Кюллики, поспешил перевести разговор на другую тему. - Кстати, Кюллики, ты не знаешь, кто бы это мог быть, какая это девица ходила к гадалке Сонники?
Скажи, Пекка, а как по-твоему, - ответила вопросом на вопрос Пеккаря Кюллики, что ему показалось очень странным, - как по-твоему, я была бы хорошей матерью? Я бы смогла быть примером своим детям?
-Откуда ж мне знать? - удивился Пекка.
-Ну, как же? Ведь вы, мужчины, такие большие дети. Ну, скажи, Пекка, как по-твоему, какие качества во мне очень хорошенькие?
-Хотя, наверное, - перестал в свою очередь обращать внимание на глупые вопросы Кюллики флегматичный Пекка, - Тайсто молодчина. Что-то в этом есть чертовское - жить, не задумываясь о завтрашнем дне. Жить, не жалея ни себя, ни других... А может быть, с вами, бабами, так и надо, а?..

-Ничего, ничего, - говорила своей подружке Лийсе Кюллики после свидания с Пеккой, - скоро вы все еще больше разочаруетесь в Тайсто, хотя, казалось бы, дальше разочаровываться некуда. Впрочем, у этого Тайсто, кажется, есть тайный талант все в этом мире переворачивать. Все ставить с ног на голову. Вот и мою спокойную жизнь он также однажды хорошенько встряхнул, - треплется по телефону Кюллики с Лийсой, - и я им полностью очаровалась. Хотя он этого совсем не заслуживает. Он ведь жуткий лентяй, этот Тайсто, лентяй, мерзавец и эгоист. И он всю жизнь прожил паразитом и альфонсом. И даже в кафе он водил меня, Кюллики, за счет моего, Кюлликиного, кошелька. И зачем я тогда с ним согласилась говорить по телефону? Зачем так веселилась и смеялась полночи? Ведь как только мне, Кюллики, стало смешно и весело в первой половине ночи в компании Тайсто, мне стали сниться кошмарики во второй половине ночи в компании Тайсто. И уж совсем стало жутко по утрам и невыносимо днем, когда я попадаю в компанию к аккуратному и пунктуальному Суло или трудолюбивому и румяному Пекке, или ко все подмечающему культовому журналисту Эсе.
-И нельзя сказать, что я ничего не предпринимаю, - перечисляет свои действия подружке Лийсе Кюллики, - в конце концов я даже, по твоему совету, Лийса, отключила телефон. Но вдруг возникшая тишина так сильно напугала меня. К тому же, ты же знаешь, ночью мне снятся кошмарики. А той ночью мне приснился такой кошмар. Будто я лежу себе, а рядом со мной, о ужас, прилег Тайсто. А я пытаюсь сбросить его с постели. А он, преодолевая мое сопротивление, приближается все ближе и ближе ко мне. Продвигается к тому, что я оберегаю внутри себя, к тому, что я берегу, как зеницу ока, берегу, как свою любовь. И потерять которую - эта гадалка Сонники, ну ты помнишь, я тебе говорила, называет ложным страхом. А этот Тайсто все приближается и приближается, норовясь дотронуться, прикоснуться к самому важному что у меня есть. У нас с ним уже идет просто настоящая битва за каждый сантиметр постели. А Тайсто - он оказывается вдруг вовсе не Тайсто, а кем-то вроде Суло или Пекки, и тут я просыпаюсь от ужаса...

