|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
ВЕЩЕСТВО ЖИЗНИ
(Из книги "Заметки, записи, штрихи")
Дым отечества черен и сладок...
Бахыт Кенжеев
Открытие мира (оно началось в конце 80-х) привело меня вот к какому заключению: к сожалению, существует лишь одна точка на земле, где могу жить. "К сожалению" - потому, что точка эта отнюдь не самое благополучное место на свете. Будучи "по крови домашним сверчком" (Арсений Тарковский), я никогда не собиралась навсегда покидать Россию, но мне было жаль расставаться с иллюзией огромного мира и неограниченных в нем возможностей. А расставаться пришлось. И не только из-за того, что возможностей оказалось не так уж много, но и потому, что вряд ли мне бы хотелось ими воспользоваться. Я уже дважды писала об этом, но каждый раз чувствовала, что хожу вокруг да около (beat about the bush, как говорят англичане), а главное сказать не умею. И вдруг совсем недавно на ум пришли слова: ВЕЩЕСТВО ЖИЗНИ. Они и заставили меня вернуться к теме. Вещество жизни - вот что перестаю ощущать на Западе; душа немеет, подобно затекшей конечности, и обретает чувствительность только по возвращении домой. Почему так получается, сказать трудно. Может быть, причина в непривычном, особенно в Штатах, "запрограммированном", в чем-то формальном стиле общения - закрытом при внешней открытости. Как если бы, беря человека за руку, каждый раз обнаруживала замшу или шелк перчатки. (Таков эффект знаменитого, непереводимого на русский западного "прайвеси"). Может быть, "виновата" цивилизация, западный антураж - глянцевый, с иголочки. Или излишняя (как я это ощущаю) целесообразность, упорядоченность, разумность существования, когда начинает казаться, что где-то за пультом сидит аккуратный диспетчер в нарукавниках и управляет процессом. Но главная моя задача - не определить, что ТАМ, а понять, в чем притягательность ЭТОЙ части суши, ее, несмотря ни на что, неповторимое обаяние. Для меня оно, видимо, в том, что ТОЛЬКО ЗДЕСЬ физически ощущаю ток жизни, токи ее, нерв и трепет. ТОЛЬКО ЗДЕСЬ чувствую, как она вспыхивает, захлебывается от полноты, выбивается из сил, разрушается, гаснет. И чудится, будто в этой точке планеты расположена творческая лаборатория самого Господа Бога, его сырьевая база, карьер, из которого он черпает все необходимое для сотворения мира. "Сотворение мира" - звучит красиво, а на деле это жесткий и жестокий процесс, осуществляемый методом проб и ошибок. Неудачное отбрасывается. И эти отбросы, отходы производства, полуфабрикаты, недовоплощенные Божьи замыслы - они тоже копятся здесь, превращая Россию не только в Божью кузницу, но и в свалку, с ее откровенными и бесстыдными подробностями. Непременные атрибуты здешней жизни - запустение, сиротство, медвежьи углы, "газ выхлопной, беспризорная кошка в ограде церкви, червивая груша, бутылочный звон о холодеющий камень" (Бахыт Кенжеев).
Сколько раз, находясь на Западе, туго затянутом в корсет цивилизации, вспоминала зону из "Сталкера" - непредсказуемую землю, сохранившую живые следы былых катаклизмов и существующую по своим едва уловимым законам. Такова Россия. Слушая ее неровное дыхание, никогда не знаешь, чего ждать: ветер ли поднимется, дождь ли хлынет, земля ли уйдет из-под ног. И душа аборигена - тоже зона, где возможно все - и высоты, и провалы. "В русской природе, в русских домах, в русских людях я часто чувствовал жуткость, таинственность, чего я не чувствую в Западной Европе, где элементарные духи скованы и прикрыты цивилизацией", - пишет Бердяев в "Самопознании". А несколькими строками раньше, сетуя на отсутствие у западного человека "свежести души", говорит: "Западные культурные люди рассматривают каждую проблему прежде всего в ее отражениях в культуре и истории, то есть уже во вторичном. В поставленной проблеме не трепещет жизнь, нет творческого огня в отношении к ней". Речь идет о 20-х годах. Семьдесят лет прошло с тех пор. Семьдесят катастрофических лет, в течение которых постоянно шла кровавая и бескровная селекция, подвергавшая выбраковке именно тех, в ком "трепетала жизнь" и горел "творческий огонь". Но и в нынешней сильно оскудевшей России этот дух еще жив. Сколько я встретила за свою жизнь, особенно в детстве и ранней юности, страстно увлеченных людей! Подчеркиваю - "страстно". Именно этого качества не хватало Бердяеву в западном человеке.
