МАССОВКА

У Казанского собора

возле левого крыла

отпевают режиссера

красные колокола.

Транспаранты и хоругви

писанные через "ять".

Пляшут лики или буквы

не умеют устоять.

Ветер с моря мнет знамена ,

рвет, как марлю на бинты,

исторического фона

характерные черты.

И оратор по трибуне

бьет кондовым кулаком.

Блики реплик тонут втуне

и прибое городском.

Забубенная держава

с козьей ножкой на губе

покачнулась влево - вправо

и окуклилась в борьбе.

Ну так что ж, давай орудуй,

эпохален твой замах

самоварною полудой

отразившийся в умах.

Кто-то месит, кто-то лепит

от усердия сопит,

и глаза слезит и слепит

подвернувшийся софит.

Стая галок над собором -

вышивка полукрестом -

нам дана не режиссером,

а пространственным холстом.

Холст пространства кто-то вышил,

набирая по стежку,

или просто встал и вышел

по ноябрьскому снежку.

И ушел, забыв дорогу

в этот город и собор,

где массовку понемногу

завершает режиссер.

-----

Я живу в газетных шорах

нумерованный извне.

Я нуждаюсь в режиссерах

больше чем они во мне.

Плоть от плоти общей массы

притулившись на краю

непутевой водной трассы

где-то около стою.

Получает середина

по три ложки толокна.

Это глина, только глина,

только глина без окна.

Отпечаток влажных пальцев

остается на лице

у сидельцев и скитальцев,

как непознанная цель.

Мне ли мыкать, мне ли плакать

и отбыть куда-нибудь.

Только глина, только мякоть -

несминаемая суть.

Истина мутна, как тина.

Больно бьют ее ключи.

Только глина, эта глина

не годна на кирпичи.

Я пишу Вам несомненно ночью.

При недогоревшем ночнике

разночтенья сходят к многоточью,

оставляя нас накоротке.

Мне сейчас почти непредставима

молодость - порода и руда.

Если выбор мира - вечность Рима,

Вы меня не поняли тогда.

Шеллинг принял кафедру в Берлине.

Прочитал блестящий вводный курс.

И доныне в бранденбургской глине

коридоры Корпуса и бурс.

Потому что барышня скучала,

нервничала, ночи не спала,

выбор безусловного начала

я поставил во главу угла.

Это стало собственным предлогом

к написанью первого письма.

Если я виновен перед Богом

только в искушении ума.

Я давно живу не принимая.

Больше не выписываю книг.

Под-гору последняя прямая

потому и выбор не велик.

Света нет за этими словами,

и нельзя переменить свечу.

Если я виновен перед Вами,

то лишь в том, что знал чего хочу.

Суть вещей невыразима в жесте

очевидно непослушных рук.

Если вспомнят нас, то вспомнят вместе.

Это - данность, мой далекий друг.

Здесь нет середины. О ежеминутном

подумай: о спичках, дровах для привала,

и сразу о самом последнем и трудном:

конечных причинах, начале начала.

Нет будущего в этом каменном храме,

и прошлого нет. Только точка опоры.

И небо, как чаша с расколотым краем,

оброненная на скалистые горы.

Кто высек законы на каменных плитах

и снова разбил и отбросил скрижали,

заведомо знает, нет истин открытых,

есть правдоподобье отдельной детали.

Капчал начинается на перевале.

Ледник уплывает как парус на шхуне.

Мы руки и губы омочим в Капчале

и к вечеру выйдем на берег Катуни.

Внезапно вода закипает в протоке

и хлещет по пальцам железом каленым.

Под правою стенкой Четвертые Щеки

проходим, царапнув о камень баллоном.

Я первая строчка последней страницы.

Лед, небо и камень - слова эпилога,

граница лесов или просто граница

и водораздел человека и Бога,

и отграничение тела и духа,

движенья, покоя, начала, итога,

и кровь зазвеневшая зыбко и сухо,

и все-таки дальше, хотя бы немного.

Снег выпал ровно на Покров.

Еще листва не облетела,

и по снегу она желтела

под розой северных ветров.

И я на тракторной тележке

повез дубовые полешки

и два куба сосновых дров.

Снег выпал ровно на Покров.

Мороз, как следует, ударил.

Старушке я дрова запарил.

Дня через два, наверно, стает.

Пока береза облетает

нет настоящих холодов.

Снег выпал ровно на Покров.

Оторопевшая природа

сменила за ночь время года,

перевела как ход часов.

Внезапно замерло пространство,

но перерывы постоянства

бывают только в мире слов.

Снег выпал ровно на Покров.

Сад полон листьями как в мае.

но этот цвет не узнаваем,

он вышел из других миров.

И есть в его происхожденьи

единство смерти и рожденья,

и стоит снег живых цветов.

Снег выпал ровно на Покров.

Язычество второго рода

здесь явлено без перевода.

Впечатан распорядок строф,

как в почву тракторный протектор.

Земля лежит, как мертвый Гектор

или поверженный Патрокл.

Снег выпал ровно на Покров.