Эти кошмары в конец измотали Кюллики. Теперь она подолгу не может заснуть. А перед глазами мелькают возможные женихи: Суло, Эса, Пекка. И в каждом из них Кюллики находит что-то очень хорошее и даже достойное, стараясь думать перед сном только о приятном. Но ночью ей опять почему-то снятся ужасные кошмарики. И только в Тайсто она ровным счетом ничего не может найти положительного - ну как ни крути. Ведь всем известно, что Тайсто порядочный паразит. Это очень раздражает Кюллики, а потому и сегодня, может быть, от чересчур невразумительного свидания с Пеккой или от излишне нервного разговора с подружкой Лийсой, Кюллики вновь снятся кошмарики. Ей снится, будто к ней ползет змейкой телефонный шнур. И вот он уже приближается. И вот опутывает ее по рукам и ногам, что уже не вздохнуть, не продохнуть. А потом этот звонок, как истошный крик матери, вдруг потерявшей собственное дитя. Он так парализовал Кюлликки, так сильно перепугал, будто она проглотила этот звонок, этот огромный ледяной ночной ком, и теперь страх сковал даже пальчики ее ног, и мурашки побежали по всему телу. И не возникло никаких сомнений: так поздно ночью мог звонить только он, Тайсто. И первые слова, которые произнесла Кюллики в тишину, подняв телефонную трубку были:
-Ну зачем ты мне опять позвонил, Тайсто?
-Не знаю, - ответил, помолчав пару минут Тайсто, - я сам не знаю, зачем я тебе позвонил, Кюллики.
-Наверное, Тайсто, - съязвила Кюллики, - нет, наверняка, Тайсто, ты опять позвонил мне, чтобы всласть помучить. Ведь так, Тайсто?
-Да, - вдруг признался Тайсто, - я позвонил, чтобы помучить тебя. Ведь я вампир, Кюллики. И мне необходима по ночам женщина, чтобы ее мучить - ты же это знаешь лучше других.
-Прекрати сейчас же, Тайсто, - закричала в трубку Кюллики, - с тех пор, как я с тобой связалась, я перестала нормально спать. Меня замучили кошмарики. У меня бессонные ночи, и так трудно привести себя в порядок после бессонной ночи. К тому же, эти синяки и трещинки, я часами не могу их закрасить по утрам. Не могу со спокойной душой идти на свидания.
-Вот это новость, Кюллики! У тебя есть женихи? - с нарочитой радостью завопил в трубку Тайсто. - И с каких это пор?
-Да, Тайсто. У меня есть женихи. И представь себе, они у меня всегда были. И даже очень хорошие и состоятельные женихи.
-Кто, кто они, Кюллики?
-Представь себе, Тайсто, это культовый журналист Эса, аппетитный булочник Пекка и даже милейший банкир Суло. Так что, Тайсто, можешь больше не беспокоиться, и перестань мне, пожалуйста, звонить по ночам.
-Ну, это же полный бред, - засмеялся в трубку Тайсто. - Как могли тебе понравиться эти нелюди. Этот доходяга Эса, этот сноб Суло, а уж тем более глупый увалень Пекка, - и Тайсто как пошел, что называется, передразнивать эстетские манеры Суло, и интеллектуальный тон Эсы, и флегматичные потуги булочника Пекки...