На Западе существует понятие "стиль жизни" (life style), когда ищущий человек примеряет на себя тот или иной способ существования, ту или иную веру или систему взглядов. Одни находят себе гуру, другие - бегут от цивилизации к природе, третьи - и вовсе бродяжничают, не желая подчиниться установленному ходу вещей. Казалось бы, родные мятежные души. Уж где-где, а в России всегда были калики перехожие, чудаки, правдоискатели. Но разница есть, и она огромна. ЗДЕШНИЙ поиск происходит от НИЩЕТЫ ДУХА, ТАМОШНИЙ - от желания найти в благополучном и практическом мире хоть какую-то пищу для души. ЗДЕШНИЙ человек обладает врожденным чувством бездны, потребностью, усомнившись, заглянуть за край бытия, приподнять небесный полог. Ему душно среди людей, привыкших "не заглядывать правде в лицо" (Бахыт Кенжеев). То и дело цитирую этого замечательного поэта, с невероятной остротой чувствующего неслиянность, несхожесть двух миров: России и Запада.
Европейцу в десятом колене
Недоступна бездомная высь
Городов, где о прошлом жалели
В ту минуту, когда родились.
Западный житель, каким бы бешеным ни был темп его жизни, сохраняет неомраченное чело и уверенную походку человека, не знающего окрика: "Куда прешь!", а тем более не имеющего ни в опыте своем, ни в генетической памяти смертельного страха отстать от строя или выбиться из него, когда "шаг влево, шаг вправо..." и т.д. Господь Бог дал России поистине исчерпывающие знания о "мрачных пропастях земли". Сказала и вполне по-российски испугалась - беды бы не накликать: а вдруг и в этой области нам еще не все открылось. "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам".
Прекрасно сознаю, насколько уязвимо все вышесказанное и как легко мне возразить. Я и сама могу это сделать. Хотя бы по поводу руки в перчатке. В перчатке или без, но руку немощному скорее подадут ТАМ. А ЗДЕСЬ привычнее кулак в спину или локоть в бок. К тому же, пользуясь оборотом одного из друзей Винни-пуха, "ТАМ бывают разные", и вряд ли разумно говорить про все западные страны чохом. Да и "ЗДЕСЬ бывают разные": Россия времен Бердяева и сегодняшняя Россия - не одно и то же. И уместны ли слова "таинственность, трепетность, свежесть" в применении к последней. Вымороченность - вот подходящее определение.
Город лежит в руинах, выцветший звездный полог
Молча над ним сдвигает бережный археолог.
Стены его и рамы - только пустые тени,
Дыры, провалы, ямы в пятнах сухих растений.
То, что дорогой длинной в сердце не отшумело,
Стало могильной глиной, свалкою онемелой.
В городе визг шакала, свист неуемной птицы.
Весть твоя опоздала. Некому ей дивиться.
Бахыт Кенжеев
Все так. Но руины, дыры, провалы, ямы и даже могильная глина - это ведь тоже жизнь. Только страждущая и больная. Здесь трудно жить, как трудно долго находиться в комнате тяжелобольного. Но, Бог ты мой, сколько в этом больном было когда-то обаяния, ума, таланта. Да и сейчас нет-нет да и проглянет прежний облик. И в нынешней России все еще присутствует то, что не отпускало Бердяева, Бунина, Георгия Иванова, Набокова, заставляя вслух или про себя твердить: "Отвяжись, я тебя умоляю".