Столь недостойные речи Тайсто, сначала было позабавившие, к концу очень рассмешили Кюллики. Ведь самым смешным ей казался Тайсто, который обвинял Пекку в его трудолюбии, а Суло в хороших доходах и возможности вырасти по службе. А Эсу в чрезмерной интеллектуальности и изощренном уме. В общем, всех Тайсто мог раскритиковать ни за что.
-Тайсто, - вдруг прервала Тайсто Кюллики, хотя от Лийсы не раз слышала: ни в коем случае нельзя так поступать, - Тайсто, это, правда, так забавно, то, что ты сейчас говоришь. Особенно, если учесть, что ты ничего не нашел хорошего в хороших людях, которые нашли это в тебе - полном мерзавце. У тебя, Тайсто, просто талант ставить все с ног на голову в этом мире.
-Да, Кюллики, ты права, у меня есть такой талант.
-Но я тебя умоляю, Тайсто, пожалуйста, Тайсто, верни все на прежнее место. Сделай все, как было раньше, Тайсто, до встречи с тобой. Я же знаю, Тайсто, ты это можешь. Ты ведь все можешь, Тайсто. Я это знаю.
-Ты правда этого хочешь, Кюллики? - помрачнев как никогда, поинтересовался Тайсто, - И ты уверена, что никогда не пожалеешь об этом?
-Пожалуйста, Тайсто, - из голоса Кюллики, как из надрезанного березового ствола, сочилась ничем неприкрытая мольба. - Пожалуйста, Тайсто, избавь меня от этих ночных кошмаров. Верни мне нормальную жизнь!
-Это очень просто сделать, Кюллики, - вдруг неожиданно легко для Кюллики согласился Тайсто. - Это очень просто сделать, Кюллики, - хотя по его опустошенному и усталому голосу можно было догадаться, подобное решение было не из самых легких в его жизни. - Ведь для этого, Кюллики, тебе достаточно сменить позу, поменяв расположение кровати.
-Что? - боясь, что она уже упустила что-то важное, переспросила Кюллики.
-Да, Кюллики, тебе просто необходимо сменить тактику, поменяв стратегию. И если ты сейчас лежишь головой на север, а я знаю, ты сейчас лежишь именно так, отодвинь пианино и разверни свою кровать изголовьем к окну.
-И что тогда?
-Тогда я уйду из твоей жизни, и твои ночные кошмары прекратятся. И ты проснешься, как ни в чем не бывало, отдохнувшая. И выйдешь замуж за кого-нибудь из этой счастливой троицы Пекка-Эса-Суло. Впрочем, ты никогда не будешь счастлива по-настоящему, потому что любовь это не только ...
-Спасибо, Тайсто, - сказала Кюллики, как только вновь услышала о страдании, - спасибо тебе, Тайсто, - и бросила трубку. После чего, следуя совету Тайсто, Кюллики, опершись пятками об пол, чуть-чуть подвинула пианино. Затем, приложив все имеющиеся оставшиеся у неё после тяжелого свидания с Пеккой силы, подвинула его еще чуть-чуть. Затем, издавая жуткий скрежет, развернула свою кровать изголовьем к окну. Взбила пуховые подушки и наконец-то улеглась поудобнее. Странное дело, но она впервые за долгие месяцы почему-то поверила Тайсто. Может быть, потому что эта тактика - сменить тактику - показалась гениальной до простоты. И тогда, чтобы успокоиться окончательно, Кюллики решила на ночь глядя начать ругать, как это всегда делала Лийса, и как только что сделал Тайсто, всех мужчин подряд. Суло - за его черезмерную осторожность и аккуратность, Пекку - за его неповоротливость, Эсу - за его холодность. Ругать - словно считая облака. Но всех больше, разумеется, досталось Тайсто, - и чего это она, поймала вдруг себя на слове Кюллики, сказала ему спасибо, и за что, спрашивается, - ведь его надо хорошенечко стебать, стебать плеткой - это единственное, чего он заслуживает, стебать за его лень, за трусость, за никчемство. И вот так перечисляя мысленной плеткой все многочисленные пороки Тайсто, Кюллики сама не заметила как вскоре заснула сладким-сладким сном. И даже не почувствовала, как из-под покрова ночи и штор в ее комнату проник Тайсто и прямо в ботинках и плаще лег рядом с ней, свернувшейся калачиком Кюллики, и ласково, кончиками пальцев, чтобы не потревожить то, что пуще всего оберегала Кюллики, погладил ее вьющиеся волосы и нежную щеку:
-Спи, спи, любимая. Завтра у тебя все будет по-прежнему. Завтра ты разродишься, избавишься от ложной беременности, называемой Сонники кошмаром, Лийсой - дурью и блажью, а мной - парадоксальностью любви. Спи, спи сладко.
-Спасибо, любимый, - сладко улыбнулась во сне Кюллики и даже попыталась расплывшимися губами поцеловать пальцы Тайсто, клещами вырывающими то, что она пуще всего боялась потерять в своих ночных кошмарах, - спасибо, любимый, - сама в блаженстве не понимая: и за что это она вдруг третий и четвертый раз за день говорит спасибо человеку, которому говорить спасибо, в общем-то, не за что.

КОРИЛЬНЫЕ ПЕСНИ

На самом деле, если вы вдруг захотите выйти замуж, совершенно необязательно обладать для этого милой мордашкой или быть дочкой богатого сеньора. Просто надо достать из почтового ящика рекламку и позвонить в ателье ╚Южная ночь╩, где вам сошьют прекрасное свадебное платье, примерив которое... Ох, уж эти свадебные платья! Подружки закатывают глаза, и вы видите себя в зеркале, словно в распахнутом окне, и ателье ╚Южная июльская ночь╩ постаралось на славу, и яркие звёзды в небе... Стразы, прикреплённые к вашим перчаткам и волосам, в бликах луны... Потрескивание сверчка за камином-окном, где угольки и звёзды, которые вы мысленно уже прикрепляете к своим волосам, они как угольки в камине ваших глаз... И даже необязателен жених, потому что есть рекламка, а на другом конце провода найдётся дурачок типа меня, который не хочет и не любит делать ничего, кроме как гонять по городу всю ночь напролёт и со свистом на своей ╚Ауди╩.
-Ау-у! - раздаётся вкрадчивое в телефонной трубке.
-Да, - отвечаю я, жующий бутерброд.
-Вы давали объявление? Нам требуется шофёр на свадьбу.
-Пожалуйста. У моего такси такса 100 рублей в час. На том конце молчание, только потрескивание сверчка.
-Гарантия быстрой и приятной езды, - настаиваю я.
-А какую музыку вы нам поставите?
-Гершвин, Гершвин у нас на клюшке.
-╚Порги и Бесс╩?
-╚Пургия╩ и Chick Corea, и Billie Holiday. И мы начинаем говорить на разные темы и вариации.

И опять я слушаю джаз и вспоминаю всё, как было, и разглядываю слоников, которых нам надарили на свадьбу. Они стоят у меня на столе с хохломской росписью. Вот этого самшитового подарила Ривандивия. А вот этого из красного дерева Атауальпа. А вон того бронзового - Франсуаза. Все приходили и дарили слоников. И никто не дарил денег, даже Симона. Только один Баутиста подарил столик и напился. И надо было мне вспоминать всё это сегодня, именно сейчас, когда я только что снял линзы, и глаза, и пальцы, и веки - всё в каплях раствора, и непонятно, плачешь ли ты или смеёшься. А вчера мне приснился сон. Будто передают сообщение с мясобойни. Так уж случается, стоит мне снять линзы, как на меня сразу же наваливаются видения, и я стою в кожаном фартуке, забрызганном кровью, только что убил своего сто первого слона. Мне слово...

Нет, я не живодёр, просто я помню глаза Карины, когда она мне открыла дверь. Они у неё как два лягушачьих пузька - голубые. И ресницы у неё огромные, как лягушачьи лапки, когда она ими плавно развела тину-истому в своих глазах.
-Привет, это я, шофёр.
-Привет, проходи.
-Как вы красивы!
-Минералку будешь? Помните ту притчу про двух лягушек в кувшине с молоком, одна из которых утонула, а другая барахталась, барахталась и сбила сметану. Так вот, если у вас нет жениха, главное - свадебное платье. Потому что в свадебном платье любая женщина, даже лягушка, становится принцессой, если она, конечно, умеет плавно перебирать лапками-ресницами. А уж Карина умела. Её кожа как молоко, а в некоторых местах, там, где проступают голубые вены, она как минералка. Особенно она как минералка на открытых плечах и у пупка. Но это только мои утренние глюки. Ведь всю ночь напролёт я намывал машину, так, чтобы она блестела, и привязывал к антенне бантик, чтобы все были довольны, всё-таки сто рублей в час, немалые деньги для молодожёнов. И вот я уже топлю педаль, словно ныряю за утренней звездой, которая на самом дне неба, как жемчужина в раковине.

И вот Карина открывает мне дверь и говорит: ╚Привет╩. И пока я пью молоко, разбавленное минералкой, она пудрит себе щёки, а две подружки прикрепляют к её блестящим чёрным волосам бутон белой розы.
-Как дела?
-Нормально.
-Ну, что, поехали, - говорит она вдруг.
-Поехали, - говорю я. Не в моих правилах задавать лишние вопросы.
-Показывай, где твоя машина.
-Только у неё треснута фара, - оправдываюсь я за мелкие недоделки, всё-таки сто рублей - не такие малые деньги.
-Брось ты, прекрасная машина. А уж если кто похвалит мою машину, то он мне - лучший человек на свете.
-Просто шикарная тачка! - и она, подобрав подол, садится на переднее сидение. И мне вдвойне приятно, что плечи её оголены, и она открывает окно, а жениха рядом нет.
-Пока! - машут ей подружки, и непонятно, то ли они смеются, то ли плачут. Я нащупываю педаль газа. И кому, как не мне, знать, что где-то за газовыми скоплениями - звезда Венера.

О, зачем я то и дело вспоминаю Венеру, когда всё уже позади, и наши встречи, и свадьба? Но стоит мне только снять линзы, как на меня обрушиваются её глаза, до свадьбы и во время свадьбы, счастливые и несчастные. Глаза, которые она прятала за букетом пионов, что так похожи на бычьи пузыри (внутренности), где-то красные, а где-то зелёные, с ещё не переваренной травой.