Не надо пытаться меня опровергать. Даже если камня на камне не оставить от моих рассуждений, среди обломков все равно уцелеет маленькое зернышко истины: если привык держать жизнь за руку, чувствуя ее жар и холод, живи ЗДЕСЬ. ТАМ она не снимает перчаток.
1993
* * *
Почему не уходишь, когда отпускают на волю?
Почему не летишь, коли отперты все ворота?
Почему не идешь по холмам и по чистому полю,
И с горы, что полога, и на гору, ту, что крута?
Почему не летишь? Пахнет ветром и мятой свобода.
Позолочен лучами небесного купола край.
Время воли пришло, время вольности, время исхода.
И любую тропу из лежащих у ног выбирай.
Отчего же ты медлишь, дверною щеколдой играя,
Отчего же ты гладишь постылый настенный узор,
И совсем не глядишь на сиянье небесного края,
На привольные дали, на цепи неведомых гор?
1972
* * *
Откуда знать, важны ли нам
Для жизни и для равновесья
Родные стены по утрам,
Родные звуки в поднебесье,
Родная сень над головой.
А, может, под любою сенью
Быть можно и самим собой,
И чьей-нибудь безвольной тенью.
А, может, близ родной души
Любые выси - дом родимый.
Но, чтоб ответить - сокруши
Очаг, столь бережно хранимый,
Свой прежний дом покинь совсем,
Сойди с дороги, той, что вьется,
Стерпи, что завтра будет нем
Тот, кто сегодня отзовется,
И перейди в предел иной
С иным укладом и разором,
Где чуждо все, что за спиной,
И чуждо все, что перед взором.
1973
* * *
СОН
Вне уз, вне пределов, вне времени, вне
Привычного. Чуждые тени в окне.
Чужие шаги в переулке горбатом,
В порту, на молу, освещенном закатом,
Невидящий взгляд незнакомых очей,
Неведомый смысл гортанных речей,
Чужое веселье, чужое молчанье
И вот густо-черных немое качанье,
И чуждые запахи тины и йода...
Свобода - с тоской повторяю - свобода.
1974
* * *
Такие творятся на свете дела,
Что я бы сбежала в чем мать родила.
Но как убегу, если кроме Содома
Нигде ни имею ни близких, ни дома.
В Содоме живу и не прячу лица.
А нынче приветила я беглеца.
"Откуда ты родом, скажи Бога ради?",
Но сомкнуты губы и ужас во взгляде.
1981
* * *
Неужели Россия, и впрямь подобрев,
Поклонилась могилам на Сент-Женевьев?
Неужели связует невидимый мост
С Соловецкой землей эмигрантский погост?
На чужбине - часовня и крест, и плита,
А в Гулаге родном - немота, мерзлота,
Да коряги, да пни, да глухая тропа,
Где ни тронь, ни копни - черепа, черепа.
1990
* * *
В этой области скорби и плача,
Где эмблемою - череп и кол,
Мы привыкли, что наша задача
Наименьшее выбрать из зол.
Мы усвоили: только лишь крестный,
Крестный путь и достоин и свят.
В канцелярии нашей небесной
Канцелярские крысы сидят.
Ты спроси их: "Нельзя ли без муки?
Надоело, что вечно тоска."
Отмахнутся они от докуки,
Станут пальцем крутить у виска.
1993
* * *
Господи, не дай мне жить, взирая вчуже,
Как чужие листья чуждым ветром кружит;
Господи, оставь мне весны мои, зимы -
- Все, что мною с детства познано и зримо;
- Зори и закаты, звуки те, что слышу;
Не влеки меня ты под чужую крышу;
Не лиши возможности из родимых окон
Наблюдать за облаком на небе далеком.
1973