-Поедем в деревню, - говорит Карина, - попрощаться с подружками, с мамой.
-В деревню так в деревню.
-Это такой обряд.
-Понимаю. Не в моих правилах задавать лишние вопросы, я лишь топлю педаль газа, и мне вдвойне приятно, что волосы Карины развеваются на ветру, время от времени набрасываясь на её глаза, словно голодные до глаз выпи. И что она сидит со мной рядом с оголёнными плечами, в то время, как я думаю о Венере, и о том, какая у меня скоростная машина. И глажу гладкую рукоятку коробки скоростей и думаю о коленке Карины и о Венере, что прячется за газовыми скоплениями, но я всё равно доберусь до её коленок. Надо лишь пырнуть пространство ножом.

А стоит мне только снять линзы, как я вижу огненно-красный ╚Феррари╩, но это только сон и мечты об автомобильной полигамии. За которыми наваливаются видения о слонах, будто я на слоноферме убил своего сто первого слона. Я доволен, вешаю на гвоздик крюк, снимаю забрызганный кровью кожаный фартук и улыбаюсь.

Мы промчались двести с лишним вёрст, когда Карина сказала: ╚Направо╩, и вот мы в её деревне, на просёлочной дороге, и Карину потряхивает на кочках, и мне в голову приходит нелепая и грубая мысль: похитить её с собственной свадьбы. Видно, меня бес попутал, да красный ╚Феррари╩, на котором я чувствую себя джигитом. Да и на ╚Ауди╩ я тоже чувствую себя джигитом, особенно, когда Карина охает и ахает на кочках.
-Держись, держись за ручку, я-то за баранку держусь.
-Как, ах? - выдыхает она.
-Крепче, крепче, а то, чего доброго, вылетишь из машины, что мы жениху скажем?
-Ах!
-А ещё толкнёшь меня плечом, и я вылечу вместе с тобой в грязь, что о нас люди подумают?
-Ах, вот ты чего боишься!

Но на самом деле я боюсь не выпачкаться в грязи, к этому я уже привык, и даже моя машина. Более всего я боюсь Каринкиного брата Васю-мстителя. Он такой страшный - рыжий хромой. И стоит мне снять линзы, как он является ко мне, и тогда я шепчу: ╚Господи, спаси и сохрани!╩, и потею. Первый раз я увидел его у ворот Каринкиного дома в белой рубахе, холщовых штанах и лаптях. Он побежал к машине, прихрамывая и обгоняя свою толстую матушку, которая несла крупный чугунок с кашей. Нельзя было не улыбнуться, глядя на их сияющие лица. Но Каринкины подружки запричитали, заревели, и начался мордовский свадебный обряд с его нескончаемыми корильными и величальными песнями. Сейчас, когда я слушаю джаз, закрыв глаза, а мои линзы плещутся в пузырьке с раствором, словно рыбки в аквариуме, мне то и дело видится разрумяненное от водки лицо Пелагеи, а её зычный голос подхватывает меня и несёт наравне с Луи Армстронгом, и даже - соревнуясь с Луи Армстронгом на поворотах. Она то и дело подмигивает мне, словно предлагает переключить ближний свет фар и прокатиться на полную катушку.

Вечером мы пошли в Священную рощу, и мне опять пришла в голову срамная мысль похитить Карину, тем более, что мы уже держались за руки, а её брат Вася, возглавляя процессию, шёл далеко впереди. Я обнял Карину за талию, но она шепнула мне: ╚Что ты делаешь, мы ещё не поклонились духам!╩, но я всё-таки успел учуять аромат её душистых волос. А потом мы водили хоровод вокруг трёхсотлетних дубов, что не так-то просто было сделать, учитывая количество выпитого, и привязывали к их веткам носовые платки.
-В Священной роще, - хвасталась Карина, - сохранились растения, которых уже не сыскать во всей округе, разве что в Красной Книге. А я знал, что во всей округе, и даже в красной книге, и на красном ╚Феррари╩ не сыскать второй такой Карины, и что у меня не будет больше шанса похитить её, пусть даже в метафизическом плане, как только здесь в Священной роще.

И только мы было уединились, и я уже успел разомлеть от соловьиных трелей и кваканья лягушек, и жёсткие жёлуди под спиной, и мягкие пальцы на глазах, и на небе появилась плетёная из дубовых веток лаптя-луна, как, продираясь сквозь бурелом, словно слон, к нам выполз исцарапанный Вася, и неистово маша руками, стал требовать обувку своей невесты.
-Какой невесты?
-Моей невесты!
-Не знаю, не видел. Но иногда я вижу во снах Васю бешенного и с бивнем. Благо у меня всегда под рукой есть нож и крюк. (Какая же это тяжёлая работа, но я молодец).

Да, этот странный запрет вступать в брак младшему брату или сестре, пока у старших нет семьи, и тут же мордовская смекалка, плюс Священная роща, в которой для этого случая растут стройные или могучие деревья. Я вышел посмотреть на Васину невесту, так сказать, платан в платке, но более всего меня поразил не сверкающий её наряд, а лицо Васи, которое сияло ещё пуще прежнего, и то, как он, хромая, обхаживал свою суженую. Видимо, ему нравилось заботиться о деревьях Священной рощи, тем более, он всегда с радостью делал это, и теперь собирался делать всю жизнь.
-Счастье-то какое, счастье-то какое, - причитала Каринкина мать, - два счастья в один дом-день, сейчас мы Ваську поженим, а потом уж вы с Каринкою преспокойненько... Я посмотрел на Васькину невесту в фате, на Каринку в том же, и вдруг у меня в голове родилась мысль, что девушкам вовсе не обязательно быть дочкой богатого сеньора или иметь мордашку, а достаточно облачиться в свадебное платье, ведь в свадебном платье они как лягушки в крынке с молоком, бей лишь ногами да ресницами. А гулянье было уже в полном разгуле, соловьиные трели не затихали ни на секунду, плюс кваканье лягушек, и кто-то снял с невесты лапоть-луну и высоко подбрасывал его в небо, а кто-то снял с ветки-ляжки платок и громко крикнул: ╚Вот она, подвязка с чулка╩. Я завизжал от восторга, вместе со всеми, завыл, словно волк, хотя мой язык не вязал и лыка, но ведь кто-то связал из лыка лапоть-луну, и вообще, природа в этих местах такая замечательная. А невесты здесь какие, уу, пальчики оближешь, прохладные, тенистые, и какой от них исходит душисто-воздушный аромат, когда они прикасаются к глазам пальцами-ветками, и я понял, что сливаюсь с природой, что я безумно люблю природу, люблю больше, чем даже свою машину...

Мы столкнулись с Васей-мстителем утром, когда река как парное молоко. Я как раз захлопнул багажник, и тут-то мы и столкнулись с Васей нос к носу, отчего у меня на лбу, словно шишка, выскочила испарина.
-Привет, - сказал он, и по его маслянистым глазам я понял, что нас обоих мучает жуткое желание опохмелиться.
-Привет, ты куда?
-В рощу, кормить свою жену. Он держал в руке узелок с хлебом, водкой и кашей.
-Ты это серьёзно? - спросил я.
-Что серьёзно?
-Ты действительно любишь свою жену?
-А ты разве не любишь Каринку?
-Как тебе сказать, люблю, конечно, но у Карины ведь нет корней, то есть я пытаюсь сказать, что она живая, она может двигаться. Нет, я не хочу тебя обидеть, твоя жена - она просто чудо какое-то, красавица, какие кудри, ножки... И опять же всё при ней: лапти, фу ты, туфли, чулки, подвязки.
-Приданое.
-Да, приданое... Но понимаешь, меня мучает сомнение, сможет ли она перебирать своими ногами, как живое существо, как лягушка из сказки, сможет ли она постоять за себя в этой непростой жизни, постоять за себя, пусть даже как женщина, в постели. Живая ли она до конца. Я хочу проверить.
-Береги Каринку, - сказал Вася, - она слишком легкомысленное воздушное существо, ей надо за кого-нибудь зацепиться, удержаться. Понимаешь? Он говорил и нежно гладил своей тяжёлой рукой багажник моего автомобиля. Но тогда это меня не грело, скорее наоборот, пугало.

Мне казалось, что друзья поймут мой норов, и я достал из багажника похищенную с корнями Васину невесту, усадил её во главе стола рядом с собой, налил ей чарку, насадил на вилку маринованный грибочек. Но друзья пришли все сплошь во фраках и вечерних платьях, с большими открытками и постными лицами, и как начали дарить слоников. Вот этого самшитового подарила Ривандивия. А вот этого из красного дерева Атауальпа. А вон того под бронзу - Франсуаза. Что же, какова невеста, таковы и подарки. А вон тех двух берёзовых, несмотря на слёзы из-под коры, Крусифиция и Алехандра. А Венера пришла с букетом пионов, так похожих на бычьи пузыри. Все приходили и дарили слоников. И никто не дарил денег, даже Симона. Только один Баутиста подарил хохломской столик и напился.

Проголосуйте за это произведение